The Dark era / Темная эра

Кай, немного задержавшись со своей смертной, распахнул массивные двери большого зала — места, стены которого пропитались запахами крови и ароматических свечей. Стоило только лишь оказаться на пороге обители вечных, как нос тут же обжигал аромат благовоний и железа… Казалось, что выветрить сплетение этих ароматов уже не представлялось возможности — слишком уж устойчивым оно стало за те годы, что демоны провели во дворце, ведь каждую ночь без исключения зажигались свечи, разливалась по бокалам свежая кровь… Не успел Кай сделать и двух шагов вглубь зала, как все высшие, что заблаговременно собрались, чтобы скоротать очередную ночь в компании других аристократов, прекратили вести беседы и обратили на него свои взоры. Кай хоть и немного смутился, но умело сделал вид, что ничего не замечает и не придает происходящему большого значения, но вдруг произошло то, что окончательно поставило Кая в тупик — подавляющее большинство из присутствующих зааплодировало. Сначала хлопки были одинокими, но их моментально поддержали, амплитуда увеличивалась в геометрической прогрессии. Высшие, которые сидели, даже встали со своих мест. Кай остолбенел и пробежался недоуменным взглядом по вечным. Их взоры были действительно прикованы к нему, так что вариант, что разыгрались самолюбие и воображение, сразу признавался неверным. В глазах аристократов читалось уважение. Другие же, что не поддерживали атмосферу всеобщего восхищения, показательно отвернулись, предварительно закатив глаза. Из глубины зала раздался знакомый громкий голос: — Пропустите, пропустите нас к нашему герою! Кай увидел, как к нему, раскинув руки для объятий и широко улыбаясь, стремительно направляется Валентин. За ним следовал более уравновешенный в плане эмоций, но все же не менее благодарный Доминик. Он тоже улыбался во все тридцать два. — Спасибо, брат! Позволь тебя обнять! От таких проявлений чувств у простого смертного треснули бы ребра, но вечному такие теплые объятия были не страшны. Кай был вовсе не против, не переставая улыбаться, ответил взаимностью и постучал Валентину по спине. Первоминутные настороженность и скованность Кая ушли, уступив место положительным эмоциям. После Кая поблагодарил и Доминик. Он ограничился рукопожатием, но оно было крепким, душевным. — Я и мой брат выражаем тебе, искреннюю благодарность за спасение. Мы твои вечные должники. — Да, брат! Мы поддержим тебя во всем и поможем во всех начинаниях. Обращайся по любому поводу. — Буду иметь в виду, друзья. Я принимаю вашу благодарность, я безмерно рад видеть вас в добром здравии, но я не думаю, что сделал нечто особенное. Убежден, что каждый вечный поступил бы так же, будь бы он на моем месте… — Смотрите, смотрите на него все! — обняв за плечи и чуть встряхнув Кая, перекрикивая аплодисменты, перебил его Валентин, — Этот вечный своих в беде не бросает, а чужим — глотки перегрызет, если на то будет нужда! Даже не думайте с ним связываться, иначе будете иметь дело еще и с нами! Кай, улыбаясь, потупил глаза и потер переносицу. — Да перестань. — А чего ты так смущаешься?! Ты что, девица красная? Дай я тебя еще раз поцелую! — Да ты меня так до смерти зацелуешь, паршивец! Кай оттолкнул Валентина ладонью в лицо. Тот звонко засмеялся. Доминик похлопал Кая по плечу… Вдруг стало зловеще тихо, и всеобщее внимание приковало нечто за спинами трех расшумевшихся друзей. Валентин, Доминик и Кай обернулись: с двумя бокалами в руках навстречу к ним направлялся Данте. Он только вошел, а за ним следом — с два десятка слуг с золотыми подносами, на которых также стояли хрустальные бокалы. Данте появился в зале под овации, не застав их начала, но став причиной их окончания. Поданные, поклонившись, ожидали слова своего владыки. Один из тех бокалов, что держал Данте, он протянул Каю. Тот был немного напряжен, но принял угощение из рук владыки. Тот сразу же отвернулся к публике и принялся оглашать тост. Кай не смог уловить на себе взгляд Данте и прочитать то, что в нем таилось… — Предлагаю всем нам поднять бокал