Как приручить Хоука

Пролетело еще семь дней, и на календаре обозначился десятый день Утешника. Сегодня я пообещал Хоуку свободу, и поэтому немного волновался. Я ожидал его за завтраком. Он зашел с улыбкой на лице, сияющий после уборной, пригладив мокрые волосы и побрившись. Словом, выглядел как всегда безупречно, и даже казенная мешковатая одежда не портила его. Я улыбнулся ему в ответ, жестом приглашая к столу. - А мясного нет ничего? - Мы же договорились, - возразил я в ответ на его недовольную гримасу. -Да помню я, помню, - проворчал он, усаживаясь на стул. Взяв ложку и придвинув к себе тарелку, он, немного поколебавшись, уверенно окунул прибор в кашу и, зачерпнув, отправил себе в рот. Я не удержал смешок, а он с напускным видом проигнорировал его. Доев, мы дошли до моей спальни, где я собирался снять с него бинты и отпустить на волю. Размотав его торс, я судорожно вдохнул его запах, натянул вымученную улыбку на лицо и произнес: - Ну вот и все. Можешь лететь. Он не шевелился, лишь в упор смотрел на меня, а затем проговорил: - Полетели со мной. В смысле, пойдем. В смысле… Он запнулся и смущенно отвел взгляд. Я чувствовал, что он хочет еще что-то добавить, чтобы задержаться со мной хотя бы на несколько минут, но никак не мог придумать предлог. Я откинул сомнения и взял инициативу в свои дрожащие руки. - А впрочем, ты больше недели не применял магию, и я в какой-то мере несу теперь ответственность за твое здоровье. Поэтому мне нужно проконтролировать тебя. Прозвучало это отвратительно, но эффект от моих слов несомненно был. - В таком случае, - промурлыкал он мне на ухо. - Тебе следует пойти со мной и проконтролировать. Волна возбуждения накрыла меня с головой. Я хватал воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, и лихорадочно соображал, что же мне делать. Не придумав ничего лучше, кроме как кивнуть и выдавить из себя “хорошо”, я пошел переодеваться. Мы выбрались на поверхность на окраине города. Я не был под солнцем с того самого вечера, и мне было немного непривычно ощущать кожей соленый воздух. Я сделал несколько глубоких вдохов и посмотрел на Гаррета. Тот тоже не скрывал своего наслаждения от летнего ветра и слепящих лучей. Мы не сговариваясь двинулись в сторону Берега. - Итак, - начал я, щурясь от света. Хоук внимательно на меня посмотрел. - Не хочешь рассказать мне, что же все таки произошло в той пещере? Я почувствовал прилив смелости, и, признаться, она меня немного смутила. Но я же решил ни за что не отступать. Он медлил, и поэтому заговорил снова я: - Пьяные Варрик и Фенрис поведали, что это касается Тевинтера и рабства. Как ты в этом замешан? - Они тебе больше ничего не сказали? Его голос дрогнул, выдавая неожиданные для меня эмоции: страх и тревогу. Я отрицательно мотнул головой, принимаясь закатывать рукава. - Позволь мне, - произнес он, подходя ко мне почти вплотную и беря меня за руку. Вот опять. Он не давал мне дышать. Нарочито медленно закатывая рукава моей несчастной рубашки, он смотрел на меня своими невозможными карими глазами, и в них вспыхнуло то, что я три недели назад по глупости чуть не потушил. Я помню каждую подобную мелочь потому, что для меня это было куда важнее любых мировых событий. Та химия, что вспыхнула между нами в тот момент, до сих пор горит синим пламенем. Покончив с помощью, он пошел дальше, и я, загипнотизированный, отправился следом. - Я рано начал путешествовать, - начал он свою историю, и я вздрогнул, так как совершенно забыл, о чем речь. - Когда ты можешь летать, границы стран для тебя стираются. Для тебя нет больше препятствий. Есть лишь время. Оно-то и оказалось моим самым главным врагом. Я не понимал его слов, но не перебивал, впитывая его голос в свой костный мозг. - Мне кажется, я видел все. И больше всего меня поразила Империя. В ней сочетается несочетаемое, и это меня привлекало сильнее остального. Мне удалось помочь многим ее жителям: магистры, рабы, простые смертные, но я все равно проиграл. Он прервался и посмотрел на меня, желая увидеть реакцию на свои слова. Я затих в ожидании продолжения, смутно понимая суть повествования, но не решаясь расспрашивать подробности. Я чувствовал, с каким трудом