Как приручить Хоука

- Ты?.. Ты… Ты… Я чувствовал, как дрожит подбородок. Вытянувшись в струну, я наблюдал за тем, как Гаррет, счистив снег с одежды, пригладил волосы и слабо улыбнулся. Я не мог поверить своим глазам: только что я вспоминал его, плакал о нем, как об умершем, а теперь он стоял в трех шагах от меня и чистил плащ, словно вернулся с вечерней прогулки. Его лицо осунулось и обросло бородой, добавляя ему лишний десяток, волосы, завившись от чрезмерной длины, торчали во все стороны сильнее прежнего. Того Гаррета, каким я запомнил его в последние часы, больше не было. Передо мной стоял потрепанный жизнью мужчина, и лишь черные глаза искрились былым огнем. - Ну и мороз на улице, - наигранно беззаботно подытожил он, заканчивая, наконец, отряхивать одежду. Я был готов убить его за эту фразу. Сверкнув взглядом, я забыл, что минуту назад обливался слезами, раскаиваясь в сказанных словах. Поджав губы, я заставил себя улыбнуться и жестом пригласил занять свободное кресло. Гаррет, запахнув полы плаща, устроился на мягких подушках, озираясь по сторонам. - Б-будешь пряное вино? – Я силился совладать с голосом, подчинив его чувству обиды. Я не учился на своих ошибках. - С удовольствием, - Гаррет обнажил зубы в улыбке, и меня передернуло. – Как ты здесь все обустроил! – Восхищенно воскликнул он, осматривая холл. – Все, что я мог организовать тут, так это беспорядок и, возможно, пару мелких пожаров. Он все говорил и говорил, нахваливая мои достижения в интерьере, но я перестал понимать значения слов. Я погрузился под воду. Держа графин в руке и не смея перелить из него немного вина в бокал, я шел ко дну, дрожа всем телом. Я лишился периферического зрения, сузив его до подзорной трубы, я ощущал пульсацию в голове, больно бившую по ушным перепонкам, и под конец к горлу подступила тошнота. Достигнув апогея внутреннего коллапса, звучание его голоса резко обрушилось на меня, сознание расширилось до предела, а судорога, сжимавшая ручку стеклянного графина, отступила. Мне хотелось заткнуть его как можно скорее, поскольку я не мог больше выносить его болтовню ни о чем, словно мы были не любовниками, а дурацкими соседями. Коротко замахнувшись, я швырнул графин об стену, и он, пролетев долю секунды, вдребезги разбился, выплескивая содержимое в форме безобразного кровавого пятна. Голос за спиной, наконец, смолк. Пусть благодарит Создателя, что посуда не полетела ему в голову. Я оперся руками на письменный столик, со свистом втягивая воздух. Напряжение, создавшееся моим импульсом, раскололо напускную атмосферу спокойствия. - Тебя не было сто семь дней, а теперь ты приходишь и делаешь вид, что ничего не произошло. Сто семь дней я понятия не имел, жив ли ты, - я заставил себя повернуться и посмотреть в его глаза. Гаррет был темнее тучи. Исказив лицо, он исподлобья следил за мной, храня зловещее молчание. Но я молчать не собирался. - Так что я спрашиваю тебя, какого Мора ты… - Ты не рад меня видеть? Это был удар ниже пояса. Сдавленно выпустив воздух из легких, я в непонимании уставился на него, не находя сразу ответа. - Ты просто не имеешь права задавать мне подобные вопросы. Где ты был? Теперь замешательство отразилось и на его лице. - Варрик рассказал тебе… - Варрик? – Имя барда я выплюнул почти с ненавистью. – Почему твой друг должен был поведать мне о твоей жизни? У тебя что, язык отсох бы? От напряжения заискрился воздух. - Ты же знаешь, что я не успел. - Ты должен был усадить меня перед собой и рассказать все от начала и до самого конца. Ты должен был объяснить мне причину твоего поведения, объяснить, почему на тебя охотится Империя, почему в тебя стреляли обсидиановыми стрелами. Ты должен был! - Должен был? – Его голос стал неожиданно спокойным. Я внутренне содрогнулся, но было поздно отступать. – Давай представим, что я это сделал. Я усадил тебя на колени и поведал чудесную историю о том, как десять лет обманывал влиятельнейших людей Тевинтера, а затем, когда они узнали это, убил одного из них и скрылся, и когда они все-таки вышли на меня, отправился убивать вновь. И что бы ты сделал? Отпустил бы меня? Отпустил убивать? – Гаррет встал, делая шаг ко мне. Я инстинктивно вжался в столик, замирая в страхе. – Скажи, что ты бы отпустил, попробуй убедить меня, что не вызвался бы пойти со мной на гибель, или не запретил под страхом самоубийства, или… или… Он запнулся, не в силах подобрать нужные слова. - Скажи, что отпустил бы, - повторил он, переходя на хриплый шепот. Я отвел взгляд, слыша в ответ смешок. – Так я и думал. Ты бы не смог это сделать, ты бы не отправил меня на верную смерть. Так ответь мне, почему ты сейчас так зол на то, что я промолчал? Гаррет взял меня