На память

Едва я переступила порог — готова была выть от отчаяния и собственной глупости. Я ведь совсем забыла узнать о том, как должна себя вести в присутствии «хозяина»! Лучше бы я начала расспрашивать Найтлэя об этом. Но нет, мне ведь нужно было узнать о драконьих замках и прочей чепухе, не нужной сейчас! Кажется, на саму себя в этот момент я злилась куда сильнее, чем секунды назад на особу. Просто в голове не укладывалось, как я могла так глупо облажаться, напрочь позабыв о самом главном? И где тот хваленный отцом рационализм? Ответ напрашивался сам собой — там же, где и мое счастливое будущее теперь. Не то чтобы я хотела понравится Графу; напротив, надеялась, что этого не случится ни за что и никогда: любое излишнее внимание обрекало на провал мой и так призрачный шанс на побег, но… Быть наказанной в первый же день — сомнительное удовольствие. Что он делает с неугодными слугами? Кидает в сырые камеры или попросту душит? Беру свои слова назад — не хочу знать… По спине пробежал холодок — это мои «позитивные» мысли не забыли прихватить с собой лучшего друга — трепещущее душу бесспокойство. Голову я все же преклонила. Лишнем ведь не будет, верно? Я мельком глянула в сторону особы — хоть какая-то польза от ее персоны: подобно ей, я замкнула руки в замок. Опустила взгляд. — Доброго утра, Ваше Светлейшество, — елейным голосом начала грубиянка. Что-то в ее голосе не давало мне покоя. Моим это дело было в последнюю очередь, но… Не влюбилась ли девушка, часом? Или всему виной желание выслужиться? В любом случае, прежде грубый голос теперь звучал так, будто перед ней не «господин», а маленький ребенок. Неужели ему приятно слышать все эти заискивающие нотки? — И приятного аппетита. Краем глаза я наблюдала за тем, как Граф, все еще не поднимая взгляда на нас, старательно накалывал на вилку кусочек еды. Да-да, я понимала, что с моей стороны это было глупо, но в тот момент любопытство было сильнее естественного трепета перед кем-то гораздо сильнее тебя. Походил ли он на Найтлэя? Или тот все-так единственный в своем виде «очеловеченный» высший? Вопросов у меня было, казалось, даже больше, чем людей на земле. Но мои короткие поглядывания не ответили ни на один из них, ведь все, что я увидела — каштановая макушка и длиннее, чем у Найтлэя, наверняка доходящие до широких плеч, волосы. Однако, судьба, вероятно, решила наказать меня за эти ужимки. Глядя на это действо, ощущая дразнящие обоняние ароматы свежей пищи, я вдруг осознала, насколько была голодна сама. Неудивительно, ведь я едва ли могла вспомнить, когда нормально ела в последний раз! Желудок болезненно сжимался, а к горлу то и дело подкатывала тошнота. Ощущая легкое головокружение, я умоляла себя держаться и заклинала терпеть. Я не особо верила брату, когда он убеждал меня, что я — сильная. Да и, сказать по правде, это было бы совсем глупо — спустя столько лет держаться за слова брата, как за последнюю соломинку. Но сейчас — его поддержка, прошедшая сквозь года, казалась особенно важной. Мне было уже давно не пять лет, но отчего-то его слова внушали мне уверенность. Может, я и не обладала той силой, в которой старший брат убеждал меня, ну и пусть. Тех оставшихся во мне крупиц вполне хватило бы, чтобы справиться со всем этим. Дышать стало легче. — Я слушаю, Ромари, — речь Графа была нетороплива, а его голос, со мной согласился бы любой, кто услышал бы, не назвать приятным было невозможно. В каждом звуке, в каждом движении сквозила статность, дикая сила. И опасность. Может быть, всему виной было то, что встречи с самим Графом я страшилась больше всего, или знакомство с доброжелательным Найтлэем сделало свое дело, но я не могла отделаться от мысли, что прямо передо мной