Как приручить Хоука

Дойдя до поместья, я прошмыгнул в его недра, тут же скрываясь в своей комнате. Мне смертельно хотелось спать и не думать о разговоре с Варриком. Раздевшись и побросав вещи на пол, я нырнул под одеяло, тут же засыпая. Проспав, как мне показалось, вечность, я продрал глаза. Настроение было паршивым, воспоминания прошедшей ночи больно ударили по голове. Мне предстояло непонятно как переварить то, что поведал Варрик, при этом изображая из себя веселого целителя. Я горько усмехнулся. Спустившись, я обнаружил, что работа ладится и без меня. Кайл прекрасно обходился в одиночку, став полноправным целителем особняка, что как нельзя лучше играло мне на руку. До отчитываний Кларенса у меня впереди был еще целый день, и я решил провести его с пользой. Наплевав на завтрак, я быстро собрался и выскользнул в Верхний Город. Я брел между лавок со всяким барахлом, ища что-то, что скрасит этот печальный день. Купив пузырек с маслом из персиковых косточек, мяты и чего-то еще, я собрался уже отправиться домой, как вдруг мой взгляд привлекла полка с резными деревянными фигурками. Медведи, галлы, волки, покрытые травяной краской, уныло смотрели на меня. Заметив фигурку Андрасте, сложившую руки в молитве, я невольно отпрянул. - С каких пор ты стал набожным? - С тех самых, как придумал новую игру. Я с нескрываемым интересом перевел взгляд с фигурки на Кевина. Тот держал в одной руке святую, в другой короткий клинок. Ловкими движениями он выстрогал из Андрасте нечто продолговатое с широким основанием, оставив нетронутым только ее лицо. Натерев округлые детали до безупречной гладкости, он с хищным оскалом поведал мне суть новой забавы. Называлась она «Андерс с самотыком в заднем проходе, который нельзя было вынимать самостоятельно». А когда игрушка покоилась-таки на тумбе возле кровати, лицо Андрасте печально смотрело на меня. Кусланд говорил, что специально оставил его в назидание моим грехам. Это было самое мерзкое, что делал со мной Король – заставлял носить ее в себе, вгоняя в меня по самое основание, и иногда для разнообразия трахал деревянной фигуркой, ни разу не доведя до оргазма. - Желаете ее приобрести? Дернув головой, вырывая себя из счастливых воспоминаний, я невольно задрожал, делая шаг назад. - Н-нет, спасибо, - проблеял я, унося с площади ноги. Надеюсь, однажды я навсегда забуду то, что происходило в Башне Бдения. Свернув в переулок, я остановился, чтобы перевести дыхание и выровнять мысли. И тут я услышал одинокое звучное карканье. Я метнул взгляд на звук, обнаруживая черного крылатого хищника на козырьке близлежащего дома. Я не поверил своим глазам, приближаясь к птице. Заметив меня, ворон еще раз каркнул и взмыл в прозрачное небо. Я огляделся, замечая еще нескольких Хоуковских друзей, сидевших на различных выступах и крутивших маленькими головками. Я зашагал к особняку Амеллов, чуть ли не срываясь на бег, и до меня доносились крикливые голоса и скрежет когтей о холодный камень. Прямую до дома я бежал, наплевав на грязный мокрый снег, липнущий к подолу камзола. Остановившись недалеко от парадного входа, я с замиранием сердца увидел сотни черных птиц, облепивших поместье. Они были повсюду: на крыше, на окнах, на земле, на лавочках, создавая иллюзию, что здание шевелится, киша лоснящимися перьями. Птицы галдели, царапая когтями все, что попадалось, клевали друг друга, слетали с места, тут же возвращаясь, и я смотрел на эту мешанину, не зная, что и думать. Гаррет вернулся? Эта мысль заставила мою кровь отхлынуть от головы, создавая темные круги перед глазами, и я боялся пошевелиться. А они все кричали, наводя этим хаосом ужас на прохожих, и я не знал, что предпринять. - Вашего хозяина здесь нет! Эта фраза слетела с языка прежде, чем я ее успел как следует обдумать. Глупо было бы надеяться, что Хоук вот так просто вернулся и ждет, когда я зайду в дом, чтобы обрадовать своим внезапным появлением. Но мои слова не подействовали на них. Они продолжали верещать, делая мое настроение до невозможного отвратительным. Простояв еще какое-то время и крикнув птицам что-то не помню что, я, не получив от них ответной реакции, собрал всю горечь последних месяцев, что пожирала мои внутренности, и излил ее в мощнейшем взрыве разума. Волна магии, встречая сопротивление морозного воздуха, щелкнула от него, распугивая самых крикливых, а затем, стремительно настигнув злостных нарушителей тишины, заставила их покинуть свои места. Я не хотел причинить им вред этим простым заклинанием, лишь спугнуть волновым потоком этих маленьких крылатых демонов. Крик достиг максимальной громкости, шелест крыльев и скрежет когтей слились воедино, обдавая напоследок Верхний