Fluoxetinum

Тони сидел в кресле, которое еще не остыло после тощего зада новоявленного криминального авторитета в лице Джокера, курил и загадочно улыбался обшарпанному потолку. Из глубин магазинчика доносились натурально кошачьи вопли. Качок, единственный, кто еще остался в "Лавке приколов Зойнко" после встречи костяка новой банды, нервно барабанил пальцами по столу и морщился. Потолок послушно глотал клубы дыма и слепо пялился на Тони. — Спорим, и недели не пройдет, как я трахну эту рыжую? — парень лениво взъерошил тонкими пальцами непослушные кудри: они выглядели так, будто он только встал с постели, но небрежность эта была тщательно продумана, и каждый завиток темных волос лежал ровно, как было задумано. — Загрузим нашего босса по полной, Бейб, а я залезу ей под юбку и с тобой поделюсь, если захочешь. — Жирная, — деловито пробасил Бейб. На самом деле его звали Дэйвом, но, впервые увидев эту двухметровую гору мышц с квадратным лицом, Тони прильнул к каменному бугру бицепса кудрявой головой и благоговейно окрестил исполинский плод любви железа и анаболиков "Малышом". Дэйв, ненавидевший больше всего жирных, тощих и педиков, не долго думая, устроил своему правому кулаку и левому глазу прилипчивого дрыща очень близкое знакомство, и Тони, восторженно ахая и поскуливая от боли, сократил фамильярное "Бейби" до разумно нежного "Бейб", которое на удивление шло огромному мужику с кувалдами кулачищ. Визг за стенкой на мгновение стих — и возобновился с новой силой: мгновение тишины ознаменовало вдох. Тони глухо хохотнул то ли пылу, с которым разгоралась ссора, то ли вердикту, который безапелляционно вынес Дэйв: — Ни хрена ты не понимаешь в женщинах, Бейб. И в делах тоже. Хочешь взять его за яйца — залезь к его девочке в пизду. А если бы ты дал хоть один шанс какой-нибудь сучке больше размера S, ты бы знал, что такие трахаются каждый раз как в последний. Вдруг таких долбоебов, как ты, будет все больше... — парень покосился на похожий на серый струп столбик пепла на истлевшей сигарете и разочарованно кинул окурок под стол. — Ну что, Бейб, спорим? На десятку? — И какого ж хера она даст такому педику, как ты? — Дэйв дебильно улыбнулся во все 29 сохранившихся зубов, и Тони наигранно вздохнул. Этот вздох вполне мог означать "я сто раз говорил тебе, Дэйв, мать твою, что я не педик, не долбаный педик, я просто предпочитаю не выбирать, а если бы ты был чуть сговорчивее, ты бы точно не пожалел, но ты упоротый дебил, поэтому мальчиков я выбираю посмазливее, а об эту голую королеву с удовольствием подрочу, а когда мы закончим со всей этой хренью, я подсажу ее на что-нибудь вкусненькое и поставлю к девочкам за Центральным парком, где не ходят богачи, но по пятницам полно менеджеров среднего звена, идущих из баров проветриться на природе, если этот зеленый плевок в центре вообще можно назвать природой, и по воскресеньям в качестве утешения буду трахать ее, чтобы у нее оставалось хоть немного надежды, а потом забирать у нее больше половины заработанного и давать ей заслуженную дозу" — и мог означать совершенно противоположное. Бэйб не относился к тем людям, которые могли знать все детали от и до, и Тони искренне считал, что может наговорить здоровяку что угодно, лишь бы тот не испортил настоящий план. Поэтому он предпочитал молчать и паясничать, вздыхая, заламывая руки и театрально закатывая глаза. Парень выбил сигарету из пачки, щелкнув по донышку отполированным ногтем, но не успел поднести фильтр к пухлым губам: качок пробасил "заебал" и выхватил вожделенную Тони дозу никотина, отправив ее прицельным броском в мусорное ведро, за что был вознагражден крайне красноречивым взглядом недобро прищуренных карих глаз. — Шел бы ты домой, Бейб. А я радио послушаю, — проворковал Тони и кивнув в сторону дальней комнатки, держа мужчину на прицеле расширенных зрачков, пока тот не удалился, двигаясь на удивление беззвучно для человека своих габаритов. А радио было и в самом деле занимательное. Реджина визжала взбешенной кошкой, а Артур — Артур, оставшийся без Джокера, который с усмешкой ретировался, едва запахло жаренным — держался за расцарапанную щеку и растерянно хлопал ресницами, слипшимися от черного грима. Он не понимал, почему его нежная, мягкая Редж кричала на него, оскалившаяся и взъерошенная, почему наотмашь хлестнула его по лицу, едва