***
В следующий раз Риддл отловил Гарри у Черного озера, когда тот стоял, привычно перекатываясь с пятки на носок, и мучительно думал. Всего существовало четыре основных типа палочек – паладин, наемник, фехтовальщик и ассасин. Первый тип был исключительно светлым и довольно своенравным – вроде его тисовой палочки, которая отказалась драться с сестрой. Интересно, как Риддл справляется со своей? Впрочем, тот видел мир только черным или белым и был достаточно категоричен, чтобы ему такая подошла. Такие палочки делались с сердцевиной из какого-нибудь светлого существа, и с этим не было особых проблем – Эванс благополучно остриг единорогов, не слишком задумываясь над разнообразием. В конце концов, в Лютный за такими палочками не ходят и наделал он их больше для комплекта. С наемником и фехтовальщиком тоже особых проблем не было – они были нейтральными, только первая предназначалась для силовых воздействий, боевой магии, а вторая – для более тонкой работы вроде чар или артефакторики. Дерево для них требовалось любое проводящее магию, мужское или женское по полу владельца, да и с начинкой проблем не было – жила дракона для наемника, перо небольшой нейтральной магической птицы вроде болтрушайки для фехтовальщика. Жилами Гарри закупился по дешевке в Лютном (все равно вышло по галлеону за штуку), а перьев и вовсе натаскал в Запретном лесу, пока собирал подношение Грейнджеру. Еще он закупился перьями гиппогрифа и даже отхватил парочку перьев окками и считал, что для первой партии этого пока достаточно. Проблему представлял четвертый тип. Палочки типа “ассасин” были самым необходимым товаром в Лютном и самым, зараза, сложным в изготовлении. Ладно дерево – Эвансу попались и ветки эбена, и даже анчар в одном магазинчике Лютного. Подходил даже тис, не вымоченный от яда должным образом. А вот начинка… Гарри задумчиво уселся прямо на песок, наведя на себя согревающее. С начинкой была проблема. Ладно, допустим, на одну можно было подстричь фестрала – больше не стоило, для очень темного колдовства такое не годилось. А еще? Подходящие ингредиенты вроде сердечной жилы каппы или волоса красного колпачка стоили довольно дорого, и доходы при таких расходах были не очень. Не играть же ему опять на чьи-то запонки. Возможно, надо пройтись вглубь Лютного, там может быть… Гарри довольно неожиданно и невежливо дернули за локоть. Надо же, а рефлексы не выветриваются, мрачно подумал Эванс, обнаружив себя прижимающим колено к груди и палочку к горлу порядком перепуганного Риддла. - Ты в курсе, что отвлекать людей от мыслей таким образом невежливо? - хмуро поинтересовался он, наклонившись к лицу пацана и для эффекта надавив еще и своей магией. Гарри несколько секунд с мрачным удовлетворением понаблюдал, как тот краснеет неровными пятнами и сдавленно кивает, и отпустил балбеса. Пусть живет. - Что-то хотел? - уже миролюбиво спросил он, усаживаясь на прежнее место. Риддл, поколебавшись, уселся рядом, максимально задрапировавшись в свою мантию, определенно не подходящую для такой погоды. Руки у него были покрасневшие и потрескавшиеся. - У тебя что, шапки с перчатками нет? - спросил Гарри, набросив согревающее и на него – невозможно же было смотреть. - Говори, если есть что. - Были, пока не прошелся мимо гриффов, - сдержанно отозвался тот. - Можно спросить по поводу предыдущего разговора? - Я всегда готов к конструктивному диалогу, - заметил Эванс спокойно. - Конструктивный, кстати, это тот, в котором ты не рассказываешь, что ты царь всея Слизерина. Умеешь говорить о чем-то другом, Риддл? Соседушка нахохлился, как воробей, но не прокомментировал. Гарри понадеялся, что тот своим маленьким мозгом счел упрек справедливым. - Правильно ли я понял, что то, что моя мать принадлежала к Мраксам, ничего мне не дает? - спросил он. Эванс вздохнул. - Начнем с того, о чем ты не мог прочесть, - сказал он устало. - У Мраксов и взять-то нечего. Род этот старый и темный, но знаменитый в основном