Город какофонией звуков. Переступив через порог особняка, я в сердцах выругался. Настроение было настолько паршивым, что хотелось только одного – напиться и отключиться. Я заглянул на кухню, наспех засунув в рот пару кусочков ветчины, запивая водой из кувшина, и уже хотел было исчезнуть, но тут столкнулся в проходе с Кларенсом. - Поешь нормально и иди куда хочешь. Его голос, как всегда, звучал спокойно-приветливо, однако в мягкости его тембра проскальзывала сталь, которой оставалось только подчиниться. Ссутулившись, я развернулся и направился к кипящим котлам под проникновенным взглядом серых глаз. Набив желудок съестными прелестями до отказа, я спустился в погреб, где провел несколько долгих минут в мучительном выборе вина. Остановившись на знакомом антиванском белом и взяв неизвестный «Винный Шрам» на пробу, я устремился в свою спальню. Ничто не помешает мне этой ночью напиться. Я лежал совершенно голый на неразобранной постели. Голый и невозможно пьяный. Я капнул на язык Кларенсово средство и хотел теперь проверить его результат. Мои мысли спутались, утягивая меня в водоворот хаоса. Двумя часами ранее я зашел в спальню и незаметно для себя наложил печать оков на дверь, и сейчас я смотрел сквозь полупустую бутыль из черного стекла на плоды моей печали: дверь, словно паутина, опутали зеленоватые ветви, врастая в дерево, на всем ее протяжении сплетаясь с косяком. Никто не зайдет, если я этого не захочу. Я ничего не чувствовал: никаких перемен ниже пояса, никаких необычных ощущений. Пьяным взглядом я окинул свое худощавое тело, брезгливо морщась. И что Гаррет во мне нашел? Наверное, я никогда не пойму этого, но больше я не собирался задавать ему сей вопрос. Вдруг задумается и передумает. Пьяный Андерс – зрелище до невозможного жалкое, а голый пьяный Андерс – и того хуже. Я медленно перекинул путающиеся мысли на своего демона. Перед глазами всплыл образ его обнаженного тела, гибкое, переливающееся в лунных бликах, соблазнительное. Сглотнув липкую слюну, я приложился к горлышку. Я опустился на постель, внутренне дрожа от волнения. Шорох откинутой одежды донесся до уха и стих. Я слышал его прерывистое дыхание, в лунном мерцании его кожа казалось серебристой. Он что-то прошептал, но я не разобрал ни слова, а затем его ладонь опустилась мне на грудь, уволакивая за собой. Я оказался вжатым в старый матрас, его пальцы медленно изучали каждый дюйм моего тела, его губы оставляли горячие следы, заставляя меня выгибаться от каждого касания. Невыносимое чувство неторопливости выливалось в стоны легкого разочарования всякий раз, когда рука, скользившая по торсу вниз, плавно переходила на бедро, минуя гениталии. Он был нетороплив, целуя до дрожи, и я цеплялся за его спину, как за спасительный плот. Я был готов кончить только от этой игры с ощущениями, и он, зная это, издавал редкий смешок. Он целовал шею, худые плечи, ключицы и впалый живот, с шумом втягивая мой запах, словно пытаясь отпечатать в своем подсознании, исследовал кожу, то отстраняясь, кидая горящий взгляд, то прижимаясь всем телом, пах к паху, бедро к бедру. И я, наконец, расслабился в его сильных руках, отдавая всего себя на растерзание захлестнувшей волны огня. Я гладил его спину и плечи, грудь и шею, притягивая к себе с хриплым стоном, осторожно коснулся живота, направляя ладонь вниз и обхватывая пальцами его член. В ответ я почувствовал его руку на бедре, промежности, и вот уже палец медленно проник внутрь. Я задержал дыхание, прислушиваясь к себе. Он замер, давая мне время привыкнуть, затем скользнул и второй. Я понимал краешком сознания, что он использовал масло, но в какой именно момент он успел, я не определил. Это было и неважно вразрез с тем ощущением, которое я испытывал. Он плавно двигал фалангами, шепча возбуждающий бред и вперемежку целуя, отвлекая от непривычного распирания, не давая опомниться. И я сгорал в эмоциях, я почти плакал от счастья, не веря, что все происходит со мной. Но вот я привык к заполненности, начиная двигаться навстречу, и он вынул пальцы и приставился. Я закусил губу, расслабляя промежность. Проникновение оказалось привычно резким, но тут его ладонь опустилась на мой член, не давая поддаться боли. Подождав еще немного, он, качнув бедрами, вошел на всю длину. Время остановилось, исчезло, мир прекратил существование, сузившись до единственного чувства: желания. Он шептал мое имя, задрав мои руки высоко над головой, мои стоны превращались в хрипы, я выгибался, словно одержимый, подставляясь под горячий рот, моля его не останавливаться, хоть он и не собирался этого делать. Мне хотелось продлить это чувство, заполнив им каждую клетку тела, хотелось кричать, неприлично