***
Я сидел за бюро и разбирался с бумагами. В тот день было особенно много больных, и письменная работа слегка затянулась. Я подводил итоги за неделю, подсчитывая и высчитывая. Признаться, сотня золотых, брошенных Хоуком в ящик пожертвований, пришлась как раз к месту, и на эти деньги мы, наконец, смогли организовать патруль. Пока он был небольшой, состоял всего из пяти человек, которых пришлось вооружить и обвесить припасами, но оно того стоило, - благодаря им, нам удалось спасти нескольких несчастных от жестокости природы. И это было только начало. Был вечер, и солнце уже клонилось к морю, окрашивая скалы в золотые цвета. Согласно календарю, лежавшему на столе, к концу подходил седьмой день Джустиана. Из вечно открытого окна дул прохладный ветер, шелестя бумагой на горизонтальной поверхности. Время тянулось медленно, и мне это безумно нравилось. Я услышал трепет крыльев за окном. Звук стремительно усиливался, и через пару мгновений до моих ушей донесся скрежет, будто лезвием провели по металлу. Я вздрогнул, и весь вечерний покой развалился на куски. — Дверные проемы не для тебя, а, Хоук? Хоть я по-прежнему смотрел в журнал, все равно не смог сдержать улыбки. — Так неинтересно, — послышалось откуда-то сверху. Я задержал дыхание и, наконец, поднял на него взгляд. В вечернем солнце Хоук предстал передо мной во всей красе. Он взял табурет и сел напротив меня. Я не сводил с него глаз. — Где ты сегодня был? — поинтересовался я, отложив перо. Он передернул плечами: — Везде и нигде. Я не понял смысла его слов, но ничего не ответил на это. Повисла неловкая пауза. — У тебя какое-то дело ко мне? Эта отвратительная фраза, вылетевшая с моего языка прежде, чем я успел ее проглотить, вызвала у Хоука секундное замешательство. Он поморщился, словно от неприятного запаха, затем нахмурился, а после оскалился и застыл. — Ты меня еще на “вы” начни называть. Я потупил взгляд и совсем поник. Внезапный порыв ветра подхватил мое перо, и оно слетело со стола. Мы одновременно наклонились за ним, потянулись за пером, касаясь друг друга. Я тут же выпрямился и замер. Хоук последовал за мной, не убирая свою ладонь с моей руки. Я задохнулся, чувствуя, как сердце колотилось в груди. Я поднял взгляд, встречаясь со взглядом черных влюбленных глаз. — Андерс… — Хоук, — оборвал я его. — Давай между нами всегда будет стол. Его взгляд помутнел, и он слабо улыбнулся: — Как скажешь. Он встал, поворачиваясь ко мне спиной, и я украдкой смог его рассмотреть. На нем была льняная рубашка с закатанными до локтя рукавами, холщовые штаны свободного кроя с подвернутыми штанинами почти до коленей, и босые ступни. Мой взгляд бесстыдно задержался на широкой спине, чей рельеф не могла скрыть тонкая ткань, на ягодицах, узких и соблазнительных, на обнаженных голенях. Я нервно сглотнул, утирая капли пота со лба. — Я вот зачем пришел, — подал голос Хоук, вырывая меня из грез. Я нехотя перевел взгляд с его ног, изображая подобие улыбки. Теперь он стоял в пол оборота, скрестив руки на груди. Я молча ждал продолжения, мысленно снимая с него рубашку. Шнуровка на его груди была расслаблена, маняще обнажая треугольник волос. На руках под тонкой белой кожей перекатывались напряженные мышцы, медленно сводя меня с ума. — Я узнал, что экспедиция возвращается, — он лучезарно улыбнулся, в сотый раз растапливая мое сердце. — И по этому поводу я хочу организовать вечеринку. — Неплохая идея. Теперь он стоял ко мне лицом и смотрел на меня во все глаза. Я невольно выпрямил спину и расслабил вечно нахмуренный