за руки, и его кожа обожгла ладони. Я хотел вырваться, но не смог найти силы, и поэтому судорожно сжимал его горячие пальцы. - Я защищал тебя. - Ты думаешь, что я, как глупый мальчишка, отправился бы с тобой на войну? Мы бы смогли найти другой выход… - Помнишь Фенриса? Эльфа с лириумным рисунком под кожей. Сконфуженный внезапной переменой разговора, я неуверенно кивнул. - Ты знаешь, кто это с ним сделал? - Его бывший хозяин, - проблеял я, вновь уходя с головой под воду. - Да, Данариус, его бывший хозяин. Магистр, так любивший ставить опыты над своими рабами. А знаешь, что самое страшное? Не то, что он может в определенный момент ярости проходить сквозь стены или вырывать у врагов еще бьющееся сердце из груди, а то, что каждый момент своей жизни он испытывает боль. Он потерял память, прошлую жизнь, а, значит, и ее смысл. Его единственной целью была месть за ту боль, на которую его обрек магистр. И как ты думаешь, после того как он самым извращенным способом убьет его, он обретет вновь себя? Нет, его жизнь сломана. Она потеряла свою суть. Даже убив всех магов Тедаса, он никогда не сможет обрести душевный покой. Боль, которая сочится из его души, никогда не исцелится. Я тебе говорю это не для того, чтобы ты проникся жалостью к Фенрису, но для того, чтобы ты понял, на что способны эти люди. Они не знают жалости, и они умеют вытворять вещи хуже вживления лириума, хуже усмирения, даже хуже самой смерти. Я это знаю, потому что видел это собственными глазами. И, узнай про тебя, они ни перед чем бы не остановились, чтобы подвергнуть тебя тому ужасу, который испытывал каждый, кто не мог дать отпор. Я не мог допустить, чтобы они прознали о тебе, даже чтобы просто заподозрили о твоем существовании. Он все говорил, тряся меня словно тряпичную куклу. - Ответь, ты этого бы хотел? Чтобы они пытали тебя, а затем убили, прислав мне твои глаза. Я не мог допустить этого, слышишь? Не мог! Он кричал мне в лицо, и я слышал сквозящий в его голосе страх. А он все тряс меня, вцепившись в кисти, и ждал ответа, которого никогда не услышит. Я думал над его словами, наложив их на слова Варрика, и понимал, что все это потеряло для меня смысл. Внезапно он отпустил меня и отступил назад. Мое лицо пылало, словно надавали затрещин, и я ощутил, как его взгляд блуждал по мне, пытаясь найти ответы. - Андерс, посмотри на меня. Голос Хоука звенел в образовавшейся тишине. Я не сводил глаз со своих трясущихся пальцев. - Посмотри на меня! - Взмолился он, срываясь на крик. – Я тебя люблю, слышишь? Прошу, посмотри на меня. Я поднял на него взгляд, и по тому, как вытянулось его лицо и затрясся подбородок, я понял, что мои глаза ничего не выражали. Кларенс был прав: когда Гаррет вернулся, я не почувствовал радости. Лишь тоску, пожирающую мои внутренности. - Хочешь, ударь, избей меня, я не стану противиться, но только не молчи, - на последнем слове его голос сорвался и смолк. - Знаешь, - произнес я, неотрывно глядя ему в глаза. – Я так часто представлял нашу встречу, так долго ждал ее, но сейчас вдруг понял, что оказался совершенно не готов. Что-то оборвалось внутри меня. Я не чувствовал ничего кроме желания подняться к себе и забыться сном. Гаррет, поджав губы, принял свое поражение. Я дошел до лестницы в гробовом молчании, слыша лишь, с каким отчаянием Хоук втягивал носом воздух. - Прости, но я не могу, - я не смотрел на него, потому что боялся окаменеть под его взглядом. Я боялся, что если увижу его глаза, наполненные болью, то не смогу уйти, а мне было жизненно необходимо спрятаться. Я медленно поднимался по ступеням, удивленно отмечая, что совершенно не хотелось плакать. - Андерс, - окрикнул он меня, когда я почти добрался до спасительных дверей. Я остановился, подавив желание обернуться на зов. - Прошу, позволь мне переждать здесь ночь. За окном страшная метель. Обещаю, что до утра уйду, - поспешно добавил он, уловив мои сомнения. Я склонил голову в знак одобрения и, сделав последний рывок, оказался в темной спальне. Сдержав крик, я замер. На разум обрушился поток самых противоречивых мыслей. Я не знал, что делать. Еще несколькими минутами ранее я молил богов о возвращении Хоука, и, о чудо, впервые в жизни они услышали меня, но я не был готов его появлению. Сев на кровать, я закрыл лицо руками, собираясь с силами. Только что я уверял себя, что понял Гаррета и способен, наконец, стать счастливым, но я обманул себя, как обманывал десятки раз до этого. Все-таки я был ужасным трусом, неисправимым идиотом. Я выдернул из памяти его лицо: усталое, осунувшееся, покрытое черной бородой, кудри беспорядочно торчали на голове, и только взгляд из-под хмурых бровей смотрел на меня с привычной диковатой