The Dark era / Темная эра

Лето этого года выдалось необычайно знойным и солнечным. Никогда раньше жители королевства так не страдали от жары. Конечно, как и свойственно людям, они кляли солнце и просили прохлады. И она не заставила себя ждать. Казалось, будто кто-то услышал молитвы людей, рьяно переживающих за свой урожай и страдающих от пересыхавших колодцев, но наступившее вдруг желанное похолодание оказалось не щедрым подарком судьбы, а, скорее, ее безжалостной карой. Сначала это было незначительное понижение температуры, но погода стремительно ухудшалась. Ливни шли стеной. Гремели грозы, молнии били в землю. Люди так не постоянны и сами не знают, чего хотят — и такая погода их не устраивала. Они продолжали гневить высшие силы и теперь уже просили солнца, чтобы посевы не погибли, сгнив. Они просили, но не знали, что никакими мольбами делу уже не помочь — солнце теперь навеки сокрыто за пеленой облаков. Дул сильный, порывистый ветер. Он свистел в узких улочках меж домами, хлопал открытыми дверями и сворками окон, некоторые даже срывал с петель. Казалось, все ходило ходуном и вот-вот закружится в один гигантский вихрь, разлетевшись в щепки. Температура воздуха, задержавшись, правда, на пару дней на средних значениях, резко упала до аномальных, и стало холодно, словно на дворе в самом разгаре стояла глубокая осень. И тогда люди забили тревогу. Они начали нервничать только тогда, когда стало очевидно – пришла беда. Ливни кончились, и на смену им пришел полный штиль. Штиль, напоминающий затишье перед страшной бойней, и потому он казался ужасающим. Улицы столицы опустели — люди старались как можно реже выходить из своих домов, теша себя иллюзией безопасности, а, когда все же покидали жилища, старались вести себя как можно тише и даже говорили шепотом, словно боясь привлечь чье-то внимание. Рыночная площадь — самое шумное и яркое место в столице — погрязла в трясине вязкой тишины: не было слышно звонкого смеха детей, брани торговцев, обычной болтовни ни о чем… Все это как будто растворилось в стелющемся по земле белом тумане, который день ото дня становился гуще. В это печальное время правил король Адам II Великий. Он окончательно завершил объединение земель, которое начал еще его не менее великий дед, и теперь все люди жили в едином королевстве с едиными законами и единым правителем. Адам II был прозван «Великим» не только за это: он был умен и справедлив, одержал верх во всех сражениях во время объединения королевства, вел своих людей к победе, будучи впереди них, а не за их спинами. Он был не только умелым воином и стратегом, но и дипломатом. Король приложил не мало усилий, чтобы после объединения страны не было вражды средь многочисленного народа, чтобы все примирились со всеми, и его труды увенчались успехом. Ситуация в королевстве стала стабильной, и человечество еще год назад могло смело быть уверенным в том, что впереди их ждет только лишь светлое будущее, в котором нет места вражде и войне. Адам II укрепил власть, возымел непоколебимый авторитет среди своих поданных, а в ответ на это подарил им годы спокойной и мирной жизни, в течение которых люди окончательно почувствовали себя в безопасности. Когда начались необратимые изменение в климате, Адам II начал действовать незамедлительно. Он собрал огромнейшую армию, в число которых входили как регулярные войска, так и добровольцы со всех уголков королевства. В столицу съехались умнейшие люди — астрономы, алхимики, философы, богословы… Хотя король среагировал на надвигающуюся беду активно и не стал отрицать очевидного, потому как не был глупцом, все же ничего уже нельзя было изменить. Никто не мог найти ответа на вопрос о том, как остановить сдвинувшийся механизм часов, огромные шестеренки которых пришли в движение и стрелка которых начала отсчитывать время до падения человека как высшего существа. Все было давно предрешено, но люди бы отказались от своей истинной природы, если бы решили