пятью столетиями близкородственных браков, которые привели их к безумию и родовым проклятиям, которые, в отличии от даров, вообще не легенда. Пять столетий назад Мраксы были лордами, но уже в семнадцатом веке, как я и сказал, Фаэтон Мракс был эсквайром, то есть жил за счет сдачи земель в аренду крестьянам. У него была одна деревня, и уже его сын, Главк, ее благополучно пропил. Денег у них сейчас нет. Может быть, в сейфах у них и сохранились какие-то книги или артефакты, но, скорее всего, только такие, которые нельзя выгодно продать. Риддл сидел, ссутулившись и ткнувшись лбом в колени, бледный и щуплый, не разрумянившийся даже от ветра, и Гарри внезапно стало его немного жаль. Вроде как и подбросила ему судьба какую-то плюшку, да и та черствая. Гребись, Риддл, в своем болоте дальше. - Ты являешься непризнанным бастардом этого рода, если я правильно понимаю, - спокойно продолжил Эванс. - Это не дает тебе даже права на содержание, которое есть у бастардов признанных. Ты можешь заявить свои права на род – но только по параграфу двадцать четыре дробь два “Уложения”, то есть за неимением других носящих кровь. Не более того. Сосед еще глубже спрятал в колени лицо, и Гарри вдруг с изумлением понял, что тот беззвучно ревет. - Выходит, ничего не дает, - констатировал он очень ровным для своего состояния голосом. - Это к лучшему, - заметил Эванс. - У тебя нет еще своей репутации, и при принятии в род о тебе бы знали только как о Мраксе – и, думаю, это порядком подпортило бы тебе карьеру, потому что половина Британии считала бы, что ты дурной на всю голову, просто услышав твое имя. Вот если ты заработаешь свою известность и уже после войдешь в род, тогда это тебе хоть немного, да сможет помочь. Пока не дергайся даже, лучше не будет. Риддл поднял голову. О его расстройстве напоминали только немного покрасневшие глаза – будто от ветра. - И что мне теперь делать? - спросил он деловито. Прямо образец выдержки, ничего не скажешь. - А ты надеялся выехать исключительно на происхождении? - ехидно спросил Гарри. - Дурацкая идея, не бери пример с Нотта. Ищи, в чём ты хорошо разбираешься, ищи гранты в зарубежные магические университеты, пробуй списываться с мастерами по интересующим тебя вопросам – авось понравишься. Подлижись к Слизнорту, в конце концов, он на свои сборища тащит многих интересных специалистов. - Меня не зовут, - задумчиво сказал Риддл. Гарри с иронией покосился на его затертый манжет, и тот, покраснев, спрятал его под рукавом мантии. - Сделай так, чтоб позвали, - спокойно пожал он плечами. - Отличись, пойди с кем-то. Ты же умный мальчик, Риддл, хоть и полный дурак. Справишься. Тот кивнул и встал. - Спасибо, - сказал он неожиданно вежливо. - Я спрошу еще, когда подумаю о предметах. Расскажешь мне немного о профессиях, ладно? - Да, конечно, - рассеянно кивнул Эванс, смотря на черный лед, вяло проломившийся под тяжестью щупальца засыпающего гигантского кальмара. Как еще в это озеро русалки помещаются при его-то габаритах… Русалоиды! Чешуя русалоида – отличный проводник любой магии, сами русалки хороши как жертвы в ритуалах, относящихся к магии воды! Гарри вскочил на ноги. Да это же гениально! И не надо ничего покупать, все под боком! Там же еще гриндилоу водятся, их пальцы тоже хороши как сердцевина! Где, черт побери, его записная книжка? Эванс на всех парах рванул к замку, матерясь на ходу. Риддл, не успевший еще далеко отойти, изумленно смотрел ему вслед.***
