draw my love

      Май в Сеуле выдался чертовски жарким. Тэхен не мог припомнить такого пекла с тех пор, как он приехал сюда из глуши под Тэгу. Да, в тот май было так же невыносимо, как в аду, честное слово. Без бутылки воды выйти невозможно, и то приходится брать минимум литровую, иначе быстро заканчивается. Многие ходили под зонтами, чтобы скрыться от палящего солнца. Счастливчики ездили на машинах с кондиционером на полную, но менее счастливые довольствовались прохладой метро, порой создавая очереди на выходе, не желая возвращаться наружу. Жители каменного леса выживали, как могли, а странный, нелюдимый, несмотря на то, что к нему периодически постоянно кто-то приходил, художник, снимавший студию в мансарде в старом доме, выживал тем, что не выходил из дома вообще. Только по крайней необходимости и в ночное время.       На самом-то деле он, конечно, любил прогулки, любил развлечься с друзьями, но эта погода, эта жара смешивала все планы, приходилось чуть ли не всю жизнь переводить в ночной режим. Так что в итоге, имея периодически постоянно твердое намерение рисовать при свете дня, он вновь возвращался к свету ламп, как только наступало лето. И ему почти каждый день жаль, что в дневное время получается мало рисовать, ведь при естественном освещении цвета именно такие, какие есть, не искажаются. «Господи, да купи ты уже кондей!» — ворчал Юнги чуть ли не каждый раз, когда Чимин тащил его к другу. Под крышей часто становилось ужасно душно, как будто жарче, чем на улице, и парни даже начали подумывать над тем, чтобы самим купить другу кондиционер. В подарок, так сказать. Ну и чтобы летом им самим было легче у него зависать. Тем более время такое, когда больше ничего делать и не хочется, кроме как праздно проводить время с друзьями.       В тот день Тэхен снова ждал их, эту «полусемейную» парочку, которая не признает себя ни «полусемейной», ни парочкой, но притом именно так себя и ведет и таковой является. В мансарде снова стало как в печке, потому что парень проспал и не успел раскрыть все окна, какие есть, которые он закрывает рано утром, ложась спать, потому что ему, видите ли, дует, и он не может из-за этого уснуть. Тэхен встал как раз ко времени полуденного зноя, убивавшего город, открыл настежь окна со скрипучими ставнями, включил вентилятор, и только приняв холодный душ, пошел делать себе завтрак. Истинный завтрак холостяка-одиночки — тосты с джемом и чай. Много чая, очень много тостов. Перемешать и повторить. Наевшись до отвала, Тэхен лениво прошелся по квартире, посмотрел в один угол, в другой, на тряпку посреди главной гостиной, на новый, нетронутый ни одним мазком холст на мольберте у стены. Посмотрел и лег обратно на диван, на котором и спит, не удосуживаясь даже застилать постель. Родители бы обругали, а батя еще бы и подзатыльник дал. Но теперь их нет, поэтому…       Нетерпеливый стук в дверь, звонок ведь не работает, — ровно четыре быстрых удара — это точно Чимин. «Ну сейчас опять начнется», — думает Тэхен, поднимаясь с дивана с тяжелым вздохом. Как только он открывает дверь, Чимин влетает к нему, как ураган, готовый разнести маленькую, но уютную студию в щепки. Интересно, что он всегда так выглядел, ураганно, но, по сути, был гораздо более безобидным парнишкой, по сравнению с Юнги, этой темной тучей, этим камнем, притворявшимся серьезным и холодным большую часть времени, а на самом деле являясь мягким и добрым. Этот мог от скуки перетрогать все штуки художника, возвращая их НЕ на свои места.       Прежде чем открыть дверь, Тэхен еще раз вздохнул.       — Почини уже этот звонок, а? — начал Чимин прямо с порога, обнимая друга и проходя внутрь. — Я так все костяшки сотру, не иначе.       — Ну конечно, сотрешь, — цокнул языком Юнги, входя следом и пожимая руку Тэ. — Или лучше бы стер, чтобы так не барабанить в дверь.       — Кстати да, — вставил Тэхен, усмехаясь и закрывая дверь, — одна соседка, причем снизу, уже пожаловалась на шум, так что, Чимин-а, учти и понизь голос чуть-чуть.       — Да вы все против меня, что ли… — он сказал это специально очень низко и хрипло, так что даже пугающе.       — Малыш, это перебор, — Юнги улыбнулся, хоть и закатил глаза и, приобняв его за талию, подтолкнул к дивану, чтобы парень уже точно успокоился, ведь сегодня с самого утра в нем столько энергии, что и деть некуда. Особенный день все-таки.       Тэхен, как и всегда, сделал вид, будто не слышал этого, чтобы не смущать Юнги, для которого проявления чувств — штука непростая. К тому же достаточно вечно умиленных реакций самого Чимина. Ким порой даже спорил с самим собой, когда уже Юнги полностью признается себе и друзьями, что они соулмейты. Этого же не изменишь, а он уже больше года все еще прячется за маской то ли безразличия к чувствам, то ли еще какой, не разберешь.       Тэхен понимал, что, вероятно, таких нежностей у них в отношениях в принципе мало, даже когда они остаются одни, поэтому ему часто было жаль Чимина. Они знакомы с самого первого дня Кима в Сеуле, и этот солнечный, улыбчивый парнишка так сильно хочет быть любимым. И хотя по Юнги все равно было видно, что он любит честно и искренне, но Паку редких выражений этой любви всегда мало. Вот и сейчас он удивился и покраснел немного с извечным протяжным «оу, хен», похожим на мурлыканье чертовски довольного кота.       Сев на диван, очень близко к своему соулу, Чимин что-то сказал ему тихо, на что Юнги не ответил, только кивнул головой в знак согласия.       — … потому что если нет, то можно и потом, — продолжал Пак.       Тэхен понял, о чем они. Он уже лениво шел за красками и водой, чтобы начинать готовить материалы для работы.       — Чимин-и, решили и решили, окей? — сказал Мин, беря парня за руку. — Я уверен, что хочу этого.       От этих слов Чимин так счастливо улыбнулся, что «на его теле цветы сами собой могли проявиться», — подумал Тэхен, уходя в ванную, чтобы налить воды в банку, в которой когда-то было покупное кимчи. Там, на раковине, стояли еще две похожие банки из-под пресервов с несколькими не вымытыми кисточками в них. Но сегодня ему они не понадобятся, поэтому Тэ просто налил теплой воды и вернулся обратно к парочке.       Сегодня они его клиенты, и он немного волнуется. Соединять друзей или родных художнику всегда труднее, чем незнакомых или малознакомых людей. Тем более Тэхен еще молод, практикует только четыре года, и ему еще не приходилось соединять кого-то из близких. Что угодно могло пойти не так: рука дернется, краски смешаются немного не в нужной пропорции, — и связи не получится, да еще беду накликать можно. Буквально накануне вечером Тэ уже успел сам себя запугать всеми страшилками-предупреждениями из детства, которые повторяла бабушка, когда учила его Искусству. Но все же главное правило всегда было: «будь уверен в своем рисунке», — ведь если ты будешь писать нетвердой рукой, тогда точно ничего не выйдет или, что еще хуже, получится что-то совершенно не то, что нужно, и результат будет уже не исправить.       В мыслях об этом Тэхен молча собирал материалы на кофейном столике у дивана, потому что предпочитал работать вообще на полу, хотя у многих Художников, которых он знал, была обустроена целая студия только для работы, как у татуировщиков. Но ему нравилось и так, без лишнего официоза, без лишних волнений. Тэ вообще предпочитал не думать о том, что соединяет судьбы людей, это накладывало слишком большую ответственность. Вместо этого, как и сейчас, он говорил себе: это просто рисунок на теле. Просто цветы. Всегда обычные, но такие значимые для каждой пары.       — Тэхен-а, — тихо позвал его Чимин, с любопытством глядя на сильно задумавшегося друга, — ты что, тоже волнуешься? Я раньше не замечал такого за тобой.       — Да, волнуюсь, — он признался честно, потому что скрывать что-то сейчас, перед работой, только во вред, — вы мне близкие друзья все-таки.       — То есть, это как-то по-другому будет? Не как у всех?       — Нет, просто для меня немного труднее, — Тэхен посмотрел на него и улыбнулся, успокаивая: — Все будет нормально, не волнуйся, я справлюсь, как и всегда.       — Я и не волнуюсь, с чего ты взял? — Чимин заулыбался еще шире, и это значило, он чертовски сильно волнуется. Тэ это видел, к счастью, и знал, как нужно будет работать в такой ситуации.       — Тогда Юнги первый, — скомандовал он, показывая на мягкий, уже потертый ковер, куда нужно сесть. — На каком месте рисовать выбрали?       — Честно говоря, — Юнги без возражений согласился быть первым и пересел на пол у столика, — так и не сошлись во мнении. Он хочет на ребрах, а я на спине.       — Как лучше? — спросил Чимин, тоже сползая на пол, чтобы удобнее было наблюдать за процессом. — А то я уже столько вариантов перебрал, но на спине не хочу, иначе же я сам не буду его видеть, а так неинтересно!       — Мы же делаем это, не чтобы любоваться, а чтобы соеден…       — Так и что?! — Чимин снова начал заводиться и повысил голос. — Я все равно хочу видеть, что мы правда связаны, что это по–настоящему все, понимаешь?       — Понимаешь, ну будет она на ребрах, ты что, будешь постоянно задирать одежду перед зеркалом, чтобы посмотреть? Тогда уж на руке пусть.       — А вот и буду! Даже в общественном месте тебе на зло буду! — Чимин уже кричал, но при этом улыбался, а Юнги и вовсе еле сдерживался от смеха.       — Ну все! Хватит спорить, а то энергетику испортите мне всю, — Тэ рассмеялся, прекращая их шутливую перепалку. Она действительно могла помешать его работе. — Если хотите мое профессиональное мнение: чем ближе к сердцу, тем лучше. Поэтому обычно делают на груди, плечах или спине.       — На спине… — Чимин сразу расстроился, думая, что вот теперь точно его вариант проиграл, но Юнги вовремя заметил и понял, что пора уступать.       — Тогда делаем на ребрах слева, — сказал он, снимая футболку, без которой даже немного легче от жары все равно не стало.       — Я хотел справа…       — Справа.       — Отлично, — усмехнулся Тэхен. — Тогда давайте уже начинать.       Он достал из тонкой коробочки палочку благовония с запахом хвои, поджег ее, потушил и поставил на подставку. Это был запах его дома, а близкие запахи всегда помогают работать. Только после этого он взял специальные краски и кисти.       Слова молитвы на неизвестном языке звучали ужасно забавно и непонятно зачем для Чимина и Юнги, хотя они и видели раньше не раз, как работает Тэхен. Но лично для него эти слова значили многое, и от правильности их произношения зависел результат ритуала. Молитва — она как заговор для красок, чтобы те при нанесении на кожу остались на ней навсегда. В каком-то смысле цветок соулмейтов, нарисованный Художником, гораздо лучше обычной татуировки, потому что никогда не выцветает и не меняет форму со временем. Тем сами Художники и ценнее, к тому же их очень мало, все-таки только они могут связать судьбы двух людей цветком их пары, чтобы те жили в согласии и вместе до самого конца. Это ответственный шаг, и Тэхен уважает каждую пару, приходящую к нему, ведь решиться связать себя с кем-то настолько крепко — непросто.       По лицу Юнги было видно, что он, несмотря на слова, тоже волнуется, но такое волнение было для работы Тэхена безобидным, потому что шло не от страха, а от желания наконец уже сделать это. На самом деле оба парня не знали, чего именно ждать от процесса, по ощущениям все говорили разные вещи, потому что, как цветы и их запах, у каждой пары это что-то свое особенное, поэтому Юнги, будучи первым, с удивлением воскликнул, как только Тэхен коснулся кистью его кожи:       — Черт возьми, как будто моти ем!       — Чего? Серьезно? — Чимин аж подскочил на месте, придвигаясь ближе, как будто мог увидеть что-то еще кроме реальности. — Это как еще?       — Во рту сладко. Вкус как от моти, честное слово, — Юнги засмеялся еще и от того, что стало щекотно от кисти.       — Побочный эффект, — улыбнулся Тэхен. — Хотя вкус во рту — это что-то новенькое, обычно запахи или телесные ощущения у всех.       — Ой, я теперь тоже хочу моти, — сказал Чимин, надув губы и став совсем похожим на уточку. — Только настоящих бы, потом купим?       — Конечно купим, — ответил Юнги и снова вздрогнул от щекотки. — Блин, может надо было все-таки другое место, а? Щекотно так.       — Терпи уже, раз начали, — Тэхен усмехнулся и продолжил работу, сосредотачиваясь полностью.       Парни поняли по виду друга, что лучше молчать и не мешать, так что теперь до самого конца сидели в тишине, слышно было лишь то, как Тэхен смешивает краски на палитре и промывает кисточки.       