ему давались эти воспоминания. Скорее, это даже были лишь обрывки памяти, то, что скрывают за слоем разума, оставляя там пылиться и стараясь более не тревожить. - По стечению обстоятельств я проник в их сливки общества - в один из великих домов магистра. Наблюдая, какие чудовищные вещи они творили совершенно безнаказанно, меня все время мучил вопрос: почему монстром считали именно меня? Я вел двойную игру: подпольно помогал всем, кому мог. Они с ужасом и отвращением говорили о неком черном демоне, который старался сделать жизнь несчастных более сносной. Разумеется, они не знали, что это был я. Все это длилось бесконечно долго, пока однажды я не облажался. Хоук снова замолчал, но на этот раз я понял, что дальше он не станет продолжать, а настаивать я не посмел. Мне казалось, что это было отличным началом в преодолении той пропасти, что лежала между нами. Я хотел сменить разговор, но никак не мог выбрать подходящую тему. Все мои вопросы, которые не давали мне заснуть множество ночей, теперь покинули меня, оставляя с пустой головой и неловкой паузой. Какое-то время мы шли молча. - А ты знаешь еще кого-нибудь из… Из своих? Гаррет издал сдавленный смешок и покосился на меня. Я смущенно улыбнулся. - Ты имеешь ввиду рожденных? Так ведь написано в учебниках Ирвинга? Я покраснел, опуская взгляд на землю. - Оборотней действительно немного, и с некоторыми я знаком. С кем-то лично, а с кем-то только по переписке. Но многие не хотят вмешиваться в судьбу Тедаса, предпочитая жизнь отшельника. Все они не так интересны, как тебе может казаться. Ну а что насчет тебя? - Резко сменил он тему, переключаясь на мою скромную персону. - В каком смысле? - Каков был на вкус мир для тебя десять лет назад? - Десять лет назад я жил в Кинлохе и мечтал лишь о том, как бы поскорее выбраться оттуда. - Неправда, - мягко прервал он меня, и я снова покраснел, уличенный во лжи. - Ты мог сбежать оттуда в любой момент. Ведь сделал же ты это, когда Карла… - Да-да, я понял, - оскалился я и замолчал. Неприятное чувство, что тебя поймали на вранье, ковыряло мои внутренности. И я решил для себя больше не врать Хоуку. - И все же, - продолжил я в попытке реабилитироваться. - Я хотел свободы. Гаррет кивнул головой, обнажая зубы в ухмылке. Меня передернуло. - Мы пришли. За разговором я и не заметил, как мы, пройдя вдоль Берега, свернули в лес, и теперь стояли там, где заканчивался привычный маршрут любого гуляющего. Меня ждал прыжок в неизвестность. Я позволил себе оглядеться. Погода стояла чудесная, зеленые кроны защищали нас от палящего солнца, ветер свободно проникал под рубашку, охлаждая кожу. Я взглянул на ноги, обнаруживая, что Хоук стоял на траве босой, а его штанины были закатаны до колена. Я не понимал причуд его дикой натуры, но готов был принять их. Я не спросил, куда именно мы пришли, потому что мне не важен был ответ. Мне важен был он. То, что происходило дальше, было похоже на сон. Хоук, замерев и опустив голову, стал медленно покрываться перьями. Начиная от затылка, затем шея, плечи, холка, лопатки, позвоночник, - все прорастало черными узкими перьями. Его руки, наполовину уже крылья, удлинялись и расширялись, касаясь земли. Подняв голову, он посмотрел на меня, и в его взгляде сверкнул тот зверь, которого прежде я боялся больше смерти, но теперь же я понимал, что это и был Гаррет. Без человеческой личины. Он был черным демоном. Он был свободен и прекрасен, и я с нескрываемым восхищением наблюдал за его обращением. Крылья, лоснясь и переливаясь, лежали на мокрой траве, на голове вместо волос торчали перья, окружая лицо, на плечах, словно погоны, ровным слоем лежали эти черные наросты. Расправив лопатки, он замахнулся и один мощным рывком оторвался от земли, сбивая все в пыль, и в воздухе обратился окончательно. Я на мгновенье закрыл лицо руками, чтобы не вдыхать песок, а затем устремил взгляд за птицей, которая стремительно набирала высоту, разрывая хрупкий барьер из листьев своими невозможными крыльями и исчезая в небе. Я чувствовал безмерное счастье от того, что смог стать частью той самой свободы, о которой всегда мечтал. И я закричал ему вслед, засвистел, распугивая лесных жителей своим