The Dark era / Темная эра

Кай с головой окунулся в новую жизнь, практически справедливо ощущая себя ее полноправным хозяином. Над ним была лишь одна, самая высшая инстанция — Данте. Положение Кая в обществе вечных было таково, что ни один из высших не имел над ним власти, ведь Кай был и оставался личным воспитанником Данте. Другой вопрос, кто как себя поведет в том случае, если покровительство владыки по какой-то причине сойдет на нет. В этом случае Каю придется доказывать всем свою силу, состоятельность и справедливость занимаемого им места в высшей иерархии. Почет и уважение в этом обществе заслужить очень и очень трудно, необходимо громко заявить о себе. Обычно на это уходят годы, а этот мальчишка поднялся так высоко в один миг. А в другой миг может упасть. Потерять все в этом зыбком, непостоянном мире проще простого, для этого нет нужды напрягаться, ведь путь вниз всегда легче, чем наверх… Все больше и больше Кай укоренялся в мысли о том, что он имеет право распоряжаться не только своей, но и чужими жизнями — жизнями людей, тех, кто подчинялся и мирился с таким положением, потому что были вынуждены это делать, будучи не в силах дать отпор во многом превосходящих их существ. Чаша была полна, и жизнь била ключом. Кай бешено наслаждался всеми ее благами. За эти три года он перепробовал все, что только мог — до чего додумался сам и на что его надоумили собратья, первыми фантазерами из которых заслуженно считались Валентин и Доминик. Они и сами вели подобный образ жизни все свои года после обращения, потому что до сих пор никак не могли успокоиться и поумерить свой пыл. На тот же путь — путь похоти и желаний — они наставили и новообращенного. Кай вкусил все плоды плоти: попробовал секс с мужчинами, женщинами, высшими демонами, секс вдвоем, втроем и так далее; отведал все виды крови: мужскую, женскую, юношескую, девичью, младенческую. Каждую ночь Кай отрывался на полную, брал от жизни все, бесконтрольно упиваясь и… захлебываясь. И, в отличие от Доминика и Валентина, ему это все в один из дней просто… надоело. Осточертели эти бессмысленные оргии, дикие коктейли из крови, симфонии криков боли и наслаждения. Все это вызывало не приступы дикого, полубезумного восторга, а даже наоборот — какое-то омерзение и желание удалиться от столь желаемых ранее зрелищ. И Кай вдруг ощутил такую тоску, что она была сравнима со вселенской. Она упала на него тяжелым, неподъемным камнем, прибив к земле, сковав его остановившееся несколько лет назад сердце, и, как он думал, грозила перерасти в тяжелую, по человеческим меркам, депрессию. Подобное уже случалось с некоторыми высшими — они, несмотря на то, что обладали совершенными телами, вдруг начинали желать смерти. Судьба их была печальна — они либо покидали общество и искали смерти сами, либо, не желая скитаться, просили путевку в небытие из рук Данте. Эти вечные вызывали у владыки презрение, и он без сожаления забирал их жизни, подаренные им же. Про таких демонов было не принято вспоминать — они (и их прежняя человеческая, и последняя демоническая личность) просто становились забытыми эпохой. Все просто: они пережили на несколько сотен лет своих друзей и близких, а собратья не понимали их поступка и, расценивая его как слабость и потому презирая, предпочитали просто выбросить сам факт их существования и знакомство с ними из головы. Не хотелось пить, развлекаться, трахаться. Ночами и днями Кай шлялся вдали от поселений людей и дворца, где придется, иногда пропадая на несколько дней, часами наблюдая за изменениями облаков на пасмурном небе. Что-то вроде «пятидесяти оттенков серого»: облака становились то более плотными, то менее, менялись в оттенке, и Каю подвластно было видеть это при помощи острого зрения. Он смотрел, отмечал