лоб. — И, если ты не сильно занят, — он замолчал, закусывая губу. Я мысленно застонал. — Я бы хотел попросить тебя помочь в ее организации. Я согласно кивнул. — У меня дома. Мне ничего не оставалось, кроме как повторно согласиться. Хоук просиял. — Тогда завтра жду тебя у поместья Амеллов. Я ничего не успел сказать в ответ, - он тут же вылетел в окно. Я закрыл лицо руками и задержал дыхание, чтобы не закричать. Во мне клокотала злость на самого себя, ведь я снова поддался своей трусости. Я резко отнял руки и осмотрелся. Передо мной лежал открытый журнал, который я спокойно заполнял минуту назад. В последнее время наши с Хоуком отношения все больше напоминали битву, и у меня уже не оставалось сил держать оборону. Я осмотрел стол еще раз и, повинуясь порыву гнева, столкнул все с гладкой поверхности. Журнал с глухим стуком рухнул на пол, перемешивая страницы и поднимая в воздух пыль, чернильница разбилась надвое, и на полу растеклось черное пятно. Я бы не сказал, что после этого на душе стало легче. Как раз наоборот. Я смотрел на расползающуюся лужу, а в голове зарождались пугающие мысли. Я чувствовал, что должен Хоуку за то, что он разобрался с моей, так сказать, проблемой. Но я не мог и представить, что он воспользуется этим обстоятельством, чтобы силой получить то, что ему хотелось. Он не был похож на морального урода, как КК, но появилось ощущение, что терпение оборотня постепенно сходило на нет. И, рано или поздно, но вопрос встанет ребром. Я с трудом сдерживал его натиск в виде прикосновений или взгляда, но я твердо решил пресекать любую попытку сближения с Хоуком. Ведь вступить в связь с таким, как он, было равносильно горению заживо.***
На следующее утро я проснулся с рассветом. Первые лучи солнца полукругом освещали мою спальню. Я не понимал, что именно меня разбудило: свет или внутреннее волнение. Я встал с кровати и направился в уборную. В Лечебнице все еще спали, поэтому я мог посвятить себе это чудесное утро. Я остановился у умывальника, взял осколок зеркала и вгляделся в свое отражение. Небритый, помятый, растрепанный Андерс укоризненно смотрел на меня из-под полуприкрытых век. В таком виде наносить визиты в Верхний Город было бы дурным тоном. Я чувствовал, что хочу произвести на Хоука подобающее впечатление, ведь глубоко в душе я хотел ему нравиться. Я хотел, чтобы он смотрел на меня, как смотрит все это время, хотел быть нужным и привлекательным для него. Но с другой стороны я боялся этого больше усмирения, ведь он видел меня насквозь, видел, как на него смотрю я, и искренне не понимал, почему же я себя веду как полный идиот. Я закрыл глаза и отложил кусок стекла. Оглядел уборную: в центре помещения стояла бронзовая ванна на вензельных ножках, отливающая золотом. Я вспомнил, что Хоук-то и принес нам ее, когда мы только обустраивались. В углу стоял шкаф без дверей, в котором лежали полотенца различных форм и размеров, вдоль стен стояла дюжина ведер, наполненных водой, а у умывальника возвышалась печь, вручную собранная из камней, на которой мы грели воду. Я взял ведро воды, поставил на плоский камень, кинул немного дров в топку, и поджег магией. Дерево, быстро взявшись огнем, затрещало. Вода вскоре закипела. Я разделся до гола и встал на дно ванны. Развел воду, взял ковш, зачерпнул им и вылил себе на голову. Волосы тут же облепили мое лицо. Я зачерпнул еще, смочил кожу и отставил черпак. Взял кусок мыла, намылил голову, руки, торс, гениталии, ноги, закончил на ступнях. Смыл пену. Ополоснулся, разбавляя воду до прохладной. Взял