09.08.2001 Чёрное море. Красная Щель Даниил Бумагин
— Ну и куда пойдём? — в голосе Глеба звучала безнадёжность. — Сначала следовало бы сходить в лес. Блондин посмотрел на меня, как на сумасшедшего: — Даня, лес большой. Если ты хочешь в лес, давай позовём Сергея. — Не надо. Он уже не в силах руководить ситуацией. Глеб помолчал, потом выдавил из себя: — Что думаешь про ситуацию? — А ты? — У меня чувство, словно мы в страшной сказке. Мы молча шли вдоль ручья. Я думал, не рассказать ли Глебу о том, что видел ночью, но решил не травмировать психику Глеба. Я знал, что он мне поверит, и боялся, что в таком случае юноша не пойдёт искать Пашу дальше. — Надо было звать Сергея, — грустно сказал Глеб, — мне страшно. Я взял его за руку. — Па-а-аша! — завопил я на весь лес. Эхо ответило мне. Тишина. — Помнишь, Влад говорил про то, что Паша рассказывал про девку? — неожиданно спросил Глеб. — Да, а что? — Тебя не смущает факт девушки в лесу, когда мы знаем, что среди нас девушек нет? Если ты, конечно, поймешь, о чём я. Ещё минут пять звали Пашу. Я захотел пить и, сказав об этом Глебу, спустился к ручью. Около самой воды лежала чёрная бандана. Пашина бандана. — Глеб! Глеб! Паша был здесь! Ответом мне было молчание. — Эй, — поднимаясь, с тревогой крикнул я, — эй, Глеб, ты тут? Голубин стоял передо мной, белый, как мел, и держал в руках что-то длинное. Я ужаснулся, поняв, что это были тёмные от засохшей крови бинты. Откуда-то из леса раздалось карканье вороны. Или ворона?.. — Он где-то здесь, — прошептал Глеб, роняя бинты.***
В лагере
Слава со страхом наблюдал, как Влад перебирает на столе кухонные ножи, напевая что-то себе под нос. При этом у парня был такой увлеченный вид, будто это было делом всей его жизни. Лодка, естественно, не пришла. В лагере было какое-то странное настроение. Артём сидел у костра, то и дело подбрасывая туда сухие ветки. Рядом стоял Ваня, нервно хрустел пальцами. — Где же всё-таки Паша? — ответом на этот вопрос Шатохина было молчание. — А Сергей? — Ваня очередной раз хрустнул пальцами. — Дрыхнет, где же он еще, — Артем просмотрел в сторону его хижины. — Я пойду в лес, — внезапно оставив свои ножи, Влад встал с места. — Не следует… Ваня не успел договорить: его голос прервало хриплое карканье. На стол беседки, хлопая крыльями, опустился огромный ворон. Слава отпрянул, и его лицо приняло оттенок сродни оттенку молодой бледной поганки. Влад вздрогнул и похолодел. «Плохая примета.» Влад замахнулся на ворона: — Улетай, чертова тварь! Ворон каркнул, переступив с одной лапы на другую. «Ты кого хочешь напугать — меня? Жалкий мальчишка, — прочитал в его кажущихся сумасшедше веселыми глазах Кожихов, — ты сам напуган до усрачки, признай это!» — Пошёл вон отсюда! — Влад запустил в птицу кухонный нож, но не попал, так как птица увернулась. Ворон снова каркнул, переступив лапами. Мозг Влада не хотел повиноваться ему. «Влад, он смеётся над тобой. Он смеётся…» Неожиданно ворон взвился в воздух. Эхо донесло обрывки его карканья…***
В лесу Даниил Бумагин
Искать долго не пришлось. Паша мирно висел, колыхаясь, на высокой сосне метрах в тридцати от места, где мы нашли бинты. Увидев это зрелище ещё издалека, Глеб схватил меня за локоть и прошептал: — Только не говори, что… — Это Паша, — сказал я. — Боже мой… Только не говори, что он… — Он мёртв, Глеб. Судя по всем признакам, Голубин был близок к обмороку. Когда мы подошли поближе, моё состояние тоже приблизилось к обморочному. Паша висел, повешенный на фиолетовой скатерти, которую я узнал без труда: эту скатерть мы привезли с собой. Его лицо посерело, шея распухла, изодранная футболка наполовину открывала отвратительно вспухшие раны на спине. На лице была вырезана кровавая улыбка. Волосы висели, словно грязные пакли. На левом плече парня сидел ворон, державший что-то в клюве. Увидев нас, он бросил в нашу сторону (!), как показалось, издевательский (!) взгляд, взмахнул крыльями и улетел. — Что происходит? — выдавил из себя Глеб, и я невольно обхватил рукой его талию, так как он как-то странно покачнулся. — Я сам не знаю. — Может, он всё-таки жив? — безнадёжно спросил Глеб, и слёзы засияли в зелёных глазах. Я истерически засмеялся: — Ну да, жив. Просто решил немного повисеть на дереве. Не дури, Глеб. Убрав с талии Голубина руку, я направился к сосне. «А ведь скоро на труп сбегутся и слетятся вороны, шакалы, мухи…» — Надо снять его отсюда. — Т-ты чего… Н-нет, давай позовём остальных… — Ты дурак? — начиная карабкаться на сосну, прошипел я. — Ты хочешь, чтобы это увидел Влад? — Рано или поздно он всё равно узнает, — Глеб опустился на колени, — Боже, что с нами будет, зачем же он это сделал… «Только спокойнее, Даниил. Спокойнее. Пока… Пока ты не закончишь.» Поудобнее устроившись на дереве, я взялся за нож. «Прости, друг.» Я с трудом сдерживал себя, чтобы не закричать, закрыл глаза и начал резать скатерть. Глухой удар тела об землю дал понять, что материя поддалась с первого раза. На автомате я слез с дерева. Внезапно накатившиеся на глаза слёзы мешали видеть. Рыдая, я опустился на колени перед телом Павла. Его лицо было спокойно, лишь зловещая вырезанная улыбка делала его не таким, как обычно. Почерневшая и опухшая, шея Паши была вывернута под невообразимым углом. Дрожащими руками я развязал на его шее неумело завязанный узел и откинул скатерть куда-то в сторону. Бледный как полотно Глеб поднялся с земли. — Иди в лагерь за Сергеем, — велел я блондину, — только не говори ничего ребятам. — Я не пойду! — затрепетал блондин. — Они ведь сразу догадаются! — Тогда посиди здесь и подожди, а я схожу. Блондин дико воззрился на труп: — Я не могу, Даня… — Тогда иди в лагерь, да поскорее! — рявкнул я на блондина. Глеб вздохнул и почти бегом направился в сторону лагеря. Я посмотрел ему вслед. Что-то изменилось в Глебе со вчерашнего дня, но что именно, сказать я пока не мог. Когда спина Голубина исчезла из виду, я сел спиной к Паше и поклялся себе, что не взгляну в его сторону до прихода ребят.***
— Ну что? — вопрос Влада смутил Глеба. — Эм… Мы решили взять с собой Сергея. Блондин направился мимо Влада в домик Сергея. Оттуда слышался тревожный лай Аякса. Глеб протянул руку к двери и тут же брезгливо отдёрнул её. Дверь была перемазана тёмно-зелёными потёками зловонной грязи. Брызги её красовались и на окне. Голубин потянул за ручку, и дверь открылась. «Боже, если ты есть, прошу, пусть хоть на этот раз всё обойдётся.» Парень вошел в дом. В нос ему ударили запахи грязи и нечистот. В доме никого не было. Взгляд Голубина метался, словно зверь в клетке, фиксируя в сознании комья тины и водорослей, зловонные лужи на полу…***
Даниил Бумагин
«Когда мы вернёмся из Красной Щели, я снова начну курить. Точнее — если мы вернёмся.» Нервы были напряжены до предела. Я не выдержал и повернулся лицом к Паше. Паша. Павел Юров. Мы с ним были знакомы восемь лет, и я точно мог сказать, что Паша всегда был жизнерадостным, весёлым и неунывающим. Никогда я не слышал от него ни слова о суициде. «Его нужно похоронить.» Безусловно, пока он бродил по лесу, в него что-то вселилось, пока он бродил по лесу вчера. Что-то ужасное. Он некоторое время находился в власти этого чего-то, но когда наступило просветление, было поздно: получив своё, это «что-то» забрало у Паши его молодость, энергию, жизненные силы, покинуло его и теперь находится где-то здесь, наблюдая за мной. Чёрт возьми, где же Глеб и Сергей? Мысли летали, как пчелиный рой. Появилась абсурдная надежда, что это все просто затянувшаяся чёрная шутка, что вот сейчас Паша встанет, разминая затёкшие конечности, рассмеётся и скажет: «Как круто я вас разыграл!» Я отдал бы всё что угодно ради этой возможности. Но что же всё-таки произошло с Пашей? Повесился или повесили? Я критическим взглядом окинул дерево, на ветке которого траурным знаменем по-прежнему колыхались обрывки скатерти. Ветвь находилась достаточно высоко от земли, под деревом же ничего, на что можно было встать, не было. Представить же, как Юров с больной спиной лезет на дерево, дабы закрепить петлю, было просто невозможно. Да и почему он не мог повеситься поближе к домикам, а поперся куда-то к чёрту на кулички? Я присел над трупом, изучая петлю. Рассмотрев внимательно, я цокнул. Подняв голову, я заметил в кустах что-то блестящее. Меня очень заинтересовал этот блеск. Я подошёл ближе и раздвинул кусты... Мне стало дурно. Мало того, что найденным предметам тут было не место, так они еще и навевали нехорошие ассоциации. Стоя над странной находкой, я услышал голоса. Глеб и кто-то ещё. Ваня?! Его тут еще не хватало. – Сергей пропал, – взволнованный взгляд Глеба встретился с моим. В зелёных глазах Голубина плескались страх и тревога. – Как – пропал? – я покосился на оцепеневшего при виде трупа Ваню. – А вот так. Сергея нет, в доме не приведи бог, какой срач, грязь. Аякс воет, бедняга. – Итак, ты всем всё рассказал? – Нет, только Ване. – Тогда идите в лагерь, тащите все лопаты, какие найдёте, и захватите простыню. Или одеяло. – Ты че? – Голубин пробуравил меня взглядом. – Дурак? Ты его хочешь похоронить прямо здесь? – Нет, мы повезём его в Москву и похороним в Кремлевской стене. Не будь идиотом, Глеб. Непонятливость Глеба жутко бесила меня. Неужели нельзя было не тупить хотя бы в такой ситуации?! Я снова взглянул на Ваню. По его бледному безэмоциональному лицу скатилась слеза.***
Влад, спокойно, дыши глубже. У меня очень плохая новость. Влад, ты сможешь это пережить. Я в тебя верю, Влад. Куча вариантов, как преподнести Владу смерть его парня, носилась в голове, но когда я посмотрел в глубокие глаза Кожихова, все они отпали. Он нервно оттирал песком кастрюлю, хотя она и так сияла чистотой, и поднял на меня заплаканные красные глаза, как только я приблизился к нему. Я сразу понял, что он уже догадывается. – Влад... Влад, Паши больше нет, – выдавил я из себя, опуская глаза. Кожихов с минуту молчал и был почти божественен, высокий, с поднятой головой и выпрямленной спиной. В уголках его глаз стремительно скапливались крупные слёзы. Но долго он не продержался и буквально повалился на меня, рыдая. Я прижал парня к себе, обняв за дрожащие от рыданий плечи. "Как же сейчас ему тяжело, – пронеслось в голове, – уж точно тяжелее, чем нам." Я окинул взглядом всех остальных. Ваня был изумлён и напуган, видимо, не отошёл ещё от увиденного в лесу и не до конца осознал, что случилось. Артём нервно кусал губы, и было видно, что он с трудом сдерживал слёзы. По спокойному лицу Славы струилась скупая слеза, подобные которой часто бывают искреннее любых рыданий. Глеб же был совершенно спокоен, в его чертах сквозила какая-то суровая целеустремленность. Зелёные глаза его светились злобной решимостью, которой я никогда раньше в них не видел, как и вообще не видел Глеба таким, но мог сказать, что он был похож на какое-то древнее божество войны, прямой, гордый и ангельски красивый блондин с развевающимися на ветру светлыми волосами. – Послушай, Даня, – заговорил он, – прости, если я покажусь тебе нелепым или бесчувственным, но мне кажется, что не стоит затягивать все эти похоронные церемонии. Нужно побыстрее с этим закончить и думать, что нам делать дальше. Глеб был прав, и я мягко отстранился от Влада, аккуратно проводя рукой по его волосам. – Влад, – Голубин мягко и властно положил ладонь на плечо Влада, заставляя того смотреть ему в глаза, – тебе не нужно туда идти. Будет куда лучше, если ты запомнишь Пашу таким, каким знал и любил. – Нет, – заплаканный Влад упрямо смотрел на Глеба, – я пойду. Я должен с ним попрощаться. Глеб в ответ только тяжело вздохнул. Мы встретились взглядами, и я прочитал в его глазах ещё кое-что, чего в них не было раньше: то были соучастие и сострадание.***
По дороге к страшному месту мы молчали. Ваня один за другим грыз найденные в рюкзаке леденцы, по-видимому, это успокаивало его. Мы с Глебом решили отнести тело подальше в лес от злополучной сосны. Осуществляя это при помощи простыни, мы переглянулись: тело Паши было странно лёгким. Невольно вспомнились слова Сергея про труп археолога, найденный обескровленным. Мы возились с могилой добрых два часа. Земля была твердая, как гранит, и рыть могилу было крайне трудно. Лопаты было всего две, и нам приходилось копать по очереди. Только Влада мы оставили в покое. На него было страшно смотреть. Кожихов стоял на коленях неподвижно, как статуя, и единственным признаком жизни в нём было то, что по мертвенно бледному лицу текли слёзы. Влад был как само отчаяние, как отражение всего происходящего в моей душе. Честно говоря, я чувствовал после исчезновения Сергея нашу беспомощность. Через четверть часа мы с Ваней сменяли друг друга, Глеб же молча остервенело рыл твёрдую землю, не подпуская к себе никого. Периодически он останавливался, но лишь затем, чтобы смахнуть с лица мешающие волосы окровавленными от лопнувших мозолей ладонями. Нет, это точно мой бывший? Признаться, пусть это было и совершенно некстати в такой ситуации, Глеб невероятно нравился мне в те минуты. Уставший, с кровоточащими ранами на изящных руках, с перепачканными кровью волосами, Голубин почему-то казался мне чертовски сексуальным, и я размышлял о том, что, чёрт возьми, просто дико в подобной ситуации думать о том, как хочешь своего бывшего, но потом пришёл к выводу, что это не я ебанутый и не могу оценить ситуацию, это просто Глеб такой ангельски (а может, и дьявольски?) красивый. – Даня, как думаешь, нормально? – голос блондина вывел меня из раздумий. – Или ещё копать? Мне бы хоть каплю его уверенности. – Я думаю, что хватит. Если что-то ещё копать, мы с Ваней справимся. Да, Вань? – я угрожающе зыркнул на Дрёмина. Ваня вытер руки об шорты и засунул в рот очередную карамельку. Я вздохнул, видя, что Ваня все делает на автомате, мыслями находясь где-то далеко. По-моему, он ещё не отошёл от шока. Я оглянулся на Влада и моментально отвернулся. Мне было трудно на него смотреть...***
