***
— Идём, — односложно скомандовал Андрей. Кирилл заметно нервничал, но пулей вылетел из машины, приближаясь к охраннику. Кажется, того звали Порчи, Пиро читал про него в досье Заразы. Андрей с Перфиловым напряжённо замерли за углом. — Давай-давай, у тебя получится! — пробормотал Пирог под нос, как взгляд Порчи вдруг остекленел, а Кирилл приглашающе махнул рукой. Он остался внизу, а Андрей максимально осторожным и тихим бегом побежал по лестнице, волоча за собой Юру. На четвёртом этаже они остановились прямо у дверей лифта, а Перфилов судорожно сбросил два крошечных кусочка ткани, смазанных клеем с верхней стороны, одного цвета с полом. Задача была близка к нереальной: ему нужно было снять слепок с внутреннего убранства кабинета сквозь стену, а дальше растянуть пространство клочка размером сантиметр на сантиметр и сделать полную иллюзию огромной части всего этажа и кабинета. Андрей нервно топтался на месте, пока Перфилов колдовал. А вдруг клочок ткани не прилипнет к ноге Мирона? Вдруг тот наступит мимо? Вдруг заметит, что Макс фальшивит? Они капитально рисковали, но это был их единственный шанс. — Есть! — спустя минуту выдохнул Перфилов, весь взмокший и тяжело дышащий. — Я держу иллюзию! Они едва успели скрыться за углом, как открылись двери лифта и появились Мирон с Максимом. И, бинго, оба вступили в клочки ткани, войдя в иллюзию. Пространство иллюзии было по раскладке аналогично пространству в реальности, и Лазин с Фёдоровым двинулись к двери кабинета в реальности. Андрей с Юрой могли их видеть, но Мирон с Максом никого не видели. Замок на кабинете Фёдорова был невероятно сложным, и Адиль сразу порекомендовал не пытаться его вскрывать, а заставить обманом Мирона самого открыть им дверь. Андрей скользнул внутрь кабинета следом за ними, а Перфилов остался снаружи. Пиро сразу же приступил к взлому замка в Ванин кабинет, краем уха слушая разговор Макса с Мироном. — Я и не думал тогда, что это все так закончится, — тяжело выдал Макс. — Ты сможешь ему помочь? — Допустим, — уклончиво кивнул Фёдоров. — Что я за это получу? — Меня в своём штате, — выдохнул Макс. — Предложение в целом неплохое, но я хотел бы услышать всю историю с самого начала с подробностями. Мне пока много чего непонятно, — попросил Мирон, складывая руки на столе. — Он позвонил почти сразу, как только вы заявили ему, что собираетесь увезти его в Шанхай. Попросил помощи. Я не стал отказывать, ты же знаешь, как я отношусь к вашей работе… дальше я увёз Андрея в Печору, не думаю, что имеет значение, как конкретно. Он прожил у меня две недели, а потом я дал ему денег, и он уехал, сам взял билеты, чтобы я не знал — куда. Как выяснилось, он уехал в Питер. А в следующий раз я встретил его на своём концерте, он сам пришёл. Я… Макс споткнулся о слово, чуть дёрнулся кадык, а Андрей осторожно проворачивал отмычку. — Я никогда не думал, что с ним такое может быть. Он был пьяный, белый, как лист бумаги, кашлял через слово, сгибался, хватался за ребра… Тогда он мне все рассказал. Дверь поддалась вскрытию, и Андрей скользнул внутрь, но тут же замер, почувствовав, как на уши надавила тишина. Он разом перестал слышать Макса, Мирона, будто бы ушёл под воду с головой, и остались только неразличимые гулкие шумы ударяющей в барабанные перепонки крови. В слабом свете настольной лампы на диване лежал Ваня, отвернувшись к спинке. Андрей никогда не видел больше, чтобы Ваня выглядел так жалко. Он свернулся калачиком обнимая себя поперёк груди и нервно вздрагивал во сне. Весь мир вдруг за секунду потерял смысл. — Я знал, что он тут будет, — прошептал сам себе Андрей. — Надо забрать записи и уходить… Стало вдруг мучительно стыдно. Это вот такого Ваню он оставил? Измученного