громко стонать, но я лишь запрокинул голову и вцепился пальцами в простыни, словно это могло помочь отсрочить неизбежное. Он был хорош, он владел своим телом словно бог, он двигался во мне, каждым толчком приближая к разрядке. Его звериные повадки проскальзывали в царапающем хрипе, едва различимом оскале, движении гибкого корпуса и блеске черных влюбленных глаз. И я сдался. Отпустив мои руки, он отстранился от меня, меняя угол проникновения. Я, задыхаясь, схватился за его грудь, в беспамятстве сдавливая кожу, вызывая утробный рык. Он сделался резче, жестче, вгоняясь до пошлого шлепка, и я подстраивался, раздвигая ноги как можно шире, подтягивая дрожащие колени к груди. Он облегчил мои страдания, схватив меня под бедра и снимая нагрузку с трясущихся икр, и я видел, как пот струится по его торсу, обрисовывая напряженные мышцы на ребрах, и мне хотелось его еще сильнее. Отбросив страх быть услышанным в сонной Лечебнице, я, не сдерживаясь, простонал его имя во весь голос, кончая себе на живот. Судорога охватила мои внутренности, разливаясь и захлестывая остатки разума. Я потерялся во времени, я не помнил, кто я такой, я лишь знал, что любил этого человека до боли в груди, до смерти и дальше. Сверкнув зубами в темноте, Хоук кончил следом, по-прежнему оставаясь во мне. А затем он зацвел мерцающей пыльцой, замещая духоту Клоаки лесными запахами. В тот миг я испытывал безмерное счастье, когда, отдышавшись, он отпустил мои ноги, медленно вышел и, поцеловав в искусанные губы, лег рядом. Я стоял на коленях, уткнувшись лицом в смятую постель, пальцами сжимая его рисунок. Я гладил его, пачкая липкими следами от вина. Я не смог этого сделать. Воспоминания возбудили меня, но я так и не решился. То, как Гаррет управлял своим телом, не выходило из головы. В пьяный мозг закрались подозрения, где он мог научиться подобному. Или кто мог его обучить. Разумеется, это был этот Дориан, о котором так многозначительно промолчал Варрик. Хлыст ревности обвился вокруг шеи, вытягиваясь в струну. Я продавливал костями пол, руками накрыв голову, и шептал: - Любимый, приди. Словно мантру, я повторял это снова и снова, сотрясаясь в беззвучном плаче. - Любимый, приди. Любимый, приди. Любимый, приди, - шепот перешел в призыв, а затем перерос в отчаянный крик. - Любимый, приди! Я рыдал навзрыд, сжимая в ладони помятый пергамент. Я ревел, пуская слюни на простыни, краснея от напряжения и выпитого вина. Я был отвратителен. Я вновь вкарабкался на кровать, откашливаясь и задыхаясь. Мне захотелось проблеваться и уснуть, но я перевернулся на спину, продолжая кричать свое заклинание. Любимый, приди. Я безобразно скривил лицо, облепляя его сладковатой слюной, я открывал и закрывал в беспомощности рот, хаотично двигая ногами и руками. На душе было так гадко, что я хватался за горло в попытках вырвать это ощущение. Оно душило меня. И тут я резко смолк, замирая с дрожащим подбородком, задворками сознания догадываясь, что сорвал голос. Мне было больно, и эта боль сжигала меня заживо. Утро следующего дня больно ударило меня по голове. Оторвавшись от подушки, я приоткрыл один глаз, тут же зажмуриваясь от яркой полоски света, пробивающийся через шторы. Это было самое жуткое похмелье, поскольку я даже не попытался накануне облегчить страдания магией. Похоже, в какой-то момент мое сознание просто померкло, и я тут же провалился в рваные сны. Приподнявшись на дрожащих руках, я огляделся, обнаруживая свое голое тело, лишь наполовину прикрытое одеялом, на груди краснели следы пролитого вина. Ноги и часть спины были ледяными, и я тут же закутался в одеяло, стараясь согреться. Свесившись, я увидел пустые бутылки и смятый рисунок, чей край покрылся винным пятном. Прохрипев нечленораздельные звуки досады, я подобрал его с пола, пытаясь разгладить пальцами. Какой же я идиот, что позволил себе пьяному испортить единственное сокровище, спрятанное в этом доме. Подтащив к себе одежду, я нырнул в нее и неуверенно встал на ноги. Минуя зеркало, я направился в уборную смыть с себя прошлый вечер и попытаться придать лицу божеский вид. Через три дня мне должно исполниться тридцать лет, а я позволяю себе напиться до беспамятства, да еще в таком безобразном виде уснуть, не позаботившись о своем уже немолодом теле. Идиот. Убрав следы похмелья небрежным жестом магии и сполоснув лицо от липкости слюней, я, переодевшись, пошел встречать новый день. На двери меня ожидал новый сюрприз в виде расцветших ветвей печати оков. Почесав затылок, я развеял чары и вышел в общий коридор. Я забрел на кухню, на пути пытаясь выудить из воспоминаний детали прошедшей ночи. Что могли слышать жители особняка? Как его непутевый хозяин