Sweet and Vicious

Хаск ненавидит выходить на улицу. Потому что — а хули там делать? Он старый домашний кошак. Он и при жизни-то старался носу туда не совать, а теперь и подавно. Злые улицы не сулят ничего хорошего. Хаск это знает по собственному опыту, загробному, и тому — что былью поросло, но все еще не забыто. Воспоминания о прошлом — это вообще отдельный круг страданий, из которого не вырваться, как ни старайся. Хаск знает это, потому что на улице был рожден и улицей воспитан. Вскормлен, инициирован и там же похоронен. На улице он познал запретный плод, познал любовь, заключил сделку и продал свою бессмертную душу. Чикаго, Нью-Йорк, родной Дублин. Улица — это непредсказуемая лотерея. И если в азартных играх Хаску везло ну просто дьявольски, там — снаружи — с ним могло произойти что угодно. Поэтому — нахуй улицу. Без крайней необходимости Хаск туда ни ногой. Иногда он жалеет, что не умеет телепортироваться так же, как старина Аластор. Это решило бы очень многие проблемы. Как минимум, сэкономил бы на такси. Перемещение из точки А в точку Б — нервяк тот еще. Четыре стены — хорошо, отсутствие стен — херня от лукавого. Улицы — бесконечное пересечение коридоров, продуваемых сквозняком вечной осени, время упадка и смерти, с черными тучами вместо потолка, с липкими от крови мостовыми. Выходить туда не хочется ни при каких обстоятельствах, но Хаск слишком любит деньги. Деньги-денежки. Это слово сияет огромными неоновыми буквами в его голове. Ипподромы, вонючие букмекерские конторки, подпольные казино и покер-бары манят легкой наживой. Ну как тут устоять? Как мотыльки, летели на свет, а напоролись на штыки. Что сказать, Хаск всегда был слаб духом. И сейчас, как сильно бы он не хотел раскрутить адскую рулетку, ставя все на зеро, позволить себе этого он, увы, не может. Аластор призвал его на службу, а значит, хоть ты тресни, ему не отвертеться. Хаск его должник. Контракт на сделку — под семью замками, так что в этом адском рандеву они с Аластором еще надолго. Предложение заняться благотворительностью Хаск встретил в штыки, как, впрочем, и любое предложение босса. Чем сильнее скучал этот радио-маньяк, тем более сомнительными казались проекты, в которые он их вписывал. Счастливый отель для искупления душ? — Ха! Бред, конечно, отборнейший. Этот корабль пойдет на дно со скоростью влетевшего в айсберг Титаника. С одной стороны Хаску почти жаль девочку (как ее там, мисс Чарли?) с ее розовыми мечтами и грандиозными планами, а с другой — скорее бы уже ебнуть кульминацию и разойтись по домам. Один из немногих плюсов новой работенки — Хаску не надо выходить на чертову улицу. Пока Аластор пасет это место, отель снабжает их всем необходимым, а персональные запросы Хаска никогда не заводили его дальше ближайшего минимаркета с дешевым пойлом и жрачкой. А вот запросы Аластора… из-за них Хаск иногда оказывался в таких жопных далях, что не приведи боже. Однако в отличие от него Аластор не боится улиц. Для радио-демона улица — это еще одна сцена с роскошными декорациями. Он вытаскивает всю их компанию наружу и устраивает пешее до Центрального сквера. На вопрос Хаска: «какого хера они там забыли?», Чарли воодушевленно отвечает: — Мы примем участие в адском фестивале, чтобы демоны узнали про отель и захотели стать нашими постояльцами! — Херня какая-то, — ворчит он. — Согласен. Поддержка приходит откуда не ждали. Обычно всегда сияющий, сейчас Энджел выглядит мрачнее тучи, плетется по левую руку и прихлебывает кофе — непривычно видеть его таким, но похоже, что, как и Хаск, он такое же ночное животное. — Утро — не мое астральное время, — признается Энджел и смачно зевает. Воистину. Мало того, что их растолкали ни свет ни заря, так еще и заставили позориться, принимая участие в какой-то тупой самодеятельности, да еще и нацепив на шеи уродливые радужные банты. Ну что за пидорский беспредел? Аластор скалится, глядя на его мучения, на то, как он едва не ударяет молотком себе по пальцу в попытке украсить стенд — садюга. Наверняка они вытащили его сюда ради бесплатной рабочей силы, в качестве массовки и чтобы он разливал пойло всяким зевакам и недотепам. Энджела же позвали исключительно для красоты. Заставить Энджела работать за одно лишь спасибо совершенно пустое и бесполезное занятие — спасибо в карман не положишь; а вот посветить личиком — это да, всегда пожалуйста. Он пропадает почти на час, а когда возвращается, выглядит отвратительно бодрым, будто клизму с кофе себе в зад закачал, хотя, черт его знает, но вероятнее уже просто успел где-то накокаиниться. — Приветик, — мурлычет прямо на ухо. Смеется, когда Хаск отталкивает его от себя и вежливо, пока еще вежливо, просит отвалить от него нахуй. В то время как Хаск разливает шампанское по бокалам, Энджел ошивается где-то поблизости. Флиртует с демонами, похожими на папиков, чмокает их лысеющие черепушки и говорит, что главное преимущество их отеля в том, что там они всегда смогут найти его. Хаск наблюдает за ним вскользь. Энджел покачивает бедрами, выгибается, вертит задом и жмурится. Когда он подходит достаточно близко, до чуткого слуха Хаска доносится едва