«Я напиваюсь, просыпаюсь, я всё ещё пьян в стельку. Я осознаю, что я потратил здесь время впустую. Мне кажется, что ты не можешь почувствовать то, что чувствую я. Оу, я буду под кайфом, если ты не можешь быть рядом.» ©
Хэнк так и не позвонил. «О нет, что же делать? Я ведь так сильно ждал его звонка!» — так мог сказать кто угодно. Абсолютно кто угодно. Вот взять группу людей из человек так двухсот-трёхсот, они бы наверняка все так и сказали. Ну, а что ещё ожидать от этих простачков? А вот Коннор — это личность совсем иного сорта, и он никогда бы так не сказал, потому что никакого звонка и не ждал. А что, кто-то мог подумать, что Коннор будет ждать? Ха-ха, какие же вы все идиоты. Коннор не настолько примитивное и глупое создание, жаждущее чужого внимания. И если кто-то — кто явно не блещет интеллектом — хоть попробует допустить мысль о том, что Коннор весь вечер просидел с мобильником в руках, то он смело может вешать себе на шею табличку с надписью «я — клоун». Ведь Коннор не сидел, кто бы что не говорил. Более того, он и не надеялся, что Хэнк ему позвонит, ибо привык к жестоким реалиям этого мира. Да и потом, он же не, ну… Ну не наивный ребёнок и не умственно-отсталый недотёпа. Однако так уж вышло, что Коннор не совсем понимал, почему его столь упорно игнорируют. Как ему казалось, любой человек должен уметь говорить банальное «спасибо». Этому учат всех детей чуть ли не с пелёнок, так что правила приличия обязаны настолько закрепиться в сознании, чтобы слова благодарности выскакивали на автомате. Тебе сделали добро? Не выпендривайся и поблагодари добродетеля в ответ. Обижайся или злись, сколько тебе будет угодно, но наберись сил и постарайся хоть какими-то словами отплатить за проявленную заботу. Особенно, если тебе подарили дорогой телефон и особенно-особенно, если тебе к подарку приложили откровенное письмо с извинениями, написанное дрожащей рукой. Коннор столько всего там наговорил, что уже успел сто раз об этом пожалеть. И пусть слова были искренними, такого душеизлияния он в будущем сам себе точно не простит. Будет просыпаться по ночам в холодном поту и вспоминать, как одним единственным вечером написал такое несвойственное ему послание, да ещё и телефон к нему приложил. Да Хэнк, наверное, после прочтения уже успел раз двадцать посмеяться. «Ха-ха, посмотрите на этого долбаёба-Коннора. Такой из себя гордый был, а теперь пишет милые записочки, да ещё и извиняется в них перед кем-то». Не такому его учил отец, и, если бы тот увидел, какие страсти начали происходить в жизни сына, точно бы слёг в больницу от передоза испанского стыда. Куда делся весь твёрдый характер? Где апатичность по отношению к негативным эмоциями других людей? А всё, нету их, Коннор официально обзавёлся тараканами, которые проникли ему в голову и уже успели отметить новоселье. Да, у них с Хэнком в последнее время складывались довольно напряжённые отношения. Виной всему неудачный диалог возле моста, который обоих вывел на эмоции и показал, насколько же в разных мирах они живут. Но ведь самому Хэнку ничего же не стоило позвонить — не зря же в его новеньком айфоне уже был номер телефона Коннора — и сказать «спасибо» за такой славный подарок. В крайнем случае, если он такой уж обидчивый мудак, мог хотя бы отправить смс-ку. Короткое «спс» — и Коннору уже было бы всё понятно и приятно, ведь не каждый день он дарит кому-то телефоны. Хотя, чего уж там? Он в жизни никогда не дарил никому таких дорогих подарков. Да даже родная матушка в свой последний день рождения получила особую вазу, цена который не достигала и семисот долларов. Но это совсем не значило, что Коннор считал Хэнка важнее родной матери. Ага, сейчас, нашли дурака. Ни разу так не было. Хэнк вообще из себя почти ничего не представлял, а телефон ему подарили лишь в качестве извинения и компенсации за старенькую утопленную в реке нокию. Где бы это было видано, чтобы людям дарили айфоны просто так? Хэнк должен быть благодарен. Хотя бы частично. — Поцелуйчик, подскажи, — Коннор поднял голову и посмотрел на свою собаку, которая старательно вылизывала передние лапы. — Как мне до него достучаться? Что сказать этому принципиальному полицейскому, чтобы тот перестал страдать хуйнёй? Он же