Виски? Коньяк? Минет за барной стойкой?

      Коннор молодец. Сразу видно, что парень не балабол и слов своих на ветер не бросает. Словно положив руку на сердце, прикрыв свои веки, он дал обещание самому президенту. Обещал доёбывать — обещание своё выполняет с завидным усердием. Каждый вечер, стоит только стрелкам часов указать на десятку, он усаживается на излюбленное место, чтобы бармен уж никак не смог его игнорировать, и начинает нести всякую ересь, не чураясь постоянных оскорблений и подъёбов. Филигранно плавал по волнам красноречия и даже пару раз, когда ему становилось слишком уж скучно, он выплёскивал недопитый алкоголь в Хэнка. Смеялся, шутливо протягивал смятую копну салфеток, а Хэнк потом отстирывал форму дома, теряя своё драгоценное время на сон, ибо однокомнатная коробка с крышей не имела внутри себя такое чудо человеческой инженерии, как «стиральная машина». Валившийся после ночной смены Хэнк горбатил свою спину, щурил уставшие глаза и отстирывал рубашку в порошке, иначе у посетителей бара могли появиться догадки, что обслуживающий их светловласый работник сам не против бахнуть пару бутылок во время работы, а за такое можно и выговор получить. Плюс самому не охота стоять в смердящей одежде, представляя себя алкоголиком, работающим исключительно ради бутылки спиртного.       Родители постоянно говорят своим детям, чтобы они не отвечали на придирки со стороны сверстников, если те решат начать докапываться по любому поводу. Мол, в таком случае, их обидчикам наскучит постоянно докучать, когда они не получат подпитки в виде ответной агрессии или слёз, поэтому сперва Хэнк хотел сам избавить себя от нового друга. Он старательно делал вид, что Коннор — это лишь назойливый таракашка, который иногда заказывает выпить, однако это никак не срабатывало. Дело в том, что подобным приёмом детям прививают правила приличия, чтобы те не пытались впутывать себя в разборки, но сами обидчики никогда не исчезнут. Проблема вот в чём: человек, который пытается доебаться до кого-либо, испытывает наслаждение не от реакции своей жертвы, а от своего превосходства. Наслаждается положением бесправного говнюка и только продолжает дальше втаптывать в грязь всех, кто ему не приглянулся. Именно поэтому, как бы Хэнк ни терпел и не пытался игнорировать Коннора, тот никак не унимался. Постоянно докапывался, шутил и бухтел, пытаясь всеми силами заставить Хэнка ответить. Не словом, так реакцией или делом.  — Так ты у нас лейтенант? А как повышение получал? Также, как актрисы проходят в фильмы? Ну ты понимаешь, я говорю про п-о-ё-б-ы-в-а…  — А чё волосы не подстрижёшь? Или это вкус? В таком случае вкус твой очень хуёвый. Я даже вижу седые пряди. Могу тебе дать номер нормального стилиста, но тебе придётся продать свою пропитую почку, чтобы записаться к нему на приём.  — «О-о-о, скажи, видишь ты в первых солнца лучах»*… Давай, Боб, раскрой свой рот и начни подпевать. Или ты не американец? Не патриот? Я не придирчив, давай тогда другой! Будешь петь со мной русский? Уволят, приятель. Поверь мне, тебя уволят.       И вот так продолжалось на постоянной основе. К сожалению, в обезьянник Коннора тоже не посадишь; алкоголь он распивает в специально отведенном для этого дела месте, а не в детском садике, будучи окруженным компанией малолеток. Наверное, тяжело будет найти бармена в Детройте, к которому не пристают пьяные посетители, но вряд ли эти посетители лезут на постоянной основе, дотошно выбрав свою цель, которой они готовы выносить мозги сутками напролёт.       За всё время Хэнк смог отоспаться только в субботу и воскресенье, даже не прервавшись на еду, чему уж точно не был рад его желудок, пытающийся разбудить хозяина звуками умирающего кита. После ночных графиков Андерсон с ног валился, поэтому тело отказывалось подниматься с кровати, которая в разы стала мягче, чем была на первый взгляд. Теперь она манила к себе в объятия, а спать хотелось как никогда в жизни. Более того, даже бодрая музыка в «Смехе Питера» начинала надоедать, потому что глаза хоть и не до конца, но слипались, и, как следствие, мозг негативно реагировал на внешний раздражитель. Был велик соблазн ненадолго присесть и уткнуться мордой в барную стойку, чтобы лишь на пару секунд прикрыть веки, но Хэнк работал в элитном заведении и не мог позволить себе подобных выходок. Всё же «Смех Питера» — это не «У Джимми», где после сна на рабочем месте, если в той вони вообще можно уснуть, единственные последствия, каких можно бояться, могут появиться в лице алкашей, укравших пепельницу. За которую потом сам бармен и расплатится, но работу не потеряет, в отличие от Хэнка, готового уже себе спички в глаза вставлять, лишь бы не заснуть. А спать хотелось, потому что организм не оценил режим сна, сменившийся с семичасового на двухчасовой.       А дело тем временем близилось к маленькому юбилею — неделя работы. Всего неделя, а Хэнк уже заебался настолько, насколько не заебётся даже мать с пятью детьми. В отличие от полиции, в баре не было выходных из-за короткой смены, поэтому пахать приходилось как ненормальному, забыв про такое понятие, как «бодрость». Срок маленький, но это уже чего-то стоит, ибо не каждый сможет похвастаться тем, что отныне его дом превратился не в жилище, а коротенький мотель для поспать-поесть-помыться. Иногда Хэнк даже сам себе поражался, что в полицейском департаменте ещё может различить писанину из документов. И всё же он уже спиной чувствовал, как надвигаются те дни, когда он будет херачить свои подписи наугад, не вчитываясь в дело. Не ровен час, он просто ошибётся.  — Бо-о-об, не игнорируй меня. Я тебя прошу, мне скучно, — Коннор выпивал уже второй стакан алкоголя и не прекращал своих попыток надоесть Хэнку. Он уже не пытался просто вывести бармена на ссору, потому что за неделю безэмоциональных отворотов-поворотов его план кардинально изменился. Теперь пацан решил, что раз его так усердно игнорируют, то он отбросит всякие сомнения и присядет своей тушей Хэнку на лицо, при этом будет вести себя как малолетка на праздновании совершеннолетия, строя разные ужимки и доёбываясь «просто так». Ну, а почему нет, действительно? Не ему же после смены в баре херачить на вторую работу, где сидит второй такой же «Коннор», которому палец в рот не клади — дай сказать пару ласковых.  — Меня зовут Хэнк, — пробубнил Андерсон в который раз, нарезая лимон. Он всё равно не надеялся, что его услышат и попытаются запомнить имя, потому что если Коннор и был программистом, то далеко не глупым. Такие ребята не могут просто так забыть чьё-то имя, поэтому можно сделать вывод, что он специально называл его неправильно.  — Прости меня, Боб, я плохо тебя расслышал. Не говорю на медвежьем. К-ак гов… Как говорят медведи, Боб? Щас, секунду, — Коннор допил всё что осталось в его стакане и, приподняв указательный палец куда-то кверху, сделал глоток. — Гав-гав? Или погоди, так говорят собаки. Я запутался, Боб, но мне нужны ответы. О, погоди минутку…       Коннор потянулся рукой к своему карману и, вышаривая там так тщательно, словно хотел протереть дыру, вытащил телефон, а после включил песню Майлза Уокера «Что говорит лиса?». Он переслушал её три раза, приложив мобильник динамиком к уху и пытаясь услышать медвежьи звуки, но, несмотря на свои отважные попытки, так ничего и не нашёл, поэтому просто обидчиво засопел, потянувшись за сигаретой.       Медведь. Хэнк даже не понял за что ему дали такое прозвище. В том плане, что на медведя он вообще не походил. Не такой обросший и совсем не косолапый, да и рычать не научился бы при всём желании. Но Коннору было всё равно. Он чередовал это, как ему казалось, оскорбление с другими, а потом сам смеялся над своими шутками, вытирая пальцем слёзы с глаз. Сразу вспоминалась шутка: «Это же даже не смешно. Не смешно? Тогда почему он смеется?»       Музыкальный проигрыватель включил «Runaways» группы Famous Last Words. Коннор, по какой-то причине передумавший курить, решил было засунуть сигарету обратно в карман, но уже был достаточно пьяным, чтобы случайно уронить её на пол. Бросив на постепенно сыреющую пропажу угрюмый взгляд, он простонал: «ой бля-я-ядь» и отмахнулся рукой. Гордо вскинув голову, осмотрелся вокруг, цепляясь глазами за каждый стул. Видимо, интерьер бара Коннору очень быстро наскучил, и его внимание очередной раз переключилась на Хэнка. Как всегда.  — Боб, — уже начал он, стреляя глазками. — А ты знаешь в чём разница между медведем и-  — Добрый вечер.       Хэнк так засмотрелся на дёрнувшегося пацана, которого настолько неожиданно перебили, что совсем забыл о своих обязанностях. Обычно к самой барной стойке подходило не так много людей, за исключением официанток и парочки бизнесменов, заскакивающих в «Смех Питера» лишь на пару минут, чтобы промочить горло. Народ почти всегда предпочитал усесться за столик в тёмном углу, где их никто не будет видеть. Там и диваны мягче, и столы твёрже. Да и, как Хэнк уже убедился, главы компаний любят полапать там своих секретарш за задницы. Этого не видно, но, как потом показал владелец бара, на камерах слежения можно прекрасно разглядеть, как упитанные мужчины в твидовых пиджаках одной рукой держат стакан и произносят тост, а другой сжимают милую секретаршу за ягодицу, обтянутую тонкими чёрными колготками. Что-то там нащупывают и гладят, подобно тому, как проверяют на мягкость ткань.       С высокомерным взглядом, какой бывает у злых воронов, Коннор повернул голову в сторону источника голоса, посмевшего перебить его уже начатую шутку. По глазам, пусть даже слишком пьяным, читалось, что он хочет свернуть наглецу шею, чтобы наконец договорить и сравнить ебучего медведя уж с кем-нибудь. Интуиция Хэнка оповестила о приближающейся беде, предвкушая не самый счастливый конец начинающейся заварушки. Он следом посмотрел на подсевшего к бару человека и с силой стиснул зубы, чтобы удивлённо не сматернуться. Эмоции проявлять ни к чему.       На высоком барном стуле восседала темноволосая девушка. Во время летних дней на улице даже по ночам было жарко, поэтому облачена она была в красный кардиган, под которым красовалась светлая футболка и золотой кулончик. Положив маленькую сумочку рядом с собой, она поудобнее уселась на стуле и заинтересованным взглядом посмотрела на Андерсона, словно на трюкача, который должен был устроить перед ней шоу. Пожонглировать бутылками или просто станцевать польку — это уже не так важно.  — Здравствуй, Хэнк. Давно не виделись, — на её устах расползлась улыбка, а пальцы, из которых на безымянном красовалось золотое колечко с каким-то дорогим камнем, принялись стучать по барной стойке накрашенными ноготками. Клац-клац-клац.  — Ну привет, Стеф, — ответил Хэнк, забирая все мысли назад и желая, чтобы единственным раздражителем продолжал оставаться Коннор. С ним всё же было куда проще, нежели чем в компании бывшей жены, в глазах которой читалось презрение.  — Не Стеф, а миссис Уотсон, — голосом строгой учительницы грубо поправила она. — А что ты тут делаешь, Хэнк? Уволили из полиции? Какая жалость, ты ведь так любил эту работу. Она же была тебе дороже, чем я.  — Не Хэнк, а мистер Андерсон, — тут же отозвался Хэнк, но в его положении такая поправка была совсем неуместна.  — На бейджике написано «Хэнк», следовательно я буду обращаться к тебе, как к работнику, — она вытащила из сумочки телефон и пригляделась в объектив, но, видимо, в отражении экрана заметила идущего к ней человека и резко развернулась, громко воскликнув: — Где ты был так долго?  — Прости, не мог найти место где припарковаться.       «Ну ахуеть теперь» — так и крутилось на языке Хэнка, но произносить это он уж точно не хотел. Рядом со Стефани показался солидно одетый мужчина. В пиджаке, стоимость которого будет даже побольше, чем сумма на починку дома Хэнка. Даже одетый с иголочки Коннор не мог поравняться с ним. Неудивительно, ведь именно так должны одеваться политики, имея на своём счету горы денег.       Знакомьтесь, пиздюки и пиздючки, — Дэвид Марс. «Новый Детройт с новым мэром» — именно так звучал лозунг этого пижона с зализанной стрижкой, а его наглая ухмыляющаяся рожа смотрела на Детройт со всех щитов, озирая город хищным взглядом. Не успев даже поцеловать в щёчку жену, Дэвид сразу узнал Хэнка, хотя встречались они лицом к лицу всего один раз, да и то пять лет назад. Подобное удивительное совпадение явно вызвало в Марсе интерес, поэтому он, не обращая внимания на оставшуюся без поцелуя Стефани, попытался запрыгнуть на стул, при этом пихнув плечом Коннора.  — Эй, хуйло, — выдал парень, потирая руку так, словно её ещё и грязью обмазали. Видимо, не знал, что рядом с ним сидит человек, который куда выше статусом, каким бы классным программистом не был Коннор. — Ты ничего не попутал?  — Что? — сделав вид, что не видит сидящего рядом пацана, Дэвид покрутил головой, стараясь максимально не замечать обратившегося к нему человека. — Кто это сказал? Или мне послышалось? А, это ты, пиздюк? Неужели потерял свою мамочку? Бар — это не детская площадка, поэтому, если не будешь мешаться, я дам тебе доллар на мороженку.       В глазах Коннора, который до этого был навеселе и даже не мог ровно держать в руках сигарету, внезапно вспыхнула искра ненависти. Не такая, как неделю назад, а ещё страшнее. Яркие карие глаза мигом потемнели, а кадык прошёлся вверх-вниз, сглатывая скопившуюся во рту слюну и остатки виски.  — Ещё раз, — он чуть наклонил голову к правому плечу, — как ты меня назвал?  — Пиздюк, — с добродушным выражением лица повторил политик, как будто говорил какой-то комплимент. — Всё, будь добр, съеби в сумрак.       Он отвернулся от Коннора, как если бы полностью потерял к нему всякий интерес, а после посмотрел на Хэнка. Посмотрел как-то «по-бизнесменски», словно был прорабом, следящим за своими рабочими.  — Здаров, Андерсон, — он протянул руку, как если бы хотел рукопожатия, но после просто пригладил волосы. — А что ты тут делаешь? Бармен попросил тебя покараулить его место, пока сам решил сгонять в туалет?  — Не твоё собачье дело, — ответил Хэнк. Всему была своя цена, и как бы Хэнк не хотел остаться на работе, церемониться с Дэвидом он не желал. Дэвид — не Коннор.  — Некрасиво, — Дэвид зацокал языком, опуская глаза вниз. — Я просто поздороваться хотел. Мы же с тобой друзья, не так ли?       За что Хэнк ненавидел Дэвида? Ну, причины на то были. И дело крылось вовсе не в жене, купившейся на большие деньги. Её причины — это её личное дело и Хэнк не имел никакого права судить Стефани за такой выбор. Его неприязнь к Дэвиду заключалась в самой идее, что Дэвид был козлом. Ещё при первой встрече, когда он столкнулся с Хэнком, то за очень короткий разговор каким-то чудом успел подметить, что «уважаемый лейтенант Андер-отсосандер» далеко не богат, куда старше Дэвида, не имеет больше одной машины и, как бы кошмарно это не звучало, даже не умеет говорить по-немецки. Поэтому неудивительно, что Марс решил начать баллотироваться на пост мэра — такой человек за одну короткую фразу вынесет в свет все твои недостатки, а ты даже понять этого не успеешь.  — Будь другом, налей мне «Браастад», — Дэвид бегал глазами по меню, но после своего заказа просто отложил его в сторону. — А Стефани какого-нибудь белого вина.       Видит Бог, Хэнк впивался ногтями в свои ладони, чтобы не врезать по столь самодовольной роже, но свою работу ему пришлось выполнять. Он и не подозревал, что в барах столько конченных ублюдков, которым дай только повод подоёбываться до бармена. Или Хэнк один такой особенный? Яркая лампочка Детройта, на которую слетается моль. Даже тот же «Браастад» Дэвид взял не из-за какой-то любви к крепкому коньяку, сколько из-за того, чтобы выебнуться перед Хэнком своим материальным положением. Стефани, которую просто как вещь приволокли с собой и заказали «какое-нибудь вино», недовольно нахмурила брови, но спорить не стала. После появления мужа из неё как будто воздух выкачали, и теперь она растворялась прямо на глазах.       