Fluoxetinum

Неужели мама и в самом деле думала, что… что я наврежу ей? Что я способен это сделать — после всех этих лет? Разве я плохо заботился о ней? Не понимаю. И почему, почему она ничего не сказала о том, что… Крики Пенни и ее дрожащий голос продолжали звучать прямо в его голове, не давая уснуть. Артур даже не стал ложиться: всю ночь он просидел за столом, выкуривая одну за другой и снова и снова перечитывая те два несчастных листка, которые перевернули его жизнь с ног на голову в самый неподходящий момент. Или наоборот? Он удачно выступил в «Пого», у него появилась девушка, его начали замечать, все больше клоунских масок мелькало на улицах… Может, в этой прошедшей тест Эллен Уиллис истории Золушки как раз не хватало изящного сюжетного поворота с внезапно обретенным родством и богатством? Утром Пенни вела себя совершенно как обычно, будто ничего и не случилось: прошаркала умываться в ванную, попросила чашечку горячего сладкого чая, устроилась полулежа в кровати, с интересом смотря какое-то ТВ-шоу. Если бы не вскрытое письмо на его столе, Артур бы и сам стал сомневаться, не приснилась ли ему перепалка с мамой. Но нет. Все было пугающе реальным. Настоящее проникало под кожу и растекалось по венам, отравляя каждую клеточку тела, каждую ниточку мыслей. Только вот теперь, без таблеток, которые закончились еще в субботу, он видел реальность все более ясно и четко и думал о том, что надо было давным-давно перестать их пить. Может, без них все давно уже было бы по-другому. Завтракать он не стал, по обыкновению перекусив терпким сигаретным дымом, а ланч был его временем с Реджиной. Накинув неизменную горчичную куртку поверх растянутого рыжего кардигана, он уже щелкнул дверным замком, когда его догнал нежный голосок Пенни: — Радость, не забудь отправить письмо. — Хорошо, мам. Я на работу. На работу, ага. Разве что на работу к своей девушке. Они договорились встретиться в той самой кофейне, где он из раза в раз заказывал для нее латте с соленой карамелью. Этот вкус на удивление шел ее небольшому рту с нежным изгибом розовых губ. Артур задержался всего на пару минут, а она уже была там: сидела за столиком у окна — красный свитер с короткими рукавами и черная расклешенная юбка. Волосы вспыхивали в лучах света пламенем с каждым движением головы. Она вся была точно осень: в золоте, пурпуре и зелени, обманчиво солнечная, плодородная. Между ними была тонкая преграда стекла, и Флек рассматривал ее, как японские туристы — Джоконду в Лувре. Благоговейно, неспешно, созерцательно. Редж заметила его и улыбнулась той же загадочной, мимолетной улыбкой Моны Лизы, неспешно меняя позы и кокетничная, будто его взгляд был прицелом камеры модного журнального фотографа. Артур определенно думал так же: он сделал вид, что и в самом деле снимает ее, щелкая невидимым затвором, и жалел, что не может по-настоящему запечатлеть ее на пленку. Фокс рассмеялась прищурившись и изящно взмахнула ладонью, приглашая его наконец зайти. Его странная веселость настораживала, но Реджина ничего не хотела спрашивать. Если она дорога ему, то он все расскажет сам. Поцелуи — солоноватые от кофе и горькие от табака — были вкуснее всякого обеда, особенно для тех, кто вчера остался без ужина. Глубокие, жадные, почти неприличные. Но девушка кожей чувствовала, что что-то не так и не то. — Я не знаю, смогу ли встретить тебя после работы, Редж. Мне нужно будет съездить за город, поговорить с одним важным человеком. — Ты ведь знаешь, как я боюсь этих клоунов, милый… — Фокс откровенно кокетничала с ним и заискивающе заглядывала в его глубоко посаженные глаза под густыми бровями. — Прости, но это очень важно. Я все объясню потом… — Важнее, чем я? — влажный взор снизу вверх, трепет ресниц, расширенные зрачки — точно как у шлюх, которые возвращались домой по утрам, когда он шел на работу. Нельзя брать ее с собой. Она будет отвлекать. Артур поцеловал ее в переносицу и виновато улыбнулся: — Нет. Но ты обязательно все узнаешь, когда я и сам