и несчастного? — Нет времени, — напомнил себе вслух Андрей. — Надо уходить. Он с усилием отвернулся и осторожно начал рыться в стеллаже, избегая бросать на Ваню даже мимолётные взгляды. Документы он нашёл лишь спустя минут пять, уложенные прямо посреди книг, нарочито небрежно. А после не выдержал, и замер на секунду около Вани, коснувшись невесомо его плеча кончиками пальцев. — Андрей, давай быстрее, — едва слышно шепнул Перфилов, появившийся в проходе. Пино отдернул руку и вышел, закрыв за собой дверь. В дрожащей руке он сжимал папку с документами, словно только та держала его в сознании.***
Пока все вечером праздновали успешно прошедшую операцию, набухиваясь за общим столом, Андрей торчал в углу рядом с Перфиловым, облокотившись на подлокотник и небрежно пролистывая найденное на столе меню. Участвовать в шумной пьянке не было сил: в груди стоял болезненный ком, из-за которого было тяжело говорить и дышать, а перед глазами — Ваня, свернувшийся калачиком. Юра сначала тоже отмазывался от попойки, пытаясь сбежать к драгоценным неизвестным бумагам, но в итоге сдался и внимательно слушал разговоры одержимых за бокалом коньяка. — Я до сих поверить не могу, что все чисто прошло, — улыбаясь, выдохнул Лазин. — Адиль тоже не поверил в успех, слишком много было отдано на случайности, — усмехнулся Сега, хитро глядя на Адиля. Тот заговорщицки прижал палец к губам, качнув головой, мол, не надо, но Макс, знакомый с ними уже долгие годы бросил: — Рассказывай давай. — Мы с Сегой и Олегом дежурили через квартал в машине, чтобы, если что, попробовать вас вытащить. Там был Охра, и если вдруг все пошло бы не по плану — не уверен, что вы бы справились, — признался Жалелов. — Спасибо, — мягко улыбнулся Макс. — Что планируешь делать с записями? — Ничего. Дать изучить Юре и спрятать. Я даже сам не хочу знать, что там было, от греха подальше. — Оно и правильно, — коротко кивнул Сега. — Давайте выпьем за наши тайны! Они шумно чокнулись, Андрей запоздало протянул свой бокал в общую кучу. — Выучить до сих пор не успел? — легко усмехнулся Зараза, кивая на меню в Андрюшиных руках. — Сань, отвали, — беззлобно выдохнул Пиро. — Перенервничал? Или из-за него? — понимающе выдохнул Саша. — Все сразу. Укол мне поставишь? Что-то нехорошо… — Андрюх, сегодня уже два раза тебя кололи. Это последний будет, иначе превысим дозу, — хмуро бросил Зараза. — До ночи не хочешь дотерпеть? — Хочу, но не могу, — односложно признался парень, двигаясь к подсобкам. Зараза поджал губы, но встал и пошёл следом. Он поставил болезненный укол в побитые проколами вены, похлопал Андрея по плечу, пока тот сонно покачивался из стороны в сторону, а после тихо бросил: — Поспи. У тебя силы убывают, надо больше спать. Пиро даже не сказал ничего толком, просто лёг в постель, даже не накрывшись пледом и свернувшись, как Ваня тогда, беспомощным уродливым калачиком. Его накрыл пришедший сильно позже Серега. Они перебухали слегка с избытком, и Жалелов сходу рухнул на свою кровать, а на месте Круппова лежал Андрей, которого он двигать не стал, просто лёг рядом, прижав к себе и накрыв одеялом. Сега проснулся только около трёх часов ночи, расслышав тяжёлую поступь, а затем кашель Андрея. Ему было даже не плохо. Ему было чудовищно. Легкие пекло, словно в грудную клетку вместо органов положили углей, а кашель довёл его едва ли не до тошноты. Андрей скрючился над унитазом, цепляясь потными дрожащими пальцами за ободок, а сам кашлял, задыхаясь, неспособный перестать. Кашель вызывал рвотные позывы, грудь сдавливало. В этот раз, вместо обычных приступов, он выплёвывал в унитаз кровавые ошмётки мяса, нелепые куски собственных легких. Сега, едва проснувшийся, ввалился в