голосом. Красивее магии я не видел и вряд ли еще увижу, и мысль о том, что это происходило так близко, что я мог дотронуться, прервать ее, подойти вплотную и заглянуть в его глаза, ловя на себе влюбленную искру, не давала мне сделать полноценный вдох. Я услышал треск ломающихся веток, и со спины почувствовал движение воздуха, но не успел обернуться, получил толчок в спину. Несильный, но ощутимый для того, чтобы больше не стоять на месте. Крылатый демон звал меня утробным звуком, какие издают драконы, и, пролетев над моей головой, едва задевая меня, он устремился вперед, в неизвестность. Я побежал следом, на ходу расчищая себе путь, перепрыгивая поваленные деревья и мелкие ручьи, боясь упустить моего спутника. А он летел впереди, указывая путь, ведя меня за собой, и я слепо шел, вверяя ему свою судьбу. Я бежал так быстро, как только мог, ощущая, как горят мои мышцы и как кровь стучит в голове. Но я не останавливался, пока не увидел просвет, а вскоре не выбежал в яркие лучи солнца. Зажмурившись, я замедлился и перешел на шаг. Выбравшись из лесного плена, я оказался на скале, которая, круто убегая вниз, открывала мне невероятный обзор. Это было дикое озеро, окруженное белой скалой, с которой в нескольких местах стекали водопады. Я стоял на выступе высоко над водой, и мог видеть все, что происходило в пределах этого каньона. Я видел зеркальную гладь водоема, отражающую бликами солнца и слепящую глаза. Я слышал шум леса, качающегося на за моей спиной. Я чувствовал, как ветер толкает меня на край пропасти, и я подчинился ему. Я заметил черный силуэт, словно вырезанный из пейзажа, стремительно приближающийся в мою сторону, я ощутил взмахи крыльев на своей коже, затылком улавливая каждое движение моего зверя. Замерев в воздухе сбоку от меня, он медленно приземлился на вполне человеческие ноги и, коснувшись нагретого камня босой ступней, снизу вверх обратился обратно в Хоука. Пережив бурю эмоций и отдышавшись, я созерцал ту красоту, которую открыл мне Гаррет. - Прыгай! Его голос словно разрезал воздух стальным клинком. Я не успел среагировать, а он, хлопнув меня по плечу, подбежал к краю пропасти и, не сбавляя скорости, зависнув на мгновение в воздухе, исчез из моего поля зрения. Я метнулся к краю, успевая лишь увидеть фонтан из брызг на гладкой водной поверхности. Высота была головокружительная, и я инстинктивно прижался к нагретой скале, не отрывая взгляда от расходящихся кругов на воде. Я лихорадочно соображал, мечась между двумя решениями: прыгать или же остаться с рассудком и не делать этого. - Да что б тебя, Гаррет, - выругался я, усаживаясь на край и свешивая ноги над пропастью. Лазурь слепила мне глаза, и я, зажмурившись, толкнул себя вперед. Подо мной просвистело метров пятьдесят свободного полета, и за это время в моей голове пульсировало лишь одно имя, начинающееся на Г. Войдя камнем в воду и обжигаясь об ее холод, я поспешил на поверхность. Озеро было кристально прозрачным, и я видел все, что происходило под ее толщей: взрыв пузырей от моего прыжка, косяк мелких рыб под ногами, тонкие нити водорослей, тянувшиеся со дна к солнцу. Вынырнув, я судорожно вдохнул теплый воздух, не до конца еще осознав, что я только что сделал. Я посмотрел на уступ, откуда я слетел, поражаясь ее высоте, затем закрутил головой в поисках Хоука. Тот неспеша подплыл ко мне на спине, весь сияя, словно сталь. Его белое лицо отражало свет так же ярко, как и вода, а карие глаза смотрели на меня открыто и восторженно, не скрывая своего безумства. Я же выглядел чуть лучше мокрой курицы, и чувствовал себя примерно так же. Гаррет все кружил вокруг меня, то исчезая под водой, то выныривая, слегка касался моих рук и тела, непрестанно улыбался и скалился и вновь погружался с головой. Попривыкнув к бодрящей среде, я решился немного поплавать. Мы не спеша доплыли до одного из водопадов, и когда я погрузил в него свою руку, то понял, отчего вода в озере такая освежающая. Гаррет же без всякой боязни, проплыл под падающие струи и на какое-то время замер под ними, покрываясь гусиной кожей. Подняв лицо навстречу водопаду, он закрыл глаза и, казалось, с наслаждением пил ледяную воду. Я отплыл чуть