непрошибаемый. Поди докажи свою точку зрения, когда он и слушать не хочет. Поцелуйчик, в свою очередь, перестав приводить свои лапы в порядок, посмотрела на хозяина выразительным взглядом карих глаз, в которых так и читалось: «ты — чухня». «Я — чухня» — разочарованно пронеслось в голове у Коннора, отчего он насупился и, не желая больше быть объектом насмешки для своей собаки, перевернулся с живота на спину и бездушно уставился в потолок. Быть чухнёй вот ни разу не здорово. Звучало так, словно это было страшное заболевание, передающееся капельно-воздушным путём. К тому же, оно нисколько не красило человека и полностью портило его презентацию. Как бы тогда звучало приветствие? «Здравствуйте, меня зовут Коннор. Я член детройтского мафиозного синдиката, программист, хакер и чухня». «Очень смешно», — ещё больше начал сердиться Коннор, понимая, что пора бы прекращать вот так вот нарекать себя непонятными словами, а потом лежать и дуться на весь мир. Хочешь почувствовать себя лучше? Тогда начни действовать и исправлять свои ошибки, нежели чем вот так страдать хуйнёй. Казалось, за недостатком проблем в жизни нашёл себе новую. Да и сдался ему вообще этот Хэнк? Сдался. Очень даже сдался. Коннор сам не понимал, почему ему настолько не похуй на жизнь лейтенанта, и он продолжает чувствовать себя виноватым и обязанным одновременно. Можно было бы сходить с этой проблемой к психологу и попытаться решить её более адекватным путём, но Коннор ещё не настолько отчаялся, чтобы гонять себя по мозгоправам, хотя и понимал, что корни его привязанности тянутся куда глубже, чем казалось на первый взгляд. Пытаться объяснить своё состояние — это всё равно что блуждать по заброшенному городу, в котором более никто не живёт. Ты понимаешь, что в этом нет ничего интересного и что торчать здесь — пустая трата времени. Однако ты не можешь уйти. Какая-то часть сердца шепчет, что ты находишься в родном и правильном для тебя месте. И нигде тебе не будет так хорошо, как тут, сколько бы ты не пытался сам себя обманывать. Здесь уютно. Здесь тепло. Здесь пахнет домом. И пока в других местах тебя поджидают тревога и печаль, в этом городе тебе ничего не угрожает. «Я что, серьёзно сравниваю Хэнка с городом?» — подумал Коннор, не переставая изучать красоты своей люстры. Как бы он не убеждал себя в обратном и как бы не пытался повторять, что в Хэнке — обычном сорока пятилетнем мужчине из Детройта — не было ничего особенного, разум категорически не хотел соглашаться. Коннор сперва полагал, что такие чувства взялись из-за ностальгии по чудесному спасению семилетней давности. Он помнил каждую секунду того самого момента, когда висел головой вниз и чувствовал, как стучит от страха его сердце. Было бы не мудрено, что и желание помочь Хэнку — это попытка отблагодарить его. Но нет, всё не так просто. Никакой благодарностью здесь и не пахло. Коннору, что удивительно, Хэнка было именно по-человечески жалко. По-человечески! Да когда он в последний раз себя с таким словом-то ассоциировал? Давно уже плюнул на всех окружающих людей и начал считать, что если человек в этой жизни не зарабатывает огромных сумм, то это не жизнь — несправедливое говно, а сам человек — тупорылый идиот. Тот, кто старается, всегда чего-то достигнет, а лентяи так и будут мучаться из-за маленькой зарплаты, оправдывая это тем, что им просто не везёт. Взять, например, отца Коннора. В девяностых он уехал из Советского Союза в Америку — незнакомую страну, чей язык-то и с трудом понимал. Но ничего, освоился же. Да, ввязался в грязный и нечестный бизнес, но достиг всех высот сам. Кто-нибудь мог бы и сказать, что значительный прогресс пошёл тогда, когда Роберт начал сотрудничать с детройтской мафией, но, простите, и мафия обратила на него своё внимание не на пустом месте. Элайджа Камски увидел потенциал и возможность для выгоды, а потому и предложил работать вместе. Так что не удивительно, что и Коннор с детства привык, что от бедности страдают лишь те, кто не желает стараться. Хэнк стал первым в мире примером, доказавшим, что всё не так уж и просто, и что есть и другие важные факторы, помимо бездельничества. Например, вдолбленные в голову принципы, что могут начать тормозить тебя, подобно привязанному за спиной