Крадущийся альфа, затаившийся омега

— Мне было больно, — Асти оторвался от него и уткнулся лицом в стену. — Тебе будет еще больнее, если я пойму однажды, что ты меня обманываешь! Марти не хотелось этого показывать, но он был взбешен. Все, чего ему хотелось — это привязать омегу к себе навсегда, и ради этого он готов был поступиться чем угодно, своим будущим, его, и разве что соображение о полиции удержало его от насилия. Ну и, может быть, то, что омега снова его не простил бы. Конечно, уже через пару минут Марти ощутил стыд, вызванный собственной выходкой. — Твой запах меня успокаивает, — глубоко вздохнул он, снова сделав попытку обнять Асти. Тот вильнул плечом, но вяло, будто говорил — "Можешь обнять, если хочешь, хоть я этому не очень-то и рад". Снова долго поцеловал его в щеку, затем в шею, уже без укуса, долго и нежно. — Зачем тогда было кусать? Подышал бы и успокоился, — буркнул омега. — Ты не понимаешь. Я долго был один. Для меня это редкость — то, что хоть что-то вызывает мои чувства. Я так к ним не привык. Он полежал с Асти молча еще немного, потом понял, что все-таки виноват, и долго еще рассказывал о прошлой жизни, о том, как боялся наткнуться на того, кто будет любить только деньги его отца и выставлять его идиотом, пользуясь слепотой, а когда снова позвал его, то обнаружил, что омега спит. — Прости. Это было сказано в пустоту, но все-таки Марти стало немного легче. Но ночью он почувствовал, что они так и спят, оба в одежде, а ещё — что он нечеловечески его хочет. Асти, как нарочно, прижался к нему точь-в-точь ложбинкой между ягодиц и потирался будто нарочно. — Прекрати, — прошипел Марти скорее самому себе, чем ему. — Я и так еле сдерживаюсь. Надо было уйти. Это пронеслось в уме позже. А сейчас Асти вдруг легкомысленно рассмеялся тихонько и сообщил: — Я тоже уже весь мокрый. — Ты не принял подавители, — сокрушенно простонал Марти. Его вдруг накрыло волной сомнений. Может, он нарочно его искушает? Или он у него не первый? Жаль, они не пригласили тогда врача (хотя это было опасно), тот сказал бы с уверенностью, первая это течка или нет. Судя по тому, как его активно хотел этот мальчик... Марти прижал его к постели, не давая трепыхаться, и чуть не зубами стащил с него одежду, стянул трусы, забрал футболку. — Столько смазки... — Не надо! Я не хотел тебя дразнить! Но Марти было плевать, что он снова не сдержится. Ему хотелось того же, чего и накануне — сделать его своим, овладеть, дать понять, что этот омега только его. — Если только у тебя был кто-то ещё... Ведь тогда его дырочка не будет узкой, так? Он не будет грубо брать его. Просто проверит. Может, оставит ещё пару засосов на нежных местечках у внутренней стороны бедер и в паху... Он попытался протолкнуть в сфинктер сразу два пальца — но тот и правда был узким, и он чувствовал, как Асти сопротивляется, выталкивая его из себя с жалобным стоном, и ощущал горячий жар от его тела. Едва Марти воображал, что рядом с его собственными отметинами красуются чужие, ревность захлестывала его окончательно. — Мэтт завтра тебя осмотрит... Я прикажу ему. Что там, он хотел бы даже проверить, не сохранилось ли в нем чужого семени, если бы не понимал трезвой частью разума, что его назовут безумцем. Сдавленные "прекрати" сменились тихими вздохами, и он понял, что спровоцировал начало новой течки. Теперь он и сам не мог отступиться: собственный член стоял колом и причинял неудобства: в штанах ему было тесно. И даже ревность отступила, уступая одним инстинктам. Пальцам все ещё было тесно, но Марти и не торопился сразу взять его, а неторопливо поглаживал, нажимая на чувствительный бугорок внутри. Другая его ладонь гладила низ живота; ноги Асти закинул ему на плечи и прогнулся в спине, значит, был готов. Марти обхватил ладонью его собственный небольшой член яички, отмечая, как тот напрягся — тут Асти простонал особенно громко и выплеснулся прямо ему в ладонь. — Прости. — Ммм... Марти не слышал его, но ощущал тело в своих руках, горячее, послушное, и сейчас им владело желание, а не страх причинить боль, тем более, что Асти был уже достаточно растянут; а если и нет, природа должна была сделать свое. Он вытащил член из штанов, направляя его и нетерпеливо толкаясь. Асти всхлипывал, но молчал и противился совершенно по-омежьему, только для вида. Он сжался вокруг его члена, такой восхитительно горячий и узенький, так что хотелось трахать его и трахать. — Смазки мало... Пожалуйста... Я еще не готов, — Асти завырывался, когда приятная растянутость сменилась болью. Но Марти этих просьб не слышал, а продолжительными толчками двигался, стиснув омегу покрепче. чтобы не сбежал.. В определенный момент эта стимуляция заставила обоих забыть о происходящем; Марти начал приятно поглаживать его член снова, заставляя если не утихнуть, то сменить вопли возмущения на более удовлетворенные. Марти так яростно хотел его, что даже не понял, как кончил; ему хотелось овладеть омегой снова, еще и еще раз, почти без перерыва — но в определенный момент он понял, что выйти не может. — Ай, — взвизгнул Асти. — Это