In vino veritas

— Нет! — выкрикивает Лилит. — Нет! Нет, нет, нет и нет. Нет! Она в ужасе качает головой, потому что так нельзя. Нельзя. Нельзя, нельзя, нельзя-нельзя. Это неправильно, так быть не должно. Не с Чарли. Не с ней, о, только не с ней. — Да. Лилит думает, что сердце остановилось. И, если бы она уже не была мертва, то сейчас бы умерла ещё раз. Ох, какого же хрена?.. Может, Самаэлю просто плохо? Ну, там, мало ли, шляпа за день голову припекла. Или Пентаграмма натёрла. Или наоборот. А может, и то, и другое? — Ты издеваешься? Или да? Аластор безумен. Он неконтролируемый, сумасшедший, слетевший с катушек радио-демон! Он настолько же сумасшедший, насколько помешанный! — А кого ты ещё ждала в Аду? — Он — слепой убийца, которому нужна только власть. Он никогда, никогда в жизни не полюбит Шарлотту, уж поверь. И если кто кого и убьёт — так это он её. Просто скажи, что ты пошутил. Скажи, что не обдумал это решение. — Лилит посмотрела на фигуру мужа, надеясь, что он ответит ей. Но он молчал. — Скажи хоть что-нибудь. Скажи! — Она шипит, как может шипеть истинная змея. Молчание. — Ответь мне! Молчание. — Ты не посмеешь! Ты не сделаешь этого! — Уже не скрывая это от чужих ушей кричит его жена. — Ты просто сломаешь жизнь ей и всему Аду! Нет! Н Е Т! Когда он чувствует, что воздух вокруг неё накаляется, он всё-таки оборачивается. От его глаз не скрывается и то, что вены жены чуть пузырятся, что от белой кожи исходит свечение, а когти медленно рвут кончики пальцев, удлиняясь. — Милая, не стоит так сердиться. В конце концов, мы ещё не знаем, что случиться. Слышишь? — Люцифер чуть улыбается, касаясь руки жены, но она сразу же её отдергивает. — Не прикасайся ко мне. — Лилт. Чарли, в конце концов, скоро девятнадцать. Она вполне сможет постоять за себя. Не забывай, что она моя дочь. И она не слаба, не стоит взращивать в ней это. — Ты не понимаешь... Она... Может, мы сможем договориться? Ведь наверняка есть другой выход. Есть, точно есть. Она ведь может... Полагаться на кого-нибудь... — Лилит отчаянно ищет выход из безвыходной ситуации. — Например, на своего мужа. — Не на Аластора. Никогда, нет... О, нет... — Миссис Магнэ падает на пол, обхватывая голову руками. Только не это. — Как насчёт бала? — Неожиданно восклицает Самаэль. — Б-б... Блять, чего?! — Да, по случаю дня рождения Чарли. Это будет потрясающей возможностью познакомить их! Мы сможем созвать всех самых влиятельных демонов Ада, со всех Девяти Кругов*! — Самаэль Люцифер Магнэ! Как ты смеешь говорить что-то подобное? — Женщина, словно оголённый нерв, дрожит и поднимается на ноги, которые вот-вот обещают сложиться пополам и познакомить ее поближе с полом. Её трясёт почти в лихорадке. Она судорожно хватает бутылку красного полусладкого, делая спешные глотки прямо из горла, а затем резко ставит ее на столик, где стояли шахматы. — О, она обрадуется. Ей будет очень весело, она оценит это! — Люцифер старательно делал вид, что он не замечает, что его жене явно плохо. Он знает, что она смирится. — В конце концов, я уже говорил об этом с Аластором, и он... — Ты что?! — Говорил с Аластором! О, он весьма любезен. Мы уже говорили с ним насчёт её замужества, и он согласился... — Ты говорил с ним раньше, чем решил обсудить это со мной? — Да! Именно это я и сделал! В него летит журнальный столик, шахматная доска и фигурки, а так же недопитое кроваво-алое вино. В конечном итоге, она смирится. Он это знает.                              * * * Аластор, в принципе, вполне мог и не пойти. Ведь, по сути, у него достаточно высокий статус в Аду, чтобы пропустить один бал. И он бы, наверное, так и сделал, если б на этом самом балу ему не надо было познакомиться с его невестой. Чуть развалившись, но от того не менее утонченно, сидя в кресле, Аластор лениво тянется к графину вина. Лучшие решения принимаются на пьяную голову. In vino veritas!* Графин стоит над тёмным очагом, который, несмотря на то, что должен внушать уют, внушал лишь дикое желание уйти нахер, пока тебя в этом самом очаге не сжарили ко всем чертям собачьим. Впрочем, Аластору по душе была такая гармония — высокие потолки, тонущие в темноте, и комната, освещаемая лишь камином и парой свеч. Темно, жутко, (стрёмно), аристократично. Как в викторианскую эпоху. Его особняк олицетворял его душу и мечту гота-интроверта. Ну, и немного вещей из 30-ых. Чудесные были времена. Рассматривая угольно-черный конверт с красной печатью, золотистой окантовкой по краям и ярко-красными каллиграфическими буквами, он думает, что сделал правильный выбор. Наверное, вернейший в его жизни. За власть и свободу нужно бороться. Нужно уметь постоять за себя, уметь сражаться. Когда ты борешься за власть, сердце должно оставаться холодным и равнодушным. Любая мелочь, способная отвлечь внимание во время боя, является угрозой. Только сильнейшие выигрывают, те, кто может приспособиться и те, кто умеет выживать. Аластор считал, что именно таким и достаётся власть. Такие правят великими империями. Таким был Люцифер. Но, впрочем, был ещё один подвид правителей — тех, кто был потомками великих. Власть достаётся им по крови — не за их победы, не за их бои, а за войны, которые выигрывали их предки. Таким подвидом являлась Чарли. И он просто ненавидел таких людей. Она, как считал он, была слишком мягкой. Настолько, что, по сути, любой мог прогнуть её волю под себя. Ведь именно затем, чтобы иметь железную руку, Сатана и обратился к нему. Принцесса не умела бороться — все, что она имеет, она имеет благодаря родителям. А ему такой роскоши не доставалось. Зная ещё из прошлой жизни, что в мире людей, как и в мире животных, нужно уметь выживать, по прибытию в Ад Аластор сразу же начал отхватывать свой кусок пирога. Он получил второй шанс — и теперь он не собирался от него отступать. К слову, уже на следующее утро его пребывания в Аду он стал одним из сильнейших. Но то, что попалось ему в руки (а точнее, в когтистые — буквально! — лапы), было поистине бесценно. Став Королём всея Ада, его цель, определённо, будет достигнута. Он станет полноправным властителем душ, попавших сюда, вниз. Аластор улыбается, одной рукой придерживая бокал тёмного вина, а другой держа конверт. То, что в нем написано, ему заведомо известно, и само письмо является всего лишь данью традициям и вежливости. Однако, держа его в руках, в грудной клетке распознаётся зловещее чувство победы. Аластор всегда улыбается, но сейчас его улыбка выдержана, как и вино в его бокале. Она настолько жуткая, что, если бы его кто-то сейчас увидел, то упал бы в обморок. Хотя, вообще-то, справедливости ради стоит учесть, что при его виде всегда кто-нибудь, да падал в обморок. Аластор, определённо, был этим доволен. Его репутация шла впереди него — ему нравилось выгуливать её на поводке. Не слишком коротком, чтобы она была не столь предсказуемой, но и не слишком длинном, дабы потом не удивляться интереснейшим фактам о своей жизни. Отвлекшись от своих мыслей, он ещё раз взглянул на конверт. От него исходило чувство триумфа. Чувство вседозволенности, столь мерзко-сладко стекающем в самое гнилое сердце. — Милая маленькая принцесса Шарлотта. Он сжал письмо в руке, и оно, медленно крошась, по мельчайшим кусочкам падало на пол, обгарая, образуя пепел. — Как же легко тебя будет устранить с дороги?