в десятый раз воет, словно израненный зверь, как кричит на потолок, вызывая очередной вздох разочарования у своих соседей? Пора было прекращать вести себя столь невоспитанно, даже неуважительно по отношению к другим. В кухню я зашел пунцовый от стыда, но, как и прежде, никто и слова не сказал по поводу моего сольного выступления. Кайл уже доедал свой завтрак, а Кларенс, вероятно, уже спасал жизни в недрах Клоаки. Я совсем отстранился от них, захлебываясь в собственном горе. Коротко кивнув в знак приветствия, я подсел к магу, избегая зрительного контакта. - Не волнуйся, - улыбнулся он мне, заставляя поднять глаза. – Мы почти ничего не слышали. - Мне очень стыдно за свое поведение, - сознался я, двигая к себе тарелку с кашей. - Перестань, - отмахнулся Кайл, не переставая улыбаться мне. – Я уже закончил, но, если хочешь, могу составить тебе компанию. Я радостно закивал головой, заставив свой рот растянуться в улыбке. - Больше вы не услышите от меня подобного, - я предпринял еще одну попытку оправдаться, отпивая горячий чай. Кайл наблюдал за тем, как я поглощал кашу, и в его янтарных глазах отражалось пламя свечей. Он хранил молчание, и оно не было давящим или осуждающим, это было просто безмолвное согласие. Я чувствовал, что они понимают причину моих безумств, и они разделяли мои эмоции, бушующие в виде воя по ночам. Но мне не хотелось больше рыдать или кричать, словно я потратил определенный запас, отведенный на Гаррета, и теперь был опустошен. Я не ощущал ничего, кроме сосущей тоски. Думаю, я смогу совладать с порывами биться головой о стену. Мне как будто стало легче, а может я просто выбился из сил. Так или иначе я успокоился и день проработал в полной мере. Мы с Кайлом вели два приема, а после, как обычно далеко за полночь, в холле организовались стихийные танцы. Я танцевал с некоторыми девушками и юношами, и каждый второй интересовался, куда я пропадал. Приходилось врать, непрестанно улыбаясь, и они, протянув ничего не значащее «а-а-а», мгновенно забывали об этом. Кайл какой-то промежуток времени провел среди нас, а после исчез в недрах особняка, и я не мог перестать ему завидовать. Рано или поздно их свадьба состоится, и я уж постараюсь организовать ее на высшем уровне. Я замечтался, представляя их в подвенечных нарядах, вышитых золотом и серебром под цвет их сияющих глаз, их короткие клятвы, неизбежно вызывающие слезы, их кроткие взгляды, горящие под ресницами. Я в лепешку разобьюсь, но непременно станцую праздничный танец, напившись до визга, хоть полдня назад я клялся себе, что больше ни капли не возьму в рот. Я оплачу расходы на все, вплоть до бутоньерок и сильверитовых запонок, организую брачную ночь в одной из комнат, усыпав до потолка лепестками роз, отправлю в теплую Антиву на медовый месяц, договорившись о домике на берегу залива Риалто. Я был безмерно счастлив за них, за свободных лисиц, играющих на зеленой траве. Мне хотелось отдать все то золото, хранящееся в тайнике, только им оно было не нужно, ведь они были друг у друга. Если это не свобода, тогда я не знаю, что же еще. Наступило утро следующего дня, влекущее за собой череду будничных забот. Я был совершенно уверен, что никто не знал про мой день рождения, но после обеда ко мне подошел Кларенс и, смерив меня хитрым взглядом, поинтересовался, как бы мне хотелось отпраздновать сие событие. Откашлявшись от неожиданности, я неуверенно пожал плечами, бурча, что еще думаю. Признаться, мне никак не хотелось отмечать старение, но это я говорить не стал. Решив, что позже сообщу о намерении сделать вид, что вообще ничего не происходит, я отправился работать. В размеренном темпе прошло еще два дня, и ничего необычного не происходило. Мы работали, прерываясь на еду, а затем ложились спать, почитав главу на ночь. Моя голова была свободна от гнетущих мыслей, жало тоски в груди я покорно терпел, почти не обращая на него внимания, моя Тень стала вновь моей. Ничто не беспокоило сознание. Мое тело готовилось постареть еще на один год. Я проснулся от неизвестного шума. Присутствие постороннего холодило мысли, заставив вскочить с постели. Звуки доносились с холла, и я, затянув шнуровку на рубашке, выскользнул за дверь. На лестнице было неожиданно холодно, ледяной пол обжигал ступни, спина покрылась гусиной кожей. Странное чувство надвигающейся неизбежности прокралось во внутренности, заставляя затаить дыхание и призвать магию на выручку. Я ступал на ступени до невозможного осторожно, стараясь не скрипеть половицей, вглядываясь в черноту холлы. Туда, где должен плясать огонь, весело щелкая дровами камина. Но там клубилась мгла. Два кресла, повернутые вполоборота друг к другу, угрюмо отражали