Was it a dream?

      Пока я поднималась по лестнице в свою квартиру, внутри меня происходило нечто невообразимое. Ждать лифта было слишком долго и лень, к тому же, мне казалось, что сейчас я готова свернуть горы, а потому я пошла на восьмой этаж пешком.       Мысли мелькали в голове обрывками, надолго в ней не задерживаясь, а едва появившись, тут же исчезали; в животе творился такой же сумбур. Бабочки изнутри щекотали меня своими невесомыми крылышками и просились наружу, и я бы сейчас запела, если бы меня не остановил здравый голос разума, ехидно напомнивший мне о том, что сейчас уже ночь и что соседи вряд ли будут рады такому полуночному концерту.       Я даже не заметила, как преодолела восемь этажей и ничуть не запыхалась. Ни о чем не подозревая, я вошла в свою квартиру, разулась в темноте, не потрудившись щелкнуть выключателем, и только хотела пройти в свою комнату, как у меня над головой вспыхнул свет.       Я инстинктивно зажмурилась и приложила ладонь к глазам, спасая их от слишком яркого после полумрака освещения. Пары секунд хватило, чтобы привыкнуть к свету, и я убрала руку, а после секундной заминки поняла, что передо мной стоит папа и смотрит на меня суровым взглядом.       Застыв на месте, я молчала и тупо глядела на отца. Все слова, как назло, выветрились из головы, и сейчас в ней было абсолютно пусто, а потому я ждала, пока папа начнет разговор. Но он тоже не произносил ни слова, и наше неловкое молчание затягивалось.       – Эм… Привет, пап. – Откашлявшись, я первая нарушила тишину.       – И где Вы шлялись, мадам? – с места в карьер начал отец.       – Пап, ты главное не волнуйся. – Я постаралась изобразить беззаботную улыбку, хотя, судя по моим ощущениям, у меня вышло что-то похожее скорее на оскал гиены.       – Да, папуль, я просто провела целый день неизвестно где, вернулась во втором часу ночи, не предупредила тебя, и ничего, что ты сидел дома, переживал и хотел уже начать обзванивать больницы. Ты главное не волнуйся! – саркастически ухмыльнулся папа.       – Я думала, что ты в ночную смену, – попыталась было сменить тему я, но этим только больше его разозлила.       – А, то есть если я в ночную смену, то можно возвращаться домой черт знает во сколько, не предупреждая меня о том, где ты будешь! – взвился отец. – И часто у тебя случаются такие загулы, пока меня нет дома? Чего я о тебе не знаю?       – Пап, не кричи, пожалуйста, – тихо попросила я, поморщившись от слишком громкого звука. – Всех соседей перебудишь. Все ведь хорошо. Я дома, живая и невредимая, и со мной все в порядке. Я была с Джоном. Он бы не позволил случиться чему-нибудь плохому со мной.       Услышав о Джоне, отец слегка расслабился, и морщинка у него между бровями разгладилась, но сердитые искорки все еще плясали в его глазах.       – Это не освобождает Вас от ответственности, мисс. Я разберусь с тобой завтра, а сейчас марш спать! И упаси тебя господь проспать завтра к первому уроку.       Я поспешила воспользоваться ситуацией и прошмыгнула к себе в комнату, пока папа не передумал. Захлопнув за собой дверь, я прислонилась к стене и облегченно выдохнула. Ненавижу, когда отец злится на меня. Чувствую себя противно.       Тут в мою голову заползла мысль о том, что случилось несколькими минутами ранее, и в воображении тут же нарисовался усмехающийся Джон. По моему лицу расплылась дурацкая улыбка, и я, глупо хихикнув, в одежде повалилась на застеленную кровать, а через секунду уже сопела в обе дырочки.       Сквозь затуманенные дебри моего сознания до меня доносился какой-то противный громкий звук. Я отмахнулась от него и зарылась носом в подушку, продолжая досматривать чудесный сон с Джоном в главной роли, но звук не отставал. Я упрямо не обращала на него внимания, но он проникал прямо в мозг, разъедая мой прекрасный сон, как растворитель разъедает краску, и в конце концов от моей сладкой дремы ничего не осталось. Я сердито села на постели, пытаясь отыскать источник своей злости.       