слышный монотонный звук. — Что за жужжание? Хаск уже успевает пожалеть, что спросил. Шалый взгляд устремляется в его сторону и задерживается на губах. — Моя игрушечка, — пошленько улыбнувшись, Энджел лезет в декольте; выудив оттуда небольшой пульт, демонстрирует его вконец охреневшему Хаску. — Пока на самый низкий включил, но мои трусики уже все мокрые. — Надеюсь, ты взял запасные. — Обижаешь. Хаск закатывает глаза. Ну вот за что ему все это? Хаск не понимает почему, но мысль, что какая-то штука внутри Энджела заставляет его испытывать оргазм за оргазмом, выводит из себя. — Может, ты съебешься в отель, — во рту отчего-то резко пересыхает, и Хаск тут же присасывается к своей бутылке. Энджел ничего ему на это не отвечает, закусывает губу, переставляя режим на более интенсивный. Он даже не стонет — урчит. Грудной, пробирающий до костей звук. И зачем Хаск только пустил его к себе за стойку? Все заняты своими делами, и никто не обращает на них никакого внимания. Да и кому они, в конце концов, сдались? Когда он думает о том, что Энджел сейчас возбужден и находится так близко… приходится признать — это его будоражит. Отвлекшись на минуту, он упускает момент, когда Энджел стекает под стойку и оказывается ровнехонько между его ног. Он хватается за ремень, за что Хаск немедленно лупит придурка по рукам. Дорвался, блин! — Ты опять за свое? Какого черта ты такой озабоченный? — рычит на него Хаск. — Ну не осуждай меня, милый, это профдеформация. Слышал про такое? Я привык кончать на работе раз по двадцать. Дубль за дублем. Мне без этого тяжело. Да и прыщи лезут, кошмар просто. Врач сказал, что у меня типа супер-либидо. Заболтав его, он-таки улучает момент и хватает Хаска одной из рук, роняет на себя, а после, словно огромная паучиха, утягивает вглубь стенда. — Какого черта ты творишь? — Хаск шипит на него рассерженной кошкой. — Тсс, — Энджел прикладывает палец к губам. — Не шуми, я ничего не сделаю, если ты не захочешь, просто смотри на меня, хорошо? Я быстро. Они сидят, прижавшись коленями, спрятанные ото всех во мраке стенда, прямо на сырой земле, заваленной свежими опилками. Присутствие стен немного успокаивает, но Хаск все равно хмурится — какого черта он позволил этому озабоченному придурку втянуть его в свои дурацкие забавы? Из-за тонкой фанеры до них доносятся голоса Чарли и Вэгги, шум фестиваля, музыка и отдаленные радиопомехи. У Хаска перехватывает дыхание, когда он смотрит на Энджела. Тот ведет себя на удивление тихо, только дрожит весь, опершись всеми шестью руками о сырую землю. Его бедра раскачиваются, он опускается и приподнимается, запрокинув голову назад. Не в силах оторваться от этого зрелища, Хаск тяжело сглатывает. На несколько секунд перед глазами меркнет: интересно, думает он, а каково это, лежать под ним, смыкая руки на стройной талии и медленно опуская, насаживать на себя до упора. — Нравлюсь? — спрашивает он, будто прочитав мысли Хаска. — Скажи…. Ты смотрел фильмы с моим участием? — Нет, — откликается Хаск. — Гейская порнуха — не моя тема. — Зря. Поверь мне, это настоящее искусство! Я каждый раз выкладываюсь по полной. «Не сомневаюсь», — угрюмо думает Хаск, пока Энджел тихо постанывает и выгибается. — Мне нравится, когда ты на меня смотришь, — признается он сбивчиво. — Я как-то пришел в студию поздороваться, а мне предложили съемку, соскучились, что ли, не знаю, ну, а я что — я всегда готов, тем более деньги лишними не бывают. Долго не мог возбудиться, а потом о тебе подумал. О том, как ты смотришь на меня, такой весь хмурый и сексуальный. И все — меня часа три ебали, пока эрекция не спала. — Ну заебись, — ворчит себе под нос Хаск и уже начинает ерзать на месте — он как-то не планировал возбуждаться сам. — Ты говорил, что ты быстро. — Ах да, — кивает Энджел и жмурится от удовольствия. — Я уже почти. Смотри на меня, ладно? Но Хаск уже. Даже если бы захотел — ни за что не смог бы оторваться. Колени Энджела разъезжаются, уронив голову на грудь, он скулит и стонет, вздрагивая всем телом. Кончает и кончает, пока гладкие бедра не начинают блестеть. Трусики под юбкой наверняка такие влажные, что хоть выжимай. Хаска буквально сшибает волной его запаха: невыносимо сладкого, терпкого и гадкого. Когда он попал в Ад, нюх обострился почти как у животного, и теперь какая-то его часть хочет опрокинуть Энджела на спину, развести ноги в стороны и вжаться туда лицом, зарыться носом, чувствуя как ангельский сок оседает на губах и языке. — Вау, — выдыхает Энджел. — Это было круто. Спасибо! «Какое же блядство» — в очередной раз думает про себя Хаск. Отряхнув колени, встает, стараясь развернуться так, чтобы Энджел не заметил стояка. — Слушай, а ведь я тебя никак не отблагодарил. Энджел поднимается следом и одергивает слегка задравшуюся юбку. Тянется к Хаску, но тот уже дает ходу. — Не нужно. — Но… — Отвали. — Я могу помочь! — кричит он вслед. Но Хаск его уже не слышит. Залетев в первую попавшуюся кабинку, закрывается там и дергает молнию на брюках. — Допомогался уже, — ворчит Хаск, ударяясь затылком о грязную, замызганную стенку. — Лучше бы я в отеле остался. Ей богу, чертовы улицы.