Виски? Коньяк? Минет за барной стойкой?

      Тяжело, наверное, работать таксистом в большом людном городе. Но перед тем, как затрагивать эту тему, стоит заранее сказать, что слово «тяжело», употребляемое в данном контексте, никак не связано с такими словами как «глупо», «унизительно» или «бесцельно». Ибо да, таксистам, бесспорно, платят далеко не гроши, иначе на этой профессии никто бы и не работал. Более того, если попадался весьма перспективный человек, готовый впахивать как днём, так и ночью, то он, того и гляди, мог довольно быстро накопить на свои хотелки. О чём ещё может мечтать мужчина, не имеющий за спиной образования, но умеющий водить машину? Вот именно. По этой причине в каждой пробке Америки можно было насчитать не меньше сотни жёлтых машин, периодически сигналящих друг другу. Звучит как сказка, не так ли? Но тогда почему такая профессия как «таксист» вообще является востребованной? Почему туда не бегут вообще все те, кто хочет поменять свою низкооплачиваемую должность в каком-нибудь фастфуде? Ответ был довольно прост — как не бывает бесплатного сыра в мышеловке, так не бывает и лёгких денег без подводных камней.       Усевшись за руль своей рабочей машины, ты становишься лёгкой добычей для всякого рода отморозков или наркоманов, готовых прикончить человека ради наживы. Даже в двадцать первом веке добрая часть людей оплачивают поездку наличкой, так что любой преступник может начать задумываться о том, чтобы ограбить честного водителя. (Хэнк не раз и не два занимался делами, связанными с убийствами какого-нибудь таксиста). А что говорить о других неприятных личностях? Например, о пьяницах, что могут прямо в салоне вывернуться наизнанку и заблевать все кресла. И иди потом — тряси с этой туши деньги за химчистку, за которую, в итоге, ты всё равно заплатишь из своего кармана. А парочки? Парочки — это вечная проблема, когда поездка происходит вечером и маршрут занимает около двух часов. Спрячутся они, значит, на заднем сиденье, положат на колени сумку или другую ношу, да и начнут заниматься непристойностями. Сколько случаев было, когда девушка принималась мастурбировать своему парню, не стесняясь присутствия водителя! А некоторые особо наглые особи, и вовсе не знающие слова «нравственность», даже устраивают полноценный половой контакт. Ругаться с такими бессмысленно, а за хамское поведение может и по шапке прилететь. И объясняй потом начальству, что ты всего лишь действовал из позывов логики и защищал машину от всякого рода человеческих выделений, какие могли впитаться в обивку сиденья и долго одаривать будущих пассажиров неприятным запашком.       Хэнк, будучи честным и понимающим человеком, всегда искренне сочувствовал уставшим сонным работягам. Всегда старался относиться к ним со всем возможным понимаем и ни в коем случае не хотел препираться или как-либо действовать на нервы. Ключевые слова — «старался» и «не хотел», потому что всё когда-то бывает в первый раз. Первый поцелуй, первый секс и первое «водила, ты ахуел?». Видит Бог, Хэнк правда не желал ничего дурного. Вот правда-правда. Мысли свернулись в клубок сами, когда пышноватый усатый водитель шмыгнул носом, заглушил мотор и назвал стоимость поездки. «С вас десять долларов и пятьдесят пять центов», — сказал он, поднимая голову и ожидая услышать, каким способом клиент оплатит транспортировку собственной туши. А Хэнк и ответь ничего не мог, настолько жаба — та самая жаба, что выдавливала ехидную ухмылку — присела ему на шею и душила своими болотно-зелёными лапками. Десять долларов. Десять. Ёбанных. Долларов. Один десяток баксов и пятьдесят пять центов — именно столько стоила дорога от «Амбассадора» до снимаемой Хэнком маленькой квартирёнки. А ехать то до неё пришлось всего ничего — полчаса.       «Я что, по-твоему, деньги на принтере печатаю?» — хотел возмутиться Хэнк, никак не ожидая такой цены. Потому что, рассуждая логически, дорога того не стоила. Вот нисколько. Например, смена в баре занимает восемь часов, и за неё Хэнк получает сотню долларов. На минуточку, «Смех Питера» — это престижное заведение, куда кого попало не берут, а о заработке в целую сотню за ночь бармены из большинства других мест могут только мечтать. Потому выходит, что у Хэнка полчаса работы стоят около шести долларов, хотя он постоянно стоит на ногах, слушает разрывающую барабанные перепонки музыку, обслуживает самых разных привередливых клиентов, да ещё и умирает от постоянно накатывающей сонливости и мыслей о том, что впереди, вместо блаженного сна, ждёт куча работы в полицейском департаменте. А тут какой-то водитель, что только и просиживает свою пятую точку на мягком кресле, требует от Хэнка целый десяток. Десяток, на который, между прочим, можно накупить еды на три дня! Да и потом, они же проехались в обычном такси с обычным неудобным креслом, а также обычным хрипящим радио и обычным запахом горчицы в салоне.       Возмущению Хэнка не было предела. Он и без того находился на взводе из-за всего говна, которое ему успел наговорить Коннор получасом ранее, а тут его ещё вдобавок решили ограбить. Украсть честно заработанные деньги! Да и вообще, Хэнк сел в такси только по той причине, что хотел поскорее вернуться домой и завалиться спать, дабы завтра в баре он не выглядел как зомби с дичайшим похмельем. В противном случае, он мог бы и пешком прогулялся. А что? В Детройте ночью красиво. Чем не повод пройтись? Проветрить, так сказать, мозги на свежем воздухе. Хотя, Хэнк сам прекрасно понимал, что если бы он решил пройтись на своих двух, то завтра точно не смог бы нормально стоять на ногах. А если через два дня в полицейском департаменте придётся приехать на вызов и погоняться за кем-то? Тогда проще будет сразу выстрелить себе в колени и взять больничный. Конечно, был ещё вариант доехать до дома Коннора и там уже сесть за руль собственной машины, но Хэнк не смог себя заставить, ибо был шанс, что они пересекутся. Да, маленький, но всё же был. А Хэнк мог поклясться, что если он сегодня ещё хоть раз увидит эту наглую рожу, то просто не сдержится и вмажет по ней со всей дури. Вложит в удар всю свою силу и точно, если не сломает нос, то хотя бы выбьет пару зубов. Да, подле реки ещё была ещё какая-никакая сдержанность и шепчущий на ухо голос разума, но, когда Хэнк только-только отошёл подальше от берега и попросил у проходящей мимо компании телефон, чтобы вызвать такси, на него внезапно накатил такой приток ярости, отчего руки сами собой затряслись, а сенсорная панель чужого мобильника опасливо затрещала. Хотелось бить. Хотелось убивать. Хотелось постоять за свою честь и с помощью силы доказать, что Хэнк, сука, прав в своих убеждениях.  — Я не стану опускаться настолько низко, — тогда сказал он сам себе, стараясь успокоить нервы и выкинуть из головы произошедшее, но с этим у него также возникли вполне понятные трудности. И никакие мысли о том, что за такие вот шуточки могут и на работе наказать, не могли успокоить. Увольнять-то не уволят, всё же громкое имя и почётное звание лейтенанта несут за собой определённые привилегии, но штраф выписать могут, а для Хэнка это, можно сказать, вполне так весомый аргумент. Обязан был им стать. Но ярость униматься не хотела и чуть ли не толкала назад — в сторону берега, принуждая доказать наглому мальчишке свою правоту. «Повали его на землю, — ласково шептали на ухо натянутые, подобно гитарным струнам, нервы. — Ударь его. Сожми горло. Заставь его бояться тебя».       В итоге усатый таксист боязливо обомлел, когда после названной цены за поездку, Хэнк посмотрел на него с таким лицом, словно готов был придушить на месте. И оно понятно, ибо, как уже упоминалось, подобные случае в Детройте также были не редкостью. Но Хэнк не какой-то преступник или пьяница, чтобы торговаться. Всё же он понимал, что у каждого человека есть приписанные работой правила и вряд ли таксист решил с балды ляпнуть любое число, которое ему нравится. У него вон и особый счётчик стоял, правда, был очень старым, больше похожим на автомагнитолу. А потому Хэнку пришлось перестать пугать своим недобрым видом водителя, после чего засунуть руку в карман и вытащить оттуда бумажник. Кривя душой, выудить оттуда купюру с Александром Гамильтоном, в последний раз посмотреть на неё с таким лицом, словно та была красивой девушкой из дрянного сериальчика, что навсегда переезжала жить с родителями в другую страну и больше никогда не смогла бы приободрить своей улыбкой. «Возможно, Скрудж Макдак был не таким уж и психом, помешанным на нездоровой любви к деньгам», — подумал Хэнк, набирая пальцами мелочь и протягивая оплату таксисту. Тот деньги-то забрал, но всё равно продолжал с недоверием коситься на Хэнка до тех пор, пока тот не вышел из машины и не сделал пару шагов в сторону своего дома. Ясное дело, осторожность и бдительность никогда не помешают, но как же неприятно было осознавать, что тебя — человека, который ради других людей жизнью рискует на своей работе — могут подозревать в нехороших мыслях. Да Хэнк бы никогда никого не ограбил! Он же… хороший полицейский.       «Хороший полицейский». Как-то это словосочетание уже не грело душу и не вызывало должной гордости, какая раньше накатывала от одного только представления крупной сильной фигуры, спасающей нуждающихся жителей города. Ведь как оно обычно бывает… Каждый новичок, делающий первый шаг в полицейскую академию, видит себя в будущем героем. Этаким правильным защитником порядка, что, подбоченившись, стоит в свете софитов и озаряет окружающих людей своей добротой. И Хэнк таким был. И Хэнк на такого равнялся. И Хэнк не собирался менять свои взгляды. Но глупыми, в порывах страсти брошенными словами, Коннору таки удалось посеять в сердце матёрого полицейского семя сомнения. Оттого теперь, почему-то, Хэнк видел на месте того самого «правильного защитника» обычного такого дурачка, которого кто-то высокий и грозный гоняет палкой, таскает за собой на цепи, щёлкает по носу пальцами и хохочет от каждого ответного чиха, однако при всё при этом приговаривает: «Кто у нас хороший полицейский? Ты у нас хороший полицейский». Да ещё и ошейник с жетончиком вешает, на котором прописными буквами выгравировано «хороший полицейский». А у дурачка-то счастья полные штаны и рот весь в слюнях. Он ещё и хвостом виляет, чувствуя свою значимость и важность, когда на деле все эти почести являются лишь обычным фарсом. Ну а в сторонке смеются те, кто всю эту систему придумал.       О, посеять-то Коннор посеял. Буквально вбил в голову неправильные мысли. Но Хэнк — это человек по скидке, а не бракованный. И нагружать мозги всяким услышанным от дурака бредом он не собирался. Вот что было бы, начни говорить Коннор, что Земля на самом деле плоская? Хэнк бы также сидел и сомневался в адекватности его слов? Конечно, нет! «Потому что шарообразная форма Земли — это уже научный факт, чего не скажешь об институте американской полиции». «И всё равно ничего у тебя не получилось!» — подумал тогда Хэнк, поднимаясь по лестнице на свой этаж и выискивая в кармане ключ от квартиры. Верно, у Коннора ничегошеньки не получилось, ибо, несмотря на все громкие россказни о несправедливости государства, Хэнк до сих пор был уверен, что он поступал и продолжает поступать правильно, придерживаясь более здравых взглядов на мир. Почему? Потому что, кто бы что не говорил, а полицейские в Америке нужны. Да и вообще, нужны в каждой стране. Стольким людям каждый день угрожает опасность, и единственные, к кому они могут обратиться в этот момент — это стражи порядка. Хэнк нарциссизмом не болел и никогда не думал называть себя героем, но для своего города, как ему казалось, он сделал ничуть не меньше, чем какой-нибудь Бэтмен для Готэма. За всё время службы в полиции спас около двух сотен жизней и посадил за решётку порядком триста человек. А что насчёт того громкого дела? Когда в Детройте накрыли самую большую точку наркоторговли. Это ведь тоже спасло множество людей от ужасной участи. И пусть Коннор считал, что полицейские только и делают, что слепо следуют приказам государства, даже если те порой нарушают чьи-то личные границы, на деле же всё равно получался положительный результат. И американцы могут спокойно спать в своих кроватях, не боясь, что к ним ночью через окно завалится какой-нибудь вандал, потому что на охране их сохранности находятся такие замечательные стражи порядка. Ну и? Кому от этого хуже? Кто имеет право обижаться?       Ты.       Входная дверь с тихим писком отворилась. Витая в собственных размышлениях, Хэнк медленно нащупал рукой выключатель и тихо щёлкнул им, заставляя гостиную залиться светом. Но не успели глаза различить очертания жилища, как и без того тусклая лампочка громко треснула, испуская в разные стороны искры. Помещение вновь наполнилось мраком. Впрочем, а стоило ли удивляться? Удивлялся бы тот, кто не ожидал таких трудностей, а Хэнк с самого переезда знал, что нечто подобное обязательно случится. Всё же квартира пусть и находилось почти что в центре Детройта, но была далеко не новой (иначе стоила бы она в пять раз дороже, чего Хэнк бы себе позволить точно не смог). Оставалось лишь постучать зубами и глубоко вздохнуть. Ну, лампочка — это не автомобиль. Купить её можно везде и всюду. Да и стоит она центов пятьдесят. Так чего теперь сердиться? Как будто у Хэнка в доме никогда лампочки не перегорали. Пустяки-пустяки-пустяки.       «Нечестно».       Хэнк постоял на пороге несколько секунд, пялясь в кромешную темноту. Досчитал до десяти. Успокоился. Поставил галочку в мысленном списке завтрашних покупок и уже поспешил начать стягивать мокрые кроссовки, как в ту же секунду услышал шарканье мягких лап по деревянному полу и горячее дыхание, обдавшее правую кисть. Мокрый нос прошёлся по пальцам снизу-вверх и старый добрый Сумо, шумно виляющий хвостом, уткнулся головой в бедро хозяина. Пёс просился на прогулку.  — Потерпишь до завтра, — грубо ответил Хэнк, не обращая на питомца никакого внимания и продолжая стягивать обувь с ног. Сумо же постоял рядом ещё минуту, с нетерпением ожидая, когда хозяин нацепит на него поводок и поведёт справлять собачьи дела на улицу. Конец ожиданиям пришёл тогда, когда сенбернар заметил, что Хэнк окончательно разулся и направился в сторону спальни, а потому пёс лишь разочарованно опустил голову и вернулся на старый плед, на котором ему приходилось теперь спать — мягкая собачья подстилка сгорела в пожаре вместе с прочим имуществом.       Больше сил ни на что не оставалось. Прошедший вечер измотал Хэнка до дрожи в ногах, и теперь единственное, чем ему хотелось заняться — это просто завалиться на кровать и отрубиться до визга будильника. Забыть о всяких там Коннорах и сказанных этими самыми Коннорами словах. Заснуть на следующие шестнадцать часов, а после уже идти на смену в баре с новыми силами. Недаром говорят, что новый день встречает новыми радостями, а потому по пробуждении все лишние переживания должны были полностью отпасть, а опьянение и вовсе выветриться из головы. Того и гляди, Хэнку обязательно станет чуточку попроще и он сможет вновь начать копаться в собственных мыслях, но всем, в чём он сейчас нуждался, был крепкий и долгий — насколько это возможно — сон. Единственным и последним испытанием оставалась тёмная дорога к спальне, на которой тут и там валялись коробки и пакеты с вещами, уцелевшими после пожара. Ну а что ещё оставалось делать? Вещей было много, а квартира маленькая. Отдельной кладовки в ней не предусматривалось, а в шкафах всё добро не помещалось. А потому, если бы в квартиру Хэнка решил нагрянуть какой-нибудь гость, тот бы точно подумал, что здесь либо находится интернет-магазин, либо хозяин затеял ремонт и полную перестановку всей своей мебели.       Передвигаться в кромешной темноте было тяжело. Ноги то и дело запинались о коробки, так что приходилось опираться о стены, дабы очередной неуклюжий шаг не стал причиной сломанного от падения носа. И что-то постоянно грохотало, билось и скрипело от касаний, придавая лишние опасения за сохранность имущества. Пакеты шуршали, а хрупкие предметы бренчали — после пожара как-то не было времени на то, чтобы запаковывать их в газетные листы, как делают хозяюшки при переезде своей семьи. Правда, долго всё же переживать не пришлось, ибо на горизонте замаячила новая проблема. Стоило Хэнку сделать очередной шаг и уже почти что оказаться подле спальни, как его левая нога запнулась о коробку с, судя по всему, книгами. Пришлось повести торсом в сторону, чтобы не потерять точку опоры и не упасть на и без того шаткий столик. Наградой за такой проступок стало нечто острое, что мгновенно прошлось по плечу. Да не просто прошлось, а натурально разрезало кожу, заставляя ту потеплеть от потёкшей крови. Хэнк тихо зашипел, стиснул от боли зубы и хотел было покрыть обидчика пьяным матом, но, осознав, насколько ебанутым был бы такой поступок, только прикрыл рану ладонью и сменил свой курс в сторону ванной, продолжив по пути пытаться убедить себя в том, что всё на самом деле хорошо и нечего было волноваться. Ну да, поцарапался. И что? Все люди царапаются. Не ныть же теперь на пустом месте. Верно?       «Нечестно».       Как в итоге оказалось, царапина вышла несколько больше, чем ощущалась на первый взгляд. Видимо, Хэнк случайно прошёлся рукой по одному из гвоздей, торчащих из антресоли, либо о кусок сломанной деревянной полки. Ситуация и правда была из малоприятных, но чего раздувать из мухи слона? Промыл, помазал, перебинтовал. На следующий день будет как новенькая. А на работе вообще и не такие раны получать приходилось. К тому же, Хэнк был из тех людей, которые не привыкли ныть или считать маленькие трудности такими уж важными причинами для того, чтобы распускать сопли и начинать причитания, подобно тому, как это делают маленькие дети. В конце концов, он был и остаётся сильным мужчиной со стойким характером. Вот взять, например, события пятнадцатилетней давности, когда Хэнк только-только встретил свою — ныне уже бывшую — жену. Стефани, она же почему в него влюбилась-то. Потому что Хэнк тогда ещё был, наверное, эталоном женских представлений о мужчине мечты. Нет, никакого нарциссизма или поднебесного чсв, а лишь чистые факты. Ибо, как там писали в популярных женских романах? «Сильный и красивый блондин с голубыми глазами и очаровательной улыбкой». Хэнк, правда, не знал, действительно ли у него улыбка была очаровательной, — всё же его порой смущала небольшая щель между верхними передними зубами — но Стефани постоянно делала комплименты. Возможно, если бы Хэнк в последующие пять лет старался так же проводить с ней время, вместо того, чтобы перерабатывать и просиживать штаны за бумагами, то участь быть разведённым не постигла бы его и вовсе.       