Настоящие

      Дверь, коридор, дверь, крик сзади, коридор, коридор, коридор, чуть не споткнулся на ровном месте, дверь, коридор, два человека у нужной палаты. Савада и Дино. Убрать.       — Он в порядке, — испуганно заверил Савада. — Правда в порядке. Операция прошла, всё уже хорошо. Нужно только подождать, пока он проснётся.       Улыбка успокаивала — и злила. Если бы Савада лгал, он бы не удержал на лице такое выражение, но как он смел радоваться? Его это не касалось, и вообще — Кёя чуть не умер, какие тут к чёрту улыбки.       Мукуро перевёл дыхание и шагнул вперёд — хотел проскользнуть в палату. Не дали.       — Мукуро, — Савада виновато улыбнулся, — если тебе что-то нужно от Хибари-сана или он тебе что-то обещал, то я подберу того, кто временно его заменит. Сейчас он всё равно не сможет ничего сделать.       Лишнее напоминание — Кёя больной, Кёя беспомощный, Кёю только-только оттащили от грани, — ударило по спокойствию. Мукуро скривился от слов — лучше бы он услышал, как царапают стекло или настраивают микрофон, — и сжал руку в кулак.       — Мне нужен Кёя, — упрямо повторил он с открытым раздражением. Савада устало потёр переносицу.       — Он не может…       — Ему сейчас не до ваших игр, — помог ему Дино — и Мукуро чудом не скрутил его стеблями, выворачивая суставы.       — Не до наших игр, — повторил Мукуро нараспев, надеясь, что улыбка вышла не слишком нервной. На левой руке возле локтя непроизвольно сократилась мышца, и на всякий случай Мукуро сжал это место другой рукой, всё так же удерживая на лице маску веселья. Он имел полное право быть рядом, это было несправедливо: что ему всегда приходилось скрывать часть своей жизни, что даже сейчас он вынужденно думал о чужой реакции, а не о по-настоящему важных вещах. К чёрту, достаточно он молчал, достаточно был удобным. — Знаете, Кёя действительно дал мне одно обещание. Что следующую годовщину мы отметим в Италии. Подыщешь ему достойную замену, Савада Цунаёси? Брюнет, голубоглазый, рост около ста восьмидесяти, хорошие манеры. Есть кто-нибудь на примете? — Мукуро резко посерьёзнел и сильнее сжал ладони — одну на мышце, другую в кулак. — Мы пятнадцать лет вместе. Если вы не пустите меня к нему, я уничтожу вас обоих. Я волнуюсь за него больше, чем кто угодно другой.       Глаза Савады расширились, Дино смотрел странно — но скорее недоверчиво, чем неодобрительно.       — Там не самый приятный вид. Меня от него передёрнуло, — мрачно предупредил он после заминки. — Думаю, сейчас тебе его лучше не видеть.       — Лучше не видеть? — Мукуро рассмеялся в своей манере, хотя лёгкие сдавливало от нервов и возмущения. Ещё в такси Мукуро лишь чудом сдержался и не выкинул водителя из салона — тот вёл слишком медленно, но Мукуро понимал, что сам он сегодня вообще не мог следить за дорогой. — Кёя ещё долго будет приходить в себя, и он всегда ненавидел быть слабым. Ему будет плохо, когда он очнётся, поэтому я буду рядом, чтобы его поддержать. Мне плевать, что я увижу.       Мукуро ещё раз дёрнулся в сторону палаты, но Дино загородил дорогу. Он заговорил жёстко, строго, но вместе с тем понимающе — будто отчитывал нерадивого сына:       — Он терпеть не может, когда его видят слабым. Ты хочешь, как лучше, но ему не понравится.       — Да что ты вообще понимаешь. Впрочем, частично ты прав. Вам действительно лучше исчезнуть, но меня он будет рад видеть.       — Не буду.       Пока Дино растерялся, Мукуро оттолкнул его в сторону и ворвался в палату — почувствовал ладонь, схватившую в последний миг за плечо, но легко вырвался.       Для кого-то Кёя, может, и выглядел сейчас жутко, но Мукуро видел его только живым. Не раненым и слабым, а живым.       — Ты только не вставай, — попросил Мукуро. — Если выдернешь провода, откроется кровотечение. Это больно, и ты дольше здесь пролежишь.       — Я знаю. — Кёя повернул голову к двери. — Вы двое. Чтобы я вас здесь не видел.       Мукуро обернулся — Дино и Савада не решились войти, но заглядывали внутрь.       — Мы тоже беспокоимся за тебя, — осторожно сказал Дино.       — Через пару дней я буду на ногах, и мне нужно будет размяться. Мечтаешь стать первым кандидатом в моём списке?       