ванную, взволнованно замер рядом с хрипящим Андреем. — Скорую? Парень не мог толком ответить, просто сипел, кашляя и выхаркивая эти куски. Сега сам набрал врачу, сообщил, что они сейчас приедут, а дальше бережно запаковал молчащего и еле дышащего с ошалелыми глазами Андрея в свою огромную куртку, а потом и в тачку. Говорить тот толком не мог, боялся, что собьётся дыхание, и что все-таки начнёт окончательно задыхаться. Сега хоть и был полупьяный и полусонный, вёл ровно, как и ходил по комнате, методично помогая Андрею, умудрившись при этом ещё никого не разбудить. — Тише, Андрюш, все в порядке будет, — мягко бросил он, помогая парню выйти из машины. Андрей словно в опровержение вновь закашлял, согнувшись, и выплюнул кровавый ошмёток на асфальт. Аркадий Петрович приехал в клинику посреди ночи, чтобы помочь безнадёжному пациенту, а, увидев отхаркивающего, вместо кровавых тонких ниточек, куски собственной плоти парня, расстроенно покачал головой, ставя ему капельницу и укладывая на постель. — Ну, а что вы хотели? — негромко вздохнул мужчина. — Да, будет хуже только. Это у него ещё метастазов нет, у любого нормального человека на такой стадии они бы уже затронули и сердце, и печень. — То, что он выплевывает… — Куски легкого, — кивнул врач. — Омертвевшие ткани. Плохо, что так быстро. Надо не упустить момент, когда придётся его ставить на ИВЛ, теперь привозите его раз в два дня обязательно на осмотр. Андрей под капельницей размяк, лежал совершенно потерянный, но угрюмо глянул на иглу в своей руке, а потом на помятого Сегу. — Серег, поедем домой, — едва слышно попросил парень совсем по-детски. — Мне плохо, я хочу домой… — Придётся дождаться окончания капельницы, — мягко бросил Круппов. — Скоро поедем. Назад Сега вёл его, ослабевшего, под руки, закутанного в огромную куртку Сереги, слабо дрожащего и сжимающего свои холодные пальцы в кулаки. — Серёг, — шепнул Андрей, сидя в машине. — Чего? — Я скоро умру, да? — Не нагнетай, — поморщился мужчина. — Надо надеяться. — На что? — На чудо, — твёрдо бросил Сега. Больше они не разговаривали. До клуба доехали молча, спустились в комнату, где беспробудно спал Жалелов, Сега лёг на кровать, устало засыпая, а Андрей скрылся в ванной, сев на пол и привалившись спиной к двери. Ему нужно было побыть одному. — Вань, — зашептал Андрей в пустоту, устало прикрыв глаза, — я так скучаю… Я так и не собрался с духом, чтобы снова посмотреть тебе в глаза. Смешно, я ведь думал, что давно вырос, но на такой поступок мне силы воли все ещё не хватает. Я все ещё маленький ребёнок, который хочет спрятаться за твою спину. Мне сейчас так больно и плохо, и совершенно никто не может мне помочь. Юра вот говорит, что я смогу помочь себе сам, он бы тебе понравился, хотя, кажется, он с тобой знаком. Вообще, я не знаю, что стало бы со мной, если бы не они все… Я бы очень хотел познакомить тебя с Заразой, он очень много для меня сделал, и Адиль с Серегой, и Макс. Я перед ними всеми в неоплатном долгу теперь, не уверен, что мне хватило бы жизни расплатиться, но теперь уже точно не хватит. А ещё мне тебя не хватает, Вань. Очень сильно. Я тебя очень люблю, до сих пор. Постарайся простить меня, когда я умру, хотя я этого не заслуживаю. И не обвиняй никого, я сам дурак. Мне очень страшно умирать, Вань… Андрей закрыл лицо руками, рвано вздыхая.***
