***
Ванин опустевший мозг впервые за долгое время спроецировал сон. И впервые за всю его жизнь в этом сне не было Охры. От столь неожиданных потрясений он даже осознал в какой-то момент, что спит, заставил себя проснуться, потерянно почувствовал смутно знакомый запах. Органы чувств отзывались едва-едва, медленно, отвыкшие от внешнего мира. Взгляд фокусировался долго, а рука уткнулась в тёплое, напоминающее человеческую кожу. Евстигееев ощупал тонкое плечо, не веря самому себе. Глаза наконец сфокусировались, и Рудбой растерянно осмотрел выжженные сухие волосы на макушке, а после и такое болезненно знакомое лицо человека, спящего, уткнувшись носом ему в грудь. Ощущений было слишком много с непривычки. — Это глюки, — зашептал себе под нос Ваня. — Меня все-таки смогли привести в чувства и теперь пичкают галлюциногенами. Охра! Но демон не пришёл. В голове было блаженно пусто, не считая Ваниных собственных судорожно мечущихся мыслей. — Охра, — повторил Рудбой, чувствуя, что все не так, не как обычно. Демону никогда не приходилось повторять дважды. Охра всегда выходил, а если и не выходил, то шумел в голове, устало бормоча что-то про приставучий сосуд. Но он не пришёл. И Ваня его внутри не чувствовал. — Андрей? — едва слышно зашептал Евстигнеев, оглядывая лежащего рядом человека. Он-то помнил растрепанного подростка с обезумевшим от обиды взглядом и угловатым телом с чересчур длинными руками и ногами. Отчаянного мальчика, действующего быстрее, чем думающего. А лежал перед ним молодой мужчина с выцветшей кожей, тонкой, как пергамент, отросшей плотной щетиной и крепким, сформированным телом. Человек перед ним зашевелился и сонно приоткрыл разноцветные глаза. — Ваня, — заторможенно улыбнулся парень, легко огладив скулу Рудбоя. — Ванечка. Евстигнеев растерянно прижал его к себе, все ещё не доверяя своим чувством: слишком часто его обманывали за эти несколько лет. Но в тот момент, когда Андрей сам прильнул к нему, мелко дрожа, как в детстве, он вдруг осознал, что этот Андрей — в отличии от многих тысяч, которых он видел в своих бесчисленных болезненных снах, видениях, — реальный. Ваня слепо ткнулся губами в его макушку, едва сдерживая собственные слезы. Он должен быть сильным для Андрюши. Всегда был должен. — Нас дома ждут, — зашептал Пиро ему куда-то в грудь, — Адиль, Сега, Максим… все ждут… я очень скучал… я очень тебя люблю…***
— Мне отвратительно признавать, что я понимаю тебя, — хрипло выплюнул Адиль. — Теперь ты знаешь, как чувствовал себя все это время твой лучший друг, — мрачно усмехнулся Фёдоров, потягивая виски из бокала. — Сега всегда меня понимал, из-за этого страдал. Мирон пил редко, и Адиль был одним из жалких единиц людей, кому дозволено было это видеть. Жалелов помнил ещё из детства, глубокого ученичества, как Фёдоров цедил напиток, тихо рассказывая ему, двенадцатилетнему ребёнку, о том, что смерть часто приходит к одержимым, и что к ней придётся относиться гостеприимно. Смерть не любит тех, кто откладывает на потом ее визиты. Помнил и откуда-то из отрочества, кажется, после попытки суицида маленького ещё Евстигнеева, как Мирон выглядел хуже обычного и пил одним коротким глотком, тихо отчитывая Адиля за то, что недоследил. И в свои лет двадцать помнил, когда Мирон узнал об Андрее и терпеливо сносил ежедневные Ванины истерики, а сам выпивал по полстакана разом, приказывая Жалелову не спускать с Андрея глаз, ведь он не знал, что они его уже вербовали. Адиль никогда не видел Фёдорова пьяным, даже чуть-чуть, вне зависимости от того, сколько тот выпивал. И сейчас Мирон выглядел абсолютно трезвым, только чуть уставшим. Сега Мирона перед Адилем всегда оправдывал. Он, кажется, с