С громким стуком поставив заказанные напитки на стол, Хэнк украдкой посмотрел в сторону Коннора, которого только что осадил Дэвид. Он ещё удивился сам себе, что вспомнил о нелюбимом госте в такой момент, когда обычно он наоборот мечтал о нём поскорее забыть. Паренёк просто уткнулся в телефон, что-то там выискивая и не собираясь продолжать перепалку. Скорее всего понял, что не способен прыгнуть выше головы и начать наглеть в сторону такого важного человека. — А мы тут про тебя вспоминали, — вдруг подметил Дэвид, закусив лимонной долькой крепкий напиток. По его кислой харе видно, как он «наслаждается» содержимым своего стакана. — Верно, Стефани? Совсем недавно.  — Точно, — ответила его жена, всё ещё тупо пялящаяся в свой стакан с белым вином, которое она, насколько помнил Хэнк, совсем не любила. Но любил Дэвид, рекламирующий его в телевизоре. — Надеюсь, не во время соитий, — Хэнк пытался сохранить спокойствие. Дэвид знал, что он ничего ему не сделает, потому что удар по такому дипломированному лицу чреват последствиями. Серьёзными последствиями.  — А ты смешной, — Дэвид рассмеялся, похлопав Стефани по спине, отчего она аж глаза выпучила. — Но тебе не стоит отрицать, что у меня, в отличии от тебя, хотя бы есть секс. Ты потерял такую кобылку, Андерсон.  — Кобылку? — уже не выдержала Стефани, возмущённо хлопнув кулаком по столу. Довольно неожиданно, если судить по её молчанию минутой ранее.  — Я же в хорошем смысле, зайчик, — начал было сюсюкаться с ней Марс, корча слащавые рожи и складывая губы бантиком. — Люблю тебя.       Хэнк тихо хмыкнул. Он хотел бы сделать вид, что ему абсолютно насрать, но всё равно совсем не жалел бывшую жену. Нисколько. Стефани сама выбрала такую жизнь, обменяв взаимоуважение на деньги. Пускай теперь пожинает плоды своих решений и не строит недовольное выражение лица всякий раз, как её муженек бросается неосторожным словом или действием. Пусть Хэнк и не покупал ей дорогих украшений, он хотя бы относился к ней с любовью и заботой. Звонил с работы и приносил недорогие цветы, какие она любила. Казалось, что любила. Хэнк думал, что любила.  — Так о чём тобишь я? — Дэвид перестал смеяться и попытался подобрать нужное слово, выискивая его глазами где-то в воздухе. — А, в общем. Мы же с ней улетаем. Пока не решили куда, у нас с ней юбилей — пять лет совместной жизни. Так вот, я хотел поинтересоваться у такого знатока как ты — что лучше? Франция? Испания? Дешевая пивнушка?       Стефани рассмеялась звонким смехом. А Хэнк хорошо знал, когда она смеется по-настоящему от того, что ей весело, а когда только для вида. Сейчас был второй случай. Сколько вообще Дэвид выдерживал эту шутку, раз он решился рассказать её сейчас?  — Я советую слетать вам «нахуй», — Хэнк скрестил руки на груди, напрягая мышцы. — Дорогу не покажу, но ты наверняка сам её найдешь. Не первый раз же посылают.  — Боже, Хэнк, не будь там грубым, — пытаясь скрыть нарастающую злость, Дэвид поправил галстук на шее, чтобы акцентировать внимание Андерсона на ненужной детали. Истинный политик. — Не подобает так обращаться с клиентами. Какая будет репутация у этого заведения, если ты хамишь всем подряд?       Дэвид Марс был гнидой. Из той касты людей, которая постоянно причмокивает, когда пробует вино и пытается оценить его вкус, подражая людям, разбирающимся в этом деле. Конечно, на публике он был сама обаятельность, но когда ты знаком с ним как с человеком, а не как с политиком, то всеми фибрами души хочешь придушить этого человека. Ещё и в лицо плюнуть напоследок.  — Хэнк, я так тебя и не спросил — а как ты тут оказался? Или это в полиции у вас развлечения такие? — сделав последний глоток, Дэвид облизнул верхнюю губу и ядовито прошептал: — Не беспокойся, я найду тебе друзей. Когда стану мэром, то обязательно сокращу ваш штат работников в ДПД, и у тебя появится куча коллег рядом. Будете здесь всей своей полицейской гурьбой полы драить. Натирать до блеска каждый стол, пока в них нельзя будет разглядеть своё отражение, как в лысине твоего темнокожего коллеги Фаулера. Давно пора взять вас в руки.       В воздухе, перемешиваясь с рёвом тяжёлой музыки, раздался звук удара. Хэнк не сдержался. За долю секунды, вытянув руку вперед, он врезал по ухмыляющейся морде кулаком, заставив Дэвида пошатнуться на стуле, но вовремя ухватиться за край барной стойки, чтобы не упасть вниз. Мощные потоки адреналина бегали по всему телу, заполняя яростью голову, а руки становились тяжёлыми, как если бы на них надели боксёрские перчатки. Останавливаться было поздно, но барная стойка прикрывала собой обидчика, не давая Хэнку повалить его на пол и начистить морду ещё сильнее. В ушах стучало, а громкая песня подошла к своему пику, наполняя помещение мощным припевом. Никто из других посетителей не заметил такой выходки, продолжая заниматься своими делами, но Хэнк чувствовал себя так, как если бы на него были нацелены тысячи чужих взглядов. И его будоражило это ощущение, но до поры до времени, пока музыка не начала замолкать, утягивая за собой и угасающую ярость.       