Beauty and the Beast

             Железо смертельно ранило и лишало жизни. Обычное прикосновение к обнажённой коже лишь обжигало. Борра слышал об этом, но сталкиваться с подобным ему никогда не доводилось. До того дня, когда от железных пуль и оружия, погибло большинство его народа и чуть было не погиб он сам. До того дня, когда он встретил Филиппа.       Сперва принц решил, что тот говорил не всерьёз. Зная каким беспечным мог быть тёмный эльф, он сразу принял это за шутку.       — Я буду в порядке, — заверял его Борра, видя, как юноша вскинул брови, не веря своим ушам.       — Ты хочешь, чтобы я намеренно причинил тебе боль.       Крылатый маг посмотрел на взволнованного принца, который в одних штанах и белой рубахе нараспашку, нервно расхаживал по своей спальне, умудряясь делать это со свойственными лишь ему грацией и величием. Он выглядел раздражённым и уставшим. Филипп был занят весь день и намеревался наконец-то отдохнуть, а не творить нечто безумное. Но кое-кому на это было глубоко плевать.       — Просто сделай это.       От его решительного тона, Филипп замер перед распахнутыми дверьми на балкон. Лучи заходящего солнца сразу же заиграли с его распущенными волосами и Борра поспешно отвёл взгляд, не в силах слишком долго наблюдать за этой неизвестной ему магией.       Стоило принцу взять со стола свой кинжал, который вместе с мечом когда-то давно дал ему отец, тёмный эльф задержал дыхание, наблюдая, как тот ловко повертел им в руке. Оперевшись поясницей о край стола, Филипп перевёл взгляд со своего оружия на колдуна. Он злился и Борра прекрасно ощущал это. Ему нравилось, как тот смотрел на него исподлобья. Усмехнувшись краем губ, маг сделал шаг к принцу Альстеда. Положив ладони по обеим сторонам от Филиппа, он склонился к его лицу, от чего тот невольно выпрямился во весь рост, опуская взгляд на губы тёмного эльфа.       Между ними сверкнуло острие кинжала, на которое упал солнечный свет, и Борра невольно напрягся от вида стали, но отстраняться не стал. Он бы не отстранился, даже если бы принцу вздумалось проткнуть этим кинжалом его сердце. Он доверял Филиппу и прекрасно знал, как тот умело владел холодным оружием. Он доверял свою жизнь этому человеку, зная, что его рука никогда не дрогнет.       Этот честный и бескорыстный юноша ворвался в его жизнь и перевернул всё с ног на голову. Не прилагая никаких усилий, приручил одного из самых горделивых тёмных эльфов. Одного из самых могущественных. Древняя сила струилась по венам колдуна и сверкала золотом в его глазах. Филипп лишь заворожённо наблюдал, чувствуя, что чужое сердце бьётся под ладонью, совсем как собственное — человеческое.       Он знал, что из-за их связи некоторые эльфы отвернулись от Борры, от чего тот сильно переживал, но старался не подавать виду. Принц видел разочарование и обиду, временами проскальзывающую на лице тёмного мага, и мучился от бессилия, понимая, что ничего поделать с этим не мог. Не все были согласны жить мирно с людьми. Только не после того, как те бессердечно уничтожили половину их народа, не оставив ничего. Ему и отцу ещё долго придётся расплачиваться за ошибки королевы.       Но были и те, кому больше хотелось, чтобы война прекратилась. Они уважали и принимали Филиппа, тем более, когда их лидер от любого скверного слова в сторону будущего короля Альстеда, готов был рога всем пообламывать.       Тёмные эльфы, будучи очень чуткими и проницательными, сразу поняли, что у принца было доброе сердце и чистые помыслы. Взгляд синих глаз иногда казался грустным, но улыбка всегда была искренней и добродушной. Казалось бы никто и ничто не сможет этого изменить.       Власть — одно из сильнейших чувств, способных отравить душу человека. Власть, которую давало людям оружие, стала для многих губительной. Железо причиняло боль волшебным существам лишь одним прикосновением. Это было рискованно и от одной только мысли о том, чтобы почувствовать это снова, у тёмного мага туманился рассудок. Тем более если это будет Филипп — самое светлое, что есть в жизни мага. Он просто обязан был достать из благородного принца всё самое тёмное, на что тот был способен, и забрать себе, не причинив вред самому Филиппу. Думая об этом, колдун забыл учесть, что имел дело с человеком, с лёгкостью подвергаемым любым соблазнам.       