сцепка, наверное. Не дергайся, ты меня порвешь. — Но как? — простонал Марти. — Я же тебя просил! — омега рыдал. — Теперь я точно забеременею. Марти вздохнул. — И я не буду больше пить твою отраву, от нее живот болит, — неконтролируемо рыдал он дальше. — Я же просил тебя остановиться, я говорил, что кровь, а ты... Марти стыдился признаться в том, что и сам был, по сути, девственником, и Асти был первым, кто вызвал его страсть настолько, чтобы кончить, забыв обо всем, и не выходить. Они полежали ещё немного, он попытался утешить омегу, но выходило неловко, скорее требовалось сдерживаться, чтобы не разрыдаться самому; гон, что ли, так действовал. Потом он снова уснул, а когда очнулся, Асти в спальне не было. Хлопнула сзади дверь. — Куда ты пошел!? — занервничал альфа. — Это не он, — раздался холодный голос отца и дыхание секретаря. — Это я Мэтт. И я хотел бы знать, что тут происходит. — Я снова потерял всякий контроль, — простонал в подушку Марти. — Мартин Бланк! Ладно, он, слабый, еще маленький, но ты? Ты представляешь, что ты устроил? Вся простыня в крови и остальных... следах. А если у него в школе или колледже, или где там — будет осмотр, и правда выплывет наружу? Стоило мне сразу не надеяться на то, что ты вдруг на четвертом десятке лет воспылал жаждой благотворительности и решил бескорыстно спасти сироту, но чтобы так... Отца Марти, господина Бланка, можно было понять: он всегда оставался человеком, холодно и адекватно мыслящим, и прекрасно представлял, что за характер у его покалеченного сына. И понимал, что добрее тот за эти годы не стал ничуть, разве что еще сильнее обратился к ненависти и злу. Он не питал иллюзий относительно сына. — Я по нему с ума схожу, — простонал Марти. — Это я уже слышал от Мэтта, — оборвал тот, — с меня хватит. — Нет! Я хочу быть его... то есть... видеться с ним. — Нет уж. С меня хватило твоих фокусов. Ты живешь тут один: я надеялся, что ты будешь самостоятельным ( с разумной помощью), но предоставленный сам себе, ты не способен даже сдержаться в нужный момент. Нет уж. Вот станет этот парнишка через полгода совершеннолетним — и сам решит, хочет он связать с тобой судьбу или нет; и что-то подсказывает мне, что ответ его будет не "да". А пока ты не довел меня — и честь семьи и фирмы — до катастрофы или скандала, ты поживешь отдельно. Под моим присмотром. — Но мальчик! — Мальчик останется здесь, под присмотром Мэтта соответственно. — Мне же не пятнадцать лет! — взвыл альфа, понимая, какое расставание им грозит. — Посмотри на себя! — прикрикнул отец снова. — Ты за собой не следишь, какой еще мальчик? Ты забываешь вовремя принять таблетки, отказываешься от моей помощи. Нет, нет и еще раз нет. Поживешь с семьей и, я надеюсь, вылечишься и успокоишься. Тем же вечером в их с Асти гнездышке основательно прибралась и отчистила все специальная клининговая компания, а Марти, пусть и против его воли, отправился с отцом. Тот, увы, жил не так привольно: дом Марти был едва ли не шикарнее. Господин же Бланк жил в одиночестве на одной из центральных улиц города, в старой квартире, и там, запертый наедине с собой в четырех стенах, постоянно принимая успокаивающие и подавители, Марти чувствовал, как медленно сходит с ума. Он так и решил, что окончательно сошел с ума, когда однажды днем не услышал, как кто-то робко скребется в дверь. Он сам подошел ко входной двери и, кое-как нашарив замок, открыл ее. Запах вскружил ему голову: нет, он не был сильным, но слабым, уютным и таким родным, что у него чуть слезы не полились снова. — Это ты! Ты пришел! Как? Тут же территория охраняется, и подъезд внизу... Асти ответил, что пробрался незаметно с другими жильцами, видимо, сошел за их сына. — Ты так и не понял. Я ведь и не хотел уходить. Марти судорожно вздохнул, рукой попытался дотянуться до Асти, но тот стоял далеко — увидев, что альфа тянется к нему, пододвинулся, за неимением места устроившись просто у него в ногах. — Сумасшедший. До чего ты себя довел, посмотри. — На себя я давно рукой махнул. Это для тебя все только начинается, а моя жизнь... Она, знаешь ли, подходит к концу. Асти чувствовал, как в нем вскипает злость. Да что такое! Ему семьдесят лет, что ли? — Хватит так говорить, — вскочил он и начал горячо говорить: — Ты не парализован, руки и ноги есть, рано умирать собрался! —Я не о том. Нет большого смысла в моей жизни. — А отец? Он в тебе души не чает! Хотел бы я, чтоб у меня был такой! Эта стрела попала точно в цель. Укор был справедливым, и Марти поостерегся желать себе смерти дальше. — А что толку, — все-таки продолжил он, — я ему не помощник. Брат вместе с отцом на себе всё тянет.. — Да ты же целыми днями ездил по их поручениям, озвучивал всю рекламу, работал даже, насколько я понимаю. — Да это чушь... Там меня заменит любой мальчишка-курьер. Еще и дешевле выйдет, чем меня содержать с шофером. — Но у вас есть то, чего не купить. Преданность вашему делу. Лояльность. Марти усмехнулся и снова потянулся к Асти. — Смотри, какие слова выучил. Он обнял его и куснул легонько, тут же вызвав довольный взвизг. — Ты не злишься?