нежностью. Этот человек был моим Хоуком, любовью всей моей жизни, так что же мне мешало рвануть к нему в объятья? Какая-то сила удерживала меня на месте, не давая возможности самостоятельно дышать. Я был опутан невидимыми цепями, и часть моего сознания не позволяла освободиться от оков. Откинувшись на постель, я бездумно плыл в потоке мыслей, раз за разом прокручивая нашу короткую встречу, больше напоминающую ожесточенную схватку, и я все еще чувствовал его горячие пальцы на коже, такие долгожданные прикосновения, принесшие лишь новую боль. Я не мог позволить вновь так резко ворваться в мою жизнь, но, стоило лишь подумать, что он опять исчезнет, я тут же в безумии хватался за голову. Я судорожно искал выход, но его не было. Я бежал по круговому лабиринту, чьи концы были соединены. Спираль, стремящаяся в бездну, тащила меня за собой. Я обратился к своим эмоциям. Что я почувствовал, когда увидел Гаррета на пороге? Разлитой гнев или безмерную любовь? Или там не было ничего, словно лопнувшая струна, больно ударившая по рукам. Но я действительно любил его, так сильно, что заходился в истерике почти каждую ночь. Каждую ночь я умирал, по утрам воскрешая из мира мертвых. Был ли я мертв теперь? Растерял ли я способность к прощению или я все же могу дать себе шанс на счастье? Я рывком встал с кровати. А что Хоук думал обо мне? Была ли его любовь по-прежнему сильной, заставляя его в который раз покорно принять отказ. Сможет ли он простить меня, ведь, видит Создатель, я изрядно потрепал ему нервы. И если да, сможем ли мы быть вместе? Могли ли мы когда-либо вообще стать одним целым, или это всего лишь иллюзия, недостижимая мертвая звезда, чей свет все еще льется на землю. Я вспомнил, как дрожали его пальцы, с каким наслаждением он сел в кресло, устало закрывая глаза, и с каким трудом он стоял на ногах, ухватившись за меня, как за опору. Я нахмурил брови, прекращая нервное хождение по спальне. Темные круги под глазами, опущенные уголки рта, небрежность внешнего вида и тремор сильных рук. Впалые щеки, болезненная бледность, расширенные ноздри и грязный подол плаща. Он шел домой без отдыха, возможно даже без сна. Возможно, он летел, не останавливаясь, временами переходя на бег, когда руки-крылья совсем уставали. Я устремился к двери, останавливаясь в последнее мгновенье. Несомненно, Гаррет последние несколько дней возвращался домой, ко мне, наплевав на отдых, а я в который раз все портил, набросившись на него с обвинениями. В пекло мои обиды! В пекло мое прошлое. Ведь жизнь такая короткая. Внезапно меня охватила волна страха, что он мог уже уйти, вновь оставляя меня одного, и это предало мне уверенности. Дернув дверь, я вывалился в холл и, прислушиваясь к сонному особняку, я с трепетом в груди спустился по ступеням, разглядывая ночной холл. Из окон лился лунный свет, отбрасывая блики на стены и мебель. В кресле я обнаружил черный сгорбленный силуэт, в точности как в моем сне: неестественно поломанный и дышащий смертью. Холод подступил к ногам, обжигая их, но я не замечал, затаив дыхание и с каждым робким шагом приближаясь к нему. Его голова, от затылка и ниже покрытая черными перьями, покоилась на груди, пряча лицо, его плечи и руки, сгорбленные и скрюченные, тоже обросли чернотой. Я медленно приблизился к нему, опуская чуть дрожащие пальцы на плечо. Вздрогнув, Гаррет вытянулся, и перья стремительно втянулись в его тело, возвращая человеческий облик. Завидев меня, он вскочил на ноги, скривив лицо от внезапного пробуждения. Усилив хват, я помог ему вернуться в реальность и сфокусировать на мне взгляд покрасневших глаз. Он едва слышно пробормотал: - Как, уже утро? Я немедленно покину особняк… - Гаррет, - резкость моего голоса прояснила ему голову, и он замер, устремив на меня полный неразгаданных эмоций взгляд. – Скажи мне, сколько ты не спал? Поморщившись и протерев глаза рукой, он просто ответил: - Трое суток. Все мои внутренности сжались в тугой ком. Ясность моих последующих действий пронзила мозг. С нежностью подхватив его под локоть, я повел его наверх. Рассеянный взгляд блуждал по темным ступеням и мелькающим теням на стенах. Мы поднялись в спальню, и я запер за нами дверь. - Тебе надо поспать, - одними губами произнес я, останавливаясь перед кроватью. Щелкнув пряжками, я скинул его плащ на туалетный столик, затем принялся за бесчисленное множество застежек на черном камзоле. Я действовал под пристальным наблюдением усталого хищника, но я не испытывал ни страха, ни трепета. Я лишь знал, что сейчас ему была необходима помощь, и мне было под силу ее оказать. Стянув камзол и кожаный жилет под ним, я оставил Гаррета в рубашке, штанах и сапогах. Бесцеремонно расстегнув