вовсе не бороться и сдаться без боя. Король часто выходил на балкон во дворце и долго смотрел на восток. Его взгляд был отрешенным и пустым. На лице невозможно было прочесть истинных эмоций. Но она все понимала и поддерживала его. Она — его жена, его королева, его Ерсэль. Женщина, которой он отдал свое сердце. В минуты отчаяния Ерсэль была рядом. Она тихо, неслышно подходила к нему и стояла рядом. Стояла часами. Она молчала, не нарушая эту глубокую тоску. Смотрела вдаль — за горизонт. Иногда он, погрузившись с головой в тяжелые мысли, не сразу замечал ее появления, но потом, не поворачиваясь, клал свою руку на ее, лежащую на парапете, и чуть сжимал, без слов говоря таким образом, что все будет хорошо. Потом он целовал ее в макушку и, так же храня скорбное молчание, уходил в тронный зал. Она смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрывался за углом, и печально прикрывала глаза. Адам II стойко принимал неизбежное и не терял лица ни перед женой, ни перед поданными. В тяжелые времена король должен был быть силен, как никогда. Как должны реагировать поданные, если их правитель трусливо обратится в бегство? Правда, бежать было некуда... Оставалось только одно – не потерять лица. И когда кроваво-красный луч озарил небо на востоке, Адам II и все силы королевства были готовы. Огромная армия двинулась на окраины королевства и приняла на себя первый удар. Потери были колоссальными. Не имея ни малейшего шанса на успех, большая часть человеческой армии была разгромлена в первые же дни сражений. Высшие демоны и их армия, состоящая из низших демонов — уродливых монстров, чьи тела оказались не пригодны для эволюции в высших, стремительно продвигались вглубь королевства. Низшие проявляли слабые отголоски сознания и интеллекта и потому были годны лишь на то, чтобы пожирать плоть и махать мечами. Эта безупречная армия рушила все встречающиеся им по пути поселения и убивала местных жителей, выпивая их до капли и поедая тела. Из столицы постоянно посылались подкрепления, но и они были разгромлены. Люди с окраин массово бежали в столицу. С потоком беженцев, что смогли уцелеть в мясорубке, было тяжело справляться, и на это правительство выделило силы, но этого было недостаточно — такую ситуацию оказалось просто невозможно контролировать. Началась паника. Несколько дней перед решающей битвой были просто сумасшедшими. Сердца всех и каждого сжимались из-за страха от осознания неминуемого конца. Сражение за столицу и дворец было на закате. Вместо утопающего красно-оранжевого солнца на горизонте стремительно собирались черные грозовые тучи. Сгущалась мгла. Вдали сверкнула молния. И сама бездна будто разверзлась, распахнув свои врата и впустив в мир людей всадников ночи и возвещая о новой, Темной Эре… Жалкие остатки армии во главе с королем должны были выдвинуться за пределы стены, что окружала столицу, с минуты на минуту. Адам, на ходу убирая меч в ножны, поднимался по широкой лестнице, подле которой по обе стороны стояли мраморные статуи прекрасных ангелов. Время не пощадило их — на одной статуе трещина простиралась от плеча до левой стороны груди, а именно до того места, где у людей бьется сердце, у другой же — треснуло крыло. И эти трещины становились глубже год от года, а статуи — все более хрупкими. Зал заливал тусклый, печальный свет, исходящий от немногочисленных свеч. Раньше здесь никогда не было так темно и пусто. Адам шел по длинному просторному коридору, стены которого были украшены портретами королей прошлого. Он никого не встретил на своем пути — а обычно слуги сновали туда-сюда, кланяясь и улыбаясь. Недавно король распустил их всех, чтобы они смогли провести последние дни со своими семьями, так что лишь единицы остались во дворце — те, кому некуда и не к кому было идти, те, чья жизнь целиком и полностью была посвящена королевской семье — но и их он не повстречал. Было слишком тихо и мрачно… Эта пустота закрадывалась в самое сердце, раня