зеркало, бритву и замер. Еще раз осмотрел свое лицо. Проснувшееся, оно порозовело от водных процедур и теперь не выглядело так, словно меня покусали пчелы. В какой-то момент оно даже показалось мне привлекательным. Я взял самодельный помазок, вспенил мыло, нанес на лицо. Оттянул кожу и провел лезвием по щеке. Так, уверенными движениями я побрился. Залечил мелкие ранки. Спустил воду из ванны в самодельную канализацию. Дотянулся до пушистого полотенца и вытерся почти насухо, оборачивая его вокруг бедер. Вернулся в спальню, замирая напротив зеркала. Мокрые волосы, зачесанные назад, тонкие черты лица, худой костяк, облепленный мышцами и жилами, довольно узкие плечи и еще более узкий таз, обмотанный мокрым полотенцем. Долговязые руки, покрытые едва заметным светлым волосом. Обычный живой скелет, ничем не привлекающий посторонний взгляд. Немного мышц на плечах, немного на бедрах. Я снял полотенце и пошел к полке с моим скудным гардеробом. Взял свежую хлопковую рубашку, штаны, сандалии на кожаных ремешках. Закатал рукава, затянул шнуровку на груди, заправил рубашку, подвязал брюки и вышел из комнаты. Перед уходом проверил больных, у двоих исправил назначения, оставил записку Корнелии на столе, что вернусь вечером, и скрылся за дверью. Поднявшись через Порт в Верхний Город, я остановился. Погода была чудесной: лавина света накрыла серые камни домов, превращая их в золото, ветер ласкал лицо, воздух был прозрачным, безмолвным, ароматным. Впервые за долгое время я почувствовал себя по-настоящему живым. Вдохнув полной грудью, я завязал на затылке хвост и огляделся. Я не знал, в какую сторону двигаться, как выглядел дом Хоука, но почему-то был уверен, что с легкостью его найду. Я представлял его мрачным, с высокими башнями-шпилями, выстроенный на пустыре с выжженной травой, над которым всегда нависает туча и кружат вороны. Город оказался пустынным: ни жителей, ни Стражи, ни храмовников. Я двинулся вперед, осматриваясь по сторонам. Мне давно не было так хорошо. Тут я заметил черную птицу, сидящую на выступе дома. Она не шевелилась несколько долгих секунд, и вдруг повернула голову на меня и звучно каркнула. — И тебе привет, — поздоровался я. Я присмотрелся, и увидел в нескольких метрах от нее еще одну. Я прошел дальше, видя еще и еще воронов, и все они сидели неподвижно, крутя маленькими головами и непрестанно каркая. Я ускорил шаг, следуя за цепочкой из черных птиц, поворачивая за углы, пока, наконец, не дошел. Свернув за дом, я остановился. Передо мной стоял особняк, особо ничем не отличаясь от тех, которые попадались мне на пути. Он так же имел небольшой дворик, в котором помещались лишь две скамейки и парадный вход. Я медленно приблизился и увидел знакомую фигуру в дверях. Я не смог сдержать улыбки, встречаясь взглядом с Хоуком. Он улыбался мне в ответ. — Вижу, мои маленькие друзья справились с работой, — произнес он, шагая мне на встречу. Я кивнул, не переставая улыбаться. — Выглядишь потрясающе, — сказал он с нескрываемым восхищением. Я поблагодарил его, краснея до ушей. Он жестом пригласил меня следовать за ним, открыл входную дверь, пропустил меня вперед. Я вошел внутрь поместья, и мои ожидания с треском разбились о суровую действительность. Все, что я ожидал здесь увидеть, - мраморные колонны, арфы, дворецкого и прислугу, - осталось лишь плодом моего воображения. Мы прошли короткую прихожую и оказались в главной зале. Она была напрочь лишена света благодаря плотным темным шторам, но кое-что мне все же удалось разглядеть. А именно слои залежавшейся