он склонился к ней, проверяя, не спит ли она. Память услужиливо подкидывала ему яркие вспышки из прошлого... Вот мама кричит на него: он не помнит, за что, помнит только высокий забор, который кажется бесконечным. Вот девушка: она ему нравится, безумно нравится, он хочет ее поцеловать, но она отталкивает его, и бьет ладонью по лицу, и громко ругается. Снова мама. Он пережарил тост. Налил слишком горячий чай. Пришел слишком поздно: она же волновалась... Кричащая женщина была права и испытывала к нему чувства. Мама любила его, он знал это, хоть и не всегда понимал, почему она кричала. И теперь на него кричала Редж. Она любила его и поэтому кричала. Совсем не так, как наутро после шоу. Отчаяннее, злее. Испуганно. Странно, она всегда смеялась над его шутками — их "всегда", пусть и длиною в месяц. Он же пошутил... Да и пистолет ей дал не он, а Тони... Крик мешал сосредоточиться, бил хлесткой плетью, перетягивал все внимание на себя, но не рассыпался на отдельные слова, а сдавливал все тело петлями — виток за витком, как питон вокруг жертвы. — ...я думала, ты защитишь меня, — прорвалось сквозь клубок колючей проволоки изломанного женского голоса, и Артур понял, что нужно сделать, и схватил ее в охапку, заставил уткнуться носом в воротник лиловой рубашки, укрыл полами пропахшего горьким дымом пиджака, поцеловал в рыжую макушку, в спутанные локоны с чуть заметно отросшими светлыми корнями. Заводная кукла в его объятьях дернулась раз, другой, затихла и обмякла. Тонко завыла от усталости, едва слышно. Вцепилась пальцами в ланцканы. Подняла на него заплаканное лицо: глаза светились болотными огнями в мутной оправе затянутых капиллярной сеточкой белков. — Артур, — голос звучал хрипло и глухо, слова оседали на ключицах горячей испариной, — не пугай меня так больше. Пожалуйста. Никогда. Флек погладил ее по волосам и подумал, что впервые в жизни он чувствовал себя старше и мудрее кого-то другого. Это ощущение наполняло чем-то непривычным, похожим на то, что приносил с собой Джокер, на то, что разливалось вверх по жилам от тяжести пистолета в руке, но было неуловимо другим, спокойным и добрым. Не было бури и болезненного аффекта — только осознание, что он не один. И никогда больше не будет один. Редж доверчиво жалась к нему, пахла табаком и ладаном, устало всхлипывала, и Артура захлестывало бесконечной нежностью и тем, что он по неопытности называл любовью. Джокер молчал, давая передышку, и Флек даже не подозревал, насколько жалко и странно выглядел в непривычно стильном костюме и насмешливо-угрожающем гриме. Реджина подняла к нему замурзанное лицо — с такими же черными кругами вокруг глаз, но от размазанной туши, с припухшими губами, которые он не задумываясь поцеловал, соленые и чувственные, прижал ее к себе чуть сильнее, чем просто утешая, почувствовал, как чуть напрягся член, — и Редж тоже это заметила и со смешком прижала кончики пальцев к тонкой полоске рта в центре нарисованной улыбки. — Не-а, — она уже улыбалась — точь-в-точь мона Лиза, только рыжая и с черными пятнами глаз. — На этом затраханном матрасе я с тобой спать не буду, Артур. — А домой мы вернуться не можем, — закончил за нее мысль Флек, заметно погрустнев. — Именно, ни к тебе, ни ко мне, — рыжая сучка дразнила его нежными-нежными поцелуями, будто и не рыдала взахлеб всего пару минут назад. Джокер задумчиво хмыкнул и прижал ее к себе, положив выбеленный гримом подбородок на разделенную пробором макушку. Мозг, без таблеток работавший лихорадочно и непрестанно, занялся новой задачей — найти любовное гнездышко, где и он сам, и девушка, которая так, как ему казалось, решительно бросилась в омут с головой, смогут быть в безопасности. Бумажный пакет, где лежало еще больше трех тысяч долларов, обрел новые смыслы — кровать, после сна на которой не будет тянуть поясницу, просторные комнаты, где на тебя не пялятся постоянно дурацкие журавли, которых он в глубине души ненавидел, и ощущение себя человеком, который достоин всего этого великолепия. Поняв, что концерт окончен, Тони широко потянулся, взъерошил волосы и встал с кресла, прихватив со стола пачку сигарет и куртку — со спинки стула. Мягко, точно крадущийся кот, он вышел из магазина в ноябрьскую ночь, закрыв дверь на ключ — второй комплект остался лежать на прилавке, и закурил. Устало потер виски пальцами левой