его не хуже острого клинка. Дойдя до нужной двери, Адам, не медля, постучался и, не дожидаясь ответа, вошел внутрь. В полумраке на кровати, покрытой шелком и украшенной подушками с причудливой золотой вышивкой, понурив голову и обессилено сложив руки на коленях, сидела Ерсэль. Она не дрогнула, когда дверь открылась. Ерсэль вообще никак не отреагировала на появление супруга, продолжая сидеть, непривычно сгорбившись, словно не живая. Сейчас она была совсем не похожа на ту красивую, статную королеву, какой была еще пару месяцев назад. Сейчас Ерсэль была совершенно разбита и казалась бледной тенью самой себя. Она смотрела в одну точку, запутавшись в липкой паутине собственных мыслей. Адам, минуту постояв у двери, сделал несколько уверенных шагов вглубь покоев, остановившись на их середине. Его железные доспехи зазвенели, и Ерсэль неестественно, словно заржавелый механизм, повернула голову в его сторону. Адам не видел ее лица: тусклых лучей, что пробивались сквозь оконные занавески, хватало лишь на то, чтобы подчеркнуть очертания небрежно убранных волос. — Уже выдвигаетесь? Адам сделал еще несколько шагов навстречу супруге, встал напротив. Она следила за его передвижениями, медленно поворачивая голову. Смотря сверху вниз, Адам только теперь смог увидеть ее бледное, заплаканное лицо с покрасневшими глазами и сухими губами. Они сложились в вымученную улыбку. Ерсэль отвела взгляд, но Адам все же увидел, что ее глаза заблестели от вновь подступивших слез. Он молчал. Она молчала. Горло Ерсэль сдавили рыдания, грудь чуть вздрогнула, но она еще держалась. — Набрось плащ, — нарушив давящую тишину, сказал Адам и перевел свой тяжелый взгляд от супруги на окно. Ерсэль подняла глаза и хрипло выдавила: — Плащ?.. А зачем он мне?.. — Ты уходишь. — Куда? Я никуда не пойду, я останусь зде… — Ты уходишь, — со стальными нотками в голосе отчеканил Адам, посмотрев с высоты своего роста в блестящие глаза Ерсэль. При таком освещении ее бледно-голубые глаза казались темными, словно потухшими. Ерсэль невольно дернула носом и опять отвела взгляд. Адам понял, что переборщил. Перенервничал. В такую минуту даже он не мог оставаться хладнокровным и беспристрастным. Адам, пытаясь побороть чувство собственного бессилия хотя бы на то время, пока он говорит с отчаявшейся супругой, медленно прикрыл глаза, потер переносицу и, тяжело выдохнув, опустился перед ней на одно колено. Он ждал, что она обратит свой взор на него, посмотрит ему в глаза, но Ерсэль виновато потупила взгляд, не решаясь поднять глаз, как будто если она сделала бы, то Адам сразу же исчезнет, словно он – плод ее больного воображения. Словно его и не было вовсе. Адам легонько коснулся кончиками пальцев подбородка Ерсэль, та вздрогнула. Он осторожно начал поворачивать ее лицо к себе. Ерсэль не нашла в себе сил сопротивляться. И когда они встретились глазами, губы Адама тронула слабая, но чувственная улыбка, а по щеке Ерсэль скатилась слезинка и капнула на руку супругу. — Ты не можешь оставаться здесь. Первое место, куда они направятся — это дворец… Она хотела что-то сказать, приоткрыла рот, словно рыбка, которая задыхалась, но Адам не позволил ей себя перебить, сделав у ее губ знак указательным пальцем, чтобы Ерсэль помолчала. — Послушай, прошу… Пока королева жива, народ будет верить, что ничего не кончено, будет бороться. Ты станешь последним лучиком надежды, который не должен угаснуть. Ты должна жить, слышишь?.. Ерсэль набрала в легкие побольше воздуха, ее лицо покраснело, а грудь вздрагивала из-за подавления вырывающихся наружу рыданий. Ерсэль поджала губы, смяла в кулаках свое атласное голубое платье и, не отводя от Адама взгляда, легко соскочила с кровати и упала перед ним на колени, обняв за шею и уткнувшись носом в шею. Он крепко прижал ее к себе, закрыл глаза. Адам гладил Ерсэль по волосам и спине, а она дрожала и нервно всхлипывала. — Я не хочу, чтобы ты умирал, — заикаясь, прохрипела она. Он ничего не