пыли в узких полосках лучей, лишенная блеска паркетная доска, каменная лестница в тон стенам, пыльные поверхности письменного стола и камина. Создавалось полное ощущение того, что в имении никто не живет уже долгие десятилетия. Зрелище было весьма печальным. В носу резко защипало и я несколько раз чихнул. — Будь здоров. Я кивнул, вытирая нос. — Что мы должны делать? — Прибрать залу к завтрашнему дню. Он дошел до лестницы, ведущей на второй этаж, и обернулся на меня. — Но в таком виде работать не стоит. Я растерянно оглядел себя. — Ты испачкаешь одежду, — пояснил он. — Идем, я дам тебе что-нибудь. Он в два прыжка поднялся на второй этаж. — Может, не стоит? Я подошел к ступеням и положил руку на пыльные перила. — Андерс, — позвал он откуда-то из глубины дома. Мое имя из его уст звучало лучшей музыкой для моих ушей. Я подчинился, быстро поднялся по лестнице. Передо мной возникло три двери по центру лестничной площадки, а по бокам тянулись темные коридоры, окутанные зловещей тишиной. Центральная дверь была приоткрыта, и оттуда послышался приглушенный голос оборотня: — Андерс, иди сюда. Я заглянул внутрь. Это была спальня, обставленная самым кричащим и безвкусным образом. По центру стояла огромная уродливая кровать с исполинскими ножками, переходящими в столбы, на которых держался кроваво-красный балдахин, окно напротив было также занавешено, почти не пропуская свет, у стены стоял туалетный столик с овальным зеркалом орлесианского мастера, покрытое пылью и паутиной. В другом конце спальни обозначался камин из красного камня, напротив него находился шкаф с открытыми дверцами, где и исчез Хоук. Все было красным разных оттенков, стены словно пульсировали, сдавливая голову. Я посмотрел на пол возле кровати и невольно вздрогнул: единственное чистое место неестественно блестело, словно отполированное, а вокруг него венком лежали маленькие косточки различных зверей. Хоук выглянул из шкафа, и я перевел взгляд на него. — Ужасная кровать. Он хмыкнул и снова нырнул за дверцу. Через несколько минут он выбрался из деревянного плена, держа в руках гору из одежды. — Не волнуйся, она чистая, — сказал он, протягивая мне комплект из рубахи и штанов. Я взял одежду. — Переодевайся спокойно, я подожду тебя внизу. И он вышел, закрывая за собой дверь. Я постоял в нерешительности пару мгновений, затем рывком снял с себя рубашку, штаны, после стянул обувь и остался стоять голый. Огляделся. Стер пыль с туалетного столика и аккуратной стопкой сложил свои вещи. Надел одежду Хоука. Она была великовата, но в целом, ощущалась вполне комфортной. Я затянул пояс, чтобы случайно не оголить зад, закатал рукава, перевязал волосы на голове и вышел из спальни. Хоук уже чем-то гремел внизу. Я перевесился через перила, разглядывая его сверху. Он достал ведра и тряпки из кладовой, примыкающей к зале за незаметной дверью, провел шланг с водой, достал чистящий порошок. Затем он замер и обернулся на меня. На нем тоже была бесформенная одежда с подоткнутым поясом и закатанными рукавами и штанинами. Я поспешил спуститься. Он вручил мне принадлежности, и подошел к окну, открывая его. Взметнув шторами, он поднял клубы пыли в воздух и закашлялся. Я не смог сдержать смешка. Затем он сдернул ткань с петель и скинул на пол. Проделав так со всеми окнами, он посмотрел на меня. Я стоял в немом удивлении. — Я заказал новые, принесут завтра днем. А эти, — он ногой указал на бесформенную гору грязных почти тряпок, — унесут в прачечную. — С чего мне начать? — Спросил я, переводя взгляд со штор на Хоука. — Думаю, что с окон. Сейчас принесу стремянку. Он куда-то ушел, а я налил из шланга воду в ведро, добавил порошок и окунул тряпку в мыльную смесь. Хоук через минуту пришел, держа складную лестницу. Мы разложили ее, и я полез на самую верхотуру, волоча за собой полное пены ведро. День обещал быть насыщенным.***
