Falling in love
29 ноября 2019 г. в 09:17
Мукуро как будто сидел в тёмной горной пещере. Он не видел даже своих рук; каждый вдох давался с трудом. Через несколько минут начала болеть голова, а потом, когда сфера исчезла, от яркого света заныли глаза. Закрыв их предплечьем, Мукуро наслаждался свежим насыщенным воздухом. Теперь голова закружилась.
— Долго ты, — насмешливо бросил он Кёе. Одной рукой тот опирался на дерево, другой — держался за живот, и на его лицо падала тень от чёлки.
— В порядке?
Об этом должен был спросить Мукуро.
— Теперь я знаю, что чувствует хомяк в прогулочном шаре. Сделаешь так ещё раз — пожалеешь о том, что ты вообще научился выпускать Пламя.
Кёя поднял голову и даже изобразил на лице веселье.
— Кажется, тебе нужно ещё немного побыть одному?
— Мне, может, и нужно, а вот тебя оставлять одного нельзя. — Мукуро подошёл ближе и направил Туман к ране. — Вот так.
Отстранившись от дерева, Кёя выпрямился в полный рост. Потрёпанный, немного грязный, но в целом — пойдёт. Мукуро ожидал, что это безумие не закончится ничем хорошим, и всё проведённое внутри сферы время думал о том, как её уничтожить. С его набором способностей — не получалось. Это ещё Кёя ничего, выдержал — а если бы нет?
— Рад, что ты справился. Если бы ты погиб, Савада бы мне этого не простил.
— Ты сам виноват. Ты дал им себя укусить.
Царапина на щеке уже не ныла. Только кровь стягивала кожу, но это относилось больше к эстетике.
— Ты пострадал сильнее.
— Но ты — моя добыча.
Мукуро рассмеялся.
— Не такая идеальная, как Деймон, конечно.
— Он вытащил твоё тело из тюрьмы, чтобы я смог его загрызть, и предложил мне бой, пока ты не мог. Конечно, он идеален. — Кёя нахмурился. — До сих пор помнишь?
— Помню, как он изуродовал моё тело.
— Главное, что ты на свободе.
— Которой ты пытаешься меня лишить.
— Которой ты не умеешь распоряжаться.
— При всём моём уважении, это не твоё дело, Хибари Кёя. Ладно. Давай лучше придумаем, как собрать образцы их тканей для Верде. Может, он разберётся, что с ними сделали.
Мукуро скосился на раздутые от мышц тела и почти сразу отвёл взгляд в сторону.
Они были менее настойчивы, решительны и храбры, это не ему в тот раз просто повезло. Трупы напомнили Мукуро важное: нельзя быть слабым. Мелькнувшая мысль о том, что Кёю можно было пригласить куда-нибудь поболтать, растворилась в этих мёртвых людях: тоже когда-то слишком наивных. Они верили, что можно, не борясь, выжить.
В этот раз сфера исчезла по-другому — не вся разом, а сверху вниз, постепенно. Мукуро сжал ладони на древке трезубца.
— Я предупреждал.
Кёя не пострадал.
— Я не возражаю.
За последние две недели Мукуро трижды отправлялся на связанные с боями задания — и весь последний месяц полноценно дрался лишь с Кёей.
— Ты думаешь, это смешно? — с раздражением спросил Мукуро, вновь оказавшись на свободе. К третьему разу он как будто научился дышать в сфере, и голова теперь болела меньше. Или, может, мысли о том, как Кёя встаёт на колени, действовали исцеляюще.
— Это забавно. — Кёя подошёл ближе. — Тебе нравится, иначе бы ты отказался от меня как от напарника.
— Так ты этого добиваешься?
Кёя как будто растерялся, но лишь на миг.
— Я всегда делаю то, что хочу.
На четвёртый раз Мукуро справился. Он умел создавать иллюзорные копии сфер, а Ролла, как оказалось, несложно было обмануть.
Может, Мукуро правда чуть-чуть нравилось отдыхать в сфере и чувствовать себя безвинно страдающей жертвой — поймав себя на этой мысли, он ужаснулся и понял: пришло время ответить.
— Теперь мой черёд тебя защищать
Кёя бился с двумя — изящно и осторожно. Он даже не обернулся на голос, но посмотрел на Мукуро через миг: когда обоих его врагов сковали лозы.
— Убери это.