– Господи, если ты есть, спаси его душу, – промолвил задумчиво Глеб, когда всё было кончено. Ваня посмотрел в пасмурное небо, очевидно, надеясь увидеть там Бога. Влад лежал на свежем могильном холме с импровизированным крестом из веток, говорил что-то бессвязное, звал Пашу, судорожно крыл десятиэтажным матом Красную Щель и все болота мира. Мы все молчали, так как говорить-то было и нечего. Влада никто тоже не трогал, понимая, что это бесполезно. Я понимал, насколько он любил Пашу и как трудно ему было осознавать, что тот человек, кого он любил, кому доверял, к кому был привязан, уже не рядом с ним, и их разделяет не только глубина земли, но и смерть. Ведь Кожихов едва не бросился в могилу вслед за своим любимым, не желая расставаться с ним. Невольно меня начала терзать мысль, что было бы, если вместо Паши был бы я? Ко мне подошёл Глеб, молча обнял, уткнулся в моё плечо. Я обнял его в ответ, не говоря ни слова. Так мы стояли некоторое время, не говоря друг другу ничего, Глеб тихо плакал, и я чувствовал это, ведь его слезами пропитывалась моя футболка. И вот сейчас только ко мне пришло осознание чего-то непоправимого, какого-то большого горя. Глеб тихо вздохнул и прошептал куда-то мне в шею: – И что нам теперь делать?***
– Итак, господа, перед нами вопрос, что делать дальше. Ваши предложения? – Глеб откопал на дне рюкзака пачку сигарет и теперь курил одну за другой с монументальным спокойствием, уже совершенно не похожий на того робкого парня, стоящего над трупом своего друга и перепуганного. После нехитрого завтрака из картошки мы собрались за столом в беседке. Еда не шла в горло. Глеб вообще ничего не ел, Влад только немного поковырялся в тарелке ложкой, лишь один Ваня, пока что не отошедший от ступора, на автомате съел всё. – Нам нужно прежде всего знать, что происходит, лишь зная это, мы можем что-то предлагать. Что с Пашей и почему он повесился? – Слава в упор смотрел на Глеба, отчего тот даже растерялся. – Откуда я знаю? Только он мог бы это рассказать. – Послушайте, – я вспомнил о царапинах на его спине, – мне кажется, вчера в лесу он забрёл на болото, где были мы со Славой, и там с ним что-то случилось. Артём фыркнул: – Ну да, ты связал ситуацию со сказками Сергея. Брависсимо! Хотя это было весьма ожидаемо. – Я ничего ни с чем не связываю, Артём, я лишь ориентируюсь на факты. Как бы то ни было, Паша мёртв, а Сергей исчез, а они могли бы рассказать очень много важных вещей. – Странно, что никто не слышал, как они выходили из дома, – Ваня вздохнул. Глеб цокнул. – Итак, на повестке дня три вопроса. Вопрос номер первый – где Сергей? Вопрос номер второй – будем ли ждать лодку? И наконец, вопрос номер третий, самый важный – что делать? – Почему вы так волнуетесь за Сергея? – Шатохин уставился на блондина, как баран на новые ворота. – Он, может, на охоту пошел или к... – Завали ебало, придурок! – взревел Глеб, вскакивая с места. – Когда твоё мнение станет кому-то интересно, я оповещу тебя об этом. Вот как. Наш блондинчик теперь занимает лидирующие позиции.Ну что ж, против такого красивого лидера я ничего не имел. А вот Артёму это не понравилось. – Ты, безмозглая потаскуха... – зашипел он, убийственным взглядом окинув Глеба. – Ты... ты... ты... – Дорогой мой, ты ответишь за каждое слово, – Глеб жестоко улыбнулся, – сейчас, когда мы все ответственны друг за друга, от меня может зависеть твоя жизнь, и я обещаю, что при первом твоём подобном высказывании в мой или чей-либо ещё адрес я пущу тебе пулю в лоб. Я надеюсь, что ты меня понял, – Глеб демонстративно достал из-за пояса пистолет и начал вертеть его в руке, и в сочетании с улыбкой он выглядел зловеще, – но вернёмся к нашей теме. Если ты, дорогой, считаешь, что Сергей пошёл на охоту в трусах и без ружья, дабы напугать кабанов своим членом, ты, очевидно, переоцениваешь его способности. Да, мне всё же больше нравился Глеб в его новом амплуа. – То есть ты хочешь сказать... – Артём нахмурился. В глазах его читалось: "Ну, теперь мы квиты, Голубин". – Да, мой дорогой, именно это я и хочу сказать, – ужасающе спокойно проговорил Глеб, – все его вещи разбросаны по дому. Даже ботинки. И именно поэтому я предполагаю, что Сергея уже нет в живых. – Погоди, – Артём растерялся, – выходит, по-твоему, это кто-то или что-то вселилось в Пашу и убило его, а потом убило Сергея?.. Это бред! – Я не заставляю тебя верить в это. Твоё дело, в конце концов. Я посмотрел на Влада, и мы встретились взглядами. Он всё понял и еле заметно кивнул. Потом поймал взгляд Глеба – он тоже кивнул. Я сказал: – Наверное, вы все видели царапины на спине Паши. Все выжидающе уставились на меня. – Вчера в лесу, когда Сергей тащил на себе Пашу, Влад нашёл в его спине один занятный предмет и отдал его мне. Я пока не показывал его вам, но... смотрите. Я вынул предмет. Слава шарахнулся в сторону, у Вани глаза полезли на лоб, Глеб, хотя и видел этот предмет раньше, был бледен, как полотно. На столе лежал обломок огромного кривого желтого когтя. – Пиздец, – прошептал Слава. – Я не верю, что это происходит с нами, боже мой... – пробормотал Ваня. – Нет, это противонаучно... – То есть все правда? – Артем недоуменно воззрился на Глеба. – Итак, раны оставлены ногтями или когтями. Интересно, кого или чего? – Слава задумчиво гипнотизировал коготь. – Пятна на его шее напоминали засосы. Он говорил про какую-то девку, – захлебываясь слезами, проговорил Влад, – и как с ней было хорошо. Обломок когтя таинственно лежал на столе. – И кто же это сделал? – тупо спросил Артём. Глеб сухо рассмеялся. – Дорогой, ты становишься идиотом на глазах. "Кто убил кролика Роджера?" Отгадай, и получишь пять лямов. Ответ на твой вопрос может дать только хозяин, или, точнее, хозяйка этого коготочка. Не с деревом же он сосался в лесу? Внезапно, всхлипнув, блондин схватил коготь и швырнул в костер. – Что за психи? – поинтересовался Артём. – Это частичка демона, – в глазах Голубина сверкнул огонёк бешенства, – она несёт несчастье! – А не твоя ли? – Шатохин ухмыльнулся. – Может, у тебя отрос коготок, и ты решил сточить его об спину Паши? Признайся, сука, вы вчера виделись с ним в лесу. Глеб снова поднялся с места, бледный и решительный. Его глаза метали молнии, а в тоне читался ледяной холод: – Я, кажется, предупреждал тебя, Артём, – поднимая пистолет, произнёс блондин, напомнивший мне прекрасного ангела мести. Шатохин побелел и промямлил: – Глеб, это же пустые угрозы, я понимаю. Ты всё равно не сделаешь это. – Хочешь проверить? – ласково спросил Глеб, и я видел, что он может привести угрозу в исполнение. – Эй, успокойся, – Слава, подойдя к Глебу сзади, взял его за локоть, – не хватало нам перемочить друг друга. – И то верно, – спокойно отозвался Глеб, однако, не убирая пистолет, – пока ты мне нужен, Тёмочка, живи. – Спасибо, – проворчал Артём, – бог святой, блять. Глеб точно пустил бы ему пулю в лоб, но внезапно из домика раздался истошный мышиный писк. Не говоря ни слова, Влад зашёл в дом. – Слушай, Глеб, – Артём посмотрел на Голубина как-то странно, – а ты не думаешь, что исчезновение Сергея связано со смертью Паши? – То есть как это? – А так. Никакой болотной твари нет. Сергей выдумал её, чтобы отвлечь нас. Ну а почему бы и нет? Маньяк из Красной Щели. Ночью он выманивает Юрова под каким-то предлогом на улицу и убивает. – Да, предварительно сходив на болото, собрав ведерко всякого дерьма и обмазав его по стене дома, – фыркнул Глеб. – Отвлекающий маневр, – уперся Артём, – рассчитанный на то, что мы сочтём его мёртвым. – Сними розовые очки, Шатохин, и не городи хуйню, – я решил ответить Артёму, так как Глеб был очень зол, – если Сергей хотел бы кого-то убить, у него была куча возможностей это сделать. Я не понимаю, как ты можешь отрицать очевидное, Артём. Просто тебя не было тогда в лесу со мной, Сергеем и Владом, когда Паша выл по-шакальи и говорил на латыни. Просто ты не видел того, что видели Глеб и Влад. Просто ты за свои двадцать не пережил и половины пережитого Владом за эти два дня. Кстати, в последнем виновен и ты! Прошляпил уход Паши, идиот! "Я не знаю, где он!" – передразнил я. – Ну знаешь, – Артём начал подниматься с места, – начиная с того, что, если верить в легенду, кашу с окровавленными платками заварил ты... – Сядь, Артём, – мягко попросил Слава, – неужели вы не понимаете, что мы все в одной лодке? Почему вы грызётесь между собой? Из домика вышел Влад. – Машка умерла, – бесцветным голосом сказал он, – я пойду в лес и закопаю её. – Влад, пойми, это уже не так важно, – Глеб вздохнул, – кстати, мне кажется, что если завтра с утра не придёт лодка, надо идти пешком в Соловки, хотя я не уверен, что смогу спать здесь. Но тем не менее, ночевать будем в одном домике и дежурить по одному. Влад поднялся с места: – Я всё же потом пойду закопаю Машку. – Итак, – словно подводя итог, сказал Глеб, – либо завтра с утра отправляемся в Соловки, либо торчим здесь до конца дней наших. Третьего не дано. – Погоди, – лицо Вани засияло, – мне кажется, что у Артёма ведь был мобильник? – Был, а что? – Хуй в пальто! – рявкнул Дрёмин. – Звони. – Куда звонить-то? – В ментовку звони, скажи, что труп, там поймут. При слове "труп" Влад побледнел. – У меня есть номер той автобусной базы в Новороссийске. – Звони! – взвизгнул Глеб. – Не тупи. – А что говорить? – Давай я поговорю, – Слава пожал плечами. Артём протянул ему телефон. – Алло, да, это автобусная база Новороссийска? – как по писаному заговорил Слава. – С вами говорит Вячеслав Михайлов. Я и ещё пять студентов сейчас на базе Красная Щель. Произошел несчастный случай, один человек погиб, а другой пропал. Пожалуйста, помогите нам как можно скорее. До свидания. – С кем ты говорил? – Глеб нахмурился. – Да ни с кем, нихуя не слышно, я просто говорил, думал, мало ли, кто услышит. Голубин закатил глаза: – Итак, я предлагаю обследовать жилище Сергея и посмотреть, нет ли там чего полезного, а потом начать сборы. – Нет, лучше согрей мне воду, чтобы я помыл голову, – ляпнул Артём. Если взглядом можно было бы убить, Шатохина не было бы в живых. – Ребята, ещё одна проблема, – Слава постучал пальцем по столу, – еда заканчивается. – Зато водки на двадцать человек хватит, – фыркнул Глеб. – У нас есть ружье Сергея, у Влада и Глеба пистолеты, – я развёл руками, – мы можем добывать пищу. – В кого стрелять-то? Все животные умирают. Если только настрелять лягушек на болоте и сварить похлёбку по-французски. Сарказм Голубина привёл меня к интересной мысли: – А что, если наловить рыбы? – Ты что, в состоянии ловить рыбу? – Слава посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. – Хватит демагогии, – мрачно сказал Глеб, – жрать будет нечего – будем собирать какие-нибудь корешки. Сейчас мы с Даней пойдём к Сергею, а вы займитесь сбором вещей. Только не трогайте, ради бога, Влада. Первым делом я заглянул в конуру к Аяксу. Овчарка жалась в угол. Я окликнул пса по имени, но тот неожиданно завыл так, что я ударился затылком о конуру. – Ну и ладно, – пробормотал я и вошел в дом. Глеб мирно дымил сигаретой, разыскивая табак от трубки Сергея. На его поясе кроме пистолета красовался теперь один из ножей Шнурова. – Нужно найти карту, Глеб, – любуясь изящной фигурой блондина, сказал я. – Да, – Глеб заметил мой взгляд, и его голос показался мне неуместно игривым, – Даня, поищи, пожалуйста, в тумбочке. В тумбочке я нашёл фонарь, который моментально перекочевал в рюкзак, и батарейки от прибора. Глеб, напевая что-то, рылся в столе, потом повернулся ко мне и показал два капкана. Интересно, зачем они? – Впрочем, Данечка, это хрень, – промурлыкал блондин, убирая капканы обратно, – а вот ружьё мы возьмём, да, Данечка? Данечка?.. – Конечно, ружьё пригодится, – я полез на тумбочку, чтобы достать до ветхой книжной полки. – Ну и славно, – Глеб присвистнул, вынимая три упаковки табака, – жить буду. Карта нашлась на полке. Перегнувшись через стол (и порадовав меня видом на свою задницу), Голубин взял с подоконника нитки и проволоку. – А еды-то тут и нет, – разочарованно