лунный свет, льющийся с высоких окон. Приглядевшись, я, подавив крик, бросился к одному из них, на которой, скрючившись, кто-то сидел, ощетинившись перьями. Его лица было не видно, его одежда утопала под чернеющим покровом, волосы рвано свисали, пряча глаза, а пальцы, точно когти, судорожно впивались в подлокотники кресла. Подлетев к нему, я вцепился в его кисти, шепча что-то невнятное, призывая его посмотреть на меня. Что-то мне не давало покоя в его позе и понурой голове, в его упрямом молчании и торчащих перьях. Внезапно, накренившись вперед, он повалился на пол, ударяясь коленями и подставляя ладони под тяжелое тело. Я последовал за ним, не выпуская его из рук, я звал его по имени, умоляя его посмотреть на меня. Но голова безжизненно висела, и белое лицо пряталось под черными отросшими волосами. - Гаррет, Гаррет, прошу, посмотри на меня, - шептал я, лихорадочно трогая его спину и руки. Я не решался поднять ему голову, от чего-то задушенный страхом. Тут он затрясся, зашелся крупной дрожью, и я почувствовал, как руки погрузились в нечто липкое и засасывающее. В ужасе отпрянув, я посмотрел на них, не понимая, что это было: кровь или черная слизь. Что-то закапало на пол, и в нос ударил сладковатый запах железа. - Нет-нет-нет… - Я шептал, не переставая, словно это могло остановить тот кошмар, происходивший с Гарретом. Он истекал кровью, и я отчаянно принялся шарить по его телу, утопая в ее липкости, пытаясь отыскать рану. Его перья склеились, и в них вязли пальцы, запах крови выедал глаза, и Хоук хранил молчание, выбивая меня на истерику. - Гаррет, прошу, скажи, что с тобой? Теперь меня трясло вместе с ним. Я не понимал, чем могу помочь, что я должен был сделать, чтобы это прекратилось. Между тем его руки, покрывшись шерстью, приобрели серповидные когти, а человеческий хребет сменился на волчий, в чьем каждый позвонок впивался в кожу, норовя разорвать ее, и в какой-то момент это произошло, и белые кости теперь торчали из кровавой плоти, удлиняясь и заостряясь еще сильнее. Я все еще держал руки на его лопатках, стараясь магией как-то замедлить обращение, облегчить боль, ведь Хоук завыл, зарычал, вибрируя и впиваясь когтями в паркет. И вот, когда мое отчаяние достигло предела и я был готов зайтись в беспомощной истерике, он замер, останавливая свой кошмар. Теперь он тихо скулил, и голова все еще болталась на тонкой шее. - Гаррет, - я позвал его, наконец отнимая руки и отодвигаясь от него. Он вскинул голову, обращая ко мне белое лицо. Я не сдержал крика, в страхе валясь на спину. Вместо глаз на меня смотрели пустые чернеющие глазницы, и оттуда струилась кровь, капая на пол. Я зажал перепачканной ладонью рот, чтобы не разбудить особняк, и навернувшиеся слезы размыли его для меня. - Прости меня. Это произнес его голос, и он проник в мой мозг, заставляя меня поверить, что это действительно Хоук. Даже без глаз лицо казалось печальным, и я протянул к нему дрожащие пальцы, желая коснуться кожи мертвеца. Оставалась пара дюймов, но он, неожиданно дернувшись, развалился на части, обращаясь в прах и черные слезы. Разум исходил в судорогах, я потянулся к нему, но опоздал, и из лужи, что осталась после него, взмыли вороны, в криках разбивая окно. Я вскочил на постели, схватившись руками за лицо. Меня трясло, перед глазами стояло его окровавленное лицо и черная лужа, рождающая крылатых демонов. Холодный пот проступил на спине, дыхание сбилось, сердце рвалось из груди. Меня душили слезы отчаяния и страха. Лихорадочно оглядев ладони, я попытался успокоиться, с силой зажмурив глаза. Было ясно как день – мою Тень захватили демоны, слишком хорошо знающие потайные страхи его хозяина. Я откинул одеяло и свесил ноги, погружая дрожащие пальцы в волосы. Засыпать мне больше не хотелось, и я, кинув быстрый взгляд на кровавое зарево, слез с постели, начиная новый день до рассвета. С днем рождения, Андерс. Я сидел за столом, и каша передо мной уже покрывалась склизкой пленкой. Моя голова была пустой, хоть я и боялся, что в мыслях будет бушевать буря после прошедшей ночи. Но я ни о чем не думал, не пытался прочесть тайное послание, зашифрованное последним сном. Потому что его там не было. Что может означать смерть любимого на руках кроме как смерти в реальности? Поморщившись, я отпихнул от себя это предположение точно так же, как отпихнул остывшую ослизневшую кашу. Я находился на кухне не первый час, так никого еще не застав. Желудок сводило голодом, но я не желал потакать ему, наказывая неизвестно за что. Я находился в ожидании проявления любой жизнедеятельности в пределах этого помещения, и вскоре вошел Кларенс. Непривычно заспанный и помятый, он округлил в удивлении