— Ты не умеешь распоряжаться свободой.
— Хорошо.
Драка закончилась в два удара, но тонфы Кёя, конечно же, не убрал.
С Кёей было прикольно. Прикрывать друг другу спины, спорить из-за ерунды, смотреть, как маска невозмутимости рушится, или удивляться хладнокровию. Если Вонгола находила им достойных противников, очередная встреча почти гарантированно заканчивалась междоусобной дракой; если нет — встреча с неё начиналась.
Раньше Мукуро и не надеялся найти человека, с которым у него настолько совпадут взгляды на жизнь: на людей и на взаимоотношения с ними, на нормы морали, на те же бои. Кёя не навязывал дружбу, не тратил время на пустые разговоры и не обижался на шутки. Дистанция, на которую они друг друга подпускали, была самой удобной: никакой дружбы и максимум удовольствия от общения. С Кёей Мукуро чувствовал себя по-настоящему независимым, по-настоящему гордым, по-настоящему бесчеловечным. С ним не нужно было думать о чувствах, потому что они в них не нуждались; с ним не нужно было притворяться хорошим или плохим: Кёя ценил не это.
С ним Мукуро был стопроцентно собой.
Когда Кёя пропал, Мукуро почувствовал себя странно. Он нервничал, с трудом верил календарю, потому что как Кёя мог не появляться так долго, и подумывал зайти к нему домой, хотя это и не вписывалось в их установленную — ни разу, правда, не оговоренную, — схему общения.
В итоге Мукуро нарушил порядок иначе. Кёя вернулся, они выпустили пар, и вот тогда Мукуро вместо молчания сказал:
— Давно ты не заходил.
— Я был занят.
Недолго помолчав, Мукуро сделал ещё один шаг на запретную территорию.
— Чем?
— Вонгола и универ. Меня месяц не было в Намимори.
В груди взорвалась сосущая пустота. Универ — это как минимум на ближайшие четыре года: за которые всё изменится, за которые их потрясающая не-связь…
— Надо же. Я не заметил.
— Мне тоже было не до того.
Пустота превратилась в боль. Почему-то раньше, когда Кёя приходил регулярно, его визиты не казались чем-то особенным.
— А сейчас ты зачем приехал?
— Соскучился по городу. И нужно держать себя в форме.
— Ты там хоть тренируешься?
— Да. Не заметно?
Мукуро хотел ещё раз подраться, раз уж следующая встреча могла состояться неизвестно когда — или не состояться вообще.
— По правде сказать, не особо.
Кёя правильно его понял.
Кёя действительно очень любил Намимори, и, освоившись в новом городе, стал возвращаться в родные края раз в неделю. О большем Мукуро и думать не смел, поэтому на контрасте с тем, как он увидел ситуацию изначально, теперь он был по-настоящему счастлив.
Насколько его могли сделать счастливым встречи с одним хорошим знакомым.
Идиллию разрушали только круги под глазами Кёи. Из-за них Мукуро испытывал смесь жалости с тревогой; сначала он не понимал причину этих чувств, а потом сел и тщательно их обдумал. Поняв, что времени на всё ему не хватает, Кёя ведь мог отказаться от поездок в любимый город, а вместе с тем исчезли бы встречи. Ещё он мог ослабнуть, и тогда из боёв пропал бы азарт.
Забота о сопернике входила в список допустимых вещей: она относилась не к постыдным к слабостям, а к эгоизму — к нежеланию потерять интересного на уровне боёв человека. Но спать Кёя, когда он мог драться, категорически отказался.
Просто так получилось, что им нужно было ехать в один город, а Кёя каждый раз покупал на скоростной поезд по три билета с указанными местами: чтобы сидеть в одиночестве. Мукуро немного торопился, да и вообще так было удобнее, поэтому, не встретив сопротивления, он заполучил один из билетов. Кёя устроился возле окна, Мукуро, недолго подумав, сел рядом, а не через кресло. Вдруг понадобится что-то сказать.
Как-то незаметно в руках у Кёи оказалась книга.
— Драться ты сейчас не можешь, — напомнил Мукуро. — Может, всё же поспишь?
Недолго побуравив его взглядом, Кёя признался:
— Плохо здесь засыпаю.
Это было странно: потому что он легко засыпал даже на земле, а поезд двигался ровно, неощутимо. Может, для Кёи было важно лежать. Этого Мукуро обеспечить ему не мог.