цокнул блондин, обшарив все уголки комнаты. Он даже залезал под кровать, и его поза, опять же, весьма мне понравилась. – Пойдем посмотрим в сарае, – предложил я, – может,там что есть. В сарайчике, где стоял генератор, было тесно. Еду мы нашли: две банки тушенки, банку солёных огурцов и пакет макарон. Когда мы собирались выходить, Глеб резко очутился очень уж близко ко мне, и я оказался почти зажатым между блондином и стеной сарая. Заправляя волосы за ухо, Голубин страстно прошептал: – Как же я люблю тебя, Даня, знал бы ты. Серьёзно? Нам нечего есть, мы в страшной ситуации, а он зажимает меня в углу сарая и признаётся мне в любви?! – Глеб, разве время сейчас говорить о таком? – Как раз время, Даня. Ведь следующим может быть любой из нас. Я вздохнул. Слишком много внимания я обращаю на Глеба, учитывая, что встречаюсь со Славой. – Ладно, Глеб. Тогда давай сейчас пойдём к морю, там поговорим. – Ладно, – сразу согласился блондин, – только ненадолго. "Это уже как получится." – Кто-то говорил о рыбной ловле, – Голубин усмехнулся, глядя на бурлящие штормовые волны, обрушивающиеся на прибрежные камни. – Останемся без еды. – Это не проблема. Я пережил бы всё, что угодно, потому что ты рядом со мной. Как трогательно, сейчас заплачу. Мне кажется, Артему он сто раз такое говорил. – Зачем ты говоришь это мне? Думаешь, я верю тебе, Глеб? В зелёных глазах Голубина появился до боли знакомый мне огонёк: – Хочешь, я докажу тебе свою преданность? Так, как доказывал раньше, помнишь? Я вздохнул. И вот что мне с ним теперь делать? – Что мне делать с тобой, Глеб? У меня вроде что-то к тебе есть, но у меня есть Слава и нет желания изменять ему. Глеб странно рассмеялся, почему-то напомнив мне русалку: – Я всегда знал, что ты мудак, Бумагин. Я прекрасно понимаю, что отношения со Славой ты начал из чувства мести. Ты внушил себе чувства к нему, а он... – Замолчи! – взмолился я. – ... а он был польщен твоим вниманием и... Не выдержав, я притянул несносного блондина к себе и заткнул его поцелуем. Зачем я это сделал, не знаю. То ли я понимал, что это единственное средство заставить его молчать, то ли просто почувствовал какой-то порыв непонятного мне чувства. Глеб ответил на поцелуй почти сразу, опомнившись от лёгкого шока. Его губы были, казалось, холоднее льда, как и руки. На минуту оторвавшись от губ блондина, я снял куртку и накрыл ею Глеба. – И зачем? – спросил недоуменно Глеб. – Я думал, ты согреешь меня по-другому. – Пока так. Наши губы снова соединились. Я запустил руку в светлые пряди Глеба, аккуратно перебирая их. Он был таким родным мне, таким близким, и мне опять казалось, что мы даже не расставались, и никакой ссоры не было, и не было его отношений с Шатохиным, и вообще ничего не было: ни болота, ни вчерашнего дня, и всё было хорошо: казалось, что сейчас раздастся весёлый лай Аякса и появится Сергей с тушей молодого кабана, навстречу ему из лагеря выйдут Паша и Влад... Короче говоря, Глеб превосходно помогал забыться. Почувствовав прохладные руки Голубина у себя под футболкой, я осознал, что я – конченный мудак. Как будто в тумане, я сбросил с плеч Глеба свою куртку, рывком стащил с него футболку. Глеб томно вздохнул, прильнул губами к моей шее. Изящное тело блондина выгибалось под моими касаниями, и я чувствовал парня своей собственностью. "Прости, Слава", – подумал я, сжимая ладонями ягодицы Голубина, заставляя его тихонько застонать мне в шею. Всё это несказанно заводило меня. – Боже мой, Даня, что мы творим? – прошептал Голубин, вцепляясь дрожащими пальцами в мои волосы. – Знать бы мне, – я усмехнулся, чувствуя его дрожь, – если нас спалят, что будем делать? Глеб не ответил, занявшись пуговицами моей рубашки, и я понял, что просто так дело не обойдётся...***
Вечер ушёл на упаковку вещей. Мне было стыдно смотреть Славе в глаза, и потому, придя домой, я сразу взялся за сборы. К моему счастью, Михайлову было немного не до меня, и он не пытался контактировать со мной, что заставило бы меня смутиться. Я быстро собрал вещи и вышел из домика. – Дай мне трубку Сергея, – попросил я блондина, – или сигареты. Глеб ухмыльнулся. – Возвращаешься к старым привычкам? – Можно и так сказать. Глеб протянул мне остатки пачки: – Если что, я ещё нашёл. Наконец мои лёгкие наполнил никотин, что придало мне уверенности. Глеб всегда курил какие-то невероятно крепкие сигареты, и сейчас это было как нельзя кстати.***
– Думаю, лодка не придёт. Уже темно, на море шторм. Что делать? – с полной растерянностью в голосе спросил Ваня. – Всё так хреново, что иногда кажется, что мы как подопытные кролики в секретном проекте правительства, – изрек глубокомысленно Глеб, – завтра мы идём в Соловки, и я надеюсь, что никто не посмеет оспорить целесообразность этой идеи. – Лично я не против поесть, – заявил Артём, – война войной, а обед по расписанию. – На ужин макароны с тушенкой, – мрачно проговорил Слава, – думаю, никто не возражает? Никто не возражал. Влад сидел на скамейке, глядя в небо невидящими глазами. Я подумал, что ему уже абсолютно фиолетово на всё. Мыслями он был где-то далеко, рядом с Пашей. За едой Артём сказал: – Мне кажется, что по морю передвигаться безопаснее, чем по суше. Давайте, может, разберем дома и соорудим плот? Глеб фыркнул: – Идея была бы хороша, если не была бы так плоха. Во-первых,на постройку плотов уйдёт куча времени. Во-вторых, ты видел, какой на море шторм? И, наконец, в-третьих, чем ты будешь грести? Хуём? Замечания Глеба были весьма справедливы, и все это понимали. По привычке заправив за ухо светлую прядь, Голубин после пары минут молчания сказал: – Давайте посмотрим карту. Я в ней не особо разобрался. Пожелтевший, замасленный кусок бумаги был полон непонятных обозначений. Все возбуждённо спорили о выборе кратчайшего пути. – Итак, – Глеб окинул всех царственным взглядом, – как нам известно, до Соловков идти километров сорок. Человек может идти со скоростью пяти или шести километров в час. Учитывая то, что у нас будут вещи, мы сократим это примерно до двух-трёх. Плюс привалы. Теперь сорок делим на два и получаем двадцать часов непрерывной ходьбы. Итак, на поход уйдёт минимум два дня. По идее, еды должно хватить. «Еды...» «Несколько килограммов еды находится около дома Сергея, в конуре...» «Аякс.» Я встал с места, поднял ружьё и направился к дому Сергея. – Куда ты? – спросил Слава, но я промолчал. По мере приближения к дому Шнурова во мне росло странное ощущение, что сейчас он, опухший и уже обглоданный червями, ухмыляясь, выглянет из дома, пригласит заглянуть к нему и выпить немного самогона и поинтересуется, какого хуя я разгуливаю с его ружьём. Почуяв моё приближение, собака заскулила и – честное слово! – посмотрела мне в глаза с таким выражением, что мне стало стыдно. Я опустился на колени перед псом, обнял его за шею и, уткнувшись в шерсть Аякса, заплакал...***
Первым дежурил я. Сидя на лавке при свете керосиновой лампы, я читал какой-то дурацкий детектив. Тупые менты никак не могли поймать преступников, и меня клонило в сон. Из дома неслышно, как тень, вынырнул Глеб, молча подошёл к скамейке, по-хозяйски сел на мои колени. Я обнял его, уткнулся носом в мягкие пшеничные пряди. Голубин приторно вздохнул, запустил руку в мои волосы, перебирая длинные тёмные пряди. Я немного отстранился, посмотрел в его глаза. – Ты плакал, – я не спрашивал, а утверждал это. Глеб опустил глаза, и я понял, что это правда. – Из-за чего, Глеб? – Так ли это важно? – вкрадчиво поинтересовался блондин, удобнее устраиваясь на моих коленях, и я взмолился: – Прекрати ёрзать и тереться об меня, грёбаный ты Голубин! Я же знаю, что ты, сука, сейчас посидишь на мне немного, а потом слезешь и удерёшь в домик, а меня оставишь со стояком и неудовлетворенного. Я же тебя знаю, мелкая блондинистая паскуда... – Никуда я не уйду, – Глеб положил голову на моё плечо, – я не хочу ничего большего, чем посидеть с тобой. – Будешь ёрзать, вздыхать, стонать, слишком распускать руки – пеняй на себя, – пообещал я, – я не железный. Глеб хихикнул, взял мою руку в свою, переплел наши пальцы. Я выдохнул. – Интересно, зачем тебе это надо, Глеб. – Вот так вот, – он усмехнулся. Его пальцы были прохладны, как днём. – Тебе холодно? – нелепо спросил я, предугадывая ответ. – С тобой нет, – тихо ответил Глеб, проводя по моей шее пальцами свободной руки. Я посмотрел ещё раз в малахитовые глаза Голубина и с максимальной возможной нежностью коснулся его губ своими, и касание переросло в нежный поцелуй. Я наслаждался Глебом, забывая обо всём, и мне было впервые за последние дни хорошо и спокойно. Блондин, видимо, чувствовал себя ничуть не хуже. – Чтобы сделать отношения лучше, надо было расстаться, – оторвавшись от моих губ, Глеб уткнулся носом в моё плечо. – Не могу сказать, что ты прав. Эти отношения чему-то научили нас, не правда ли? Он пожал плечами: – Не знаю. Я вообще порой не осознаю, что творится в моей жизни. – Да, хуйня та ещё, видимо. – Я изменил тебе в тот день, когда у нас было полгода, – со вздохом признался блондин, – я сам не понял, зачем это сделал. Хотелось позлить тебя, испытать на себе что-то новое, наверное. Потом я вошел во вкус, и всё. Для меня эти отношения с Шатохиным были как игра. С минуту помолчав, блондин продолжил говорить: – А знаешь, Даня, ты меня очень сильно зацепил чем-то. Ты знаешь, что был у меня не первым во всех смыслах, но тем не менее именно тебя я могу назвать своей первой любовью. Ты – первый и единственный, кого я люблю, любил и буду любить всегда. – Не зарекайся, Глеб. Всё может измениться, – я провёл рукой по его спине, и блондин выгнулся, подаваясь вперёд, – ты разлюбишь меня. Найдёшь лучше. У тебя впереди вся жизнь. – Ничего ты не понимаешь, – горько усмехнулся Глеб и вдруг задал неожиданный вопрос: – Дань, а ты меня любишь? Ты любишь?.. О боже. – Чёрт, Глеб, ты издеваешься? У меня есть парень, наконец, я не могу ответить тебе на этот вопрос. – Я, кажется, уже говорил, что прекрасно всё понимаю. Я вздохнул. – Ты прекрасно знаешь, Глеб, что я люблю тебя, люблю, как никого другого. Я хочу, чтобы ты был счастлив, потому и не хочу, чтобы между нами что-то было, пойми. – Я буду счастлив лишь с тобой. – Что ты предлагаешь мне? Я не брошу Славу, Глеб. – Не бросай, я не заставляю тебя что-либо делать, просто констатирую факт. – Не время сейчас говорить о любви, Глеб. – Время. Я вздохнул, не понимая, зачем тратить время на неуместную демагогию, когда можно заниматься чем-то другим. – Мы страдаем хуйнёй, Глеб, – предупредил я Голубина, касаясь губами его молочно-белой шеи. – Я знаю, – блондин тихо засмеялся, прижимаясь ближе ко мне, – продолжим?***
Около часа ночи Даня пошёл домой, дабы разбудить Славу и лечь спать, а Глеб отправился на ночной дожор. У него в рюкзаке был запас сухарей "на чёрный день", а есть хотелось пиздецки. Рюкзак блондина находился вместе с прочими вещами в "домике любви". Нельзя было сказать, что Голубин боялся туда идти, но, приближаясь к помещению, Глеб чувствовал некий дискомфорт. Невольно вспоминалась тварь из зеркала, и Глеб жалел, что не попросил Даню пойти с ним. Блондин достал из кармана взятый со стола фонарик и зажег его, но от этого ему стало ещё страшнее. Быть может, это было нелепо, но такой вариант освещения ассоциировался у Глеба с фильмами ужасов. Войдя в дом, Голубин сразу почувствовал что-то нехорошее. С порога комнаты он услышал странный звук, будто кто-то жадно ел что-либо, и похолодел. Подняв глаза, Глеб увидел силуэт сидящего на кровати спиной к нему человека. Захотелось закричать, но связки как будто кто-то сжал, и Голубин не мог даже пискнуть. Переборов себя, Глеб посветил на кровать и почувствовал, как кровь застывает в его жилах. Сидящим на кровати человеком был Влад. Когда луч фонаря осветил Кожихова, вырывая из темноты, тот повернулся, и Глеб с ужасом увидел, что его лицо перепачкано чем-то густым и тёмным. В руках крашеноволосого парня был крепко сжат кусок окровавленного сырого мяса. Увидев Голубина, Влад улыбнулся: – Глеб? Голубин лишь кивнул в ответ, чувствуя, что сейчас его сердце остановится от страха. – Я тут покушать захотел. Будешь? – Влад ласково улыбнулся. Голубин пискнул что-то невнятное, выронил фонарь и что было сил вылетел из помещения. Добежав до дома, он рухнул на кровать рядом с Артёмом, и последней мыслью, пронёсшейся в усталом сознании перед тем, как блондин отключился, был вопрос: "Что ел Влад?"...***
Даниил Бумагин