глаза, обнаружив меня бодрствующим в столь ранний час. Я приветственно махнул ему, не менее удивленно таращась на его вид. Распущенные черные волосы покрывали плечи, сонное лицо еще не приняло вечно снисходительный облик, ночная рубашка, съехав набок, обнажала худые ключицы. Он был таким уютным и теплым, что я невольно улыбнулся, выпрямляя спину. Смущенно отведя взгляд, он пригладил волосы, поправил одежду и прошел к печам, тут же загремев посудой. Я не торопился начинать разговор, давая травнику время привыкнуть к моему обществу. Пожарив несколько яиц (явно больше, чем для него одного), он налил в две чашки молока и выложил все это на стол. Я с интересом наблюдал за ним. Накрыв завтрак на двоих, Кларенс уселся напротив меня, так же соблюдая тишину. Через несколько минут вошел еще более помятый Кайл, но он, увидев меня, даже не подумал привести свою внешность в порядок, широко улыбнувшись мне в знак приветствия, уселся рядом с Кларенсом и притянул свою порцию жареных яиц. Кайл явно чувствовал себя комфортно, уплетая за обе щеки свернувшийся белок, Кик же почему-то выглядел немного сконфуженным, словно заставшим врасплох. - Я проспал, - произнес он, словно пытаясь оправдать свой потрепанный вид. Я хмыкнул, растягивая рот в самой дружелюбной улыбке, на которую был способен. Виноватое эльфийское лицо вызвало у меня умиление, как если бы я увидел котенка. Окинув меня взглядом, уже более похожим на Кларенсовский нравоучительный, он как бы небрежно бросил, наконец берясь за яйца: - Надеюсь, ты не провел здесь ночь? - Нет, - заверил его я. – Я просто рано проснулся. Дернув бровью, Кик перевел взгляд на Кайла, а затем в свою тарелку, и по этому едва различимому движению я понял, что он мне не верит. - Мне снова приснился кошмар, поэтому я и спустился сюда так рано. Я не знаю, почему я пытался оправдаться, может потому, что хотел выглядеть в их глазах не таким никчемным. - Сегодня гуляем всю ночь, да? - весело произнес Кайл, допивая остатки молока. Казалось, его настрой невозможно было ничем смутить. - Знаешь, - протянул я. – Мне не очень хочется сегодня праздновать. Может, завтра или когда-нибудь еще. - Но у тебя же сегодня день рождения. Не каждый день тебе исполняется тридцать лет. - Слава Создателю, - вырвалось у меня, вызывая сдавленный смешок у Кайла. Кларенс не вмешивался. Закончив с завтраком, они поднялись, и Кайл бросил напоследок: - Если передумаешь, только скажи. Я рассмеялся, прощаясь с ребятами, и они вышли с кухни. Этот день я намеревался провести в осознанной изоляции. Мне было над чем подумать. Работалось мне спокойно, словно ничего не происходило. Кайл выпросил у меня выходной, поскольку Кларенс не пошел в Клоаку, и они проводили весь день вдвоем за закрытыми дверьми спален. Они услышали меня, когда я говорил об одиночестве вместо праздника, и больше не приставали ко мне, позже я столкнулся с ними на обеде, и они с радостью составили мне компанию. Никаких разговоров и никаких неудобных вопросов я не услышал в свой адрес, чему я был безмерно благодарен. После обеда они ушли гулять, а я продолжил работу, моля Создателя в душе, чтобы этот день поскорее завершился. Ближе к вечеру, когда солнце завершило свой короткий цикл и скатилось за горизонт, оставляя золотые стрии на темном небе, они вернулись в особняк. Румяные и довольные, маги наперебой поведали мне о своей прогулке по Берегу, Нижнему Городу и подножью Расколотой Горы. С их сумбурного потока речей я уловил, что начался сильный снегопад и ночь ожидается холодной, поэтому стоит прибавить дров и расставить дополнительные руны огня по комнатам. - Мы встретили Варрика, - почти хором добавили они, разоблачаясь из своих одежд. Подтаявший снег теперь стекал с их сапог, оставляя лужи на начищенном паркете. - Он хотел было увязаться за нами, но мы отговорили его, поясняя тем, что сегодня ты предпочитаешь одиночество. Замолчав, Кайл помог снять Кларенсу камзол, расстегнув дюжину сильверитовых пуговиц. Эльф, румяный и счастливый, улыбался во весь рот, словно ребенок, и терпеливо ждал, когда его распакует юный маг. Повторив еще раз, что на улицу лучше не выходить, дабы не отморозить уши, они, смеясь и что-то громко восклицая, укатились в недра особняка. Я чувствовал себя старшим братом этих двоих. Странная у нас была семья: однополая и безнадежно влюбленная. Проводив последнего пациента к дверям и отклонив приглашение куда-то там, я замер, вслушиваясь в образовавшуюся тишину. Часом ранее я разогнал слуг по домам отдыхать, уверяя, что два дня справлюсь как-нибудь сам, и теперь я стоял посреди пустого начищенного холла и слушал тишину. Признаться, это было крайне непривычно, и я растерялся. Подавив