Последние остатки перекочевавшего из сгоревшего дома бинта ушли на то, чтобы забинтовать порезанную руку. Проверив в зеркальном отражение обмотанное плечо, Хэнк стащил с себя грязную рубашку и закинул её в барабан стиральной машины. Посветил немного голым торсом, оценил заросшие на теле шрамы от старых пулевых ранений и потянулся за синей футболкой, что ждала своей очереди в корзине с чистой одеждой. Натянуть её на себя не составило никакого труда, но когда Хэнк очередной раз столкнулся глазами со своим отражением в зеркале, то по телу неожиданно пробежала куча мурашек. Неприятно так, не упустив ни одного участка на спине и руках. Откинув с лица отросшие патлы, Хэнк сглотнул. Замер. Начал всматриваться в своё лицо так, словно не узнавал человека, которого перед собой видел. Воспоминания и кадры минувшей молодости так наполнили собой голову, что с трудом верилось: этот заёбанный мужчина с появляющимися морщинами и синяками под глазами — это он. Волосы действительно слишком отросли и сквозь золотые пряди уже проглядывались седые локоны, а голубые глаза, казалось, подобно старым детским рисункам, вовсе начали выцветать, становясь серыми и сухими. «А давно ли я так выгляжу» — подумал Хэнк, немного поднапрягшись и заметив, что его внешность несколько отличалась от той, какую он себе представлял. И нет, Хэнк не настолько сумасшедший человек, чтобы бояться смотреть в зеркало. Просто он как-то не предавал значение тому, как выглядит. Вроде месяц назад всё было не настолько запущено. Проблемы начались из-за нарушения режима сна и постоянной переработки? Или неправильного питания? У Хэнка появилось даже опасение, что он заболел чем-то страшным.       Изучая своё отражение с особой доскональностью, Хэнк на секунду прикрыл глаза руками и медленно протёр их, словно надеялся таким образом изменить реальность. Ничего у него не вышло. Ещё с десять секунд из зеркала на него пялился заёбанный жизнью мужчина, после чего усталость, перемешанная с кучей алкоголя в теле, решила прекратить эту игру в гляделки. И Хэнк уже хотел было забить на всё и просто отправиться спать, как внезапно в глазах зарябило. Каждое очередное смыкание и размыкание век вызывало странную пелену в глазах, так что после седьмого раза Хэнк уже не видел своих очертаний в зеркале. Он наклонился поближе, попытался сощуриться, но ни к чему путёвому это не привело. Разве что Хэнк заметил, как его синие глаза потихоньку темнеют, меняя цвет и превращаясь в карие. «Видать, перепил я сегодня», — подумал он, массируя область слёзного мясца большими пальцами. Сие действие также ни капли не помогло, но Хэнк уже начинал догадываться, что в мутном зеркале находится далеко не его лицо, а лицо совсем другого человека. Хотя, это скорее можно было назвать рожей. Той самой рожей, по которой он час назад хотел со всей дури врезать кулаком. Абсурдно, но так оно и было. А потому Хэнк наклонил голову, стараясь изучить случившуюся странность получше. Коннор тоже её наклонил вслед. А после в естественной ему манере улыбнулся, окидывая воззрившегося на него мужчину жалостливым взглядом.  — Что такое, Боб? Чему ты так удивляешься? Не понимаешь, с чего это с тобой произошли такие изменения? Я, конечно, знал, что в полицию берут работать людей с невысоким уровнем интеллекта, но чтобы настолько… — Заткнись, — рыкнул ему Хэнк, хотя губы у него совсем не шелохнулись. Обида на Коннора вновь начала набирать свои обороты, а последствия их последнего разговора стали проявляться, заставляя Хэнка начать закипать. В глубине души он прекрасно понимал, что никого, помимо него, в ванной сейчас нет, но какая уже была разница, когда один малолетний ублюдок решил так нагло начать провоцировать?  — А то что? Что будет, если я не заткнусь? — спросил Коннор, в издевательской манере вскидывая брови. — Ты же мне ничего не сделаешь, у тебя кишка тонка. Просто посмотри, что с тобой стало и куда тебя привели твои… как ты там говорил? Жизненные принципы? Ты столько лет рискуешь жопой ради других людей, но когда из-за своей работы ты оказался на улице, полицейский департамент тебе выделил лишь мизерную страховку и один день выходного. А кто ты у нас? Лейтенант? Лейтенант, который драит стаканы в баре и разливает по ним алкоголь для всяких пижонов? А что было бы, если бы тебя туда не взяли? Ты пошёл бы драить туалеты?  — Я же тебе сказал… заткнись. — Голос Хэнка стал ниже, а брови ещё сильнее нахмурились. Лишь в последнюю секунду он сдержался и сбавил громкость голоса, чтобы не перейти к ссоре. Но слышать этот бред ему вот никак не хотелось. Не хотелось давать себе повода усомниться в том, насколько правильно он живёт и каким взглядам оказывает фавор. Но Коннор и не думал затыкаться. Нет, он лишь устало посмотрел куда-то в пол, далее на чужую футболку, после чего, сделав тон более снисходительным, продолжил:  — Что, не нравится слушать правду? Бедная цепная псина внезапно начала осознавать, что её жизнь не имеет значения? Что ей без особых проблем найдут точно такую же замену? Что, пока она следует вдолбленным ей убеждениям и рискует собой, выполняя, как ей кажется, важные поручения высших дяденек, она изматывает себя и не замечает, как её жизнь незаметно пролетает. А что будет, когда придёт смерть? Кто придёт к ней на похороны? Кто действительно будет переживать из-за её смерти, если сама она никогда не ценила свою жизнь?       Хэнк не смог ничего сказать — настолько он был обескуражен наглостью отражения. Если Коннор на берегу реки ещё пытался как-то деликатно подобрать синонимы, то Коннор в отражении не боялся своих слов и открыто называл Хэнка псиной. Дразнил его, приводя примеры из жизни, о которых он и знать не мог. «Я же не проболтался ему сегодня в караоке?» — подумал Хэнк, начав было тревожиться, что мог ослабить бдительность и ляпнуть чего-то лишнего. Хотя, а чего ему было переживать? Максимум, что он мог ляпнуть в дружеской беседе — это какие-нибудь всем известные новости. Ибо даже будучи в стельку пьяным, Хэнк никогда не будет жаловаться кому-то на свою жизнь или ныть о собственных проблемах. Да и вообще, это же Коннор начал издеваться и говорить о том, насколько полицейский — это неблагородная профессия. Он начал этот парад сомнений. Так чего теперь Хэнку волноваться о том, что это была именно его ошибка? Вот именно. Хотя, такой вывод явно не устроил Коннора из отражения и он продолжил гнуть свою палку.  — Если сейчас я попрошу тебя назвать мне за десять секунд имена твоих трёх самых близких друзей, сможешь ли ты справиться? Или тебе потребуется пара минут на то, чтобы перебрать весь список людей, с которыми ты когда-либо был знаком, вспомнить их имена и назвать тех, кто хотя бы поздравил тебя с последним днём рождения или открыто не отписался в Фейсбуке? Но ты же у нас, мать его, лейтенант. Ты у нас такой герой, стольких спас. Так скажи мне, герой ты наш комнатный, почему ты так упорно ставишь жизни других людей выше собственной? Почему превращаешь своё существование в сплошную работу? Вот отстроишь ты свой ёбанный дом, переедешь обратно в него. И что будет дальше? Также будешь батрачить в своём полицейском департаменте? Ты считаешь, что сейчас у тебя начались самые трудные времена в жизни. Но, что вообще изменилось, Боб? Ты просто устроился на вторую работу. До неё ты так же никуда не выбирался, ни с кем почти не общался и никого к себе не подпускал.  — Ещё одно слово… и клянусь… — Рука Хэнка сжалась в кулак, а его зубы застучали от такого нахальства. Он не хотел вестись на эту провокацию. Не хотел позволять какому-то там отражению играться с ним, как тому вздумается. Но отражение продолжало это делать, а следующие сказанные им слова стали последней каплей в огромной море терпения.  — Ну и? Что ты мне сделаешь-то? Ударишь? Покалечишь просто за то, что тебе не нравятся услышанные слова? А знаешь что, Боб? Давай, я согласен. Отыщи меня и избей до такого состояния, что я не смогу ходить. Но, когда я попаду в больницу, меня придёт навестить вся моя семья. Близкие люди, которые ценят меня и которые у меня остались. А также придёт навестить моя девушка, которая волнуется за меня. А что будет, если в больницу внезапно попадёшь ты? Кто к тебе придёт? Хоть кто-нибудь будет за тебя волноваться? Твои коллеги? Начальство? Спасённые тобою люди? Никто. Никто, Боб. Никому нет дела до твоих проблем, как нет дела до тебя. И если ты умрёшь, никто по тебе даже плакать не будет, кроме твоей старой псины, что будет выть до тех пор, пока её не усыпят или не отстрелят соседи.  — Да завали ты своё ебало! — от услышанного Хэнк почувствовал, как его натянутые нервы лопнули, а реальность перестала на мгновение существовать. Хлоп-хлоп-хлоп. Его бесил Коннор. Бесила его наглая рожа настолько, что, не сдержавшись и не подумав о последствиях, Хэнк со всей силы вмазал по зеркалу кулаком, стараясь заткнуть это раздражающее отражение. Силы хватило лишь на то, чтобы зеркало разбилось, и на отражении появилась треснувшая паутинка, а пара осколков с громким звонким лязгом упала вниз — в раковину.       Нечестно.       Это нечестно. Это было так нечестно. Настолько нечестно, что Хэнк, не желая смотреть в разбитое зеркало, медленно опустился вниз — на пол, запуская пальцы левой руки в волосы. От услышанных слов сердце просто разрывалось; билось о грудь с громким стуком. Хэнк понимал, что это неправда. Хэнк любил свою работу и никогда не вёлся на провокации. Хэнк понимал, что всё случившееся — это плод его больной пьяной фантазии. Она врёт. Она всё врёт. Она искажает действительность. И несмотря на то, что всё было в точности так… почему сейчас он чувствовал себя самым последним мусором, который выкинули на помойку тогда, когда он оказался не нужен? Почему от осознания, что, казалось бы, человек, который ненавидит людей и работает только для личного благополучия, живёт лучше мужчины, посвятившего своей стране самого себя, в горле появляется ком, а в глазах начинает покалывать так, словно те хотят вот-вот вытечь? Где справедливость? Где хоть какая-то честность? Почему всё так? Почему? Почему? Почему, блять? Увы, понять было не дано. И это тошнотворное чувство обиды и боли на весь свет уже ничего не могло заглушить — ни принципы, ни мораль, ни разбитые о зеркало костяшки пальцев.