рукой и сплюнул горькую от табака слюну: — Дебил. Откуда-то из переполненного мусорного бака согласным шуршанием откликнулась крыса. Тони любил этих неприятных зверюшек. Те же белки, но без пушистого хвостика и с хреновым маркетингом. А вот быть крысой в тех кругах, где он обитал, означало получить билет в один конец и однажды — не без помощи, разумеется — тихо кануть в небытие. Но к нему это не относилось: развязный и самоуверенный, он никогда бы не укусил руку, которая кормила его и даже доверяла мелкие делишки, вроде продажи всяческих таблеточек под прикрытием пиццерии или выпаса девочек у Центрального парка. А иногда что-то поважнее и покрупнее. В пиццерию он и направлялся — аккурат напротив кинотеатра, в котором Уэйны так и не досмотрели последний в своей жизни фильм. И, выйдя из проулка, в котором прятался "Зойнко", Тони удивился тому, насколько меньше стало народа на одной из центральных улиц. Хаосу нужна точка отсчета — как глаз торнадо, вокруг которого закручивается вихрь. Убийство Мюррея Франклина, например. Или панихида по Томасу Уэйну. А в этот день не случилось ничего, и добропорядочные граждане по инерции сидели дома, а клоуны лениво шарахались по улицам, точно думая, что еще можно разбить, поджечь или ограбить. Без подпитки огонь праведного народного гнева начал угасать. И Тони сильно сомневался, что такой человек, как Артур Флек, мог по-настоящему вдохновить Готэм. Один раз. Случайно. На эмоциях. Но поднять революцию? Франклин и в самом деле был идиотом. Какое к черту движение. Какие к черту клоуны. Хотя потусить парочку ночей в гриме и спустить пар, разнеся ювелирный магазин, который крышевали Фальконе, было довольно приятно. От размышлений Тони периодически отвлекал вой сирен: полицейские машины то и дело пролетали мимо на очередной вызов, хотя работы у блюстителей закона явно поубавилось. Так он дошел до пиццерии. В отличие от большинства забегаловок и ресторанов она была открыта: Пабло, тот самый мексиканец, который вечером был в "Зойнко", навис над прилавком и прижимал дуло пистолета какому-то клоуну аккурат между прорезей для глаз в маске. Тот явно не знал куда деться, жалел о своем желании повыпендриваться и искал пути отступления. — Не помешаю? — Тони встал рядом, приветливо скалясь неудачливому налетчику. — У тебя есть шанс. На выход. Живо. Клоун попятился к двери, и даже с маской было понятно, что он не сводит глаз с оружия, так же задом переступил порог, оказавшись на улице, и со всей дури дернул куда-то вбок, благодаря всех богов за нежданное спасение. — Ну что скажешь? — парень вытащил сигарету и закурил, пустив к потолку серебристую струйку дыма. — О чем? — Пабло ухмыльнулся, щуря бездонные черные глаза. — О дурачке с его телочкой? Или о твоем ебанутом плане? — Но-но-но, план одобрили сверху. Пока вы тут клоунов усмиряете, чтобы они город не разнесли, мне приходится нянькать эту парочку, иначе этот, с позволения сказать, Джокер натворит херни. Знал бы, что так получится, в жизни б к ним не подошел. — Да ладно тебе, повеселимся. У тебя, кстати, кто-то из девчонок недавно передознулся? Поставь вместо нее эту Реджину, или как там ее, — мексиканец нахмурился, вспоминая имя. — Как представлю, что он ее трахает, прямо жалко девку становится. А так хоть попробует нормальных мужиков. — Как раз об этом думал. Надо, как она будет одна, собраться втроем-вчетвером и протестировать товар. Только без Бейба, он все испортит своим нудежом. Будешь? — А почему нет? Ты говорил, в пятницу? — У босса важная встреча и вечеринка, он решил не портить себе неделю общением с имбецилами, — Тони метким щелчком отправил окурок в коробочку для чеков. — 24-го, во вторник. Ничего не планируй, — он хрипло хохотнул и потянулся, хрустнув спиной. — Подменить тебя? Не хочу возвращаться в лавку. Он огреб от своей бабы, и ставлю сотню, что сейчас они примирительно трахаются, а это последнее, что мне хотелось бы слышать и тем более видеть. — Валяй. Хочешь — включи телек. Будь телевизор в "Лавке приколов Зойнко", Артур Флек сильно бы расстроился. Слава его была не вечной: зрителей, да и весь Готэм куда больше занимало убийство Уэйнов, чем безвременная кончина Мюррея Франклина от пули в лоб. Что интересного в преступлении, которое видел своими глазами? Что интересного в клоуне, который потанцевал на смятой полицейской машине