внезапное желание разыскать Кайла и Кларенса, чтобы не барахтаться в одиночестве, я направился вниз, на ходу формируя план. Я стоял у разогретой печи и, обливаясь потом, помешивал медленно закипающее вино. Да, я помню, что обещал больше не пить, но я решил приготовить пряное вино, оправдывая себя мыслью, что спирт при нагревании почти весь испарится, и останется лишь легкая жгучая пряность. Подготовив корки лимона и апельсина и нарезав сами фрукты, добавляя яблоко без кожуры, я ссыпал смесь в кастрюлю, помешивая деревянной ложкой. Далее шли палочка корицы, тертый мускатный орех и мелконарезанный корень имбиря, а после чашка коньяка и несколько ложек меда. Кто-то добавляет еще коричневый сахар, но я не был особым любителем сладкого, посчитав, что меда вполне хватит. Подождав, когда напиток вновь закипит, я снял первую пробу. Острота свежего имбиря и горечь коньяка медленно разлилась по пищеводу, отгоняя всю тревогу, накопившуюся за день. Сняв с печи горячую кастрюлю, я перелил вино в графин, взял специальную подставку, зачарованную рунами огня, пару бокалов и поднялся в холл. Придвинув кресло ближе к камину и подкинув в его пасть побольше дров, я поднялся в свою комнату за одеялом из шерсти мериноса, которое я купил у Говарда за пятьдесят золотых и жемчужное колье для его матушки. Вернувшись к креслу, я налил в бокал приготовленное горячее вино, взбил подушки и устроился в мягкой нише, поджав под себя ноги и накрывшись одеялом. Я смотрел на огонь и пил пряное вино, а в голове была звенящая пустота. Я ждал прихода мыслей, идей, воспоминаний, хоть чего-нибудь, что могло скрасить этот вечер, но мое сознание, словно высохшая ягода, было кислым и абсолютно бесполезным. Тогда я стал размышлять вслух: - Итак, Андерс, - прохрипел я, откашлявшись. – Вот тебе и тридцать лет. Произнеся это, я замолчал. Что дальше? - Тридцать лет, - повторил я, отпивая с бокала. – Это добрая половина жизни, особенно учитывая то, что в твоих венах течет скверна. Она быстро сократит твой срок. Я горько усмехнулся. - Однажды ты проснешься и услышишь такой силы звон, что захочется перерезать глотку, лишь бы он прекратился. Это называется Зов. Порождения тьмы ждут тебя, мой друг, и ты отдашь жизнь в глупой битве, заранее обреченной на поражение. Я тебе это говорю, чтобы ты не думал, что впереди тебя ждет веселая и беззаботная жизнь, полная денег и любви до гроба. Я отпил еще. - Кстати о любви, - злобно хмыкнул я, собираясь размазать себя по стенке. – Ты любил, не так ли? О, ты так сильно любил, что из жизнерадостного веселого Андерса превратился в унылое дерьмо, которое не жалеют разве что помойные псы. Давай-ка начнем по порядку, чтобы ты смог освежить память. Ведь ты уже немолод. Итак, Карл Текла. Красавец с невозможными голубыми глазами. Жизнелюбивый, сексуальный, гордый. Но был ли он счастлив с тобой, а, Андерс? Андерс… У тебя даже имени нет. Человек без имени, без семьи. Ты помнишь, как тебя зовут? Конечно же, нет. Ты помнишь, как зовут твою мать? А как она выглядит? Какого цвета у нее волосы и как она пахла, обнимая тебя по утрам? Ты все забыл, Андерс. Я чувствовал, как поднимается ком к горлу, мешая продолжить собственное линчевание. Но я не собирался отступать. - Почему же ты помнишь, как Кусланд трахал тебя статуэткой Андрасте, но напрочь забыл лицо собственной матери? Это для тебя важно? Быть униженным, раздавленным? Зачем ты забыл это, Андерс? Почему ни разу не пытался разыскать ее, даже когда занял нагретое местечко у ног Короля? И я вновь плакал. Я плакал по своей маме, лицо которой я никогда не вспомню, потому что променял его на связь с Кусландом. Я плакал по себе десятилетней давности, когда единственной моей заботой было не попасться в стальные лапы храмовников, когда, заперевшись с Карлом в молельне, мы предавались безрассудной любви. - Признай, что тебе нравится быть несчастным. Признай, что ты не заслужил любви, потому что любовь есть уважение, но как же тебя уважать, если ты позволяешь вытирать об себя ноги? Ответь мне, как же тебя уважать, если ты не уважаешь самого себя? За что тебя уважать? Тебе было почти тридцать лет, но ты продолжал лелеять надежду, что человек, который прошелся по головам тысячи ферелденцев, вдруг станет относиться к тебе, как к особенному. Он не любил тебя, Андерс, потому что не уважал. Но не смей винить его за то, что он не оправдал твоих ожиданий. Он не виноват в том, что не любил тебя. До сих пор я удивляюсь, откуда вдруг у тебя появились яйца, раз ты смог сбежать. Откуда? Что стало переломным моментом? Или ты просто струсил, когда на Башню Бдения напали. Не говори мне, что вдобавок ко всему ты еще и трус. Я почувствовал, как