Проснувшись в шесть утра, я понял, что крайне опустошен морально и физически. Кое-как напялив чёрные джинсы и футболку, я вышел из дома. Было по-прежнему пасмурно. На лавке сидели Влад и Слава. Михайлов читал оставленный мной детектив, а Влад что-то строчил в тетрадке, болтая ногами в воздухе, словно ребёнок, сидящий на качелях. Увидев меня, Слава поднял взгляд и выдавил из себя подобие вымученной улыбки: – Доброе утро, Даня. – И тебе, – я коротко поцеловал его в губы, наклонившись к нему, – почему ты не спишь? Сейчас должен дежурить Ваня. На крыльцо, пафосно дымя сигаретой, вышел Глеб. – Он спал, мне стало жаль будить его. У него такое потрясение, – Славка искренне жалел Дрёмина. – Пиздец, – раздался с крыльца голос блондина, – да поймите вы, мы же не в "Зарницу" играем! Как так можно, блять?! Будь он в карауле во времена гражданской войны, он бы уже на березе висел... – Глеб осекся. – Владик, прости... – Иногда ты бываешь невыносимым и жестоким, Глеб, – Влад холодно посмотрел на него, – я пойду к Паше. Кожихов спрыгнул со скамейки и направился в сторону ручья. – Влад! Он не отреагировал. – Влад! Через час мы должны выйти, помни! Парень, не поворачиваясь, кивнул, срывая какие-то фиолетовые цветы. – Жалко его, – вздохнул Слава, – видели вы, как он за эту ночь изменился? Голубин с какой-то непонятной, но очевидной фальшью подтвердил, что Влада ему очень жаль. Покосившись на него, я понял, что с ним что-то не так. – Слав, разбуди остальных. Нам с Глебом нужно поговорить наедине, – попросил я, глядя Славе в глаза. Русоволосый улыбнулся и встал с места. – В чём дело, Глеб? – бесцеремонно начал я. – Я понимаю, что между тобой и Владом пробежала кошка, но, чёрт возьми... – Даня, забей, прошу. Пока что я не расскажу это тебе, только не обижайся, – Глеб с тревогой посмотрел в мои глаза, – скажу только, что с Владом что-то не так. Недовольно цокнув, я подошёл к столу и раскрыл лежащую на нём тетрадь, в которой что-то писал Влад. "Паша, Паша, Паша..." Именем Юрова была исписана добрая половина тетради. Бисерным почерком. В каждой клетке. Интересно, сколько Владу понадобилось времени?.. Я извлек из кармана пачку сигарет, достал одну губами, чиркнул спичкой. Никотин наполнил лёгкие, облегчая сознание. Из-за деревьев внезапно выглянуло солнце. На душе стало ещё легче. Робко засверкала роса на траве, тихие солнечные лучи коснулись тела, пробиваясь сквозь ветви деревьев. – Славочка, что на завтрак? – поинтересовался Артём, умывающийся у импровизированного рукомойника. – Гречка, – как-то бесцветно сказал Слава, поджигая дрова, – выбора-то почти нет. – Лодку ждать вообще не будем? – спросил с надеждой Ваня, доставая из пенала зубную щетку. Никто не ответил на его вопрос, ведь всё и так было ясно. – Нужно взять с собой воды, – торжественно поведал Артём, словно сообщал о том, что стал президентом, – у нас есть бутылки? – Бутылки в домике любви под кроватью, – неживым голосом промолвил Глеб и уже раздраженно добавил: – Если ты такой дохуя умный, иди и набери воды. Шатохин удалился. – Карта у тебя? – спросил я Голубина, выдержав паузу. – Да. – Глеб достал из кармана потрёпанную карту, сложенную вшестеро. Я развернул лист, испещрённый непонятными знаками, ловя себя на мысли, что в картах, как и в географии вообще, я не шарю, так как в свои школьные годы я предпочитал учёбе рок-концерты и тусовки с гитарой в подъезде. Если говорить честно, во мне теплилась надежда, что всё кончится так, как кончается в глупых американских боевиках, злые будут наказаны, а за добрыми прилетит вертолет и заберет их... С трудом нашёл я среди сделанных, очевидно, Сергеем пометок тёмный кружок, отмечающий Соловки, затем Тамань. Место, где находились мы, так и числилось: турбаза Красная Щель. Я мельком подумал, обозначено ли болото на карте. Судя по карте, в Соловки вели две дороги: горная и вдоль побережья. Первый вариант отпадал, так как дорога была извилиста и шла среди крутых гор. Оставался второй – по побережью, вдоль скал. Сзади неслышно подошёл Слава, тронул меня за локоть: – Еда готова, Дань. Я молча сложил карту. – Интересно, где Влад, – проговорил вдруг Слава. – Он ещё не вернулся? – Нет. – Ваня! – я пристально посмотрел на полусонного Дрёмина. – Я за него, – брюнет тряхнул головой, – чего тебе ещё? – Сбегай, пожалуйста, к ручью, за Владом. По-моему, он увлёкся. – Без проблем, – Дрёмин покинул насиженное местечко. К столу подошёл Артём. Выглядел он куда лучше всех остальных. – Так надо понимать, что после завтрака выходим? – равнодушно поинтересовался он. Глеб кивнул головой, чиркая спичкой, чтобы подкурить. – Надо взять Аякса, – сказал я, – собака может быть полезной. – Мы с Глебом встретились взглядами, и, уловив утвердительный ответ с его стороны, я продолжил говорить: – Дорога нам предстоит трудная. Кстати, Глеб, что насчёт карты? Блондин задумчиво пожевал фильтр сигареты и изрек: – Да ничего. Будем идти по побережью, не углубляясь в лес, пока не придём в Соловки. По идее, преград особенно не должно быть. Действовать будем согласно обстоятельствам. – Вы есть будете, стратеги, блин? – Слава недовольно посмотрел на меня. – Не переживай, – я накрыл его руку своей, стараясь не смотреть на Голубина, – мы... Я не успел договорить. Со скоростью, которой мог бы позавидовать скоростной поезд, к столу буквально подлетел Дрёмин. Окинув нас всех безумным взглядом, он выпалил: – Глеб... Даня... Там... Паша... Влад... – Что? – лицо Глеба побелело. – Да говори же, что, чёртов истерик! Ваня продолжал смотреть вокруг обезумевшими от страха глазами, затряс головой, словно хотел отогнать от себя мысли об увиденном. Внутри меня зашевелился и надсадно заверещал зверёк волнения. Я продолжал тупо пожирать взглядом перепуганного брюнета. В какой-то момент мне показалось, что страх, охватывающий меня, передаётся от Вани. Я сжал кулаки. – Не стой пнем, Иван! Что случилось? – пытаясь скрыть дрожь в голосе, сказал я. – Даня... – Дрёмин упулился на меня, словно видел впервые. – Даня, я ничего не понимаю... По-моему, Влад не в себе и... Ваня замолчал, словно школьник, рассказывающий товарищу непристойный анекдот и застуканный учителем. – Чёрт тебя дери, мешок картофельный! – зашипел Голубин, меняясь в лице. – Где он? Что с ним? – Пашу кто-то выкопал, – упавшим голосом сказал Ваня, – могила пуста. Мне стало дурно. Всё кругом смазалось, солнечный свет поплыл перед глазами оранжевыми пятнами. – Что ты сказал? Как – могила пуста? – я не узнал собственного голоса. – Могила раскопана, крест сломан, – затарахтел Ваня, – Паши нет, на краю сидит Влад, болтает ногами и, сука, поёт какую-то хуйню! – Это что, шутка? – как-то тупо спросил Глеб, глядя куда-то мимо Вани. Как хотелось, чтобы это и правда было шуткой! Но сломанный крест и разбросанная земля, представшие нашему взору, говорили об обратном. Мой мозг зафиксировал, что земля суха, значит, копали ночью. Но где, чёрт возьми, тело?! На краю ямы сидел Влад. Болтая ногами, парень раскачивался взад-вперёд всё сильнее и сильнее, и казалось, что он послал нахуй все законы гравитации. Рядом с Кожиховым лежал букет цветов. Красивых, фиолетовых цветов. Влад поднял голову, увидев нас, улыбнулся безжизненно и принуждённо. – Паша ненадолго отлучился, – голос Влада звучал беззаботно и спокойно, – он обещал не задерживаться и просто подождать его. Мои колени задрожали, я глянул в яму. Пусто. Зажмурил глаза, надеясь, что яма вновь наполнится землёй. Нет. Ненадолго отлучился, блять. Похоже, у нас у всех скоро мозги отлучатся. Влад, всматриваясь в лес, ласково улыбнулся и помахал кому-то рукой, а потом тихо и плавно заговорил, будто запел. Ваня отскочил в сторону, как ужаленный, а Глеб смертельно побледнел. – Паша, любимый мой, – щебетал Влад, – ты знаешь, как я люблю тебя, не расстраивай меня, сладкий, не опаздывай, я жду тебя... Тошнотворный комок подкатывал к горлу, и я чувствовал, что никогда ещё мне не было так страшно...***
Никто так и не позавтракал в то утро. Хмурый Слава убрал остывшую еду в термос. Пока он собирал посуду, мы с Глебом вытаскивали на улицу рюкзаки, ненужные вещи оставляли в доме. Артём ушёл к ручью набирать воду, Ваня же сидел на рюкзаках, а не за столом, где находился Влад. Сам Кожихов, очевидно, находился в каком-то иррациональном мире и никак не реагировал на попытки Славы заговорить с ним. Наконец я попросил Михайлова оставить Владислава в покое. Последняя надежда была, что у парня просто временный шок, который пройдёт. Аякс сидел рядом с Ваней. "Где мой хозяин? Когда вернётся?" – вопрошал его взгляд. Иногда собака смотрела на Влада глазами, наполненными суеверного страха, и я понимал: он не жилец. Среди деревьев раздалось карканье. Последнее время вороны часто давали о себе знать. "Почему все животные умирают, а вороны нет?" – подумал я. Да, судьба подкинула нам игру, которую мы должны были вести по чужим правилам. Мы – герои страшной сказки, в конце нас ждёт приз – жизнь. В случае проигрыша, я полагал, простая смерть была бы благодатью. Кто выкопал Пашу? Если никто из нас не мог это сделать, то кто? Сам факт не давал мыслить логически. Никто из вас не мог этого сделать, это сделал кто-то другой. Хочешь знать, кто? Прогуляйся на болото. А если ты не веришь в это – скоро окажешься рядом с Пашей, не обессудь, Бумагин. Не веришь – отыщи то, что осталось от Сергея, и спроси. Меня передернуло. "Может, выбрался сам?" – мысленно хохотнул я и содрогнулся. Воображение ярко нарисовало мне Пашу, сгорбленного и тронутого разложением, с копошащимися в ранах личинками, идущего вдоль пруда в поисках банданы. Глеб предпринял ещё пару попыток дозвониться до цивилизации, но его попытки потерпели крах. Мы двинулись в путь по дороге, ведущей в никуда.***
Обедали утренней гречкой. Каждому досталась мышиная порция, съеденная с удовольствием. Ничего не ел только Влад. Юноша сидел, обняв свои колени и обречённо смотрел на море. В руках он теребил серебряный перстень, подаренный Пашей, иногда тихо смеялся. Я начинал пугаться его. После нехитрого перекуса пошли дальше. "Интересно, сколько останется нас к концу пути, – размышлял я, – приехали всемером, уходим, или, вернее, убегаем, вшестером... Цепь разорвалась, одно выпавшее звено тянет за собой другое..." Я оглянулся в сторону, где была могила Паши. "Прости, нам надо идти." Солнце светило сквозь деревья, освещая паутину между деревьев. Под ногами то и дело попадались грибы, кои я собирал в пакет. Рядом со мной шёл Глеб. Светлые волосы его были растрепаны, прилипали к лицу. Приоткрытые пухлые губы манили меня, как и шея с вздувшимися пульсирующими венками. Впереди шёл Влад, по-прежнему перебирающий пальцами кольцо, периодически щурился от солнечных лучей и улыбался как-то странно, что мне ой как не нравилось. – Глеб, – окликнул сзади Артём, поравнявшись с нами, – надо поговорить. – О чем? – блондин закатил глаза. – Почему ты вдруг стал таким резким, грубым и холодным ко мне? – со вздохом спросил Шатохин. – Эм... – Голубин запнулся. – Я жду ответа, Глеб. – Артём, – Голубин вдохнул, – я никогда не любил тебя. Мне просто нравится трахаться с тобой. Прости за всё. – Прощаю, Глеб, – он остановился, рывком притянул к себе Глеба, быстро целуя в губы, – что бы ни было, я люблю тебя и всегда прощу. В его глазах читалось: "Ты у меня ещё попляшешь, белобрысая потаскуха". Дорога тем временем вела вниз, в овражек, поросший ежевикой. В ботинки набилась куча всякой дряни, на левой ноге появилась ощутимая мозоль. Увидев ежевику, все, кроме Глеба и Влада, набросились на ягоды. Гадость, конечно, была та ещё, на вкус кислее лимона, но выбора не было. – Не переедайте, – предупредил Голубин, закуривая, – не хватало кому-то просраться по дороге. Заканчивайте, и пойдём. Минув холм, сделаем привал. Ясно? И все повиновались внегласному светловолосому лидеру.***
