Розы падают на гроб Господен

Адиль коротко приобнял Сашу. У Жалелова была рваная рана плеча, чёрные синяки под глазами и взволнованная дрожь: то ли от ситуации, то ли от обезболивающих вперемешку со спидами. Они с Сегой приехали в Пермь, едва закончили операцию. На телефон ответил Макс, молча выслушал сбивчивый рассказ Заразы из реанимации о том, что происходит с Андреем и отключился, видимо, позвонил Сеге и Адилю, и через пять часов те, в крови и боевых костюмах, были в Перми на личном самолете, на котором и доставили Андрея ко врачу, знакомому Адиля, в Москву. Зараза просидел там двое суток на водке с энергетиками. Он был виноват в ситуации, это он — опытный и надежный — должен был защитить Андрея. Он должен был заметить людей Мирона, понять, что Андрею хуже, чем обычно, чтобы не довести до такого. — Где врач? — негромко спросил Сега, забирая у Саши из рук энергетик и делая глоток. — Смотрит результаты флюорографии, — так же ровно ответил Зараза, садясь назад на банкетку напротив палаты. Тут он провёл две ночи, спал сидя, еду в него насильно впихнул Серега. Саша никогда не отличался излишней восприимчивостью и эмоциональностью, но ситуация подкосила его, и весьма неожиданно для остальных. Ещё в Перми в скорой ему заводили сердце, установили пневмоторакс и оценили состояние как «крайне тяжелое». Знакомый Адиля же с Сашей не разговаривал, просто сочувствующие поглядывал, проходя мимо, а миловидные медсёстры, сжалившись, принесли ему полотенца и дали ключ от ординаторской, где стояла кофемашина и чайник. Зараза, правда, ключом так и не воспользовался. — Сань, — Сега осторожно тронул его за плечо, — хватит тут чахнуть, сам же понимаешь, у нас такая работа, пиздец случается. — Я понимаю. Просто… за день до операции Андрей сказал, что это начало конца, и что вернётся он уже другим человеком, а я был невнимателен, не заметил, что ему становится хуже. Надо было вообще не идти. — Прошлое не изменишь, — хмыкнул подошедший врач. — Да и то, что вы бы никуда не пошли, ничего бы не изменило для парня. — Он очнулся? — мгновенно подскочил Саша. — Только что в себя пришёл, но под опиатными обезболивающими. Пойдёмте. Они молча зашли в палату. Саша остановился последним и закрыл дверь. Андрей выглядел отвратительно. Кожа посерела, сосуды в глазах полопались, а вены посинели. Адиль поморщился от того, как сильно состояние Андрея сейчас напоминало состояние Вани. Пиро слабо улыбнулся в приветствие. — Как себя чувствуешь, Андрей? — поинтересовался врач, доставая на свет снимки с рентгена. — Как использованный гондон, — сипло усмехнулся парень. — Трижды использованный. — Аркадий Петрович, рассказывайте, — поторопил Жалелов. — Честно говоря, ничего хорошего я вам не расскажу. У него кризис заболевания спровоцировал пневмоторакс, остановку дыхания, потом остановку сердца… повезло, что спасти успели. Сами посмотрите на флюорографию. На снимке легких чернели уродливые пятна, покрывающие их почти полностью. — Если бы мне его не вы привезли, то я бы подумал, что он вырос на угольной шахте рядом с мусоросжигательным заводом, где жгли токсичные отходы, и дымил лет с двух. Я такого не видел даже у курильщиков с пятидесятилетним стажем. — Диагноз какой у него? — не выдержал Адиль. — Рак. Последняя стадия. — Сколько денег нужно? — мгновенно бросил Жалелов. — Какие у него шансы? — одновременно с ним спросил Сега. — В лечении нет смысла, к сожалению. В его легких нечего лечить, у него нет шансов, — тяжело выдохнул врач. — Мой совет — не мучить его и дать дожить спокойно столько, сколько ему отведено. — Это сколько? — вклинился Зараза. — Был бы он обычным человеком, я бы сказал, что ему осталось жить в пределах одной недели. Но поскольку он из ваших… думаю, месяца полтора-два. Тишина, повисшая в палате, казалась осязаемой. Зараза сжал руки в кулаки, Адиль на секунду потянул руку к карману за сигаретами, но замер, а Сега молча потупил взгляд в пол. Они молчали всего с минуту, но, казалось, целую вечность, после чего Андрей негромко усмехнулся и бросил: — Ну, в принципе, вполне логичный исход для такого, как я. — Чтобы рак так развился, требуется не один год, если бы вы обратили внимание раньше, то шанс мог бы ещё быть, — прокомментировал врач. — Слабо успокаивает то, что это наш проеб, — Зараза оскалился так, что, казалось, сейчас взорвется. — Это не ваш проеб, а мои способности, — коротко поправил Андрей. — Я лечиться не буду, смысла все равно нет, но спасибо вам большое, что спасли мою жизнь ещё на какое-то время. Пиро мягко встал с кровати, сделал пару тяжелых шагов к двери и бросил: — Не стойте так. Поедем домой, я хочу ещё кое-что успеть.