пойму, что к чему. Реджина коснулась губами кончика его хищно загнутого носа: Флек был прощен авансом. Он проводил ее до офиса и поцеловал на прощание. И девушка весь день косилась на коллег: не видел ли кто из них, как она таяла в объятьях красивого, но нелепо одетого и очевидно странного мужчины. Она то гордилась им, то испытывала нестерпимый, мучительный стыд — и каждый миг боялась, что и Артур лишь играет ее чувствами. Только вот он и не думал этого делать. Как и не думал о том, что со своей потертой курткой не вписывался в компанию остальных пассажиров в вагоне. Строгие джентльмены: седые виски, усталые глаза, дорогие костюмы. Правда, как и сам Флек, все они читали бесплатную газету, которую раздавали у входа в метро. Буквы прыгали перед глазами, качались в такт перестуку колес, мелькали, как картинки в мотографе, но Артур даже не пытался за ними следить. Он внимательно вглядывался в большую черно-белую фотографию: солидный мужчина приветственно махал рукой, рядом с ним стояла блондинка с ниткой крупного жемчуга на груди, а за спиной прятался грустный мальчик. Мой… братик? Флек осторожно вырвал снимок из газеты и вложил его в дневник, к той записи, которую сделал ночью: Сегодня (или уже вчера) я узнал правду о своем отце. Это Томас Уэйн. С ума сойти! Я его сын. Мама никогда не расказывала об этом, но я думаю, что это правда. Когда я думаю о том, как он выглядет, мне кажется, что мы с ним похожи. Надо обязательно расказать ему, что теперь я знаю всю правду о нем и маме. Наверно, он обрадуется, когда узнает что у него есть такой хороший сын, и будет доволен тем, как я заботился о маме. Каждая собака в городе знала, где находится поместье Уэйнов. Ну, или каждая крыса, потому что исполинских размеров грызуны были вполне способны разорвать на кусочки любую бездомную шавку, заняв более высокое место в пищевой цепочке. Только вот все крысы остались там — в прекрасном центре Готэма и на его окраинах, а в долбаном заповеднике для богатеньких, где высились ощеренные заборами особняки, не было и намека на горы мусорных мешков. Небо затянуло облаками, и в обители избранных мира сего стояла почти звенящая тишина, стерильная и тщательно охраняемая. Артуру отчаянно захотелось выкинуть ненужную уже газету прямо посреди дороги, но ему казалось, что, сделай он так, из-под земли тут же вырастет чей-нибудь дворецкий и заставит его поднять ее и сожрать на месте. Особняк Уэйнов он нашел без труда — целый готический замок среди вылизанного и подстриженного парка. Ближе к кирпичному забору была выстроена маленькая деревянная крепость с переходами и лесенками, увитая светящимися гирляндами, и там, на одной из ее площадок, в полном одиночестве играл тот самый грустный мальчик с фотографии. Он заметил Артура и настороженно уставился на него, как загнанный зайчонок, спрятавшийся в кустарнике. Флек спрятался за забором — и вновь выпрямился, уже с клоунским носом. Какой ребенок не любит клоунов, правда? А этого мальчишку, его брата, так хотелось развеселить… И юный мистер Уэйн покинул свой замок и пошел за незнакомцем вдоль забора, увитого зелеными ветвями, как крошечная крыска — за гамельнским дудочником. Мужчина в бежевой куртке и в самом деле что-то напевал. Мальчик в бежевом пальтишке привставал на цыпочки, когда клоун скрывался за оградой. И у кованых ворот они наконец встретились. Зверьком в клетке был маленький Уэйн, только вот посетитель, который стоял у решетки, пришел его развлечь. Мужчина с красным поролоновым носом пытался рассмешить его своими ужимками и фокусами и наконец сел перед ним на корточки, протянув через ворота букет искусственных цветов, появившихся из волшебной палочки. Мальчик осторожно взял подарок, разглядывая его — а его рассматривал клоун. — Привет, — сказал незнакомец, снимая нос, — как тебя зовут? — Я Брюс, — все строгие наказы не разговаривать с посторонними были тут же забыты. Ну кто будет бояться клоуна? — Брюс… А я Артур, — новый знакомый Брюса тепло улыбнулся и подцепил