пуговицы, я заставил его поднять руки и избавиться от рубашки, насквозь пропитанной потом и грязью. Он заметно похудел, и, зная об этом, смущенно повел плечами, как бы извиняясь за вид и запах немытого тела. Я усадил его на расправленную кровать, опускаясь перед ним на колени. - Не надо, я испачкаю простыни, - его голос звучал разбито и до невозможного устало. Стиснув зубы, я прорычал: - Я готов вручную перестирать горы белья, накрахмалить его и пустить на бинты, лишь бы не видеть тебя больше в подобном состоянии, - я резко оборвал себя, чувствуя, как закипает злость. В ответ я услышал лишь печальный вздох. Сердце снова разрывалось от боли. Отстегнув ремни на сапогах, я медленно потянул один из них на себя, стаскивая его с ноги Хоука. Послышалось едва уловимое шипение, а затем моему обзору предстала стертая в мясо ступня. Тоже самое я проделал и со вторым ботинком. Отбросив их и подавив внутренний крик, я произнес: - Снимай штаны, - и, не дожидаясь ответной реакции, я скрылся в уборной. Взяв пару склянок с экстрактом эльфийского корня, чистые бинты, а также свежее нательное белье, второй комплект которого мне приносили каждый божий день, я вернулся к Гаррету, застав его за раздеванием. Подавив в себе желание бездумного созерцания его тела, я смочил бинты в экстракте и, предупредив о щипании, замотал в них истерзанные ноги. Он сидел передо мной совершенно голый, прикрыв бедра уголком одеяла. Я протянул ему чистый комплект, замерев на коленях возле его ног, и совершенно не собирался уходить или отворачиваться, освобождая Хоука от моего препарирующего взгляда. Откинув прикрытие, он натянул на себя льняные просторные штаны и рубашку, не стягивая шнурки. Я, наконец, оторвал себя от пола и перешел на свою сторону кровати, что у окна, быстро сбрасывая домашнюю одежду и облачаясь в спальное белье, спрятанное под подушкой. Я чувствовал кожей его пристальный взгляд, когда стоял голый, но я не испытывал ни стыда, ни стеснения. В конце концов, он уже видел меня без одежды. Стянув шнурок с волос, я жестом указал ему на подушку, давая понять, что он может откинуться на нее и, расслабившись наконец, вытянуться в полный рост. Забравшись под одеяло, Гаррет заснул почти мгновенно, как только его кудри коснулись пуховой подушки. Я забрался на свое место, не сводя с него глаз. Я по-прежнему не верил до конца, что он в моей постели здесь, на расстоянии вытянутой руки, что я могу коснуться его волос, его кожи, вдыхать его запах, наблюдая за сном. Устроившись на боку, я смотрел на него слишком белую кожу, едва приоткрытые губы, жесткие волоски на щеках и подбородке, сливающиеся в густую бороду, очерченные впалыми щеками скулы и длинные черные ресницы, трепещущие на сомкнутых веках. Только теперь я понял, что готов был все отдать, лишь бы Гаррет вернулся домой. Я приблизил свое лицо до невозможного близко к его голове, чтобы чувствовать его дыхание, слышать размеренные удары сердца, ощущать исходящее тепло. Наверное, впервые в жизни я принял верное решение, не позволив ему мерзнуть в холле и наутро исчезнуть из имения. Я безумно хотел коснуться его, но боялся потревожить сон своим вторжением, и поэтому просто наблюдал, как он спит. И впервые за последние сто семь дней мои мысли были чисты, и та дыра, что разрывала мою душу, наконец рубцевалась. Она никогда не пройдет бесследно, я никогда не излечусь от того, что испытывал, но я был уверен, что смогу справиться с тем, что мне предстояло еще пройти. Теперь я был не один, и все те раны, которые я наносил себе сам в попытках ментального самоубийства, постепенно затянутся одна за одной. Я обрел твердь под ногами, точку опоры для предстоящего прыжка в неизвестность. Я был готов, хоть понимал, что нам предстоят еще долгие разговоры, определяющие наше будущее, но это больше не страшило меня. Казалось, ничто более не способно было меня напугать. Следуя потоку мыслей, я медленно засыпал, как вдруг краем сознания увидел знакомое свечение. Вырвав себя из дремы, я обнаружил, что на его плече вырос маленький лиловый гриб на тонкой ножке. Мерцая и колыхаясь, он постепенно увеличивался, давая яркое свечение. Затем рядом с ним появился еще один, переливаясь золотом, а после Гаррет, как раньше, медленно зацвел. Я вспомнил, что его магия зацветала только в дни благополучия, ведь несколько дней после ранения он не светился ею. Значило ли это, что Гаррет чувствовал себя в безопасности рядом со мной? Хотелось бы верить, что да. Не удержавшись, я легонько коснулся губами его соблазнительно обнаженной ключицы, накрывая его одеялом. Откинувшись на подушки, я погрузился в размеренный сон. Открыв глаза, я несколько мгновений пытался вспомнить