Море не было лучезарным и искристым, а выглядело, как ведро с водой, в которое выжали тряпку. Над волнами летали, тоскливо крича, чайки. Мы остановились недалеко от крутого обрыва. Глеб бессильно рухнул в сухую траву, рядом приземлился Ваня. – Если и дальше так пойдёт, мне пиздец, – изрек он со вздохом. – Пиздец скоро нам всем, – мрачно пробурчал Слава, садясь рядом со мной. – Как хорошо, что мы сделали привал, – хрипло проговорил Влад, – ведь если стемнеет, Паша не сможет догнать нас. – Влад, Паша не сможет... – Слава закусил губу. – Он... Он... – Он немного задерживается, да? – с надеждой спросил Кожихов, делая глазки кота из Шрека и пытаясь надеть перстень на опухший палец. – Мне кажется, что он свихнулся, – молвил Шатохин, кусая губу, – он странно себя ведёт. – Главное, жив, – лаконично ответил Глеб. Спустя некоторое время Глеб отправился за дровами, прихватив с собой, естественно, меня. То, чем мы занимались в лесу кроме сбора дров, было совершенно неправильно и совершенно прекрасно. Кроме того, на пути к нашему пристанищу я увидел большую черепаху, кою умертвил камнем ради будущего супа. В лагере из пресмыкающегося мы сварили похлёбку, добавив туда остатки гречки и сухари. Все накинулись на еду, забыв о приличии, чем напоминали голодных поросят, поглощающих помои. Влад опять ничего не ел. Он сидел на самом краю обрыва, свесив ноги, что-то напевал. Мы пытались уговорить его поесть, но с большим успехом можно было уговорить дерево. Слава, сидевший рядом со мной, тихо сказал: – Я всё ещё не могу избавиться от мыслей о Паше. – И я, – на автомате ответил я. Шатохин странно посмотрел на нас. – Мне интересно, почему мы не услышали, как он вышел из дома? Он же, блять, выбил закрытую дверь! Я закусил губу и хмыкнул. – Да какая теперь разница, как вышел, – вмешался Артём, – главное, что он решил покончить с собой, и никто не волен был бы помешать ему. Это выбор каждого. – Ты говоришь страшные вещи, – Слава нахмурился, но тут в разговор встрял Глеб. – Славик, неужели ты не понимаешь, – мягкость в голосе блондина казалась какой-то дьявольской, – страшное уже произошло. И это, судя по всему, цветочки, а ягодки, как говорится, ждут нас впереди. Окей, Паша, спятил и повесился, но с этим надо как-то жить и бороться дальше. – Я не уверен, что Паша покончил с собой, – признался я. – Почему? – Артём вперил в меня недоверчивый взгляд. – Причин куча. Во-первых, какой резон ему переться куда-то к чёрту на кулички, когда можно было повеситься на любом дереве около наших домиков? Во-вторых, под сосной не было ничего, на что можно было бы встать. То есть, по идее, он должен был лезть по сосне. В том-то и прикол. Ребят, это, блять, чёртова сосна, понимаете? Пока я лез на неё, я весь испоганился смолой, корой и так далее. На Паше же ничего такого не было. Я думаю, что лишним будет говорить про то, что он не мог запрыгнуть на ветку, как Тарзан? – Ещё что-то? – мрачный Глеб окинул Артёма убийственным взглядом, грызя фильтр сигареты. "У парня сдают нервы, – подумал я, – ещё чуть-чуть, и он съедет с катушек. Как Паша. Как Влад. Как в скором времени мы все." – Да. Можно представить, что Паша всё же влез на дерево. Тогда он должен был закрепить петлю и прыгнуть вниз, верно? Но в таком случае у него были бы сломаны шейные позвонки. Я щупал их. Они все на месте. Он умер от асфиксии, ребят, простыми словами – от удушения. Слава испуганно пискнул и отшатнулся в сторону. – И ещё. Паша мастерски умел вязать узлы и был асом в этом деле. – И что? –Ваня завороженно смотрел на меня. – Узел, завязанный на ветке, был небрежным и неуклюжим, когда я влез, он начинал развязываться. Потому же отпадает и выбранная Тёмой кандидатура Сергея. Если бы не обстоятельства, я сказал бы, что узел завязан женщиной, и был бы прав. – Ну да, – иронично произнёс Артём, – женщина повесила двадцатилетнего мощного парня на дерево, на такую высоту. – Ну, – я обратился к Голубину, который неотрывно смотрел в лес с каким-то суеверным страхом, – Глеб, помнишь, каким лёгким было тело, когда мы хоронили его? – блондин кивнул. – Так вот, куда правдоподобнее и целесообразнее такая версия. Его душат, надевают петлю на шею, притаскивают к дереву и, закинув на ветку свободный конец, фиксируют его там. На минуту воцарилось молчание. Потом Артём сказал, подбрасывая в костёр дрова: – Круто, Даня. Только вот знаешь, теперь волей-неволей возникает вопрос, кто. – Это точно не кто-то из нас, – молвил Ваня. – Ты доверяешь мне? – Артём криво усмехнулся. – Дане? Глебу? Славе, может быть? Или Владу? Ваня открыл рот, чтобы сказать что-то, но я прервал его: – Раз так, скажу кое-что ещё. – Ну что ещё, Шерлок Холмс ты наш? – недовольно спросил Артём. – Помнишь, Слава, у вас пропал таз для мытья посуды? – Было дело, – подтвердил Михайлов, – в тот день, когда Паша уходил в лес, то есть когда по кухне дежурил Артём, таз ещё был, а утром я не мог его найти. – Ну так вот, этот таз лежал в кустах рядом с сосной, а на нём лежал кухонный нож. Только не говорите, что Паша пришёл вешаться, взяв с собой таз и нож. Ведь он мог покончить с собой при помощи ножа, чёрт подери! Артём посмотрел на меня, как жираф на раздавленную трактором мышь на сельской дороге, и фыркнул: – А при чём тут таз? Его, может,и вовсе Сергей туда отнёс. – Ты олень, – выдохнул Глеб, – просто то, что подвесило Пашу, хотело поразвлечься с ним при помощи ножа, но успело только вырезать ему улыбку на лице. Его что-то спугнуло, возможно, наступление утра, так как разрезы были достаточно свежи. – Ладно, пошли спать, – лениво сказал Артём, – кто дежурит? – Давайте мы с Даней, – Глеб заправил за ухо светлый локон. – Слава, ты не голоден? – остановил я Михайлова. – Нет, Дань, спасибо. Спокойной ночи, любимый, – он быстро поцеловал меня и исчез в палатке. Мы с Глебом остались одни. Блондин молчал, курил одну за другой сигареты, то и дело подкладывая дрова в костёр. Мы пристально следили за Владом, фигурка которого почти сливалась с чернотой неба. Примерно час спустя со стороны обрыва раздался голос Влада: – Глеб, Даня? – Что? – Голубин отреагировал первым. – Я бы поел. – Сейчас, разогрею только. Суп разогрелся быстро. Я велел Глебу оставаться у костра, взял фонарь и котелок и двинулся в сторону обрыва. – Влад, я принес тебе поесть. Лицо парня не выражало ровным счётом ничего. Он тупо смотрел перед собой, пытаясь снять с пальца застрявшее кольцо. Его губа опять кровоточила. Взглянув на руки Влада, я заметил, что все ногти его обкусаны под корень, некоторые пальцы даже кровоточат. – Тебе помочь помыть посуду? – спросил Кожихов, всхлипывая. – Нет, Владик, я всё уже помыл! Я поесть принёс, ты сам просил! – Правда? – Влад выглядел удивлённым. – Правда-правда, давай ешь, а то завтра идти не сможешь! Поешь, пожалуйста, и не делай вид, что не слышишь меня! – я почти насильно вложил в руки парня котелок. Его поведение пугало и одновременно бесило меня. – Поесть? – Влад посмотрел на меня, как на идиота. – Да, Влад. По-есть, е-да, – по слогам проговорил я, напоминая первооткрывателя Нового света, общающегося с туземцем. Влад заглянул в котелок. Чёрт его знает, что он хотел там увидеть, но в следующий момент Кожихов сделал то, чего я меньше всего ожидал. Влад лёгким движением руки выплеснул содержимое котелка прямо мне в лицо, поясняя: – Там черви. – Сука! – я инстинктивно отшатнулся назад, но большая часть черепашьей похлёбки всё равно оказалась на моем лице. Хорошо еще, что бульон не был разогрет до состояния кипятка, иначе Влад попросту обварил бы мне лицо. Честно говоря, я осознал, что сейчас с удовольствием задушил бы Кожихова. – Я надеюсь, вы оставили еду Паше? – спокойно поинтересовался Влад. – Он будет голоден, ведь его дорога непроста. Только не давайте ему червей. – Влад, – я еле сдерживался, чтобы не дать ему пощечину, – Паша умер, опустись на землю! – Эй, что там у вас? – послышался от костра взволнованный голос Голубина. – Нет, Паша не умер! – взвизгнул Влад. – Он не мог умереть! Ты видишь, что вы все тут мертвы! Что ты несёшь, ублюдок! Он не умер,не мог умереть! – Влад, – я нежно коснулся плеча Кожихова, – Владик, всё будет хорошо... Его глаза наполнились слезами. – Будьте прокляты, – прошипел Влад, – бог покарает вас всех! Это вы убили его! Но и с себя я вины не снимаю. И парень разразился жутким смехом, от которого у меня подкосились ноги, и снова дёрнул кольцо. "Сейчас он бросится на меня и перегрызёт мне глотку, – пронеслось в голове, – интересно, успеет ли Глеб прийти мне на помощь". Я начал потихоньку отступать. Однако Влад и не думал бросаться на меня, зато сделал нечто повергшее меня в шок: впился зубами в распухший палец. – Не могу снять, – невнятно прокомментировал он, вскочил и помчался в лес, не вынимая палец изо рта. – Глеб! – заорал я не своим голосом. – Глеб, скорее! Он убежал! Голубин подошёл ко мне быстрым шагом, держа в руке зажжённую керосинку. – Разбуди всех и пойдём искать Влада. Быстрее, Глеб! – Я тебя понял. Через пару минут мы уже ступили на лесную тропинку. – Нам нужно разделиться, – сказал я, – у меня есть фонарь. – Ага, – без энтузиазма сказал блондин, – иди направо, а я... Вдруг из того направления, куда убежал Влад, донесся жуткий, леденящий душу вопль. Белый, как мел, Глеб вцепился в мою ладонь: – Даня, мне страшно. Вопль повторился. Я почти насильно повлёк Глеба за собой в направлении небольшой поляны метрах в пятидесяти от нас. – Бери керосинку и обходи с другой стороны. Если что, зови. Иди, – я легонько подтолкнул блондина. Оставшись один, я направился в сторону поляны. Оттуда, из-за кустов, послышалась сначала возня, затем стон и хруст веток. Вырубился из-за разряженной батареи фонарь, и я оказался в темноте. Страх окутал липкой волной. Почему-то вспомнилось стихотворение, которое я учил классе в девятом, и я начал тихо читать его. "О, я хочу безумно жить, всё сущее – увековечить, безличное – вочеловечить, несбывшееся – воплотить..." Внезапно раздался выстрел, прогремевший, казалось, прямо над моим ухом. Я встрепенулся. – Глеб! Молчание. – ГЛЕ-Е-ЕБ! – заорал я. – Эй, не стреляйте, – услышал я голос Славы. Что он здесь делает? Неужели он шёл за нами? – Слава? – прохрипел я. – Даня, я здесь, – крикнул Слава, и я пошёл на его голос. Вокруг была лишь темнота, я инстинктивно обходил деревья, постоянно спотыкаясь об корни. – Слава, ты где? – закричал я. Он не ответил, и страх снова зашевелился внутри меня. Я хотел было позвать его ещё раз, но услышал: – Поверни голову налево. Я тебя вижу. Между деревьями мелькнул слабый свет керосинки. Минув поляну, я прижал к себе Славу. Он словно прилип ко мне, его тело крупно дрожало. – Я что-то видел в лесу, Даня, – с дрожью в голосе сказал Слава, – там... Он замолчал. – Что ты видел, Слава? – Н-не знаю... – длинные пальцы парня вцепились в мои плечи ещё крепче. – Может, мне и вовсе показалось. – Ладно, Слава. Нам нужно найти Глеба, так как Влада, мне кажется, мы уже не найдём. Он кивнул, отстранился от меня, и мы двинулись в сторону лагеря. – Гле-е-еб! – очередной раз позвал я. Неподалёку опять послышалась возня, за которой последовал сдавленный стон. Я было собирался звать Глеба ещё раз, но тут заметил луч света. – Глеб, Глеб, это ты? – я схватил Славу за руку и буквально силой потащил сквозь кусты. Пятно света увеличивалось. – Глеб, ты в порядке? – я увидел Голубина сразу, выбравшись из кустов. Он стоял, направив пистолет куда-то в лес. – Глеб, блять, какого хуя ты не отвечаешь? Я ору, ору... – но он не дал договорить: – Заткнись нахуй. Подойдя к блондину почти вплотную, я понял, что он в кого-то целится. Слава, встав за моей спиной, испуганно смотрел в темноту. В нескольких метрах от блондина стояла чёрная фигура, но темнота не позволяла понять, кто или что перед нами. От страха мне стало холодно. Фигура всхлипнула. – Чёрт, – прошипел Голубин. Рука с оружием подрагивала. Только что я обратил внимание на царящее кругом зловоние. Воняло протухшей рыбой и дохлыми лягушками, что вызывало нехорошие ассоциации. Фигура зашевелилась, и я невольно отпрянул. Глеб был готов выстрелить, его рука нервно сжимала курок. – Свети, – приказал блондин Славе ледяным тоном, полным решимости. – Где он? – раздался знакомый голос, и фигура снова всхлипнула. Глеб опустил пистолет: – Это Влад. В следующий момент фигура, пошатываясь, вышла из леса. Да, это был Влад. На его голове, закрывая лоб, красовалась бандана, виденная мной у ручья. Кожихов как-то странно держал руки около лица и шеи. – Где он? – тупо спросил Влад, не отрывая рук от лица. – Куда он пропал? Он же был здесь. Я никак не мог решиться посмотреть на его лицо. – Кто – он, Влад? – дрожащим голосом спросил Глеб. – Ну, он. Я затряс его за плечи, и ощущение было, что я трясу соломенное чучело: – Кто? Кто был здесь? – Он пришёл за мной. Паша пришёл. По руке Влада потекло что-то тёмно-красное, и я понял, что больше ничего не хочу знать. Глеб взял Влада на руки, не говоря ни слова. Тот всё ещё не убирал ладони от лица. – В кого ты стрелял? – спросил я Глеба. Он не ответил. Слава шёл впереди нас, освещая дорогу. Мы направлялись к лагерю.***
