Виски? Коньяк? Минет за барной стойкой?

Сила. Упорство. Власть.       Первые вздохи. Первые шаги. Первые слова. Прогулки по живописному детройтскому парку. Редкие поездки в Россию к бабушке на лето. Нездоровый интерес к технике ещё с двух лет. Закалённый характер, развитая логика и стойкая сила духа. Никаких слёз по пустякам, никаких глупых вопросов и никаких лишних переживаний. «Ему же только что качелью по голове со всей силы шибануло. Почему он не плачет?» А зачем плакать? Чтобы показать всем, что тебе больно? Да, больно! Да, из раны тонкой струйкой течёт кровь. Но, вместо того, чтобы усесться пятой точкой в грязь и, подобно другим маленьким детям того же возраста, начать истерить, привлекая внимание со стороны окружающих, куда проще сдержать накатывающие слёзы и отправиться домой, где тебе окажут необходимую медицинскую помощь. Коннор научился мыслить рационально, но не потому что не испытывал боли, а потому что не видел смысла в том, чтобы демонстрировать её другим. Он никогда не устраивал цирк и не любил проявлений жалости к своей персоне, а действовал исключительно из побуждений логики, призывающей успокоиться, после чего дойти до дома, где тебя никто чужой не увидит. А там, может быть, уже и разреветься, утыкаясь лицом матери в юбку и стараясь сквозь всхлипы коротко рассказать о случившемся. Сила. Упорство. Власть.       «Это же тот самый мальчик, у которого папаша из России приехал. Да-да, ты посмотри на лицо. Я слышала, что их семейка замешана в каком-то грязном бизнесе. Неудивительно, что и ребёнок постоянно такой серьёзный. Наверное, родители не уделяют ему внимания. Вот я бы ни в коем случае не позволила своему сыну с ним водиться, да и твоему не советую. А то, не ровен час, понахватается дурных привычек. Кто знает, что от него можно ожидать? Я когда в детский сад за сыном ходила, то увидела, что с этим никто не общается. Нет… Вернее будет сказать, что это как раз-таки он не хочет играть с другими. Все дети как дети — с машинками и куклами сидят, а этот постоянно в углу. Ты думаешь, это правильно для пятилетнего мальчика? В его-то возрасте. Серийные убийцы тоже, знаешь ли, в детстве были тихими детьми. Это точно признак нестабильной психики, я тебе клянусь. Не подпускай своих детей к этому… этому ненормальному, а то, не дай Боже, пожалеешь об этом». Сила. Упорство. Власть.       «Слушайте, нам нужно с вами поговорить. Дело в том, что меня волнует поведение вашего ребёнка. Нет, не беспокойтесь, он очень умный и тихий мальчик. Просто недавно мы делали рисунки на тему «Кому я могу доверить свои секреты». Вот, посмотрите. Все дети рисовали либо членов семьи, либо друзей, либо питомцев. А вот рисунок Коннора. Да, теперь понимаете, о чём я говорила? Он нарисовал себя. Но это не самое главное. Я спросила у него, мол, а почему он не хочет никому ничего рассказывать? И знаете, что он мне ответил? Что он не знает такого человека, на которого он смог бы положиться и который не будет осуждать его. А такого просто не может быть, потому что у Коннора тот самый возраст, когда дети расскажут даже самые сокровенные тайны, если их правильно попросить, не говоря уже о том, чтобы не доверять их родителям. Что? В каком смысле «в этом нет ничего странного»? Простите, но я работаю воспитательницей уже двадцать пять лет! На моей памяти — это первый подобный случай. Постойте! Да послушайте же вы…» Сила. Упорство. Власть.       «Господи, отойди от него! Слышишь меня? Негодный мальчишка, да кто тебя вообще на улицу выпустил? Убирайся. Убирайся сейчас же! Я буду жаловаться в полицию на тебя и всю твою ебанутую семейку. Уроды, что понаехали в Америку со всех концов света, да детей растить не научились. Боже мой, Саймон, пожалуйста. Кто-нибудь, вызовите скорую, у него из головы кровь идёт! Маленький гадёныш, зачем ты толкнул его? Не подходи больше к моему сыну, слышишь? Даже не смей разговаривать с ним. Знала я, что всё этим и закончится. Тебя же на поводке держать надо. Нравится смотреть, как другие страдают? Да вы посмотрите на него, никакого сожаления на лице. Маньяка вырастили. Я засужу вас, слышишь? Засужу!» Сила. Упорство. Власть.       Роберт Стерн был довольно… нетипичным мужчиной. Имея русские корни и немецкую фамилию, доставшуюся ему от далёких предков, он переехал в Америку в девяностых, чтобы подзаработать деньжат. Ходили дурные слухи, что Роберт попросту скрывался от закона в чужой стране или что занимался перевозкой наркотиков и прочей контрабанды, но распускали их только глуповатые старые соседки и коллеги-недоброжелатели. А на такое обычно реагируют бодрым посылом нахуй. Впрочем, Роберт никогда никого не посылал. Более того, вопреки всем слухам и сплетням, он был сдержанным человеком с неимоверным потенциалом и стойким характером. По приезде в Америку устроился на первую предложенную вакансию и работал охранником на складе, но через три года уволился и подался в маленькую фирму по ремонту любой техники. Там его заметил один из постоянных покупателей, что внезапно оказался директором крупнейшего на тот момент детройтского автосалона. Предложил Роберту стать помощником администратора и увеличенную втрое зарплату, по сравнению с той, какую Стерн получал, работая техником.       Вот тут-то и начался быстрый карьерный рост Роберта. Уже через два года усердных стараний он сам занял место директора, когда его работодатель ушёл на пенсию, а ещё через три смог накопить достаточно денег, чтобы основать свой собственный бизнес, основанный на продаже недвижимости. Научился инвестировать деньги, а также скупать и перепродавать валюту. В девяносто восьмом закрепил партнёрские отношения с детройтским мафиозным синдикатом, который помог ему устранить конкурентов и освободить путь к самым верхам. Членом банды Роберт никогда не считался, но, в свою очередь, обеспечивал синдикат важной информацией и делился личными данными некоторых состоятельных клиентов. Таким образом, честное сотрудничество привело к выигрышу обеих сторон, а детройтская мафия пустила свои корни столь глубоко, что полиция с ними уже попросту не могла справиться.       В девяносто девятом году Роберт женился на американке, с которой познакомился абсолютно случайно — на заправке около тридцать восьмого километра, где та в свою очередь и работала. Заправляла машины, периодически вставая за кассу и предлагая посетителям горячий кофе. Стерн был не до конца уверен, что именно привлекало его в этой женщине, но слово за слово и через парочку свиданий в шикарных ресторанах, а также спустя одно знакомство с родителями, поначалу со скепсисом отнёсшихся к русским генам Роберта, состоялась пышная свадьба. Со стороны невесты — родня, приехавшая со всех штатов Америки. Со стороны жениха — несколько друзей и коллег, но ни одного члена семьи, хотя и сиротой Роберт не был. Просто никто из его родителей не хотел тащиться на другой материк, чтобы поздравить сына с торжеством. Да и навряд ли бы они оценили округлый живот, проглядывающийся у невесты даже под пышным свадебным платьем. Спустя три месяца, на свет появился красивый кареглазый мальчик.       Коннору с самого детства говорили, каким прекрасным и каким великим будет его будущее, а также сколько людей будут беспрекословно ему подчиняться и выполнять любые приказы. Но если в куче фильмов показывали, с каким усердием готовят будущих наследников, заставляя их сквозь недовольство и слёзы сидеть за учебниками и таскать домой пятёрки, то у Коннора всё было абсолютно наоборот. Никто никогда на него не кричал, не душил опекой и не брался за ремень, если тот совершал провинность. Нет, ему лишь мягко намекали, что нужно усердно стараться, чтобы добиться вершин. Кто-нибудь мог бы сказать, что такой подход несуразен и может превратить ребёнка в наглого золотого мальчика, привыкшего к роскоши и не желающего работать. Сделать лодырем, что начнёт транжирить отцовские деньги и в итоге, сев пьяным за руль спорткара, на всей скорости въедет в стену. Такой конец встречал многих наследников важных людей.       Коннор им не стал. На удивление многих родственников, он быстро осознал своё положение и покорно принял его, послушно склоняя голову перед грядущими обязанностями. Более того, сам старался тянуться к знаниям, чтобы не ударить в грязь лицом и чтобы семья смогла им гордиться. Наверное, по этой причине рос он очень серьёзным мальчиком, которого не особо тянуло к детским играм. Нет, Коннор не был «изгоем» или «обделённым ребёнком». Он общался с другими детьми, звал их к себе на дни рождения и старался влиться в общество, хотя постоянно чувствовал себя в нём некомфортно. Как-то даже раз, когда один соседский мальчик решил пошутить и напугать, подкравшись сзади, Коннор, сам того не желая, со всей силы вмазал ему по глазу, из-за чего бедный Саймон не смог удержать равновесие, ударился головой об стену и потерял сознание. В тот месяц семье Стернов пришлось переехать, дабы не терпеть осуждающие соседские фразочки.       Роберт никогда не ругал и не бил сына за шалости или проступки, какими серьёзными они бы не были. Но это не значило, что наказания их в доме отсутствовали, ибо воспитывать ребёнка без кнута, подкармливая его одними лишь пряниками — идея глупая. Домашний арест или лишение гаджетов — это была наивысшая мера, за серьёзный проступок, но на Коннора никогда не поднимали руку и не унижали обидными словами, втаптывая в песок его чувство собственного достоинства. Возможно, именно по этой причине он вырос довольно наглым, но совсем не ленивым человеком, который мог полагаться на своих родителей и доверять их советам — пусть некоторые из них и были весьма старомодными. «Уж лучше мой сын будет ходить с завышенной самооценкой, нежели чем хоть когда-нибудь признает себя слабым», — говорил Роберт всем, кто осуждал его за, как им казалось, неправильные методы воспитания ребёнка.       Когда Коннору исполнилось восемь лет, отец начал брать его с собой на работу. Водил по отделениям своих компаний, знакомил с работниками и пытался научить ответственности. Позволял Коннору отдавать пусть и несерьёзные, но какие-никакие поручения, а также учил его мыслить нестандартно в самых критических ситуациях и уметь справляться с трудностями. Восхищало ли это самого Коннора? Ещё как! Ведь какой мальчик не начнёт осознавать собственную значимость и важность, когда по одному щелчку его пальцев люди будут готовы об стенку разбиться, но выполнить приказ? Да каждый человек в этом мире мечтает о чём-то подобном, но не каждому суждено таковым стать. Кто-то до конца своих дней будет грезить о больших деньгах, при этом вытирая столы в какой-нибудь забегаловке, а Коннору уже с рождения была постелена дорожка к деньгам и власти. А власть ему нравилась. Нравилось чувствовать себя выше других людей, что не могут и вздохнуть, пока ты им не разрешишь.       Сладкие мечты о бизнесе отца развеялись в один момент, когда Коннор в один из типичных «возьми сына на работу» дней, не отошёл в туалет. А когда вернулся, то заметил отца, держащего одного из своих работников за волосы. Злого отца. Пугающего отца. Роберт Стерн очень сердился, тыкая бедного мужчину лицом в какой-то лист, при этом громко матерясь и рыча от негодования. Кричал что-то про некачественный отчёт и кучу ошибок, за которые, как он выразился, «тебя следовало бы выебать по самые гланды». И все другие работники смотрели на это зрелище, а на их лицах читалось сожаление к коллеге и презрение к отцу. Было видно, что все они осуждают такое отношение, но не могут высказать претензию, страшась оказаться на месте виновного и разделить его участь. «Ещё раз такая хуйня повторится, и, клянусь, я превращу твою жизнь в пиздец. Быстро, блядь, сел и переделал это дерьмо, пока я не вышел из себя окончательно», — громко крикнул Стерн, после чего буквально швырнул мужчину к его рабочему столу и, вытирая с лица пот, направился к себе в кабинет.  — Пап. — Уже вечером, когда семья Стернов успела отужинать и начала собираться ложиться спать, Коннор подошёл к отцу и скромно подёргал его за рукав. — Я хочу тебе кое-что сказать.  — Я тебя слушаю. — Роберт уселся на диван и похлопал рукой по месту рядом с собой, приглашая сына присоединиться. И несмотря на то, что он никогда не сердился и не ругался на Коннора, тот всё равно боялся завязать этот разговор.  — Мож… — Мальчик заикнулся, но набрал в лёгкие побольше воздуха и попытался договорить. — Можно я выберу другую профессию? Я больше не хочу продолжать твоё дело.  — Почему? — Как и ожидалось, Роберт был крайне озадачен. Однако в его серых глазах читалось тёплое любопытство, а не отталкивающее негодование. Никакого «мы столько сил вкладываем в твоё обучение, сопляк. Как ты смеешь отказываться?»  — Потому что это слишком большая ответственность. — Перед глазами Коннора начали всплывать картины утренней сцены. — Я не справлюсь. Мне нравится командовать, но я не смогу контролировать так много людей. Особенно если все они будут зависеть от моих решений.  — Ты же Стерн. А мы — Стерны — и не с таким справлялись. — Отец приободряюще улыбнулся, после чего положил сыну руку на голову и потрепал его по волосам. — Не волнуйся, ты быстро научишься. Это у нас в крови.  — Я не могу так же на кого-то кричать, как и ты. — И это была правда. Пусть Коннор очень серьёзно относился к своим обязанностям, он никогда не сердился на других и не хотел лишний раз кого-то пугать своей властью. И уж тем более применять силу. — Когда ты ругался, все на тебя сердились.  — Я понимаю твои чувства. Знаешь, скажу честно. Когда-то и я боялся наказать своего работника за ошибку. — Услышав это, Коннор не поверил, но Роберт прекрасно понял это по его лицу и продолжил рассказ. — Я старался быть мягким и вежливым. Но запомни один урок, Коннор. Люди понимают только язык грубости и силы. Если они видят в тебе слабого лидера, что боится лишний раз повысить голос и наказать за проступок, то начинают этим пользоваться. Работники халтурят и филонят, уделяют меньше внимания своим обязанностям и выполняют работу спустя рукава. И в итоге это всегда приводит к серьёзным ошибкам. А серьёзные ошибки приводят к материальным убыткам. Я наказал работника за то, что тот уже не первый раз неверно рассчитывает данные. А знаешь, что было бы, не заметь я просчёт вовремя? Начались бы серьёзные разбирательства, а весь отдел смотрел бы на меня с точно такой же ненавистью, когда получил бы уменьшенную зарплату, ставшую таковой из-за штрафа одного дурачка. Тебя всегда будут осуждать, что бы ты не сделал. Так почему бы не выбрать меньшее из зол и не попытаться вынести из ситуации выгоду?       Коннор сглотнул. Он был не тупым ребёнком и понимал логику слов отца, но от этого не становилось лучше. Было страшно. Он всё равно боялся такой ответственности и не хотел быть в непосредственной близости к злому стаду, что может накинуться на тебя. Роберт Стерн был не только властным человеком, но и очень сильным. Никто бы не посмел напасть на него. Но Коннор таким не был. Контролировать людей, не прибегая к физической силе — это, конечно, потрясно, но всё же очень опасно. Один раз ошибся или недостаточно надавил и жди беды. Коннор рисковать не хотел. И отец увидел сомнение в его округлившихся карих глазах. Будучи умным и рассудительным человеком, он только покрутил головой и, наклонив её, сказал:  — Хорошо, а кем бы ты сам хотел стать в будущем?  — Программистом! — резко выпалил Коннор, сжимая руки в кулаки. — Я хочу разбираться в компьютерах и кодах.       И это была чистая правда. Коннору давно было интересно, как работают компьютеры и как устроены программы. Он прочитал несколько интересных статей про программистов и теперь сам грезил о том, чтобы добраться до их уровня. А после, может быть, пойти работать в Майкрософт. Удивлять всех умениями и делать полезные программы, что смогут облегчить чужую жизнь. Прославиться, благодаря благому делу и, когда-нибудь, пожать руку самому президенту.  — Программирование — это хорошо, но далеко ты на этом не уедешь, — сказал отец, о чём-то призадумавшись. — Хорошо, давай с тобой заключим маленький договор.  — Какой? — Коннор был рад, что разговор пришёл к предложению взаимной выгоды, ибо изначально он боялся худшего расклада и непонимания со стороны отца. Всё же, не каждый день тот узнаёт, что его сын не хочет идти по его стопам.  — Мы с мамой поможем тебе стать программистом, — сказал Роберт, щёлкая большим и средним пальцем. — Будешь учиться в этом направлении. Наймём репетитора, купим книг. Если получится, отправим тебя в какой-нибудь престижный университет. Но взамен ты пообещаешь мне, что постараешься стать твёрже характером и в будущем возглавить семейный бизнес. Идёт?  — Идёт! — выпалил Коннор, даже не задумываясь над услышанным. Сама идея ему очень нравилось, ведь если отец готов был пойти ему навстречу и помочь воплотить мечту, то что трудного было в том, чтобы закалить свой характер и исполнить своё обещание? Вот именно — ничего!  — Значит договорились. — Роберт усмехнулся и в шутку протянул руку. — Приятно иметь с тобой дело, партнёр.       Коннор улыбнулся в ответ. Он не находил ситуацию радостной, а шутку отца смешной, но решил подыграть, чтобы не портить атмосферу. Если надо улыбнуться — Коннор улыбнётся и деловито пожмёт Роберту руку, чувствуя себя каким-то важным бизнес-партнёром. Таким взрослым и таким ответственным за важные решения.  — Пап, — вновь обратился Коннор, вспомнив об ещё одном важном вопросе, который забыл задать раньше. — А как ты справляешься со всем? Тебе не бывает тяжело?  — Ну… твоя мама помогает мне держаться. — Роберт пожал плечами и посмотрел в сторону стены, где висел семейный портрет. — И я уверен, что когда ты вырастешь, у тебя тоже будет жена, которая поддержит в трудный момент.  — Что? — Натянутая улыбка в ту же секунду сошла с лица Коннора, а голос стал крайне серьёзным. — Зачем мне жена?  — А как же? Будет она тебя любить. — Было видно, что Роберта встревожила реакция сына на такие, казалось бы, обычные слова. — Вот представь, что у тебя есть возможность выбрать любую, какую ты только захочешь. Какую бы ты взял?       Коннор отвёл взгляд. Не было у него никакого желания сидеть и рассуждать о том, кто должен быть в будущем его спутником по жизни. Но раз отец, который только что решил пойти Коннору навстречу, задал такой вопрос, то стоило проявить фантазию и сказать. Выдать честный ответ. Пусть даже и смущающий от лба до пят. И Коннор, стараясь напрячь мозги, попытался описать человека, который был идеальным в его понимании.  — Сильную, — в первую очередь сказал он. — И красивую. С голубыми глазами. Высокую. Блондинку. С чувством юмора. Которая никогда не предаст меня. И чтобы я мог безоговорочно ей доверять.  — Необычные критерии, — усмехнулся отец. — Ну ладно ещё высокую голубоглазую блондинку. Все мы такую хотим. А почему сильную-то? Обычно все мужчины хотят слабых девушек, чтобы они могли защищать их.  — А я хочу сильную. — Коннор поднял голову и посмотрел отцу в глаза очень выразительным взглядом. — Потому что она сможет меня спасти.  — Спасти от чего? — спросил Роберт севшим голосом. — Тебе же ничего не угрожает.  — От всего в этом мире. Даже от самого себя. — Коннор вновь натянуто улыбнулся, но, видимо, ситуация была крайне неподходящая, потому что на лице отца промелькнуло волнение. Он не стал переспрашивать, что Коннор подразумевал под этими словами, но в этом всё равно не было никакого смысла, потому что Коннор и так не собирался отвечать. У него лишь было странное наваждение, что его жизнь катится куда-то не туда. Что-то не даёт покоя и в голове появляются странные мысли и желания, от которых самому становится страшно. Что-то пугающее и ненормальное. А когда это самое «что-то ненормальное» расцветёт, то начнётся настоящий кошмар, из которого один он уже не выкарабкается. Коннор предполагал об этом, но в свои восемь лет он даже не осознавал, насколько окажется прав.  — Ты у нас фантазёр, я погляжу. — Роберт лишь вздохнул и поспешил приободриться. — Но я уверен, что ты обязательно такую встретишь. Будешь её беречь и целовать.  — Фу. — Коннор в свойственной ему детской манере высунул язык. — Пап, это мерзко. Я никогда не буду никого целовать. Особенно в губы. Это отвратительно и негигиенично.       Роберт Стерн рассмеялся, чувствуя облегчение и тёплую развязку после пугающей темы о спасении. Он вновь потрепал сына по волосам, а потом резко поднялся на ноги и, подхватив под руки Коннора, усадил того к себе на шею. «Пойдём-ка к маме», — произнёс он, со всех ног помчавшись в гостиную, где уже ко сну готовилась Эмбер Стерн, натирая руки омолаживающим кремом.       С этого момента обе стороны начали честно выполнять свои части договора. Как и обещал, Роберт стал помогать Коннору делать первые успехи в IT-сфере. Даже нашёл для него заумного профессионального репетитора. «Не доверяю я американским учителям, но выбора у нас с тобой всё равно нет», — шептал отец на ухо сыну, пока приехавший на дом Эрик — пятидесятилетний лысый мужчина — раскладывал на столе нужные учебники и заготовленные заранее материалы. Не ясно, услышал ли сам Эрик сказанное, но заниматься с ним было крайне сложно. Никаких поблажек он не давал и заставлял запоминать тонны информации, какая, порой, попросту не лезла в голову. Начав с самых азов, в которых рассказывалось про то, как компьютер хранит информацию и из чего он состоит, они быстро подобрались к более сложным темам. Уже в двенадцать лет Коннор наизусть заучивал, что же такое «бинарное дерево». И, несмотря на представшие трудности, он никогда не ныл и не желал отказаться от своей мечты, а потому не было ничего удивительного в том, что благодаря своему упорству и уму, мальчик в итоге без проблем поступил в Гарвард и смог удивить там преподавателей.       При всём этом, Коннор никогда не забывал про свою часть договора. Ему пришлось тренировать свой характер и пытаться закалить его так, чтобы было не страшно давить на людей. Дело дошло до сетевых онлайн-игр, в которых приходилось ругать тупых союзников, чтобы научиться ставить их на место и парировать услышанные оскорбления. Чтобы не бояться сказать язвительную издёвку. В конце концов, благодаря всем усердиям, детская наивность Коннора начала трескаться, будто корка льда под тяжестью автомобиля. Треск-треск-треск. Всё глубже и глубже под воду. В десять лет первое серьёзное «блядь, как ты меня заебал», в двенадцать искренняя ухмылка после выигрыша в карты, в которой читалась вся зарождающаяся надменность и пренебрежение. А в четырнадцать случилась та самая встреча за школой, когда мальчик из класса хотел набить Коннору рожу за слишком длинный язык, но в итоге слился, когда узнал, что жопа его мамаши находится в руках семейства Стернов. Тогда он долго и старательно извинялся, а Коннор чувствовал, как внутри него пляшут огоньки, от осознания того, что он добился того, что обещал. Смог заставить человека послушно склонить голову, не применяя при этом физической силы.       В двадцать три года многие люди уже находят свою любовь и заводят семьи. Особенно если у них есть для этого всё готовое — стабильная работа, нужные накопления и собственное жильё. Правда, из-за своего дерзкого характера и крайне высокой должности в синдикате мафии, Коннор начал бояться серьёзных отношений. Бояться, что он, встретив человека, в которого влюбиться, не сможет полностью ему доверять. Что прекрасная девушка, которая согласится стать его женой, в итоге не придёт на помощь, когда будет больше всего нужна. Оставит одного в самый ответственный момент. Или, что ещё хуже, всадит нож в спину. А Коннор не хотел подставляться кому-то и потому снимал девушек на одну ночь, тем самым доказывая себе, что никакие отношения ему не нужны. А зачем? Секс и так есть, а поесть можно и в специально отведённом месте. Объятия? Обняться можно с мамой. Поцелуи? «Негигиеничная мерзкая хрень», — думал Коннор, вытирая рукой рот, словно уже успел с кем-то пососаться. В конечном итоге он пришёл к выводу, что слишком уж умён для любви. Не Шерлок Холмс, конечно, но что-то из той же оперы. Потому что не было в этом мире такого человека, которого хотелось бы видеть рядом с собой, а значит и искать его не было никакого смысла. В чём же он был? Лишь только в трёх вещах. В силе, упорстве и власти.