события минувшей давности. И вот в мозгу вспыхнула мысль, заставившая меня резко сесть на кровати. Гаррет вернулся. Я устремил взгляд туда, где оставил его ночью – на соседнюю подушку, но она пустовала. Приблизив заспанное лицо к ней, я почувствовал едва уловимый мужской запах и, не удержавшись, уткнулся носом в нее, вдыхая полной грудью. Он точно был здесь, и смятые простыни с едва различимыми следами пота были тому подтверждением. Сбросив с себя одеяло, я встал с постели, поправляя съехавшую на бок рубашку. Шнуровки у горловины не оказалось, видимо, я вырвал ее во сне, и я побрел в уборную. Его одежды в комнате не было, но, зайдя в помещение, я обнаружил новые следы его присутствия. Бритва с птицей на рукоятке лежала раскрытой на полотенце, подсыхая, а в раковине виднелись черные волоски, прилипшие к бортикам. И я был уверен, что в главной уборной с бронзовой ванной отметин его нахождения тоже было немало. Так где же Гаррет? Я вышел из спальни, обжигая ступни о ледяной паркет. Припоминая, что прислугу я отпустил отдыхать, и за ночь особняк остыл, я, шипя от холода, двинулся к лестнице. Холл был прозрачен и пуст, косые солнечные лучи создавали ощущение нахождения подо льдом. Развернутые кресла с мериносовым одеялом тоскливо отбрасывали тени на паркет. В особняке звенела тишина, ведь почти всех его жителей я разогнал. В камине чернели угли, и возле него на полу краснело пятно от вина и на свету переливались мелкие осколки стеклянного графина. Мне это напомнило место преступления, и я невольно хмыкнул. Спустившись к подножью лестницы я замер, невольно отрывая ноги от пола и зябко скрючивая пальцы. Рубашка за отсутствием шнурка вновь сползла с плеча, и я, дернув им, попытался вернуть ее на место. Я вслушался в молчание имения, и вскоре услышал, как входная дверь, растворившись, хлопнула об косяк. Я напрягся, вцепившись пальцами в перила и нахмурив брови. Шаги приближались, и вот внутренняя дверь распахнулась, и в холл вошел Гаррет. Он словно преобразился за ночь: гладко выбритое лицо, покрытое легким румянцем, наглухо застегнутый черный камзол, поверх которого стелился начищенный плащ, подбитый мехом с внутренней стороны, чищенные сапоги, кожаные перчатки. Теперь он был вновь похож на аристократа, вернувшегося с охоты. И только кудри, не желая подчиняться, торчали в разные стороны, полукольцами ложась на белый лоб. Он был непозволительно красив, и я засмотрелся на него, позабыв о пронизывающем холоде. Завидев меня, его лицо преобразилось: из надменно-величественного оно сделалось вопросительно-робким. - Я принес булочки к завтраку, - прохрипел он, откашливаясь, указывая на сверток, зажатый в подмышке. Я не знаю, что выражал мой взгляд, но в тот миг я вложил в него весь трепет и нежность, на какое был способен. Гаррет, расслабив напряженное тело, слабо улыбнулся, как бы прося прощения неизвестно за что. Закусив губу, я в несколько шагов достиг его, падая в раскрытые объятия. Этого момента я ждал долгие сто семь дней, этот момент подвел черту под прошлым, начиная новую жизнь. Его камзол холодом обжег мне грудь, но я игнорировал внутреннюю дрожь, прижимая к себе Хоука. Руками обвив его спину, я щекой припал к его щеке, чувствуя, как он, сбросив перчатки, горячими ладонями прикоснулся к моей спине, сминая тонкую ткань рубашки. Бумажный сверток упал на пол, издав глухой звук. Мое плечо вновь оголилось, и я ощутил кожей его сбивчивое дыхание. - Наконец-то ты пришел, - прошептал я, сильнее сжимая в своих тисках. – Не оставляй меня больше одного. Его руки напряглись, создавая вокруг меня стальное кольцо. - Больше никогда, - его голос дрожал, выдавая волнение. Шумно выдыхая, он целовал мое плечо, пуская волну мурашек. Это было лучшее чувство, которое мне когда-либо приходилось пережить. Близость, объятия, дыхание на моей коже, тепло его ладоней на моей спине. - Ох, Андерс, я так устал сражаться. - Теперь ты дома, любовь моя, - слезы неумолимо подступали к горлу. – Ты дома. Оторвав, наконец, от него лицо, я заглянул в его глаза. Они были полны слез, и в какой-то момент одна из них скатилась по щеке, но его взгляд зажигался тысячью огней. Это был тот самый взгляд, принадлежащий мне одному, и я, издав сдавленный смешок, поцеловал его. Теперь он держал меня за руки, не отрывая рта от меня, и мы стояли посреди холлы, позабыв обо всем. - Ты замерз, – вдруг произнес он, растирая тыл кистей большими пальцами. Я отмахнулся, пытаясь сдержать дрожь. Но Гаррет видел меня насквозь. Щелкнув замком на ремне, что фиксировал плащ, он стянул его с плеч и обернул вокруг меня. Тепло мехов мягко обволокло мой трясущийся скелет. Не дав опомниться, он подхватил меня на руки, скинув