дальше, не зная, чего ожидать от хищника на водопое. Я больше не боялся его, но все же не хотел стать жертвой его веселых игрищ вроде затаскивания Андерса в пучину ледяной воды под зловещий хохот. Но расстояние мне не помогло. Хоук, увидев, как я учтиво удерживаю дистанцию, в мгновенье ока метнулся ко мне, и я, не успев даже сообразить, уже оказался под обжигающей струей. Я сдержал крик и метнул взгляд на Гаррета, вкладывая в него всю свою ярость, на какую был способен. Но он лишь рассмеялся и нырнул под воду. Я поспешил за ним, подальше от скал. Мы проплыли до середины озера, и только там у меня появился дар речи. - Освежающая водичка, - проскандировал я, чувствуя, как от холода начинало сводить челюсти. Хоук, услышав клацанье моих зубов, без лишних слов погреб к берегу. Я последовал его примеру. У берега вода была значительно теплее. Мы выбрались на сушу. И вся одежда, окружающая меня в воде свободным плаванием, теперь мешком свисала с плеч и бедер. Чувствуя, как штаны предательски сползают с меня, я схватился за шнуровку, неуклюже подтягивая одежду. Мельком взглянув на Хоука и держа руки у паха, я замер, раскрыв рот. В ослепительном свете солнца Гаррет стоял ко мне вполоборота, и одежда, что на мне смотрелась катастрофически, на нем выглядела идеально: она была словно второй кожей, сливаясь и вырисовывая каждую мышцу, впадинку или бугорок. Схватив полы рубашки, он стянул ее с себя через голову, а я, краснея до ушей, наблюдал за его движениями, голодным взглядом впитывая каждый дюйм его тела. Мне стоило великих усилий, чтобы не наброситься на него, прижать к себе и, наконец, по-настоящему поцеловать. О, как я мечтал о его поцелуе! О его прикосновениях… Хоук тем временем скрутил мокрую ткань и со скрипом выжал ее, развернул, встряхнул и кинул ее на песок. Я решил, что с этого момента буду активнее проявлять свои чувства, и поэтому последовал его примеру. Я тоже попытался снять рубашку. Но рубашка так просто не сдавалась без боя. Я запутался в ее объятиях, никак не мог ослабить эту проклятую шнуровку, да еще и штаны все время грозились свалиться. Я трепыхался в ее сетях, чувствуя себя последним идиотом, а затем замер, ощутив тепло его рук. Остановив мои конвульсии, он расправил обратно рубашку, открывая мне обзор. Я был полностью парализован его взглядом, а он, в свою очередь, спокойно расслабил горловину, ухватился за полы и легким движением меня оголил. Я задохнулся от возбуждения. Представ перед ним обнаженным, я смотрел на него во все глаза, пожирая и лапая взглядом, а Гаррет с той же невозмутимостью выкрутил одеяние, расправил, встряхнул и передал его мне. - Спасибо, - прохрипел я ему, делая шаг навстречу. Он одарил меня своей невозможно соблазнительной улыбкой, а затем, отступив от меня, сделал пригласительный жест. - Обсохнем и домой? Я мог только кивнуть. Вся кровь отхлынула от головы к паху, и соображал я туго. Гаррет плюхнулся на песок и растянувшись на нем, словно зверь, замер под лучами солнца. Я не двигался, не в силах оторвать взгляд от его мощного корпуса, темных сосков, груди и впалого живота, дорожки черных волос, убегающих туда, что, по всей видимости, мне не суждено было лицезреть. Я оглядел себя, не сдерживая вздоха разочарования: худые плечи, тощие бедра, плоский торс, практически лишенный волосяного покрова. Нет, тактика соблазнить его своей внешностью была обречена на провал. Я ссутулился и сел рядом с ним, совсем расстроенный. Высохли мы за пару часов, и все это время я следил за его движениями и мимикой. Он не сильно себя утруждал и в основном молча нежился на горячем песке. Я до ужаса боялся ляпнуть чего-нибудь лишнего или быть слишком навязчивым, поэтому в мучениях кусал язык. В голове пульсировала мысль, что я упустил очередную возможность сблизиться с Хоуком так, как мне хотелось вот уже на протяжении не одного месяца. Так, в душевных терзаниях, мы вернулись в катакомбы, где на меня свалилась привычная суета Лечебницы. Остаток дня прошел в заботах, и я отправился спать позже всех. Сон все никак не шел. Я переваривал прошедший день, прокручивая в голове отдельные фрагменты, каждый раз проклиная себя за медлительность и глупость. Я