неспешно подчевало самое опасное существо в мире. И от этой мысли внутренности стягивало тугим узлом тревоги. — Я привела вам слугу, как вы просили. Господин Найтлэй привез ее вчера. «Господин» — нужно запомнить. Еще немного и, глядишь, все правила выживания в этом замке сложатся в цельную картинку сами собой и мне не придется просить помощи. — Продолжай, — протянул Диамайт, отправляя наколотый кусочек пищи в рот. За все время он так и не поднял взгляда. Может, мне стоило бы оскорбиться, но сомневаюсь, что обида на «господ» входила в мои обязанности; да и надежда на то, что он прогнал бы меня, так и не взглянув, теплилась в душе. Лучшего исхода этой встречи я и не могла себе представить. Я видела, как особа нервно комкала краешек серого, как у меня, платья. Называть ее по имени даже в собственных мыслях мне казалось чем-то глупым и неправильным: — Это все, Ваша Светлость… Дракон медленно качнул головой и, несмотря на все ее переживания, остался вполне доволен отчетом. По крайне мере, так показалось мне. Он лениво махнул рукой, отчего кулон на его груди, единственное украшение, которое было на нем, сверкнул в лучах восходящего солнца, качнувшись. Я была наслышана о красоте драконьих украшений, но сама не могла подумать, что мне представилась бы возможность видеть их в живую. Как бы мне ни хотелось этого принимать, но положительные стороны у моей участи тоже были. За прошедшие сутки я успела увидеть больше, чем за всю жизнь! Однако весь восторг от созерцания окружающей красоты пропадал, стоило вспомнить о том, что моя свобода не стоила вида всяких побрякушек и белокаменных стен. Я едва не вскрикнула от неожиданной вспышки боли. Ромари, чтоб ее! Воспользовавшись невниманием графа и моей задумчивостью, что есть силы ткнула меня тоненьким пальцем с острым ногтем прямо промеж ребер. Я вздрогнула всем телом. Ну это уже слишком, сейчас-то за что? С каким-то маниакальным блеском в глазах и довольной улыбкой на обветренных губах, она стойко переносила мой испепеляющий взгляд. Что я там говорила насчет перемирия и кротости? Еще немного — и я буду близка к тому, чтобы забрать свои слова назад. — Представься, девушка. — Быстро же она переменилась. Куда пропала вся нежность в голосе? — Господин Диамайт ожидает. И ровно за миг до того, как с моих губ привычным набором звуков слетело бы собственное имя, Граф вдруг поднял на меня скучающий взгляд ярчайших зеленых глаз. Как там дальше должно было быть в сказке? Их взгляды встретились, и за секундной заминкой последовали пылкие признания и любовь до гроба? Даже этой небылице из уст рыночного торгаша я поверила бы с большей охотой, чем всему тому, что произошло дальше. Глаза Графа расширились то ли от немого ужаса, то ли от крайней степени удивления; он замер, будто неживой, своей чересчур бледной кожей и острыми чертами лица походя на самое настоящее каменное изваяние… Кажется, сама я от беспричинного страха побледнела не меньше — будто нырнула в омут самого ледяного озера. Даже со своего места я могла отчетливо, будто стояла совсем рядом, расслышать его рваный вдох. Все, что происходило дальше, я могла описать лишь одним словом — сумасшествие. Граф болезненно зажмурился, пытаясь справиться с рвущимися наружу приступами кашля. Подавился! Все ухнуло вниз в бесчисленный за сегодняшний день раз. Что делать? Нужно ли вообще помогать? Вмиг побелевшая от страха Ромари охнула, беспомощно рванувшись вперед и также беспомощно замерев спустя пару шагов, прижимая ладони к груди; неизвестно откуда взявшийся Найтлэй в пару шагов преодолел огромную залу и с такой силой, что боль, казалось, почувствовала даже я, ударял того по спине. Разве можно так сильно! Он ведь мог сломать ему все, что