***

      В жизни нечасто случаются такие ситуации, когда ты, находясь в состоянии тотального ахуя, не сразу допираешь до сути происходящего. Виснешь, подобно старому компьютеру, ловя бесчисленные ошибки и никак не реагируя на происходящее. Например, когда смотришь сотую серию любимого сериала, а там внезапно умирает главный герой, ставший твоим кумиром. В такой момент не то, что что-то сказать — ты и пошевелиться не можешь, в попытках разобраться с хаосом в своей голове. А вокруг происходит сущий кошмар — бегают и орут маленькие дети, собака ссыт уже в третью пару ботинок, на кухне на плите горит суп и убегает молоко. Сплошной бедлам, требующий срочного вмешательства. Но ты продолжаешь буравить глазами бегущие снизу вверх титры и клевать носом, не в силах поверить в увиденное.       У Хэнка, конечно, никто не умер, — да и спасибо Богу — но, тем не менее, от чужой наглости он опешил знатно. Наверное, просто потому что ожидал несколько других действий от Коннора. Каких? Ну, это же Коннор — тут был целый простор для фантазий. Он мог засмеяться, ухватить за нос, щёлкнуть пальцами по лбу или даже подёргать за волосы. Да что угодно, но никак не лезть целоваться. Это же, типа… ненормально. Ненормально залазить на человека и вытворять нечто подобное. И пока Хэнк отказывался воспринимать реальность, мысленно спрашивая себя, не сошёл ли он часом с ума, Коннору было позволено около десяти секунд беспрепятственно впиваться в чужие губы.       Почему именно «впиваться»? Ну, целоваться-то он не умел. Серьёзно. Не сказать, что Хэнк был прям таким экспертом в вопросах обольщения, но он всё же когда-то был женат. И, как бы неожиданно и удивительно это не звучало… он целовал свою жену. В первые годы брака даже с любовью. Медленно, без особых слюней и языков, но с должным усердием. Стараясь вкладывать в этот жест все свои чувства. Одной рукой обнимал за талию, второй держал за подбородок и не спеша прижимался к чужим губам. А что делал Коннор? Да, наверное то же самое, что делают подростки, у которых размытые понятия о поцелуях и которые никогда этим не занимались, но внезапно решили попробовать. Коннор занимался… фарсом. Просто утыкался Хэнку в рот, скользил мокрым языком по ложбинке между губами и то ли пытался углубить поцелуй, то ли просто хотел высосать из Хэнка воздух — не понятно. И повезло, что Хэнк додумался сжать губы, чтобы это подобие лобызаний не укатило в дебри, иначе потом можно было бы задать себе множество каверзных вопросов, половина которых осталась бы без явных ответов.       Прерывать «поцелуй» не пришлось — Коннор сам его добровольно прекратил, за что ему можно было сказать большое человеческое спасибо. Скорее всего он просто устал, не в силах более задерживать дыхание и пытаться безуспешно вызвать хоть какую-либо ответную реакцию. Положил ладонь на чужие глаза, стараясь придумать альтернативу. При этом поцелуй не закончился типичным для него окончанием. То есть, как обычно заканчиваются поцелуи? Они перестают углубляться. Пару соприкосновений губами и на этом всё. А Коннор прервался слишком резко. Он опустил голову, стараясь отдышаться и успокоиться. А после Хэнк почувствовал влажный язык на своей шее и резко вздрогнул. Не потому, что чего-то испугался, а потому что шея была той самой чувствительной точкой, к которой нельзя вот так просто припадать языком. Даже Коннор малость прихуел, когда на лёгкий поцелуй в области кадыка отреагировали столь сумбурно. «Пожалуйста, не надо шею». «Всмысле, блядь, не шею? Не надо вообще меня вылизывать. Какого хуя происходит?»       После десяти секунд прострации до Хэнка наконец дошла суть вещей. Наверное, он настолько опьянел и заебался, что пропустил мимо головы важный факт — его целовал мужик. Хотя, какой там мужик? Наглый малолетний щенок, с чего-то словивший спермотоксикоз. И ладно, будь это красивая модель с четвёртым размером груди, чьи губы были бы нежными, подобно лепесткам роз. Но это Коннор! А Коннора Хэнк не хотел. Потому он, перестав изображать из себя большую подушку, вытянул руки и, схватив парня за плечи, одёрнул от себя. Вытер губы рукой, цыкнул. Задался вопросом — то, что сейчас произошло, это нормально? То есть бывает же такое, когда друзья по пьяни по приколу целуются. Вдруг это очередной розыгрыш от Коннора? Правда, даже алкоголь в мозгу не помешал Хэнку ответить на свой вопрос. Нет, не нормально. Потому что Коннор не просто целовался, как целуются друзья, а лез натурально «сосаться». Да, ничего у него не получилось. Но он же лез!  — Ты что творишь? — с омерзением прошептал Хэнк, не переставая тыльной стороной ладони вытирать рот. — Ебанулся совсем? Крыша поехала?  — Что творю? — Казалось, что Коннор тоже пришёл в себя, и не мог найти оправдания случившемуся. — Действительно, а что я творю? Я… я не знаю.       И по его лицу было видно, что он либо правда не знает, либо только делает вид — настолько ошарашенным выглядел. Притронулся к своим губам, словно не веря в случившееся, сглотнул слюну, после чего посмотрел на Хэнка с немым вопросом. И тут же зарделся до мочек ушей, быстро вскочил с дивана, бросил сиплое «жди тут» и пулей вылетел за дверь.

***

      «Коннор, ты такой ебанат, ты это понимаешь?» — это были первые мысли, пришедшие в голову, стоило взъерошенному и взмокшему от пота подобию на когда-то гордого хакера детройтского мафиозного синдиката, завалившись в туалет, уставиться на своё смущённое и ошалевшее отражение в зеркале. — «Такой ебана-а-ат. Не хватает только морду красками намазать, да красный нос напялить. Главный клоун всея Детройта».       Но ругать себя уже было поздно. Надо было задаваться вопросами ещё тогда, когда ему на ум пришла идея вскарабкаться на Хэнка, как на ездовую лошадь, чтобы получше разглядеть глаза. При том, Коннор сам до конца не мог понять, что именно им двигало и какая часть мозга решила, что полезть целовать мужика — это отличная идея. «Видимо та же самая, какая предложила тем утром залезть ему в трусы», — ответил на свой же вопрос Коннор, набирая в ладони ледяную воду и умывая лицо, чтобы хоть немного прийти в себя. Но опьянение уходить не собиралось, как не собиралось и разыгравшееся в организме странное возбуждение. «Возьми себя, блядь, в руки, дебил!»  — Ну, как оказалось, спас тебя именно Хэнк. — Коннор состроил тупое выражение на лице, озвучивая очевидные вещи и обращаясь к своему залившемуся краской отражению в зеркале. — И что? Чему ты так радуешься, долбоеб? Он всего лишь обычный тупой коп, что выполнял свою тупую работу. Перестань светиться от счастья.       Но отражение не перестало. На красном от смущения лице заиграла непонятная полуулыбка, а в карих глазах начали мерцать огоньки. Такие же огоньки, как в тот день, когда Коннор первый раз прокатился на американских горках.  — Слышишь меня? Хватит! Не позорь нас, — обречённо сказал Коннор, после чего вновь ополоснул лицо холодной водой. — Где твоя гордость? Что сказал бы отец, увидев, как ты бросаешься на полицейских свиней? Спас и спас. Забыли и живём дальше.       Слова оказались бессмысленны. «Он меня не узнал», — разочарованно шепнуло отражение в ответ на все претензии, а улыбка наконец сошла с его глуповатого лица. Коннор только печально кивнул в ответ. Правда, а на что он надеялся? Что взрослый известный полицейский вспомнит лицо человека, которому не дал упасть с крыши семь лет назад? Да у него таких спасённых не десять и не двадцать человек. Поди всех по именам и лицам начни отличать. Удивляться тому, что он не узнал парня, который со своего шестнадцатилетнего возраста успел заметно так вырасти, не было никакого смысла. Нонсенс! Коннор прекрасно это понимал, но одна его часть — та самая ебанутая часть, отвечающая за все взаимодействия с медве-Хэнком — продолжала обиженно ныть. «Повелся-повёлся-повёлся». Клоун-клоун-клоун.       Суровая правда жизни — Коннор для Хэнка был лишь одним днём. Частью работы, за которую тому, небось, выдали не самую большую премию. А кем же оказался Хэнк для Коннора? Особенным. Но не потому что спас — этого ещё не хватало. Коннор не настолько ебанутый, чтобы хвалить полицейскую свинью за её обязанности. Нет, просто так вышло, что именно благодаря той целебной поимке за ноги, Коннор сумел получить нужную ему дозу эйфории от встречи со смертью. Она подарила главную радость в жизни, придавая ей смысл одним только желанием повторить что-то подобное вновь. Но это не значило, что Хэнк поднимался в ранге уважения, меняя своё звание с «тупой полицейской свиньи» на «великий спаситель подростков с адреналиновой зависимостью». Нет, никто Хэнку говорить спасибо не будет. А зачем? Кто-то вот торты готовит, кто-то красит стены, а кто-то спасает людей от смерти. За спасение не лезут сосаться. Иначе у полицейских были бы целые гаремы.       Что теперь делать? Коннор не знал. Сбежать? Плюнуть на комнату, на караоке, на собственный телефон. Смыться через чёрный ход или вылезти из окна. И больше никогда не общаться с Хэнком и не отвечать на его звонки. Прикинуться мёртвым. «Ты точно идиот», — осудил парень сам себя за такие мысли. Где его знатная гордость? Где его ум? Раз уж заварил кашу, то стоило самому её расхлебать, но расхлебать с гордостью, пачкая обе щеки. Никаких побегов и уж тем более никаких жалких оправданий. Никаких попыток вызвать к себе жалость и дрожащим голоском объяснить, как же оно так и вышло и как дурашка-Хэнк не узнал парня, которому он спас жизнь. А то подумает ещё, что Коннор педик. А Коннор не педик. Он просто очень впечатлительный. «За впечатлительность же не сажают, правда? Правда!»       Ледяная вода из-под крана вновь заполнила ладони, но была выплеснута уже не на лицо, а прямиком в рот. Коннор прополоскал горло, стараясь смыть оттуда всё, что могло остаться после пусть и неглубоко, но всё же поцелуя. Сплюнул в раковину и начал лихорадочно искать путь к отступлению, чтобы и Хэнк поверил, и не счёл за неадекватного. Покидать поле боя нельзя. Оправдываться за поступок тоже. Оставалось лишь сделать то, что у Коннора получалось лучше всего — врать. И врать он был готов целиком и без остатка.