Дино, позеленев, потянул Саваду за плечо и вывел его из палаты.       — Ты остаёшься, — приказал Кёя уже Мукуро.       Мог бы не уточнять.       — Раз они добровольно ушли, первым кандидатом становишься ты.       Это тоже.       — Ты слышал наш разговор? — спросил Мукуро, удерживая почтительную дистанцию. На базе Вонголы он мог пройти почти сквозь любые двери, даже если дело касалось больничного крыла и особых правил посещения, но, возможно, заносить грязь и не стоило. Поздно он об этом задумался.       — Да.       — Прости, я не выдержал. Не хотел устраивать драку возле твоей палаты, а меня на части рвало.       Кёя усмехнулся и закрыл глаза.       — Саваде давно пора было рассказать, а Конь наконец-то перестанет лезть в мою личную жизнь.       — А он лез?       — Беспокоился, что я один, и искал мне пару. Один раз он предположил, что я гей, так что тебя он переживёт.       Мукуро натянуто улыбнулся.       — А если бы он был против такого?       — То пожалел бы об этом.       — На миг я поверил, что его мнение для тебя что-то значит.       — Ничьё мнение не может стоять выше моих желаний.       — Даже твоё мнение насчёт иллюзионистов.       — Даже оно. Почеши мне нос.       С одной стороны, желания раненого Кёи были законом, с другой — Мукуро даже не помыл руки перед тем, как помчаться к нему в палату. На пару секунд замешкавшись, он всё же нашёл в себе силы не пойти на уступку:       — Нет. У меня руки грязные       Наклонив голову, Кёя издал удивлённое «Вао» и уточнил:       — Это отказ?       — Да.       — Тогда зачем ты здесь нужен?       Некоторые вещи понимал даже Кёя, как бы он ни изображал обратное. Глухота к его опасным просьбам не делала присутствие Мукуро в палате бессмысленным. Неважно, что Кёя вёл себя по-ублюдски почти всегда и его настроение не получалось списать на плохое самочувствие после местной анестезии, которую он ещё и каждый раз требовал использовать по минимуму, — сейчас Мукуро простил бы ему и не такое, поэтому он спокойно ответил:       — Чтобы морально тебя поддерживать.       Кёя демонстративно повернул голову в противоположную от Мукуро сторону. Только шеей он сейчас управлять и мог.       — Ты провалился.       — Если я начну притворяться, что ты в порядке, ничего не изменится.       — Я знаю. Кстати, мы не пятнадцать лет вместе.       — По-твоему сколько?       — Шесть.       Мукуро ещё согласился бы вычесть то время, на которое они расходились — в основном по началу, — но не стартовать отсчёт каждый раз с нового места.       — Намекаешь на то, что мы опять расстанемся на пару недель, если я не замолчу?       — Нет, но ты преувеличил. Юбилей у нас не скоро.       — Юбилей скоро, и ты будешь его праздновать. Надеюсь, что не в больнице.       — Не планирую лежать здесь дольше трёх дней. Ничего большего не обещаю.       Воображая лучший возможный исход, Мукуро тоже ставил на ещё максимум три дня в этой палате — но до перевода в другую, а не до выписки.       — Как ты себя чувствуешь?       — Нормально. Хочу спать и чая.       — Спи, конечно. Прости, что разбудил.       — Если я усну, ты уйдёшь.       Неважно, что он говорил до этого. Это был Кёя, способный так бросить короткую фразу, что все его проступки стирались. Мукуро пропустил вдох, в груди разлилось тепло, и он понял, что в больнице, если придётся, он будет ночевать.       — Я как раз найду сменную одежду.       — Хорошо. Если Савада ещё не ушёл далеко, позови его сюда. Мне нужно с ним поговорить. И передай Коню, что он не виноват и я не злюсь.       — Как скажешь. — Мукуро на миг замер, не зная, лучше поинтересоваться мнением Кёи или лучше не рисковать с возможным отказом, и решил поступить по совести: — Я почти ничего не знаю о том, что с тобой случилось. Ты против того, чтобы я узнавал подробности?       — Да.       — Спи спокойно. Я не буду ни у кого спрашивать.       Держать пытливость в узде было сложнее, чем исполнять своё же самое страстное желание и находиться рядом, но за прошедшие годы Мукуро научился доверять Кёе и уважать его мнение. Мукуро знал, что то же самое ждало его самого в ответ — и это чувство грело сильнее, чем удовлетворённое любопытство.