Ваня в какой-то момент потерялся в собственных чувствах. Бегство Андрея тогда было для него страшным ударом. Первые три дня он отказывался даже верить в плохой исход: у них были слишком длинные руки, чтобы не найти одного подростка, но, когда третий день подходил к концу, а об Андрее так и не было никаких вестей, ни от Адиля, ни от штатных пророков, ни от нескольких сотен осведомителей Фёдорова, Ваня на секунду допустил мысль о том, что не увидит его больше, и испугался. Холодным разумом он понимал, что это к лучшему для Андрея, Ваня искренне мечтал, чтобы тому не пришлось видеть лужи крови и агонию умирающих, но это же означало, что он — Ваня — никогда больше не сможет посмотреть ему в глаза, взъерошить волосы или успокаивающе приобнять. Потом была злость. Рудбой не разбирал на кого злился больше: на себя, который бог весть на что рассчитывал, соглашаясь на эту Шанхайскую ссылку, или на Андрея, который бросил его одного. Он остался совершенно один. Да, был Рома, Мирон, но это было совершенно не то, и этого нещадно не хватало. Ваня бил зеркала, в которых вместо него отражался Охра, заливался разномастным пойлом, разбивал и без того побитые костяшки в кровь о стены, срывался на Локимине, закатывал скандалы Фёдорову. А после злость сменилась тихой тоской. Сначала она была едва ощутима, Рудбою даже казалось, что все как раньше, что ничего не поменялось, но с каждым днём он все болезненнее и болезненнее воспринимал действительность. Треп Охры вызывал апатию, разговоры с Ромой — уныние, нотации Мирона — скуку, а операции — жгучее отвращение. Ему переставало хотеться есть, спать, жить, и в какой-то момент, кроме тоски, ничего не осталось. Тогда его личность и начала рассыпаться по осколкам. Он чувствовал, как остальные обвиняли Охру, но в этом почти что не было его вины: Рудбой сам распадался на части, терял себя, а Охра действительно сначала только ржал и подначивал, но в конце даже демон заволновался. Да, первопричиной его состояния было наличие демона, но если бы Ваня продолжал с ним бороться, как раньше, то ничего этого бы не было. А Ваня просто перестал бороться, и сознание уродливо разлагалось, уступая голову Охре. Только тому тоже легко не приходилось, ведь вместе с душой уродовалось и Ванино тело, становилось неспособным выносить древний дух демона. Охра стал регулярно объявляться в Ваниной голове, разговаривал с ним, пытался привести в чувство, но ничего не работало. Сегодня Ване приснился Андрюша. Это было не впервые, он снился и раньше, но всегда был далеко. Ваня видел его, слышал, но никогда не мог коснуться, почувствовать его запах. Вчера Андрей впервые коснулся его во сне, тронул тёплой рукой всего на секунду за плечо. Ваня даже ощутил запах, тёплый запах тела, выветрившегося одеколона и, почему-то, медикаментов. Ване в этот момент захотелось больше никогда не просыпаться. Охра навестил его в его голове тем же утром. Демон никогда раньше не обретал у него зрительного образа, но в момент, когда Ваня начал сходить с ума, Охра стал приобретать отчётливые черты: сначала белозубую улыбку из длинных клыков, потом очертания высокой фигуры, а после у фигуры появилось лицо, почти идентичное Ваниному, только белее, скулы острее, а глаза были антрацитово-чёрные, демонические. Одет в Ваниной голове Охра всегда был в чёрную мантию с низко надвинутым капюшоном, который размеренно покачивался при редких движениях демона. Вот и сейчас он уселся рядом с Ваней в кромешной тьме, шурша полами тяжелой накидки, мягко складывая чёрные руки на коленях. — Я тебя отпущу. Нам хоть и умереть не дают, я не обижусь, если ты окончательно уйдёшь в себя, — Охра вздохнул. — Тебе-то что? — усмехнулся Рудбой. Он редко в последнее время отвечал связно, и демон слегка удивился. — Я не смогу хозяйничать в твоём теле без тебя. Меня будет хватать на пару минут. Поднасрешь Мирону, ты же всегда хотел, — усмехнулся Охра, но тут же водрузил руку парню на плечо. — Ничего я уже не хочу, — шепнул Ваня. — Я знаю, — мягко кивнул демон. — Ты мучаешься. Мне тебя жаль. Я не буду делать тебе больно или плохо. Мне незачем, Ванька, ты всегда это знал. — Прости меня, — тихо выдохнул Евстигнеев. Охра все понял. Он придвинулся плотнее, прижавшись плечом к Ваниному плечу в его же голове, и Рудбой даже ощутил фантомное, обманчивое прикосновение.***