Когда все окна были отмыты, в помещении сильно прибавилось света. Мы работали почти молча, перекидываясь короткими фразами по делу. Он таскал и менял мне воду, чтобы я по десять раз не спускался, а также навел порядок, выгребая мусор из углов залы. Закончив с окнами, я переключился на пыль, которая покрывала мебель и стены. От работы мне стало жарко, и я уговорил Хоука открыть входную дверь. Оттуда сразу потянуло летними запахами. Я решил начать с перил и перебрался на лестничную площадку. Вдруг Хоук подошел ко мне, протягивая холодную бутылочку, только что вскрытую, кусок хлеба со свежей лососиной и веточку винограда. Я с удивлением перенял еду с его рук. — Обещаю, что нормально накормлю тебя, как только закончим. — Спасибо, Хоук. Мне было так приятно, я почувствовал безграничное тепло к этому человеку, разливающееся в душе. Он отвесил легкий поклон и оставил меня. В бутылке оказался ягодный морс, лосось был удивительно нежным, виноград без косточек таял во рту. Проглотив все это за пару минут, я продолжил работу. Так, не торопясь, я закончил с перилами, отмыв их до блеска, приступил к камину, выгреб всю золу, очистил камни от сажи, протер все горизонтальные поверхности. Подошел к столу, заваленному письмами, пестревшими печатями разных городов и стран, удивляясь, насколько бурно шла жизнь у Хоука. — Что делать с почтой? — крикнул я, чтобы Хоук услышал меня на втором этаже. — Сжечь, — послышалось в ответ. Я хотел было еще задать несколько вопросов на счет того, что многие печати были не тронуты, но не решился. Сжечь - значит, сжечь. Я вытер пот со лба, наверняка испачкав его, взял кучу бумаги и кинул ее в пасть камину. Хоук уже мыл ступени, раскорячившись и пыхтя от неудобства. Пот лился с него рекой, склеивая черные волосы на шее и висках. Я замер, разглядывая его раскрасневшееся лицо, его сильные руки, сжимающие мокрую тряпку, отставленный зад, маячивший из стороны в сторону, прислушался к тем звукам, которые он издавал, утробным, вибрирующим. Вдруг он резко выпрямился, и я от неожиданности подскочил на месте. Он схватил полы рубашки грязными руками и вынырнул из нее, кидая ее в неизвестность. Я опешил. Он обернулся на меня и, поймав мой голодный взгляд, пояснил: — В ней очень неудобно мыть полы. Я едва заметно кивнул. Он был таким, каким я представлял его в самых смелых мечтах. Нет, еще лучше. Капли пота, стекающие по ложбинкам, мышцы, перекатывающиеся под тонкой кожей, волосы ровными змейками покрывали грудь и живот, тонкой цепочкой утекая вниз, под шнуровку. Штаны, державшиеся на тазовых косточках, открывали паховый треугольник, совсем не оставляя места для воображения. Он повернулся ко мне спиной, и я впился взглядом в его широкую спину, тонкие бугорки позвоночника, по которым струился пот. Я позволил себе посмотреть ниже и увидел верхушку ягодиц, плотных и узких, разделяющихся ямкой. Я захлебнулся слюнями, переводя взгляд на икроножные мышцы, напряженные и переливающиеся, манящие, покрытые завитками волос. От Хоука исходил запах леса, привычный и свежий, словно прохладный ветер, и этот запах перемешивался с запахом мужским, доселе мне незнакомым, и я вдыхал его полной грудью, чтобы запомнить, насытиться им, впитать через легкие и раствориться в нем.***