уголки его губ пальцами, заставив оскалиться в веселой гримасе. — Вот, так гораздо лучше. Он с какой-то трогательной заботой рассматривал мальчика и пугливо вздрогнул, когда с дорожки, ведущей к дому, послышался мужской голос, больше похожий на лай. Дворецкий всучил букет обратно Артуру, отстранил мальчика от ворот, и тот стоял и смотрел, как двое взрослых говорили о какой-то сумасшедшей женщине, а потом добрый клоун зачем-то вцепился Альфреду в шею, да так, что тот весь раскраснелся и стал хрипеть. Заметив испуганный взгляд Брюса, он разжал пальцы и бросился бежать, а дворецкий, покашливая, чуть ли не поволок мальчика обратно в особняк. Артур бежал, сжимая в руках пластиковый букет и тяжело топая. Он задыхался от бешенства и обиды. Этот цепной пес Уэйнов все врал. Брюс был его братом, он чувствовал это. Или все же… ему врала мама? Он уже ничего не понимал. Пока он добрался на другой конец Готэма, уже стемнело. Он вышел на Девятой авеню, с каким-то странным удовольствием поднялся по ступенькам, на которых подох ублюдок, который пытался изнасиловать его женщину и забить до смерти его самого, и, петляя по улочкам, побрел к дому. Под высокой аркой его окликнула одна из девиц в бесстыдно короткой юбке, и он отшатнулся от нее. А ведь раньше его и шлюхи не замечали. В крошечном дворе у его многоэтажки было шумно и суетно, а на дороге стояла пузатая "скорая", расцветившая стены красными и синими всполохами. В женщине, которую везли на носилках, он узнал Пенни… И с этого момента все смешалось в какой-то дьявольский калейдоскоп. Кто-то задавал ему вопросы. Кого-то спрашивал о маме он сам. Вой сирены. Красный-синий-красный-синий. Тоннель. Больница. Запах лекарств. Опять вопросы. Бумаги. Мама — в больничной рубашке, в каких-то трубках. — Подождите в коридоре, а лучше — на улице. Он послушно поплелся на улицу, нервно закурил и заметил на углу телефонную будку. Она уже должна быть дома. Флек нашарил в карманах мелочь, набрал номер, и через несколько гудков ему ответил знакомый голос: — Алло? — Редж, послушай… — но она тоже не слушала: она так хотела рассказать, как было страшно ехать в вагоне, полном клоунов, и о том, что ее офис закрывается на время протестов. — Мама попала в больницу. Главная городская. Пожалуйста… Приезжай. — Конечно, — голос ее задрожал, и в трубке раздались короткие гудки. Старая, старая ведьма… спасибо, что решила сдохнуть, но почему именно сейчас… как метила, честное слово. Реджине повезло сесть на автобус: не пришлось ловить такси, а тратиться из-за мерзкой мамаши Артура совершенно не хотелось. Но сполна щедрый подарок судьбы она оценила лишь тогда, когда свернула ко входу в больницу — и тут же спряталась обратно за угол. Флек сидел на скамейке, а напротив него стояли два какие-то крайне подозрительные и неприятные мужчины. И если это были детективы, расследовавшие тройное убийство в метро, то последнее, чего хотелось девушке, — чтобы они увидели ее рядом с Артуром. Вы вступали в половые отношения с подозреваемым в ночь на 24 октября? Конечно, сразу с порога, как он пришел ко мне, избитый. А потом я узнала, что он уложил трех мудаков в метро из короткоствольного кольта. Если вам интересно, в паре «Артур Флек и его револьвер» короткий ствол — только у кольта. Суд присяжных наверняка примет во внимание эту шутку, когда мне впаяют срок за сокрытие преступления. Права была мама, надо было попытаться подлечь под Уэйна. Так, нет. Это ее мужчина, и она должна быть с ним в горе и в радости (и как там дальше по тексту). Фокс глубоко вздохнула, сделала шаг к углу и вновь попятилась, когда мимо нее прошла те самые мутные типы, что говорили с Артуром. — Знаешь, этот клоун какой-то странный. Вот вроде дурак дураком, но я бы к нему присмотрелся. Да уж, ребятки, вы в жизни не были так правы. Надеюсь, по дороге домой вас крысы сожрут. Такие же мерзкие, как и вы двое. Она подождала еще немного и зашла наконец в больницу. Медсестра у стойки смерила девушку безразличным взглядом и