мельчайшие детали, но не запоминал, не думая ни о чем. Кай прозябал в пучине дней и глубокой пустоте головы и сердца. Неограниченное биологическими часами время он проводил либо за бессмысленными наблюдениями за погодой, либо в обществе Себастьяна, который всегда был немногословен, что к лучшему — говорить Каю тоже не хотелось. Себастьян и Кай сидели в глубине большого зала, наслаждаясь тишиной и пропуская по бокальчику крови от скуки. Раньше, когда Кай был человеком, половина дня у него уходила на сон, теперь же это было невозможно — скоротать время в небытии — и уже через месяц после обращения границы дня и ночи для Кая стерлись окончательно. О времени суток теперь могла сообщить лишь освещенность небесным светилом за окном. Понятий времени и отдельных суток для Кая тоже более не существовало. Одна сплошная, тягучая и бесконечная каша, что затягивала, словно трясина. Кай думал, что они с Себастьяном очень похожи. Себастьян же с высоты своего тысячелетнего опыта понимал, что они абсолютно разные. И если он был разочарован в жизни и, более того, порядком устал от нее, то мальчишка слишком драматизировал и романтизировал нормальное и не выходящее за рамки чего-то разумного чувство уныния. Жизнь, пусть даже и в обличии высшего, не может быть вечным праздником, как ее довольно наивно представлял себе Кай. Это несоответствие ожидания и реальности и привело к такому результату — Кай чувствовал себя опустошенным и одиноким. Другие демоны, которые по-настоящему ощущали себя таковыми, действительно хотели смерти, но это было не про Кая. Он сам себе надумал образ несчастного существа, вжился в эту роль и теперь талантливо играл ее не только на публике, но и у себя в голове. Вечных из настоящей депрессии вытянуть было уже невозможно, с Каем же все было предельно просто — как только он вновь чем-то увлечется, ощутит новые эмоции, так все станет на свои места и мир заиграет былыми красками. Эти абсолютно верные суждения Себастьяна окупились уже в ближайшее время. Валентин и Доминик, которые были и всегда оставались близки с Каем, пытались его растормошить и вернуть прежнюю страсть. Кай же не понимал, откуда в них столько пыла, и почему им это все еще поперек горла не встало, а его вот блевать тянет от однообразия. Благодаря усердию и упорности братьев, эту ночь Кай провел, не занимаясь увлекательным самобичеванием. События, произошедшие сегодня, повлекут за собой последствия, которые покажутся, на первый взгляд, совсем не значительными и касающимися лишь одного внутреннего мира Кая, но которые, на самом деле, в будущем круто перевернут привычный уклад тысячелетнего общества. — Сегодня ночь кровавой луны, — начал Доминик, взяв с золотого подноса бокал с алой жидкостью и хлопнув по пятой точке юношу-слугу, который вздрогнул всем телом, потому как еще не привык к такому обращению и, натянуто улыбнувшись, поспешил удалиться. Кай безучастно посмотрел на только что подошедшего Доминика и поднес свой бокал к губам. — И? —спросил Кай, всем своим видом показывая, что тот факт, что луна раз в год на небе становится алой, его не удивляет. — Люди этот день отмечают. Не хочешь с нами выйти в город? Посмотреть, так сказать, на свою пищу в естественной среде обитания? — Не знаю, не уверен, — отрешенно ответил Кай. — Ох, зато я знаю, чем ты планируешь заняться: пойти сесть вон в тот дальний угол к Себастьяну, из которого слова лишнего не вытянешь, и потягивать кровь из бокала в компании древнего зануды, изображая из себя подобного и купаясь в болоте собственного уныния, — обиженно-возмущенно впрягся Валентин, — В чем тогда смысл твоего перевоплощения, если ты живешь также скучно, как и люди?! У тебя столько возможностей, а ты тратишь их на вот это! Он указал в сторону кресла, которое с самого