за Кая — героя прошлой ночи, который показал всем нам на своем примере, что узы наши кровные — нерушимые. Люди, возомнившие себе, что когда-либо смогут посягнуть на наше могущество, ничтожны в своих суждениях и бесконечно глупы — никогда не бывать тому! Таким мятежным, пустым головам, по истине, место только на пиках! Мы, высшие существа, не пальцы, мы — крепкий кулак, который врежется в лицо каждому, кто посмеет посягнуть на наши жизни и нашу власть! Так было, есть и будет — отныне и впредь!.. — он замолчал, кинул беглый взгляд на Кая, — За Кая! — закончил свою громкую речь Данте и, улыбаясь и пристально, но не проницаемо смотря Каю глаза в глаза, чуть приподнял свой бокал, а после сделал глоток, переведя взгляд и бегло оглядев всех собравшихся. Демоны разобрали бокалы с подносов. Раздался звон хрусталя, гул и выкрики «За Кая!» — За тебя, брат, — прошептал Доминик, посмотрев исподлобья на Кая. Валентин поддержал, кивнув. — Ты молодец, Кай, так держать, — тихо сказал Данте, обращаясь лично к нему. Кай почему-то чувствовал себя неуютно, будто не в своей тарелке. Никогда прежде он не ощущал такого напряжения, будучи рядом с Данте, но теперь тот прямо-таки сочился чем-то ядовитым. В ответ на похвалу Кай лишь кивнул, умело скрывая нарастающее напряжение. Громкие слова Данте произвели на Кая обратный эффект — от самого владыки и от его пламенной речи, на деле, веяло могильным холодом. Каю вдруг подумалось, что Данте сказал все это, потому что должен был, просто не имея права поступить иначе на виду у своих поданных. Кажется, это заметил только Кай, потому что все остальные были воодушевлены словами владыки и выглядели безмятежно. Атмосфера в обществе вообще была просто прекрасной как никогда, все были веселыми и непринужденными, а вокруг них с Данте словно концентрировался весь негатив — еще чуть-чуть и полетят искры. Но, может, ему это просто чудится. Они встретились взглядами вновь, и в глазах владыки, будто в подтверждение своим догадкам, Кай не увидел тех эмоций, что тот показывал на публику — ни намека на радость или какие-либо другие положительные эмоции, в нем лишь непроглядная пелена непонятных мыслей и соображений, вряд ли подразумевающих под собой что-то хорошее. Кай насторожился еще сильнее, но спрашивать об этом не стал, потому что слишком хорошо знал Данте и не был так наивен, надеясь, что тот ему откроется. Если вдруг окажется, что замечания Кая — это не паранойя, и Данте действительно точит зуб, то, когда придет время, тот непременно сделает свой ход. Нужно просто быть готовым дать достойный ответ. Из сгущающихся хмурых мыслей Кая вывела слабая улыбка Данте. При этом в глаза владыки сохранялась все та же ледяная отстраненность. Данте похлопал воспитанника по плечу и отошел… Кай тут же ощутил заметное облегчение, словно гора с плеч. Распущенные волосы Данте при его развороте порхнули около лица Кая. Очень слабо, предупреждающе, но все же уловимо порхнуло угрозой. Кай не долго был пленником непонимания происходящего и давящих на череп своим напором размышлений, потому что через пару минут Байрон увлек его в свое окружение. Кай присел в кресло подле Байрона, место рядом с котором лично для «героя сегодняшней ночи» любезно было освобождено Леоном. Подавляющее большинство из круга общения Байрона — это одни из самых древних, и потому наиболее сильных и влиятельных высших. На данный момент они, за исключением еще двух завсегдатаях, собрались привычным составом и вели беседу, цепь повествования которой прервалась в то же мгновенье, как в непосредственной близости появился Кай — сегодня он был в центре внимания, а пустой разговор может быть запросто отложен до завтрашней ночи. — Как это эгоистично с твоей стороны, Байрон, украсть у всех возможность побеседовать с Каем, уведя его из эпицентра сплетен в наш тихий уголок… Тем самым ты лишил других шанса узнать подробности вопиющей ночи непосредственно из его уст, но… я благодарна тебе, ведь, именно благодаря тебе, это можем сделать мы, — хихикнула Лилит, одна из близких подруг