***

 — Ха-а-а! Повё-ё-ёлся!       Это были первые слова, которые услышал Хэнк, когда Коннор вернулся обратно в комнату. Довольно шмякнулся на диван, перекинул ногу на ногу и расслабленно вздохнул, вытирая краем рубашки мокрое красное лицо, которое, судя по всему, тщательно промывал под протоками холодной воды, чтобы прийти в себя. Взял в руки телефон, положил его в карман и посмотрел в сторону Хэнка спокойным взглядом, как если бы ждал от него какого-то ответа. Хотя только десять минут назад он выглядел совершенно разнервничавшимся. Складывалось ощущение, что это не тот Коннор. Что это его близнец, заменивший собой брата в коридоре.  — Что? — Не понял Хэнк, глядя на то, как с чужих волос медленно капала вода.  — Что-что? Капчто. Разыграл я тебя, мужик. Хотел на реакцию посмотреть. — Коннор потянулся, разминая руки, после чего поспешно подтягивая к себе тарелку с роллами. — Специально оставил на десять минут, чтобы дать тебе просраться. Ну как? Просрался? Признавайся.  — Разыграл? — Хэнк пропустил вторую часть предложения, не в силах поверить в услышанное. Его память вновь повторила медленное касание чужих губ к чувствительной шее.  — Я думал, что ты умнее. Сам мог бы догадаться. — Потянувшись к новой упаковке с палочками, Коннор попутно придвинулся к Хэнку и похлопал его по щеке. — Ну-ну, мишка, не переживай. Ты ещё найдёшь себе кого-нибудь. В жизни всякое бывает.       Но Хэнк никак не это не отреагировал, продолжая в недоумении разглядывать чужое лицо. Он просто не мог понять, в чём вообще шутка заключалась. Потому что в чём суть шуток? В том, чтобы кого-то развеселить. А что смешного было в поцелуе? В медленном десятисекундном поцелуе, когда никто не смеялся. Казалось, что Коннор очередной раз решил поиздеваться и придумал глупое оправдание.  — Ну, Хэнк, ты чего? — Коннор усмехнулся. — Ты просто начал мне всякую скучную хуйню про суицидников затирать. И как ты, типа, спас кого-то там на крыше. Ну я и решил тебя так оригинально заткнуть. Умно, правда? Видел бы ты со стороны свою рожу. Жаль, я не сфотографировал.  — Я… — Хэнк окончательно растерялся, уже не понимая, отчего у него конкретно поехала крыша. От выпитого алкоголя или от недосыпа. Или от всего сразу?       «Наверное, ты просто очень стар для такого дерьма», — подметило сознание, с котором Хэнк полностью согласился. Временами он просто не понимал многую молодёжь и не мог сказать, какие их действия несут смысл, а какие нет. А вдруг Коннор не лгал? Вдруг это новая популярная фишка? И все давно обо всём в курсе. Надрывают со смеху животы. Хотя, не сказать, что это сколько-то обнадёживало и избавляло от неловкости, воцарившейся в комнате. Шутки шутками, а поцелуй был более чем реален.  — А что ты там про героя говорил? — спросил Хэнк, вспоминая чужие, полные благодарности глаза и томное дыхание.  — Про героя? — Коннор уже набивал рот суши, отчего его речь стала невнятной. — А я что-то говорил?  — Ну типо… — Хэнк в своей манере попытался скопироваться чужой голос. — «Только благодаря тебе, мой герой». — А-а-а. — Очередной кусочек Филадельфии полетел в рот, и вот уже Хэнк не понимал и половины из чужих слов. — Та-я-ж-так-ухарал. Про-сархазмы-слысал? Сархазмы. Смесно-зе-была.       Сарказмы. Ну конечно. Хэнк чуть было не застонал от собственной тупости, отворачиваясь к стенке и массируя большими пальцами веки. Не то, чтобы он рассчитывал на чужую солидарность и уважение к своей работе, но так глупо повестись на чужую внезапную похвалу мог только ребёнок. Или собака. Или ребёнок собаки — попросту щенок. Получить беспочвенный комплимент, никак не связанный с реальностью и радоваться этому, не понимая, что над тобой так поиздевались. Сидеть после такого и испытывать чувство «неловкого стыда», какое появляется у людей, рассказавших в компании друзей шутку и не услышавших смеха. — Н-не делай так больше, — только и оставалось сказать Хэнку, пытаясь побороть в груди нарастающее покалывание, характерное для опозорившихся глупцов.  — И не подумаю! — Коннор пожал плечами, проглотил дожёванное и показушно высунул язык. — Честно, это не стоило того. И губы у тебя противные, мужик. Не удивительно, что жена ушла к другому. Я бы так же поступил на её месте.       «Больно», — подумал Хэнк, чувствуя, как от обиды у него защипало в горле. Это было очень больно. Конечно, воспринимать слова Коннора всерьёз не стоило — он за всё время их знакомства успел столько говна Хэнку наговорить, что можно было весь его трёп смело пропускать мимо ушей. Но, почему-то сейчас Хэнку стало очень неприятно. Скорее всего, из-за львиной дозы алкоголя в крови. Всё увеселение от выпивки сошло на нет и начинались те самые побочные эффекты, когда ты начинаешь потихоньку засыпать, а в голове крутятся только печальные мысли. Конечно, будь Хэнк сейчас трезвым, он бы обязательно придумал что-нибудь этакое в ответ. Например, сказал бы: «На её месте ты бы с удовольствием раздвинул ноги перед мажором? Не впервой, видать» или «Жена ушла от меня не из-за мерзких губ, а из-за большого…». Ну такое вот. Что-нибудь, что заставило Коннора подвиснуть и, как он привык, обиженно надуть щёки. Вариантов было более чем достаточно, но, к сожалению, у Хэнка не хватило сил их придумать.  — Ладно. Я понял.  — Эй, да ладно тебе. — Коннор, видимо, осознал, что перегнул палку с оскорблением, и, вместо того, чтобы продолжать гордо стебаться, как сделал бы недели две назад, попытался сбавить градус и исправить положение. — Я же просто дурачусь. Юмор у меня такой. Да и вообще, ты свою бывшую жену видел? Кожа да кости. Не удивительно, что она только той сутулой собаке и нужна была.       «А, то есть я хуёвый и жена у меня бывшая такая же?» — подумал Хэнк, отчего ему стало ещё в разы неприятнее. И он вроде как понимал, что Коннор наоборот хотел исправиться и извиниться, но вышло у него не важно. Что вообще случилось? Всё же было хорошо. Они общались смеялись, Хэнк решил немного рассказать про свою работу, а после Коннор резко вернул былые издёвки. Странно разыграл с поцелуем, а после начал сидеть и обзываться. Это было обидно. Это было неприятно. Настолько неприятно, что вперемешку с сонливостью, внутри начала зарождаться странная злоба. Злоба на Коннора. На себя. На всю свою ебанутую жизнь.  — Скажи, Коннор, что я тебе такого сделал? — Хэнк отвёл глаза, устало засматриваясь на мерцающие голубые лампочки.  — В каком смысле? — Коннор вдруг занервничал. — Ничего ты мне не сделал. Мы с тобой вообще мало знакомы, ты о чём? Да я тебя месяц знаю от силы.  — Ладно, забудь. — Отмахнулся Хэнк, посчитав Коннора за слишком пьяного, раз до него не дошла суть вопроса.  — Ну брось, Хэнк. — Коннор начал трясти мужчину за плечо, донимая своей приставучестью. — Давай лучше поедем в другое место. Заодно проветримся.  — Я уже как-то не хочу. — Покрутил головой Хэнк, понимая, что всякое желание продолжать вечер у него пропало. Появилась странная апатия, какая обычно берётся у людей после похмельного синдрома или под конец попоек. Больше не хотелось шутить. Не хотелось делиться историями из своей жизни, дабы вновь не оказаться жертвой тупого розыгрыша. Хотелось просто отправиться домой и завалиться спать.  — Почему? — Но Коннор просто так отступать не собирался. — Да ладно тебе. Ну пошутил я неудачно, слышишь? Если хочешь, можешь тоже меня поцеловать. И мы будем квиты, идёт? Будем считать это маленькой местью.  — Совсем идиот? — Этого еще не хватало. Хэнк смерил Коннора негодующим взглядом, как бы спрашивая, а всё ли у того в порядке с головой. — Спасибо, обойдусь. — Если тебя так смутило случившееся, тогда я предлагаю поехать к девочкам. — Коннор хлопнул в ладоши. — Давай, найдём на вечер подружек. Может, тогда ты перестанешь так запариваться.       «Мерзость» — подумал Хэнк, кривя лицо. И вызвала такую реакцию не сама идея «поехать к девочкам», сколько тот факт, что Коннор изменяет своей подружке. Кэсси была очень милой девушкой и не походила на человека, любящего смену партнёров в устоявшихся отношениях, а потому Хэнку было её по-человечески жалко. Вот он бы не смог такое простить. Позволить дорогому сердцу человеку шляться хуй-пойми-где, занимаясь сексом с кем попало. И никакие байки про «свободу выбора» его бы не переубедили.  — Хорошо-хорошо, я понял. Никаких девочек. — Коннор, прочитавший отвращение на чужом лице, уже не знал, что ему предложить. — Как тогда насчёт того, что ты сам выберешь место? Вот какое хочешь. Мы туда и отправимся.       Но выбираться Хэнку уже никуда и не хотелось. Разрастающаяся апатия и усталость ото всех — пусть даже и бесплатных — развлечений, призывала прикинуться мешком картошки и не искать на задницу приключений. Да и дурацкий розыгрыш подсказал, что с Коннором нельзя быть настолько открытым, иначе он своими издёвками до ручки доведёт. Однако устраивать протесты и засыпать в караоке-баре было бы тупо. Хэнк хотел бы оказаться где-нибудь на свежем воздухе, чтобы проветрить голову и согнать с себя сонливость. В идеале — послушать журчание воды. И такое местечко у него на примете было.  — Амбассадор.  — Мост? Зачем? — Удивился Коннор, вскинув брови, но когда увидел серьёзный взгляд Хэнка, то лишь кивнул. — Хорошо. Амбассадор так Амбассадор.       Расплатившись с официантом за заказ и комнату, Коннор поспешил покинуть бар, попутно схватив за руку Хэнка и вытащив его на улицу. К чему была такая спешка — Хэнк не понял, но спорить не стал и послушно последовал на выход. При этом краем глаза заметил, как его спутник постоянно шлёпал себя по щекам, словно пытался прийти в чувство. Очевидно нервничал, стучал ногой об асфальт и старался меньше смотреть в сторону Хэнка, как если бы хотел полностью игнорировать его присутствие. А как они сели в такси, так и вовсе погрузился с головой в свой телефон, листая ленту с новостями и делая вид, что вычитывает нечто интересное и не собирается тратить своё время на бессмысленные разговоры и обсуждения.       По правде говоря, Хэнка уже давно начало клонить в сон. И если бы не дурацкая шутка с поцелуем, взбодрившая организм похлеще трёх банок энергетиков, он бы и вовсе заснул ещё в караоке-баре. Но эффект от шока начал неспешно спадать, отчего Хэнк почувствовал, как начинает потихоньку отрубаться. В такси было темно и мягко, а уши ласкала тихая приятная музыка, доносящаяся из автомагнитолы. Отличное место для того, чтобы вздремнуть. Но Хэнк старался не поддаваться и не засыпать, потому что помнил, чем закончился последний такой опыт. Его привезли к себе, уложили в кровать, а на утро ещё и в трусы полезли. «Нет-нет-нет, больше я на это не поведусь», — думал он, стараясь прийти в себя и считать машины, проносящиеся за окном. Но машин становилось все меньше и меньше, а голова всё тяжелее и тяжелее. Потому пришлось ущипнуть себя за руку, перестать опираться спиной о мягкую спинку и попытаться завести разговор.  — Эй, Коннор. Слышишь? — Хэнк придвинулся поближе, чтобы не вводить водителя в курс событий. — Можно я кое-что спрошу?  — О чём? — Коннора смутило внезапное сокращение дистанции, и он с какой-то опаской посмотрел в сторону Хэнка.  — Мне было интересно. Насчёт Кэсси. — Пришлось также перейти на шёпот. — Тебе не стыдно изменять ей?  — Чего? Ты что мелешь? — Коннор явно не понимал сути вопроса. — При чём тут Кэсси вообще?  — Ну ты же сам говорил, что у вас свободные отношения. — Хэнк не понимал, придуривается его собеседник, или же действительно потерял всякую связь с реальностью.  — А я говорил? — переспросил Коннор, нахмурив брови и стараясь обратиться к воспоминаниям. В итоге до него всё же допёрло, о чём шла речь. — А, да. Я говорил. Свободные отношения. Правильно. А почему мне должно быть стыдно?  — Ну как же… Ты ведь позволяешь кому-то спать с твоей девушкой. Какой тогда вообще был смысл встречаться, если вы оба ищите чего-то лучшего для себя? Мне кажется, что это ничем не отличается от обычной измены. Честно, я правда не вижу никакой разницы. — Хэнк представил эту картину со стороны и поморщился от всей несуразицы своего воображения. — Я бы такое принять не смог.  — Поэтому и развёлся? — спросил Коннор, откладывая телефон в сторону.  — Не совсем. Мы разошлись, потому что перестали любить друг друга.       Хэнк так и не понял, в какой момент разговор сменил русло и теперь касался его личной жизни, а не личной жизни Коннора, о котором изначально речь и шла. Что это за магия несусветная? Колдовство? Или грамотное умение? Как бы то ни было, закрывать тему и вновь хранить молчание было уже как-то невежливо, да и разве тут не пахло лицемерием? Ишь, какой. Сам спрашивает у человека об его отношениях, а как слышит встречные вопросы, то сливается и начинает тупо пялиться в окно, показывая, что ему есть что скрывать. А поступать подобным образом Хэнк не хотел, да и у Коннора, к тому же, было что спросить.  — Скажи, Хэнк. — Парень опустил глаза и сам придвинулся поближе, хотя голоса не понизил. — А зачем ты вообще женился?  — Зачем? — Хэнк задумался, пытаясь напрячь память и вернуться к событиям пятнадцатилетней давности. — Ну, потому что я был влюблен.  — А как ты это понял? — Видимо, Коннора уже так не смущала сократившаяся дистанция. — Понял, что был влюблён? Просто, давай начистоту. Та бабёнка не выглядела такой уж красавицей, да и умом явно не блистала. Что тебя в ней привлекло?  — Странный вопрос. — Хэнк смущённо усмехнулся. — Ну, тогда мне было только тридцать и я очень горел желанием найти кого-то, кто разбавит моё одиночество. Будет любить и встречать с работы поцелуями. А потом я встретил Стефани. Влюбился в её очаровательную улыбку и карие глаза. Она обладала завидным чувством юмора, умела вкусно готовить и вышивать крючком. Так что после пары свиданий я поспешил сделать предложение, посчитав, что знаю её достаточно хорошо и что наши отношения будут долгими и крепкими.       Карие глаза Коннора внимательно следили за Хэнком, отчего вновь становилось неловко. Один такой сеанс досконального изучения уже успел закончиться глупым поцелуем, так что повторять Хэнк не хотел. Его очень смущало то, с какой дотошностью на него пялится Коннор, который в свою очередь задал другой вопрос:  — Сколько лет вы были в браке?  — Десять, — сказал Хэнк. — Но счастливым временем можно было назвать только половину от этого срока. После мы начали остывать друг к другу. Я слишком много времени уделял работе, поздно возвращался домой и почти никуда с ней не ходил. А она наоборот хотела гулять и развлекаться. В итоге мы отдалялись друг от друга, постепенно начали ссориться и в конце концов, когда она завела интрижку на стороне, то собрала свои вещи и подала на развод. Что же, я сам давно об этом думал, так что спорить не стал.       Вспоминая об этом, Хэнк отчётливо видел картину, предстающую перед его глазами. Как он помогает выносить вещи Стефани на улицу, а довольный уёбок Дэвид Марс сидит за рулём чёрного мерседеса и с улыбкой наблюдает за этим зрелищем. При том, никакой ненависти Хэнк к бывшей жене не испытывал. Он понимал её желание уйти к кому-то, кто будет уделять ей больше внимания, правда осуждал выбор в лице Марса, что пусть и был богатым, но уёбком от этого быть не переставал. Такому только по лицу стучать, пока мозги на место не вправятся.  — А ты не думал… — Коннор замялся, пытаясь подобрать слова. — Ну… Жениться второй раз. Или любовницу найти.  — Зачем? — Хэнк вновь откинулся на спинку кресла и запрокинул голову, вглядываясь в потолок. — В чём смысл? Чтобы вновь переживать на счёт того, что кто-то от меня зависит? Меня не интересуют короткие интрижки, а брать на себя ответственность за женщину, нуждающуюся во внимании, я не хочу. Второй раз не справлюсь. Просто… — Хэнк тяжело вздохнул, — больше я не хочу никого терять. Любовь — она такая штука. Если ты беспрекословно доверяешь человеку и чувствуешь, что он будет твоей опорой до конца жизни, то тогда и влюбляешься. Иначе, зачем вообще заводить отношения? Кто тебя поймает, если…  —… если ты будешь падать вниз. — Закончил за Хэнка Коннор, а в его глазах заблестели странные искорки.  — Верно… — озадаченно согласился Хэнк, но почувствовал себя до жути неловко. Он-то думал, что Коннор как раз таки не понимает смысла отношений, а потому ему приходилось объяснять эту тему во всех подробностях. Но когда речь коснулась взаимопомощи, он прекрасно понял, что именно хотел сказать Хэнк и без проблем завершил его мысль. Хотя, сам Коннор осознал, что сделал что-то не так и резко дёрнулся, прикрыл лицо руками и чихнул, после чего замотал головой.  — Какая-то бредятина ванильная. Фу-фу-фу, — он замахал руками. — Старая как мир логика. Ты просто несовременный, Хэнк. Сейчас таким говном люди не страдают, а хватают от жизни всё, чего не лень. Тебе тоже стоит мыслить иначе. Я вот девушку завёл ради секса и ни о чём не желаю. И тебе стоит перестать грезить о великом и наслаждаться моментом.       «Я нихуя не понимаю», — подумал Хэнк, окончательно сломав логику. То Коннор говорил о том, насколько Хэнк старомоден и что не стоит предаваться любовным вопросам, то, казалось, прекрасно понимал тему и поддерживал её. Словно внутри него жило две разных личности, одна из которых тянулась к обычным человеческим потребностям, а вторая пыталась её остановить и наставить на путь тусовок. «Или он вновь над тобой издевается», — подсказала Хэнку интуиция, отчего тому стало ещё более неприятно, что он затрагивает личные темы, а Коннор ставит их в ничто. Да, пусть Хэнк и был старомоден в плане взглядов на мир, но он имел на это полное право и терпеть не мог, когда кто-то над ним так издевается, выставляя на посмешище. Это было неприятно. Это было обидно. Это сердило до глубины души.       Такси замедлило свой ход. Загудело, обдало светом фар декоративные кусты и остановилось на окраине дороги — недалеко от моста «Амбассадор», перекинувшегося через реку «Детройт» и ведущего в Уинсор. Там — далеко-далеко — на другом берегу простиралась Канада, чьи огни яркими вспышками мерцали на фоне ночного неба. Завороженный столь живописным зрелищем, Хэнк выскочил на улицу и поспешил в сторону низкого ограждения, тянущегося вдоль тротуара и не подпускающего людей близко к воде. Желание поймать лицом слабый ветерок было столь велико, что он совсем позабыл о своём спутнике, который расплачивался с таксистом за проделанный путь. Коннор захлопнул кошелёк, недовольно покосился назад, но, когда заметил, что Хэнка уже и в помине нет рядом, мигом засуетился и ринулся за ним, по пути запнувшись о бордюр. «Подожди меня!» — крикнул он, перебирая ногами и запихивая телефон в карман рубашки. Но Хэнк уже и никуда не спешил, остановившись возле ограждения и воззрившись на водную гладь, по которой бегала редкая рябь.  — Красиво тут, правда? — Свежий воздух и прохладные порывы ветра помогли согнать лишнее опьянение, давая наконец вздохнуть полной грудью, расслабиться и даже позабыть о том, что тридцатью минутами ранее творилось в маленькой тесной комнатке караоке-бара. — Ну… — Запыхавшийся от бега Коннор с недовольством нахмурил брови и попытался сделать вид, что приценивается к пейзажу, как к дорогой аукционной картине. — Самую малость.  — Какие мы придирчивые, — с усмешкой сказал Хэнк, уловив фальшь в чужом голосе и покачав головой. — Тогда как насчёт спуститься пониже, чтобы ты мог разглядеть получше?  — В каком смысле? Что ты удумал? — Паренёк посмотрел себе под ноги, да тут же шарахнулся в сторону. — Куда?!       Но отвечать на чужие вопросы Хэнк не собирался и решил продемонстрировать свои слова на деле. И всё под тот же ахуевший взгляд Коннора, крепко ухватился одной рукой за перила и ловко перепрыгнул через преграду, приземлившись на твёрдое бетонное покрытие. А дальше вниз — к песку, омываемому волнами. Три метра падения и удачное приземление на ноги, ибо ни раз приходилось этим заниматься. Да, забираться за ограждение было строго-настрого запрещено, но, с точки зрения закона, Хэнк ничего не нарушал. Он имел полное право подходить к воде и гулять рядом с ней, а не довольствоваться исключительно обзором со стороны прибрежной дороги. Хотелось оказаться как можно ближе к влаге, а порой и вовсе прикоснуться к ней кончиками пальцев, создавая незатейливые узоры.       Правда, Коннор спускаться не спешил. Он кое-как смог перелезть через изгородь, но спрыгивать вниз явно не желал. Очевидно нервничал, но из-за чего — было не ясно. То ли потому что боялся трёхметровой высоты, то ли не хотел запачкать в песке обувь. Неуверенно замер на краю, бегая глазами по берегу и выцеливая местечко. Хэнк, конечно, никуда не спешил, но и ждать лишний раз не хотелось. «Время — деньги». Когда пашешь в две долгие смены, то начинаешь ценить каждую минуту. Тут помедлил, там помедлил. В итоге поспал на час меньше. Так что пришлось Хэнку протянуть руку помощи. А точнее две руки. Сделав шаг вперёд, он произнёс:  — Прыгай, я поймаю.  — Поймаешь? — Голос Коннора дрогнул, а в глазах появились огоньки надежды, что погасли сразу, как только он надменно сжал губы. — Нужен ты мне больно. Я и сам смогу спуститься. Отойди с дороги.       И Коннор спустился. Правда, чуть было не зацепился штанами за торчащий из бетонной стены штык и не расшиб себе нос, но спустился. Его приземление закончилось полной победой силы притяжения, из-за которой парень не смог устоять на своих ногах, потерял равновесие и почти что поцеловался с землёй. «Почти что» — это потому что Хэнк был не настолько пьян и смог вовремя подхватить страдальца рукой под живот, вызвав у того тихий вздох. Коннор замер, вцепился в предплечье своего спасителя крепкой хваткой, продолжая буравить глазами песок около пяти секунд, после чего шустро дёрнулся в сторону, как если бы увидел ползущую к нему змею. Насупился, отряхнулся и поёжился от холода.  — И зачем мы сюда спустились? — поинтересовался он, с осуждением глядя то на мост, то на красующийся на другом берегу Уинсор, словно это они притащили его сюда.  — Прогулки лучше всего совершать непосредственно возле берега. Слышишь этот шум? Вода журчит. — Хэнк замер, прикрыв глаза и вслушиваясь в то, как течёт река и как волны с плеском омывают песок. — Когда мне было тридцать, я снимал квартиру недалеко отсюда. Частенько гулял в этих местах, чтобы расслабиться после работы.       Коннор слушал очень внимательно, не переставая растирать озябшие плечи. Шумно потянул воздух через нос, после чего сам сделал несколько шагов ближе к воде и начал внимательно изучать красоты Уинсора, возвышающегося на той стороне реки. Завороженно переводил глаза с одного мерцающего огнями небоскрёба на другой, приоткрыв от изумления рот. И Хэнк был рад, что его любимое местечко смогло приглянуться такому избирательному парню как Коннор. Пока тот, не шевелясь, осматривал красоты окружающего мира, Хэнк, давно успев ими насытиться, с довольным лицом осматривал самого Коннора. Очерчивал глазами его фигуру. Смотрел на то, как кончики волос дрожат под дуновением ветра и как длинные пальцы ходят по плечам вверх-вниз, стараясь согреться.       Так уж вышло, что работа бармена заставляла видеть только верхнюю часть пришедших в «Смех Питера» клиентов. Они садились за барную стойку, упирались локтями о лакированную поверхность и ждали свой заказ, не переставая при этом разглядывать самого бармена. Так же и Коннор. После долгих перепалок, Хэнк уже привык, что видит эту довольную наглую рожу, а потому акцентировал внимание тоже только на ней. Но сейчас Коннор находился не за барной стойкой, а выделялся на фоне красивого пейзажа, состоящего из далёких небоскрёбов и водной глади, в которой переливались краски разноцветных огней. И Коннор уже не казался таким влиятельным говнюком, каким привык казаться обычно. Наоборот, он был меньше и беззащитнее, да настолько, что, появись у Хэнка такое желание, он мог бы без проблем поднять парня на руки и забросить в воду, не почувствовав при этом и капли сопротивления. Мог бы. Но не станет. Просто до сих пор с трудом верилось, что перед ним стоит тот самый человек, который месяц назад нарочно опрокидывал стаканы с алкоголем и издевательски пускал дым от сигарет в сторону Хэнка. Ругался, гадко шутил и устраивал прочие пакости, отчего его и за человека стало сложно принимать. Но Коннор им был и быть не переставал. «Хорошо, что мы с тобой подружились».  — Слушай, Хэнк. — Внезапно промолвил Коннор, не торопясь поворачиваться и продолжая любоваться пейзажами. — А когда ты был ребёнком, кем хотел стать, когда вырастешь?  — Кем стать? — Это был тот вопрос, над которым и задумываться не пришлось. — Полицейским.       И это была чистая правда. Ещё в десять лет, когда Хэнк первый раз разговорился с одним очень замученным работой сторожем и увидел программу про крутых полицейских, спасающих людские жизни, он твёрдо решил, что в будущем станет таким же. Поступит в полицейскую академию, получит значок и собственный пистолет, из которого сможет шмалять в плохих ребят. Потому что полицейские в его детском представлении были смелыми и добрыми людьми, к которым горожане всегда бегут за помощью. Потому что полицейские — это герои. В итоге упорство и старания Хэнка привели к тому, что он стал самым молодым лейтенантом в Детройте, накрыв один из наркопритонов.       В детстве Хэнк, пожалуй, был совсем другим человеком. Нет, оно и понятно, всё же люди с возрастом меняются. Просто тогда он постоянно улыбался, мечтал чаще выбираться на улицу и путешествовать. В дом силком не затащишь. Но с годами весь оптимизм выветрился, подобно дорогому парфюму. Хэнк начал больше зацикливаться на работе и учёбе. Хэнк перевёл друзей на второй план и буквально превратился в зануду, ставящую карьеру на первое место. От этого он завидовал Коннору, который к тем же двадцати трём годам не растерял своё чувство юмора и талант везде искать позитивные вещи. «Интересно, а каким Коннор был в детстве?» — подумал Хэнк и сравнил его с собой. Поди, такой же энергичный и дружелюбный мальчик, который всегда приходился душой компании. Правда, он как и Хэнк, растерял всякое желание общаться с друзьями, да и вообще заводить их, но позитивный настрой нигде не позабыл, чего не скажешь о Хэнке, которому, порой, было грустно осознавать, куда он сам себя загнал. В кого он превратился.  — М-да, как банально. — Эти слова вывели из раздумий, неприятно резнув по ушам.  — Что? — переспросил Хэнк, а где-то у него в груди ощутимо кольнуло.  — Я говорю, что мечта у тебя была банальная, Хэнк. — Коннор запихнул руки в карманы и, крутанувшись на пятках, гордо вскинул голову. — «Полицейским». А чего так скромно? Говори как есть. «Хотел стать ручной собачонкой государства, впахивающим в три пота, ради мизерной зарплаты и скромной славы». Хотя лично тебе, можно сказать, повезло, что ты смог сделать себе имя. Многие подобные мечтатели до конца своей жизни разгребают говно в роли детективов.  — Говори, что хочешь, но я всё равно люблю свою работу. — Хэнк старался не сердиться на глупые слова, но ему было очень обидно слышать такое в свой адрес. В адрес всех стражей порядка, что рискуют жизнями, стараясь защитить население Америки. Не спят ночами и подставляются под пули. Так как после всего такого можно называть их «ручными собачонками государства». Коннор же был далеко не тупым парнем, но откуда в его голове взялся подобный мусор?  — Любишь свою работу? — Тот взирал на Хэнка со странным сочувствием и одновременно презрением. Очень странное сочетание. — Ты не подумай чего плохого, Хэнк, но лично я никогда не уважал полицейских. Никто из моих родных тоже. А знаешь почему? Потому что вы отталкиваетесь от навязанной вам морали и редко думаете головой. Связаны сводками законов и можно сказать, занимаетесь грязной работой. Более того, вы ещё и другим людям жить мешаете, ломая человеческие судьбы.  — Это кому же? — спросил Хэнк, чувствуя, как от негодования у него задрожали руки. Подобной чуши он давно не слышал, да и не придал бы значения, скажи её ребёнок или дурачок какой, но нет. Это слова говорил Коннор. Коннор, который, благодаря всё тем же полицейским, может спать спокойно и не бояться, что ему на следующее утро кто-то перережет горло. — Говори, раз уж начал. Кому мы мешаем жить? Ворам? Убийцам? Членам мафии? Мошенникам, аферистам или наркоманам? Ты про этих ребят, говоришь?  — Я не говорю про кого-то конкретного. — Коннор тоже стал очень серьёзным и сложил руки на груди. — Я просто хочу сказать, что из-за вас куча дерьма и происходит. Взять, к примеру, твоё задержание одного из членов синдиката. Теперь начались облавы на полицейских. Так скажи мне, Хэнк, стоило оно того?  — Откуда ты?.. — Негодование в голосе сменилось на удивление. — Откуда ты знаешь?       Ещё полтора часа назад Коннор и про мафию-то знать не знал, а сейчас внезапно припомнил и задержание Эдварда Кирта, и облавы на полицейских, что последовали после него. Да и Коннор сам резко побледнел, опуская голову вниз и пряча глаза. Простоял так десять секунд, потеребил край рубашки, после чего произнёс:  — Прочитал в такси, когда мы с тобой сюда ехали. Хотел узнать, не пиздишь ли ты про мафию. В интернете много про это писали. — И не дав Хэнку вставить и слова, Коннор хлопнул в ладоши и громко добавил: — Закрыли тему! Пусть будет по-твоему. Нравится работать департаментской подстилкой — удачи. Но, помяни мои слова, когда-нибудь тебя там прикончат. Пустят пулю в голову и оставят умирать под забором. Все моральные принципы утекут вместе с кровью в канализацию, и максимум, что ты получишь в награду за долгие годы работы — это пару слов в свою честь на погребальной церемонии и, возможно, колонку в газете, до которой никому не будет дела.       В воздухе пронёсся отчётливый всплеск — Хэнк пнул в воду лежащий на песке камень. Сделал хоть что-то, дабы не сорваться и не зарычать, чем порой грешил, когда начинал выходить из себя. За всю жизнь такое случалось лишь пару раз, потому что, обычно, он успевал взять себя в руки ещё до того, как внутри просыпалась животная ярость. «Успокойся и посчитай до десяти», — подумал мужчина и принялся перебирать в голове цифры, давая гневу время, чтобы исчезнуть. И в отличии от того дня, когда Хэнк увидел свой дом горящим, этот способ сработал. Слабо, но сработал. Десяти секунд вполне хватило на то, чтобы понять одну простую истину — Коннор обычный представитель левых. Талантливый и умный, но поддающийся стадному мышлению. В Америке было много людей, критикующих полицейских и считающих, что без них в стране жилось бы лучше. А как показывала практика, спорить с такими личностями абсолютно бесполезно — розовые очки не дают им увидеть гнилую сторону жизни, что сегодня приветливо машет тебе платочком, а завтра утыкает мордой в грязь и, тыча дулом пистолета в макушку, требует выворачивать карманы.       Чтобы не закончить разговор на такой ноте, Хэнк решил попытаться вернуть дружелюбный настрой. Сделать это было уже невозможно, а севший от гнева голос мешал придать беседе позитивный лад, но Хэнк хотя бы решил попытаться. Как оказалось — очень даже зря, потому что обычный и, можно сказать, даже мирный вопрос, прозвучал так, словно должен был задеть Коннора за живое.  — А кем тогда в детстве хотел стать ты?  — А что? — Коннор вскинул брови вверх и издевательски показал зубы, как бы говоря: «не твоё собачье дело». — Доебаться решил? Ну так ничего у тебя не получится. Программистом я стать хотел, понял? Кодами заниматься.  — А почему программистом? — Чем дальше в лес — тем больше дров. Второй вопрос, заданный приличия ради, но озвученный с неверной интонацией. Прозвучал так, как если бы Хэнк хотел услышать не обычный нормальный ответ, а жалкие попытки оправдаться за выбранную профессию, тем самым пытаясь отомстить за доёбы в свою сторону.  — Чтобы не быть полицейским. — Издевательский тон в голосе Коннора вновь уколол куда-то в сердце. — И не пахать на двух работах, чтобы попытаться починить сожённый дом, в котором хранилось всё моё имущество. Работать мозгами и не терпеть в свою сторону наплевательское отношение со стороны начальства, послушно махая хвостиком за центы.       Хэнк не сдержался. Видит Бог, он старался ничего не портить и хотел лишь вернуть позитивный настрой, но всё полетело к хуям собачьим. А потому, когда Коннор закончил говорить, Хэнк только тяжело вздохнул, а в воздухе зазвучало низкое рычание, полное злобы и обиды. От несправедливости окружающего мира. От всего дерьма, которое с ним случилось за последнее время. Где вся честность? Где справедливость этого мира? Хэнку, конечно, не впервой сталкиваться с подобным отношением к себе, но должна же быть какая-то грань. Он работал, не покладая рук. Он спас множество людских жизней. Он, блядь, старался изо всех сил, чтобы услышать в свою сторону хоть немного благодарности. Малейшее «спасибо». А что в итоге? А в итоге ему сожгли дом, он заработал недосып и какой-то малолетний сопляк, который и опасности в своей жизни-то ни разу не видел, стоял и поливал Хэнка помоями, стараясь доказать, насколько его жизнь бесполезна.       Завидовать богатым людям — не есть хорошо. Да Хэнк никогда им и не завидовал, потому что зарплаты лейтенанта полиции ему вполне хватало на то, чтобы обеспечивать не только себя, но и собаку с бывшей женой. Да, они не ели лобстеров на завтрак и не нанимали служанок, чтобы те ухаживали за домом. Да, они не могли позволить себе ежемесячный отдых на островах и езду на лимузине. Но благодаря Хэнку, на столе всегда была свежая еда, а в шкафу новая одежда. Каждое лето он брал Стефани на море и покупал ей украшения, сделанные из золота и серебра. Этого было вполне достаточно для того, чтобы быть счастливым. Заглядывать кому-то в рот и считать чужие деньги — удел дураков, а дураком Хэнк не был. Однако, почему-то сейчас он чувствовал, как у него от негодования дрожат плечи. Пусть Коннор был богаче и умнее. Пусть Коннор мог сорить деньгами как фантиками. Но он не имел никакого права так себя вести. Или же имел? Тогда где право Хэнка на то, чтобы не терпеть льющееся на него дерьмо? Или, если он работал в полиции, то должен был подставлять правую щеку после удара по левой?       Нет. Не должен. Хэнк, конечно, был полицейским, но он всегда оставался человеком. И у него также есть обычные человеческие желания. Одно из них — заткнуть стоящего впереди Коннор, дабы тот больше не посмел сказать и слова. Схватить его за морду одной рукой и заставить встать на цыпочки, после чего несильно тряхнуть. Пальцы на руках даже начали сжиматься и разжиматься от предвкушения, но Хэнк всё равно не хотел пускать в дело силу и до последнего пытался отделаться словами, избегая грубостей. Хрустнул безымянным пальцем, протёр потемневшие от злобы глаза и с натянутой улыбкой добавил:  — Не знаю, в какой фирме ты работаешь программистом, но я удивлён, как они терпят твой мерзкий характер.  — Тебе сорок пять лет, мужик. А ты в год зарабатываешь меньше, чем я за месяц. Понимаешь? — Коннор сделал несколько шагов вперёд и наклонился, посмотрев на Хэнка исподлобья. — Знаешь, что я сделал бы, сожги у меня дом? Я бы попросту купил новый. Точно такой же, а, может быть, и лучше. А если бы сожгли и этот, я бы просто переехал в другой город, где до меня никто не сможет добраться. Так скажи мне, Хэнк, смог бы сделать так же? Или ты исчерпал себя, как личность, когда поселился в тех мусорных хоромах, которые по какому-то недоразумению называются квартирой?  — Может оно и так, — произнёс Хэнк, хотя почувствовал, как внутри него образовывается пустота. — Но я спасаю жизни, Коннор. Людские жизни.       После этих слов Коннор внезапно замолчал. Даже дышать стал реже. Очередной раз посмотрел себе под ноги, как будто пытался там что-то разглядеть, но тут же подавился от смеха. Надул щёки, да в итоге всё равно расхохотался на всю улицу, сгибаясь вдвое и утыкаясь ладонями в колени. «Я сказал что-то смешное?» — подумал Хэнк, не понимая, откуда взялась такая реакция на его довольно серьёзные слова, но Коннор и не думал замолкать. Смеялся, как если бы услышал анекдот. Его голос отскакивал от бетонных стен и смешивался воедино с шумом волн, ложащихся на берег.  — Людские жизни, говоришь? — Парень спросил это сквозь смех, медленно разгибаясь. Он вытер с глаз подступившие слёзы, а после, не успел Хэнк спросить, что смешного он спросил, как чужие руки прижались к его щекам, а взгляд карих глаз вновь уставился в самую душу.  — Кон… — Хэнк задохнулся, не понимая, что случилось. На лице Коннор появилась странная обречённость, а натянутая улыбка уже казалась болезненной.  — Ну так если ты так гордишься спасёнными жизнями, так ответь мне. — Его зрачки дёрнулись, а веки расширились. — Почему ты не помнишь их лиц?  — Лиц? — Хэнк не понял, к чему Коннор ведёт. Как вообще всё это было взаимосвязано? Да и потом, кто вообще из полицейских будет запоминать спасённые лица? Человек есть человек, и неважно — мужчина он или женщина. Ребёнок или подросток. Какой смысл запоминать всех, кого ты когда-то вытащил из заложников, а кого из петли. Однако, Коннор почему-то не переставал смотреть на Хэнка с каким-то ожиданием, сжимая ладонями лицо.  — Вот видишь? — Улыбка на чужих устах медленно исчезла. — И какой тебе толк от этих жизней? Никто из них не скажет тебе спасибо. Никто не заплачет, если ты умрёшь. Никто из них не стоил того, чтобы ты рисковал своим здоровьем.       Хэнк не ответил на это, отчего Коннор расстроился ещё больше. Перестав сжимать чужое лицо, в привычной манере хмыкнул и вновь поёжился от подувшего ветра. Он потряс головой, стараясь согнать с лица то самое болезненное выражение, похлопал себя по щекам и вновь стал тем самым Коннором, каким всегда был раньше. Надменным, наглым и гордым.  — Какая цена у человеческой жизни, Хэнк? — спросил парень, роясь в кармане и вытаскивая оттуда сигарету. — Скажи мне.  — Ну… Она бесценна? — Пусть прозвучал и вопрос, Хэнк нисколько не сомневался в сказанном.  — Если она так бесценна, то почему ты, спасая эти самые жизни, в свои сорок пять лет выглядишь так… — Коннор попытался подобрать слова. — … так убого. Да, убого. Понимаешь, к чему я клоню? Если ты продашь органы ребёнка на чёрном рынке, то получишь не меньше сорока тысяч долларов. Но, если ты спасёшь ребёнка целиком, то максимум, на что сможешь рассчитывать — это на премию в размере одной тысячи. Парадокс?  — Что ты хочешь сказать? — Хэнку не нравилось, в какое русло повернул разговор. А ведь он даже не понял, откуда Коннор знает о стоимости детских органов на чёрном рынке. — Посмотри на себя. — Парень затянулся дымом, а после резко дёрнул Хэнка за край клетчатой рубашки. — Дешёвая барменская униформа, синяки под глазами, седые локоны в сорок пять лет. Ты доволен, герой? Это твоя награда. Тебя всё устраивает? Ничего не смущает?  — Не смущает. — Цыкнул Хэнк, не собираясь очередной раз вестись на провокации. Но его мнение уже Коннора как-то не интересовало, ибо если он и решил доебать до конца, то доебёт точно.  — Сорок пять лет, Хэнк. — Заметив в кармане чёрных штанов мобильник, Коннор одним резким движением смог его выхватить и демонстративно покрутить перед глазами Хэнка. — А ты в таком возрасте ходишь с кнопочной хернёй, потому что боишься потратиться на сенсорный телефон. Ещё раз спрошу — тебя ничего не смущает? Всё в жизни нормально?  — Отдай. — Наглость Коннора перешла все границы, а от нахальства и вовсе начала вскипать кровь. — Отдай мне его обратно.  — Хотя да, о чём же я думал? — Стерн сделал шаг назад, разглядывая нокию в своих руках. — Случится что с телефоном — ты на второй такой же будешь скрести не один месяц. Небось, совсем перестанешь спать и устроишься на третью работу, чтобы загладить случившийся в жизни пиздец.  — Верни, блядь, мой телефон. — Хэнк даже не обратил внимание на то, что он сматерился. Его эта ситуация уже нисколечко не смешила. А если издёвки должны были служить своеобразной мотивацией от Коннора, что хотел заставить Хэнка задуматься о проблемах в жизни, то мотивация была хуёвой и единственное желание, которое она вызывала в голове, — это желание применить физическую силу, чтобы вернуть украденное. Хэнк на полном серьёзе начал пытаться выхватить мобильник из чужих рук, но Коннор не собирался так просто с ним расставаться. Спрятав устройство за спину, он вдоль берега пятился назад, перекидывая мобильник из одной руки в другую, чтобы Хэнк не смог его поймать.  — Что такое? Боишься, что всё будет так же, как я и скажу? Что как личность ты загнёшься быстрее, чем успеешь умереть?  — Ты человеческого языка не понимаешь? — рычал Хэнк, стараясь поймать Коннора за руку и забрать мобильник. — Ещё раз повторю. Отдай мне мой ебучий телефон.  — На вопрос ответь, мишка, — с издёвкой сказал Коннор, делая очередной шаг назад и уворачиваясь от чужой хватки. — Доволен жизнью?  — Коннор!       Не в силах больше играть в эту хуйню, Хэнк сделал сразу два шага вперёд и сильно дёрнул парня за запястье, когда тот очередной раз перекидывал телефон из левой руки в правую. Из-за столь резкого толчка, он не смог словить мобильник. «Бульк» — тихий всплеск отчётливо пробежался по ушам, заставив парочку замереть на месте. По лицу Коннора было видно — он не хотел к этому доводить. Не хотел на полном серьёзе портить чужие вещи. А потому, когда пришёл в себя, то резко кинулся к воде и, пошерудив руками по дну — ночью там ничего не был видно — вытащил телефон назад. Осмотрел его, попытался включить, да всё безрезультатно.  — Я-я… — Коннор как будто только сейчас понял, что натворил. Его лицо покраснело от стыда. — Прости, я не специально.       Телефон из его рук тут же выхватили одним грубым движением. У Хэнка уже не было сил на то, чтобы разбираться, кто из них двоих прав, а кто виноват. Не хотелось ничего говорить или ругаться. Внутри сердца что-то надломилось и треснуло, а пустота, что образовывалась всё это время внутри, полностью впитала в себя все положительные чувства, оставив место чистой ненависти. Ненависти ко всему на этом свете, включая самого себя.  — Не страшно, — прошептал Хэнк, отряхивая телефон от воды. — Какая уже разница? Дом, телефон, вещи. Я же тупой коп. У меня нет ничего ценного.       Хэнк всегда носил резинку для волос, когда выходил на свою смену в «Смехе Питера». Никаких личных вкусовых предпочтений здесь не было — обычное правило для человека, что, имея отрощенные ниже ушей волосы, работает с едой или напитками. Иначе найдёт какой-нибудь важный гость в своём коктейле ненужный ингредиент, знатно так проблюётся, так ещё и жалобу накатает за не соблюдённые санитарные условия. Начнутся разборки, приедет санэпидемстанция, с хозяина бара взыщут штраф на кругленькую сумму, а он в свою очередь, скорее всего, эту самую кругленькую сумму начнёт по частям возвращать из зарплаты Хэнка. И всё, прощайте мечты о скорой починке дома. Придётся и дальше несколько месяцев сверху горбатиться на двух работах, виня себя за то, что пренебрёг санитарными нормами. А горбатиться Хэнку не нравилось.       Посему маленькая чёрная резинка, выданная в баре и ставшая полноценной частью униформы, была постоянно рядом. А если быть точнее, то Хэнк всегда носил её на левом запястье, чтобы случайно не потерять или не выронить где-нибудь по дороге. В остальное время он так часто завязывал хвостик, что в какой-то момент заметил за собой — он почти перестал распускать волосы. Ходил так и на работу в «Смех Питера», и в продуктовый магазин, и на прогулку с собакой. Исключение составляли лишь ночное время и будни в полицейском участке — там за такой вид засмеяли бы коллеги. «Молодость решил вспомнить, мужик? В хипстеры подался? Сними эту хуйню, не позорься».       К слову, резинка выполняла не только практическую роль, но также и косметическую. Хэнк как-то заметил, что выглядит с ней более… солидно, что ли? Собранные в хвостик волосы превратили его из уставшего полицейского в этакого роскошного работника элитного заведения. Заставляла выглядеть моложе. И если распущенные пряди создавали образ какого-то бывшего рокера, забросившего карьеру и погрязшего в рутине, то резинка наоборот помогала преобразиться в модного красавчика, знающего своё дело. Порой хотелось замереть на минуту-другую перед зеркалом, посмотреть на своё отражение с серьёзным взглядом и уверенно ухмыльнуться, чудом трансформируясь из простого полицейского Хэнка Андерсона в «голливудского актёра Генри Андера».       Резинка для волос помогала держаться вместе не только волосам, но и последним надеждам на улучшения в жизни. Как бы говорила Хэнку, что если у него есть столь высокооплачиваемая и интересная работа, то он обязательно справится со всеми трудностями и сумеет починить дом, вернув здоровый сон и правильное питание. Только благодаря ей, Хэнк держал себя в руках и не срывался из-за проблем. Только благодаря ей, Хэнк терпел весь пиздец, случившийся в его жизни. Только благодаря ей Хэнк ценил себя как личность, что не прогибается под потоком неудач и продолжает, во что бы то ни стало, двигаться вперёд. «Крепись, старайся, да воздастся тебе свыше, ведь ты работаешь ради благой цели», — продолжал поддерживать голос разума, и Хэнк целиком и полностью ему доверял, продолжая прикладывать силы ради того, чтобы вернуть всё как было. Вернуть старую размеренную, но скучную и однообразную жизнь. «Пошло всё в пизду».       Подцепив кончиком указательного пальца чёрную резинку, Хэнк медленно потянул её вниз. Столь не спеша и столь аккуратно, как обычно снимают ошейник со злых сторожевых собак, сидевших весь день на привязи. Светлые длинные волосы упали на лицо, пряча под собой потемневшие от гнева голубые глаза. А вместе с резинкой исчезло и последнее ощущение какой-либо сдержанности. Хэнку казалось, словно он снял с себя ебучий намордник, что не позволял ему кусаться. Наконец полная свобода для действий. Видимо, Коннор подумал также, потому что позади раздались попятившиеся шаги. Впрочем, далеко отойти ему не удалось. Стоило резинке упасть вниз, — прямиком в воду — как по улице пробежали слова, сказанные низким полу-рычащим голосом:  — Я заебался, Коннор. Не поверишь, как я заебался.

***

      «Зае… что?» — Коннор шумно вздохнул, не в силах поверить в услышанное. Хэнк признал собственную слабость? Нет, этого точно не могло быть. Коннор наверняка попросту ослышался. Видимо, такая ядерная смесь из алкоголя и свежего воздуха пагубно повлияла на восприятие реальности, из-за чего у него начались слуховые галлюцинации. Потому что заебаться в этом мире мог кто угодно. Кто угодно, чёрт возьми, даже завидный лодырь, но никак не Хэнк. Потому что Хэнк… ну… был работягой. Сильным мужчиной, следующим за своими принципами, не так ли? Да он даже такого слова, как «заебался», знать не должен, не то, чтобы произносить его вслух. А потому Коннор начал тщательно перебирать в своей голове созвучные синонимы, стараясь найти подходящий. Он с недоверием смотрел на Хэнка, который в свою очередь продолжал пытаться включить уже сломанный мобильник. Безуспешно.       Расчёт был на то, что Хэнк поймёт весь пиздец, который творился у него в жизни. Дойдёт до точки осознания и пересмотрит свои взгляды. Его медвежьи мозги наконец начнут работать в полную силу, а голос разума шепнёт на ухо верную мысль - работать полицейским на самом деле не круто. Рисковать собой и горбатиться за мизерную зарплату. Мешать чёртовой мафии работать и подставляться под опасность. "Лишний раз совать свой ебучий нос не в свои дела". Коннор очень хотел донести эту мысль, однако, как оказалось, он Хэнка слишком переоценил, ошибочно приняв того за машину со стальными нервами, у которой нет такой функции как «сломаться под давлением трудностей». Но Хэнк сломался. Услышав в адрес своей любимой работы грязные комментарии и осознав, сколь тщетны его попытки наладить жизнь. Коннор ни в коем случае не забирал свои слова назад и продолжал считать так, как считал нужным, хотя и признал сам для себя, что стоило быть помягче и подбирать выражения. Но кто мог подобное ожидать? Коннор вот не мог.       У всего в этой жизни есть свой лимит. Какой бы кристально-чистой не была вода, она всё равно закипит в самом дешёвом китайском чайнике. Каким бы вкусным не было яблоко, оно всё равно окажется в посредственном мерзком пироге, где затеряется среди других прогнивших фруктов. Каким бы сильным не был человек, он всё равно сломается под грузом тяжёлых ситуаций. Послушно встанет на колени. Хэнк и правда был морально сильным мужчиной. Коннор успел убедиться в этом за всё время их совместного общения. Все другие бармены поголовно увольнялись уже минимум через неделю их общения. А Хэнк терпел. Терпел и смог удивить даже такого скептика как Коннор. И стоило учесть, что его жизненные проблемы, в отличие от бывших работников «Смеха Питера», были в разы больше. Хэнк потерял дом. Хэнк пашет на двух работах в дневную и ночную смену. Хэнк не высыпается. Хэнк терпит ебучие насмешки как от Коннора, так и от других ебанатов, наподобие того же Дэвида Марса. И, несмотря на всё это, он терпел. Он не отчаивался, не впадал в депрессию и не опускал руки.       Всё было настолько странно, что Коннор успел привыкнуть к подобному отношению. Он считал эту яму бездонной и не заметил момента, когда она начала переполняться. Казалось бы — какая мелочь. Упал в воду телефон. Да на фоне других сложностей, это даже проблемой было назвать нельзя. Так… неприятность. Но нет, этот самый телефон стал последней каплей. Последней каплей в море рутины и тяжёлых будней. Всё это дело ещё так сладко подправил алкоголь. Эмоции взяли верх. — Это ты хотел увидеть, да? — негромко спросил Хэнк, продолжая смотреть в свой телефон, словно вёл беседу именно с ним.  — Хэнк… — Коннор не знал, что именно хотел сказать, но желание извиниться росло с каждой секундой всё больше и больше.  — С момента нашей первой встречи ты пытался меня довести. Все эти твои ебучие шуточки, приколы и прочая хуйня. — После этого Хэнк начал издевательски подражать манере речи Стерна. — «Боб, сделай то. Боб, сделай это. Боб, а как говорит медведь? Боб-Боб-Боб».       Коннора начала бить редкая дрожь. С того дня, когда он первый раз назвал Хэнка Бобом, прошло уже так много времени. Да и потом, Коннор же говорил это в шутку. Он и не думал, что в памяти Хэнка она отразится с такой чёткостью.  — Не поверишь, как ты меня заебал. Но, поздравляю, Коннор. Ты так старательно пытался меня взбесить и вывести на агрессию. Теперь можешь по праву гордиться собой.  — Хэнк, я не…       Но договорить Коннор не смог. На его глазах, Хэнк, с силой замахнувшись, запустил телефон прямо вперёд. Тот, очертив в воздухе дугу, с громким всплеском опустился в воду. От него только остались круги, расходящиеся по глади в стороны.  — Что ты делаешь? — не то, чтобы Коннора волновало судьба телефона. Нет, он просто не ожидал, что Хэнк способен на нечто подобное. Человек, у которого явно каждый цент на счету, с подобным похуизмом прощается с недешёвыми вещами, даже не убедившись в том, работают они или нет.  — А какая тебе разница? — спросил Хэнк, даже не собираясь посмотреть на собеседника. — Телефоном больше — телефоном меньше. Как ты там говорил? Поработаю ещё несколько месяцев — накоплю на новый.  — Но ведь…  — Моя жизнь и без того идёт по пизде. Да что там? Она летит туда нахуй. Летит, как блядская комета. Как этот ебучий телефон в воду.       Коннор сглотнул. Он и не думал, что Хэнк может так материться. Так много. Раньше от него максимум можно было услышать — это пару слов, которые в спокойной речи звучали очень фальшиво. А что сейчас было? А сейчас звучала целая тирада, от которой даже у Коннора появились мурашки. При этом он никогда ничего не боялся. Не боялся людей. Его не могла напугать ни чужая агрессия, ни страшное лицо. Наверное, проблема крылась в том, что Хэнк сейчас был сам на себя не похож. Он был другим. Всё равно что дворовая собака, что раньше позволяла гладить себя по макушке и приветливо махала хвостом, внезапно оскалила на тебя свои клыки и зарычала так, словно готова была напасть.       