* На дело он пошел той же ночью, предварительно посмотрев в библиотеке заклинания головного пузыря и непромокаемости. Русалки любили мелкий речной жемчуг, который в озере не водился, и всякие блестящие бесполезные штучки. У Гарри нашлось и то, и другое – жемчугом он инкрустировал зачарованные гребни, блестящие камушки тоже припасены были для мелких женских поделок. Честно говоря, топая к озеру, он изумлялся, почему его патронус не хомяк. Под водой он разобрался со всем быстренько: гриндилоу уже спали, и не составило труда одного оглушить и сломать ему пару пальцев, представляя себя боссом сицилийской мафии, тем более, что к весне недостающие части должны были отрасти. Русалки тоже были сонные, поэтому они, ничего не спрашивая, сгребли подношения, сунули ему сплетенный из травы мешочек, битком набитый чешуёй и волосами, и вытолкали восвояси. Кажется, такой вид взаимоотношений был им привычен. Слизнорт, что ли, к ним ныряет? Проблемы начались на берегу. Вынырнув, Гарри обнаружил там очень злого и очень напуганного Принца. - Ты что тут делаешь? - изумился он, отряхиваясь. Заклинание непромокаемости сработало отлично, и он выглядел так, словно только что с выставки вышел – ну, если бы не водоросль на плече. - Это что я тут делаю? - почти на ультразвуке переспросил Принц. - Я?? Это ты что тут делаешь! Вышел в три часа ночи из комнаты, попер к Черному озеру, нырнул, а потом спрашивает, что я тут делаю?? - Минутку, а откуда ты знаешь, что я делаю в три часа ночи? Повисла немая сцена. У Октавия медленно загорались уши. - В туалет ночью вышел, - буркнул он. - Он в другой стороне, - заметил Гарри. - Ты на меня маячков, что ли, навешал? Октавий молчал. Эванс накинул на себя проявляющее заклинание и да, заметил на запястье огонек маячка на местоположение в пространстве. - Ты дурной, Эванс, - твердо сказал Принц. - Ты шляешься по маггловскому миру. Я хочу знать, где тебя в случае чего искать с аврорами. - Аргумент, чтобы не орать, - вздохнул Гарри и снял маячок. - Но не аргумент, чтобы носить его дальше. Пошли спать, разведчик. Принц некоторое время шел молча, злой и на Гарри, и на себя, но на подходе к замку успокоился. - Ну и что тебе там надо было? - хмуро спросил он. Гарри показал. - Это зачем? - Жить на что-то надо, вообще-то. Принц покосился на него и вздохнул, окончательно перезлившись. - Если у тебя проблемы с деньгами, мог бы обратиться ко мне, - буркнул он. - У меня, конечно, содержание не гигантское, но я его особо не трачу, уже кое-что накопил. Я бы просто так дал, не в долг. - И сколько ж тебе дают? - скептически спросил Гарри. - Тридцать галлеонов в месяц, - простодушно ответил тот. Эванс мысленно проклял всех министерских счетоводов и пожелал им жить на одну зарплату. - Давай так, - вздохнул он. - Если я окажусь в полной заднице, я к тебе обращусь, хорошо? Пока что я, как видишь, выкручиваюсь. - Не лезь в опасные места, пожалуйста, - тихо сказал Октавий. - Это разве опасное? - удивился Гарри. - Я тут прикинул, в Запретном акромантулы должны быть, вот туда сходить будет проблемой. - Эванс! Гарри засмеялся и поцеловал его в уголок губ. - Не буду, не буду, - весело сказал он. - Ну иди сюда, не дуйся. Принц полез активно доказывать, что не дуется. На второй минуте этого увлекательного времяпровождения за спиной вежливо кашлянули. - А что это вы тут делаете, мистер Эванс? - вежливо поинтересовался профессор Дамблдор. Гарри застонал и уткнулся Октавию в шею. - Простите, профессор, вы когда-нибудь были молодым? - мрачно поинтересовался он. Дамблдор, которому было от силы лет тридцать, обозрел открывшуюся перед ним картину (рука Принца на заднице Гарри, рубашка Октавия расстегнута на первые три пуговицы, свежий засос, холст, масло) и вдруг отчетливо смутился. Надо же, какой Альбус был чувствительный мальчик. - Ну, извиняться будет непедагогично, но вы продолжайте это в своей гостиной, пожалуйста, - довольно неловко сказал он. - Я, пожалуй, пойду. Дамблдор ушел со скоростью, максимально возможной для сохранения собственного достоинства. Гарри остался стоять в той же позе – присутствие учителя порядком сбило ему настрой. - С этим надо что-то делать, - сказал он сердито. - Ни в какие рамки уже не лезет. Дамблдора надо номинировать на приз “Мистер холодный душ-1940”. Октавий сочувственно погладил его по голове и отстранился. - Если ты его убьешь, я организую тебе алиби, - отозвался он не радостнее. - Пойдем уже спать.***