— Надо было убрать весь особняк. — Я не смею тебя просить об этом, — ответил Хоук, передавая мне запеченного кролика. Киркволл погрузился в сумерки. Мы не так давно закончили, и теперь Хоук выполнял обещание: он кормил меня вкуснейшим ужином. Мы расположились возле камина, начищенного до блеска, ели и разговаривали. До ужина он убедил меня помыться в его ванне, натаскал туда воды, подогрел ее и оставил меня отмокать. Я погрузился по шею в нее и впал в оцепенение на долгих двадцать минут. В горячей воде-то я и понял, насколько я устал. Вымывшись до скрипа, я закутался в его халат и вышел на запах жареного мяса. Этот день обещал быть одним из лучших. Он охладил мне бутылочку медовухи, и я с блаженством сделал долгий глоток. Я был расслаблен, чист и накормлен, в моей голове была приятная пустота, а желудок был полон еды. — Спасибо, что помог мне, — произнес Хоук, отводя от меня взгляд. — Без тебя я бы ни за что не справился. Завтра я уж сам… — И в голову не бери, я тебе помогу завтра, — оборвал его я, делая очередной глоток. Хоук улыбнулся мне. — Если хочешь, то можешь остаться здесь на ночь. Я постелю тебе внизу, а сам уйду наверх, — быстро добавил он, чтобы я не успел возразить. Признаться, я очень хотел у него остаться. Еще немного выпить, поговорить, а утром вместе позавтракать, но я боялся, что он воспримет это как знак, а я не хотел давать ему ложной надежды. Поэтому я ответил: — Ты прости, но мне нужно сегодня появиться в Лечебнице. Я обещал Корнелии, что вернусь сегодня, и она ждет меня. Звучало не очень убедительно, но, по крайней мере, это было частичной правдой. Он понимающе улыбнулся, и от его улыбки мне защемило сердце. Сколько уже можно топтать и его и свои чувства, Андерс? — Тогда позволь проводить тебя. Об этом меня не стоило просить дважды. Я переоделся, и мы отправились в Клоаку. Я вернулся в Клоаку в растрепанных чувствах, и если бы я знал, что ждет меня в Лечебнице, то непременно остался бы у Хоука. Мы попрощались, договорившись на завтра встретиться, чтобы организовать мероприятие. И он ушел, и в его глазах я не увидел ничего, что раньше принадлежало мне. Может, он просто устал, но я безостановочно думал об этом, находясь на грани отчаяния. Я решил для себя, что еще немного помучаю его, буквально пару дней, и перестану изображать из себя недотрогу и, наконец, поговорю с ним, как взрослый мужчина. Решу все возникшие вопросы, признаюсь в своих чувствах к нему, откинув все страхи, перестану, наконец, врать. Я зашел в Лечебницу уже за полночь. Приемная была освещена луной, чьи серебряные лучи окрашивали помещение в холодные тона. Я устало прислонился к стене, не замечая тонкую фигуру за бюро. — Ты вернулся, - подала голос Корнелия. Я вздрогнул, приветственно улыбаясь подруге. — Прости, задержался у Хоука. — У Хоука, — эхом повторила Корни. Повисла тишина. Она подняла на меня свои невозможно зеленые глаза, затем встала к окну, поворачиваясь ко мне боком. — Что случилось? — Спросил я, чувствуя исходящее от девушки напряжение. Она серьезно посмотрела на меня, и в ее глазах я увидел внутреннюю борьбу. Что-то промелькнуло в ее взгляде, что я успел уловить прежде, чем она отвернулась. — Наши патрульные сегодня постарались на славу, — наконец, произнесла она, глядя в окно. Но в Лечебнице был настоящий ужас. Все вчерашние умерли… — Что?! Я подскочил на месте. — Они залихорадили, а затем, как один, начали блевать кровью, — она смолкла, оценивая мою реакцию. Я в немом ступоре ожидал продолжения. — А