было можно и нельзя тоже! Спустя мучительно долгие секунды в зале повисла тишина. Ничего в жизни я не боялась настолько сильно (кроме, разве что, высоты), чем чужих страданий и собственного бессилия. Он ведь не мог погибнуть из-за подобной глупости? Высшее существо, дракон, за спиной которого многие декады лет… Не мог ведь, правда? Как же дрожали руки… Неужели во всем случившемся косвенно была моя вина? Я только сейчас заметила, что, подобно Ромари, держала ладонь у сердца. Оно колотилось с такой силой, что пульсация крови в ушах почти заглушала все окружающие звуки… Впрочем, заметила это и сама девушка, взгляд которой говорил красноречивее всех слов — жить мне осталось недолго. Тихий и по-прежнему спокойный голос Графа безжалостно заглушали нравоучения Найтлэя. И пускай они говорили на родном и чуждом мне языке, знать его было совсем не обязательно, чтобы понять — с такой интонацией и широкими жестами можно лишь взывать к совести. Но Граф будто бы и не замечал его. Дракон резко встал, даже не заметив того, как чуть покачнулся. Что выражал его взгляд в тот момент? Сложно было сказать. Все, что я видела, нет, скорее, чувствовала в нем — чудовищных сил волну эмоций, способную не только охватить его с головой, но и уничтожить все, на его пути. На котором оказалась и я. Помню, как-то в далеком детстве, мне тогда было около пяти, я погналась за пестрой бабочкой. Никогда такую не видела ни до, ни после в наших краях — даже во время своих постоянных прогулок в лесу. И тогда меня так удивило взметнувшееся ввысь пестрое пятно, что целью моей жизни на пару минут оказалось вот что бы ты ни стало поймать этот оживший осенний листик. И, спустя какие-то крохи времени, я вдруг обнаружила себя посреди дороги. Бабочка тотчас же куда-то испарилась; я осталась стоять, скованная детским непониманием и липким страхом, прямо на пути кареты. И чувство то я запомню надолго — когда всеми фибрами души хочешь сдвинуться с места, или хотя бы закричать, привлекая к себе внимание, но не можешь ни того, ни другого. Словно застрял в кошмарном сне. Вот только чувство беспомощности — вовсе не эфемерно, а вполне себе реально, как и угроза. В тот раз мне на выручку снова пришел брат. Невесть откуда взявшийся, он отпихнул меня в сторону, сам чудом не попав под копыта лошадей и плеть разгоряченного кучера. И я готова была вновь стойко и без толики детской обиды перенести его крики и проведенный в гордом одиночестве час в углу. Только бы меня спасли и в этот раз. Ледяные пальцы грубо схватили меня за подбородок. Отрезвляюще. Сохранить безэмоционально выражение лица, увы, было выше моих сил — я болезненно зажмурилась, когда Граф задрал мое лицо. С трудом удерживаюсь от того, чтобы не зашипеть: ощущения были далеко не самыми приятными. — Смотри на меня, — то ли прошипел, то ли взмолился он. Взмолился… Смешно-то как от своей внезапной и абсолютно глупой мысли. Драконий Граф молить не мог, как не мог ничего сказать и мрамор. Холод его рук заставил всерьез задуматься о том, бьется ли в чужой груди сердце. — Смотри на меня! Вдруг, в голове сами собой всплыли слова Найтлэя. Они замаячили, сперва — робко, на периферии сознания, а затем — все смелее и смелее; зажглись единственной надеждой. Граф отбирал себе личных зверюшек, чтобы забрать с собой в горы? Чудесно. Никому не нужны строптивые головы в табуне. Я резко распахнула глаза. Если уж план сидеть смирно и не отсвечивать провалился еще на этапе знакомства с Ромари, а затем — окончательно пробил даже потолок ада реакцией на мое появление Графа, стоило искать другой выход. Вот только как бы за этот самый выход мне не лишиться головы. Разница между дерзостью и бесстрашием — всего ничего, лезвие ножа; я рисковала