Хэнк и раньше никогда не махал хвостом. Но он и не скалился на Коннора. Нет, он стойко и достойно терпел все проблемы, что появлялись на его пути. Не позволял себе расстраиваться или психовать. Этим самым он и зацепил Коннора. Своим полным похуизмом. А потому Коннор даже как-то забыл, что Хэнк — это не машина и не пришелец. Хэнк — это человек. Живой человек, у которого есть реальные проблемы. Видимо, алкоголь и сломанный телефон стали последней точкой. Эту дамбу прорвало.       Хэнк, перестав разглядывать водную гладь, наконец развернулся. Медленно так, перевалившись с одной ноги на другую. А после подошёл к Коннору, у которого от шороха песка под чужими ногами по спине побежали мурашки. При том Коннор и сам не знал, с чего бы это. Он прекрасно понимал, что Хэнк ничего ему не сделает. Он не ударит. Не посмеет даже замахнуться. Не должен посметь. Но почему-то каждая клеточка в теле предупреждала об опасности. «Он больше тебя. Он выше тебя. Он сильнее тебя.»  — Ну и? — спросил мужчина, одним движением сжав Коннора за подбородок. Да ещё с такой силой, что от хватки заболели дёсна. — Ещё комментарии будут? Давай, мне уже похуй. Назови меня медведем. Назови Бобом. Придумай что-нибудь, ты же у нас смышлёный парень. Пойдём, выплеснешь в меня алкоголь. Дыхнёшь в лицо дымом от сигарет. Ещё больше унизишь в глазах родственников и друзей, написав в соцсетях какую-нибудь хуйню.       «Больно», — пронеслось в голове у Коннора, когда чужие пальцы крепче сжали его щёки. Если в караоке-баре агрессия Хэнка вызывала какое-то ненормальное желание признаться и поддаться, то сейчас всё было иначе. Хэнк действительно пугал. Пугал до чёртиков. Почему? Потому что не было больше той возможности ощутить чужие пальцы на своей шее. Теперь-то Хэнк не доставит такого удовольствия, а скорее причинит реальную боль, нанося увечья и ломая кости. И нету никакой возможности сбежать, а если Коннор и попытается, то его без труда догонят. Вцепятся в тело, уронят на пол и уткнут лицом в песок, опуская с небес на землю. С ненавистью. С должным унижением.       И внезапно до Коннора дошло. Всё это время он ошибался. Ошибался в том, что приравнивал Хэнка к собаке. Сравнивал его с побитой дворнягой, которую он, по доброте душевной, подкармливал. Считал Хэнка безобидным зависимым зверьком, коего давно приручили и научили доброте к людям, как и всех других полицейских. Однако на деле Хэнк был не собакой. Хэнк скорее был волком. Волком, которого прочие люди успели принять за пса из-за того, что тот всё время был со всеми вежлив. Но на деле, Хэнк никогда не был домашним. Просто не было повода проявить свою дикую сторону. Например, в зоопарке сытые дикие звери будут продолжать лежать в вольерах, даже если ты откроешь им клетку. Но стоит их разозлить, как ты быстро осознаешь, что хищник остаётся хищником.       Раньше у Хэнка не было возможности для нормальной социализации. Он сам говорил, что редко выбирался куда-нибудь отдыхать. Мало друзей, постоянная работа и редкие перерывы на отдых. Так с чего Коннор решил, что Хэнк так уж безопасен, как казалось? С того, что он хороший полицейский? Ну, Коннор вон тоже был хорошим учеником университета. Преподаватели видели в нём умного прилежного мальчика, но ничего не знали о гнилой натуре. Рутина и реальная жизнь друг от друга отделяются. Так и Хэнк. Он очень хорошо держался. Был добрым дядей-полицейским, а когда-то и вовсе имел под боком жёнушку. У него был дом, была размеренная, пусть и скучная жизнь. Было всё, что помогало ему нормально существовать. Однако, что будет делать дикий медведь, которого насильно выволокут из его клетки, посадят на цепь туда, где он не хочет быть, и начнут и днём и ночью тыкать в нос палкой, заливаясь хохотом? Верно. Медведь разозлится. Покажет свои клыки и будет готов вцепиться в глотку каждому, кто окажется на его пути.  — Что, Коннор? Не смешно? Я больше не кажусь тебе смешным? — С каждым словом Хэнк обнажал те самые клыки. — Почему ты не улыбаешься? Давай, сука, начинай.  — Хэ… — Коннор тихо охнул, когда чужие пальцы крепче схватили его, причиняя боль не только щекам, но и всей полости рта.  — Ты спрашивал меня, помню ли я лица тех, кого когда-то спас. — Рыкнул Хэнк, наклонив голову. — Твоё-то лицо я уж точно запомню. Знаешь зачем? Чтобы никогда не прийти на помощь такому выродку как ты. Чтобы оставить тебя подыхать в самый отчаянный момент, даже если ты будешь звонить мне и просить о помощи.       За всё время, сколько Коннор был знаком с Хэнком, он ни разу не видел его с распущенными волосами. Восемь лет назад они были ещё короткими и не нуждались в резинке для волос, а на фотографиях… а какой от фотографий толк? И теперь Коннор понимал, почему Хэнк казался ему совсем другим человеком. Из-под упавших на лицо блондинисто-седых патлов на него смотрели два тёмно-голубых глаза. Принижали одним только своим взглядом. Заставляли замереть и не двигаться от ужаса, в надежде, что угроза в итоге исчезнет. Дошло до того, что Коннор и голову повернуть боялся, ибо был уверен — ему могут вывихнуть челюсть. А то и вовсе сломать её одним уверенным движением. Никакого страха перед последствиями на чужом лице не прослеживалось, ровно как и обеспокоенности за собственную карьеру. — Хэнк. — Коннор удивился тому, насколько у него дрожал голос. — Пожалуйста…       «Пожалуйста? Что «пожалуйста»? Что ты у него просить собрался?» — подумал Коннор, когда окончательно перестал понимать смысл происходящего и видеть логику в своих действиях. В своих — не в чужих. В действиях Хэнка логика как раз-таки прослеживалась, отчего становилось несколько страшно, потому что была прямая угроза получить в ебало с кулака. «Он ничего тебе не сделает», — успокаивал разум. «Он тебя убьёт», — предупреждал жизненный опыт.       Дальнейшие события вспоминались смутно. Из-за дикого похмелья, разыгравшегося на утро сразу после пробуждения, Коннор не мог сказать, чем конкретно закончился прошедший вечер. А если ещё конкретнее, то какими словами, произнесёнными Хэнком после услышанного в свой адрес «пожалуйста». Одна версия гласила, что тот назвал Коннора «тупым бездарем», вторая — «ебанутым животным», а третья — «конченным посмешищем». Простор для догадок, мол, выбирай что нравится. Но Коннору не нравилось ничего из перечисленного. Какой вариант не возьми, он обижал до глубины души. И важен был не столько факт самого оскорбления, сколько то, кто именно его произнёс. Хэнк раньше никогда не позволял себе подобные колкости в чью-либо сторону. Даже когда Коннор старался довести его до ручки в баре. Вот кто-кто, а Хэнк умел держать себя в руках, грамотно парируя чужие выебоны, а потому парень было решил, что тот вообще не способен на столь резкие комментарии в его сторону. Только меткие ответные шуточки.       Оскорблением дело не закончилось. Когда Коннор, не в силах поверить в услышанное, замер на месте, Хэнк отреагировал одним усталым хмыком. Положил тяжёлую руку на чужое плечо, крепко-крепко — до боли в мышцах — сжал его, а после со всей силы отпихнул парня с дороги. Отпихнул, как какую-то преграду, перекрывшую собой путь. Отпихнул, как бесполезный мусор, к которому и прикасаться-то брезговал — оттого движение вышло рваным и быстрым. Отпихнул так, что Коннор попросту не смог удержать равновесие. Споткнулся о затаившийся в песке камень, сделал несколько неуклюжих шагов назад и смачно шлёпнулся задницей в воду. Влага тут же начала пропитывать дорогие вельветовые брюки, а холодные брызги окропили собой лицо и рубашку. Но Коннор не возмущался и не спешил ныть, как поступил бы в такой ситуации в любое другое время. Он лишь молча поблагодарил самого себя за то, что додумался заранее переложить кошелёк, мобильник и пачку с сигаретами в карман рубашки, благодаря чему те не промокли и не пришли в негодность.  — Отвратительно, — прошептал Коннор, с отвращением разглядывая свои руки, испачканные в месиве из песка и грязи. «Мерзко». Мерзко от начала до самого конца. От всей ситуации в целом. Мерзко от того, что до всего этого вообще дошло.       Хэнк — казалось бы, всё ещё тот самый Хэнк, ранее всегда представляющий из себя само спокойствие и похуизм, — медленным шагом поплёлся прочь от берега, оставляя за собой дорожку из влажных следов. Шлёп-шлёп-шлёп. Подобно хищнику, удаляющемуся обратно на свою территорию, но всё ещё готовому в любой момент остановиться, зарычать и, если противник попытается напасть, пригвоздить его к земле, утыкая головой в грязь. Да и Коннор, если бы он даже захотел, попросту не смог бы заставить себя рискнуть, опасаясь дальнейших действий. Адреналиновая зависимость тоже не находила текущую ситуацию отличной для проявления, а любая идея о том, чтобы окликнуть уходящего Хэнка и крикнуть ему вслед пару слов — пусть и вовсе не обидных — могла закончиться печальным исходом. И под «печальным исходом» подразумевалось далеко не то блаженное удушение, о котором Коннор грезил часом ранее. Теперь всё было куда серьёзнее.       Почему Хэнк не дошёл до применения грубой силы сразу? Потому что он явно не видел в этом никакого смысла. Или потому что не хотел даваться во все тяжкие, нанося Коннору физический вред за слишком длинный язык и кривые руки. Только припугнул, больно подержав за челюсть, что в свою очередь продолжала нещадно ныть даже после того, как её отпустили. Однако, очевидный факт был на лицо — если бы Коннор не додумался покорно промолчать и попытался вновь выебнуться, строя из себя крутого парня, у которого даже в такой загнанной ситуации всё было под контролем, то одним испугом он бы не отделался. Всё также сидел бы в холодной воде, но вытирал со своего лица не только влагу и пот, но и, возможно, кровь. У Хэнка были очень сильные и накачанные руки, отчего после пары ударов можно было смело записываться на приём к пластическому хирургу, чтобы тот помог восстановить разбитый нос, а также выбитые в порыве гнева зубы.       Откуда была столь твёрдая уверенность, что Хэнк дошёл бы до чего-то такого? Потому что Коннор никогда не был идиотом и отлично читал эмоции людей. С Хэнком это провернуть было куда сложнее, чем с другими людьми, ведь на его лице постоянно держалась спокойная «похуитительность», демонстрирующая наплевательское отношение к окружающим трудностями. Однако, сегодня эта маска треснула, обнажив чистую закипевшую ярость. И по одним только потемневшим голубым глазам Коннор прекрасно понял, насколько Хэнку похуй на последствия своих действий. В тот момент этого разгневанного идиота не волновало, что будет, если он перейдёт за рамки и применит силу. Какие сюрпризы могут встретить утром, ещё не дав подняться с кровати, но всем своим видом говоря: «Тебе пришёл пиздец, мужик». Коннору уже как-то раз удалось увидеть точно такой же взгляд, когда Хэнк при нём зарядил кулаком по наглой роже Дэвида Марса. Правда, в тот момент порыв гнева был молниеносным и растаял также быстро, как снег под тёплым июльским солнышком, чего нельзя было сказать о сегодняшнем дне. Сегодня Хэнк пребывал в таком состоянии полноценные пять минут, от чего находиться рядом с ним было страшно. Всё равно что под конец охоты загнать дикого зверя в угол, а после смотреть, с каким остервенением он начинает бороться за свою жизнь. Хэнк, конечно, диким зверем не был, да и в угол его никто не загонял, но ситуация была практически такой же. Он устал от своей жизни. Устал от всего дерьма, взвалившегося на его плечи. И сдержаться не смог.       Коннор тщательно обдумывал всё случившееся, не торопясь подыматься на ноги. Вслушивался в плеск воды и смотрел на ночное звёздное небо, пересчитывая рассыпавшиеся по его своду крупицы-звёзды. Голову продолжало мутить от выпитого алкоголя, кожа покрылась мурашками, а губы немного посинели. Оно и понятно — не май месяц на дворе. Стоило поскорее перебраться в тепло и снять с себя мокрые штаны, чтобы не подхватить простуду и не слечь на ближайшую неделю с температурой, но Коннора это как-то не ебало. Совсем не ебало. Настолько не ебало, что хотелось окончательно плюхнуться спиной в воду, забить на всё в этом мире и проваляться так до тех пор, пока через пять-шесть часов какая-нибудь дамочка, вышедшая на утреннюю пробежку, не заметит откисающего в реке парня и не вызовет санитаров. Оставалось только ловить лицом порывы холодного осеннего ветра, вслушиваться в гудение проезжающих по дороге машин и смотреть на мерцающие огни города, отражающиеся в карих глазах яркими вспышками.  — Как ты там говорил, отец? — тихо спросил Коннор, дёрнув коленом и вновь окропив гроздью из капель водную гладь. — Наша семья должна хранить силу, упорство и власть? — хриплый голос сорвался на всхлип. — Почему я, чёрт возьми, должен всё это терпеть?