после они, один за другим, умерли. Мы с Киком даже не успели среагировать. Я вцепился пальцами в волосы и шагнул вглубь комнаты. — Их стоит осмотреть, а лучше даже вскрыть. Вдруг… — Мы их сожгли. Я резко обернулся на Корнелию, и она с вызовом посмотрела на меня. — Двенадцать человек умерли почти одновременно. Мы не знаем, что это, но лучше, чтобы оно оставалось в пределах их тел. Я не мог не согласиться. — Ты права, — прохрипел я. — Но почему вы не послали за мной? Корнелия презрительно фыркнула. — И что бы ты сделал? Только бы испортил свое свидание. Я почувствовал, как вспыхнули мои щеки. — Это было не свидание. Хоук попросил помощи, и я… — Избавь меня от подробностей, Андерс, - резко оборвала меня Корнелия. Я никогда не видел ее такой. Подобная реакция была явно не от того, что умерло двенадцать человек, поскольку она чересчур трезво, а порой и цинично, смотрела на жизнь, и смерть явно не могла ее смутить. Здесь было что-то другое, едва уловимое, невидимое. Я внимательно посмотрел на нее, и увидел в ее глазах блеск, какой прежде видел у Хоука. Девушка злилась на меня, и я только сейчас понял истинную причину. — Корнелия, — мягко позвал ее я, кладя руку ей на плечо. Ее губы задрожали, и она закрыла лицо ладонями. — До последнего я отказывалась верить… — прошептала она, тихо всхлипывая. Я дрожащими руками обнял ее тонкие плечи и прижал к своей груди. — Но потом я увидела, как ты на него смотришь. — Это так заметно? — решился я спросить после пары минут молчания. Она успокоилась, отстранилась от меня и издала короткий и почти веселый смешок. — Да вы уже столько раз поимели друг друга взглядом. Эти слова мгновенно бросили меня в краску. Мое пунцовое лицо и смущенный вид быстро развеселили ее. Она озарилась улыбкой, а у меня отлегло в сердце. Мне бы очень не хотелось обидеть Корнелию. — Прости, — произнес я. — Если бы это зависело от меня. — Не извиняйся, Андерс. Гаррет прекрасный человек. Лучшего я бы и не пожелала тебе. Гаррет… И когда только они успели наладить общение настолько, чтобы она могла так просто говорить о том, что он за человек. Я почувствовал предательский укол ревности. — Корни, мы с ним не… У меня не хватило духу закончить фразу. Она на меня удивленно посмотрела, что окончательно выбило из меня всякую решительность. — Тогда чего ты ждешь? Мы дошли до бюро и сели друг напротив друга. — Тут все не так просто. Он, несомненно, красив, до головокружения, но… — Подожди, — прервала она мой поток сознания. — Ты судишь людей по внешности? Мне тебя уже жаль. Я окончательно сник, потупив взгляд. — Ты хоть что-нибудь знаешь о нем, кроме того, что его зовут Гаррет Хоук? Ходя, судя по моим наблюдениям, его имя ты забыл сразу, как только он представился. Я хотел возразить и уже было открыл рот, но она не дала мне этого сделать, предупреждающе выставив ладонь. Я проглотил свои жалкие оправдания вместе с чувством гордости. — Ты хоть раз обратился к нему по имени? Хоть раз произносил его вслух? Мне было нечего сказать. Она была права, и я стал еще больше ненавидеть себя. — Что ты вообще знаешь о нем, кроме того, что он оборотень? — Хоу… Гаррет прекрасно готовит, — я выдавил из себя его имя, давясь им. Я постарался сделать так, чтобы Корнелия перестала лезть в мою душу. Но она лишь отмахнулась от моих слов, как от назойливой мухи, не сводя с меня своих волшебных глаз. — Я сейчас выброшусь в окно, — простонал я, роняя голову на сложенные на столе руки, и, набрав побольше воздуха в легкие, я вывалил на нее все, что копилось во мне долгий год. Она