Парни молча сидели у костра. Даже вечно неунывающий Артём раскис. Влад сидел, по-прежнему прижав руки к лицу. Когда Ваня и Артём ушли в палатку, он вдруг доверительно сообщил: – Знаете, у Паши такое же кольцо, как у меня, но когда он висел на дереве, это кольцо унёс ворон! Паша просил дать ему кольцо поносить. И он снова вгрызся зубами в несчастный палец, толком не открывая при этом лицо и хихикая. По запястью потекла кровь. Глеб встал и шагнул в сторону Влада. Тот, как жадная голодная собака, вгрызся в палец ещё сильнее. Кровь заливала его запястье, капая на грязные джинсы. Послышался хруст. – Что с ним? – пролепетал Слава. – Хрен знает, – лаконично ответил Глеб, хватая ложку, лежащую у костра, – может, попробуем вынуть палец у него изо рта?.. Но помощь Голубина и ложки Владу уже была не нужна. Он отнял руки от лица. Глеб побледнел, я вскрикнул, Слава завизжал. Волосы Влада были окровавлены, кусок кожи и мяса в одном месте на шее напрочь отсутствовал, виднелась ярко белеющая среди кровавого месива кость. Бандана съехала назад, открыв вид на огромный разрез на лбу парня, напоминающий кровавую улыбку. Всё лицо Влада было перемазано запёкшейся кровью, по подбородку стекала свежая алая струйка. Но что самое ужасное, между зубами Влада был зажат его собственный откушенный палец! – Я хочу есть, – вкрадчиво проговорил он. Что было дальше, я не видел, так как зажмурился, но вполне всё понял по хрусту и чавканью... Слава уже не визжал, а орал дурниной, не переставая. – Влад... – когда звук закончился, я открыл глаза и сделал неуверенный шаг к Кожихову, наивно надеясь привести его в себя методом пощёчины. Вдруг Влад резко махнул рукой, забрызгивая меня кровью, и я почувствовал, как нечто тяжёлое впечатывается в мою голову. Котелок. Как в замедленной съёмке, я видел, падая на керосиновую лампу, как Глеб пытается удержать рыпающегося Влада. Керосинка разбилась к чертям собачьим, и её осколки вонзились мне в руку. Я взвыл и моментально вскочил. Огонь быстро пополз по сухой траве. Слава уже не кричал, а хрипел. – Сука, пожар! Не было печали, – прошипел Глеб, отпуская Влада, – эй, Дрёмин, дрыхнешь, беспонтовый ты пирожок? Ваня высунулся из палатки. – Туши эту хуйню, еблан! – взревел Голубин. Воспользовавшись случаем, Влад вскочил и рванул к обрыву. Глеб догнал его у самого края, крепко схватил. Влад пачкал его кровью, хлынувшей из открывшейся раны, но блондину было всё равно. Кожихов забился в его руках, внезапно зашёлся в каком-то ужасном животном вопле. У Михайлова опять прорезался голос, и парень снова дико заверещал. Аякс, выбежавший из палатки, завыл. В один миг всё смешалось в какой-то нестройный хор, напоминающий в целом звуки, издаваемые стаей волков: визг Славы, агонизирующий вопль Влада, голос Глеба, который матерился так, что ему позавидовал бы любой сапожник, вой Аякса. Дьявольская какофония закончилась, когда Влад, очередной раз рванувшись, был невольно отпущен Глебом и, пользуясь этим, сделал шаг вперёд. В никуда. В холод и вечность...***
Воцарилось молчание. Все были поражены развязкой кровавой драмы. Ваня удрал в палатку, насмерть перепуганный, и мне стало даже жаль его. Слава, выдержав минутный перерыв, забился в истерике. Глеб, шатаясь, отошёл от обрыва и приблизился ко мне. – Всё кончено, – хрипло проговорил он, – надо собираться и уходить отсюда. – Да. Блондин как-то странно покачнулся, и я обхватил его талию руками. Глеб вздохнул и повис в моих руках. Ну да, потерял сознание, как и следовало ожидать. Я прикрикнул на Славу: – Прекращай истерику, всем хуево. Принеси нашатырь. Всхлипывая, Слава встал и пошёл в палатку. Когда он вернулся с аммиаком, Глеб уже открыл глаза. – Даня... – его голос поначалу напоминал шелест листьев, – Даня, надо срочно уходить. – Да, Глеб, да. Блондин освободился от моих объятий, направился к палатке: – Начну сборы. Я подошёл к Славе. Он сидел у костра и тупо смотрел в огонь. Его лицо ничего не выражало. Я сел рядом, обнял его. Слава уткнулся носом в моё плечо. – Ну, успокойся. Возьми себя в руки, – я провёл ладонью по его шелковистым волосам, – Слава, ты уже ничего не вернешь слезами. Пойми, Владу, наверное, там будет лучше... – Даня... – Слава захлёбывался слезами. – Даня, понимаешь, он... съел... собственный... палец... Меня передёрнуло. В палатке послышалась возня. – Глеб! – раздался истеричный вопль Шатохина. – Глеб, только не убивай меня! – Делать мне больше нечего! Поднимай свою задницу и выметайся отсюда! Надо собираться и уходить! – Куда? – В буфет за плюшками! – прорычал Глеб. – Как думаешь, куда? Вылезай. – Не вылезу! – Ну и подыхай в своей палатке, – Голубин вылез из палатки, – чёрт упрямый. Артём всё же вышел из палатки, подошёл к Глебу: – Может, всё же переночуем здесь? Глеб вздохнул: – Только что эта тварь убила Влада. Мне кажется, что она идёт за нами, а когда дойдёт, не будет торговать билетами в театр. Сейчас мы можем устроить шумиху над смертью Влада или же принять факты, как они есть, и бороться дальше. Если мы не осознаем серьезность ситуации, нам придется плохо. Я думаю, никто не поспорит с этим, – он вперил взгляд в Артёма. Все молчали. Шатохин презрительно фыркнул. – Тёма, она действительно существует, я не из тех, кто не верит тому, что видит. Если не веришь, спроси Пашу или Влада, – отблески костра придавали глазам Глеба что-то дьявольское. – Глеб, это подло. Оба мертвы и... – Слава замолчал. На небе загорались далекие и холодные звёзды. Хотелось оказаться на одной из них, подальше от этого ужаса. Из темноты к костру выбежал Аякс, фыркая, начал копошиться в траве. Глеб встал, желая погладить собаку, но вдруг отпрянул. – Пошёл прочь! – зашипел блондин, занося ногу для удара. – Чертова тварь! – Что там такое? – я вытянул шею, дабы посмотреть, что так разозлило Глеба. – Он лижет кровь! Кровь Влада! – Голубин снова попытался ударить Аякса, но тот увернулся. Отстранив обнимавшего меня Славу, я встал и подошёл к Глебу. – Вали отсюда, чертова блядь! – орал на пса блондин, делая очередную попытку ударить его ногой. Собака злобно зарычала, и через секунду её челюсти сомкнулись на щиколотке Глеба. – Блять! – Глеб зашипел от боли, резко рванул ногу, освобождаясь от хватки пса. – Ты, сука! – Собака, которая попробовала кровь, опасна для жизни, – сказал Ваня, – я читал об этом. Голубин молча достал пистолет из-за пояса. Я не знал, что блондин такой меткий. Прицелившись, он обаятельно улыбнулся и нажал спуск. Грохот разорвал ночную тишину, воздух наполнился запахом пороха. Пуля вошла ровно в голову собаки в районе виска. – Адьос, амиго, – печально промолвил Глеб, опуская пистолет. – Зато теперь у нас есть еда, – сказал Артём и зашёлся в истерическом хохоте. Я внезапно ощутил, как чувствует себя зверь, попавший в западню. Из леса повеяло холодом.***
– Мне кажется, он спятил. Я его боюсь. Неизвестно, что он может выкинуть... Взошла кровавая луна, обагрив светом поверхность моря. На чернильном небосклоне появлялись всё новые и новые звёзды. Я не слушал Глеба. Его хрипловатый голос был для меня не больше, чем фоном. Я изредка кивал, чтобы создать видимость, что слушаю его. Мой взгляд постоянно был устремлён в лес. "Если долго всматриваться в темноту, то скоро темнота будет всматриваться в себя", вспомнил я чью-то цитату. После смерти Влада мы наспех собрались и продолжили путь. Движимые страхом, мы нашли место для ночлега, подобное тому. – Эй, Даня, ты меня вообще слышишь? – Глеб испуганно затряс меня за плечо, и я чуть не уронил в костёр палку с нанизанным на неё собачьим мясом. Разделывали Аякса, естественно, мы с Глебом. Отделив то, что осталось от головы собаки, я решил выбросить это в море. Около обрыва из остатков пасти Аякса выпал странный предмет. Выбросив голову животного с обрыва, я нагнулся и подобрал его. Это был изжёванный серебряный перстень. Я глубоко вздохнул и носком ботинка отправил то, что осталось от нашего друга, вслед за частью собачьих останков. Проблема с едой была временно решена. Если кто-то из парней откажется есть, я сам съем чертову псину, и мне будет хорошо. – Даня? – А? Я заметил, что Голубин обнялся с початой бутылкой водки. – Не спи, шашлык подгорит. – Хорошо. Как нога? – Рана так и горит. Если Аякс был бешеным, я первым отправлюсь к праотцам, Дань. – Что ты видел в лесу? – Давай не сейчас, – Глеб замолчал. Из палатки вышел Артём, также с бутылкой водки. – Че, голубки, сидите? – усмехнулся он. – Давайте съедим по куску, а? Жрать охота. Глеб нахмурился. – Бери, конечно. Даня? – Что? – Попробуем? – я согласно кивнул. Мясо было ужасное: жесткое, несоленое и с привкусом, но выбора не было. Поев, Шатохин бросил на нас странные взгляды и ретировался в палатку. – Ебанутый, – Глеб зевнул. Пару минут мы молчали, потом блондин заговорил: – Прошлой ночью я не спал. Уйдя от тебя, я направился в домик любви, чтобы поесть, и... Глеб замолчал. – И что? – нетерпеливо спросил я. Голос Глеба задрожал: – В домике был Влад, и он ел... какое-то мясо... – блондин сорвался на крик: – сырое мясо, Даня! Сырое! – Глеб, – я нахмурился, – это нельзя было рассказать раньше? – Я не мог, – признался он, – прости. Воцарилось молчание. Голубин прижался ко мне, я приобнял его за талию. Блондинистые волосы Глеба приятно щекотали шею, тепло разливалось в моих венах от его близости. – Ты ангел, Глеб, – прошептал я, прижимая парня вплотную. – Падший, – промурлыкал он мне в шею, – ведь ангелы не умеют гореть...***
Мне всегда было интересно, что чувствовал Глеб, изменяя мне с Артёмом. Теперь же подобное доводилось испытывать мне. Глеб сводил с ума. Красноватый свет луны мягко выделял изящные изгибы его обнаженного тела, делая ещё привлекательнее. Светлые волосы Голубина растрепались, с его приоткрытых губ срывались тихие стоны. Касания обжигали кожу, разливались в венах. Ничто не волновало меня в те минуты, когда Глеб был не то что просто рядом, а еще и так близко. Я даже не думал о том, что поступаю неправильно. Осознание того, что я мудак, пришло куда позже. Не было ничего, кроме желания. Казалось, что мы оба как будто бы под какими-то наркотиками. Я всё чувствовал и всё понимал, но складывалось ощущение, что я не властен над ситуацией, будучи уверенным, что то же самое мог сказать Глеб. Всё происходило так, как будто в последний раз, прямо на земле и совершенно дико. Глеб пытался молчать, кусая губы, но это мало получалось. Я чувствовал, что он испытывает несказанное удовольствие от каждого моего движения в нём. – Сука, Даня, о чём ты задумался! – прошипел Глеб, делая сильное движение бедрами, тем самым вырывая меня из транса. – Давай быстрее, я не могу так! – Я боюсь причинить тебе боль, – я вздохнул, зная, что Голубин любит погрубее, – Глеб... – Я привык, не волнуйся... – блондин прикрыл глаза, закусил губу и тихонько заскулил, когда я, повинуясь его воле, чуть ускорил темп. Однако приближалась разрядка. С тихим стоном Глеб буквально рухнул на меня в тот момент, когда мы одновременно кончили. – Всё нормально? – я нежно коснулся губами фарфоровой шеи блондина. – Да-а, – протянул Голубин, кладя голову на моё плечо, – а знаешь что? Это было охуенно, Дань. – Знаю, сладкий, знаю. – Время 2:49, – сообщил Глеб, глядя на часы, – одевайся давай, пора Ваню будить. Дежурство Дрёмина начиналось в три, и я начал быстро одеваться.***
Ваня подбросил в костёр сухие ветки. В три его разбудил Даня, наказал в пять позвать Артёма, дал один из ножей по причине "на-всякий-случай-а-вдруг-понадобится". Правда, Иван искренне надеялся, что какой-нибудь "всякий случай" ни в коем разе не произойдёт во время его караула. А вообще-то Дрёмин не понимал всей этой херни с дежурством. Если тварь должна убить их, по логике Вани, она убьёт в любом случае. Ваня прекрасно понимал, что их дело плохо. Он видел, как переживает Слава, как медленно, но верно едет крыша у Глеба... Но больше всего брюнета волновал Шатохин. Артём был опасен. "Надо ограничить ему доступ к любому оружию, – думал Дрёмин, вертя в руке нож, – или... впрочем, есть идея получше." Губы Вани растянулись в зловещей улыбке. Завтра этот ублюдок больше не будет спорить с ним! Дрёмин крепче сжал оружие, рассметривая на стальном лезвии отблески костра. Вдруг Ваня увидел в глубине леса какой-то свет, который приближался. Что-то прекрасное двигалось в его сторону... Не что-то, а кто-то. Марьяна. – Что ты здесь делаешь? – Ваня крайне удивился девушке. – Ты же ведь скучал? – она вся светилась как будто изнутри, свечение мягким ореолом окружало девушку. – Да, Марьяна. Но тебе нечего тут делать, это опасно. – Я затем и пришла, чтобы спасти тебя из этого ада, – девушка ласково улыбнулась, – иди ко мне. Ваня шагнул в распростёртые объятия Марьяны, закрыл глаза. В воспоминаниях диафильмом пронеслась вся его жизнь длиною в двадцать лет. Юноша никогда не был так счастлив. Казалось, что его тело стало лёгким, как крылышко стрекозы, и он летит вместе с Марьяной к звездам... Отделённая от тела окровавленная голова счастливо улыбалась потихоньку восходящему солнцу.***
Побережье Чёрного моря Даниил Бумагин