***

— Рома уже распиздел Ване, — односложно бросил Сега, закуривая. — Если Ваня ещё может слушать, конечно. — Теперь понятно, по кому псы выли в видении, — вздохнул Глеб. — Это Локи же частично превращается в волка… — Может освободить Андрея от заданий? Пусть отдохнёт и поживет наконец для себя, — предложил Олег из угла, который занял, избегая ведущей позиции в обсуждении. — Ни в коем случае, — отрезал Макс. — Никто не хочет чувствовать себя инвалидом, даже самые отбитые идиоты в такой ситуации. А Андрей умница, и начнёт себя и без того накручивать со временем. — Все мы перед лицом смерти одинаковые, — хмыкнул Круппов. Андрей отдыхал в собственной комнате, а их импровизированное собрание получилось совершенно случайно: Адиль и Сега и так торчали у себя, отходя после сложных операций, Олег пришёл за объяснениями по новому делу, а Макс объявился за советом по своему розыску бумажек. — Он знает про то, что Ваня в курсе? — Про Локимина он знает, а дальше сам уже догадался, он не дурак, — фыркнул Жалелов. — Он не хочет с ним увидеться… — подал голос Зараза, стоявший в дверях, — перед смертью? — Не знаю, но думаю нет. Они оба этого не выдержат, думаю, Андрей это понимает, — тихо бросил Сега. С выписки Пиро минули всего лишь полные сутки, но мрачное траурное настроение растеклось по офису, словно наглый чёрный мазут. К вымотанному Заразе, взволнованному Максу, мрачному Адилю и растерявшему способность проявлять эмоции Сеге добавились нервный Глеб и Олег, вспомнивший донельзя ясно смерть Англичанина. — Он сказал, что хочет помочь мне с моими документами напоследок, — выдал Лазин, забивая тишину. — Пусть помогает. Дадим ему пожить спокойно, — тихо подтвердил Сега. — Я к Шокку поеду сейчас, так что если пропаду — начинайте искать к утру. Правда, не думаю, что что-то произойдёт, — оповестил Макс, накидывая свой бушлат. «Пропаганда» на Китай-городе в будни была полупустая, но народу все равно скапливалось больше, чем в соседних барах — место было довольно культовое. Максим поехал на метро, дабы не мучиться с парковкой в центре, прошёл пару минут под мелким снежком и занял забронированный столик на крохотном втором этаже-надстройке, где людей не было вообще. — Два виски со льдом, — коротко улыбнулся Макс подошедшему официанту. — Чашку эспрессо и салат с бастурмой, — добавили из-за спины официанта. Хинтер на вид был лет тридцати пяти-сорока, примерно ровесником Мирона, на деле же ему было точно больше девяноста, как, впрочем, и Мирону. Он был покрыт татуировками, брит налысо, а лицо было суровым. — Дмитрий Хинтер, — коротко представился мужчина, усаживаясь за стол. — Можно на ты. — Максим Лазин, — легко бросил Макс в ответ. — Это же не ты мне писал? — Мне помогает мой товарищ, тебе писал он, — усмехнулся парень. — Он умеет заинтересовать. — Определенно. Ты ведь одержимый, одержимыми в Москве руководит Мирон, насколько мне известно, но твой друг в переписке сказал, что вы Мирону не друзья, — прищурился Хинтер. — Двое одержимых ушли от Мирона и собрали свою организацию. Мы с моим другом работаем с ними. — Ты хотел сказать «на них»? — усмехнулся Шокк. — Я сказал то, что хотел сказать, — мягко улыбнулся Макс. — Они сильно отличаются от Мирона. — И тем не менее, вам нужно что-то на Фёдорова, иначе зачем вам я? Тебе не больше тридцати, я по глазам вижу, а я слабо в курсе нынешних дел Мирона. Значит ты собрался ковыряться в его старых грехах. Расскажи мне все, и честно, я пойму, если ты соврёшь. Мне может не понравиться то, во что ты хочешь меня ввязать. — Мне нужна только информация, я не планирую просить тебя куда-то влезать, — коротко хмыкнул Макс. — Мои родители жили в Печоре, были колдунами или чем-то вроде того. Я их почти не помню, я был совсем ребёнком, когда их убили. Догадаешься, кто? — Нетрудно угадать. — Ну так вот, Мирон похитил какие-то их наработки. Они зашифрованы, ключ от шифра есть