внимательно слушала, не перебивая, лишь изредка задавая вопросы, когда я сбивался с хронологии. А я все говорил, не замечая, как светает за окном. Я поведал ей все с самого начала: про то, как Хоук признался мне в любви через месяц после знакомства, как договорился с храмовниками за немыслимое количество монет, чтобы они не трогали, и как он их всех уничтожил, когда Мередит нарушила слово. — Так вот куда делись все храмовники, — хмыкнула Корнелия. Я кивнул, продолжая свою исповедь. Коснувшись КК, я рассказал и о нем, о нашей с ним связи, о его письмах, о том, как я напился, получив его третье послание. Я признался, что поцеловал Хоука, представляя на его месте Короля, и что теперь меня выворачивает наизнанку от этого воспоминания и от того, что я наговорил ему в тот вечер. Слова лились из меня неровным потоком. Я замирал, прекращая свой рассказ, затем возобновлял его с другого места, перескакивал от момента к моменту, смешивая свои ощущения и страхи, пытаясь понять, как именно я отношусь к Хоуку. Корнелия была права: я действительно ничего не знал о нем кроме очевидных вещей, но я не верил, что мои чувства к нему были банальным увлечением. Они находились за закрытой дверью в глубинах моей души, и я до смерти боялся ее приоткрыть и, наконец, понять, что же все таки происходит со мной. Хоук проник в меня до мозга костей, он был первый, о ком я думаю, когда просыпаюсь, и последним, кого я вспоминаю перед сном. Он несомненно был красив той самой мужской красотой: тяжелой, пленящей, всепоглощающей. Его лицо было словно выточено из мрамора, а тело выковано из обсидиана, но что-то еще заставляло меня забывать при нем, как дышать. Прикосновения, взгляды, голос, запах. Я не знал его прошлого и не знал, что он любит на завтрак, но разве все это нужно, чтобы влюбиться? В свое оправдание я мог лишь сказать, что у меня просто не было времени, чтобы получше его расспросить, ведь… Создатель, но почему я все время нахожу отговорки вместо того, чтобы признать свою беспомощность и слабость. Неожиданно для себя я сознался, что сохранил письма КК. — Немедленно сожги их, — сказала девушка, сверкнув взглядом. — Ты никогда не сможешь начать новую жизнь, если будешь держаться за прошлое. Я кивал ее словам, мысленно крича, что не могу. Я не мог сжечь письма, которые были единственной связующей ниточкой с прекрасно-ужасной порой, я не смел вычеркнуть этот этап своей жизни, я отчаянно боялся впустить нового человека, не ожидая от этого ничего, кроме боли и страданий. А Хоук запросто мог мне сделать больно, и я опасался его, как огня или агонии, это была физиология, и она душила меня. Я бессчётное количество раз намеревался признаться моему демону в своих чувствах и помыслах, но в последний момент инстинкт самосохранения побеждал, и я молча наблюдал, как Хоук, опустив взгляд, неотвратимо исчезает из моей жизни. Мы пили пиво, и Корнелия молча слушала меня. К рассвету я был полностью опустошен, будто из меня вытащили все внутренности. Я был лишь оболочкой. Она была первой, кому я захотел открыться. А затем она сказала то, что я говорил себе каждый день. — Прежде, чем делать сотню выводов против Гаррета, попробуй лучше узнать его. У него множество историй, которые ты ни от кого больше не услышишь. Дай ему шанс. Представь, как сложно ему добиваться тебя, видя, как ты рубишь на корню каждую его попытку. Никто не заставляет тебя сразу прыгать к нему в постель. Мне стало противно от самого себя. Я снова молча кивал, а в голове крутилась фраза: “Андерс, ты просто идиот”.