мешку с камнями, который ты тащишь по собственной воле, считая, что так и должно всё быть. Что иначе нельзя. Хэнк был тем самым работягой, что посвятил карьере всю свою жизнь. Что с самого детства впитал в себя спорную истину о значимости полиции в этом мире. Не важно, с мультиками или с фильмами — это никакой роли не играло. Важно лишь то, во что принципы Хэнка превратили. Он, казалось бы, делает доброе дело, спасая город от преступности. Горбатится за каждый цент и старается вернуть ту самую жизнь, которую у него забрал синдикат. Наивно пытается склеить то, что уже никогда не склеится. Как ребёнок, которому мать сшила напрочь изорванную и истёртую игрушку. Он будет играть с ней, потому что он любит её. Он будет показывать её другим детям и говорить, насколько эта вещь ему дорога. Однако каждый, чей взгляд не затуманен слезами умиления, будет видеть лишь изорванный плюш, из которого вот-вот вновь начнёт торчать вата. И Хэнк точно такой же взрослый ребёнок. Как бы жизнь его не лупила, он будет пытаться по инерции двигаться дальше. Стараться вернуть всё назад, вместо того, чтобы постараться абстрагироваться и смотреть на жизнь ясными глазами. Что будет, если сейчас его уволят из бара? Хэнк не впадёт в отчаяние. Он устроится на другую, но менее оплачиваемую работу. И скорее сдохнет от усталости, нежели чем попытается что-то поменять. Будет принимать правила игры, потому что привык так жить и потому что привык играть только по тем правилам, какие ему задают другие люди, вместо того, чтобы плюнуть на эту ебучую «Монополию», раскидать по полю фишки и послать всех нахуй, как сделал бы на его месте Коннор. «Пожалуйста, посмотри на меня. Выкинь эту чёртову игрушку. Я тебе куплю новую. Я куплю тебе столько игрушек, сколько ты захочешь. Но, прошу, перестань возиться с этим старьём. Оно не стоит твоего внимания. Оно не настолько важное, как ты думаешь». Коннор понимал, что если бы не Хэнк когда-то, у него самого не было бы сейчас такой жизни. Да кого там? У него вообще бы не было жизни. Всё, что напоминало бы о нём — это каменное надгробие на кладбище, куда матушка и отец ходили бы плакаться. Вот только Коннор сразу твёрдо себе сказал, что не будет даже мыслить, подобно сопливой девочке. Не будет никаких «теперь я ему должен, он же такой молодец». Хэнк выполнял свою работу и целовать ему за это лобик Коннор был не обязан. Ну, этого он делать и не собирался, однако, всё-таки хотел как-то помочь. Первая попытка уже провалилась — Хэнк не оценил провокаций и, наверное, так и не понял, что Коннор пытался ему донести. Тогда стоило попытаться донести это в более спокойной форме. Помочь Хэнку наладить жизнь. Показать ему, что есть что-то прекрасное за тем куполом под названием «рутина и безнадёга», который тот возвёл вокруг себя. Ведь так поступают друзья? — Да-а-а, друзья! — громко выдал Коннор, заливаясь краской до самых ушей. — Мы друзья. Не первый, но пока что самый близкий и самый важный друг. И чего бы Хэнк себе не навыдумывал, Коннор уже решил, что он не успокоится, пока не поможет несчастному лейтенанту. Не приложит для этого должных усилий и не попытается изменить чужое мировоззрение. Хотя бы немного. Ведь кто они? Они друзья. Друзь-я. Друзья, друзья, друзья. Как, всё же, приятно звучало это слово.***
Какая мысль может появиться у человека, когда он встречает на улице оборванца с новым навороченным смартфоном? Ну, наверное, что этот непутёвый дурачок влез в кредиты и совершенно перестал нормально питаться и носить хорошую одежду, чтобы таки купить себе телефон мечты. Над такими же ещё принято смеяться в обществе, ибо ни один нормальный человек, если он и правда «нормальный», не променяет собственное благополучие на дешёвые «понты». Так что не редко можно было услышать нелестные комментарии в сторону девушек. «Боже, посмотри на ту клушу с айфоном. Ты видела её наряд? Насосала, небось, на телефончик-то». Или какие ещё есть способы, помимо кредитов и работы ртом? Кража, например. Украсть — это, наверное, не так низко, если сравнивать с предыдущими способами, правда? Точно-точно! Всегда можно сказать, что телефон ты нашёл на улице, или что тебе подарил его далёкий родственник из Сан-Франциско, потому что очень тобой