и исчез в толпе? Что интересного в том, что этот плящущий паяц был живым человеком, который о чем-то мечтал и чего-то жаждал? А вот смерть возможного мэра, да еще и с женой, да еще и на глазах сына, в темном переулке, в самом центре города — это было куда интереснее. Но Артур всего этого не знал. Он сидел на краю матраса, курил и сосредоточенно думал, как найти жилье, которое понравилось бы Редж, которое было бы достойно его рыжей фарфоровой куколки. Флек обернулся: его девушка — ну давай, давай, сопли еще распусти — спала. Как всегда — он уже изучил эту ее привычку — на левом боку, подтянув колени к груди. Артур кинул окурок к остальным в консервную банку и лег рядом с Реджиной. Зарылся лицом в спутанные кудри, мягко провел ладонью от талии вниз, по изгибу бедра — и получил болезненный толчок в плечо. Спящая кошечка обернулась взбешенной фурией: Фокс мгновенно подскочила на матрасе, развернувшись к нему. Из глаз разве что искры от бешенства не сыпались, рот скривился в раздраженном оскале. — Ты меня плохо услышал?! Нихуя себе, превратности судьбы. Хорошо, за жопу не успел помацать. — Редж?.. — Артур ничего не понимал, потирая занывшее плечо. — Я, кажется, сказала, что на этом матрасе у нас с тобой ничего не будет, — прошипела Реджина, умолчав, впрочем, о том, что два дня без душа тем более не настраивали на игривый лад. — Говорила? — Прости. — Ушел спать. Немедленно. Куда хочешь. Артур недоуменно проморгался, но спорить не стал. В памяти опять всплыла Пенни с ее внезапными окриками и одергиваниями. Крик — это любовь. Крик значит, что человеку рядом с тобой не все равно. Он послушно поднялся и побрел в соседнюю комнату, сев в кресло за стол. Сон в таком положении был теоретически возможен, но его как рукой сняло. Попробуй тут усни, когда на тебя накричали, обшипели и даже почти побили. Флек полез в один карман пиджака, во второй и раздраженно оскалился: сигареты остались там, возле Редж, и идти за ними совсем не хотелось. Джокер ехидничал, но на помощь не спешил. Он не Артур: он готов ударить в ответ, вытрясти из сучки душу и научить ее хорошим манерам, а терпеть такие фокусы — к херам собачьим. А Флек пусть хоть в задницу ее целует, слабак. Он максимально удобно устроился в кресле, откинулся на спинку и прикрыл глаза. В магазинчике было невыносимо тихо: ни звука, ни шороха, ни даже пробежавшей мыши. Артур не знал, сколько прошло времени, то ли полчаса, то ли час, когда раздались мягкие босые шаги. Реджина кошкой проскользнула к его ногам, уселась на пол и положила голову на колени Флека. — Мистер Джей... — она не говорила: мурлыкала, — простите... я не хотела. Не знаю, что на меня нашло. Да наша девочка сегодня полна сюрпризов. Джокер опустил на нее внимательный взгляд, с интересом ожидая, что же будет дальше. Редж терлась висками и скулами о черные брюки и мягко переминала пальцами бедра, все ближе подбираясь к паху. Шут сдвинулся в кресле чуть ниже, запустил пальцы в рыжие кудри и ухмыльнулся звуку, с которым расстегнулась молния на штанах. Нежные губы на мягком члене — два дня без душа, два долбанных дня — тонкие пальцы сжимаются в такт — эрекция все крепче, достает до самого горла. Их девочка давится, но старательно сосет, не отводя взгляда от бледного лица с мрачным гримом. — Прощаешь? — она прижалась щекой к мокрому от слюны, горячему члену. — Конечно, детка. Но больше не дерись. Реджина поднялась с колен, потянулась и скользнула руками под подол платья. Раз — и она уже без трусиков, два — белье широким жестом отправлено в полет по комнате, три — она сидит перед Джокером на столе, бесстыдно раздвинув бедра. Он откинул подол ей на живот и встал, заставив лечь спиной на потертое зеленое сукно. Улыбнулся развернувшейся перед ним картине и резким толчком вошел в свою куколку, такую живую и соблазнительную. Оргазм окончательно примирил Редж с действительностью. Она благодарно поцеловала Артура и лукаво прищурилась: — Вот поэтому нам и нужна квартира, милый. Хорошо? — Все для тебя, Джи. Идем спать? — Она кивнула. — И драться больше не будешь?.. Вместо ответа Фокс чмокнула его в кончик носа и слезла со стола. На этот раз она не возражала, чтобы Артур обнимал ее во сне. Когда вернулся Тони, они еще спали, и первым, что он обнаружил, зайдя в комнату, были черные кружевые трусы, бесстыдно повисшие на уголке стола.