***

      Лил, мать его, Пип. Какой такой Пип? Ну тот, который Лил. Или то был Пимп? Нет, точно Пип. Тот самый Пип, треки которого Коннор отрыл из самых глубин своего мобильника. Покачиваясь на пьяных ногах и пытаясь не дать телефону таки поцеловаться с асфальтом, застыл в ожидании такси и на всю громкость включил одну из самых знакомых песен. И не то, чтобы в Детройте был введён ночью комендантский час, запрещающий горожанам гулять возле моста и слушать музыку, но, как сказала одна из проходивших мимо женщин, «а ты, сука, часом не ахуел ли?». Потому что да, не каждому понравятся те звуки, которые парень называл песней. Сердился, дулся и попутно горевал, сжимая в руках свой яблочный мобильник и горланя на всю улицу одно и то же предложение. Делал паузу, ждал когда этот самый Пип пропоёт остальную часть, после чего повторял свою излюбленную фразу. Но нет, не для того, чтобы побесить жителей улицы, а просто по той причине, что другие слова из этой песни он так и не выучил.  — Она была со сломанной улыбкой! — надрывался Коннор, сам не понимая, отчего это его внезапно пробило на такое пошлое подобие сентиментальности. На улице ведь не март месяц, чтобы вот так просто начинать ночные концерты, да и то, аналогичное поведение присуще только кошачьим. А Коннор котом не был. Ну утром вроде точно.       Лил Пипу пришлось заткнуться, когда за Коннором приехали. Благо, не из дурки. Таксист смог их опередить и забрать горе-певца с его импровизированной площадки. Да, с явным недоумением на лице, но забрал ведь. Правда, ехать с мокрой задницей в такси — такое себе удовольствие. Одежда неприятно прилипает к телу, которое всю дорогу покалывает и беспрерывно чешется. Чувствуешь себя как лягушка. Как пьяная лягушка. К слову, водитель также не оценил, когда к нему в машину сел пьяный парень с насквозь сырыми штанами, но Коннор быстро ретировался и, пытаясь говорить внятно, объяснил, что это он просто так неудачно упал в реку, а не то, что можно ещё придумать в такой ситуации. Таксист согласился везти, но при том условии, что он получит дополнительную оплату за свои услуги. А Коннору что? Коннору не сложно. Ему сейчас просто хотелось поскорее уехать подальше от этого чертового моста, дабы не страдать в одиночестве и плакаться в жилетку рыбам. Да и навряд ли рыбы оценили бы несвязное нытьё о какой-то чепухе. Что бы они сказали? «Фу, Коннор, какая ты тряпка». А тряпкой Коннор не был. И котом тоже.       Собственно, а куда Коннор вообще направлялся? Домой? Нет, домой ему ехать не хотелось. Там пришлось бы страдать в одиночестве, а на душе было настолько тошно, что парень боялся одного — будучи обременённым злостью и отвращением к самому себе, он вновь полезет на ту злосчастную крышу, которую, наверняка, опять не закрыли. А в его организме было столько алкоголя, что он уже и стоять на своих двух ровно не мог, из-за чего шанс спуститься вниз без помощи лифта варьировался от двадцати до сорока процентов. Так что Коннор решил, что эту ночь он хочет провести в другом месте. Нет, не в отеле, потому что в отелях есть персонал, с которым придётся контактировать. А они уж наверняка заприметят мокрую задницу своего ночного гостя и точно об этом будут шептаться между собой, придумывая всякие глупости. И не то, чтобы Коннору было дело до чужих сплетней… но просто. Но просто так, сука, делать нельзя! Да если бы он услышал, как его обсуждают какие-то сошки из гостиничного бизнеса, он бы каждому рыло начистил. Возможно, потом сам успел огрести от подоспевшей охраны, но ведь никто не запрещал вытащить из кармана пистолет? Тот самый пистолет, который… Хэнк так и не вернул. «Вот же медвежья сука, ты его продать решил кому-то?» Коннор вновь поймал себя на мысли, что который уже раз сердится из-за тупого Хэнка, хотя цель у него была совсем другая — это успокоиться и остудить нервишки. А, как упоминалось ранее, для этого дела ему нужно было место, где его не осудят и где он сможет выговориться, поспать и переодеться в чистую сухую одежду. Слава Богу, такое место у него было.       «Нет дома лучше своего, ведь дом свой всего родней»* — гласила одна популярная песня из детского мультика про собаку-мутанта. И Коннор был согласен с этой мыслью. Всё же, наверное, не смог бы он жить в большом городе, не знай, что у него всегда будет рядом моральная поддержка от близких людей. А семейство Стернов находилось пусть и не в самом центре города, но и не на самой его окраине. Когда Коннор ещё не поступил в университет и проживал вместе с родителями, его семья ютилась в своём доме. После этого они переехали в квартиру пентхауса, находящуюся в одном из самых благополучных районов Детройта. Ну или, как говорила старая соседка, когда узнала, что семья Стернов может позволить себе такую недвижимость: «Да Роберт-то их людей обворовывает. Ты дом тот видела? Квартира там не меньше тридцати миллионов стоит. А у их семьи ещё и коттедж есть. Говорю тебе, нечисто там всё».       Привыкли люди обсуждать тех, кто когда-то жил с ними рядом, а после смог позволить себе нечто большее, чем одноэтажный дом с двумя спальнями и гостиной. Вот отец Коннора смог. Пусть и не самым легальным путём, но смог же. Что касается коттеджа — брехня это всё. Никакого коттеджа у Стернов никогда не было. Всего лишь два загородных дома и одна квартирёнка в Лос-Анджелесе, в которой сейчас жили бабушка и дедушка по материнской линии. «Круто, Коннор! Там же рядом Тихий океан. Ты можешь ездить туда и кататься на сёрфе!» — как-то сказал один из одноклассников Коннора, когда тот прочитал своё домашнее задание на тему семьи. «Да что ты понимаешь в сёрфинге, Крис? Ты ж из занюханного Нью-Джерси». К тому же, кататься на сёрфе Коннор не умел и учиться не собирался, а потому в Лос-Анджелес его не шибко тянуло. Теперь, когда он начал жить отдельно, то у родителей бывал не частым гостем, но по праздникам или в критических ситуациях старался заглядывать. А сегодняшний день вполне можно было считать той самой критической ситуацией, когда он пришёл за поддержкой к семье.       Около минуты приставаний к дверному звонку, нелепых переступаний с ноги на ногу, и в воздухе раздался щелчок отворяющегося замка. Дверь приоткрылась и из щели на Коннора посмотрело встревоженное лицо удивлённой, только что проснувшейся женщины, которая никак не ожидала гостей в такой поздний час. Секундная пауза, один тихий вздох и Коннор — по другому не скажешь — чуть ли не рухнул на мать, при всём этом издавая непонятные звуки. То ли пыхтел, то ли всхлипывал, то ли стонал. В свою очередь всё ещё не до конца проснувшаяся Эмбер Стерн замерла на месте. Послушала чужое прерывистое дыхание ещё около пятнадцати секунд, после чего до неё наконец дошла суть происходящего. Мать громко охнула, поспешила одной рукой захлопнуть за сыном дверь и сделала несколько шагов назад, не давая тому упасть.  — Коннор? Господи, тебе плохо? Мне позвонить врачу? — Эмбер приобняла Коннора, прижав руки к сырым штанам и рубашке. — Что случилось?  — Мам, — прохрипел Коннор, прикрывая глаза и совсем не замечая, что он — высоченный парень — слишком давит на мать. — Я устал. Я хочу спать.  — Ты пьяный? — спросила женщина, но утвердительным ответом ей тут же послужило тяжёлое мычание.  — Н-нет, не пьяный. — Коннор покрутил головой и дёрнулся назад, чуть было не ударившись головой о гардеробный шкаф. От этой участи его спасла миссис Стерн, успевшая вовремя наклонить сына в сторону. — Ну так, немного. Хлебнул чуть-чуть ужина после вина.       Он тут же замолчал, пытаясь осознать, что только что сказал. Хихикнул, после чего низко прерывисто засмеялся. Правда, в какой-то момент его низкий смех превратился в некое подобие нытья, а глухие выдыхания заменились на низкое мычание. Но Эмбер совсем не придала этому значения и вновь прижала сына к себе, а её руки прошли по мокрым штанам.  — Ты где промокнуть успел? На улице дождь? — Женщина поспешила просунуть пальцы в чужие карманы, дабы выудить оттуда всё, что могло бы повредиться от влаги.  — Я упал в реку, — Коннор выражался невнятно, того и гляди будучи готовым заснуть. — Но ты не переживай, я упал туда не полностью. Я упал наполовину. На-по-ло-ви-ну. Да, наполовину.       Коннор видел, что мать за него очень переживает. Ещё бы, не каждый день она видит сына в таком состоянии. Ладно ещё пьяного — ни для кого не секрет, что Коннор пристрастился к алкоголю. Но тот факт, что он пришёл в подобном виде домой к родителям, при этом будучи наполовину мокрым, — вот это да, странно. И Коннор не хотел бы раскрывать детали случившегося происшествия, но его внешний вид сам наталкивал на вопросы, а детали про реку и вовсе довели миссис Стерн до странного отчаяния, как если бы она получила в руки справку о том, что её дитятко в край ебанулось.  — У реки-то ты что забыл? — Женщина встревоженно нахмурила брови и сжала Коннора за плечи. — В такое время. Над тобой издевались?       «Да кто надо мной может издеваться?» — хотел было сказать Коннор, но промолчал. Он же не восьмиклассник, которого сверстники могут увести за школу, чтобы избить и забрать деньги на обед. Что касается взрослой жизни — Коннор слабаком не был. Попробуй на него кто напасть, он бы, не думая, прострелил наглецу колени. Но в чём плюс быть тёмной лошадкой мафии — это в том, что тебя никто не знает и никто не видит, а потому и поводов для нападений нет. Однако мама — она на то и мама. Она будет волноваться и не успокоится, пока не получит ответы на все свои вопросы. Вот только, эти самые вопросы были слишком неуместными и Коннор попытался перевести тему.  — А где папа? И Алиса? — Он приподнял голову и посмотрел вглубь квартиры, выискивая глазами других членов семьи. Не то, чтобы Коннор хотел в своём состоянии увидеть ещё и их, но не задать такой вопрос не мог. — Вчера же ещё уехали в Уоррен. — Эмбер кивнула на пустую вешалку. — Роберт по работе хотел, а Алиса с ним напросилась.       «Повезло. Очень повезло». Коннор был искренне рад. На самом деле, по большей части он хотел встретиться именно с матерью. Вряд ли отец оценил бы его пиздострадания по какой-нибудь чепухе, а узнай он, что его отпрыск вытворял этим вечером — словил бы приступ. Коннор и так стал семейной головной болью, превратившись из целеустремлённого умного мальчика в похуистичного, но не менее умного парня. За всю его жизнь столько говна случилось и столько проблем. И вот опять. И вон снова. И вот который, сука, раз. Коннор Стерн — единственный наследник семейного бизнеса, запутавшийся в своих мыслях, пьяный приходит домой. Наверное, любой человек в его ситуации захотел бы оказаться как можно дальше от семьи, чтобы не разочаровывать её ещё больше. Но Коннор был не таким. Ему нужна была поддержка и ему нужен был кто-то, кто сможет ему помочь. Иначе он просто бы пропал.  — И всё-таки, — продолжила Эмбер Стерн, уже протянув руки и принявшись расстёгивать пуговицы на рубашке сына, дабы поскорее избавить его от мокрой одежды. — На реке-то ты что делал?  — Гулял, — пробурчал Коннор, притупляя взгляд. — Гулял я возле реки.  — Гулял он, — повторила воркующим голосом мать, покачав головой. — Ночью. Возле реки. Коннор, скажи мне, что происходит? Ты в последнее время сам не свой. Рассеянный какой-то. Переживаешь о чём-то. Расскажи мне, пожалуйста. Клянусь, я ничего не скажу папе.       «Да знаю я, что не расскажешь». Коннор сглотнул. Налился краской до самых ушей и надул щёки, стараясь набраться смелости. Сейчас он и правда был сам не свой. И слова, которые застряли в глотке, он бы никогда не сказал на трезвую голову, признавая собственную слабость. Захотелось закрыть лицо руками, чтобы не показаться никчёмным. Но когда появится ещё такая возможность? Возможность сбросить камень с груди и хоть кому-то излить душу. Кто ещё поймёт Коннора так же, как могла бы понять мама? Хлоя? Кэсси? Хлоя? Сэм? Хлоя? Коллеги с работы? «А я Хлою уже упоминал?» — подумал Коннор, загибая пальцы. Он сбился со счёта. Да какой может быть счёт, когда Эмбер уже состроила такое лицо, какое обычно строят мамочки, когда хотят вывести своих детей на диалог. И сопротивляться такому лицу было тяжело. Возможно, какой-нибудь безэмоциональный человек бы и смог, но Коннор таковым не был. И потому он, сглотнув ком в горле, сложив брови домиком и низко застонав, вновь прижался к матери, утыкаясь ей лицом в плечо и чуть ли не приподнимая над полом.  — Меня бросили. — Громко запричитал парень, наконец чувствуя, как у него с плеч спадает этот тяжёлый груз. — Бросили, мам.   — Бросили? — Сопереживающая Эмбер чуть было не засветилась от счастья, видимо, подумав о чём-то не о том, но тут же состроила сопереживающую физиономию, дабы не напрягать бедного сына.  — Бросили. — Кивнул Коннор, уложив матери голову на плечо. — А я ведь так старался. И в караоке повёл, и выпивку купил, и роллы заказал. Хотел, чтобы было как лучше. Так старался, так старался. А Хлоя говорит, что я бессердечный. А я не бессердечный. Я даже спеть согласился. А мне говорит: «поёшь хорошо». А я говорю: «спасибо». А потом ещё и ситуация такая нелепая случилась. Я не хотел. Правда не хотел. У меня вырвалось. Мама, ну скажи.  — Бедняжка ты моя. — Эмбер медленно обняла сына, хотя, по какой-то всё той же непонятной причине, в её голосе отчётливо слышались нотки радости. — Ну как тебя бросить можно? Ты же такой хороший мальчик.  — Мы поругались. — Коннор шмыгнул носом, принявшись изучать глазами ковёр на полу и пересчитывать количество изображённых на нём цветов. — Я же как лучше хотел. Сказал, что нужно хоть немного себя уважать. Да, может немного перегнул, но я же тоже разозлился. Да и вообще, ты бы слышала, что мне тогда ответили. Такого наговорили, что до сих пор обидно. Ну и пусть. Он вообще сам виноват.       Утешающие поглаживания остановились. Подозрительно нахмурив брови и изобразив на лице недоумённое выражение, миссис Стерн с нескрываемой озадаченностью произнесла:  — Подожди… он?

***

      Утро наступило внезапно. Пожалуй, даже слишком внезапно. Вот бывает такое ощущение, когда, казалось бы, всего лишь на секунду прикрываешь глаза, как уже будильник начинает разрываться от трели и призывает тебя подняться с кровати. Долбит по ушам, истерзает барабанные перепонки и не собирается затыкаться, пока ты наконец не поднимешься и не отключишь его своими силами. Но основная проблема была в том, что Хэнк совсем не чувствовал себя выспавшимся. Его так и норовило схватить бесящее устройство с тумбочки, сжать его в руке со всей дури, после чего швырнуть в ближайшую стену. «Пусть увольняют, никуда я сегодня не пойду», — на репите вертелось в голове, но разум всё же вовремя взял контроль и заставил подняться с кровати. Глаза смыкались и никак не хотели начинать полноценную работу, а потому все остальные действия: умывание, ужин и переодевания, прошли на автомате.       Дорога на работу в этот раз заняла больше времени, чем занимала обычно. А всё потому что Хэнку пришлось сперва садиться на автобус и ехать до места, где вчера он припарковал свою машину, после чего уже на этой самой машине добираться до «Смеха Питера». Из плюсов можно было подметить, что хотя бы с Коннором пересечься не пришлось, но Хэнк чувствовал, что это ненадолго. Что встреча сегодня обязательно случится, и исход у неё будет весьма неприятный. Волноваться об этом, конечно, не стоило, но когда в голове всплыли все отвратительные слова, сказанные вчера, на душе вновь становилось тяжело. Не желая того, Хэнк вновь начал погружаться в свои мысли и перестал замечать что-либо вокруг. Даже случайно толкнул плечом бармена с дневной смены, забыв при этом извиниться. Перебирал в голове те самые обидные слова, падая духом всё ниже и ниже. Из раздумий его вывела Кэра — одна из официанток ночной смены — что, остановившись рядом, украдкой шикнула:  — Хэнк, волосы.       «Волосы?» — Хэнк не сразу понял, чего от него хотят, пока краем глаза не заметил своё лицо в отражении начищенного до блеска ножа. И лишь сейчас он увидел, что забыл завязать свои пряди в привычный хвостик, с каким обязан был всегда работать за барной стойкой. Вот только, порыскав руками по карманам, Хэнк с сожалением заметил, что резинки у него не было. «Чёрт», — ругнулся он в мыслях, пытаясь вспомнить, где это успел её посеять. Долго гадать не пришлось — вчерашняя поездка на Амбассадор служила прямым ответом. Кэра лишь вздохнула.  — Держи мою, — внезапно произнесла она, стягивая с запястья одну из своих резинок и протягивая её Хэнку. — Я всё равно ношу с собой целую кучу. Можешь не возвращать.  — Большое спасибо, — улыбнулся ей Хэнк.       И стоило маленькой красной резинке вновь стянуть светлые волосы в короткий конский хвостик, как все мысли, до этого момента никак не желающие собраться в одну кучку, мигом перестали мучать голову. Обида, переживание и боль больше не терзали сердце — по крайней мере не так сильно. Хэнк вновь видел в отражении самого себя. Того себя, каким был до вчерашнего вечера. Вернулась былая уверенность, в груди стало теплее, а сонливость как рукой сняло. Можно было смело возвращаться назад к работе и больше не забивать свой разум ненужными вещами. И Хэнк, поблагодарив Кэру ещё один раз, тут же приступал к своим делам. Два часа пролетели как одно мгновение, но время вновь возобновило свой ход, стоило знакомому першащему голос перебить играющую музыку. — Эй, привет.