Я с трудом разлепил отяжелевшие веки. Время было 6:51. Рядом мирно спал Слава. Я не помнил, что было после того, как нас с Глебом сменил Ваня. Почему-то ужасно ныла спина. Я оглянулся по сторонам. Шатохин тихо посапывал в сторонке, разбросав конечности в позе морской звезды, закинув левую ногу на Глеба. Неужели Ваня уснул на дежурстве? Наспех одевшись, я вышел из палатки. В глаза ударило восходящее солнце, утренний бриз взлохматил мои волосы. Окинув взглядом наше пристанище, я обомлел. Вани нигде не было. Костёр потух, рядом валялся окровавленный нож, который я дал Дрёмину перед его дежурством. Какие-то тёмно-красные пятна покрывали траву в немалом радиусе, вели в кусты тонкой дорожкой. Мне стало дурно. Сзади послышался тихий вздох. Я обернулся и увидел Глеба. – Забудь про Ваню. Он наверняка мёртв, – со вздохом сказал блондин, – если его здесь нет... Из палатки выбрался Артём, зевнул и спокойно спросил: – У вас нет зубной пасты? Меня аж затрясло от злости на Шатохина, от возмущения его равнодушием, и я прорычал: – Пропал Ваня, а тебе нужна только зубная паста! Артём фыркнул. – Скажи спасибо, что ты сегодня проснулся. Лучше идите с Глебом и поищите родник. – Не командуй, – ласково попросил Глеб, – прошу тебя. Мы ведь уже скоро совсем съедим Аякса, боюсь, что такими темпами следующим будешь ты. – Глеб! – я нахмурился. Мне совсем не нравились его заявления. – Не хватало нам ещё переубивать друг друга! – Ну знаешь что, Голубин, – зашипел Шатохин, игнорируя мои слова, – ты уже заебал меня за эти дни. Так знай, тупая шлюха, я первым убью тебя и сделаю из твоей задницы холодец, ты меня понял? Глеб скрипнул зубами, по классике вынимая пистолет из-за пояса. Артём сухо рассмеялся: – В Москве ты тоже будешь при каждом случае хвататься за него? Если, конечно, я не убью тебя до приезда туда. – Сука, – прорычал Голубин, напоминавший в те минуты разъярённого зверя перед прыжком, – смотри, чтобы я не опередил тебя! – Прекратите! – рявкнул я. – Подожди, сладость моя, – промурлыкал вкрадчивым голоском Глеб, – дай мне сначала покончить с этим ублюдком. Пользуясь случаем, Артём молниеносно поднял с земли окровавленный нож. Дело принимало серьезный оборот. И я решил вмешаться. Не знаю, чем я руководствовался, выбивая из рук Артёма оружие ловким ударом. Я и сам толком не осознал, как мы сцепились и покатились по траве, награждая друг друга полновесными ударами. – Тварь, – шипел Артём, вцепляясь пальцами мне в волосы, – это из-за тебя все они умерли! Виноват только ты! Ведь не я же трахал девственников в болоте! – Пошёл нахуй, – превращая нос соперника в кровавое месиво, равнодушно отвечал ему я, – ты увёл у меня Глеба, сволочь, так что виноват ты. В один момент я откинул Шатохина от себя, втыкая ему в плечо подобранный нож, и всё закончилось. Я хотел его убить? Чуть в стороне, сзади Артёма, стоял Слава, сжимая в руках топор и вкрадчиво улыбаясь. – Положи топор, – попросил я, – успокойся. Михайлов зловеще ухмыльнулся: – Он мог бы убить тебя, Даня. – Прошу тебя, Слава, опусти топор, чёрт тебя дери! В небе послышался нарастающий гул. – Если только ему на голову, дорогой. Я повернулся, посмотрел на Глеба. Красивое лицо парня было спокойно, он курил трубку, выпуская клубы табачного дыма. Гул приближался, и блондин, взглянув в небо, спокойно проговорил: – Угомонитесь, уёбки. Вертолет. – Вертолет? Слава отбросил топор, задрал голову. Ни у кого не было сил кричать, и мы просто смотрели на частичку старого, родного мира в этом кромешном аду, которая удалялась, пока не исчезла. – Нас ищут, – прохрипел Артём, – у нас есть надежда. – Надежды нет, – спокойно сказал Глеб, откидывая светлые пряди с лица, – понимаете? Нет никакой надежды. – Мы все умрём, и никто из нас не доживет до заката солнца, – печально молвил Слава, – настало время молиться. – Я думал, что ты атеист, – Артём улыбнулся разбитыми губами, – перевяжи меня, Слава.***
– Вот и всё, – Глеб смотрел в никуда, а я смотрел на него и замечал, что в пшеничных волосах уже сквозят серебристые ниточки седины, – как же глупо, Даня. Смешно и глупо. Мы умираем, понимаешь? Умираем ни за что, исчезаем, растворяемся. Нас больше не будет, Даня. Как глупо... Он хрипло засмеялся, тряхнув копной слипшихся волос. Битый час мы бродили по лесу, разыскивая источник воды. – У нас нет ни фонаря, ни керосинки, а нам нужен свет. Смешно, да? Мы же должны видеть, кто жрёт нас по одному, – светловолосый смеялся, – мы должны видеть свою смерть, да? Я молчал. – Я схожу с ума, – продолжал речь Глеб, – а Артём уже. Кстати, он может быть опасен, связать его, что ли, – снова хриплый смех, – боже, Даня, что со мной... – Успокойся, – я остановился, притянул Глеба к себе, – я буду с тобой до конца. – Мне не нужны твои слова, Даня. Конец неминуем, я понимаю это, и смерть каждого будет ужасна. Время смириться с этим. – Глеб, дорогой... – только и мог вымолвить я. Прижавшись ко мне, Глеб плакал. Я растерянно гладил его светлые волосы, не зная, что делать. – Вчера я видел в лесу её, – блондин закусил губу, – помнишь, когда я стрелял? Я кивнул. – Влад был там не один, когда я увидел его. Я вышел на поляну и увидел две фигуры. Одна из них, высокая, стоящая прямо, впоследствии оказалась Владом, а вторая, – Глеб замялся, – сгорбленная, стоящая на четвереньках, напоминающая будто бы собаку... Я испугался и выстрелил, она убежала в лес. Я целился ей в голову и знал, что попал, а она убежала. И я понял, что это она. Воцарилось молчание.***
Родник был прозрачен, как слеза. Глеб улыбнулся, встал на колени, хотел было припасть пухлыми губами к воде, но отшатнулся. – Подойди сюда, – прошептал он одними губами. Из воды смотрела на нас улыбающаяся голова с темными длинными волосами и татуировками на щеках... В глазах потемнело, и я ловил ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. – Вот так вот, – горько ухмыльнулся Глеб, – видишь, что бывает? Я молчал. – Я люблю тебя, Даня. Знай, ты выживешь, – мой разум уже отказывал мне, и я едва осознавал слова Глеба, скомканные будто, сумбурные какие-то, – только помни меня, ладно? У тебя всё будет хорошо, Даня. А знаешь ты, скажу одну вещь. Нет никаких болотных демонов, это всё чушь. Болото проклято, оно прогнило, но Эллионы нет, Даня. Нет духа болота. Болото – оно в нас. Всё зависит от людей, понимаешь? Прости меня. Поцеловал меня. Поцелуй вышел какой-то смазанный, торопливый, и так же торопливо и смазанно, рвано дыша, прошептал мне Глеб в шею: "прости и прощай", подорвался с места и побежал куда-то. Я остался один, и мой мозг просто не повиновался мне. Из родниковой воды смотрела на меня, улыбаясь, Ванина голова, а я смотрел на неё, и было совсем не страшно, лишь как-то пусто и странно. Ничего я не чувствовал, не слышал и не видел. Откуда-то из глубин подсознания донесся до меня приглушённый выстрел. С минуту я прислушивался в тишь лесную, не желая поверить, а потом побежал со всех ног в ту сторону, откуда шёл звук. Метров пятнадцать оставалось от лагеря. Глеб выстрелил в упор прямо себе в висок, и крови почти не было. Серые порошинки окаймили аккуратное пулевое отверстие терновым венцом. Неживая ладонь сжимала какой-то смятый листок бумажный с надписью быстрым, красивым почерком: "я устал". Не хотелось верить своим глазам. Он был бледен и прекрасен, как никогда. Глеб Голубин. Мой бывший парень. Нет, это не может быть правдой! Я рухнул на колени перед ним и долгое время не мог понять, почему я вдруг стал так плохо видеть, лишь позже поняв, что я плачу. Я не видел и не слышал, как подошёл сзади Слава, как и я, плачущий – и откуда он только узнал? – и положил руку мне на плечо, не говоря ни слова. Какой же я идиот. И мудак, чёрт возьми. Что же я наделал, когда отпустил его? Ведь тогда, у моря, честно говоря, он был прав. Не любил я Славу. Нравился он мне, конечно, но любил я только Глеба, каким бы он ни был. "Он умрёт из-за тебя." Так, кажется, говорил Паша в тот страшный вечер? Да, именно так. Говорил ещё, что Глеб любит меня. А я не хотел верить. Почему я такой идиот?.. Я люблю тебя, Глеб. Я взял руку блондина в свою, перебрал его ледяные пальчики. Вспомнилась вдруг какая-то сказка, где нужно было поцеловать принца, чтобы он ожил. Глупая сказка, а верить хочется, но хоть целуй его, хоть не целуй, мой принц, мой пепельный ангел уже не воскреснет. Я хотел бы всегда быть с ним и умереть в один день, как в лучших традициях сопливых фильмов с хэппи-эндом, но что-то пошло не так. Слава аккуратно коснулся моего плеча, тихо сказал: – Я понимаю, что ты любил его и любишь. Я не в обиде на тебя, ясно же, что сердцу не прикажешь. Я ведь знаю обо всём и не стал бы пытаться тебя удержать. Я – самая большая твоя ошибка, Даня, пойми. Я отчего-то не хотел с ним разговаривать. Под короткими ногтями Славы была чья-то засохшая кровь, и я засмотрелся на неё. Появился Артём, постоял рядом, посмотрел немного, сказал наигранно грустно: – Как мне жаль, он был неплох в постели, – добавил, – да, не я один буду плакать над потерей такой элитной шлюхи, – и сухо засмеялся. Его смех почему-то напомнил мне треск пулемёта. Я не смотрел, что происходило дальше, только слышал хруст ломающейся кости и крик. Глеб был мертвенно прекрасен, как засохший бутон чайной розы, и я не мог оторвать взгляд от него. – Я люблю тебя, – сказал я ему, – и ты знаешь это и тоже любишь меня. "Люблю, люблю." Его зелёные глаза светились, как драгоценные камни, сияла ровным свечением фарфоровая кожа, алые, как вишня, губы складывались в нежную, как никогда, улыбку. Отгоняя видение, я в последний коснулся его ледяных губ своими. Надо было продолжать путь. Прости и прощай. Я люблю тебя, Глеб Голубин, знай это.***
Сколько мы прошли после смерти Глеба? Не знаю. В грязных кедах что-то хлюпало (неизвестно, кровь, пот, гной?), голова кружилась, появилось непреодолимое желание пить, но мы упорно двигались вперёд. Артёму, наверное, приходилось труднее всего с его сломанной рукой. Палатки мы оставили. Не хватало нам ещё сейчас тащить их на себе! Почти всё время мы молчали, и безмолвие тяготило меня. Я пялился на Михайлова и диву давался: почему Славка так хорошо выглядит? Русоволосый почувствовал мой взгляд, улыбнулся по-кошачьи, спросил: – Смотришь? – Смотрю. Как же он похудел. Наверное, если ветер дунет, его унесёт в море. Хотя нет, в небо. А в небе солнце и луна. Солнце горячее, а луна холодная... Тьфу ты, чёрт, что за бред! – Я сказал, что буду дома уже завтра, – безразлично сказал Артём, и из его рта пошла розоватая пена, – а может, мы и правда скоро вернёмся, будем пить пиво и смеяться над нашими приключениями? – Невесёлый это будет смех, – заметил я, – а тебя, Слава, когда хватятся? – Никогда. Мама умерла от рака. – Извини, – я замолчал. – Я люблю её, – отрешённо сказал Слава, заправляя светлую прядь за ухо. Над морем смеялись и плакали чайки. Я рассеянно посмотрел вперёд и обомлел. Перед нами зияло огромное ущелье.***
Апрелевка, Новороссийский район
– Грамотеи, блять! – Женя откинулась на спинку кресла, кидая на стол заявление, полученное ею от какой-то опухшей тётки, гласившее, что муж вышеупомянутой "пастаянно выпевает и бёт миня". Майору милиции Евгении Владимировне Белкиной были знакомы подобные случаи, когда женщины пишут заявления на своих мужей, но как только заводится дело, сразу начинают утверждать, что те вовсе не пьяницы, а белые и пушистые кролики. Женя вздохнула, закусила губу. Вчера в милиции была некая Дарья Константинова. Из опроса плачущей женщины Белкиной удалось узнать о том, что муж её пару дней назад поехал на базу Красная Щель, чтобы доставить провиант какой-то компании подростков, и не вернулся. Услышав про Красную Щель, Женя заволновалась, но успокоила Константинову заявлением, что, скорее всего, её муж просто засиделся у друга. Женя с детства слышала множество страстей о загадочной турбазе, а три года назад была очевидцем одной странной и страшной истории. Маленький кабинет Жени огласился трелью телефона. – Майор Белкина слушает! – Евгения подняла трубку. – ОВД Апрелевка? – Так точно. – ГУВД Новороссийска, полковник Илюхин. Собирай, кого можешь, надо бы прогуляться в Красную Щель. Ты ведь в курсе? Мы располагаем информацией, что там, возможно, произошло убийство. Ты поняла? Я понимаю, народу мало, бери пару человек и езжайте! Только оставь кого-то. В случае проблем с начальством ссылайся на меня! Евгения вздохнула. – Туда можно добраться только по морю или на вертолете. – Нету у меня вертолетов! – рявкнула трубка. – Бери людей, ищи катер, лодку, надувной матрас, всё, что угодно и пиздуй в Красную Щель! – Наваждение, – пробурчала Женя и хотела было сбросить трубку, но что-то пошло не так: – Ну-ка, погоди! Отправь пару человек туда, а сама приезжай! – проорал в трубку Илюхин. – Ладно, – Женя положила трубку и стала собираться.***
ГУВД Новороссийска
Напротив Илюхина за круглым столом сидел лохматый и непромытый парниша лет двадцати. Увидев Женю, он потупился и заёрзал на стуле, словно ему в задницу вшили гвоздь. – Спасибо, ждите полковника Тараканова, – бросил ему мужчина и уставился на Женю: – Садись. Этот хлопчик по делу Красной Щели. Кто-то звонил с мобильника на автобазу, говорили про убийство. А этот молодчик отвозил с неделю назад туда компанию студентов. Зазвонил телефон. Перекинувшись парой фраз по поводу смены дежурного состава, Илюхин рявкнул: – Женя, к Тараканову! Он на втором этаже в последнем кабинете! Срочно! И этого бери! – он кивнул на парнишу, который сидел ни жив ни мёртв. Страх липким пауком окутал сознание Жени. Она вспомнила то прохладное августовское утро три года назад, когда позвонили из Соловков и сообщили, что в Красной Щели творится что-то неладное. "Словно обезумели, убивают друг друга." И все. Больше ничего вразумительного. Женя, которая тогда работала только первый год, ФСБшник Тараканов и ещё пять человек поехали тогда на базу. Чёрт его знает, что происходило до их приезда, но вряд ли что-то хорошее. Женя никогда не была слабонервной, но то, что она увидела, реально напугало её. Лагерь археологов выглядел как поле боя и был буквально усеян трупами. Двое парней катались по земле, полосуя друг друга ножами, девушка от силы лет семнадцати держала руку над костром и хохотала, глядя, как конечность превращается в тлеющую головёшку, мужчина со скальпированной головой держал на руках мертвую девушку с торчащей из груди сапёрной лопаткой. На можжевельнике висела мёртвая обнажённая девушка без конечностей. Её живот был вспорот, а рядом сидел мужчина, вынимая оттуда кишки. Увидев милиционеров, он бросился на них с кухонным ножом, но тут и нашёл свою смерть от пули, выпущенной кем-то из мужчин. В живых осталось четверо. На ментов и приехавших позже ФСБшников они обращали ровно столько же внимания, сколько на мух. До того, как их госпитализировали, один из парней, безумно глядя в сторону леса, сказал: "Там... Кровь... Боги... Вечность..." В лесу, недалеко от болота, было найдено шесть обескровленных трупов, развешанных на деревьях. Итого восемнадцать, мать вашу, трупов! Похоронили их в общей могиле. Официальная причина смерти – пожар. Кстати, он на самом деле был. Случилось непонятного происхождения возгорание около болота. Двое из сотрудников милиции после этого покончили с собой, а один еще и зарубил топором жену и ребенка. Выжившая девушка выбросилась из окна, а парни по сей день томятся в психушке. И вот опять Красная Щель. – Взорвать бы её к чертовой матери, – прошептала Женя, открывая дверь в кабинет, где был полковник.***