начала вечера было занято Себастьяном. Тот вдруг обернулся к троице, нахмурившись, и Валентин тут же прикусил язык… — Ладно, будь по-вашему, — выдохнул Кай и поставил бокал на ближайший столик, — идемте. — Слава владыке, ты еще не окончательно расклеился и твой мозг не превратился в кашу. Кай в ответ на это только хмыкнул. Они направились на выход из дворца, предварительно накинув темные плащи, чтобы привлекать к себе на улицах города как можно меньше внимания. Черное небо было усыпано звездами, которые были плохо видны из-за черных туч, что текли под порывами ветра. Красная луна полноправной владычицей взошла на небе и воцарилась на эту ночь. Луна была полной, и никакая туча не могла полностью скрыть ее за собой. Алый цвет луны выглядел зловеще-притягательно, но уже никого не удивлял — она окрашивалась в цвет крови каждый год в один и тот же день. Этот день был ознаменован восшествием владыкой демонов на трон в королевстве людей и, соответственно, падением их привычного мира. Люди верили, что луна впитала кровь, пролитую воинами, пытавшихся противостоять чудовищам, и всех тех, кто погиб от рук демонов после битвы и умирает до сих пор. Люди в этот день не праздновали. Они скорбели. Собирались вместе, зажигали свечи, вспоминали. Кто-то заливал горе алкоголем в борделях. Некоторых погибших некому было поминать, потому что в результате печальных событий погибали семьями… Когда Доминик, Валентин и Кай покинули свое пристанище, то обнаружили, что ближайшие улицы, прилегавшие ко дворцу, опустели и будто вымерли. Было очень тихо, ветер свистел в пустых улицах и бил порывами в лицо. Кая полное опустение немного удивило, а вот Валентин и Доминик, которые уже не в первый раз выбирались в столицу по случаю кровавой луны, знали эту незамысловатую человеческую хитрость. Они-то и объяснили Каю, что люди уходят вглубь города подальше от глаз вечных, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Ночь кровавой луны — единственная ночь, в которую люди позволяли себе покидать свои дома. Обычно в темное время суток это было слишком опасно и потому непозволительно и глупо. Сегодня же на улицах, отдаленных от дворца, горели огни свечей, и всех людей сроднило горе. Никто никому в эту ночь не был врагом, потому что настоящие враги давно облюбовали дворец… Вскоре до слуха Кая ветер донеслись шум и голоса, и тогда он окончательно убедился в правдивости слов товарищей, а после увидел отблески света. До столпотворения рукой подать. Людей собралось предостаточно. В основном, все сбились в кучки и в них переговаривались. И хотя разговоры велись тихо, таких компаний было так много, что шепот перерос в гомон. Лица высших скрывали капюшоны. Демоны шли вдоль улиц, смешиваясь с толпой. Доминик и Валентин не испытывали повышенного интереса к происходящему на «празднестве» и, кажется, направлялись в какое-то определенное место, а вот Кай крутил головой на все триста шестьдесят градусов: рассматривал дома, палатки, торговцев, обычных горожан, которые понятия не имели, что среди своих — чужие. Раньше Кай никогда не посещал человеческие поселения, думая, что в них нет ничего, что его могло бы привлечь — серые, грязные улицы, непримечательные деревянные дома, да и люди такие же обычные, достойные своих скромных жилищ. В принципе, все так и было. Серость сейчас освещал свет от зажжённых свечей, но оказалось, что в человеческом обществе было то, чем не могли похвастаться высшие — эмоции. Кай увлеченно рассматривал лица горожан, которые были искренни в своих чувствах: кто-то рыдал на чьем-то плече, тот же в ответ, прижимая первого к себе, шептал слова утешения, чуть ли сам не плача, ведь и он потерял все, но держась, потому что если и он расплачется, то им двоим станет только хуже; кто-то полными