только у меня, и я хочу вернуть их записи себе. Но мне неизвестно ни зачем эти записи Мирону, ни как его можно придавить, чтобы у него эти записи забрать. — Если ты вышел на меня, то наверняка интересовался его прошлым. Что ты знаешь? — Знаю, что в 1916-1918-х он состоял в большевистской партии, потом предположительно уехал в Англию, вернулся в 35-м, проводил экспедицию на Соловки, а в 39-м был уже в Германии в статусе оберштурмбаннфюрера. А в 42-м… — Я прекрасно помню, что было в 42-м, — хмуро перебил Лазина Хинтер. — Неплохо вы покопались в его прошлом. Я не понаслышке знаю, как тяжело узнать что-то о Мироне, когда он заметает следы. — Это не меня хвалить надо, все находил другой умелец по части информации. Вы ведь тоже одержимый. — Верно. Одержимый со способностью ко взрыву. Во времена, когда я родился, у одержимого было мало шансов выжить, мои родители вынуждены были бежать со мной из России, где экзорцистов были очень сильны, в Германию, чтобы у меня были шансы остаться в живых. — С экзорцистами связано то, что одержимых, родившихся в девятнадцатом и начале двадцатого века, почти нет? — Да. Одержимых искали и убивали в детстве и юности. Мирон, вероятнее всего, тоже с этим столкнулся, но он мало рассказывал про своё детство. — Что произошло в сорок втором? — Я работал на нацистов, они вербовали тогда одержимых. Нас было немного, следили за всеми плотно. Не подумай, что я не люблю свою родину, я хоть и русский по происхождению, но в России уже был чужим к тому моменту. Мирон начал работать на нацистов в тридцать восьмом, но мы с ним тогда не пересеклись: он уехал в Тибет по личному приказу фюрера на поиски Шамбалы. — Нашёл? — Нет. Но Мирон предпочитает проверять сказки, многие из них имеют свойство оказываться правдой. Его вернули в тридцать девятом, когда началась война, все одержимые были нужны для сложных боевых действий. Мы с ним быстро сдружились, причём близко. Работали, много, работа была сложная, вместе влезали в камерные боевые операции, а в сорок втором мы должны были убить Сталина, я вёл, Мирон прикрывал, и все должно было пройти успешно, но Фёдоров завалил всю нашу группу из десяти одержимых, меня сильно ранил и сбежал в тот же вечер. Его кто только не искал, но разве люди найдут колдуна? Поэтому я сам взялся за поиски, ушёл из немецкой армии. — Почему он так сделал? У тебя есть идеи? — Всего одна. Он очень любил Россию, и был самым настоящим патриотом, хоть и шатался по всему миру как перекати-поле. Мне было плевать на то, что он завалил нам операцию: я был зол, потому что считал его другом, а он предал меня. Так я и начал под него копать. Искал всюду, куда дотягивались мои руки, и узнал, что сразу после операции он бежал в Англию, где у него была куча знакомых, которые могли помочь ему спрятаться. Правда, то ли он тоже следил за моими перемещениями, то ли кто-то меня сдал, но когда я наведался в его дом в пригороде Лондона, его там уже не было. Следующий раз о нем стало слышно уже спустя десять лет, в пятьдесят третьем, в России. Он снова работал в ГБ и снова искал какую-то херню. Но я мстить уже расхотел, остыл, да и поимка Мирона — дело не для одного одержимого. — А потом? Что было потом? Моих родителей убили в начале девяностых. — Найди Шило, да спроси у него. Он был советником при ГБ, — легко бросил Хинтер. — Шило? Черняка? — Да. Он всегда избегал прямого взаимодействия с властями, но в помощи особо никому не отказывал. Единственное, что ему ничего не стоит тебе напиздеть, но Антон, несмотря на свою способность, человек довольно честный, так что, если он захочет, то все расскажет, а если ему есть зачем прикрывать Фёдорова, то можешь не надеяться что-то узнать. Больше никого в живых не могло остаться, Мирон всегда за собой прибирает. — Спасибо, Хинтер. Ты очень помог. — Если это даст тебе возможность отнять у Мирона конфетку, то рад помочь, — оскалился Дмитрий.