— Если захочешь попробовать, моё плечо к твоим услугам.
— Плечо?
— Ну, чтобы положить на него голову.
Кёя хмыкнул и уткнулся в книгу; Мукуро достал телефон, а спустя минут десять почувствовал на плече тяжесть.
Забота о сопернике — допустимое чувство.
Квартира, которую Кёя снимал, была небольшой. Мукуро заехал к нему не для того, чтобы стеснить его на ночь, а чтобы обсудить детали грядущей миссии. Не то чтобы Мукуро намеренно её выпросил; он просто знал, что они с Кёей могли справиться идеально, и напомнил об этом Саваде.
Обсуждение деталей заняло минуты три, затем в квартире повисла неловкая тишина.
Обычно это Кёя покидал в конце дня Кокуё. Лишь теперь Мукуро с обидой понял, что ему самому было неожиданно сложно решиться на уход: просто встать и временно лишиться Кёи, сейчас даже не на неделю, а всего-то на один день. Если бы он только заметил эту слабость три года назад — тогда и Кёя заботился больше, и встречались они чаще, и оба были глупее.
Всё равно бы не получилось.
— Расскажешь, на кого учишься?
— На юриста.
— Нравится?
— Да.
Отвечая сухо, Кёя явно показывал своё отношение к допросу — мягко говоря, негативное.
— Полезная профессия в нашем деле, — из вежливости заметил Мукуро. — Думаю, из тебя получится отличный юрист.
— Реборн сказал так же.
— Мы с ним умные, да и ты ничего. Удачи тебе, Хибари Кёя.
— Уже уходишь?
— Мы обсудили всё, что хотели.
— Как знаешь.
Возле дверей притяжение стало совсем уж невыносимым. Мукуро замер, пытаясь понять, чего он боялся: потерять уважение Кёи или упасть в своих же глазах. По всему получалось, что внутри он и так признал свои чувства. Кёя же своими словами оставил в душе подобие надежды.
Оставив в коридоре сумку с вещами и догадываясь, что через пару минут её опять придётся поднять, Мукуро вернулся в комнату.
— Я ни на чём не настаиваю, но я тут подумал, что мы могли бы попробовать стать приятелями. Если бы мы начали переписываться, расстояние нам бы меньше мешало.
— Приятелями, — с насмешкой повторил Кёя.
— Ты их не заводишь, я понял.
— Иногда завожу, дело не в этом. Я не ожидал услышать это спустя три года.
— Ещё слишком рано или уже слишком поздно?
— Скажем так, я ожидал услышать другие слова. Но неважно, как мы будем это называть.
— Неважно, — согласился Мукуро. Его первые разговоры с бандой шли сравнительно легко, а сейчас он с трудом представлял, с чего было лучше начать. — Хочешь, я угощу тебя где-нибудь ужином?
Всю бедственность своего положения Мукуро осознал через две недели: когда начал мысленно прокручивать тот разговор и искать в нём новую надежду. Когда не стал дожидаться приезда Кёи и сам купил билет на ближайший поезд. Когда сообщением спросил, может ли Кёя сейчас разговаривать, прочитал ответ про учёбу, под этим предлогом спросил, до скольки, и встретил его возле подъезда.
Ничего красивее улыбки Кёи Мукуро сегодня не видел, и это точно был финиш.
— Сюрприз.
— Настолько любишь карточные игры?
Вспомнив об опрометчивом обещании, Мукуро покачал головой.
— Не взял с собой колоду. Пойдём к тебе.
— Не указывай.
И даже это он сказал не так грубо, как говорил обычно.
В лифте они ехали не одни, поэтому Мукуро даже не пришлось заполнять тишину бессмысленной болтовнёй. К делу он перешёл, как только закрыл дверь и на всякий случай дополнительно навесил иллюзию.
— Ты сказал, что неважно, как мы будем это называть, и я понял, о чём ты. Но я, вроде как, хочу с тобой не только дружить.
— Наконец-то.
Мукуро выдохнул.
— И как давно?
— С переезда. Не понимаю, как ты выживаешь, будучи настолько медлительным.
— Тебе не кажется, что мы оба тупили три года?
Кёя задумался. Мукуро уже хотел исправиться — «я тупил, а ты тщательно взвешивал своё решение», — но Кёя пошёл мыть руки, на ходу бросив:
— Какая разница, как мы это называли.