представил, как бы я, откинув все сомнения, схватил его за шнуровку на штанах и притянул к себе, соприкасаясь телами. И он бы не стал мне противиться, лишь удивленно приподнял бровь, а во взгляде бы читалось желание, и демоны в них рвались наружу. Открыв глаза, я резко сел на кровати, с трудом отгоняя наваждение. Я посмотрел в его сторону, и сдавленный радостный крик вырвался из моего рта. Хоук безмятежно спал, а на нем распустились грибы. За все время его пребывания здесь это была первая ночь, когда он снова зацвел. Я переложил подушку на другой край кровати, чтобы быть ближе к Гаррету, и лег на нее, не отрывая взгляда. Грибы мерцали и пульсировали, исчезали и вырастали вновь, переливаясь всеми цветами радуги, озаряя комнату. Вновь появился дух леса, замещая духоту своей дикой прохладой и свежестью. Я вздохнул полной грудью, обнимая подушку. Мне хотелось лечь рядом с ним, прижаться к нему, мне хотелось его так, как не хотелось никого и никогда. А он лежал совсем близко и не догадывался, что я слежу за его сном и пускаю по нему слюни. Мне хотелось разбудить его робкими ласками, провести рукой по его обнаженной груди, перейти на живот и спуститься вниз, под шнуровку, гладить его бедра и спину и покрыть всего поцелуями, и чтобы он целовал в ответ. Мне хотелось податься вперед, подставляясь под жаркий рот, хотелось его внутри себя... Я сжал край матраса пальцами и задержал дыхание, отбрасывая глупые фантазии. И все же в моих силах было разбудить его, и я знал, что он проведет со мной столько времени, сколько я попрошу, но в последний момент я передумал. В конце концов, если любишь человека, нужно дать ему поспать. И я, задвинув свои желания, вновь попытался заснуть. Я проснулся с рассветом и первым делом огляделся. Никого в моей спальне уже не наблюдалось, и я все еще сонный выплыл в уборную. Выйдя в приемную и готовясь к приему пищи, я в ступоре застыл. Хоук, бодрый и сияющий, помогал Кларенсу разносить чистое белье, принесенное из прачечной. Увидев меня, он озарился улыбкой, а затем жестом пригласил меня к столу. Я проследил взглядом за его рукой, обнаруживая на столе изобилие блюд: жареная птица, копченая рыба, тушеные, вареные овощи, напитки всех видов в охлажденных кувшинах, хлеб, масло, нарезанные сыры и ветчина. Я сел на стул и неуверенно придвинул к себе тарелку, не сводя глаз с Гаррета. - Каша - это не еда, - произнес оборотень, отрывая крылышко и выкладывая его передо мной. - Так, легкий перекус. У меня было слишком много чего сказать на этот счет, но я не стал, и лишь неопределенно кивнул. Поев, я принялся за работу, по-прежнему находясь в удивлении от того, что наши ряды пополнились. Но в страхе, что Хоук передумает и исчезнет, я не поднимал эту тему, внутри себя наслаждаясь его присутствием. Никто не просил его о помощи, но он и не нуждался в наших просьбах. Попав в подчинение Кларенса, он перетаскивал припасы из кладовой и обратно, разносил белье по комнатам и уборным, готовил, убирал, драил заблеванные полы и забрызганные кровью стены, подавал инструменты и еще много чего по мелочи. Гаррет все время был поблизости, и хоть я не всегда его видел, я непрестанно слышал его запах. Я словно попал в Тень, но это была лучшая ее сторона. В коротких перерывах Кик объяснял ему основы травничества, и, признаться, в те моменты я страшно ревновал. Разумом я понимал весь абсурд моего чувства, но ничего не мог с собой поделать, и каждый раз, когда я видел их сидящими рядом, я прятался за ближайшей дверью и там отсиживался, выдавая себя с потрохами. В один из таких пряток я поклялся себе, что больше не буду уступать место нерешительности и приложу все усилия, чтобы завоевать Хоука. Прошло три дня, прежде, чем я отважился сделать первый шаг. Да, храбрецом меня не назовешь. Я доделывал работу уже на закате. Корнелия и Кик рассосались на выходные по домам, а к Хоуку пришли Фенрис и Варрик. Я сидел за столом и заполнял журнал, подсчитывая наши накопления и припасы. Друзья, наговорившись, теперь сидели в молчании, изредка перекидываясь парой фраз. Гаррет быстро организовал нам всем чай и уполз обратно на свое излюбленное кресло в углу приемной. Варрик сидел напротив меня