самого детства понимал, почему Фёдоров делал все так, а не иначе. Жалелов же Мирона не понимал, а теперь понял. — Я не хочу становиться таким же, — признался Адиль, сжимая стакан в руках. — Не становись. Но тогда это бремя ты будешь нести вечно. Я похоронил за всю свою жизнь девяносто восемь одержимых. Учитывая рождаемость одного одержимого на сто тысяч человек — можешь представить себе масштабы? — усмехнулся Фёдоров. — Сорок один из них были моими учениками. Попытка собрать организацию была ещё в начале двадцатого века, но тогда мне, видимо, не хватило опыта, чтобы нормально обучить их. И я не про способности. Я очень привязался к ним, а в итоге до сегодняшнего дня не дожил никто. Видел бы ты, как долго я решался на вторую попытку. Я очень переживал и за тебя, и за Сережу, но вновь допустил где-то ошибку. Не такую фатальную, правда. — Наш уход — не твоя ошибка, а наше решение. — Все ваши решения можно трактовать, как мои ошибки, — возразил Фёдоров. — Я сам не знаю, зачем пришёл к тебе. Наверное, просто не у кого спросить совета, — вздохнул Жалелов. — Это нормально. Я в своё время тоже искал, у кого бы спросить совета. И не нашёл. — И я не нашёл, — хмыкнул Адиль. — Что бы ни происходило дальше, Мирон, знай, что я не хочу портить тебе жизнь. — Взаимно, — односложно кивнул мужчина.***
— А где директора? Они сегодня к нам выйдут? — затараторила молоденькая ивент-менеджер, беззаботно повисая на рукаве у Заразы. Сегодня был третий год подряд, как они получали звание «лучшего клуба Москвы». Вечеринка планировалась долгая и шумная, с приехавшими поздравить администрацию клуба артистами, огромным количеством алкоголя и бесчисленным множеством приготовлений. Зараза работал ответственно, но вся делегация REA, приехавшая торжественно присуждать им премию, отмечала, что управляющий выглядит безжизненно и растерянно. Мимо проносились официанты, за стойкой до блеска натирали бокалы бармены, Макс, вызвавшийся помочь, помогал настраивать звук, скакали ивентеры, восторженно щебеча и предвкушая лучшую за год церемонию. — Директора заняты, — коротко ответил Зараза, проверяя списки гостей. — Выйдут ненадолго только на вручение. — Да брось, Сашка, они у вас вечно какие-то серьёзные, даже не скажешь, что они владельцы! Без тебя бы этого ничего не было, а они, видимо, совершенно не умеют этим управлять! А ты ходишь сегодня, как в воду опущенный! Вытаскивай их давай сюда! — Спасибо за комплимент, дорогая, — вымученно улыбнулся Саша, вручая ей листы. — Но я не думаю, что они выйдут раньше. У нас у всех были очень тяжёлые последние месяцы. — Ещё бы! Вы очень хорошо поработали! Теперь самое время отдохнуть, — улыбнулась девчонка, подмигивая, и скрылась в толпе суетящихся организаторов. Зараза коротко нажал на кнопку рации, тихо бросив: — Адиль, вас с Сегой все хотят видеть. — А чем их ты не устраиваешь? Не можешь охватить всех своим вниманием? — неохотно отозвался Жалелов. — Ну ты же знаешь, они всегда вас ждут. Выйдете на часок пораньше? — Нет настроения, — тихо отозвался Адиль. — У меня тоже, но… не бросайте меня с этим парадом уродов одного, — искренне попросил Зараза. — Ладно, — помолчав, согласился Жалелов. Адиль явился как и пообещал: выплыл с Сегой в костюме с иголочки, с гладко забранными в короткий хвост волосам. Все тогда уже выпивали, но к торжественной части ещё не приступили. Защелкали камеры, Жалелов ровно улыбался, Сега же себе не изменял и выглядел безразлично. Посыпались поздравления, вопросы, но на третьем Адиль вдруг перестал отвечать. Он замер, неверяще щурясь от софитов, глядя куда-то в сторону входа. Зараза легко проследил его взгляд. Андрей стоял и