вновь уткнулась в бумаги. Реджина осторожно подошла к ней и заискивающе улыбнулась: — Мисс, добрый вечер! Буквально час назад к вам привезли женщину… Пенни Флек. Это мама моего… мужа. Он приехал с ней, а меня не было дома, когда ей стало плохо, — она торопливо роняла с таким трудом находимые слова и смотрела в самую границу белого лба и крашеных черных волос, точно пытаясь вскрыть черепную коробку консервным ножом взгляда. — Имя? — женщина даже не подняла головы. — Реджина Ф…Флек. — Да не ваше, мисс. — А, простите. Пенни Флек. Медсестра пошуршала бумагами и сухо бросила: — 27 палата. Отделение интенсивной терапии на 2 этаже. И передайте своему мужу, чтобы он поменьше курил. Реджина рассеянно кивнула и поспешила к лифту. На втором этаже она на мгновение запнулась, посмотрела по сторонам и деловито направилась в левый коридор. Дверь в палату 27 была приоткрыта: девушка, которой раньше не приходилось бывать в больницах, на всякий случай осторожно постучалась и вошла в ярко освещенную небольшую комнатку. В дальнем правом углу, в обрамлении выгоревшей ткани занавесок, на фоне темного прямоугольника окна виднелся Артур, сгорбившийся, взъерошенный и совершенно потерянный. Девушка мягко подошла к нему и села рядом, нежно обняв и кошачьи потеревшись о его плечо. Флек молча положил руку на ее колено, обтянутое черным чулком, и с глубоким вздохом прикрыл глаза. Присутствие Реджины успокаивало, и Артуру было даже невдомек, что она не чувствовала ровным счетом ничего, разве что волновалась за него — а увидев детективов, еще и за себя. — Как она? И как ты? — мурчание ее невысокого голоса обволакивало, как смола, укутывало ватным облаком. Она замечала его, она была с ним — и для Артура это было еще одним доказательством реальности собственного существования. — Врачи говорят, что у мамы был инсульт… Это все из-за детективов. Они довели ее своими расспросами, — голос его ломался и дрожал, будто он готов был расплакаться — или рассмеяться. — Она обязательно поправится, — шепнула ему на ухо Фокс и подумала, что если Пенни откинет копыта, от этого выиграют абсолютно все. Они молчали, Реджина машинально гладила его по плечу и косилась на женщину, всю опутанную какими-то проводами и трубками. Закрепленный на стене телевизор бубнил про Томаса Уэйна, мусорную забастовку и набирающие силу протесты и пикеты, на которые собирались люди в клоунских масках. Да ты скоро станешь настоящей иконой, котик. Выпуск новостей подходил к концу, скоро должно было начаться вечернее шоу, и девушка придумала отличный способ полюбоваться Мюрреем на пару минут меньше: — Хочешь кофе? — Артур кивнул, не отводя взгляд от Пенни, и Реджина нежно поцеловала его в висок, поспешно ретировавшись из палаты: если из него и можно было выдрессировать первоклассного жеребца, то любовь к шоу вышедшего в тираж старого клоуна (в худшем смысле этого слова!) шла в комплекте с Флеком и не подлежала удалению из заводских настроек. Кофемашина и торговый автомат расположились прямо напротив лифта. Девушка выгребла из сумочки мелочь и по монетке отправила ее в чрево дребезжащего монстра. Чудо инженерной мысли поурчало, подрожало, пофыркало брызгами молока и в муках произвело на свет два бумажных стаканчика вполне сносного кофе, а по времени это заняло столько же, сколько заставка шоу и офигительно остроумные комментарии Мюррея к горячим новостям. Но едва переступив порог палаты, Реджина услышала до боли знакомый смех. Только вот Артур молчал. Он стоял, запрокинув голову и вперившись тяжелым взглядом в мерцающий экран телевизора, на котором… Да твою ж мать. — … а теперь никто не смеется! — Интересно, почему? Потому, старый мудак, что я тебе колумбийский галстук при встрече повяжу. Девушка смотрела на мучительно сдвинутые брови, сжатые в тонкую нитку, побелевшие от ярости губы, слезящиеся глаза, поникшие плечи под растянутым кардиганом — и ее била крупная дрожь. Она не слишком хорошо разбиралась в чувствах других людей, но это ощущение крушения