Взгляд наткнулся на будильник, стоящий на тумбочке у изголовья моей кровати. Пару секунд я тупо смотрела на него, не предпринимая никаких действий, а затем до меня медленно дошло, что это именно он издает этот отвратительный звук. Я протянула руку, чтобы хлопнуть по кнопке и заткнуть его наконец, но на полпути застыла, глядя на циферблат. Еще несколько секунд мой мозг тормозил, а я так и сидела с протянутой рукой, пока цифры на будильнике медленно доходили до моего сознания. В конце концов я поняла, что пытались донести до меня часы, и в ярости так стукнула по кнопке, что будильник обиженно пискнул и замолчал.       Полвосьмого, черт подери! Да я в это время уже должна стоять на остановке!       Такой скорости я еще не видела у себя никогда. За десять минут я успела наскоро приготовить кружку кофе и влить ее в себя, попутно обжечь язык, проглотить пару печенюшек, умыться, одеться и собрать сумку. Глянув на себя в зеркало, я ужаснулась и с грустью осознала, что накраситься в своем обычном стиле уже не успеваю, а потому наскоро провела по ресницам пару раз щеточкой для туши и, закинув в сумку косметичку, обула любимые, хоть уже и слегка потрепанные кеды и пулей вылетела из квартиры.       Несмотря на то, что я проспала, удача сегодня явно была на моей стороне. Мне повезло, что на утреннюю смену папа уходил, когда я еще спала, а посему я не получила от него нагоняй. Стоило мне выйти из дома, как на меня дунул ветер, и я с радостью осознала, что солнца сегодня нет, а по приходе на остановку тут же пришел мой троллейбус и домчал меня до школы за двадцать минут вместо положенных получаса, таким образом, в классе я была ровно за минуту до звонка.       Как ни странно, Джона еще не было. Я не успела толком удивиться этому факту, так как стоило мне сесть на место, как тут же прозвенел звонок, и в класс влетела молоденькая учительница географии.       Наталья Юрьевна, запыхавшись, вывалила на стол кучу каких-то свернутых в трубки листов и попросила мальчиков повесить карты. Несколько парней тут же с охотой подскочили, помогая рыженькой миниатюрной девушке на огромных каблуках дотянуться до верхнего края доски, закрепляя смешными магнитиками-смайликами на доске полушария Земли.       Наталья Юрьевна была совсем еще девочка, только-только после университета, по несчастливому распределению попавшая к таким обалдуям, как мы. Из-за своего низкого роста она казалась нашей ровесницей, если не младше, и со спины она ничем не отличалась от толпы старшеклассников. Даже огромные каблуки, которые ей постоянно приходилось носить, совсем не придавали ей солидности. Напротив, в них она казалась еще более забавной, как трехлетние девочки, влезающие в мамины туфли и пытающиеся выглядеть старше. Наталья Юрьевна делала строгие пучки и высокие взрослые прически, пряча в них свои рыжие волосы, но непослушные локоны постоянно выпадали, завивались колечками, обрамляя ее хорошенькое лицо, и эта небрежность в волосах тоже отбирала у нее несколько лет, делала ее еще моложе. Наталья Юрьевна злилась, огорчалась, страдала, но попытки выглядеть взрослее не оставляла.       Наши мальчики (да и не только наши) с завистью провожали ее взглядами, без стеснения разглядывали ее потрясающую фигурку на уроках, то и дело вызывались помочь ей с чем-нибудь и даже пытались навязаться проводить ее до дома. Наталья Юрьевна смущалась, краснела, одергивала юбку и от попыток ухаживаний упорно отнекивалась. Ей хотелось быть взрослой солидной учительницей, строгой, но справедливой, вызывающей уважение, учительницей, чье слово – закон, учительницей, которую все любят, но знают, что ее лучше не злить. Однако все ее усилия были тщетны, ибо все знали, что вся ее взрослость – напускная, что в душе она мягкий и добрый ангорский котенок, и потому все ее любили, но никто не воспринимал ее всерьез. Оттого и прозвище среди учеников у нее было – Наташка.       