Когда работа на теле Юнги была закончена, Тэхен прежде, чем вздохнуть, прочитал вторую молитву для закрепления, и по лепесткам красивой сиреневой астры прокатилось едва заметное сияние. Оно стихло, а по рукам Художника пробежала стая мурашек, и он сказал:       — Половина работы закончена. Юнги, будь счастлив с этим цветком на твоем теле и с этим человеком в твоей жизни, — эти слова он говорил каждому, потому что они тоже часть ритуала, хотя по большей части просто дань традициям.       — Спасибо, Тэхен, я буду, — ответил Юнги и нежно улыбнулся Чимину. Тот уже прямо сейчас готов был расплакаться от счастья и терпел как мог, пока цветок не нарисуют и ему.       — Только пока осторожно, через несколько минут должно высохнуть полностью, старайся не двигать рукой. Ну а теперь, Чимин, давай ты, — позвал Тэ, и парень быстренько поменялся местами с Юнги, на ходу стянув футболку.       Ему так нетерпелось, да еще он волновался отчасти от страха, так что Киму пришлось сначала потянуть время и поболтать, делая вид, будто готовит кисти заново, прежде чем начать рисовать, иначе слишком сильные эмоции Чимина могли здорово помешать.       Но в конце концов, конечно, работа была закончена в лучшем виде, несмотря даже на дергания Чимина то ли от нервов, то ли от щекотки, то ли от всего сразу. Тэхен произнес то же пожелание и прочитал завершающую молитву, чтобы окончательно скрепить судьбы. Какое-то время он еще сидел с закрытыми глазами, вдыхая запах леса от почти истлевшей палочки, чувствуя, как по всему телу проходится энергия чужих жизней, буквально ощущал ее у себя под кожей: бурная, трепетная, сильная. Каждый раз после ритуала нанесения рисунка Художнику приходится пропускать через себя энергию жизни пары, заключая союз энергией своей. И когда ритуал завершился, Юнги и Чимин тоже почувствовали это, тепло от рисунка тронуло кожу и застыло.       — Вот и все, — сказал Тэхен, обводя взглядом парней. — Поздравляю вас, теперь ничто не сможет помешать вам любить друг друга.       И засмеялся от того, как своими словами смутил этих двоих, особенно старшего.       — Спасибо, Тэ-Тэ, — Чимин улыбнулся так широко, что на секунду почти перестал видеть друга. — Правда, я очень благодарен за это.       — Я рад соединить именно вас, — ответил Тэ, качая головой и собирая краски в коробку. — И рад, что вы решились, а теперь может куда-нибудь выберемся?       — Да, определенно надо, хочу выпить чего-то ледяного! — Чимин закивал и вскочил, чтобы осторожно, как будто от этого может стать больно, надел футболку, не задевая рисунка.       — Они уже высохли, можете не волноваться, — Тэхен сказал это обоим, кинул кисточки в банку с водой и отнес ее в ванную, чтобы, как обычно, оставить на потом, а вернувшись, спросил: — Куда пойдем тогда?       — Туда, где есть кондиционеры, — невозмутимо ответил Юнги, они оба уже были готовы идти.       — Я тебя однажды отведу в магазин кондиционеров и включу сразу все… — буркнул Чимин, едва сдерживая ухмылку.       — Буду рад приобрести там еще один для Тэхена.       — Буду рад, если ты это сделаешь! — согласился тот, и все вместе, смеясь, они пошли вниз по лестнице с немного шаткими перилами.       На улице их ждала жара еще круче, но до ближайшего торгового центра на метро было всего три станции, поэтому путь оказался не таким уж и тяжелым, как могло показаться, пока они его проделывали.       Вернувшись домой только к вечеру, Тэхен зашел в ванную, посмотрел на банки с кисточками, вздохнул, справил нужду и вышел, погасив свет и забыв о своей обязанности мыть кисти сразу после ритуалов. Это могло повлиять на работу, но он знал, что этого не случится, и только поэтому позволял себе полениться. На часах горела половина девятого вечера, спать было еще рано, поэтому он залез в холодильник, ничего там не нашел, заварил сухой рамен и пошел смотреть сериал, все время думая о чем-то, что не давало покоя где-то очень далеко внутри, но так и не понимая, что именно это такое. Как будто смутное ощущение, но хорошее или плохое, он тоже не мог знать.