Что-то делать Гарри начал уже на следующее утро. Правда, он был артефактором, а потому и делать он начал в своем духе – размышлять, что бы такое сконструировать, чтобы к нему не прикопались. После интенсивных научных изысканий, занявших первые два урока, Эванс хмуро решил, что проще было бы залить Дамблдору замочную скважину клеем. Правда, не факт, что толку будет больше. Возможно ли создать артефакт, скрывающий от других магию или модифицирующий ее восприятие так, чтобы у собеседника оставалось нейтрально-приятное впечатление, вроде как при встрече с человеком, чья магическая совместимость равна процентам тридцати – тридцати пяти? Гарри задумчиво нарисовал на пергаменте, на котором он вроде как должен был писать конспект, знак вопроса. Пока что было понятно одно – если возможно, то такой патент тут же перекупится безопасниками, которые расцелуют Гарри все по очереди, и ежемесячная выплата будет равна как минимум двум его нищенским зарплатам. Министерские политики и дельцы тоже будут счастливы – все переговоры пойдут лучше, если собеседник неосознанно настроен позитивно. Так что лучше бы считать, что как-то возможно. Вопрос в том, как это сделать? Должен ли это быть ментальный артефакт, артефакт-иллюзия или что-то новое, науке неизвестное? Возможно, если скрестить эти два вида и добавить… - Мистер Эванс! Вы меня слушаете? Мегера (Гарри счел, что кличка подходящая, и имя запоминать не стал – у него, знаете ли, не бесконечные мозги), ведущая у них ЗОТИ, наклонилась над ним и сделала выражение лица, от которого все в аудитории писались. Строгая дама, хотя ему казалось, что она, скорее всего, в чем-то глубоко несчастная – вроде Снейпа. - Нет, профессор, - спокойно ответил он. Мегера подняла бровь. Вот от этой брови все в аудитории моментально начинали жалеть, что у них не коричневые штаны. Гарри встретил ее недрогнувшим взглядом – до министерских бухгалтеров ей все равно было, как на метле до Авалона. - Мистер Эванс, - наконец сказала она устало, - я не вижу к вам подхода. Я смотрела ваши оценки, общалась с другими педагогами – на остальных предметах вы хотя бы слушаете, меня же игнорируете напрочь. Вам не нравлюсь я или вам не нравится ЗОТИ? Интересная тема для разговора прямо на уроке, подумал Гарри. Нет, мадам, мне все нравится, но любая дуэль может меня убить, поэтому я к балбесу и прохвосту, как выразилась Маб, не изображаю еще и бретера? Я совершенно не представляю, что мне делать в следующем семестре, когда основы дуэлинга станут отдельным предметом? - Вы мне бесконечно нравитесь, профессор, - вежливо ответил он. - Значит, предмет, - хмыкнула та. - Странно, а мне казалось, что, исходя из того, что сейчас происходит на политической арене, было бы полезно уметь защищать себя и своих близких. Мы сейчас проходим основные сигнальные заклинания, в народе называемые “маячками”, мистер Эванс. Можете сказать мне хоть слово о них? - - Существует одиннадцать видов сигнальных заклинаний, профессор, - скучным голосом сообщил Гарри. - Первым и основным является маячок дихотомического характера, определяющий состояния типа жив-мертв. Местом его нанесения в основном является горло, хотя может быть любое другое место, где прощупывается пульс. - Гарри махнул палочкой, и перед ним повис огонек, очень слабо пульсирующий зеленым – сердце человека билось так редко, словно он глубоко спал. - Этот маячок является наиболее популярным в наше неспокойное время, хотя Георг Каталонский писал о нем, что сам по себе такой маячок не имеет никакого практического значения без парного, который сигнализирует о соответствующих мозговых импульсах – человек может быть жив, но в состоянии овоща, например. Мегера подняла бровь, явно несколько впечатленная. - Вы читали Георга Каталонского? - спросила она. - Было дело, профессор, - еще скучнее отозвался Гарри. - Мне продолжать? - Выходите к доске, молодой человек, - решила она. - Если прочитаете лекцию не хуже меня, отстану до самого повторения тем на С.