мира, когда самый важный человек отвергал тебя, сбрасывал в самую темную бездну, было ей знакомо… И то, что переживал сейчас Флек, она не пожелала бы и злейшему врагу. Она машинально поставила стаканчики на первую попавшуюся горизонтальную поверхность — и обняла Артура, облекая его собою и пряча от всего мира. Не надо, пожалуйста, не надо. Я с тобою. Честное слово, с тобою. Мужчина с глухим всхлипом сжал ее талию дрожащими пальцами и уткнулся лицом в изгиб плеча: такое уютное, теплое место, где так нестерпимо пахло ветивером и ладаном. Этот запах уже стал для него родным — за какую-то пару недель… Реджина теперь была едва ли не единственной ниточкой, связывающей его с реальностью. По крайней мере, до тех пор, пока его матери не станет лучше. Он был бесконечно благодарен ей за то, что она ничего не стала говорить. Ее объятий было достаточно. Они давали ни с чем не сравнимое чувство нужности. И это было прекрасно. Забытый и ненужный уже кофе уже остыл, когда в палату заглянула медсестра, чтобы проверить все показания. Она посмотрела на странную парочку, забившуюся в угол диванчика для посетителей, и на всякий случай заглянула в висящую изножье кровати карту: — Мистер Флек? Ваша мама в стабильном состоянии. Вы можете спокойно идти домой. Уже за полночь. Артур рассеянно кивнул в ответ и осторожно сжал тонкую ладонь Редж на своем колене: можно?.. Девушка сонно кивнула и коснулась губами его скулы: все будет хорошо. Мужчина склонился к сухонькой фигурке Пенни, точно ожидая, не откроет ли она глаза — вот-вот, прямо в этот самый момент. Но чуда не случилось. Датчики мерно пикали, мигали лампочками и ритмично сообщали: жи-ва-жи-ва-жи-ва. Фокс поморщилась от этого раздражающего звука, точно только сейчас его заметила, и повела плечами под давящим ощущением больничных стен, запахнув кожаную куртку на груди и мягко потянув Артура из палаты. Он послушно пошел за ней — ведомый, потерянный, съежившийся. Невыносимо, в совершенной степени жалкий. И с каждым взглядом на него сердце ее разрывалось. На улице было неуютно и сыро. Реджина прижалась к Артуру: правой рукой он обнимал ее, а пальцами левой сжимал сигарету. Он успел выкурить еще одну, пока они вышли на более-менее оживленную улицу, чтобы поймать такси.Они молчали всю дорогу: в машине, в лифте, бредя по бесконечному коридору — по такому же должны были идти грешники в аду, вечно и бесконечно. Им пока повезло: их путь оканчивался обшарпанной дверью под номером 8J. Едва Артур открыл ее, на них пахнуло безнадежностью и лекарствами. Он точно впервые осознал, в какой дыре он живет, оставшись один на один с Готэмом. Особняк Уйэнов — огромный, среди зеленых еще полей и деревьев, позолоченных по самой кромке листы, отсеченный от мира высокой кованой решеткой. Его братик — такой странный и неулыбчивый, одетый как настоящий джентльмен: его маленькое пальтишко наверняка стоило больше, чем зарплата Флека за весь год. Озлобленный охранник — в костюме с иголочки, который говорил такие гадкие, злые, лживые слова. И он, Артур Флек, неудачник, уволенный клоун, в старой квартирке, в доме с вечно барахлящим лифтом, с окнами комнаты, выходящими на пожарную лестницу. Реджина? Но зачем такой, как он, — такой, как она?.. Артур сдернул покрывало с маминой кровати и, не раздеваясь, свернулся трогательным калачиком на своей половине, где обычно сидел по вечерам. Реджине ничего не оставалось, как прилечь на то самое место. Ее мутило от одной мысли, что обычно там лежала Пенни, а запах старческого тела намертво въелся в несвежие простыни: она боялась, что он пропитает одежду, останется на коже, ляжет тяжелым амбре на волосы, но она была нужна Артуру, который уткнулся лбом в подушку своей матери и едва слышно скулил, будто от боли. Фокс притянула его к себе, глядя по спутанным кудрям, и мужчина до синяков вцепился в нее пальцами, точно проверяя, настоящая ли она, не исчезнет ли она из тисков его рук. Впервые с того дня они не занялись любовью, оказавшись в одной постели.