сверток с булочками куда-то на кресла, и в несколько прыжков оказался на втором этаже. В спальне стоял уютный полумрак, созданный плотной тканью штор. Поставив меня на теплый пол, он тем не менее не выпускал мои плечи из рук, словно боялся, что я вновь его оттолкну. Только этого никогда больше не произойдет. Я определился со своей судьбой еще ночью, когда раздевал усталого Хоука и укладывал в свою постель. Дрожь унялась в натопленной комнате, и я принялся расстегивать застежки на его камзоле. Одну за одной, щелкая маленькими пружинками, я освобождал Гаррета от одежды. Он следил за моими пальцами, непрестанно улыбаясь, не вмешиваясь и не помогая, полностью отдаваясь в мои руки, и от моих движений плащ соскользнул на пол. Покончив с камзолом и стащив его с широких плеч, я ухватился за пуговицы жилета, а затем и за шнурок свежей рубашки. В какой-то момент Хоуку надоело, видимо, стоять без дела, и поэтому, склонив взъерошенную голову, он целовал мою шею, ключицы, разводя горловину рубашки, перекидываясь на плечи и грудь. Это заставило меня серьезно замедлиться в раздевании Гаррета, и я, поддавшись волне возбуждения, притянул его к себе. - Может, нам стоит сперва поговорить? Его голос дразнил своей хрипотой. - Не хочу. Не сейчас, - я говорил порванными фразами, сбивая дыхание. - Ты должен немедленно взять меня, иначе я умру прямо здесь. Усмехнувшись, он одним рывком снял с меня верх белья, а затем разделся сам. Мы прижались голыми телами, не выпуская друг друга из объятий и не разрывая поцелуй ни на мгновенье. Я задыхался, но не собирался останавливаться. Вцепившись в пряжку на ремнях, я чуть не вырвал ее с корнем, ведь она никак не хотела поддаваться моим дрожащим пальцам, запустив руки к нему под штаны, цепляясь за бедра, и я ощутил, как он проделал то же самое, сминая кожу на моих тощих ягодицах. Он повалил меня на разобранную постель, а сам, выругавшись, принялся лихорадочно расшнуровывать сапоги, и я засмеялся, впервые за сто семь дней. Он смеялся вместе со мной, кидая на меня обжигающий взгляд. Покончив с обувью, он забрался на кровать, настигая меня и стаскивая последнюю одежду. Мы оказались совершенно голыми и до невозможного возбужденными, вжимаясь друг в друга бедрами, непрестанно целуясь и ласкаясь. В один момент я дернулся, переворачивая нас и оказываясь сверху. На этот раз мне хотелось владеть игрой, и, судя по хищной улыбке, Хоук был отнюдь не против подобного поворота событий. Нехотя оторвавшись от него, я дополз до прикроватной тумбочки и, вытащив из ящика пузырек с маслом из персиковой косточки, вновь оседлал Гаррета. Он уже было потянул руки к маслу, вероятно, в желании подготовить меня, но я легонько шлепнул по ним, давая понять, что все сделаю сам. Пришло время проверить Кларенсовское средство, которое я принял три дня назад. - Потом объясню, - ответил я на его вопросительный взгляд, обильно смазав его и себя, и, заведя руку за спину и взяв его член, я медленно насадился на него, издав протяжный стон. Кларенс не подвел. Попривыкнув, я, дернув бедрами, задал неспешный темп. - Я тебя люблю, - одними губами прошептал Гаррет, запрокидывая голову и хватаясь за простыни. Я лишь простонал в ответ, закрывая от удовольствия глаза. Он коротко дышал, напрягая торс, и я чувствовал это напряжение, раздававшееся внутри меня толчками, и в ответ я сжимал его промежностью, играя с ощущениями. Я знал толк в удовлетворении мужчин, и покусанные раскрасневшиеся губы моего возлюбленного, приоткрывающие соблазнительный рот, были тому подтверждением. Я наслаждался чувством распирания и заполненности, я менял угол и следил за ним из-под полуприкрытых век. Постепенно накатывала волна, и я уже не мог сдерживать стоны, да и не хотел, беспорядочно шаря рукой по своему телу, то сжимая член, то отпуская, щипал себя за кожу. Гаррет, отпустив простыни, теперь сжимал мои бедра, помогая удерживать темп, периодически блуждая по моему животу, плечам, шее, и в один момент я перехватил его ладонь и, поочередно целуя каждый палец, облизал первый и сунул его в рот, посасывая. Хищный оскал вновь обозначился на красивом лице, и он сам задвигал фалангой, обхватив остальными пальцами мою челюсть. Я стонал, распираемый возбуждением и похотью, я сосал палец, все быстрее и резче насаживаясь на Хоука, я краем сознания слышал рычание, ощущая вибрацию внутри себя, и масло из персиковых косточек обеспечивало безупречное скольжение и глубокое проникновение, вызывая пошлые шлепки обнаженных тел. Разрядка неумолимо близилась, и вот я уже кусал его палец, руками опираясь на его напряженный живот и вдалбливаясь по самый корень, и ногти Гаррета впились в мою кожу, оставляя красные полулуния. Мы