ответил. Просто слушал, как громко бьется сердце Ерсэль. Адам мог бы сказать, что не умрет и обязательно вернется, но он не хотел, чтобы их последние минуты вместе были омрачены ложью. — Прости меня, Адам, прости, — шептала она в полубреду — тихо, самозабвенно, сокровенно… — За что простить? Здесь нет твоей вины, — тихо ответил он, проводя рукой по ее мягким пшеничным волосам. — За все плохое прости. За все… Я… Адам отпрянул от Ерсэль и, взяв своими большими руками ее маленькое лицо, сказал: — Мне не за что тебя прощать. Это ты прости меня за все. Я не уделял тебе столько внимания, сколько ты заслуживаешь. Ты луч света в моей жизни. Нет, ты – вся моя жизнь. Я умру, думая о тебе, а ты выживи ради меня. Я люблю тебя. Адам поцеловал ее в лоб, в нос, а потом начал покрывать все ее лицо невесомыми поцелуями, повторяя про себя одно и то же: «Живи, прошу тебя, живи». В глазах блестнули слезы... В дверь постучали, но они не услышали этого. Не дождавшись ответа, гость вошел, но застыл на пороге, наблюдая, как король, покачиваясь и убаюкивая свою королеву, уткнулся носом в ее макушку и, прикрыв глаза, вдыхал запах волос, пока Ерсэль тихо плакала. Хоть она и прижималась к холодным металлическим доспехам Адама, Ерсэль чувствовала лишь разливающееся по телу тепло от его горячих рук на ее спине. — Адам… — кашлянув, начал вошедший, — Ваше Величество, мы готовы выступать. Ерсэль открыла глаза и посмотрела на дверь. На пороге стоял ее брат Эрик — ведущий военноначальник королевства. Адам поцеловал Ерсэль в макушку и осторожно освободился от ее объятий. Еще несколько секунд королю понадобилось для того, чтобы собраться. Эрик терпеливо ждал. — Ты вовремя. Бери ее, еще пятеро своих людей и поезжайте на окраину города. — Что? — запнувшись и выпучив глаза от удивления, переспросил он. — Ты должен уберечь ее. Надевай плащ, — Адам обратился уже к Ерсэль. Спорить она не стала. — Я не понимаю, Адам, я должен быть рядом с тобой на поле боя! — возмущенно вскрикнул Эрик, забыв обо всех формальностях, ведь они уже утратили свою ценность. — Эрик, сейчас никто никому ничего не должен, — спокойно, но с ноткой грусти в голосе ответил Адам, наблюдая за тем, как любовь всей его жизни набросила на голову капюшон плаща, скрывая таким образом свое лицо. Эрик хотел громко возразить, нахмурился и набрал в легкие воздуха для гневной триады, но Адам остановил его одним твердым, уверенным взглядом — тем взглядом, которым смотрит сильный король. — Это приказ. Жалеть себя и друг друга больше не было времени. Адам выпрямился во весь рост. Теперь король стал похож сам на себя — сильный, уверенный, бесстрашный. — Воля Ваша, Ваше Величество, — четко, но неохотно, все еще считая свою точку зрения единственно верной, ответил он. Ерсэль остановилась около Адама. Они в последний раз пристально посмотрели друг на друга, запоминая черты любимого лица. — Я люблю тебя, — сказала она. — И я люблю тебя. Иди и не оборачивайся. Она хотела улыбнуться напоследок, но не смогла. Губы дрогнули, но больше сил ни на что не хватило. Ерсэль поправила капюшон и уверенным шагом, стуча маленькими каблучками на туфлях, направилась к двери. Эрик пропустил ее, и Ерсэль покинула пределы покоев. Эрик еще немного помедлил, смотря на стоящего посреди комнаты Адама. Как только Эрик собрался последовать за сестрой, тот остановил его: — Эрик… — выдавливая из себя слова, шепотом проговорил Адам, — Береги ее. Тот еле заметно кивнул. — Благодарю за службу. Адам преодолел расстояние между ними и протянул руку. Эрик посмотрел сначала на нее, потом — на самого Адама. Во взгляде короля читалась решительность. Он уже принял неизбежное – неминуемость собственной смерти. — Ты хороший человек, Адам, достойный муж и великий король. Для меня было честью служить тебе. Адам кивнул и грустно улыбнулся. Сначала они просто пожали друг другу руки, но потом, поддавшись эмоциям, крепко обнялись. Эрик, поджав губы, вышел и закрыл за собой дверь. Ее