тоски глазами смотрел на дно бутылки вина и ища на нем ответы на вопрос, как жить дальше. Были и те, кто улыбался. Они крепко прижимались к тем, кто шел подле них. Этими счастливчиками были родители и их дети, парочки, родственники, друзья, над которыми сжалился этот жестокий мир. Они друг для друга — опора, которой некоторые были лишены. Те, кому по воле судьбы не пришлось расставаться, сплотились и стали ценить друг друга, ведь каждый день мог стать последним. Улыбающиеся люди Каю нравились больше всего, но их было мало. Если таковые проходили мимо него, он невольно оборачивался и смотрел им вслед. Неужели можно быть так привязанным к кому-то? Невольно Кай сам себе задавал вопрос: есть ли кто-то, кто чувствует по отношению к нему нечто подобное? А он сам? Да, есть одна женщина, по отношению к которой он испытывает теплые чувства, но он не понимал их природы. Думая об остальных, Кай либо не ощущал ничего, либо чувство глубокого уважения, но не привязанности и притяжения. Но почему люди, слабые и никчемные существа, способны испытывать чувства и эмоции, а они, сильные и совершенные, не способны на такую простую вещь? Действительно ли любить кого-то — это значит быть слабым? Среди высших невозможно было увидеть проявление искренних порывов. Все они прятались каждый за своей маской, играли роли и душили свое человеческое начало жестокостью и безразличием по отношению к другим. Эти маски прочно врослись в их лица, и вечные уже и сами не помнили, кто они на самом деле. Так шли годы, десятилетия, века… В реальность вернули незнакомые Каю звуки. — Что это? — спросил он, напрягшись. Кай обвел все его окружающее взглядом. Доминик прислушался и через минуту просто выдал: — Это музыка. Кто-то играет на гитаре. Брови Кая дрогнули в удивлении. Глаза загорелись интересом. Наконец-то. — Эй, мальчики, не хотите отдохнуть и развлечься? — окликнул их приятный женский голос. Кай обернулся вслед за собратьями и увидел рыжую девицу в компании другой светленькой девушки, которые стояли в узком переулке. На них были легкие платья, спадающие с плеч, что выгодно демонстрировали тела, игнорируя прохладу. — Я бы с удовольствием забылся в компании таких прекрасных дам, — игриво ответил Валентин, не улыбаясь широко, чтобы не было видно клыков. Доминик поддержал настрой и согласно кивнул. — Тогда пойдемте, —улыбнулась рыжая обольстительница и, махнув рукой, поманила демонов в темноту переулка. — Кай, идешь? — Нет, я… — Зря, — торопливо перебил Валентин, — Давай тогда, мы найдем тебя, — он хлопнул Кая по плечу. Доминик и Валентин пошли вслед за дамами, на ходу переглянувшись и плотоядно облизнувшись. Кай подумал, что жить этим девочкам осталось от силы минут пятнадцать… Размышлять об этом не было смысла, да и времени тоже. Эти глупые девчонки всего лишь очередные — не первые и не последние. Кай был тверд в намерении увидеть воочию действо, что так его взволновало. И он решительно направился на звук. Музыка становилась громче, и в какой-то момент ее, и без того прекрасную, украсил еще и завораживающий мужской голос. Кай не пытался разобрать слов, вслушиваясь лишь в поверхностное гармоничное звучание. Певший тянул слова, мелодия была совсем не веселой. В ней рассказывалось о потере свободы, о мучительной неволе… Песня была грустной, жизненной и очень актуальной. Пред Каем предстала толпа. Люди собрались, окружив костер и тех, кто выступал около него. Печальная песня закончилась, и музыка сошла на нет. Кай бесцеремонно протолкнулся через плотно стоящих зевак. Его сопровождали неодобрительные взгляды, а порой — нелицеприятные изречения. Когда Кай, наконец, пробился в первые ряды, струнами на гитаре вновь начали перебирать, и в эту секунду он увидел ее. Кай вдруг позабыл, что пришел насладиться