улыбался, как давно не улыбался, по-детски радостно, счастливо, держась за локоть Евстигнеева. Живого, совершенно вменяемого Евстигнеева, более бледного и уставшего, чем следовало бы быть обычному человеку, но без признаков демона в его теле. Глаза были голубые, губы без лопнувших, разорванных уголков, даже чёрные синяки под глазами исчезли. — Адиль Оралбекович! Дайте пару рекомендаций всем, кто только начал или собирается заниматься ресторанным бизнесом! — Верить в чудо, — едва слышно пробормотал себе под нос Жалелов. — Господа, Адиль и Сергей вынуждены отойти, прошу, давайте вернёмся за столы и поднимем бокалы за успех в любых начинаниях! — понятливо перебил Зараза, перекрывая Адиля собой. Андрей с Ваней уже неловко пробирались через толпу. — Адиль Оралбекович, — добродушно улыбнулся Ваня, — дайте пару советов, я хочу основать организацию, где будут работать одержимые! Такой ты важный, пиздец! Андрей хихикнул, ни на секунду не отпуская Ванин локоть, а Адиль неверяще качнул головой. — Я тебя видел. Меньше недели назад. В вегетативном состоянии. — Говорили, что ты не выкарабкаешься, — добавил Круппов. — Я не знаю, что случилось. Я просто очнулся и… Охра не приходит, когда я его зову, — уже без шуток ответил Ваня. — Андрей сказал, что если я вернусь к Фёдорову, то он меня убьёт. Жалелов только со свистом выпустил воздух и крепко стиснул Ваню в объятиях, сжимая в кулаке толстовку на его спине. — Я хотел бы знать, на что это можно списать, но на ум не приходит ничего, кроме чуда, — шепнул Ваня, обнимая Адиля в ответ. — Но чудес не бывает, — тихо бросил Сега, окидывая взглядом Андрея, впервые после детдома такого счастливого. — Но в них же можно верить? — легко улыбнулся Андрей. — Поговорим обо всем утром, когда все разойдутся, — односложно попросил Адиль. — Я пока Ваню со всеми познакомлю! — радостно оповестил Андрей, утаскивая Рудбоя за руку. Он выглядел плохо, чувствовал себя явно тоже, судя по отдышке и тяжелой поступи, но энтузиазм явно с лихвой все покрывал. Андрей подтащил Ваню к Саше, радостно озаглавив: — Это Саня Зараза, знакомься. Он не дал мне сдохнуть в Перми, и это он вернул меня в Москву. Саша заведует этим клубом, — защебетал Пиро. — Мы знакомы. Виделись, когда я тебя искал, — тихо улыбнулся Рудбой, но руку все же пожал. — Андрей рядом с тобой даже выглядит лучше, — спокойно ответил на улыбку Саша. — Он все рассказал мне про рак. Я не дам ему умереть, — твёрдо и тихо бросил Ваня. Это предназначалось именно Саше, он должен был понять. Ваня увидел в его глазах отражение беспокойства, такое же, как было у самого Рудбоя. — Ванька?! — раздалось удивленно рядом. Макс сгрёб Евстигнеева в крепкие объятия, и они простояли так с минуту, прикрыв глаза. — Прости меня за Андрея, — едва слышно шепнул ему на ухо Лазин, хлопая по спине. — Ты все правильно сделал, спасибо, что не бросил его, — так же тихо ответил Ваня. — А это Глеб! — затараторил Андрей, подтаскивая блондина к Рудбою. — Глеб пророк. Олег в отпуск уехал, но должен скоро вернуться! Он будет очень рад тебя видеть! — Очень приятно, — смущенно улыбнулся Голубин. — Андрей много про тебя рассказывал. — Глеб, а где Юра и Кирюша? И Давид с Тветом, они тут? — Джимбо с Тветом нет, а Кириллу Юра в подсобках книжки читают. Ты же знаешь Перфилова, он в толпе находиться не может. — Пойдём, Вань! Кирилла ты должен помнить, только его уже не узнать, семь лет прошло, а Перфилов — очень сильный колдун, он недавно с нами, он мне все время очень помогает. — Пойдём-пойдём, — легко рассмеялся Ваня. Андрей попросил его на сегодня забыть про его диагноз, когда рассказывал ему все важное, что произошло, пока они не виделись. Ваня