дорожит, очень тебя любит и очень хочет сделать тебя счастливым. Все эти варианты Хэнк перебирал у себя в голове, переминаясь с ноги на ногу в салоне мобильной связи. Конечно, он совсем не переживал по поводу своего внешнего вида, но, как ему казалось, хвастаться айфонами могут только люди, по одному взгляду на которых можно было сказать, что те зарабатывают по несколько сотен тысяч долларов в год. По взгляду на Хэнка же единственный вывод, который можно было сделать, это сравнить его либо с охранником, либо с грузчиком, либо с тем же таксистом. В общем не с теми профессиями, что способны принести заработок, которым так просто можно оплатить себе покупку нового телефона, цена коего превышает полторы тысячи. А потому, казалось, внимательный сотрудник, тщательно изучающий телефон в своих руках, вот-вот поинтересуется о заработке Хэнка, чтобы после обвинить его в воровстве или других неприличных делах. Он же ещё щуриться начал с таким лицом, с каким не щурятся нормальные люди. Разглядывал, изучал и анализировал. Но и его можно понять, ведь не каждый день в сервисный центр приходят люди, требующие сказать им, подлинная ли модель телефона сейчас лежит на столе. — Коробка из-под него есть? — неожиданно поинтересовался сотрудник, откладывая телефон в сторону. — Сотню! — тут же выпалил Хэнк, растерянно опуская глаза к полу. Именно столько он зарабатывал в «Смехе Питера» в сутки и был абсолютно уверен, что именно это и станет темой для разговора. Естественно, никто не оценил столь внезапного признания о размере суточного дохода. Работник сервиса, пребывая в полном ауте после непонятно откуда взявшейся «сотни», сверил Хэнка пристальным и непонимающим взглядом, но быстро забил на это, когда на стол положили белую коробочку, на крышке которой красовалось чёрное надкусанное яблочко. Зачем Хэнк вообще попёрся в магазин телефонов? Ну, сперва он хотел просто узнать о том, подлинный ли айфон подарил ему Коннор. Одна из коллег на работе намекнула, что нет никаких проблем в том, чтобы купить китайскую подделку, которая будет точь-в-точь похожа на оригинальную продукцию компании «Эпл», и человек, который совсем не разбирается в телефонах, в жизнь не догадается, что держит обычную фальшивку. До поры до времени, конечно. Но Хэнк не какой-то там пижон, любящий казаться миллионером в глазах общественности, — это было попросту не в его стиле, как не было и речи о том, чтобы нарочито вытаскивать подарочек на глазах коллег и махать им из стороны в сторону, как бы говоря: «А у меня айфон есть. Видишь? Завидуешь? Завидуй». Про телефон Хэнк хотел узнать лишь для одной простой вещи — он собирался его продать. Да, вот так запросто и бесцеремонно избавиться от столь дорогого подарка. Деньги ему сейчас были нужнее всяких дорогих подачек от богатеньких мудаков. Отказываться и строить гордую мину, возвращая телефон Коннору в руки, как сделал бы любой человек с принципами в кино, Хэнк не собирался. Он лишь посчитал, что раз ему выпал такой шанс получить неплохую сумму, то стоило ею воспользоваться. Телефон можно купить и за сотню, а оставшиеся деньги пустить если и не ремонт своего дома, то на разные бытовые вещи точно. Бензин, еда, средства гигиены и прочий хлам, который так нужен в этой жизни и без которого нельзя представить своё существование. Посему единственное, в чём оставалось убедиться, это в том, настоящим ли айфон был. Если да, то Хэнк готов был сразу толкнуть его в магазин или кому-нибудь из знакомых, а если нет… — Подлинный, — сообщил наконец сотрудник, открывая коробку и опуская телефон внутрь. — В принципе, это было понятно сразу, но убедиться никогда не бывает лишним. — Благодарю за помощь. Как думаете, я смогу его продать? — спросил Хэнк, внимательно наблюдая за движением чужих пальцев, словно боясь, что те могут совершить необычный трюк и подменить телефон на кирпич или упаковку из-под печенья. — Продать? Перекупщиком работаете? — Нет, знакомый подарил, а я в телефонах не особо разбираюсь. Да и не больно-то мне он нужен, — честно ответил Хэнк. Он не видел смысла в том, чтобы рассказывать всю их с Коннором подноготную, так что придумал красивую легенду на случай таких вот вопросов. Но стоило сотруднику центра услышать эти слова, как в его