Стоило «Смеху Питера» погрузиться в тишину, как Хэнк трезвыми глазами взглянул на Дэвида, прижавшего руку к ушибленному месту. Удар пришёлся прямо в район челюсти и теперь там очень быстро расползался синяк, который точно не сойдёт ближайшие несколько дней. Стефани сидела с полными ужаса глазами, не решаясь начать успокаивать мужа или попытаться взглянуть на ушибленное место. Даже Коннор, занимавшийся своими делами всё это время, тоже округлил глаза, но поражённо смотрел уже не на Марса, а на Хэнка, не сводя взгляда с разозлённого лица. И их обоих можно было понять, потому что произошедшее — это нихуя не норма.       Хэнк ударил по очень важной морде. Морде, которая была уверена, что у Хэнка железные нервы и он не способен на такой приступ агрессии. Можно было сказать, что эта морда переоценила внутреннюю шкалу кипения Андерсона, надавив на ту тему, на которую не следовало давить. Теперь уже было слишком поздно для сожалений, а Дэвид, пусть и немного иными методами, добился своей цели.  — О, так ты решил по-плохому, да Хэнк? — в голосе Марса звучал сдавленный хрип. Он, злющий как сам чёрт, потянулся к переднему карману пиджака и вытащил оттуда телефон. — Будучи на твоём месте, я бы прямо сейчас бежал отсюда. Можешь не мечтать, что ты найдёшь работу в этом городе. В этом штате. В этой стране. Пизда тебе, Андерсон.  — Что ты наделал, Хэнк? — взволнованно затараторила Стефани, вытаскивая из сумки влажные салфетки. — Тебя же посадят!       У Хэнка сердце в пятки ушло, а страх осадком опустился прямо на сердце. Он прекрасно знал на что идёт, но всё же не сдержался. Марс не тот человек, который вытерпит подобное поведение, несмотря на то, что он сам его спровоцировал. Кому в суде вообще будет не похуй, когда каждый из присяжных будет сидеть на горке денег? Теперь и правда, единственное, что останется — подметать улицы, да и то, в какой-нибудь Мексике, Эфиопии или в России. А в Россию Хэнк не хотел. Там холодно, скучно, а знакомства — это целая лотерея, потому что все ходят в шубах. Тем не менее, без последствия этот удар не останется, так что поздно переживать и жалеть себя. Марс был прав как никогда. Хэнк за одно мгновенье потерял всё, что имел.  — Эй, — внезапно подал голос Коннор, который только сейчас поднял глаза, после того небольшого перерыва. Сперва Хэнк подумал, что парню опять ударил алкоголь в голову, и он решился второй раз безуспешно атаковать своего оппонента, придумав очередную шутку, связанную с каким-нибудь животным. Коннор сейчас вообще мог ликовать, ведь предстал перед падением своего ненавистного бармена, чего он тоже так усердно добивался.  — Что ещё? — отвлёкшись от своего занятия и повернувшись в сторону сидящего рядом парня, Дэвид хотел было опять послать его, но в несколько раз грубее. Но не смог. Его взгляд приковался к телефону, который Коннор выставил перед собой экраном вперёд. Он отдёрнул его, стоило Марсу предпринять попытку выхватить устройство из чужих рук, после чего вновь победно помахал смартфоном, но уже на куда более безопасном расстоянии.       Хэнк видел как за минуту рушились небоскрёбы. Он видел, как в ускоренной съёмке менялись времена года и деревья обрастали листьями. Но он никогда не видел, чтобы эмоции человека менялись с такой скоростью. От полного спокойствия и уверенности они перешли к недопониманию, после к удивлению, а потом к шоку и под конец к полной панике, какая была бы у человека, узнай он о том, что болен раком.  — Откуда? — телефон самого Дэвида упал на барную стойку. — Откуда у тебя эти фото?  — Хочешь, чтобы я показал их твоей жёнушке? О, тогда пятилетнего брака тебе не видать, как и кандидатуры на пост мэра, если они разлетятся по всему Детройту. Вот будет досадно, — пугающее выражение лица Коннора даже Хэнка вогнало в ступор. Губы растянулись в довольной хищной улыбке, а спина выпрямилась, выдерживая грациозную осанку.  — Я могу сказать, что это просто фотошоп, — попытался как-то оправдаться Дэвид, но его слова звучали со слишком неуверенными нотками. — Никто тебе не поверит.  — Да? Ну рискни, — казалось, что Коннор даже моргать перестал, а ведь совсем недавно он шутил пьяненькие шутки и пытался повторить звук, который издают медведи. — Вот только посмотрим, как твои избиратели поведутся на жалкие оправдания.       Дэвид сглотнул ком в горле. Он обреченно запустил пальцы в зализанные набок волосы и принялся тянуть за них, не обращая внимания даже на жену, рьяно пытающуюся понять происходящее. Поразмыслив о чём-то тридцать секунд, что для мэра было непозволительно долго, Дэвид мигом потянулся к карману и вытащил оттуда кошелек с деньгами.  — Идём, Стефани, — Марс кинул сто долларов на барную стойку и спешно сполз со стула. — Мы уходим. Быстро.  — Что там? Что там он тебе показал? — Стефани непонимающе захлопала глазками и в надежде посмотрела на Хэнка, словно думая, что хоть он мог знать о содержимом телефона Коннора, но Андерсон лишь покачал головой ей вслед.  — Ничего такого, идём быстрей, — Дэвид уже было схватил жену за запястье, чтобы силком потащить к выходу, но его остановили прямо на полпути. Громко окликнули, как убегающую домашнюю собаку.  — Стоять! — громко скомандовал Коннор, облокотившись о барную стойку. И Дэвид остановился. Послушно замер на месте. Даже Стефани дёрнулась в сторону, вырывая свою руку из грубого захвата мужа.  — Что ты ещё хочешь? — спросил сквозь зубы Марс, сжимая руки в кулаки и опустив плечи.  — Извинись, — это слово прозвучало очень медленно. Нарочито неторопливо, словно Коннор пытался продлить момент позора Дэвида, заставляя его унижаться ещё сильнее. Извинения — это непозволительная для Марса вещь.       И будто в каком-нибудь фантастическом кино, находясь под чёрной магией, Дэвид развернулся против собственной воли и промямлил, словно подравшийся ученик, которого строгий преподаватель вывел к доске и заставил извиняться на глазах у всего класса. Для полной картины не хватало только фингала под глазом.  — Я прошу прощения за всё сказанное мною ранее.       Хэнк никогда не видел подобного раньше. Он даже не особо понял, перед кем это Дэвид просит прощения — перед ним или перед Коннором? Тем не менее, судя по нервному виду, желания звонить туда, куда он собирался, у него точно уже не появится.  — Если я тебя ещё раз увижу в этом баре, я превращу твою жизнь в ссаную солянку из позора, которую ты никогда не расхлебаешь, — Коннор угрожающе наклонился вперёд, уткнувшись локтями в колени. — Съебался.       Под непонимающие вопросы Стефани, Дэвид схватил её за локоть, как свою сумку и, по-другому не скажешь, поволок к выходу. Он напоследок громко хлопнул дверью, но даже после этого Хэнк слышал громкие ругательства, перекрывающие музыку в «Смехе Питера», хотя та играла достаточно громко. Куча тех слов, какие Дэвид никогда не скажет при других людях, находись он хоть на улице, хоть в каким-нибудь помещении.  — Что ты ему показал? — спросил Хэнк у Коннора, продолжающего буравить глазами дверь с победным видом. Сейчас, когда он не выглядел таким сердитым, то вновь начал казаться немного пьяноватым, и к нему вернулась его неуклюжесть. Положив свой телефон на барную стойку, Коннор подтолкнул его поближе к Хэнку, как бы приглашая взглянуть на содержимое.       На фотографии красовался Дэвид, привязанный к кровати какими-то веревками. Вокруг него, словно сектантская группа, стояли шесть девушек разной национальности, но примерно одинакового роста. Кто помоложе, а кто чуть постарше. В длинных тёмных чулках и с волосами, заплетёнными в косы. И у каждой в руке то ли плётка, то ли просто обычная палка чёрного цвета. Фотография из каких-то очень скрытых источников, какие точно были не для глаз Коннора. Более того, если судить по маленькой дате в углу экрана — снимок был сделан два года назад, когда Дэвид уже был женат. Действительно, если бы эта фотография выплыла наружу, то не только его брак трещал бы по швам, но и высокий статус в том числе.  — Где ты её достал? — спросил Хэнк, пытаясь побороть желание перестать разглядывать фотографию. Он не хотел пялиться на это отвратительное зрелище, но глаза просто не могли отлипнуть от столь постыдной фотографии.  — Программист, помнишь? — улыбнулся Коннор так, что даже в его глазах появились какие-то искорки, но тут же потряс головой. — Но я сделал это, потому что этот пидор обозвал меня «пиздюком». За тебя вступаться я и не собирался.  — Да, конечно, — и всё же Хэнку было приятно. Он не ожидал, что кто-то придёт к нему на помощь, а Коннор поразил его до глубины души. Да, пусть Дэвид спровоцировал Коннора тоже, но разве тот не сам пытался выкинуть Хэнка с его работы? Усердно так издевался, гнобил и смеялся, а теперь заставил Марса перед ним извиниться. Чёрт бы его понял, но, тем не менее, Андерсон был благодарен, пусть даже и такому странному спасению в лице того самого дурака, достающего его целыми ночами. Удивительно? Ещё бы. И Хэнк удивлялся всю оставшуюся ночь, но зато делал это на своей работе, а не в аэропорту, сжимая в руках билет в один конец.

***

      А Коннор и не был смущён. И Хэнка спасать он не собирался, пусть тот бы что не подумал своими медвежьими мозгами. Просто ещё с детства Коннора учили, что если кто-то к тебе лезет, то не нужно терпеть унижений, потому что «Стерн — фамилия гордая». Отомсти обидчику любыми методами и, усевшись на переднее сиденье, где этим фильмом можно наслаждаться бесконечно, смотри, как обидчик будет тонуть в тени твоего превосходства. Поэтому, и никак иначе, Коннор приказал Дэвиду извиниться. Он лишь действовал по тому сценарию, к которому привык, не более. Да и, к тому же, если Хэнка кто-то и уволит, то это будет сам Коннор, а не какой-то напыщенный придурок, одетый как манекен. Это уже дело собственной чести.       Никто и никогда не думал под него копать, потому что люди боялись, что их компромат выплывет наружу. Тогда придёт конец всей сладкой жизни многих известных людей, среди которых были певцы, актёры, важные политики, олигархи, да и просто всякий знаменитый люд. Более того, Стерн был слишком обычным. Неприметным, если говорить точнее. У него не было выделяющихся черт лица, шрамов, татуировок или пирсинга какого. Он был слишком неправильным для того человека, которого представляют, когда заходит разговор о мафии.       Кто такой Джош? Ну он высокий и темнокожий. Кто такая Норт? Хитрая девушка с рыжеватыми волосами и парой веснушек. А кто такой Коннор? Коннор? Ну… это тот… который… А такой у нас вообще есть?       