кончили почти одновременно: он чуть раньше, затаив дыхание, а затем гортанно простонав мое имя. Это было самое возбуждающее, что я когда-либо слышал, и я, простонав следом, излился на свои руки, зажимая между зубами искусанный палец. Реальность постепенно возвращалась, судорога отступила, и вместо нее по телу разлилась усталая нега, руки задрожали, и я опустился на Хоука, все еще удерживая его внутри себя. Он обнял меня, целуя куда-то в волосы, и осторожно вышел, поглаживая худую спину. Я ощущал безмерное счастье и приятное опустошение, напрочь выместившее тревогу в моей душе. Всего за несколько минут он излечил меня, и поселившаяся внутри меня пустота растворилась. Я все еще был сверху и, пробыв там еще минуту, больше никогда бы не смог свести ноги. Поэтому я сполз с Гаррета, устраиваясь под его боком. Мышцы гудели, пот струился по позвонкам и голове, склеивая волосы на лбу и шее. Его грудь высоко вздымалась, а перепачканный живот, казалось, прилип к спине. Я посмотрел на его лицо, замечая склеенные кудри на висках, встречая его взгляд. Он искрился нежностью и любовью, чуть с насмешкой разглядывая мое раскрасневшееся лицо. Немного остыв, я потянулся за одеялом, пряча нас под пуховым блаженством. Оно было прохладным и воздушным, добавляя еще больше уюта. Устроившись на его плече, я почувствовал, как меня неумолимо клонит в сон. - Если все это Тень, а ты на самом деле демон желания, - произнес я, прочистив горло. – То, прошу, убей меня прямо сейчас. Лучше мне умереть, чем снова возвращаться в ненавистную реальность и там переживать очередную смерть. - Это и есть реальность, - послышалось над головой. Пошарив под одеялом и отыскав мою руку, он, поцеловав ее, положил к себе на грудь. – Скажи мне, что ты чувствуешь? - Жар твоего тела, - чуть помедлив, ответил я, вспоминая, что в Тени кожа Гаррета была холоднее смерти. - И это тоже, - согласился он. – Но не только. Прислушайся к ощущениям. Я закрыл глаза, напрягаясь. Сначала там ничего не было, но вскоре я почувствовал пульсацию, словно биение сердца, только она была сильнее, звучнее, быстрее. Я понял, что это была его магия, источник силы, рвущийся на поверхность. - Чувствуешь? – Прошептал он, мягко накрывая мою ладонь своей. Я кивнул. - В Тени вся магия рассеивается и ее невозможно сконцентрировать внутри себя. За Завесой ее берут из самой ткани Тени, подпитываясь ею из воздуха. Реальность же позволяет сосредотачивать магию в теле, копить ее и использовать, пока она не израсходует себя. Затем наступает так называемое плато, когда магу нужен отдых или лириум, чтобы восполнить запасы. Но если тебя это не убедило, - его голос стал жестче. – То ты можешь атаковать меня, и если я демон, то при столкновении иллюзия развеется, и я предстану перед тобой в истинном обличии. - Я верю тебе, потому что когда бывал в Тени, то всегда чувствовал некое опустошение. Теперь я понял, отчего оно появляется. Он сплел наши пальцы, легонько сжимая. Ни с кем я не чувствовал подобной близости, как с Гарретом, человеком, которого я почти не знал. - Мне не стоило влиять на твою Тень, но, поверь, другого выхода я не видел. Они перебили половину моих воронов, они следили за каждым из них, и я не мог отправить тебе записку. - Так ты в добавок ко всему еще и Сновидец? – Я спросил это без особого удивления. - Нет, я могу лишь повлиять своей магией на чью-то Тень, но не присутствовать, и что в ней появится, я не знаю. Это зависит от самого мага, от его мыслей и настроения. Что ты видел в ней? Я колебался. Сказать правду? Или, отмахнувшись, поменять тему? - Я видел тебя. Мы были в лесу и на каньоне, ты был в волчьем обличии и в обличии человека, ты прыгал под лед, и в реальности я нырнул следом, - я почувствовал, как его рука, обнимающая меня, напряглась под моей головой. – Это долгая история. Скучная, унылая. История о том, как я медленно сходил с ума. - Прости меня. Я не должен был вчера срываться на тебя, я не должен был исчезать летней ночью, оставляя тебя в неизвестности. Я, задрав голову, внимательно на него посмотрел. Его лоб рассекала глубокая морщина, а губы были сжаты в узкую полоску. Подвинувшись к нему на локтях, я медленно поцеловал его, заставляя расслабить лицо и ответить на поцелуй. - Я тебя люблю, - прошептал я в коротком перерыве. Его руки сгребли меня, прижимая к горячему телу. – Теперь все это не имеет значения. Ты поступал, как считал нужным. Ты защищал меня, и на твоем месте я поступил бы точно так же. Тихий утробный рык был мне ответом, и его вполне было достаточно. Это были ленивые поцелуи без продолжения, простое проявление эмоций. Положив голову рядом с его на подушку, мы не отрывались друг от друга несколько