***
— Герр Моцарт! — Марк? Я ведь пол часа назад тебе отдал ответ. — удивлённо посмотрел на мальчика с запиской в руке. — Ух, и я об этом же. — чуть запыхавшись ответил он. — Но Леди так захотелось вам ответить сейчас. — Дай посмотрю. В записке не было привычного приветствия или ещё чего-то, только два предложения. Только не зелёный! Он совершенно вам не идёт, мой милый маэстро! — Категорично. Ясно, никаких зелёных камзолов. — И правильно миледи говорит, вам не пойдёт. — Марк внимательно на него смотрел. — Можешь помочь? Ну, если ты конечно ничем не занят. — спросил Вольфганг. — Сейчас ничем. Помогу чем смогу. — Какой любимый цвет Леди? — Цвет? — мальчик задумался и присел на один из корней дерева. — Спроси вы кого угодно из её окружения, они бы обязательно ответили «чёрный». Но если по секрету, ей очень нравится фиолетовый. У нас в саду даже отдельный уголок только с фиолетовыми цветами есть. А какие там тюльпаны растут мм… ох, и сирень тоже очень красивая. — Волшебный цвет. — гений посмотрел на окно и улыбнулся заметив тень в нём. — Думаешь ей понравится, если я буду ходить в фиолетовом? — Конечно. Вместе с мальчиком маэстро обсудил ещё несколько деталей наряда для будущей оперы. Дирижёру и композитору стоило блистать на ней. — А ты ведь не только посыльным тут работаешь, Марк? — Вообще, мой отец садовник, так что о цветах и уходе за ними я знаю почти всё. Некоторые цветы не очень хорошо подходят для нашего климата, но мы тщательно за ними ухаживаем. — Расскажешь поподробнее. — Вам правда интересно? — удивился рыжик. — Ты очень живо рассказываешь. Конечно я хочу ещё послушать. — широко улыбнулся. Каждый раз, когда Марк разговаривал с Моцартом, передавая письма, он замечал одну важную деталь. Композитор не только любил рассказывать что-то сам, но и с удовольствием готов был выслушать тебя. Марк считал это одной из причин, любви учителя к герру Моцарту.***
Целую неделю композиторы почти не виделись. Вольфганг был полностью занят оперой, а Антонио постоянно ездил к новой ученице, проводя там большую часть дня. И пусть Моцарта окружало множество людей, он скучал по беседам с капельмейстером. Одним утром, узнав что Сальери находится в бургтеатре, австриец сбежал с репетиции, чтобы поздороваться и узнать как дела у мужчины. Постучавшись и не дождавшись ответа, он зашёл в кабинет. — Тц. — послышалось с стороны стола. — Я вам не помешал? — Скорее да, чем нет. — обернулся к вошедшему Антонио. — Вам что-то нужно, герр? — Просто пришёл поздороваться. Вас давно не было в театре. — подходит ближе. — Ох! Вольфганг смотрел на почерневший палец Антонио. Тот поспешно убирает кисточку в стеклянную колбочку с лаком и начинает вытирать палец салфеткой. — Вы слегка невовремя зашли. — Никогда не видел как вы красите ногти, герр. — заинтересованно рассматривал его. — Обычно я это делаю дома. В тишине. — пристально посмотрел на Моцарта. — Но сегодня решил покрасить здесь. Как видите, неудачное решение. Резкие звуки меня нервируют. — Извините. — Ничего страшного, Моцарт. К вам я уже привык. — Хех. А можно… Я вам их накрашу? — глаза заблестели. — Вы? — удивился. — Ну если хотите. Можно. — Спасибо! Блондин садится напротив и придвигает колбочку с лаком к себе. Сальери нерешительно протягивает ему руку. Улыбаясь Амадей берёт кисточку и потихоньку начинает красить. Он это делал так аккуратно и кропотливо, стараясь чтобы всё было ровно. Для первого раза было даже очень ничего. Сальери любовался ангелом. За неделю он тоже соскучился. Так приятно было просто видеть его милого маэстро в живую, а не в окне. Когда австриец закончил красить левую руку, он чуть подул на пальцы. — Зачем вы это сделали? — спросил, смутившись капельмейстер. — Слышал, что так быстрее высохнут. — Понятно. — напрягся, когда Моцарт снова сделал это действие. — Герр, я и сам могу… — Просто позвольте позаботиться о вас. Не услышав протеста со стороны Антонио, Моцарт взял кисточку и продолжил красить. Закончив, он довольно осмотрел руки