Побережье Чёрного моря Даниил Бумагин
– И что же делать? – спросил Артём. Из его рта по-прежнему шла пена. – Рубить дерево и идти дальше, разумеется, – спокойно сказал Слава, – я начну. Краски заката сгущались, наполняя пространство сочетанием различных цветов. Михайлов достал топор и подошел к высокой сосне. – В прошлый раз тут было хорошо, – мечтательно сказал Шатохин, – а теперь дьявол дышит нам в задницы. – Да, – я охотно согласился. Мы помолчали. Артём внезапно сказал: – А знаешь, прости меня. – За что? – я удивлённо свел брови. – За... За Глеба, – выдавил из себя Артём. Я ухмыльнулся. Этот Артём такой смешной, прямо до чертиков! Около года трахает моего парня втайне от меня, а потом, после его смерти, когда нам всем скоро пиздец, извиняется! Вот умора-то. – Прощаю. Давно простил. – Оно тебе надо? – серьезно спросил Артём. – Как видишь, – я пожал плечами. Я посмотрел на Славу. Он стоял у обрыва, опустив топор, и смотрел куда-то вдаль. На его лице застыла странная и неприятная улыбка, и я почувствовал к парню какую-то странную антипатию. – Он хорошеет день за днём, – Артём хмыкнул, – посмотри на его лицо. Он из серого мыша как будто красавцем становится. Я неопределенно кивнул.***
Артём оглянулся на море. – Как ты думаешь, сколько осталось? – спросил я его. – Километров пять, не больше, – он повернулся ко мне, в глазах зияла пустота, – но разве это имеет значение? Я вопросительно посмотрел на него. – Ты ничего не понял, – усмехнулся Артём, – думаешь, в Соловках тварь перестанет преследовать нас? Думаешь, нам там устроят торжественную встречу с транспарантами "Да здравствуют Покорители Красной Щели"? Нет, друг мой, всё намного хуже. Нет надежд на лучшее. Умер Паша, умер Влад, умер Ваня, умер лучший друг моего отца, и, наконец, наш непревзойдённый лидер Глеб Геннадьевич, черт его дери, пустил себе пулю в лоб. Кстати, его можно понять, так как лучше умереть от своих рук, чем от какой-то твари из болота. А знаешь, как мне хреново? Когда все косятся на меня и думают, какой я плохой, затащил всех к черту в жопу, а они все хорошие? Кстати, не было ли у тебя странных желаний? – Были. Да, я вспомнил жажду свежей крови, ударившее мне в голову на болоте, и желание убить Шатохина. – Да и я прошлой ночью хотел зарубить всех топором к такой-то матери. Вот так. – Надо идти, – сказал я, – хотелось бы добраться до темноты. Артём замолчал, насторожился и вдруг глухо проговорил: – Оно где-то здесь. Я это чувствую. – Тем более пора идти, – откликнулся я, – мост готов. Слава сидел в стороне, что-то читал. Я позвал его, и он покорно подошёл. Артём перекинул наши рюкзаки на другую сторону, и это снова был тот Артём, которого я знал и любил. –Нужно быть как можно аккуратнее. Если кто упадёт, ему крышка, – сказал Слава. Мы промолчали. Артём смотрел на закат, и вечерний ветерок трепал его короткие волосы. Этот вечер мог быть последним для каждого из нас, и все мы понимали это. – Ну что, кто первый? – я нарушил молчание. Артём, не говоря ни слова, шагнул на мост.***
Над бездной, словно бабочка, буквально пролетел Михайлов. Теперь была моя очередь. Смолистый ствол дерева пачкал одежду, сучья цеплялись за заляпанные и протертые до дыр джинсы. Казалось, что дерево не кончится никогда. Больше всего я боялся рухнуть вниз. "Интересно, Слава будет плакать? – подумал я. – А Артём?" Мои размышления прервал грохот. Мост из дерева сломался, между мной и обрывом было около полуметра. Надо мной замаячило дьявольское лицо Артёма. – Ну что? Дохуя Рембо? – издевательски спросил он. Сзади послышался голос Славы, но я не слушал, что он там говорил. – Молчишь, Бумагин? Привет тебе от моей задницы, – продолжал разглагольствовать парень, – ведь вы близнецы. Даже я со сломанной рукой пролез, а ты ебнулся! Вот лошара. Если выживешь, напиши книгу по выживанию, человек-жопа! – На счёт три я стреляю, – послышался сзади голос Славы.***
Что это? Галлюцинация? Перед нами стояло огромное дерево. Его черные ветви напоминали паучьи лапы, шевелящиеся на ветру. На них тихо и мирно покачивались две виселицы. Две виселицы. Две. Кто из нас?.. И песок под ногами был не песком, а остатками костей. Лицо Шатохина застыло в зловещей маске. "Убей его, – прошелестело в сознании, – будет легче". "Убей его, – говорили глаза Славы, – прошу." "Убей его! – кричали чайки над морем. – Убей!" "Убей его, – Глеб ласково улыбался мне, – сделай это ради меня." "Сделаю, любимый. Ради тебя – сделаю". Ведь всё равно об этом никто не узнает.***
В моей голове был словно улей с множеством ячеек. Вернулись пчёлы. Они думали, что я умираю. Это они заполнили мою голову своими сотами. Вспыхнули бриллиантами первые звёзды. С моря подул ветерок. Было лишь слышно, как равнодушно плещутся волны. Взошла луна, и голубоватый свет её озарил виселицы, завораживающие каким-то зловещим очарованием. Может, мне податься в писатели? Да о чём это я думаю? Сознание уходило от меня, в голове по-прежнему гудели пчёлы. Я сделал это. Я выполнил просьбу Глеба.***
Побережье Чёрного моря
– На некоторое время ты задержишь её, – спокойно сказал Даниил и оставил Артёма одного в лесу, связанного леской. Кричать не было смысла, Артём понимал. Минут на пять парень потерял сознание и пришёл в себя, услышав громкое карканье. У его ног сидел огромный ворон. Блестящие глаза птицы любопытно разглядывали Шатохина. – Чего тебе? – спросил Артём. Ворон не ответил и таинственно продолжил смотреть на парня. – Лети отсюда! – но ворон не двигался. Артём изловчился, схватил его за крыло, дважды дёрнул. Изувеченная птица укоризненно посмотрела на парня. В руке Шатохина трепыхнулось оторванное крыло. Парень засмеялся. Боль в его сломанной руке исчезла. Артём чувствовал себя прекрасно. Бумагин хотел проучить его? Хотел скормить болотной твари? Ха! Она всё время была рядом, и он, Артём, расправился с ней. "Теперь время проучить ублюдка Даню и его недо-парня Славу. Чтобы впредь не трахались на болоте." Артём увидел впереди какой-то неземной свет. Кто это? Я люблю тебя. Эллиона. – Кто бы ты ни была, мы всегда будем вместе, и нас даже смерть не разлучит, – прошептал юноша и даже не понял, как его истерзанное тело разделилось на части, как лист бумаги.***
Побережье Чёрного моря Даниил Бумагин
Мы ушли оттуда сразу после того, как я выполнил обещанное Глебу. Не хотелось никуда идти, хотелось умереть. До Соловков оставалось... А, один бог знает. Или дьявол?.. Нет, я знаю, кто знает. Эллиона. Неземное творение. Рогатый ангел. Падший ангел. Эллиона. Я назвал бы так свою дочь. А сына назвал бы Глебом. Глеб ведь, в сущности, тоже падший ангел. – Мёд с дёгтем, – падая, прохрипел Слава, – дёготь там, впереди мёд – Соловки. – Нет, дорогой, был уже мёд. Просто мы открыли бочку не с той стороны. – Я расцарапал тебе спину, и под моими ногтями твоя кровь, – бесцветно сказал Слава, – а вообще-то, мы оставлены на главное блюдо. На десерт. Это был фильм. В ролях – МЫ. Глеб и Артём в эпизодах, Паша, Сергей, Влад, Ваня – работники сцены, – сухо рассмеялся. Зачем мы ушли от дерева? Там были две чудесные петли. Надо будет отдохнуть в Соловках и вернуться.***
– Даня, а я ведь всё знаю. – Что ты знаешь? Слава плакал, размазывая по лицу грязь и кровь. Вокруг нас вились мухи и слепни. – Нет никакой Эллионы. Это ты их всех убил. Пашу, Сергея, Влада, Ваню, Артёма... Глеб тебя, правда, опередил и пустил себе пулю в лоб. Теперь остался я. Давай, убивай меня. Он безвольно обмяк в моих руках. Либо умер, либо потерял сознание – я не знал. Кровавая муть ложилась на глаза, но сквозь нее я всё же увидел вдалеке домики над морем перед тем, как лишиться сознания. Чайки над морем заплакали.***
Побережье Чёрного моря
Вид найденных в нескольких метрах от Соловков парней парализовал приехавших спецназовцев. Оба были без сознания. Крайне истощённые, окровавленные, с переломанными конечностями, они словно издавали запах смерти. Опера, даже самые опытные, пришли в ужас, а медсестра в больнице, куда их привезли, упала в обморок. У одного из них, русоволосого и более хрупкого, майор Белкина нашла какие-то записи в толстой тетради, открыла на одной из последних страниц и после изучения отдала тетрадку Тараканову, смертельно бледнея. Мужчина прочитал в тетради следующее: Число не помню. Как же глупо и бессмысленно. Голова болит. Мне снился Глеб (или не снился?), спрашивал, нравится ли мне Даня. Я сказал, что да, и он велел держаться около него, а потом добавил, что был дураком, что ушёл от него. Я мало спал вообще. Даня и Артём куда-то уходили, после чего мы ушли отсюда, с той чудесной поляны с виселицами. Интересно, что чувствовал Влад, откусывая себе палец?.. Пиздец, я сбрендил. После прочтения одной страницы странного дневника Тараканов вовсе не захотел ознакомиться с этой писаниной поближе, зато предложил Евгении полистать дневник, дабы найти какие-либо сведения о его хозяине. Его мысль оказалась правильной. Имя владельца тетради было криво нацарапано на обложке. Парня звали Вячеслав Михайлов. Второго парня звали Даниил, фамилия его была неизвестна. Его узнал водитель автобуса, Разумов. Поскольку автобаза была шабашкой, учёт там не вёлся, потому фамилия черноволосого парня пока оставалась в тайне. Конечно, можно было, наверное, найти её в дневнике, но ни у кого не было желания возиться с заляпанной кровью странной тетрадкой. Через четыре дня оба парня пришли в себя. Русоволосый, Вячеслав, был совершенно не в себе, постоянно звал Даню, говорил про какую-то Эллиону (вот странное имечко!), просил кого-то не стрелять в собаку, просил какого-то Сергея спасти некого Пашу и нёс тому подобный бред, и от его речей не было совершенно никакого толку. Второй, Даниил, был до смерти перепуган чем-то и первым долгом спросил, где она. Кто – она, было известно лишь ему. Узнав о том, что юноша очнулся, Евгения и Тараканов моментально направились в его палату. Разговор с парнем был действительно полезен. Он рассказал всю историю своих похождений от начала до конца. Возможно, она могла показаться неправдоподобной, но Белкина, как и Тараканов, поверили. Свежа ещё была память тех событий, и ясно было, что никого и ничего не найдут. Не найдут останки Шнурова, не найдут прикрытое ветвями тело бывшего парня Даниила, Голубина Г.Г., не найдут голову Дрёмина И. Т., погребённую на дне ручья. Не найдут овраг, в котором покоятся останки Кожихова В. Д., не найдут дерево с виселицами и изувеченный труп Шатохина А. С., лучшего друга Даниила... – Значит, так, – полковник пристально посмотрел в лицо черноволосого, – запоминай официальную версию всей этой истории. Твои друзья накурились травки, а ты и твой парень просто были бессильны что-то предпринять. По укурке они убили Шнурова, потом один из них повесился на дереве, остальные испугались и решили делать ноги. По дороге покончил с собой парень того, повесившегося, ещё одного парня случайно убили по укурке, так, сколько ещё? Ещё один опять же по укурке пустил пулю в лоб, а последний... Последний обдолбался так, что откинулся от передоза. Остатки травы с горя скурил твой парень и слетел с катушек. Ты меня понял? Брюнет кивнул. Когда сотрудники правоохранительных органов собирались покидать палату, брюнет ангельски улыбнулся и попросил Евгению чуть-чуть задержаться. Оставшись наедине с женщиной, он настоятельно порекомендовал ей беречь себя и проверить карманы её младшего брата, Максима. Дома Белкиной позвонил Илюхин и сообщил: – Тот водитель, Разумов, нажрался и раскроил череп об сарай. Умер. Как тебе такое? Женя вздохнула. Ночью, когда все спали, женщина залезла в карман куртки Максима. Какие-то маленькие ампулы, шприцы... Чёртов наркоман! Женя взяла пистолет и отправилась в комнату брата. Ветер, подувший в форточку, перелистнул страницы дела о турбазе Красная Щель...