***

      Ноль реакции. Абсолютно. План под кодовым названием «Поздоровайся и заведи диалог так, словно вчера ничего не произошло» с треском провалился. На приветствие Коннора попросту никак не отреагировали. Даже не соизволили повернуться. И ладно бы Хэнк решил продолжить вчерашнюю перепалку или хотя бы показал средний палец, дабы дать понять, что присутствие Коннора он по крайней мере не собирается игнорировать. Но нет. Нервное приветствие так и осталось без ответа, а Хэнк как изучал этикетку на бутылке какого-то белого вина, так и продолжил её изучать, не прерываясь и не обращая на пришедшего клиента никакого внимания.       Не заметить не мог — оно и понятно. Начни Хэнк игнорировать своих клиентов, то тут же вылетел бы с работы, не успев и рта открыть. Соответственно, такая реакция — а точнее её полное отсутствие — появилась из-за Коннора. И что теперь было делать? Не пытаться же заполучить чужое внимание шлепками в ладоши или очередными оскорблениями. Воцарившаяся пауза смущала до глубины души, так что пришлось побороть собственное высокомерие, усесться за барную стойку и потеряно уставиться в одну точку, пытаясь подобрать дальнейшие слова. Стоило ли начать отшучиваться? Или же начать сердиться на такое отношение к своей персоне? «Не сдавайся, Коннор», — попытался подбодрить парень сам, смущённо разглядывая чужую клетчатую рубашку. Для начала стоило хотя бы узнать, для чего это Хэнк затеял игру в молчанку. Обиделся ли он настолько, что больше не хочет общаться с Коннором, или же просто пытается вытянуть из того извинения? Второй вариант звучал более благоприятно, но Коннор как-то извиняться не привык и делал это, порой, исключительно в ироничной форме. Мол, прости меня за то, что ты такой уебан. Но Хэнку же такое не скажешь? Не скажешь. Приходилось выкручиваться.  — Ты всё ещё дуешься на меня? — Стерн склонил голову и начал пытаться правильно подступиться к обиженному полицейскому. — Да ладно тебе. Мы вчера оба наговорили много таких слов, о которых ты ещё пожалеешь. То есть… мы оба, слышишь? Мы оба пожалеем. Я тоже ляпнул парочку глупостей, признаю. Ну пьяный был. С кем не бывает? Брось, Хэнк. Давай забудем.       Но Хэнк и эти слова оставил без внимания. Он перестал изучать бутылку вина в своих руках, поставил её обратно на полку, после чего, всё также не глядя на пришедшего Коннора, кончиками пальцев подцепил лежащее рядом меню с ассортиментом алкоголя и швырнул его прямо на барную стойку — чуть ли не зарядив Коннору по носу. А дальше, как ни в чём не бывало, продолжил вчитываться в этикетки на новых, судя по всему, совсем недавно привезённых бутылках. «Он очень обиделся», — Коннор сглотнул слюну, уставившись в список алкоголя и пытаясь подобрать ещё хоть как-нибудь слова для того, дабы не чувствовать себя слишком уж жалким. Словарного запаса не хватало на то, чтобы запутать матёрого полицейского и заставить его думать, что Коннор извиняется, а не подбирает обтекаемые фразы, пытаясь выйти сухим из воды. Но раз он сам заварил эту кашу, то стоило перестать выкаблучиваться и идти до конца.  — Ну хорошо! — громко выпалил Коннор, заливаясь краской до кончиков ушей и пытаясь побороть заикание. — Мне стыдно за вчерашнее, слышишь? Я из-из… извиняюсь перед тобой и беру все свои слова назад.       Обычно после таких слов во всех мультиках начинала играть добрая музыка, а проблемы решались сами собой. Ведь признать свои ошибки — это самое важное, не так ли? Главное просто сделать что-то, что даётся тебе с таким трудом. Старайся и тебе воздастся. Вот и Коннор на это понадеялся. Что вот-вот Хэнк вздохнёт в своей обычной манере и поймёт, что всё случившееся — это одно сплошное недопонимание. Отложит в сторону бутылку, положит свою широкую ладонь Коннору на голову и медленно погладит его. Скажет: «Да я уже и не обижаюсь», как обычно говорят мамы, когда их ребёнок серьёзно косячит, но потом сам приходит извиняться.       Но мультики — они на то и мультики. Реальность же — это более разочаровывающее и жесткое место. Никакая волшебная музыка не заиграла, а Хэнк и не думал спешить с прощениями. Он продолжал всё также игнорировать находящегося за барной стойкой парня, вычитывая излюбленные надписи на этикетках в то самое время, как Коннор всё ещё сидел красный от стыда и не верил в то, что в открытую перед кем-то извинился. А когда это самое чувство стыда начало потихоньку исчезать, на его место пришли злость и негодование. Все те мерзкие неприятные эмоции, которые начинает испытывать человек, когда его вот так откровенно игнорируют.  — Да ты ахуел что ли? — Коннор нахмурился, вытирая рукавом вспотевший лоб. — Я в жизнь никогда ни перед кем не извинялся. Что ты от меня теперь хочешь? Чтобы я у тебя прощение на коленях выпрашивал? Не заслужил ты, бездарь. Свой гордый нрав будешь демонстрировать перед другими свиньями в полицейском участке, а если работаешь в баре, то будь так добр и повернись ко мне лицом. Иначе вылетишь с работы быстрее, чем успеешь раскрыть свою медвежью пасть.       Зря Коннор это сказал. Очень даже зря. Добиться реакции бармена он, конечно, смог, не как-то она его совсем не радовала. Хэнк перестал изучать алкоголь и резво повернулся к пришедшему гостю, обдав его блеском тёмных, полных негодования глаз. Точь-в-точь тот самый вчерашний взгляд, напугавший Коннора до самых чёртиков. Взгляд разозлённого зверя, которого очередной раз тыкнули палкой в бок. Появилось даже опасение, что Хэнк таки завершит то, чего Коннор вчера столь сильно опасался, и врежет кулаком по лицу. А что? Что его останавливало? Ударить Марса он же всё-таки смог, а ведь тогда и злился-то не так сильно, как сейчас. — Засунь эти извинения себе знаешь куда? — ядовито прошептал Хэнк, наклоняясь чуть ближе и сокращая расстояние между ним и Коннором.  — Нет. Куда? — с ухмылкой прошептал Коннор, складывая руки на груди. Ляпнул он это только ради того, чтобы сбавить накал страстей и попытаться разрядить гнетущую атмосферу шуткой, но было видно, что Хэнк воспринял её как очередное издевательство.  — Клянусь, если бы не сковывающие меня обязательства и правила, я бы обязательно схватил тебя за шкирку и впечатал лицом в ближайшую кирпичную стену. Не поверишь, как ты меня уже достал. Будь так любезен и больше не заёбывай меня своими разговорами, иначе я не сдержусь и украшу эту барную стойку отпечатком твоей рожи. Понял, маленький ты уё-  — Хэнк! — Громкое обращение тут же прервало сыплющиеся на Коннора угрозы и даже заставило его подпрыгнуть на месте. — Ты что себе позволяешь?       Ссорящаяся парочка повернулась в сторону источника шума и заметила замершего на месте Бёркмана — владельца заведения «Смех Питера». Мистера Бёркмана, которого явно не впечатлили услышанные в адрес посетителя угрозы. С несколько секунд он пребывал в немом шоке от подобной наглости своего работника, стараясь подобрать правильные слова и не сорваться на крик, но когда всё негодование прошло, его лицо исказилось от презрения и гнева.  — Ты совсем совесть потерял? — шикнул Бёркман Хэнку, закатывая рукава и утыкая руки в боки, при этом занимая место рядом с Коннором. — Я, конечно, на многое могу закрыть глаза, но оскорблять клиентов — это уже крайняя степень. Хочешь, чтобы я тебя уволил? Так мы это без проблем устроим.  — Нет, пожалуйста! — тут же перебил Бёркмана Коннор, сам от себя не ожидая такой реакции. — Послушайте, это я виноват.  — Что? — владелец бара вновь опешил, никак не ожидая от Коннора таких слов. Ещё бы. Сколько лет они уже знакомы, а такое поведение он видел в первый раз.  — Я спровоцировал Хэнка на конфликт. Ответственность за его поведение полностью лежит на мне и я готов выплатить штраф. — Коннор театрально положил правую руку на сердце и склонил голову. — Но, прошу вас, не наказывайте за это бармена.       Не закончился. Парад стыда и унижений ещё не закончился. И не думал заканчиваться. Мало того, что Коннор только минуту назад просил перед кем-то прощения, так сейчас он ещё и выгораживал человека, который обещал разбить ему лицо. И выгораживал-то со слишком взволнованным выражением, словно от карьеры Хэнка зависела его собственная жизнь. Зачем? Какой от этого был смысл, если сам Коннор только что грозил увольнением? Глупость? Лицемерие? Плохо продуманный план? Чёрт его знает. Судя по лицу Хэнка, тот вообще не понял, что сейчас произошло и почему Бёркман стоит с ошалевшей физиономией. Но, как бы то ни было, Коннор прекрасно понимал, что никто не посмеет Хэнка уволить, пока отпрыск семейства Стернов проводит вечера в «Смехе Питера». Ни мистер Бёркман, ни Дэвид Марс, ни даже Дональд Трамп.