Байрона. — Этот мир так несправедлив, — раздался голос позади нее. Лилит обернулась и не сдержала улыбки: — Ох, Рафаэль, Перси, а мы гадали, куда вы запропастились. — Неотложные дела, дорогая. Двое высших опустились на диван. — Позволь уточнить одну вещь, Кай, — начал Байрон, чуть поддавшись вперед к собеседнику, — как ты без ведома владыки, точнее, без его непосредственного приказа низшим, смог самостоятельно руководить ими?.. — Я… не знаю. Ситуация принуждала к быстрому принятию решений и претворению их в жизнь, так что я даже не задумывался об этом в тот момент, но теперь… — он попытался найти логическое объяснение произошедшему, помедлил с ответом, — Я не могу ответить на твой вопрос, Байрон. Тот понимающе кивнул, но задумчивый взгляд оторвал не сразу… — Кай, — серьезно начал Перси, — позволь мне лично выразить свое восхищение тебе: ты хорошо показал себя в такой… — он задумался, подбирая подходящие слова, — неожиданной ситуации. — Поддерживаю Перси. Ты доказал преданность своим братьям. После произошедшего сомнений в твоем достоинстве не остается вовсе. Ты благородный вечный… Вечный чести! На тебя действительно можно положиться, а это много стоит… — Я не думала, что из тебя выйдет что-то путное, — неожиданно вмешалась Миранда, перебив Перси и обратив на себя пристальное внимание всей компании. Слова давались ей с трудом, демонице приходилось подбирать их, но все же Миранда решила, что произнести вслух свои умозаключения необходимо. Смотреть же Каю в глаза она не стала. Миранда, колыхая кровь в бокале, задумчиво наблюдала за вздыманием волн алой жидкости: — … но вынуждена признать, что я ошиблась в тебе, — только теперь Миранда взглянула на Кая исподлобья, который слушал ее, чуть напрягшись, — и, видимо, принести свои извинения за несправедливость суждений в твой адрес. Байрон вскинул брови. Слова Миранды были для него не то что бы неожиданным — ошеломляющим. Никогда раньше высшая не признавала своих ошибок вслух и уж тем более не просила извинений — это выше ее достоинства. Для Миранды было типично до последнего стоять на своем, даже если она была неправа, а в случае чего, когда выбора не оставалось, — гордо капитулировать, презрительно хмыкнув и вздернув нос. Несговорчивость Миранды была известна всем вечным без исключения, и потому произнесенные ею слова также произвели на них соответствующий эффект. — Миранда, не стоит — твои извинения вовсе ни к чему. Это было твое мнение обо мне, и ты имеешь на него право, но я искренне рад, что я вырос в твоих глазах и ты изменила его в лучшую сторону. Благодарю. Кай кивнул, и Миранда — в ответ. — Но, друзья, я, право, не понимаю, за что мне столько чести: я поступил так, как должен был. Без тени сомнения. И я повторю, что я убежден, что любой сделал бы то же, будь он на моем месте — ни один вечный не бросил бы другого в беде, обрекая на верную смерть, и не оставил сию неслыханную дерзость, нет, даже не «дерзость», а преступление безнаказанным. У людей, видимо, плохая память и им нужно постоянно напоминать об их несостоятельности и ставить на место… Что я и сделал. Мери от смеха чуть прыснула. Байрон успел прикрыть рот рукой. То же сделали и некоторые другие, остальные же улыбнулись уголками губ и скосили глаза в другую сторону. Такая реакция удивила Кая. Он нахмурился, посмотрел на Байрона, потребовав объяснений: — Я сказал нечто смешное? Что вызвало на ваших лицах усмешки? — Прости, Кай, не злись, — по-доброму сказала Мери, откашлялась и сделала глоток из своего бокала. — Кай, в этом смехе не было злого умысла, будь уверен, и если мы обидели тебя, то извини нашу бестактность, — в том же тоне, улыбаясь и смотря по-отцовски, так, как старшие смотрят на ребенка, что хочет познать аспекты взрослой жизни, но еще не дорос, сказал Байрон, нагнувшись к Каю и положив руку ему на плечо, — мы не хотели. Ты просто слишком молод и неопытен… Не совсем понимаешь, как устроен этот мир и насколько он жесток. Но именно это делает тебя более достойным, чем мы все… Мы за столько лет жизни прогнили, как