за столом, а Фенрис в своем углу возле окна. Признаться, мне было немного странно сидеть вот так в полной тишине, но в душе я был им благодарен за это. Какое-то время я работал, ни на что не отвлекаясь. Но концентрация моя постепенно сходила на нет и на ее смену пришло то грустное вдохновение, которое у всех появляется ближе к ночи. Поймав волну меланхолии, я то и дело поглядывал на Хоука. Сначала это были едва уловимые взгляды, но они быстро переросли в долгие залипания без возможности адекватного реагирования. Пару раз я ловил себя на том, что я, лежа на столе, пожирал взглядом профиль моего любимого без всяких стеснений. Он не замечал меня или только делал вид, что погружен в свое дело, давая мне возможность в тысячный раз пустить по нему слюни. Я неотрывно следил за его напряженными бровями, сведенными к переносице, за красными от частого кусания губами, за движениями руки, что-то рисующей на бумаги, которую он у меня попросил. Его черные волосы периодически падали на белый лоб, и он проводил ладонью по голове, зачесывая назад непослушные локоны. Неосознанно Хоук оттопыривал пальцем нижнюю губу, обнажая ряд крепких зубов, кусал его кончик, чем вызывал мой душевный стон, а затем, словно опомнившись, отнимал руку от лица, облизываясь напоследок. В каждом его движении я видел хищника, зверя, собирающегося на охоту, следящего за своей жертвой, и эта дикость теперь меня отнюдь не пугала. Я жаждал оказаться в его объятиях, в его сильных руках, сжимающих мое худое тело, быть в его сладком плену, дрожать от его прикосновений и шептать его имя. Я дернулся, очнувшись от наваждения. Опустив стыдливо взгляд, пока присутствующие не разглядели в нем лишнего, я заметил, как изменилась атмосфера. Словно что-то сломалось. Взглянув на Хоука еще раз, я к своему ужасу обнаружил, что он смотрит на меня в упор, ожидая объяснений моего наглого препарирования. Я мог залиться краской и отвернуться, как это делал множество раз, или же сделать шаг навстречу к своей мечте. Я выбрал второе, все же краснея до кончиков волос. Мне следовало быстро сказать Хоуку что-нибудь приятное, но не пошлое, что-то такое, что не отвернет его от меня. Промелькнула безумная мысль признаться ему в любви, но я с внутренним криком прогнал ее прочь. Надо было срочно сделать ему комплимент. Что-нибудь о его одежде? Что за глупость, ведь был он одет чуть лучше бродяги. Ну же! Глаза? Волосы? Что же, что же?.. Я в панике метался в своих мыслях, пока меня не осенило. - Мне нравятся твои зубы, - выдавил я из себя, сгорая от позора. В это же мгновенье со стороны Варика послышался такой силы кашель, что чай, которым он подавился, долетел до моего лица. Под звуки давящегося барда Хоук внимательно на меня посмотрел и, ничего не ответив, лишь улыбнулся, проведя языком по зубам. Я просто идиот. Откашляв, казалось, все легкие, Варрик стих, поднимая на меня красноречивый взгляд. Я неуверенно пожал плечами, углубляясь в свою работу, на сей раз заставляя себя ни на что не отвлекаться. Брызги чая вперемежку с бардовскими слюнями медленно высыхали на моей щеке. Через несколько часов они ушли. Хоук проводил их и вернулся ко мне. Я не отвлекался от журнала, принимая самое невозмутимое выражение лица на какое был способен. В голове же я отчаянно метался, проклиная себя за тот бред, который выдал за комплимент Гаррету. Зубы? Создатель, ну какой же я идиот. Хоук сел напротив меня, где до этого сидел Варрик, сложил руки на стол и замер, наблюдая за моими движениями. Я невольно втянул воздух полной грудью, пропитанный его невозможным запахом, имитируя абсолютную занятость. За окном мерцала ночь, и отблеск луны отражался в его черных глазах. Я больше не мог делать вид, что не замечаю его, откладывая перо и встречая его взгляд. Между нами заискрился воздух, пропитываясь озоном, и создался идеальный момент для признаний. Казалось, что каждое мгновенье моей жизни теперь было идеальным моментом. - У меня для тебя кое-что есть, - произнес он, прерывая зрительный контакт и освобождая меня от своего гипноза. Я проморгался, проследив за его руками. Хоук из кармана достал сложенный вдвое лист бумаги, тот самый, который я ему вечером дал, и