— Он просто перестал откликаться. Совсем. Такое уже давно, он последние месяцы регулярно выпадает из реальности, но теперь вообще не реагирует. Не ест, не пьёт, — негромко сообщил Фёдоров. — Он мне нужен. Верни его в себя. Хамиль был старинным другом Мирона, если у Фёдорова в окружении вообще присутствовали люди, которых он мог бы назвать друзьями. Он был прекрасным психиатром и помогал Мирону огромное количество раз в его делах, так как имел связи в Минздраве, а Мирон в свою очередь помогал ему не стареть и сохранять при этом должность в больнице. Обычно психиатры не выдерживали работать напрямую с тяжелыми психами больше пяти-семи лет, но Хамиль занимался этим последние пятьдесят лет и ничего не обожал так, как свою работу. — Он же не совсем человек? — осторожно поинтересовался мужчина, поигрывая стетоскопом. — Одержимый. В нем две самостоятельные личности: он сам и древний демон Охра. Так вот, когда Ваня начал сходить с ума, Охра оставался и вполне спокойно функционировал, а сегодня он вышел в тело, заявил, что больше не может брать контроль на большое количество времени, и что Ваня окончательно съехал с катушек, — пояснил Мирон. — Мне нужно, чтобы ты вернул его, Андрей. — Кого конкретно? — хмыкнул Хамиль. — Для работы мне хватит и Охры, но Охра не дееспособен без Вани, а значит нужен Евстигнеев. Хотя бы какая-то вменяемая его часть. Психиатр задумчиво приподнял голову Вани за подбородок, вгляделся в его пустые глаза, а после отпустил его, негромко вздохнув. — Есть предпосылки к расстройству? Ну, кроме работы киллера, окружавшей его мистики и демона в его голове? — Твоя ирония не к месту, — поморщился Фёдоров. — Он был влюблён. С глубокой юности. Тоже в одержимого, которого я курировал. Парня, кстати, тоже Андреем звали. Так вот, я уговорил Ваню для Андрюшиной же безопасности сослать того в другую страну, но Андрей решил, что Ваня его предал и сбежал. И больше не объявлялся. Ваня очень страдал из-за этого, даже помешался на этом, все время спрашивал про него. Он говорил бессвязно последние пару месяцев, но буквально две недели назад мы узнали, что Андрей жив и сообщили об этом Ване. Я не думал, что он отреагирует, но он даже связно ответил. — Интересно, — задумчиво кивнул Хамиль. — У тебя есть какие-то запреты на мою работу? — Никаких. Что хочешь делай, хоть шоковую терапию, хоть героин ему коли, в нем демон, на нем так не скажется. Да и терять уже, — Мирон странно глянул на Рудбоя, — нечего… Хамилю показалось, что в глазах Фёдорова мелькнуло сочувствие или даже жалость. Он никогда не мог до конца понять, о чем думает Мирон, и казалось, что тот неспособен на сочувствие, но врачу хотелось верить в лучшее. — Сколько тебе нужно времени для установки диагноза? — осведомился Фёдоров, закуривая в окно. — Неделя. Ты меня прости, Мирон, но ты привёз мне овощ вместо человека, на такое любому нормальному психиатру понадобилось бы месяца три. Я управлюсь за неделю, — чуть усмехнулся Хамиль. — И не жди чудес. Ты с чудес его лечение начал, они не помогли, а медицина в этом плане строга, и через неделю я смогу дать ответ, есть ли у него шансы. — Если бы я рассчитывал на чудеса, то прожил бы в пять раз меньше, — кивнул Мирон. — Спасибо, Андрей. — Стой, — притормозил его психиатр. — А ты в случае чего сможешь связаться с парнем, в которого он был влюблён? — Смогу. А тебе нужно? — Мне — навряд ли. Тебе — может быть, — пространно бросил в ответ мужчина. Фёдоров только устало усмехнулся, удаляясь.