причудливым танцем звуков. Он не обратил внимание на музыкальный инструмент, с помощью которого получалось так понравившееся ему звучание. Кай не заметил также и того, кто пел ту тоскливую песню, вгоняющую в уныние и тягостные размышления о трудности жизни. Нет, отнюдь. Все это плавно отошло на второй план. Его взгляд был прикован к ней — девушке, которую в кромешной темноте освещал огонь костра. Она, миниатюрная и хрупкая, стояла, опустив голову в ожидании нужных нот. Ветер путал ее черные длинные волосы, на спокойном, не выражающем никаких эмоций лице играли блики огня. Девушка была одета в черно-красное платье до колен. Простое, но выгодно подчеркивающее все, что нужно, еще и с пышной юбкой. Когда пришло время, о котором знала только она и непосредственно музыкант, девушка сделала плавное движение руками, подняв их наверх и потянув пальчики к небу, будто к самой алой луне. К музыке присоединились слова, что пелись бархатным низким голосом все того же юноши, и девушка, приоткрыв глаза, начала свой танец. Ее медленные, плавные движения становились все энергичнее в такт музыке, которая набирала обороты и становилась все громче. Вдруг песня утихла, и девушка замерла. Они с Каем встретились взглядами — он выделялся из толпы, как бы ни старался стать ее незаметным элементом. У Кая были необычные глаза, словно в них затаился холод вековых ледников. В темных, даже черных глазах девушки, в которых не было видно зрачков из-за минимума освещенности, сверкнул красно-оранжевый огонек, и ее губы дрогнули в слабой улыбке, обращенной к незнакомцу. Кай же стоял, как вкопанный, не смея отвести взгляда. Этот зрительный контакт длился всего секунду, но Каю показалось, что его затянуло в омут черных глаз на целую вечность. Резкий удар по струнам — и от плавности в танце ничего не осталось. Теперь девушка двигалась резко, обрывисто, страстно, словно она танцевала на кромке лезвия. Ее лицо приняло выражение глубокой скорби и печали. Эти рваные движения шли от сердца, что было разбито. В этот танец она вкладывала всю свою накопившуюся боль. Свет огня делал ее танец завораживающим, заставлял трепетать, пробирая до мурашек. Она, невысокая, такая маленькая и будто бы невесомая, всколыхнула в толпе целую бурю чувств. Люди, наблюдавшие за этим взрывом эмоций, пускали их внутрь самих себя, потому что этих эмоций было так много, что одному сердцу их было не вместить. Парень пел, и ему было так же больно, как и ей. Он тоже выплескивал все накопившееся, но не через танец, а через песню. Его голос начинал срываться. Чем дальше заходило представление, тем тяжелее становилась атмосфера. Напряжение ощущалось в воздухе, оно нависло над всеми и, концентрируясь, грозило вот-вот обрушиться, словно лавина. Но люди не шевелились — просто не смели — а ждали кульминации, затаив дыхание. Девушка двигалась быстро, выгибаясь и кружась. И хоть танец был очень энергичным и даже чересчур резким, он был действительно завораживающим. Он не мог похвастаться какими-то очень сложными и замысловатыми движениями и тем более трюками, но в этом танце было много чувств — даже слишком много — что всегда имеет главенствующую роль в искусстве, каким бы оно ни было. Волосы девушки разлетались, путались, лезли в лицо. Ее юбка кружилась, обнажая худенькие ножки. В какой-то момент Кай заметил, что девушка была совершенно босая. Последние слова юноша буквально выкрикивал, срывая голос и разрывая тишину ночи. Девушка сделала еще один поворот вокруг себя, и Кай увидел, как с ее щеки слетела слезинка, сверкнув в свете пламени. Девушка вновь замерла, но лишь на миг. Юноша, стиснув зубы, начал бить по гитаре, задавая ритм, и девушка начала отчеканивать финальные движения в основном ногами, но и добавляя эффектности руками, крутя