Разглядывая Наталью Юрьевну, у которой упала карта, и которая совместными с парнями усилиями пыталась ее поднять, я думала. Мысли мои разбегались в разных направлениях, сталкиваясь друг с другом, падая, исчезая и появляясь вновь, но в основном они крутились вокруг Джона. Куда он подевался? Почему не пришел в школу? Может быть, это моя вина? Может, я его вчера отпугнула, и теперь он не хочет меня видеть? А может быть, с ним что-нибудь случилось, когда он возвращался домой? Господи, да пусть лучше он больше не захочет со мной гулять, только бы с ним все было в порядке!       Напряжение нарастало. Я мастер по накручиванию себя, а потому уже через 10 минут урока сидеть на одном месте стало невыносимо. Мысли о Джоне набирали все более страшные обороты, и я поняла, что еще немного – и я сойду с ума.       – Можно выйти?       Я не сразу сообразила, что взметнувшаяся вверх рука и голос, спрашивающий разрешения выйти, принадлежат мне. Наталья Юрьевна сбилась с объяснения новой темы, и я почувствовала себя неловко, поняв, что перебила ее, но сделанного уже не вернешь. Учительница грустно кивнула, и я выскочила из кабинета как ошпаренная, провожаемая печальным взглядом молоденькой преподавательницы.       Я неслась по коридорам, не разбирая дороги, не думая ни о чем, кроме бега. Мне необходимо было занять себя, чтобы перестать покручивать в голове всевозможные мысли о Джоне, одна страшнее другой, и бег для этого идеально подходил, пусть и по школьным коридорам. Я не заботилась о том, что могу кого-то встретить – сейчас идет урок, а школа у нас, к счастью, большая.       Однако даже в большой школе я умею находить приключения на свою пятую точку. Слишком увлеченная своими мыслями, чтобы следить за дорогой, я со всего разбегу в кого-то врезалась и грохнулась на пол. До моего слуха донеслось сдавленное «ой», принадлежавшее, судя по всему, мне, и удивленный выдох, в чьем авторстве я не была уверена. Спустя секунду я почувствовала сильные руки, которые помогли мне подняться, а еще через пару секунд я увидела его лицо.       – I think you shouldn't run through the corridors during the lessons. You can bump into someone, (*Я думаю, тебе не стоит бегать по коридорам во время уроков. Ты можешь врезаться в кого-нибудь*) – без всяких эмоций произнес Джон, и, отряхнув меня, убрал руки в карманы.       Около минуты я изумленно разглядывала его, потрясенная его безжизненным голосом и безразличным лицом, но эту мысль постепенно вытеснила другая, более радостная – это Джон! Он пришел! С ним все в порядке, он жив и здоров, с ним ничего не случилось!       – Oh, John, I'm so glad you came! (*О, Джон, я так рада, что ты пришел!*)– счастливо выдохнула я, заключая его в объятия.       Мне потребовалось время, чтобы понять, что руки Джона не спешат обнять меня в ответ и по-прежнему прячутся в его карманах. Я отстранилась и с удивлением заглянула ему в лицо, пытаясь отыскать там подсказку, но глаза его были пусты и абсолютно ничего не выражали. Глаза, которые я не далее как вчера вечером сравнила с расплавленным шоколадом, теперь были холодны.       – John? (*Джон?*) – неуверенно позвала его я. – What’s wrong? Are you okay? (*Что случилось? Ты в порядке?*)       – We should return into the class, (*Нам следует вернуться в класс*) – уклонился от ответа парень.       – John, what’s wrong? (*Джон, что случилось?*)– повторила я чуть громче.       – Ada, I’m okay. Everything is okay. I just don't want to see you anymore. I'm sorry. I have the geography now. I have to go. (*Ада, я в порядке. Все нормально. Я просто не хочу тебя больше видеть. Прости. У меня география. Мне нужно идти*)       Сказав это, Джон развернулся и зашагал в сторону кабинета географии, а я осталась стоять на месте, глядя ему вслед, оглушенная его словами.