бы это не было печально признавать, стали ушлы и алчны, но ты еще не стал жертвой этих пороков. Пока что, — он выделил последние слова и многозначительно посмотрел на Кая, а потом снова продолжил будничным голосом, — Возможно, с тобой этого и не произойдет… Знай, все в твоих руках. Ты волен самостоятельно выбирать свою судьбу… Именно эту свободу все желают, но не многие обретают, однако наша сущность вечных позволяет заполучить ее и, следовательно, распоряжаться по нашему разумению… Так что прими все эти похвалы — ты их достоин… И поразмысли на досуге над тем, что я сказал. Байрон похлопал Кая по плечу и выпрямился. Кай выгнул бровь, но ничего не ответил. Он непременно последует совету Байрона и сделает соответствующие выводы. — Итак, Кай, как там твоя смертная? — легко перевела тему Мери. — Спит без задних ног, — так же просто ответил Кай, решив не напрягаться и не портить себе вечер, — Я ее… — он запнулся, подбирая слово, — утомил. — Нет, ну безобразник, — засмеялась Мери. Кай тоже заулыбался. — Что за смертная? — заинтересовалась Констанция — демоница подле Мери и по совместительству ее любовница. — С устроенного Каем забоя. Миловидная такая… просто сладкая клубничка. — У меня не на шутку разыгралось воображение, — вклинился в разговор Рафаэль, который до того лишь внимательно слушал, — не смея сомневаться во вкусе Мери ни на секунду, смею предположить, что девчонка действительна хороша… — Ох, Мери в этом просто мастер — без труда опередит все самое лучшее, чего бы не касалось дело, — с гордостью подтвердила Констанция, многозначительно переглянувшись со своей подругой. — Кхм, так вот… — продолжил Рафаэль, кашлянув в руку, — я бы тоже хотел взглянуть на эту смертную, если это возможно. Кай, одолжишь на одну ночку? Обещаю, что верну живой. На лице Кая изобразилась неопределенная эмоция — что-то среднее между отвращением и злостью. От одной мысли, что его Алессы будет касаться кто-то, кроме него, внутри поднималась волна протеста и негодования. Кай не желал делиться своей находкой с кем бы то ни было, как ребенок любимой игрушкой. Алесса принадлежала ему и только ему, и из рук он выпускать свое сокровище вовсе не собирался. Желание Кая обладать этой девушкой было эгоистичным и безграничным. — Кай, что за выражение лица? — Мери шутливо сощурилась, как бы приглядываясь, — Ты что, ревнуешь? Она улыбнулась. Кай был действительно заметно напряжен, даже на скулах заходили желваки. Он испепелял Рафаэля взглядом, и тот уже пожалел, что попросил. — Ревновать — это абсолютно нормально, — заступился за Кая Байрон, разрушая тем самым повисшее напряжение, — я тоже не люблю, когда мое трогают без разрешения, — он выделил слово «мое», — и я говорю не только об осязаемых вещах. — Полностью поддерживаю Байрона, — задорно поддержала Констанция и ловко перевела тему, — вот помню шесть веков назад со мной приключилось следующее… Далее вечер прошел без эксцессов, в спокойной, приятной обстановке, располагающей к веселой, дружеской беседе. Кай вернулся в свои покои ближе к утру. Он зашел тихо, бесшумно открыл и закрыл дверь, но вскоре понял, что его аккуратность излишня: — Не притворяйся. Я знаю, что ты не спишь. Алесса, спрятавшаяся под одеялом чуть ли не с головой, вздрогнула всем телом. Когда Кай уходил, девушка действительно заснула, но сон тот был беспокойным. Слишком много потрясений выпало на юный организм, и этот небольшой отдых был необходим, чтобы не сойти с ума. Алесса проспала два часа, видя кошмары, затем проснулась в поту и с тяжелой головой. Благо, в одиночестве. Проворочавшись двадцать минут, снова провалилась в сон, как в черную бездну — без мучительных сновидений, но уже через час вновь проснулась и больше заснуть не смогла, и потому просто лежала, свернувшись калачиком, одна в этой огромной кровати, пожираемая собственным тревожными мыслями. Неизвестность пугала Алессу. Девушке оставалось лишь ждать этого серебрянноволосого демона, что вынесет приговор, став для нее одновременно и судьей, и палачом… Перина рядом с ней промялась — Кай сел почти у изголовья кровати. Он осторожным движением чуть отогнул одеяло, чтобы была возможность увидеть лицо Алессы. Она, потерянно смотря ему прямо в глаза, дрожала, словно маленький кролик, пойманный огромным удавов. — Никогда не ври мне. Поняла? Алесса моргнула, выглядывая из-под черных волос. Тело ее не слушалось, а слова застряли где-то в груди. — Ты меня боишься? Кай убрал непослушный локон, и теперь беспрепятственно смотрел ей в глаза. Алесса кивнула. — Я не обижу тебя, обещаю. И никому не дам в обиду, ведь я сказал, что ты принадлежишь только мне, помнишь? Он специально задавал наводящие вопросы, чтобы смягчить обстановку, разговорить. Приручить. — Помню, — прохрипела Алесса в ответ. Они замолчали. Она смущенно отвела глаза и тихо спросила: — Как ваше имя… господин? — Кай, — он был приятно удивлен, потому не сдержал слабой улыбки, — Меня зовут Кай. Алесса постепенно привыкала к Каю. Поначалу она боялась его, говорила лишь по необходимости обрывками фраз и короткими «да», «нет». Эти несколько дней она наблюдала, боязливо ловя каждое движение хищника рядом с собой. Кай ловко делал вид, что не замечает этого, был легким в общении и непринужденным в поведении. Он очень не хотел спугнуть Алессу, поэтому был аккуратен, и каждый его шаг по сокращению дистанции между ними был продуман. Кай рассказывал ей о местном обществе, Алесса — сначала просто слушала, а затем начала задавать наводящие вопросы и поддерживать беседы на темы, задаваемые самим Каем, а после и того больше — заводить разговоры сама и рассказывать о культуре и жизни людей вообще: о музыке, танцах, книгах, праздниках, развлечениях, быте — обо всем на свете, кроме одного — она ни одним словом не обмолвилась о своей семье. Кай, обратив на это внимание, тактично избегал этой темы, справедливо предполагая, что, когда придет время, Алесса поведает ему и об этом. Они много разговаривали. Алесса танцевала для него, пела — тоже для него. Они делили одно ложе по несколько раз на дню. Кай не отпускал ее от себя, безвылазно поселив в своих покоях. Ни один демон до того еще ни разу не держал человека так близко к себе. Кай очень привык к Алессе, а она — к нему. Больше Алесса не чувствовала себя в опасности. Она доверяла Каю. Границы с каждым днем, проведенным вместе, будто стирались, а ведь их было так много — начиная с социального статуса и заканчивая самой сущностью — они были совсем разные и даже не совместимые, поэтому преодолеть пропасть окончательно не представлялось возможным. Ярчайшим доказательством тому служило обращение Алессы к Каю — она не звала его по имени, как делают равные, а всегда, без исключения, обращалась на «вы» и добавляла «господин». Но было кое-что еще, что нарушало неожиданно воцарившуюся гармонию между человеком и демоном — тот факт, что Кай на прямую виноват в смерти отца Алессы. Первые несколько дней ей было очень тяжело преодолеть ненависть к нему. Кай легко читал в ее взгляде презрение, но вскоре он заметил, что тот начал смягчаться. Алесса, оставаясь одна по ночам — Кай не пропускал вечера в кругу аристократов, где его положение значительно возросло после произошедшего и к нему стали уважительно относиться за дело, а не за то, что он «мальчишка Данте» — много думала. Она перебирала все аргументы «за» и «против». Доброе отношение Кая к ней Алессу очень подкупало и располагало к себе. В итоге Алесса пришла к выводу, что Кай не мог поступить иначе — он высший, а ее отец — мятежник, вздумавший перечить установленным порядкам. Людям действительно не остается ничего, кроме как раболепно пресмыкаться перед высшими существами, как бы прискорбно это не звучало. Для того, чтобы восстать, нужна хорошая стратегия — у ее отца таковой не было, за что тот и поплатился. Если бы даже не было всех этих демонов и порабощения, и одни люди продолжали главенствовать над другими, то в этом случае, если бы кто-либо затеял сместить действующую власть и провалился бы в своей затее, он бы так же был немедленно казнен, так что, получается, ничего сверхужасного и