тонкими кистями. Люди из толпы вдруг поддержали их: тут же начали хлопать в ладони в такт, отчего действие было еще зрелищнее. Вдруг девушка вскинула голову и руки. Зрители-зеваки разразились оглушающими аплодисментами. Девушка открыла глаза и, тяжело дыша, улыбнулась, устремив взгляд в небо. Ей стало легче. Танец всегда помогал ей прийти в себя. Люди начали подходить ближе к костру, чтобы выразить свое восхищение юным дарованиям. Девушке делали комплименты о ее пластике, чувстве музыки и ритма и танце в принципе. Юноше говорили о том, что у него невероятно глубокий и пробирающий до дрожи голос, а также прекрасный слух. Эти громкие слова, обращенные к ним — не пустой звук, а действительно заслуженные похвалы. Никто не спешил расходиться, присутствующие имели тенденцию стягиваться к центру к молодым людям и огню, поэтому для Кая не составило труда заметить выбивающееся из общего фона движение: некто стремительно направлялся через толпу, разрезая ее на неравные части. Эта спешка и целеустремленность почему-то показались Каю подозрительными. Он переключил внимание, до того всецелостно сосредоточенное на улыбающейся и благодарившей всех за столь приятные комплименты девушке, на мужчину, который подошел к другому и что-то быстро сказал ему на ухо, при этом нервно бегая глазами по толпе, словно боялся кого-то, но и в то же время намеренно не фокусируя ни на ком взгляда. Как бы второй ни старался сохранить внешнее хладнокровие и отстраненность, Кай уловил даже столь незаметное, секундное изменение в мимике: на лице мужчины слабо дрогнули мышцы, выдавая заинтересованность и готовность действовать. Кажется, он уже заждался того известия, что ему доставили. Второй тоже аккуратно оглядел толпу, и, не заметив угрозы, кивнул первому, после чего они вместе направились куда-то — в противоположную сторону от костра, вновь разводя слившееся воедино столпотворение людей. Кай, поправив на голове капюшон, незаметно, в обход последовал за ними, затерявшись среди множества лиц. Девушка, на которую со всех сторон сыпались комплименты, не успевала слушать их всех и благодарить. К тому же она была немного рассеяна и потому ответы порой выходили неловкими и отстраненными. Девушка искала глазами в толпе того самого незнакомца с ледяными глазами, поймав себя на мысли, что она надеется, что он все тоже подойдет к ней и скажет хоть слово… Мужчины шли быстрым шагом, стараясь не задерживаться, но и в то же время не привлекая к себе лишнее внимание, которое было бы сейчас совсем не к месту. Они были осторожны, молчали, петляли, расходились, преодолевая расстояние разными путями, но затем опять сходились и двигались дальше. Эти приемы могли бы сработать на каком-нибудь неподготовленном неудачнике, но не на Кае, опытном и заядлом охотнике и кровожадном хищнике в одном лице, у которого все органы чувств были на высоте. Мужчины привели Кая к старому, полуразрушенному, непримечательному сараю. Они отстучали костяшками пальцев по дереву комбинацию, известную лишь избранным, в результате чего получили эксклюзивный доступ внутрь и, напоследок оглянувшись, спешно скрылись за дверью. Кай насторожился. Если сначала он все же думал, что ошибся, пойдя на поводу у пустых, неподкрепленных никакими доводами подозрений, то теперь он был точно уверен, что чутье его не обмануло и здесь явно что-то не так, и, значит, заслуживает его внимания. Кай подошел к сараю, осмотрел его. Выглядел он крайне непрезентабельно. Окна надежно заколочены. Место вообще казалось необитаемым и давно заброшенным. На деле же все было умело обставлено так, чтобы как можно более надежным образом избежать ненужных глаз. До слуха Кая долетали обрывки фраз, но ему было очень любопытно не только услышать, а именно увидеть воочию то, что