Такая неприметность пусть и играла на руку, она разочаровывала самого Коннора, как обладателя такой внешности. Порой ему хотелось сделать татуировку на какой-нибудь части своего тела, но он вовремя останавливал себя, напоминая о своей работе и общей безопасности. Единственные отметины на теле — родинки, рассыпанные по спине, животу и рукам, хоть в созвездия маркером соединяй. Этим приходилось довольствоваться, не мечтая о большем.  — Коннор? — в дверь громко постучались и из-за угла выглянула Хлоя, цепляясь тонкими пальчиками за свою сумку. — Папа зовёт тебя к себе. И он злится. Пожалуйста, если будешь разговаривать с ним, то не ляпни чего-нибудь, что его только взбесит.  — Злится? — по телу Коннора пробежали мурашки. Вот на такое он не рассчитывал. Попасть под горячую руку к столь важному человеку — всё равно что прыгнуть без парашюта с десятого этажа. Может повезёт, а может и нет. Рисковать Коннор очень не любил и всегда полагался на свой холодный расчёт, но и выбора у него не было. «Папа зовёт тебя к себе» — это не «папа предложил тебе зайти, но ты можешь отказаться, если вдруг у тебя плохое настроение, или ты банально не хочешь». Это «папа приказал тебе притащить свою задницу в свой кабинет, иначе пизда неминуемая тебе». А это уже аргумент, о котором нельзя забывать. Поэтому, и только поэтому, Коннор послушно поднялся с кресла.       Сделав глубокий вдох прямо перед дверью, он спрятал за спину левую руку и постучался. Услышав «войдите», Коннор повернул ручку, шагнул вперёд и оказался в огромной, но пустой комнате, не имеющий внутри никаких декораций, помимо рабочего места, телевизора и длинного аквариума, в котором туда-сюда мельтешили маленькие золотые рыбки.       Где же ютилась Детройтская мафия? Ну, как говорится — «если хочешь спрятать дерево, то спрячь его в лесу». Времена просиживания штанов в крошечных квартирах закончились и синдикат прятался не в лесу, а в высоком здании, находящемся на окраине центра города. По документам оно значилось, как офис, в котором занимались продажей косметики. Документы были настолько искусной подделкой, что ни один юрист даже не придерётся. Внизу на входе даже сидела симпатичного вида секретарша, вот только если какой-то человек да и решит что-то прикупить, то получит очень красивый отказ.  — Добрый день, Коннор, — поздоровался стоящий у окна человек. — Ну чего ты стоишь в дверях как неродной? Проходи и садись. Хочешь выпить?  — Вынужден отказаться, — это при других людях Коннор ведёт себя, как-то неорганизованно и по-раздолбайски. При мистере Элайдже он сама любезность и деликатность. Этикет и манеры, которым обучали его в семье, ещё никуда не пропали. — У вас ко мне срочное дело?       Пусть Камски Элайджа и выглядел как умиротворённый хиппи, но, если работаешь с ним долгое время, то начинаешь понимать моменты, когда он злиться. Об этом говорили мелкие детали, например — сжимающиеся в кулак руки, на которых проявлялись вены. Конечно, глупо верить, что при своём телосложении он сможет тебя победить в рукопашном бою, но, будучи абсолютно таким же человеком, каким был Коннор, Камски никогда бы и не пытался выйти против оппонента, полагаясь на силу своих мышц. Он умеет управлять людьми, как дрессированными собаками, которым надо лишь приказ отдать, и те ринутся в бой, раскрыв слюнявые пасти. Именно по этой причине Коннор и стоял сейчас в его кабинете, а не занимался своими делами.  — Ты уже понял, что я вызвал тебя не просто так, Коннор? — получив в ответ кивок, Камски продолжил: — Что же. У меня для тебя две новости — плохая и ещё хуже. С какой начать?       Какой-то хуёвый выбор. Обычно всегда должна быть хорошая, чтобы сгустить все краски, но Камски никогда не церемонился со своими людьми и говорил всё напрямую, не желая тратить время на шарады. Итак, какая новость была лучше? В теории, стоило сперва услышать плохую, чтобы узнать тот уровень дерьма, в которое придётся залезть. А с другой стороны — если услышать худшую и она окажется не такой уж и страшной, то и о плохой новости можно не переживать. Поразмыслив немного обо всех «за» и «против», Коннор ответил:  — С самой худшей.  — Хорошо, — Камски нажал на пульт управления и жалюзи закрыли собой окна, делая комнату в разы темнее. — Как ты видишь сам, полицейские Детройта не желают выходить с нами на сотрудничество. Видимо, этим тупицам плевать на все угрозы, которые мы так любезно оставляем под их дверями. В таком случае, я вынужден прибегнуть к куда более жёстким мерам. Если полиция собирается закрывать глаза на все происшествия, то они наверняка будут не против, если мы пустим в ход силу. Покалечим парочку человек — ничего страшного. Они наверняка напрягут свои жопы, дабы вытащить Эдварда наружу, если не хотят, чтобы пострадала половина города.  — А что от меня-то требуется? — спросил Коннор, но предчувствие у него было совсем нехорошее. Более того, он уже догадывался, какой ответ услышит.  — Ты будешь выезжать с ребятами, — уже зная, что Коннор будет против, Элайджа мигом остановил его одним жестом. — У нас сейчас тоже не самые светлые времена, и ты это знаешь. Эдвард как раз и отвечал за все вопросы, которые решались силой. Доверять столь важное дело абы кому я не могу. В придачу ко всему прочему, ребят должен кто-то координировать. Ответственный человек, знающий своё дело и умеющий действовать даже в самых критических ситуациях. Конечно же, платить тебе я буду в несколько раз больше.       