не рассчитать длину шага. И одному только Мирозданию было известно, насколько часто мое сердце пропускало удары, пока я принимала то решение. Хватка ослабла. Колючий взгляд изумрудно-зеленых, обрамленных по краям карими волнами глаз был устремлен прямо в мои. Граф молчал; его лицо застыло, словно маска. Он все смотрел и смотрел на меня, еле заметно щурясь, будто пытаясь что-то разглядеть. Еще никогда прежде я не видела настолько ужасного, полного не то страданий, не то сожаления взгляда. Ни в покрытой рябью зеркальной глади озера, на берег которого я сбежала сразу после похорон брата, ни в родительских глазах. Сама не знаю, зачем я искала сходства тогда. Я соврала бы, сказав, что любопытство не всколыхнулось в моей груди наравне со страхом, стоило дракону устремиться ко мне. Соврала бы, сказав, что, глядя в его глаза, не видела своего отражения на том дурацком озере. Но сказала бы честно, спроси меня кто, что не желала бы знать причины этого отчаяния в чужих глазах. Он дракон, высшее существо, сам Граф Диамайт в конце концов! Он не должен показывать мне, какой-то новой рабыне, всего того, что против воли смогла разглядеть в зеленых омутах я! Где тот властный и безразличный ко всему тон? Где скука в глазах и нескрываемое превосходство, которого я боялась? Волна его эмоций достигла своей цели. Я была сбита ей с ног и вот-вот обещалась утонуть в этой пенящейся чернеющий глади. А в голове, вопреки здравому смыслу, все бил в набат единственный вопрос: «Кто же причинил ему столько боли?». Я не сразу поняла, что вот-вот готова была задохнуться от сочувствия. Нет, так больше продолжаться не могло. — Прошу, пустите, мне больно, — ложь. Уже вторая за последние сутки, интересно, как скоро столпы собственной нравственности и убеждений развалятся на части? Его пальцы перестали причинять боль, стоило мне распахнуть глаза. Но эта ложь — самое милосердное, единственное, что я могла для него сделать. Вернуть тихим окликом в реальный мир из абсолютной темноты, которая виделась мне на дне его глаз; как бы мне хотелось, чтобы все вокруг поступали так же. Помогали застрявшим в собственных грезах, а не толкали глубже… В моей груди неприятно сжалось сердце — плохой знак. Вестник скорых слез. Граф чуть нахмурился, промаргиваясь, будто приходя в себя после продолжительного сна. Тотчас же остранился, уверенными, отзывающимися от стен равномерным эхом, шагами направился назад к столу. — Отвратительные цветы. — Донеслось будто бы отовсюду, но и ниоткуда одновременно. Голос Графа идеально вписывался в белокаменные стены. Я позволила себе рвано вдохнуть. Легкие горели от недостатка воздуха, навевая сомнения. Неужели я все это время не дышала? — Никогда больше не смей появляться у меня на глазах с подобной дрянью. Свободна. Яда в его голосе вполне хватило бы, чтобы уничтожить весь мир. Ложь, в ответ на мою. Поздравляю, Граф, теперь мы были квиты. Как и он не уличил меня в ней, так не собиралась и я. Вопреки моему вечному спутнику, местами нездоровому любопытству, разгадку тайны такой реакции на меня я знать не хотела. Она заведомо казалась мне чем-то темным и страшным. И куда красноречивее, чем здравый смысл, мне говорил об этом его взгляд. Он пугал меня даже сильнее, чем сама драконья сущность его хозяина. До боли впиваясь мне когтями в плечо, Ромари потянула меня в сторону выхода. Лишь на выходе мне удалось расслышать слова воскликнувшего Найтлэя: «Что с тобой происходит?» — драконий. Кажется, еще сильнее, чем желание осознать, какого небесного дара доселе неизвестный язык вдруг, пусть и частично, но становится мне понятен, я буду его ненавидеть. Впрочем… Может, все дело было в стенах замка и магии высших? Боги, как же болела голова.