так старательно пытались спрятать. Запретный плод всегда сладок, а Кай всегда был охоч до приключений. Он еще раз оценил ситуацию и подумал, как бы скорее и успешнее удовлетворить свое любопытство. Сооружение давно нуждалось в ремонте: сарай заметно просел на один бок, от него несло гнилью, краска кусками отваливалась от просыревшего дерева, а вид крыши был таков, что складывалось впечатление, что при ветре чуть сильнее, чем умеренный, она улетит со своего законного места и обратится в бесформенную груду обломанных досок. Кай справедливо предположил, что если сарай так просырел, то, видимо, в крыше он сможет обнаружить если хотя бы зияющую дыру, то все же промежутки между досками. Он оттолкнулся от земли и несколькими ловкими движениями оказался наверху, мягко приземлившись. Кай передвигался по крыше тихо, неслышно. Найдя самую удачную для подглядывания лазейку меж двумя досками, он, наконец, смог рассмотреть то, что было внутри. Кай и до того чувствовал, что в воздухе витает запах железа, но, как только он наклонился к щели, в нос тут же ударил приторный запах крови. Небольшое трухлявое сооружение снаружи оказалось еще меньше внутри. У стены горела одна единственная, тусклая, несчастная лампада. Неподалеку от нее, собравшись в кучу, стояло шестеро мужчин средних лет, среди которых были те двое, что преследовал Кай. Они тихо переговаривались и периодически косились куда-то в сторону. Кай перевел взгляд туда же и заметил еще двух мужчин-пленников. И в это мгновенье он отчетливо ощутил, как что-то гулко ухнуло в груди. Кай узнал в двух пленниках Валентина и Доминика. На голове у них были мешки, поэтому рассмотреть лица и со стопроцентной уверенностью идентифицировать высших возможности не было, однако одежда точно принадлежала им. Братья безвольно повесили головы. Ладони, как и их босые ступни, лишенные сапог (как и перстней на пальцах рук), были прибиты какими-то крупными, сделанными из непонятного сплава гвоздями к стене и к полу соответственно. Конечности и у того, и у другого были вывернуты неестественно, из чего Кай сделал вывод, что руки и ноги у них были предусмотрительно переломаны. Ни один человек не выжил бы, имея такие травмы, но высших демонов так просто не убить. Доминик и Валентин лишь потеряли сознание от болевого шока. Но что поражало больше всего, так это то, что они не регенерировали. Это учитывалось, когда их обезвреживали. Например, мужчины намеренно не прибили их руки к стене, вонзив гвозди в запястья, иначе в итоге они бы умерли от потери крови, ведь раны не затягивались, от слова, совсем. Вот почему так воняет кровью. Это не на шутку взволновало Кая. Головой он понимал, что ситуация крайне неприятная и даже опасная, ведь она складывалась таким образом, что от рук людей могли погибнуть высшие, чего еще никогда не случалось. Эта неприятность заметно пошатнула бы их безусловную исключительность, вселив в людей иллюзорную надежду на возможность победы. Конечно, Данте быстро их в этом разубедил бы, но все же никому не нужны лишние хлопоты… Но в то же время эта буря эмоций, что после штиля всколыхнулась в один миг и окатила Кая, так будоражила, что он почувствовал прилив сил. Наслаждение. Наконец-то взрыв! Наконец-то движение! Страх так приятно щекочет нервы… Кай прислушался. — … девочки смогли заманить лишь двух из трех… — То есть ты хочешь сказать, что третий бродит где-то неподалеку?! — Мы не ожидали, что их будет трое, — оправдывался первый, — этих двух мы караулили давно, они часто выходят в город на прогулку… Мерзкие выродки, — прошипел он, бросив на пленников полный ненависти взгляд, — а тут они неожиданно притащили с собой еще и третьего! Он отказался идти с ними! Что, по-твоему, две хрупкие девушки могли бы предпринять в этом случае?! — Да