Was it a dream?

      Анастасия Дмитриевна оказалась прекраснейшим человеком. Молодая, лет двадцати – двадцати пяти, с длинными, до пояса, прямыми и очень светлыми, почти белыми волосами, с огромными карими глазами, с длиннющими ресницами – ну просто куколка. Взглянув на нее в первый раз, я слегка разочаровалась, ибо решила, что она просто глупая блондинка, но следующие три часа занятий с ней переубедили меня.       Сперва она провела со мной небольшой вводный тест с целью определить уровень моих способностей. Когда же выяснилось, что мои знания – убывающая геометрическая прогрессия, стремящаяся к нулю, Анастасия Дмитриевна не расстроилась, а лишь весело сказала, что мне есть над чем работать. В общем, я даже почти не чувствовала себя дном.       Она велела называть себя Настей, и первые полчаса я жутко смущалась, ибо ощущала себя рядом с ней совсем малявкой. Но потом я немного расслабилась, и тогда наше занятие стало легче и уютнее.       В общем, репетитор мне понравилась. Мы договорились, что я буду приходить к ней три раза в неделю – по вторникам, четвергам и субботам, в пять вечера, а заниматься мы будем три часа, и меня это вполне устроило. Честно говоря, я согласна была ходить к ней хоть каждый день – лишь бы поскорее выучить этот чертов английский хотя бы на элементарном уровне и не чувствовать себя так ущербно рядом с Джоном.       Кстати о Джоне. Воспоминания о нем заставили меня смутиться и покраснеть. Кажется, он очень понравился моему отцу, и они нашли с ним общий язык. Я плохо себе представляю, о чем они там чирикали по-английски за ужином, но мне было при этом крайне неловко, и я все время боялась, чтобы папа не ляпнул чего-нибудь лишнего и ненужного, или чего-нибудь компрометирующего. Не то чтобы Джон мог меня как-то подставить или еще что-нибудь такое – просто я и так была не в своей тарелке, не хотелось еще ощущать дополнительное смущение.       На следующий день Джон вел себя как ни в чем ни бывало – все так же непринужденно сел рядом со мной и украл у меня наушник, а я стеснялась даже глаза на него поднять. Знакомство с отцом было чем-то, пожалуй, даже чересчур интимным для меня. И теперь я даже не знала, как классифицировать наши отношения.       Джон уже больше не спрашивал у меня, можно ли ему меня проводить. Это было само собой разумеющимся – стоило прозвенеть звонку с последнего урока, как он забирал у меня сумку, поднимал мой и свой стулья и помогал мне одеться, а затем провожал до самой квартиры. Иногда он оставался на чай, и тогда мы с ним болтали – мой уровень английского уже буквально за пару занятий у Насти сильно поднялся, и хоть я еще не очень хорошо связывала слова в предложения, фразы Джона я понимала, и это не могло не радовать.       Однако дальше этого наши отношения не заходили. Он провожал меня домой, мы пили чай, иногда гуляли по городу и ели мороженое, и меня все устраивало, пока однажды…       Была уже середина мая. Жара стояла невыносимая, и я по-тихому сходила с ума, страдая от необходимости носить шорты, а также мечтала о скорейшем наступлении июня, чтобы уехать с отцом куда-нибудь в страны Скандинавии, где солнце не плавит асфальт, а я смогу снова надевать любимые черные джинсы. Мне было все равно, куда ехать – лишь бы подальше из этой духовки. Снег – о да, вот то, за что я действительно готова была сейчас заплатить любую цену.       Зная об этом, Джон водил меня на каток. На коньках я кататься не умела, но само здание с ледяной ареной приносило мне умиротворение. Там я не изнывала от жары и могла абсолютно оправданно закрывать все возможные части своего тела. Джон же учил меня кататься на коньках, и хотя получалось это у него с трудом, он не сдавался. И вот в один прекрасный день он отпустил мою руку – и я поехала по льду сама. Сперва я толком не поняла, что случилось, но осознав, что Джона нет рядом, едва не зарылась носом об лед. Однако я успела вовремя восстановить равновесие – и счастью моему не было предела. Я еду! По льду! На коньках! Сама!       В тот день мы пробыли на катке дольше обычного. Осознав радость катания на коньках, я не захотела оттуда уходить так быстро, едва только научившись кататься. Джону пришлось буквально за уши вытаскивать меня с арены, и я при этом сопротивлялась, как могла.       После сеанса Джон повел меня в кафе рядом с катком – надо же отметить такое событие. Мы заказали большую пиццу с сыром, а также по большой чашке кофе и по кусочку чизкейка, и вместе все это уплели под пронизывающие песни певицы. Атмосфера в этом кафе была невероятно уютная, прямо-таки домашняя, а живая музыка придавала ему особое очарование, и для себя я решила, что это одно из лучших заведений, в котором я когда-либо бывала.       