протянул его мне. Я неуверенно развернул его и ахнул. На листе была точная копия моего лица, выполненная карандашом. Андерс смотрел на меня свежим улыбающимся взглядом, не было продольной морщины между бровями, темных кругов усталости под глазами, неопрятной трехдневной щетины. Была лишь легкая улыбка на губах и свет в глазах. Я не знаю, как он смог передать живость эмоций на плоской поверхности с помощью одного лишь карандаша и пары часов свободного времени, но это было удивительно. В изумлении я открывал и закрывал рот, подбирая подходящие слова, но в конечном итоге смог лишь выдавить: - Это… Потрясающе… Я посмотрел на него, а потом снова на портрет. Затем опять на него, читая в его взгляде ту диковатую нежность, которая принадлежала лишь мне одному. В голове пульсировала навязчивая мысль признания, и мне было сложно представить более подходящей обстановки, но в ту ночь я не смог. Струсил в последний момент, но мои глаза, я уверен, итак выдавали меня с потрохами. Гаррет, пряча огонь под ресницами, оскалился в улыбке, провел ладонью по моему плечу и ушел, не проронив ни слова. Между нами горела химия, и ее запах острыми когтями впивался в мой рассудок, заставляя его принять поражение и, наконец, уступить чувствам. Со следующего дня лето брало убедительный реванш: жара вернулась, и стенки Клоаки вновь плавились под лучами солнца. Окна и двери были нараспашку, но это не спасало. И как назло больных стало чуть ли не вдвое больше, делая духоту в помещениях почти невыносимой. Корнелия высоко заплетала свои кудри, обнажая шею, и ходила в полупрозрачной сорочке с распущенной шнуровкой на груди, вызывая похотливые взгляды практически у всех мужчин. Нам же с Кларенсом и Хоуком было сложнее: подвернутые до колен штаны и неизменные рубашки с закатанными рукавами. Мы жутко потели, отважно терпя и без конца забегая в уборную, чтобы окунуть голову в бочку с холодной водой. К вечеру, взмыленные и измотанные, мы позволяли себе оголить торс, чуть ли не срывая с себя промокшие насквозь рубашки. Мы пили охлажденную воду, пребывая в каком-то немом ступоре, а в головах стоял неимоверный звон. В такие минуты мне не хотелось ничего, кроме как нырнуть в тот ледяной каньон, но времени едва хватало на примитивные нужды. И полуголый Гаррет, растянувшийся на кресле и прикрывший глаза, в разы усиливал мои мучения. Я нарочно не смотрел в его сторону, избегал любого контакта, не заговаривал с ним без особой необходимости, отчаянно борясь с желанием наброситься на него, прижаться потным уставшим телом к его крепкому торсу, вдохнуть его запах, слизать соленые капли с груди… Встряхнув головой, я опустил ее между коленей, наполняя кровью и вызывая в ней болезненную пульсацию. Лучше мне несколько минут не разгибаться, чтобы окружающие не увидели мои мысли, оттопытивающие штаны. И я погружал пальцы в волосы, стараясь дышать медленно и глубоко, восстанавливая ритм моего несчастного сердца. Живя под одной крышей с Хоуком и Кларенсом, у нас выработался свой распорядок дня. Поскольку Хоук спал всего три часа, он был самый активный из нас и делал больше всего. Кларенс долгое время оставался для меня загадкой, пока однажды я не узнал, что спит он только пять часов, тоже просыпаясь до рассвета. Я просыпался вместе с лучами солнца, тут же вовлекаясь в сражение с недугами. Итак, я просыпался, обливался ледяной водой, которую ребята уже успели натаскать и охладить, шел завтракать тем, что успел приготовить Гаррет, и каждый раз это был целый стол разнообразной еды, которой хватало до самого вечера. Далее я погружался в водоворот нелегкой работы, Кларенс через день уходил в окрестности до заката, а после перебирал все, что принес, занося в свою учетную книжку. В травничество я особо не лез, предоставляя свободу действий Кику и довольствуясь тем, что он со своими помощниками готовил. До обеда я принимал людей с их проблемами, распоряжался монетами, отправлял мальчишек на поверхность к торговцам, благо после смены Рыцаря-Командора в Киркволле стало намного безопаснее, разбирал чистое белье, доставленное прачечной, загружал грязное, выхаживал тяжелых пациентов. После мы устраивали короткую передышку, на скорую