какая разница теперь! Мы пропали… — пряча лицо за руками, ответит другой, а затем гневно заорал, — И что теперь?! Скоро этот третий спохватится и начнет их искать! Уверен, ему не составит труда выйти на нас! — повышая голос, он наводил панику, — Предлагаю бросить всю эту затею и уходить, и как можно скорее! Если мы не убьем их, может, все обойдется! — Тише ты, идиот! Чего разорался?! — шикнул еще один. — То есть ты хочешь отставить их тут?! И что, все наши усилия были напрасны?! — В пекло ваши усилия! Я хочу жить! — Достаточно! — вмешался третий. Кай узнал в нем того, кого выдернули из толпы. Спорящие тут же умолкли, повернулись к нему. Неотрывно наблюдая за развитием событий, Кай без труда сделал вывод, что этот мужчина — предводитель этой шайки, что потеряла сплоченность тут же, как что-то пошло не по плану… Ненадежных людей он собрал, а дело затеял серьезное, ответственное… Здесь нужны смелые и умные люди, а не эти трусы. Уже через секунду паникер вновь пошел в лобовую атаку, но теперь уже на руководителя мятежа: — Я не хочу подыхать, слышишь, Марк! Я не сдохну сегодня! Не сдохну ради твоей мести… — Заткнись, — прорычал предводитель, сжав кулаки. — Ну уж нет! Ты мне рот не заткнешь! Если мы сейчас же не уйдем, то нам непременно выпустят кишки! В мои планы не входит стать жратвой для этих чудовищ! — Жак частично прав. Марк, наш план провалился. Только я считаю, что этих ублюдков нужно добить, они и так при смерти, так что трудностей не возникнет… Это тоже будет хоть и маленькая, но победа! На два монстра станет меньше! Сколько людей они еще убьют, если выживут?! А мы их спасем! — Я сказал — нет! Мне нужна от них информация! Я хочу уничтожить их всех! Когда еще нам удастся выяснить что-либо?! Атмосфера накалилась до предела. — Тот, кто сдвинется с места и попытается их тронуть, будет иметь дело со мной! — скалился Марк, напрягшись всем телом. Кажется, это был весомый аргумент. Кай отметил про себя, что Марк в этой компании имеет авторитет. Спор поутих, но лишь на миг. — Никому не улыбается пойти на корм из-за твоей мести за жену, которая сдохла уже три года назад! Смирись, Марк! Ничего не выйдет! Затея была гиблая изначально! Эта фраза стала спусковым крючком. Марк сорвался с места и, рывком преодолев расстояние между собой и Жаком, поднял того за грудки: — Ну давай, ударь меня! Давай, сукин сын, — подначивал Жак, ухмыляясь безутешному вдовцу прямо в лицо и продолжая плеваться в него ядом, — Я жалею, что поверил в такого неудачника, как ты! — Не ты ли громче всех кричал, что хочешь убить всех и каждого монстра, что забрали нашу свободу? Или я ослышался? — сквозь зубы спросил Марк, — Это я жалею, что связался с таким ублюдком, как ты. Нет, я жалею, что вообще знаком с тобой. Жак крепко вцепился в запястья Марка. У обоих от бешенства выступили вены. Мужчины неотрывно смотрели друг другу в глаза, демонстрируя каждый свою непреклонность. Марк скалился, на его лице играли желваки и в любую секунду мог сорваться, пойдя в рукопашную. — Марк, послушай, — вмешался тот, что оповестил его у костра. Предводитель даже не повернулся, продолжая прожигать в Жаке дырку. — Марк, если… если ты умрешь сегодня, то ты никогда не отомстишь, слышишь? Иногда нужно идти на компромисс, уметь ждать… Марк? Тот не отпускал Жака, но дышать стал ровнее. Вена на шее пульсировать перестала. Затем он, чуть ли не рыча, грубо оттолкнул от себя паникера так, что тот с грохотом приземлился на пол. — Не хочу руки о тебя марать, собака. Он помолчал, переводя дух и возвращая себе трезвость ума. — Нужно что-то придумать. И поскорее. Марк вновь задумчиво посмотрел на своих пленников. Тут Кай понял, что пора бы и ему стать участником развернувшей драмы и поставить точку в этом спектакле. «И поскорее».