***

— Ты что, совсем с ума сошел, братец? — Диамайт поморщился, устало откидываясь на спинку мягкого кресла, обитую красным бархатом. Полнейшая безвкусица! И кто только позволил расположить их в его мэноре? Граф постарался припомнить, был ли он в последние столетия настолько не в себе, чтобы опуститься до такой пошлости? Нет, не был, последние годы он специально не брал в расчет. Тогда, может быть, здесь успел похозяйничать Найтлэй? И верно, Граф отчетливо помнил, что до побега кресел не было вовсе… Диамайт знал многое. Перечитал, казалось, едва ли не все книги мира, старательно пополняя собственную библиотеку из года в год все новыми талмудами, и не важно было, человеческий ли фольклор попал ему в руки, или редчайшие эльфийские фолианты — он ценил и трепетно любил каждый экземпляр. Порой, ему казалось, даже больше, чем полагалось дракону, удел которого обожать только золото. Но даже имея огромный багаж знаний и столетий за плечами, сейчас он впервые, спустя многие годы, не знал ответа на свои вопросы. Почему он заметил эти дурацкие кресла только сейчас? И почему в тот момент он готов был думать даже о такой чепухе, только бы не допустить мысли о том, как новая рабыня была похожа на нее… — Замечательно! — Найтлэй в бессильной злобе взмахнул руками. — Просто прекрасно! Я что, пустое место? Ты меня не слушаешь! Диамайт устало прикрыл глаза. Он ненавидел тишину, но единственным его желанием в тот момент было остаться одному в звенящем безмолвии. Его брат всегда отличался излишней эмоциональностью; Граф искренне ценил эту его черту. И Найтлэя, который всегда подставлял свое плечо, не давая упасть. Но сейчас все, что так ценил в брате Диамайт — лишь выводило из себя. — Думаешь, если глаза закроешь, раздражительный фактор в виде меня куда-то испарится? — Найтлэй, прошу, оставь меня! — сказать по правде, Диамайт был уверен, что тот не отстанет. И правда, соседнее кресло печально скрипнуло под чужим весом. В ход пошел последний козырь: — Накажу!.. — Ага, еще в угол меня поставь, — фыркнул дракон, ничуть не испугавшись. Но в следующий же миг посерьезнел: — Эта твоя выходка действительно обеспокоила меня. Да и девушек ты напугал ни на шутку. Ладно Ромари, истеричка еще та, но Эрсель была белее мела! Не то, чтобы я хорошо ее знаю, но по пути она показалась мне достаточно бойкой, а тут… — Эрсель? — глухо переспросил Граф, даже не скрывая, что пропустил всю тираду брата мимо ушей. — Надо же… Очень похожа… Очень похожа — еще мягко сказано. В то мгновение, стоило увидеть рабыню, до абсурда пожую на нее, он подумал, что с ума сошел. Те же светлые глаза, кажущиеся ярче, чем были на самом деле из-за темной копны волос, та же привычка смотреть прямо в глаза и та же россыпь родинок на шее… Будто бы перед ним и вправду стояла она. Но разве было такое возможно в мире, где его невеста была мертва, а перерождение существовало только в сказках? Ему ли было об этом не знать! Диамайт перерыл множество книг, чтобы секундное удивление и вспышка радости сменились на злость. Да как вообще посмело мироздание, отобрав у него последнее, чем он дорожил — подсовывать жалкие копии! Раздался звон битого стекла: это лопнул хрустальный фужер, который всучил ему минутой раньше Найтлэй. — Отпусти ее, — будто прочитав его мысли, вздохнул дракон. — Прошло много времени, и… — Тебе правда лучше уйти, Найтлэй. И он не стал противиться в этот раз.