долгих минут. - Ты очень красивый, - заключил он, когда, отстранившись, наконец, он провел пальцами по моему лбу, убирая с него прядь волос. Я, тут же покраснев, улыбнулся его словам, не отводя взгляд. - У тебя веснушки на плечах, - хмыкнул Гаррет, разглядывая меня дальше. - Я знаю, - хмыкнул я. – Я всегда, начиная с пятнадцати лет, пытался их стереть, натирая кожу дольками лимона до красных следов, но они всегда появлялись вновь. Только этим летом я перестал их изводить, смирившись, наконец. Они победили. - Они прекрасны, как и ты сам, - он целовал мое плечо, шею, руки, касаясь моего тела своим. – Ни одна сила теперь не заставит покинуть тебя, только если ты сам не прогонишь меня. - Этого не произойдет никогда. Мне понадобилось много времени, но теперь я с тобой. Гаррет, ты любовь всей моей жизни. И опять поцелуи и тихий шепот, вызывающий внутренний трепет. - Ты не стал ничего менять, - хмыкнул Гаррет, оглядываясь по сторонам. Я следил за его взглядом. – Я был уверен, что первым делом ты вышвырнешь эту кровать, затем перекрасишь стены, вскроешь паркет, сменишь мебель, а ты даже сохранил череп оленя, который я по случайности забыл выкинуть. - Отличная кровать, - похвалил я предмет интерьера, погладив массивный столб. – Ответь, как я мог что-либо поменять здесь, а тем более вышвырнуть? Я люблю свою спальню за ее бордовые стены и тяжеловесную мебель. Я люблю эту кровать за необъятные размеры и удивительно мягкий матрас, и особенно я люблю, когда в ней голый Хоук. - Я это запомню, - рассмеялся он, откидываясь на подушках. Казалось, время всецело принадлежало нам. – Между прочим, ты обещал поведать мне, почему тебе не понадобилась подготовка. Резкая смена разговора заставила меня в изумлении повести бровью. - Как-то Кларенс дал мне средство, которое избавляет от подготовки, и так получилось, что три дня назад я хотел испытать его, но не сделал этого, а его эффект держится почти неделю. - Любопытно, - протянул он. Я приготовился к весьма неудобным вопросам, но их не последовало. - Кстати, как у них обстоят дела? Кайл признался-таки ему в чувствах? - Почти сразу, как только мы въехали сюда. Я выделил им по комнате в разных крыльях особняка, но живут они попеременно в каждой из них. Эти двое созданы друг для друга. Кроме того, оказалось, что у них общее прошлое. - Вот как? - Угу, - пробурчал я, двигаясь ближе к Гаррету. – В один день всплыло, что Кайл на самом деле из рода Брайнландов, из Южного Предела, и Кларенс видел его несколько раз в Денериме. Тогда они здорово поссорились, потому что Кик обвинил его во всех смертных грехах ферелденской аристократии. Это было вдвойне ужасно, поскольку напомнило, как я на тебя набросился, когда узнал о твоих способностях. Увидев это со стороны, я был готов сгореть со стыда. Мне и сейчас до смерти стыдно. Теплая рука опустилась на мое плечо, успокаивая. Он терпеливо ожидал, когда я продолжу краткий пересказ нашей жизни в особняке. - Они помирились в ту же ночь, и с тех пор не отлипают друг от друга. По началу они прятались от меня, отскакивая друг от друга всякий раз, когда я проходил мимо, и меня это здорово веселило, но вскоре они перестали это делать, открыто зажимая друг друга у всех на виду. Когда я болел воспалением легких после купания в каньоне, Кайлу пришлось подменять меня в роли целителя, а Кларенс три дня сидел у моей постели. Он по-прежнему работает в Клоаке, хотя тоже частенько пропускает смены. Я же устал помогать другим, и с недавнего времени я перестал это делать. Говоря это, я следил за его реакцией на мои слова, но его лицо застыло с полуулыбкой на лице, и я не смог прочесть истинных эмоций. Еще в Клоаке я заметил, что он делал так, когда хотел скрыть природу своих помыслов. Он молчал, поэтому я продолжил после короткой паузы: - Я прочитал множество книг из твоей библиотеки, я освоил основы владения магией без проводника, я занимался самокопанием и единственным моим развлечением было наблюдать за развитием их отношений. - Какие книги тебе понравились больше других? - Об эльфийской магии, но мне было крайне трудно их читать, поскольку основная масса текста на эльфийском. - Я помогу тебе с переводом, если хочешь. - Ты знаешь эльфийский? – Очередное открытие заставило меня в удивлении открыть рот. - Я только читаю на нем, но говорить не могу. Я невольно зевнул, не успев закрыть рот. - Думаю, тебе стоит поспать пару часов. Мы еще успеем вдоволь наговориться. Гаррет повернулся к мне, поправляя одеяло. Я устало потер глаза, зевая еще раз. Его голос и запах успокаивающе на меня действовали. - Не бойся, когда ты проснешься, я буду рядом. Погружаясь в сон, я почувствовал, как его губы коснулись моих волос.