собирался покачать головой, но Андрей тихо сказал: — Я наконец-то могу быть с тобой рядом, и дай мне хотя бы один счастливый день. Я так устал от этой болезни, от жалости. Притворись на сегодня, будто ничего нет, а завтра делай, что считаешь нужным, ладно? И Ваня посмотрел на его изможденное лицо и согласился. Не мог отказаться. — Юр! Смотри, кого я привёл! — А Мирон Янович говорил, что вы уже не придёте в себя, — удивленно округлил глаза Перфилов, протягивая Ване тонкую ладонь. — Мы знакомы? — неуверенно поинтересовался Евстигнеев. — Вы тогда были уже не в себе. Я пытался вам помочь, но, увы, не вышло. Я рад, что вы вернулись к нормальной жизни. Как так получилось? — Не знаю, — честно ответил Ваня. — Охра просто исчез. — Удивительно, — вздохнул Перфилов, с живым интересом оглядывая Рудбоя. — Кирилл, — улыбнулся Ваня, оглядывая вытянувшегося юношу вместо девятилетнего ребёнка, которого он помнил. — Ты очень вырос! — Ну так сколько лет прошло, — легко пожал плечами Незборецкий, неловко улыбаясь. — А ты теперь с нами? — Вероятнее всего, — кивнул Ваня. Они шатались всю ночь по клубу и подсобкам, Андрей восторженно рассказывал Ване разные истории, что происходили с ним за время Ваниного отсутствия в его жизни, а Рудбой не спешил делиться своими — всего этого Андрюше знать не стоило, ведь сколько бы он ни был взрослым, Ваня всегда оставался старшим. Потому Евстигнеев просто постоянно прижимал Андрюшу ближе к себе, боясь снова его потерять. И лишь утром, когда они сели говорить с Адилем и Сегой, Андрей вдруг сорвался в туалет, сгибаясь пополам от кашля. Все трое, что ринулись за ним, замерли, давая прокашляться, а после Сега и Жалелов пошли заводить тачку, чтобы вести парня в больницу, оставив с Андреем Ваню. Пиро сегодня выкашливал не кровь и кусочки плоти. Изо рта его лилась страшная чернота, уродливая, разбавленная такими же чёрными ошметками. — Думаю, ты не будешь против, если я нарушу своё обещание молчать, чтобы сообщить тебе, что ты больше не болен, — хохотнул в голове Охра. Всю дорогу в больницу Ваня держал его за руку, не отпуская ни на секунду, а Андрей украдкой привыкал вновь нормально свободно дышать. Естественно, ему пришлось вновь полежать на МРТ, улыбаясь встревоженному Ване и повторяя каждые пару секунд, что все будет хорошо. А после Аркадий Петрович вышел вместе с Андреем, опускаясь на банкетку в коридоре и растерянно выдавая: — Я не могу найти этому объяснения, но опухолей нет. Есть некроз, но только поражённых тканей, объём легких слегка уменьшен, но… так не бывает, в общем. — Что? — только и переспросил Адиль. — Нет рака. Он не болен. Все это чудовищно странно, но учитывая все, что с вами обычно происходит, наверное, нужно просто позволить этому случаться. — То есть можно радоваться? — измученно вздохнул Жалелов. — Можно. Это чудо. — Но ведь чудес не бывает, Аркадий Петрович? — тяжело переспросил Круппов уже второй раз за день. Ему совпадения не нравились, но и логики он не видел. — Видимо, бывают, Сергей, — коротко вздохнул врач. — Поздравляю тебя, Андрей, ты прошёл сложный путь. — Все благодаря вам, — разулыбался Андрей. — Ты как будто мягче стал, — рассмеялся доктор. — Езжайте домой, а если вдруг что-то будет происходить — приезжайте ко мне обязательно. Назад они ехали молча. Ваня, ясное дело, был растерян. Он не успел насмотреться на то, как долго и мучительно Андрей умирал, но сейчас ощущал себя так, будто отскочил. У Адиля просто отлегло от сердца, и лишь Сега сидел, тяжело глядя на шоссе. Предчувствия говорили ему, что все идёт нелогично и непоследовательно, а опыт подсказывал, что столько счастливых совпадений одновременно не может случаться.