глазах появился загадочный блеск, а язык еле-заметно пробежался по верхней губе. — Эй, — тут же обратился он, понизив голос и поманив пальцем, тем самым предлагая Хэнку наклониться поближе. — А можно я куплю? Давно такой хотел, да возможностей не было. За восемьсот долларов прямо сейчас заберу. — Хорошая попытка, но о настоящей цене я осведомлён, — ухмыльнулся Хэнк, забирая коробку с телефоном и запихивая её в карман. Сотрудник лишь состроил отчаянную мину и с недовольством откинулся на спинку стула. Единственное, что когда Хэнк выходил из салона, то услышал вслед грустное: — А можете хотя бы со знакомым познакомить? — Не могу. Я бы и сам предпочёл, чтобы мы с ним никогда не знакомились, — бросил Хэнк сквозь приоткрытую дверь, уже находясь на улице. — Поверь мне, не стоит он того. Слова прозвучали несколько грубее, чем планировалось изначально, но стесняться было нечего. О ком речь — такая и реакция. Но, так или иначе, Хэнк окончательно для себя решил, что телефон он обязательно продаст. Новенький айфон стоит и правда много денег. Хотя, нет, не много. Он стоит целых «дохуя», сколько просто не должны стоить телефоны, ибо это самые обычные гаджеты, которые нужны только для того, чтобы звонить, писать смс-ки и, может быть, фотографировать. В две тысячи двадцать первом году уже почти любая техника на такое способна, даже наручные часы. И может кто-нибудь с пеной у рта мечтает о том, чтобы расхаживать перед людьми с «яблочной» техникой и слушать в свою сторону завистливые комплименты, Хэнк же считал, что от такого подарка у него будет больше неприятностей, чем пользы. Почему? На это было множество причин. Во-первых, самый главный факт заключался в том, что Хэнку был неприятен человек, который этот самый телефон и подарил. Былая ненависть, конечно, уже исчезла, и бить Коннора лицом об барную стойку больше не хотелось, но это не означало, что Хэнк простил его и готов был радостно вилять хвостом во время каждой встречи. Иначе, вот тогда бы он и был той самой продажной девкой из рассказов, что за дорогой подарок готова в миг поменять своё отношение к человеку и броситься к нему на шею с поцелуями. Как собака, которая сперва на тебя рычит, но после нескольких кусков мяса, кинутых в её сторону, готова скакать на задних лапках. «Лукавишь, сукин сын», — хотел он сказать себе, да язык не поворачивался. Естественно, подарки могут растопить сердце любому, а вот насколько сильно — уже зависит от человека. К тому же, было что-то странное в обиде на Коннора. Вроде как, ничего страшного и не случилось, но почему-то, стоило Хэнку начать вспоминать тот вечер, как его тело охватывала дрожь, а сердце начинало стучать быстрее от пребывающего адреналина. Тогда были услышаны не просто оскорбления, а нечто большее. Что-то, что пугало даже такого матёрого полицейского как Хэнк. — «Но, помяни мои слова, когда-нибудь тебя там прикончат. Пустят пулю в голову и оставят умирать под забором. Все моральные принципы утекут вместе с кровью в канализацию, и максимум, что ты получишь в награду за долгие годы работы — это пару слов в свою честь на погребальной церемонии и, возможно, колонку в газете, до которой никому не будет дела». Во-вторых, Хэнк не шибко разбирался в навороченных телефонах. А где гарантия, что никакого подвоха в подарке нет? Вдруг где-нибудь внутри этого маленького футлярчика припрятался жучок? Или камера какая, работающая двадцать четыре на семь? Что, скажете, что это глупо? А вот Хэнка нельзя было обвинить в паранойе, ведь у каждого, наверняка, подобные мыслишки да появлялись. Делаешь что-то постыдное вне дома, заглядываешь туда, куда тебе не следует, а в голове мелькает вопрос: «А вдруг меня записывает скрытая камера? Вдруг уже на следующий день я окажусь на просторах интернета?» Тем более что Коннор был человеком, способным на такой поступок. Он же программист, не так ли? Или программисты не занимаются модификацией техники? Ну что-то из похожей области понимать точно должны. Да и мотивы у него были — отомстить мерзавцу, который не раз вгонял его в краску или угрожал рукоприкладством. Вот он и решил сделать вид, что раскаивается, а на деле просто захотел последить за личной жизнью ненавистного ему лейтенанта и поднапакостить