непримиримого Кай не сделал. Он поступил так, как всегда поступают те, в чьих руках сосредоточена власть. В этом случае между демонами и людьми нет различий. Алесса не знала, как правильно назвать свое решение: вероятно, она все же не простила Кая за то, что он сделал, но приняла это и поняла. Было еще кое-что, что очень ее беспокоило. Алесса, хоть уже и не так боялась Кая, все же не смела просить у него что-либо. И это понятно, ведь она отнюдь не в том положении. Но неведение очень тяготило, мучило и в итоге стало просто невыносимым, и она решилась на разговор. Кай вернулся привычно под утро в приподнятом настроении. Алесса не спала всю ночь, ждала его, нервно выламывая руки и подбирая слова. Она тут же соскочила с широкого подоконника, на котором сидела, стоило только двери открыться и появиться на ее пороге Каю. — Доброй ночи, господин, я ждала вас — не ложилась. Беспокойство на ее лице он заметил сразу, хотя девушка попыталась это скрыть за болезненной улыбкой. Вечный насторожился, но спрашивать ничего не стал. Алесса подскочила к нему, тут же снимая с Кая белое аби с серебряной вышивкой. Кай предпочитал одежду светлых цветов, в особенности — белую. — Как ваш вечер? — Отлично, благодарю. Кай сел за туалетный столик. Алесса подошла сзади и развязала ленту, стягивающую волосы Кая в хвост. Алесса принялась расчёсывать их, кое-как совладая со своими дрожащими и немеющими от страха руками. Кай смотрел в зеркало и ждал, пока Алесса поднимет на него свой взгляд, но она избегала этого всеми правдами и неправдами, с напускным интересом смотря на серебряные волосы. Кая начинала бесить эта молчанка. Девчонка определенно что-то недоговаривала. — О чем ты хочешь поговорить? — нетерпеливо спросил он. Алесса дрогнула, тут же замерла. Она посмотрела в зеркало и встретилась с хмурым, ожидающим взглядом Кая. Алесса тяжело выдохнула, после чего глубоко вздохнула, пытаясь успокоить трепещущее сердце и набираясь смелости. Она обошла Кая, положила расчёску на туалетный столик, а сама присела напротив него на колени. Алесса, превозмогая себя, посмотрела на него снизу вверх. Кай же ждал объяснений, но терпение его было отнюдь не бесконечным, и оно таяло в геометрической прогрессии. — Господин, — надорванным голосом начала она, подбирая слова с нуля, потому что заготовленная речь вылетела из головы от волнения, — я… знаю, что не могу… не имею права просить у вас что-либо и пользоваться вашими великодушием и благосклонностью ко мне, вы и так слишком добры, но я… больше не могу так. Неизвестность терзает мое сердце, — она сжала в кулак платье и проглотила подступивший ком, — Господин… Помните ту ночь, когда мы повстречались впервые? Кай внимательно слушал, не перебивал, но не знал, к чему она ведет. Алесса говорила со слезами на глазах, иногда заикаясь, но зрительный контакт не разрывала. — … помните ли вы, что тогда со мной был юноша?.. Каю вдруг сперло горло. Конечно помнит, как он мог забыть. Эта встреча не сотрется из его памяти даже спустя несколько веков. Так Кай и думал… Ее сердце уже принадлежало тому мальчишке… Но в ту же секунду Кай решил, что не допустит их счастливого воссоединения и сделает все, что потребуется, чтобы все ее мысли были только о нем одном, и сердце ее принадлежало только ему. Кай хотел стать для нее всем… чтобы она жила ради него и дышала им. — … я не знаю, сколько дней уже прошло и как давно… я здесь… Я не знаю, что с ним… И это мучает меня, господин. — И что ты хочешь? — довольно резко спросил он. В голосе Кая отчетливо слышалась сталь. Он смотрел на Алессу пустым взглядом, в то время как ее глаза застилали слезы, но она была не намерена отступать. — Возможно ли мне увидеться с ним?.. — его глаза устрашающе сверкнули, и Алесса тут же смягчила просьбу, — Или хотя бы узнать, что с ним стало?.. Прошу вас, господин… Я даже не знаю, жив ли он… Его имя Гленн и… Кай продолжал безучастно смотреть на Алессу, думая. По ее щекам потекли слезы, а в глазах читалась мольба. — Хорошо, я узнаю, что с ним. Губы Алессы дрогнули в