Потянув за ворот белоснежной рубахи, Борра стянул её с одного плеча принца, попутно целуя покрытую россыпью веснушек загорелую кожу и вдыхая запах своего человека — особенный для него и узнаваемый из тысячи остальных.       — Солнце тебя любит, — произнёс Борра, замечая, как от его слов Филипп наконец-то улыбнулся.       Принц прикрыл глаза, чувствуя горячее дыхание между плечом и шеей. Запустив пальцы в длинные волосы колдуна, юноша скользнул ладонью на затылок, удерживая его от лишних движений. Борра всё равно вздрогнул и зарычал от неожиданности, стоило железному лезвию прижаться к обнажённой коже на груди. Он ощутил, как Филипп напрягся в его руках, взволнованный тем, что сделал.       — Прости, — выдохнул он и провёл пальцами возле образовавшегося ожога, который начал медленно светлеть прямо на глазах.       — Я же сказал, что буду в порядке.       Борра ухмыльнулся, замечая обеспокоенный взгляд Филиппа. В синих глазах стояли слёзы, но тот быстро сморгнул их и, перевернув кинжал остриём вниз, скользнул тыльной стороной ладони вдоль его живота. Рвано выдохнув, тёмный эльф зажмурился и с треском сжал край стола, когда проклятое железо вновь коснулось его кожи прямо над поясом штанов, задерживаясь там чуть дольше прежнего. Дерево по бокам от принца несчастно хрустнуло и надломилось. Филипп успокаивающе коснулся чужой щеки, наблюдая, как черты лица колдуна исказились от боли и наслаждения. Борра ощутил, как его резко бросило в жар, мгновенно охватывая огнём возбуждения.       Раскрыв глаза, он увидел, как принц прижал лезвие кинжала к своим губам и улыбнулся, словно это могло стать преградой. Тёмный маг всё равно склонился к нему, но так и не обжёгся. Ловко отложив оружие в сторону, Филипп ответил на поцелуй, чувствуя, как руки колдуна с силой сжали по бокам его рубаху и рывком прижали к себе. Усадив юношу на полуразрушенный стол, Борра огладил его бёдра и скользнул руками к высоким сапогам, заставляя обхватить себя ногами. Он глухо застонал, почувствовав, как тёплые пальцы Филиппа провели по свежему ожогу и минуя шнуровку, проникли за пояс штанов.       — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — сказал Коналл, вновь замечая свежие шрамы на теле друга.       Борра лишь сильнее нахмурил брови и перекинул волосы на другое плечо, скрывая сильный ожог на шее. Осуждающий взгляд Коналла начинал раздражать. Он понимал, что друг просто волновался за него, но его извечные замечания так же означали, что тот сомневался в нём и его решениях.       — Скоро пройдёт, не переживай.       — Шрамы или твоя зависимость?       Коналл переживал за человека, который их оставил. Он не был уверен, что принцу это по душе, зная, как тот относился к любого рода насилию. Человек не должен мириться с тем, чего делать не хочет. Ему необходимо принимать себя и любить. Когда Филипп поймёт, как это сказалось на нём, то будет уже слишком поздно.       — Не боишься, что когда-нибудь он возненавидит тебя? Или самого себя?       Все знали, что Борра довольно импульсивен и если кто-то смел ему перечить или не соглашался, то тёмный эльф предпочитал всё решать силой. Его друг был полной противоположностью. Коналл был наблюдательным и благоразумным. Он единственный к кому прислушивался Борра, даже если в итоге отрицал это.       Филипп всегда умудрялся смотреть невинно, совершая отнюдь не невинные вещи. Он был юн, любопытен и любил прикосновения. Любил касаться заострённых ушей тёмного эльфа, его заплетённых волос и удлинённых клыков. Любил, когда Борра смотрел на него с теплом и гордостью.       Чем старше становился принц, тем больше поражал колдуна своими решениями. Взгляд всё так же мог быть беззащитным, а мог быть и властным. Синева глаз постепенно становилась холодной, как у его матери. Теперь Филипп был более требовательным и напористым. Касался смелее и с жадностью наблюдал за реакцией. Любил, когда Борра смотрел на него с желанием, даже когда причинял ему боль. Борра смотрел. Чувствовал себя очарованным и соблазнённым, но всё равно оставался всегда рядом, словно ручной зверь короля Альстеда.