мужчины. — Красиво. — Лак, как лак. — пожал плечами. — Я про ваши пальцы, Сальери. Знаете, они у вас и правда «музыкальные». — Вы смущаете меня такими комплиментами, герр. — отвёл взгляд, но руку так и не убрал. — А что, если мне нравится вас смущать? — подмигнул Вольфганг. — Тем более таким вас вижу только я. Хихи. — Ох, Моцарт… Внезапно распахнулась дверь. Композиторы вздрогнули от резкого шума и обернулись, смотря на вошедшего. Гений всё ещё нежно держал руку капельмейстера. Раскрасневшийся и злой Розенберг, стоял оперевшись на трость. — Сальери! Этот мальчишка Моцарт, снова сбежал с репетиции! И… — наконец заметил Вольфганга. — Оу. Вот вы где… Ну раз вы с герром Сальери… Решив не заострять своего внимания на том, что композиторы держатся за руки, граф вышел и закрыл за собой дверь. — И часто он к вам так врывается? — Не чаще вас, герр Моцарт. — улыбнулся.***
Вечером пятницы капельмейстер снова обнаружил Амадея в концертном зале, но в этот раз в куда более хорошем расположении духа. Напевая себе что-то под нос, он вальсировал сам с собой. Антонио было странно видеть его таким, в такое время. До премьеры оперы оставалось три дня. На его месте он бы… А что бы он сделал? Сидел дома в полном одиночестве и думал бы о милом маэстро? Сальери устало вздохнул, слишком часто он думает о коллеге в неподобающем ключе. Мужчина посмотрел в зрительный зал. Камзол небрежно лежал на одном из стульев, на нём же лежала сумка с вещами композитора. Внимание Антонио привлекло перо, выглядывающее из сумки. Почему-то, Вольфганг всегда писал письма музе именно им. Любимое? Гений в какой-то момент наконец заметил капельмейстера. Необычно было видеть того, рассматривающим чужие вещи, но Моцарт лишь пожал плечами. — Герр! Не составите мне компанию? — позвал его Вольфганг. — Мне казалось, вы предпочитаете танцевать с дамами. — подходит к нему. — Или я ошибаюсь? — Не имеет значения. — Вот как. — в глубине души радуется такому ответу. — Минутку. Снимает камзол и кладёт его на стул рядом с вещами коллеги. Затем, поднимается на сцену к Моцарту. Тот делает поклон и протягивает руку, приглашая потанцевать. В шутку Сальери делает реверанс в ответ, чем удивляет австрийца. Улыбаясь, Вольфганг притягивает мужчину к себе ближе, но всё ещё сохраняет приличное расстояние. Танцевать начали постепенно, шаг за шагом, лёгкий и странный вальс. Без музыки, без толпы, совершенно одни в огромном зале, где сердцебиение партнёра было слышно так резко. Антонио плавился. Ему было жутко неловко чувствовать прикосновения ангела, видеть его лицо так близко и слышать стук сердца. — Вы хорошо танцуете. Почему я так редко вижу вас на балах, герр? — интересуется Моцарт. — Это не самое моё любимое занятие. — Но со мной вы согласились потанцевать. — Только потому, что это вы. — непроизвольно вырывается из уст капельмейстера, он сжимает руку на плече Амадея чуть сильнее. — Значит только для меня? — Да… — выдыхает. Гений притягивает Антонио ближе к себе. Смотрит пристально в карие глаза. Сальери определённо это не нравится. Собственная реакция, когда по телу прошлась волна мурашек, и осознание, для Моцарта это всего лишь игра. — И снова вы это делаете. — вздыхает. — Смущаю? — лукаво улыбнулся. — Просто ваши ушки так мило краснеют. — Хватит! — отпрянул от мужчины. — Лучше говорите такое своей… Музе, а не мне. — Но ведь это правда. — нахмурился и попытался взять Антонио за руку. — Не прикасайтесь ко мне. — отдёрнул руку. — С меня… Хватит ваших игр на сегодня. И вам бы задуматься об опере, а не заниматься подобным! — Игр? — грустно смотрит за тем, как Сальери надевает камзол и буквально бегом покидает зал. Сальери нервно запирается в кабинете и садится за письменный стол. Слишком много чувств переполняют его. Плечи слегка подрагивают, хочется то ли плакать, то ли истерично смеяться. Сам себя загнал в ловушку. «Почему так тепло в тех местах, где он касался меня? Боже, для него ведь это просто шутка и влюблён он в неё… чёрт бы побрал эту Музу. Простите меня, мой ангел, это я виноват во всём.» — нервно стуча ногтем по деревянной поверхности, смотрит на закат за окном.***