***

 — Хэнк, зайди ко мне в кабинет на минутку.       Далеко не те слова, которые захочешь услышать от своего начальника. В особенности после того, как успел накосячить. В особенности тогда, когда ты, окончив свою смену, уже собираешься поехать домой. Хэнка напрягали они не хуже какого-нибудь оскорбления, но это и понятно, ведь какой работник будет вести себя спокойно, когда его явно вызывают для выговора? Собственно, на другой исход рассчитывать ему не стоило. Каким бы гандоном не был Коннор, Хэнк всё равно не имел никакого права ругаться с ним или оскорблять во время рабочей смены. Да ещё и так не вовремя — прямо на глазах у владельца заведения. Шестое чувство подсказывало, что важный разговор обязательно состоится, так что не стоило удивляться, прижимать руки к щекам и кривить от удивления лицо, словно вызов был чем-то неожиданным. Пришлось уж послушно одеваться и топать к начальству, ибо корить себя было уже поздно.       Мистер Бёркман — владелец заведения «Смех Питера» — был вовсе не злым мужчиной. Он был полноватым, лысым, усатым, да с красными щеками, но никогда ни за что никого не ругал. Хэнк в принципе был благодарен тому за то, что тот нанял его на работу, не требуя при этом сертификат бармена. Мелочь, а приятно. Так что от случившейся ситуации становилось вдвойне неловко. Подорвать к себе доверие перед хорошим человеком… Стыд-то какой! И пусть Коннор хоть трижды заслужил такое отношение к себе, Хэнк навряд ли смог бы правильными словами объяснить это Бёркману. Да и потом, у Бёркмана с Коннором были явно довольно дружеские отношения. О чём должен подумать человек, когда на его глазах работник халатно обращается с самым любимым и самым дорогим клиентом заведения? За такое очень больно прилетает по шапке. К тому же, Коннор же поссорился с Хэнком где-то там — за пределами бара. Сказал ему личное мнение. Какое Хэнк имеет право продолжать ссору в баре? Портить репутацию «Смеха Питера» и вести себя перед чужими глазами, как агрессивное чудище? А потому не было никакого желания пытаться оправдаться или начать увиливать от ответа, иначе ситуация могла только усугубиться, чего Хэнк совсем не желал. И когда он, предварительно постучавшись, вошёл в кабинет владельца бара, то только виновато опустил к полу глаза и произнёс:  — Я прошу прощения за своё поведение. Я не сдержался.       Мистер Бёркман поднял глаза. Повёл губами, вслед за которыми колыхнулись и его чёрные усы. Он смерил Хэнка глазами, покрутил ручку между пальцами. А после всего… улыбнулся? Доброжелательно так, как улыбнулся бы какой-нибудь дядюшка, приехавший на праздники из Южной Америки.  — Чего в дверях стоишь? Проходи, присаживайся.       От услышанного Хэнк только оторопел, но при этом почувствовал, как с души у него свалился камень. Никаких криков и угроз, а это хороший признак. Значит была надежда на то, что серьёзных последствий за проступок не последует, на что Хэнк очень надеялся, ибо любой выписанный штраф мог бы создать огромную дыру в бюджете. Поправив края рубашки, он прошёлся вперёд и приземлился на стул, после чего чинно положил руки на колени и посмотрел на начальника уверенным, но не менее смущённым взглядом.  — Ты меня, конечно, удивил сегодня. — Мистер Бёркман отложил ручку в сторону и невесело усмехнулся. — Вот сколько работаю в этом бизнесе, а такое на моей памяти в первый раз.  — Я правда не хотел, у меня вырвалось… — Но Хэнку договорить не дали.  — И не думай оправдывать свой гнилой язык. Оскорблять клиентов неприемлемо. Я надеюсь, ты и сам уже сделал выводы, однако, позвал я тебя сюда совсем по другому поводу. — Пухлый начальник сложил руки в замок и исподолобья посмотрел на сидящего перед ним работника. — Если честно, то меня больше смутила реакция Коннора. О ней я хотел с тобой поговорить.       Хэнк растерянно покосился на своего начальника, не понимая, о чём вообще пошла речь. Он так сильно переживал из-за сказанных им же слов, что не обратил никакого внимания на реакцию Коннора, которая, как оказалось, и стала темой для разговора. А Коннор вообще как-то отреагировал? Что-то сказал или сделал? Хэнк так старательно пытался его игнорировать, что не заметил чего-то важного? Возможно, всё из вышеперечисленного. Даже Бёркман увидел на лице своего работника замешательство и решил более не играть в шарады, а объяснить всё и сразу.  — Понимаешь ли, Хэнк, я взял тебя на работу не просто так. Не поверишь, сколько кандидатов на роль бармена здесь было. И сколько работников пришлось сменить за последние полтора года. За всё это время успело уволиться порядком двадцать восемь человек. — Бёркман вскинул глаза, пытаясь вспомнить точное число. — Да, всё верно. Мне постоянно падали на стол заявления. Ты можешь мне не поверить, но это так. Коннор своим поведением может людей до белого каления довести. Нравится ему это, понимаешь? Он таким образом остужает нервы после работы. Я думаю, ты и сам прекрасно видел, каким приставучим он может быть.  — Видел. — Кивнул Хэнк, вспоминая все оскорбления, но это никуда не дело его озадаченность. — А при чём тут я?  — А при том, что я зарёкся брать на работу всех барменов, кто младше сорока. Мне нужен был человек с твёрдыми нервами, который смог бы работать даже при таких вот тяжёлых условиях. Кто сможет если и не переспорить Коннора, то хотя бы стерпеть его шуточки и не слиться через месяц работы. Не поверишь, как я был рад, когда ты здесь объявился. Надеялся, что полицейский точно сможет найти управу на Коннора. Не дать ему повиснуть у себя на шее и заставить держать язык за зубами. Как мне кажется, с задачей ты справляешься просто отлично.       Хэнк хмыкнул. То есть, как оказалось, важную роль в его приёме на работу сыграли даже не столько навыки бармена, сколько тот факт, что он работал в полиции и был лейтенантом. И также получается, что Бёркман буквально искал няньку для своего непоседливого дитя, любящего дёргать девочек за косички. Ничего обидного в этой правде не было, ведь какая уже разница? Когда Хэнк искал работу, он был переполнен отчаянием и вакансия в «Смехе Питера» стала спасительным кругом. Каким придурком нужно было быть, чтобы отказаться от неё? «Вы не цените мои навыки, вам важны лишь мой значок и звание полицейского». И расплакаться ещё. Хэнка передёрнуло. Конечно, без умений бармена никто бы его сюда не принял, но осознавать, что всё это время ты бесплатно подрабатывал вечерней нянькой — вот это обидно. А нянькой Хэнк быть не хотел. Он и не думал о том, что в его прямые обязанности будет входить терпение наездов от какого-то молодого наглого сопляка. И в тот же миг на уме появлялся другой, логичный и вполне ожидаемый вопрос, на который у Бёркмана уже явно был заготовлен ответ.  — Если вас тоже раздражает Коннор, так почему вы не запретите ему входить в это заведение? — Хэнк собирался было сложить руки на груди, но быстро понял, что такой жест будет расценен неправильно и может показаться, что это не он пришёл на допрос к боссу, а совсем наоборот. — У вас на входе даже охранник есть. В чём проблема? Бару ничего не будет, если он потеряет одного раздражающего клиента.  — Так уж вышло, что если бы не его отец, у меня бы не было всего этого. — Бёркман подмигнул и, отодвинувшись назад, кивнул в сторону окна, из которого падал вид на широкую улицу. — В своё время, когда я только хотел открыть это заведение и отчаянно нуждался в поддержке влиятельного лица, его отец — Роберт — очень помог мне. На тот момент Коннору только-только исполнилось пять лет. Видел бы ты его мелкого, такой серьёзный был мальчик. А сейчас я просто не могу отказать ему в посещении этого заведения, понимаешь? Кем бы я тогда был? Да и это место уже стало для него чуть ли не роднее дома. Разве у тебя таких никогда не было?       Было. Хэнк пусть никогда никуда почти не выбирался, но когда-то, когда трава была зеленее, а свободного времени было больше, он постоянно посещал бар «У Джимми», который, благодаря своей атмосфере, помогал расслабиться. Можно было хотя бы ненадолго очутиться в своём мире, отдалённом от гнетущей реальности. Расслабиться после работы, выпить любимый коньяк и послушать ретро музыку. В «Смехе Питера» же атмосфера была совсем иной, но это не отменяло факта, что кому-то может быть здесь комфортно. Вкусы у всех людей разные. Так что было совсем не удивительно, что Коннор постоянно навещал это место и всегда заказывал один и тот же виски, полюбившийся ему больше всего. Стал для Бёркмана чуть ли не племянником, а потому разговор с запретом на вход в заведение можно было завершать. Хотя интуиция подсказывала Хэнку, что проблема кроется не столько в вопросах морали, сколько в последствиях действий. И если отец у Коннора такая уж важная шишка, способная помочь с открытием бара, то ничего не помешает ему с такой же лёгкостью прикрыть его, если эта самая шишка узнает, что её сыночку здесь обижают.  — А о какой реакции шла речь? — поинтересовался Хэнк, вспоминая, о чём изначально говорил Бёркман. Все эти разговоры о кумовстве как-то утомили и хотелось поскорее перейти к главной теме разговора, чтобы отправиться домой — спать.  — Как я уже говорил, Коннор никогда ни к кому не испытывал симпатию. — Бёркман нахмурился, задумываясь над чем-то важным. — А на моих глазах он буквально заступился за тебя, несмотря на то, что ты его оскорбил. Хэнк, ты первый человек на моей памяти, за кого он так отчаянно цепляется. Понимаешь? Он никогда раньше не катал барменов с собой в машинах и никогда не предлагал мне оплатить чью-то смену, чтобы человек провёл время вместе с ним. Более того, вчера ты даже ринулся к нему на помощь. Что у вас там случилось?  — Да ничего серьёзного. — Хэнк отвёл взгляд, не желая вспоминать вчерашний вечер, пока тот сам не решил всплыть в голове. — Он меня разыграл. Придуривался просто, чтобы отвлечь от работы.  — Разыграл? Тебя? — И тут Бёркман рассмеялся. Надул щёки и разразился в хохоте, а его округлое лицо налилось краской. — Боже, рассказал бы я Роберту, тот бы не поверил. Да чтобы Коннор к кому-то был настолько неравнодушен, что решил поприставать у себя дома. Смех да и только. Я-я… я не знаю Хэнк, чем ты так его зацепил, но можешь не сомневаться в том, что у мальчишки на тебя действительно были какие-то свои взгляды.       Хэнк нервно усмехнулся в ответ, но слова про «свои взгляды» ему не понравились. Случались всё же странные инциденты, на которое, конечно, глаза закрыть пришлось, но странными же от этого они быть не переставали. Стоило ли рассказать боссу о том, как прошлым вечером Коннор шутки ради решил полезть целоваться или лучше не надо? Возможно, услышанное ещё больше развеселит его, а, возможно, наоборот — нисколечки не удивит. И тогда уже Хэнк будет выглядеть тупо, ведь поиздевались над ним. В итоге было принято решение промолчать и не раскрывать всех подробностей перед чужим человеком.  — Скажите. — Задумавшись, Хэнк таки решил задать вопрос, витающий в его голове ещё с начала беседы. — А какую услугу оказал вам отец, что вы готовы терпеть любые замашки его сына?  — А вот это тебе я рассказать не могу. — Мистер Бёркман развёл руками и повёл губами. — Прости уж, Хэнк, но ты в первую очередь полицейский.       Последние слова не могли не вызвать озадаченность. И дураку было бы понятно, что оказанныя услуга нарушает закон, но Хэнк решил учтиво промолчать, дабы не показаться бестактным. Бёркман поделился с ним очень конфиденциальной информацией, и начни Хэнк устраивать допрос и требовать подробностей, хрен бы ему ещё раз вот так открылись. Но при этом разгоревшийся интерес никуда уже деть было нельзя. Хэнк только отметил для себя, что не помешало бы потом самому разузнать побольше о семье Коннора. Не то, чтобы такого выёбистого программиста могли бы вырастить какие-нибудь связанные с криминалом личности, — иначе они бы точно нашли на него управу — но проверить всё же не помешало бы. На всякий случай.  — На сегодня ты свободен. Можешь идти. И, пожалуйста, не ругайся больше с клиентами, иначе мне действительно придётся тебя оштрафовать. — Серьёзный тон тут же исчез, а голос стал куда ниже и загадочнее. — Что касается Коннора… Я не прошу тебя вновь с ним подружиться, Хэнк. Но, пожалуйста, постарайся больше не ругаться с ним. Я почти уверен, что впереди нас будут ждать интересные изменения.