задрожали пальцы. Значит, я добрался до истины. Поднявшись в кресле повыше, дабы дать онемевшим ягодицам немного отдыха, я продолжил: - Теперь перейдем к самому главному. Гаррет Хоук. Красавец-оборотень, поимевший весь Тедас. Ты должен был прыгнуть ему на член еще в первую вашу встречу, привязать себя к нему, а после его признания умереть от счастья, но что ты сделал, Андерс? Создатель, ты шарахался от него, как от прокаженного, по ночам пуская слюни и видя эротические сны, ты прогнал его, когда он перерезал всех храмовников Киркволла, чтобы тебя защитить. Ты назвал его зверьем, бесконтрольным и неподвластным, тем самым убив частичку его души, и даже когда после всего этого он вместо того, чтобы бежать от тебя, он оказался рядом, поселившись в Клоаке. Он спал с тобой в одной комнате почти месяц, вы прижимались друг к другу, ты подглядывал за ним в уборной, он делал всю дерьмовую работу, давая тебе лишний час сна. Он кормил тебя, давал денег, заботился обо всех, кого ты выхаживал, и ничего не просил взамен. Хотя только слепой не заметил бы, как ты пялился на него, раздевая взглядом, все твои грязные помыслы были высечены у тебя на лбу. Гаррет видел это, чувствовал своим звериным нутром, он видел тебя насквозь, и тем не менее ни к чему не принуждал. Но ты облажался. Даже та ночь, после которой ты с трудом сводил ноги, не помогла его удержать. Он исчез, и одному Создателю известно, жив ли он. Я впился ногтями в руку, чтобы заглушить боль, прожигающую дыру в моей груди. - Так что в итоге? – Прошептал я, глотая слезы. – Тебе тридцать лет, и в душе твоей лишь пустота. Бездна, которую не сможет заполнить ни одно вино, - вытерев нос, я вылил остатки из бокала на паркет. – Боль, что поглощает тебя, не сможет излечить ни одно зелье, ни один целитель. Так, не выпив и половину бокала, я отставил вино. - Невозможно обманывать себя вечно, ведь однажды, как сегодня, тебе захочется оглянуться на прошлое и увидеть, что ты уже преодолел, и какое это будет разочарование для тебя, когда вдруг поймешь, что вся твоя жизнь состоит из страха и притворства. Весь твой мир в одночасье будет разрушен и, стоя на руинах своего существования, тебя пронзит ясность, которая расколет твой разум. И будет лишь один выбор: стоять и смотреть, цепляясь за прошлое, или, взяв разбег, прыгнуть в неизвестность. До недавнего времени я стоял и смотрел, как кусок за куском мое прошлое ускользает в забвенье, и я хватался за его осколки, виня в этом всех вокруг. Так было с родителями, Карлом, Кусландом. Я цеплялся и винил мир. И теперь я вновь хочу поддаться и скинуть всю вину на Гаррета. Ведь он не появился ни три месяца назад, ни десять лет назад, хотя мог. Наверное, он все же больше человек, чем зверь, ведь только человек, подверженный страхам и сомнениям, отступает, призывая на помощь время. Я должен понять его, почему он не пришел ко мне раньше, но до скрипа зубов хочется лишь обвинить его, сваливая в общую кучу моих неудач. Он не пришел, потому что боялся, считал, что момент окажется неподходящим, и, я уверен, была еще сотня причин, почему он не решался. Это удел человека, и кто я такой, чтобы винить его в том, что он всего лишь человек. Прозрение заставило меня в изумлении выпрямиться и свесить ноги. - Ну конечно! Я столько раз задавал ему вопрос, кто же он, и ответ был так близко. Он такой же, как и я. Человек, маг, отступник, но его мир намного шире моего, поэтому только издали я смог увидеть то, что было перед глазами все это время. «Я такой же, как и ты,» - говорил он мне, а я как идиот не понимал или думал, что он издевается надо мной. Я вдруг поник, снова ссутулившись. - Я столько времени отталкивал его, так как считал его хуже демона. Какой же я идиот! Но почему я не прозрел шесть месяцев назад? Почему я зациклился на том, что давно уж обратилось в пепел? Создатель, но почему?.. Мое сердце рвалось на части от воспоминаний о том, сколько боли я причинил Гаррету, и о том, как стойко он выдерживал каждый нанесенный удар. Он подставлял щеки, а я безостановочно бил, не осознавая, что вымещаю обиду на того, кто к ней непричастен. Неожиданно поток моих мыслей прервал стук в дверь. Я вздрогнул, оборачиваясь на звук. Видимо, Варрик все же решил дойти до меня и прикончить своим жизнерадостным весельем и бесконтрольным трепом. Замерев на месте, я вжался в кресло, готовя гневные слова для незваного гостя. Кто-то постучал снова, и, так и не дождавшись от меня ответа, скрипнул дверью. Нахмурившись, я развернулся, и вся злость, закипевшая во мне, камнем рухнула вниз. На пороге стоял Хоук, укутанный в черный плащ, и на его плечах серебрился снег. - Здравствуй, Андерс. Конец третьей части.