Первая постановка сегодня. Оркестр настраивает инструменты, артисты наряжаются, а дирижёр нервно теребит ленточку на запястье. Вдох-выдох. Он сделает всё так как надо. И пусть на сердце был осадок из-за ссоры с капельмейстером, он был собран. Оделся так, чтобы Музе понравилось, специально в фиолетовый камзол. Вот только, дрожь всё не прекращалась, как бы он не пытался думать о миледи. Казалось, будто в эти три дня он лишился чего-то очень важного. Снова хотелось почувствовать тепло чужих рук. Вольфганг наблюдал за финальными приготовлениями со стороны, дыхание всё никак не хотело приходить в норму. Беззвучно и очень бережно на его плечо положили руку. Гений прикрыл глаза, наконец расслабляясь. Единственный человек в бургтеатре, возможно во всём городе, кто мог так бесшумно ходить… — Я думал, вы не придёте. — Глупости. — Но ведь… — обернулся к Сальери. — Не мог же я пропустить оперу написанную вами, Моцарт. — чуть улыбается. — Спасибо. Спасибо что пришли и простите. — губы чуть дрожат. — Я… давно простил. — смотрит на то, как Моцарт сжимает ленточку. — Не стоило мне вас оставлять одного в эти дни. Сильно нервничаете? — Есть немного. — смотрит на ленту. — И пусть Муза сказала, что всё будет хорошо, я не могу успокоиться. — А если скажу я, вам поможет? — Да. — выдыхает. — Моцарт, всё будет хорошо. — улыбается Антонио. — Можно мне сделать ещё одну глупость? — Только одну. Вольфганг подходит к нему и обняв, утыкается в плечо. Сальери сначала вздрагивает и непонимающе смотрит на блондина, но потом обнимает его в ответ, прикрыв глаза и позволив себе насладиться этим моментом. Как же его гений всё ещё юн. Через минуту композитор отстраняется и благодарно смотрит на капельмейстера. В его глазах снова искрятся тысячи звёзд. Отпуская ангела, Сальери всё же переживал за него. Так странно было осознавать, что именно его отсутствие привело к такому состоянию маэстро, ведь с Музой тот переписывался все эти дни. Заняв своё любимое место наверху, Антонио смотрел только на дирижёра. Он слышал репетиции оперы десятки раз, но финальный результат поразил его до глубины души. Его музыка прекрасна. В конце, зал оглушили аплодисменты. Дирижёр всем широко улыбался, но взглядом искал лишь капельмейстера. Наверху, словно тень, стоял тот кого он был рад видеть здесь больше всего. Возможно, даже больше Музы которую он даже не пытался узнать среди зрителей. Сальери кивнул ему, заметив взгляд обращённый на него. В душе у маэстро горячим шоколадом разлилось тепло. Он и сам не знал почему чувствовал себя в этот момент так хорошо.***
Опера, опера и ещё раз опера. Только она занимала все мысли композитора. Как давно он не чувствовал восторга победы. Всё шло действительно прекрасно. На лёгкий недосып и вовсе можно было не обращать внимания. Единственное, что беспокоило Вольфганга, слегка странное поведение Сальери. Тот постоянно на него смотрел и будто решался на что-то, но так ничего и не говорил. Утром, в свободный день от выступлений, Моцарт поймал мужчину в одном из коридоров бургтеатра. — Герр Сальери, позвольте поинтересоваться. У вас всё хорошо? В последнее время вы будто чем-то встревожены. — Неужели я действительно так выгляжу? — удивился капельмейстер. — Возможно, это не очень заметно, но я всё же ваш друг. И очень беспокоюсь за вас. — кладёт руку ему на плечо и смотрит в глаза. — Я знаю, что из-за того инцидента вам может не очень хотеться говорить со мной о ваших проблемах. И всё же, мне бы хотелось вам помочь. — Ох, не беспокойтесь, всё в порядке. Да и проблем у меня никаких нет. Просто… — пусть и смутился руки на плече, но в этот раз не отдёрнул. — На самом деле это связанно с вами. — Со мной? — Да. Просто, мне хотелось пригласить вас отпраздновать успех оперы. Но и отвлекать от работы не хотелось. — Право слово. А я то уже испугался за вас. Сальери, я с удовольствием. Тем более с вами! — хлопает в