***

      Хэнк так и не понял, о каких это таких изменениях говорил Бёркман, и откуда появилась такая уверенность, касательно того, что эти самые изменения обязательно появятся. Всё равно что тыкнуть пальцем в небо и угадать, в какую конкретную секунду там пролетит птица. Ну, или сходить к гадалке на ярмарке и услышать предсказание о «будущих переменах», а потом с настороженностью воспринимать любые новые события в своей жизни. Мало ли, что вообще может случиться, и какие это перемены можно считать предсказанными заранее, а на какие не стоит обращать и толики внимания. Так и Хэнк, просидев весь последующий день в полицейском участке, не переставал гадать, какие это такие изменения могут появиться в ближайшее время. Да и не просто изменения, а, как сказал Бёркман, «интересные изменения». А может ничего и не будет, может он так пошутил? А может случится что-то плохое? Интуиция в этот раз нисколечки не подсказывала, заставляла Хэнка пребывать в напряжённом неведении и все рабочие часы только и делать, что покусывать ручку. Тяжело было сосредоточиться даже на самых важных делах. Однако уже на смене в «Смехе Питера» вся нервозность отошла на второй план, а бесящее наваждение перестало терзать голову. Громкая музыка помогла выбить из мозгов всю дурь и начать заниматься делами бармена, да так, что к одиннадцати часам вечера Хэнк и вовсе забыл о словах, не дающих ему покоя весь прошедший день. Забыл ненадолго.       Первая мысль о том, что изменения — колоссальные изменения — всё же обязательно появятся, пришла тогда, когда в бар заявился необычный гость, каких в «Смехе Питера» никогда не бывало. Обычно сюда приходили исключительно состоятельные зрелые личности, любящие спрятаться в тёмном углу заведения и заглушить свои мысли громкой музыкой и крепким дорогим алкоголем. Банкиры, директора крупных фирм, бизнесмены и бизнесвумены. Проще говоря, личности, для которых чек в несколько сотен долларов за один вечер — это обычное дело. Людей, моложе двадцати пяти лет, здесь Хэнк видел не часто, но и они не обходили этот бар стороной вовсе. Отпрыски состоятельных родителей или персоны, что, благодаря связям, рано начали карьеру и смогли пробиться на самые верха. Взять того же Коннора, например. В свои двадцать три года он заходил в этот бар чуть ли не каждый день, так что выводы о его финансовом положении можно было сделать весьма конкретные.       Сегодня был первый день за всё время работы, когда Хэнк, увидев вошедшего в бар гостя, недоумённо вытянул лицо. Его глазам предстал молодой веснушчатый парнишка, одетый в простенькую дешёвую футболку и несущий на спине огромный чёрный рюкзак. По одному только виду было понятно, что этому недоразумению не больше восемнадцати, а максимум его денежных затрат мог составить замороженный бифштекс, купленный в супермаркете без скидки в один доллар. «Случайно зашёл, наверное», — подумал тогда Хэнк, пожав плечами и продолжив протирать барную стойку влажным полотенцем. Но парень не торопился смущённо ойкать и ретироваться обратно. Наоборот, он, оглянув помещение, довольно уверенно пошёл вперёд. Остановился только возле поворота в гостевой зал и принялся щуриться, выискивая кого-то глазами — что было абсолютно тщетно из-за нарочито слабо выкрученного освещения. Плюнул на это бесполезное дело, свесил рюкзак на одно плечо и, гордо промаршировав к барной стойке, запрыгнул на свободный стул. Поманил Хэнка пальцем, а когда тот наклонился поближе, то, стараясь не говорить громко, но при этом достаточно отчётливо, чтобы его слова были слышны сквозь грохочущую музыку, задал вопрос:  — Простите, мне нужен «Х. Андерсон». Вы такого знаете?  — Знаю. Это я. — Хэнк смерил парня сомнительным взглядом, не понимая, с чего это он оказался тому нужен, да ещё и посреди своей рабочей смены в баре. Но ответ на его немой вопрос был дан сразу же, когда пришедший гость, стащив со второго плеча рюкзак и поставив его на один из барных стульев, принялся что-то выискивать.  — Вам доставка, — сообщил тот, после чего на барную стойку опустилась небольшая коробочка, обёрнутая красивой упаковочной бумагой.  — Я ничего не заказывал. — Хэнк напрягся ещё больше, ибо сейчас его финансовое состояние не позволяло закупаться в интернет-магазинах. В особенности заказывать курьера, который принесёт товар прямо на работу. Откуда тот вообще его выследил? Сколько денег потребует за оплату доставки? Не ровен час, парень вообще может оказаться каким-нибудь мошенником, решившим таким образом надурить аж лейтенанта полиции. Потребует две сотни долларов за привезённую безделушку, а потом смоется на все четыре стороны. И сиди, поминай как звали, разглядывая купленный за огромные деньги мусор. Но не успел Хэнк попытаться вывести предполагаемого мошенника на чистую воду, как все его предположения тут же опровергли.  — Не волнуйтесь, всё уже оплачено. Вам просто нужно расписаться за получение.       Сверху на привезённую посылку опустилась бумажка с накладной и гелиевая ручка. Хэнк обомлел. Попытался вчитаться в текст и найти какую-нибудь подковырку, но всё на первый взгляд было чисто. Никаких подводных камней и никаких комиссий. Номер карты с него никто не требовал, переписать всё имущество тоже. И ладно бы, находись где-нибудь внизу листа текст, выбитый мелким шрифтом, чтобы Хэнк никак не смог прочитать его при таком освещении. Но нет — самая обычная накладная с самым обычным описанием товара и графой для подписи о получении. Что было не менее удивительно, дата отправки совпадала с сегодняшней, тем самым отклоняя любые предположения об интернет-магазинах.       Тогда внутри Хэнка разгорелся уже искренний, неподдельный интерес. Действительно, ведь кому будет не любопытно распечатать коробку, которую прислал человек, что не боится затрат на курьеров, готовых донести отправленное прямо в руки адресату? Вдруг внутри этой самой коробочки находилось что-нибудь удивительное? Например, набор брелоков для ключей. Или сервиз из маленьких столовых ложечек. Или, что было бы более удивительно, несколько упаковок витаминов. «Что в этой ёбанной коробке?» Гадать можно было целую вечность, но куда проще и быстрее было вскрыть полученный подарок и посмотреть на содержимое. А потому Хэнк, пусть всё ещё не без опасений, всё же расписался в нужной графе, позволяя курьеру забрать накладную и, оставив посылку на барной стойке, покинуть бар. И как только веснушчатый гость ушёл, руки сами неуверенно потянулись к посылке и, сжав её в пальцах, аккуратно потрясли. Хэнк попытался прикинуть, какое такое содержимое там может храниться. Коробочка была достаточно тяжёлой, пусть и не очень большого размера. В неё вполне могли поместиться несколько маленьких бутыльков шампуня, но какой человек будет так старательно упаковывать шампунь в такую красивую обёртку? Можно было бы предположить, что это подарок на надвигающийся день рождения, но какой в этом был смысл? Никто из друз… знакомых Хэнка не знает, что он подрабатывает в баре, а родственников в Детройте у него нету. Да и подарки раньше времени никто никогда не дарит. Если таинственный отправитель живёт в одном с Хэнком городе, то что мешает ему выслать эту самую коробочку через две недели — прямо в день праздника?       Как бы то ни было, а получить подарок — это всегда приятно. И человеку, и собаке. Появляется странное тепло на душе и ты начинаешь чувствовать, что кому-то в этом мире всё-таки не плевать на тебя. Хэнк понимал, что по-хорошему ему стоило бы припрятать посылку до конца рабочей смены и открыть её уже тогда, когда не будет и малейшей вероятности, что за заказом может подойти либо официантка, либо кто-нибудь из гостей. Но удержаться было слишком сложно. Кажется, даже нереально. Наплыва клиентов пока что всё равно не наблюдалось, а сидящие в зале гости не спешили заказать напитки, и потому Хэнк решил не терять момента. Вытащил из подставки маленький острый ножик, которым прошёлся по краю посылки столь аккуратно, словно хирург, делающий важный надрез в области лёгкого. Не хотелось портить упаковку, несмотря на то, что использовать её для каких-то других личных целей как-то не планировалось. Он бережно вытащил белую коробочку наружу и, попутно пройдясь пальцами по приятной на ощупь поверхности, не спеша открыл её. От увиденного внутри, у Хэнка пропал дар речи.       Внутри коробочки оказались вовсе не шампуни. Никаких брелоков, ложечек или тех же витаминов там не было. Но был телефон. Совершенно новый, только-только недавно купленный сенсорный телефон. Хэнк, по правде, никогда сенсорными не пользовался и совсем не разбирался в их марках, но по одному только взгляду на широкий экран становилось понятно, что перед ним лежит далеко не дешёвое устройство. Последние сомнения отпали тогда, когда Хэнк, взяв мобильник в руки, с интересом покрутил его и обнаружил на задней панели маленький рисунок с надкусанным яблочком. «Откуда?» — не поверил своим глазам Хэнк, но и на этот вопрос у подарка имелся свой ответ. Заприметить сложенную втрое бумажку оказалось той ещё проблемой. Отправитель положил её так, что при открытии коробочки она съехала вниз, и, не предположи Хэнк, что таковая вообще должна была быть, и не начни искать её, мог случайно смести вместе с прочим мусором в пакет. Предположение о том, что это чек от покупки, исчезло сразу же, как глазам предстал написанный от руки неровный текст, в котором имя отправителя не называлось, но Хэнку оно и не требовалось. Нужно было быть полным идиотом, чтобы не догадаться, кто мог написать нечто подобное. «Прости меня, пожалуйста, за сломанный телефон. Я правда не хотел его портить. В качестве извинения можешь принять этот. Он абсолютно новый и более навороченный. Если у тебя возникнут какие-нибудь трудности, то можешь всегда обратиться ко мне. Также я уже добавил свой номер в контакты, так что можешь звонить мне, если тебе потребуется моя помощь. Не только с телефоном, но и… любая другая помощь тоже». * — Песня из мультфильма «Вольт».