улыбке. — Благодарю, господин! Вы так милосердны и щедры! Простите, простите мне мою дерзость! Девушка упала ему в ноги и, не задумываясь, поцеловала сапог, а затем вновь подняла голову и встретилась с Каем взглядом. Он ждал чего-то. Алесса, продолжая смотреть ему прямо в глаза, как зачарованная, потянулась к пуговицам на его кюлотах… — Николас, добрый день! Кай, постучав, но не дождавшись ответа, зашел в покои Николаса — демона, что был ответственен за угощение на ночных пиршествах демонов. — Кай, здравствуй, твой визит ко мне… довольно неожиданный, — он был удивлен. — А причина еще более неожиданная, но ты выслушай. — Конечно, Кай, присаживайся, — Николас засуетился и указал гостю на кресло, — выпьешь? — Нет, благодарю. Я не задержу тебя надолго. — Ты бы и не задержал меня. Я всегда рад тебя видеть… Так что ты хотел? — Я хотел бы сделать персональный заказ на мальчика. — Я слушаю. — Его имя — Гленн. Он присоединился к числу прислуги недавно. Я выяснил, что он работает на конюшнях. — Конечно, Кай, как пожелаешь. Полностью обескровить и передать все бутылки тебе? — Нет, не стоит. Мне только одну бутылку, остальное — подай в качестве угощения на сегодняшнем вечере. Я же не сильно нарушу твой порядок блюд своей просьбой? — Конечно нет. Другие проживут на один день больше, чем я им отвел — вот и все, — Николас пожал плечами и улыбнулся, — Будет сделано, Кай. Не сомневайся. Кай кивнул и удалился. Он вернулся в покои ближе к вечеру. Алесса сидела на кровати, опустив голову. Ее пустой взгляд обращен на собственные руки, мысли простирались непостижимо далеко. Когда она услышала звук открывающейся двери, то вздрогнула, выйдя из транса. — Господин? Она посмотрела на него глазами, полными надежды. Но блеск в них угас тут же, как только она увидела, с каким выражением лица зашел Кай. Он закрыл дверь без рук, облокотившись и подтолкнув спиной, поднял на Алессу взгляд. Кай казался печальным. Но лишь казался. Это всего лишь прекрасная актерская игра. — Мне жаль, Алесса… — тихо сказал он надломанным голосом. Она тут же изменилась в лице. Слов более не потребовалось. По щекам солеными ручьями потекли слезы, срываясь с подбородка. Алесса спрятала лицо в ладони. Она плакала навзрыд. Одна. Она осталась совсем одна. Кай подошел к ней, опустился на корточки. Ее маленькие плечики дрожали от неконтролируемых рыданий. Они спирали грудь, вырываясь наружу хрипами. — Ты… любила его? — глухо спросил Кай. Можно было бы подумать, что причина этой тяжести в голосе — это сострадание, душевная боль за другого, но это было отнюдь не так. Этот ком был вызван эгоистичным желанием Кая целиком и полностью обладать жизнью и душой этой девушки и нежеланием признавать, что мир не крутится вокруг него. Задавая вопрос, он знал, какой ответ получит. И он его получил. Алесса убрала руки от лица и посмотрела на Кая. Она ответила ему на выдохе, громче, чем хотела, потому что слова вырвались сдавленным от отчаяния криком: — Да… Гленн… он… он… был моим братом, как я могла не любить его?.. — Алесса заикалась, задыхаясь от рыданий. На лице Кая замерло удивление. Все это время он думал, что Гленн — ее молодой человек… Она, вся раскрасневшаяся, смотрела в его глаза, но гордые льды не плакали, а оставались непостижимы дня нее. Алесса не знала и никогда не узнает о том, что сделал Кай. На самом деле, льды были непреклонны и глухи. Кай ни на секунду не пожалел, что поступил именно так. Пусть он и ошибся в своих предположениях о роли этого юноши в жизни Алессы, все же она любила его — в этом Кай был бесконечно прав, а это значит, что Гленн занимал значительную часть в ее сердце, в котором, по его эгоистичной прихоти, место есть только для одного — для самого Кая. Кай без особого труда добился того, чего так желал: у нее не осталось в жизни никого… кроме него. Алесса в порыве чувств соскользнула с кровати прямо ему в объятия, обхватив руками шею и уткнувшись носом в его плечо, и вновь заплакала. Кай обнял ее в ответ. Он подарит ей утешение, ведь он единственный, кто на это способен. Единственный.