ладоши и задорно смеётся. — Тем более вам тоже стоит развеяться, вы слишком хмурый. — Пожалуй. Первым делом композиторы пошли прогуливаться по любимому парку. Свежий ветерок трепетал волосы. Казалось, что причёску Вольфганга уже ничего не исправит. Сальери недовольно смотрел на него и всё же уговорил расчесаться. Естественно расчёской капельмейстера, ведь Моцарт в принципе не носит с собой ничего, кроме нотных листков и чернильницы с пером. Надув губки и иногда ойкая тот расчесал блондинистый бардак на голове. И снова это детское поведение. Антонио не будет отрицать, что обожает это в нём, ведь сам не мог себе позволить подобного. — Прогулки на свежем воздухе это, конечно, хорошо, но мне определённо хочется вас чем нибудь угостить. — нюхая сирень, сказал австриец. — Вы решили меня откормить? — Возможно, герр. — растягивая «р», игриво ответил, но тут же спохватился. — Извините, я снова. — Мне просто стоит привыкнуть, что вы заигрываете со всеми, Моцарт. — глубоко вздохнул. — Не со всеми. — прошептал куда-то в цветы. Долго уговаривать Антонио не пришлось. Сладости были его слабостью, о которой Амадей знал. Правда, капельмейстер совсем забыл, что знал он о слабости Музы, а не его. Поэтому, когда композиторы зашли в магазинчик сладостей, а продавец радостно поздоровался с Сальери, тот удивился. — Вы часто здесь бываете? — Я… — не успел ответить, как его перебил хозяин магазина. — Я бы сказал наш главный клиент! Вам как обычно? Или сначала поможете определиться своему другу, герр? — Да, пожалуй. — смутился. — Иногда они слишком болтливые. — Вы никогда не говорили, что любите сладкое. — сказал Моцарт, рассматривая стеллажи и буквально поедая всё глазами. — Я же вам говорил. — Мне? Ни разу. — Правда? — вспомнил, что писал об этом от лица Музы. — Да, извините. Видимо показалось. — Хм… Ясно. — отвёл взгляд и задумался. — Ох! Красота какая! — Тоже их люблю. — подошёл к коллеге. — Малина отлично сочетается с начинкой и слоёным тестом. — Полностью доверяю вашему вкусу, герр. — облизнулся. — Два пожалуйста. — сразу ушёл, заметив этот жест с стороны Моцарта. «И всё же. С ним что-то не так или он просто слишком стеснительный?» — подумал Вольфганг, смотря на ленточку. Расположились они во дворике при магазине. Уютные столики и абсолютно ни души в такое время — то что нужно, если хочешь отдохнуть вместе с другом. Сняв камзол и аккуратно повесив его на спинку стула, Сальери начал следить за Моцартом. Тот решил немножко осмотреться в дворике и кажется понюхать все цветы, пока им готовили чай. Не первый раз итальянец замечал его за этим занятием. Хотелось пригласить Вольфганга в сад при особняке, ему бы точно понравилось, но… это было невозможно сделать. Утолив свою жажду в ароматах, композитор присоединился к другу за чаепитием. Пусть он не был сладкоежкой, но от вкусностей никогда не отказывался, особенно таких. Да и смотреть за тем, как Антонио смущённо кладёт три ложки сахара в чай, было мило. — У вас крем остался на щеке. — заметил капельмейстер. — Вот здесь? — Нет же. — М? — Ох, Моцарт. — придвинулся и стёр крем с щеки гения. — Спасибо… — щёки слегка порозовели. — Не за что. Может… — запнулся. — Проводить вас до дома? — А? Как пожелаете, герр. Я буду только рад провести с вами ещё немного времени. — улыбнулся. Дом Моцарта находился удивительно близко от магазинчика, даже ближе чем до театра. Австриец без устали говорил, ему совершенно не хотелось прощаться с Антонио. Но через десять минут он уже увидел окна собственной комнаты. — Пришли. — Вы не врали, когда говорили, что живёте недалеко от театра. — осматривается. — Напоминаю, что никогда не вру. — улыбнулся. — Особенно друзьям. И даже по таким пустякам. — Да… я помню. — помрачнел. — Итак, до завтра? — До завтра. И спасибо за прекрасный выходной. Без вас он не был бы таким чудесным, Сальери. — обнял мужчину на прощанье и убежал домой. «Как и без вас, маэстро… Всё же, я должен ему признаться.» — провожая взглядом ярко фиолетовый камзол, думал Антонио.