О.В. Эванс покорно вышел, стараясь не корчить слишком уж унылое лицо. Конспект с началом клинописной цепочки для гипотетического артефакта манил его гораздо больше, чем лекция для толпы балбесов. Маячок на местонахождение – Гарри ухмыльнулся в процессе рассказа, припомнив Принца. Сам он тоже не гнушался его навешиванием, но муками совести не страдал. Он снова махнул палочкой, отмечая его на схеме. Маячок двигался короткими полосками – человек что-то писал. Сигнальное заклинание на болевые ощущения, ставившееся на висок. Маячок на ментальное вмешательство – довольно ненадежный, но Империус показывал, единственный способ распознать внушение. Никто из Министерства не соглашался на его выставление – надеялись вякнуть, что они были под Империусом, если что-то нехорошее всплывет. Вон у Малфоя прокатило. Целительский маячок на кровяное давление – на локте… - И, наконец, маячок на применение Непростительных заклинаний, который обычно не используется, - закончил охрипший Гарри. Палочкой он не махнул, впрочем, остальных десяти огоньков вполне хватало, чтобы обозначить неясную фигуру. - Это почему? - подняла бровь Мегера. Ученики в аудитории слушали внимательно, хотя большинство смотрели на сложившуюся из огоньков человеческую фигуру. Гарри подумал, что он, кажется, параноик, но это знание его мало обеспокоило. - Потому, что от Авады никто никого не спасет, Империус определяется маячком на ментальное вмешательство, а Круциатус часто используется в процессе нестандартных любовных игр, - ответил Эванс таким тоном, которым обычно говорят о погоде. - Есть шанс спалить жену на измене. Мегера особенно не смутилась, но бровь подняла – кажется, о некоторых особенностях чужой половой жизни она не знала. На галерке заржали. - Это каких таких игр? - радостно поинтересовался один из гриффиндорских балбесов, которых Гарри запоминать не удосуживался. - Я бы тебе продемонстрировал, но ты несовершеннолетний. Приходи попозже, - скучающе отозвался Эванс, краем глаза наблюдая за фигурой. Маячок на запястье поднялся – наверное, человек потягивался. Фигура разогнулась, принимая вертикальное положение, куда-то пошла, встала на месте – говорила с кем-то? Сердце, впрочем, билось все так же медленно. Мегера тоже наблюдала за фигурой со сложным выражением лица. Оно и понятно – так и не за каждой горячо любимой женой смотрели. На его собственной жене когда-то было меньше. Гарри знал это, но еще он знал, что ему все равно. Больше никого терять он не хотел. - Слово необходимо держать, - наконец сказала она медленно. - Хорошо, на уроки можете не ходить, но домашние задания сдавайте. Одноклассники сообщат вам, когда начнется повторение к С. О. В. Можете быть свободны. Эванс коротко поклонился, развеял светящуюся фигуру и пошел на выход из аудитории. Его вещи разнокалиберной стайкой полетели за ним. Минус второй предмет.***
Тем временем, октябрь заканчивался и приближался Самайн. Пора было готовиться к ритуалам. К Самайну граница между миром мертвых и миром живых истончалась, становилась проходимой настолько, что можно было поговорить с ушедшими – по крайней мере, так рассказывали. Гарри честно проводил эти ритуалы каждый год – каждый с тех пор, как остался один, но к нему так никто и не пришел. Однако он всё равно упорно проговаривал катрены над затухающим костерком, надеясь, что, может быть, они знают, что он помнит о них. Дары дорогим покойникам уже лежали в сундуке, дожидаясь своего часа – кашемировый шарф отцу, шелковый матери, серебряные серьги жене, смешной плюшевый крап сыну. Дамблдор лично носился по замку, развешивая на каждом квадратном дюйме летучих мышей и светящиеся тыквы, и Гарри с неудовольствием чувствовал, что иррационально раздражается от этого. Раздражается – и нервничает, хотя, казалось бы, не ясно, от чего: никто из тех, по кому он тосковал, еще не только не умер, но даже и не родился. Могут ли его личные покойники вернуться к нему во