Пианист мягко перебирал длинными тонкими пальцами клавиши роскошного черного рояля, сверкающего отполированными боками в чуть приглушенном свете, а невысокая смуглая афроамериканка с курчавыми темными волосами томно мурлыкала что-то нерусское в микрофон. На столе мягко потрескивала одна-единственная толстая белая свеча, и огонек ее слабо подрагивал от воздушных потоков то и дело снующей туда-сюда официантки. Особого света или тепла от нее не исходило, но она придавала атмосфере еще больше уюта и даже какого-то… интима, что ли.       При мысли об этом я смущенно поежилась и украдкой взглянула на Джона, чтобы посмотреть, подумал ли он о том же. Он заметил мой взгляд и улыбнулся мне, чуть прикрыв глаза, от чего его улыбка стала таинственной, как у задумавшего шалость кота. От этой мысли я хихикнула, а Джон вопросительно приподнял брови, словно спрашивая, в чем дело. Я покачала головой, но на губах моих осталась усмешка.       Пицца давно была съедена, а вторая чашка кофе почти допита, но уходить из кафе нам не хотелось. В какой-то момент, который я пропустила, моя ладонь оказалась в ладони Джона с переплетенными пальцами, но отдергивать руку я не стала. Это придало ему смелости, и он крепче сжал пальцы, словно боялся меня отпустить. Удивленная этим, я подняла на него взгляд и… Стоило мне только заглянуть в его чуть раскосые глаза цвета плавленого шоколада, как меня затопила волна бесконечной нежности.       Оно и понятно, раз уж я начала сравнивать его глаза с шоколадом. Ада, Ада, что ты творишь? С каких пор это ты стала ванильной тп?       Мой внутренний голос на пару с разумом завывал от злости, но сердце послало их прогуляться лесочком и восторженно участило ритм биения. А я все не могла оторвать взгляда от глаз Джона. В приглушенном свете кафе его зрачки расширились до невозможного, оставив лишь тоненький ободок радужки, и от этого он казался еще притягательнее.       Не знаю, сколько бы мы так просидели, если бы к нам не подошла официантка. Тоненькая и хрупкая девушка – едва ли она была намного старше меня – откашлялась и, смущенно опустив глаза, напомнила нам о том, что кафе закрывается, и поспешила ретироваться.       Джон взглянул на часы и чертыхнулся:       – Damn! It’s already 11 o’clock. You should already be at home. Your dad won’t be happy that you have been delayed so late. I should take you to home. (*Черт! Уже 11 часов. Ты должна быть уже дома. Твой папа вряд ли будет счастлив, что ты так поздно задержалась. Я проведу тебя до дома*)       Англичанин расплатился, оставил официантке чаевые, и мы ушли. Джон настаивал на такси, но я заверила его, что папа сегодня в ночную смену, а потому мы можем прогуляться до моего дома пешком по набережной. За почти два месяца занятий с репетитором мой английский сильно улучшился, и общаться с Джоном стало намного проще.       Он немного поворчал, но согласился пройтись. Мы шли неторопливо, и я действительно наслаждалась вечером. Жара спала, и осталась лишь приятная ночная прохлада, свойственная летним ночам. От реки сильно пахло водой, а ветерок с другого берега приятно развевал мои волосы. Я, кстати, так и не согласилась перекрасить их в «человеческий цвет», как ни настаивал папа, и сейчас мои черные кончики практически терялись во тьме. Фонари на набережной светили через один, выхватывая из темноты мягкие светлые пятачки, и это мне тоже нравилось. Они не слепили глаз, но в то же время света было вполне достаточно, чтобы разглядеть дорогу впереди себя.       По пути мы почти не говорили. Да и что было говорить? Мне было достаточно того, что при выходе из кафе Джон снова взял меня за руку, от чего меня бросило в жар, и не отпускал ее на протяжении всей нашей дороги. Стыдно было себе в этом признаваться, но я боялась момента, когда ему придется все-таки отпустить ее.       Однако все хорошее когда-нибудь заканчивается. Как мы не медлили, мой дом все равно показался из-за поворота.       У подъезда мы остановились и повернулись друг к другу лицом, продолжая держаться за руки. Пару минут я просто молча разглядывала лицо Джона, еще более прекрасное в темноте. Лунный свет выгодно оттенял его скулы, отчего он казался почти что высеченным из мрамора, и я, не удержавшись, подняла руку и медленно провела кончиками пальцев по его щеке. Джон тоже поднял руку и накрыл мою ладонь своей, задерживая ее в таком положении на своей щеке. Еще пару секунд мы, не произнося ни слова, смотрели друг на друга, а потом…