грохота не было слышно из-за раската грома за окном… Сотня всадников и две сотни пехотинцев ровными шеренгами выстроились у закрытых ворот столицы, за которыми их ждало лишь одно — смерть. Раскаты грома заставляли воинов вздрагивать, но тишина действовала на нервы, пожалуй, даже сильнее, она тяжелым грузом легла на плечи. Страх давил на череп, пробирался под кожу и разносился по с кровью, заставляя сердце колотить по грудной клетке, ломая ребра и оставляя трещину на всем человеческом фасаде. От подступающего ужаса закладывало уши. Хотелось убежать, спрятаться, свернуться калачиком, заткнуть уши и укрыться землей. Чтобы привести мысли и чувства в порядок и вернуть хоть какую-либо уравновешенность и стойкость духа, время от времени солдаты делали глубокие вдохи через нос и медленно выдыхали через рот, выпуская клубы белого пара, но это не спасало. Было так тихо, что было слышно, как на другом конце шеренги фыркнула лошадь. Было так тихо, что было слышно, как на ветру хлыстало само себя боевое знамя. Было так тихо, что каждый солдат мог слышать сбитое сердцебиение другого, соседнего, солдата. И никто не смел нарушить эту предбоевую тишину, думая о близких и о том, что их жизни вот-вот оборвутся. Когда позади послышался стук копыт, который отражался эхом и порой сливался с громом, воины расступились, давая дорогу королю. Его белая кобыла шла медленно, скорбно склонив голову. Сам же король казался хладнокровным: он решительно смотрел вперед, держался в седле ровно и гордо. Адам стал во главе остатков армии и развернул кобылу мордой к ним. Король медлил, молчал, заглянув в глаза к двум, стоящим во главе конницы и пехоты, военноначальникам и к самим воинам в первых рядах. Он видел в них лишь страх и отчаяние, как бы сильно они не храбрились и не пытались их скрыть. Король прикрыл глаза, выдохнул. Его кобыла переступила с ноги на ногу, и тогда Адам, которого чуть качнуло в седле, начал речь: — Воины… — его твердый голос заставил всех встрепенуться, вынырнуть из пучины отчаяния и прислушаться. Пронзительный взгляд короля был устремлен вглубь солдатских масс и, казалось, охватывал каждого из них. — Этот город – наша любимая столица, — он вытянул одну руку вперед, провел ей вдоль по воздуху, а другой чуть потянул за узды, чтобы лошадь двинулась с места и направилась вдоль шеренг, — … наш последний рубеж. Здесь мы примем последний бой, здесь — сложим головы. Да, сегодня нам суждено пасть, но мы умрем с честью, защищая наши земли, дома, родных… Когда я отдам приказ поднять ворота, за ними нас ждет смерть. Она ждет нас с распростертыми объятиями, и мы с радостью утонем в них, ведь мы знаем за что… Вспомните… Вспомните, ради кого прольется наша кровь. Вспомните своих детей, жен, матерей… Вспомните, что наша боль, наша кровь и наша смерть — это единственный шанс защитить тех, кого мы любим, дать им шанс на счастливую, долгую жизнь… Я знаю, вам страшно. Я не сужу вас, ведь это не стыдно… И даже если у кого-то промелькнула в голове мысль о спасении бегством, я уверен, он отбросил ее от себя, как чумную, ведь каждый стоящий здесь человек чести и дела… Что случится, если мы поддадимся страху? Как долго мы сможем прятаться?.. И неужели мы так просто, не оказывая ни малейшего сопротивления, позволим сделать из себя рабов?.. Он снова замолчал, давая солдатам обдумать свои слова. Они пробирали до костей, до мурашек по коже. — Нет! — закричал он так, что каждый вздрогнул, — И не помыслим! Мы будем бороться и умрем, сражаясь. Мы умрем, как люди, а не как безвольный скот! Для меня честь – принять смерть рядом с вами! Пойдете ли вы со мной до конца, каким бы он ни был, или покоритесь?! Воины в ту же секунду оглушительно взревели, подтверждая свою готовность следовать за своим королем и безоговорочно вверить ему свои жизни. Слова Адама подарили им новые силы и решимость, а гром вторил этой воодушевляющей речи и реву обреченных, но не сломленных. — Поднять ворота!