времени, уйти в другую ветвь реальности? Он не знал. Вряд ли, на самом деле, но не пойти он не мог. Перед проведением ритуала не полагалось ни с кем разговаривать, поэтому Эванс накинул на себя отвлекающее заклинание перед выходом из комнаты. Взял с собой бархатный сверток с подарками, оставил палочку на тумбочке – нельзя, да и не нужна она ему на самом деле. Разулся, снял камзол, оставаясь в свободной льняной рубахе и свободных же брюках. Камень пола был ледяным, земля – тем более, но Гарри даже не поморщился. Им вообще овладела какая-то внутренняя пустота, такой себе транс, словно он не имел к собственному телу никакого отношения. Словно это – инструмент, сложный механизм вроде микроскопа, который требуется беречь, смазывать и чинить, но не более того. Словно он оставил этот механизм и наконец возвращается с нудной работы домой, к семье. Примеченная еще в сентябре полянка нашлась быстро, собранные заранее дрова тоже оказались на месте. Гарри быстро разжег костер, развернул сверток, припомнил первую строчку древнего воззвания к мертвым… Они появились еще до того, как он успел возложить им дары. До того, как он успел открыть рот. Они вышли из дыма от костра, призрачные фигуры, нежнейшие из привязанностей, горчайшие из потерь: улыбающиеся родители, совсем молодые, моложе его самого, сын, навсегда оставшийся пятилетним. Печальная, заметно беременная жена, такая, какой он запомнил ее в последний раз, когда она была живой – в халате и шелковой ночной рубашке, одна бретелька, сползающая с плеча, чуть припухшее со сна лицо, распущенные золотые волосы, синие глаза. Они шли к нему, и все, что он мог сделать – это упасть перед ними на колени. Они обняли его все вместе и каждый по отдельности одновременно: сын сидел на коленях, жена прижалась всем телом, мать с любовью всмотрелась в его лицо, отец потрепал по голове. Он был в их кругу, потерявший ненастоящую фамилию, безымянный и свободный, называющийся только сынок, любимый, папочка. Они говорили обо всем, и он взахлеб рассказывал им что-то – хотел о себе, но получалось только о том, как он тоскует. Они тоже что-то ему говорили, и он напряженно вслушивался в их слова, пытаясь запомнить побольше, но речь их была такой же легкой и туманной, как они сами, и так же легко развеивалась, и все, что осталось с ним впоследствии, было: мы любим тебя. И еще: ты не виноват. Ни в чем не виноват. Нам не за что тебя прощать. Он очнулся рывком, как от волшебного сна, то ли поздно, то ли рано – судя по звездам, часа в четыре утра. Костерок не горел, вообще не было никакого костерка, ни следа от дров или гари на влажной ледяной земле. Дары тоже пропали. Он лежал посреди леса, босой, в тонкой одежде, на покрытой ледком земле, с саднящими, раздраженными глазами, и не находил в себе силы подняться. Простуда так простуда, бронхит так бронхит. Какая разница, в самом деле. Что-то глубоко внутри него двигалось и ворочалось, словно очнувшееся от долгого, болезненного сна, и он чувствовал себя так, словно со старого, грязного и воспаленного нарыва сорвали гнойную корку, вычистили рану и так и отправили его с этой открытой, чувствительной дырой в груди – жить дальше. Октавий ждал его в слизеринской гостиной, завернувшись в плед, со злым и упорным выражением лица, явно готовый выговаривать – и осекся на первом же слове. - Что с тобой? - шепотом спросил он. - Не пришли? - Наоборот, пришли, - хриплым шепотом ответил Гарри. - В первый раз. Принц обернул его в свой плед, совершенно продрогшего, поймал левую ладонь, обнаружил на запястье полосу вдовьего браслета, которого до этой ночи тут не было. Потянул рукав, пытаясь найти его окончание, нашел аж у локтя, сдавленно ахнул. Это вообще-то было совершенно не его дело, в другой раз Эванс бы стер ему память, скрыл браслет, сделал бы хоть что-нибудь, но сейчас ему было абсолютно все равно. К чести Октавия, после этого он просто отвел Гарри к его кровати, не задавая ни единого вопроса.