руку обедали, снова обливались водой, и обратно в пучину забот. К закату поток обычно рассасывался, оставляя нас с чугунными головами и желанием умереть. Придя в себя, я садился за подсчеты, а затем шел спать. С рассветом все начиналось сначала. Дни сменяли друг друга, не имея никаких существенных отличий, и в один из таких дней я, как и всегда, разбирал белье. Простыни я относил в кладовую, полотенца в уборную. Взяв партию мягких полотенец, я двинулся по намеченному маршруту, размышляя о чем-то своем. К слову, путь в уборную лежал через темный коридор, который соединял приемную и небольшую площадку с большим окном, куда выходила моя комната. Пройдя половину прохода, я услышал плеск воды за приоткрытой дверью и, вместо того, чтобы повернуть обратно и вернуться позже, я почему-то подошел ближе, вслушиваясь в звуки. Заглянув в щель, я замер, задохнувшись вдыхаемым воздухом. По центру ванны во весь рост стоял обнаженный Гаррет и намыливал различные части тела. У меня задрожали руки, и я прильнул к заветному проему, нагло следя за движением его рук. Вот он, наклонившись, провел кусочком мыла по напряженной икре, подколенной ямке, неспешно натер бедро, проведя мыльную ладонь до паха, и дальше вверх, по напряженному прессу, груди. Я не дышал. Хоук также неторопливо вернулся к задней поверхности бедра, далее ягодицы, ложбинка между ними, вырывая из моей груди царапающий стон, широкая спина, боковая поверхность, подмышечная впадина и рука, начиная от плеча. Смыв пену, он вновь намылил кисти, погружая их в черные волосы, контрастирующие с неестественной белизной тела. Прикрыв глаза, он массировал голову, и мыльная вода стекала по нему. Я чувствовал себя отвратительно, что докатился до подглядываний, но, признаться, я просто не мог оторваться от зрелища, сглатывая липкую слюну. Проклятая дверь сводила угол обзора до катастрофического минимума, и как бы я ни старался, разглядеть всего я просто не смог. Ох, как бы мне хотелось помочь Хоуку смыть с себя мыло, позволить ему намылить меня и вообще делать обнаженными все, что он пожелает. Я, казалось, даже перестал моргать, чтобы не пропустить ни мгновенья. Покончив с волосами, Гаррет тем временем дотянулся до кувшина с водой и, начиная от головы, вылил все содержимое на себя. Так, часть за частью, он вымылся до скрипа, так же стоя абсолютно прямо и совершенно обнаженно. Но какой смысл, если я не видел самого главного? Тем не менее, лицезреть перекатывающиеся под тонкой кожей мышцы приравнивалось к экстазу, и я, вновь и вновь облизывая сухие губы, довольствовался этим. Постояв несколько секунд и подождав, пока основная вода не стечет в ванну, он отжал волосы, приглаживая их, и потянулся за полотенцем. Но и тут меня ждала неудача, ибо его нога, соблазнительно выставленная на бортик, перекрыла мне обзор. Я подключил все свое скудное воображение, видя лишь завитки черных пленительных волос. Достав полотенце, Хоук резкими движениями просушил голову, а затем произнес, не отрываясь от своего занятия: - Что-то случилось, Андерс? Я отпрянул от щели, словно ошпаренный, спотыкаясь об свою ногу и роняя чистую стопку на пол. Как давно он знает, что я стою здесь? Лихорадочно соображая, я пришел к мысли, что если сбегу, то будет еще хуже, поэтому я собрал все свое мужество в кулак и, приоткрыв дверь, заглянул в уборную. - Там белье принесли, - проблеял я, не в силах оторвать взгляд от его тела. Гаррет, покончив с головой, без суеты обернул полотенце вокруг бедер и, наконец, взглянул на меня. Демоны в его глазах сжигали мое отражение на костре. Я понял по его взгляду, что он почуял меня с самого начала, и мысль, что Гаррет позволил мне за собой следить, дразня и играя со мной, возбуждала меня до потемнения в глазах. Сукин сын. - О, - изобразил удивление он, не скрывая хищного оскала. - Сейчас оденусь и помогу. Я едва заметно кивнул, надеясь, что он не заметил, как дрожит мой подбородок, сложил кривой стопкой полотенца на полку и вылетел из помещения, хлопнув дверью. Вжавшись в стену темного коридора, я вцепился пальцами в свои волосы и зажмурил глаза. - Идиот, - простонал я, откидывая голову и врезаясь затылком в холодный камень. - Идиот.