Нет. Коннор был не согласен. Он не был человеком, который хотел лично встречаться со своими жертвами, а лишь обычным компьютерным червём. Был куда выше тех амбалов, выезжающих к должникам, потому что именно у таких амбалов шанс быть пойманными полицией приравнивался к семидесяти процентам. А что, если устроят очередную облаву? Если Коннора кто-то увидит, и его лицо будет знать весь Детройт? С таким он совсем не собирался соглашаться. Слишком опасно.  — Может, вы найдёте кого-то другого? Я не самый лучший вариант, — прозвучало куда неувереннее, чем этого хотелось бы. Да и, судя по серьёзным глазам, Камски уже всё давно решил. Он не спрашивал у Коннора, хочет ли тот участвовать в подобных выездах. Он ставил Коннора перед фактом. «Сидеть, лежать, апорт, слушай мои команды».  — Тебе нечего бояться. Мы будем действовать как можно незаметнее. Если полиция готова разбрасываться своими людьми, то мы будем давить на куда более известных личностей. Ты один такой из круга моих знакомых, на которых я могу полагаться в таком деле.       Звучало вполне убедительно. Тем не менее, Коннор всё равно не желал ввязывать себя в это, но у него просто не было выбора. Стоит учитывать подобные детали, когда входишь в синдикат, даже если и не желаешь подобных изменений. Это как подсесть на крэк, а потом начать колоться героином, двигаясь по шкале наркостановления всё выше и выше. Мафия всегда рискует, но уволиться отсюда, как из какого-нибудь офиса или магазина, куда тяжелее. Синдикат всегда будет помнить твоё имя, даже если ты забудешь его. Как у заботливой доченьки, у него в кармане будет твоя фотография, личные данные и вся подноготная. И стереть её не сможет даже самый опытный хакер.       Возмущение проскользнуло вниз и растворилось где-то в желудке. Коннор хотел отказаться. Весь его разум был против того, чтобы идти на риск и быть готовым встать под полицейские пули, но единственное, что удалось промямлить, было:  — А какая новость просто плохая?  — Это касается Хлои, — Камски задумался, облизнув уголок рта. Он мгновенно стал очень обеспокоенным. — Ты не заметил, что в последнее время она ведет себя странно? Стала куда более нервной и замкнутой. Носится со своим телефоном как ненормальная, при этом не оставляет его даже во время душа.  — Нет, — ответил Коннор, покрутив головой. Подобных изменений он не обнаружил, но одно дело он, а другое — её отец, следящий за дочерью как охранник за тюремной камерой. Шаг влево, шаг вправо, а дальше уже никуда.  — Кажется у неё появился парень, — эти слова прозвучали таким низким голосом, что у Коннора по спине пробежали мурашки. — Не пойми меня превратно, но я не хочу, чтобы моя единственная дочь якшалась со всяким сбродом. Ей всего восемнадцать, так о каких парнях может идти речь? Короче, будь так любезен и прошелести всех её друзей, с которыми она переписывается. Каждую страничку в социальных сетях, если это потребуется. Узнай кто именно с ней встречается и найди его. Я не хочу лишний раз ссориться, поэтому сделай всё так, чтобы этот шкет понял то, с кем он имеет дело и сам бросил Хлою. Можешь сломать ему пальцы, но в таком случае трубку будешь держать сам. Заставь его исчезнуть из жизни моей дочери, иначе предупреди, что, в ином случае, он сам навсегда исчезнет. Об оплате не беспокойся, я дам тебе хорошую награду, если ты справишься.       Коннор тяжко вздохнул. Плохая новость действительно оказалась не столь страшна, как худшая, но и лучше от этого не стало. Он не хотел копаться в личных переписках человека, доверяющего ему всем сердцем. Хлоя не та девушка, которую Коннор мог бы назвать своей лучшей подругой, но она называла его так. Шпионить за её личной жизнью — это последнее дело, однако нельзя идти против слов её отца. Элайджа Камски недаром был доном мафии, хотя, по сути, сейчас не восьмидесятые и слово «дон» никто не употребляет. Камски был просто той самой ножкой, на которую и опирался синдикат. От его глаз не скроется ничего важного, особенно всё, что касается Хлои. И если Камски поручил это дело Коннору, то значит есть причина, помимо той очевидной, которую Элайджа назвал чуть ранее. Отказаться нельзя.       Городские часы, звук которых слышала вся площадь, монотонно забили полдень. Камски потянулся, разминая свои тонкие плечи и, подобно уставшему от жизни психиатру, упал на своё кресло, откидывая в сторону пульт от жалюзи. А потом он рассмеялся. Хрипло захохотал, давясь воздухом с каждым новым звуком, отчего его голос становился всё ниже и ниже. Элайджа Камски был гением преступного мира, но у него были какие-то свои загоны, которые все уважали и одновременно боялись. Кто-то называл его психом, а кто-то мозгом, но никто никогда не шёл против его воли. Даже Коннор.       Наконец, спустя примерно двадцать секунд безостановочного смеха, Камски всё же замолчал, закидывая себе что-то в рот. Он запил это «что-то» водой из бутылки и подтянул резинку, связывающую его волосы в пучок. Видимо, вспомнив только сейчас о том, что Коннор всё ещё стоит в этом кабинете и наблюдает за происходящим, Элайджа повернул свою голову и устало сказал:  — Пока что всё. Можешь возвращаться обратно к своим делам. * — Коннор начал петь гимн Америки.