ему, использовав для этого дела такую важную вещь как телефон, который человек таскает с собой везде, начиная от кровати и заканчивая туалетом. Правда, Хэнк, наверное, был одним из тех немногих людей, что не имели такой привычки, а потому, если Коннор и решил найти компромат, то ему стоило бы постараться. В-третьих, Хэнк так и продолжал чинить свой дом. Постоянно узнавал о результатах и даже отмечал прогресс в своей записной книжке. И на полторы тысячи, за которые, как он узнал чуть позже, новенький айфон готовы с руками оторвать, можно было добиться значительного прогресса. Строительная фирма, с которой Хэнк сотрудничал, уже уведомила, что работникам удалось полностью возвести каркас у повреждённой части дома, избавиться от сгоревших балок и начать возиться со стенами. Единственное, что сейчас оставалось, — это продолжать платить и периодически приезжать смотреть на работу. Темп был многообещающий, а это означало, уже через два-три месяца можно будет сказать «прощай» маленькой квартирке с тонкими стенами и вернуться назад в своё убежище, позабыв о второй работе в баре как о ночном кошмаре. Конечно, это всё было только при том условии, что Хэнка не уволят, потому что найти вторую такую же работу будет нереально. И тогда два месяца превратятся в год, а то и в полтора, за который Хэнк, скорее, сдохнет от усталости, нежели чем успеет вернуться назад домой. «Ещё столько работы впереди», — подумал Хэнк, чувствуя, что у него от лишних мыслей начинают слипаться веки. Но стоило лишь немного закемарить за рулём, как резкий громкий гудок, раздавшийся от стоящей позади машины, поспешил вернуть к реальности. На светофоре давно уж загорелся зелёный свет и пора было начинать трогаться. «Опять в департамент», — пронеслось в голове, отчего захотелось на полной скорости въехать в стену и попроситься взять больничный. Мысли о том, что новая рабочая неделя уже успела припрятать свои сюрпризы, нехило так заставляли напрячься. Наступила пора, когда накопившийся недосып начал сказываться за дорогой на работу, и Хэнк совершенно перестал замечать что-либо на своём пути. Пока только во время ожиданий на светофорах, но недалёк был день, когда он отрубится во время движения машины и попросту собьёт человека. И всё — конец проблемам и переживаниями. В тюрьме будет целый вагон времени на сон. Не нужно думать о работе, о экономии бюджета, о тупом надоедливом Конноре. «А что, звучит вполне неплохо», — внезапно для себя подумал Хэнк, пока не пришёл в норму и не начал ругать свою голову за такие неправильные мысли.***
Хочешь спрятать дерево? Спрячь его в лесу. Хочешь спрятать лужу? Спрячь её в реке. Хочешь спрятать крупное здание, в котором ютится вся мафиозная шайка? Спрячь его в городе. Когда Коннора полтора года назад в первый раз пригласили посетить его будущее место работы, он посчитал такое решение весьма нелогичным и сперва даже подумал, что над ним просто шутят. Казалось бы, какой смысл в том, чтобы влиятельной преступной ячейке ютиться чуть ли не в центре крупного мегаполиса? Это даже звучало тупо. Что будет, если полиция решит сделать проверку или вообще накроет синдикат штурмом? Всё, прощайте все преступные делишки — будем с вами на созвоне. И когда ЦРУ начнёт выбивать окна и утыкать всех «работников» мордами в пол, вот тогда кто-нибудь из них и поймёт, почему идея скрываться на виду у всех жителей города — это туфта полная. Да и вообще, по-хорошему, как казалось Коннору, такой синдикат и не должен был настолько глубоко пустить свои корни — их бы обрубили ещё на стадии зарождения. — Хорошо, а что тогда хочешь предложить ты? — спросил в тот день Камски, шагая рядом с Коннором по длинному тёмному коридору и не переставая усмехаться с его восхищённых реакций. — Ну, я не знаю… — промолвил Коннор, пытаясь старательно вспомнить все просмотренные им фильмы про жизнь мафии. — Может быть, вам стоило бы скрываться где-нибудь за городом в заброшенном доме. Или, на крайний случай, в подвалах на самой окраине Детройта. Несмотря на то, что предложения звучали не так уж и глупо, после сказанных слов Камски поёжился, а на его лице появилось отвращение, словно Коннор предложил прятаться в мусорных баках. Замедлив шаг, он сложил руки в замок и, наклонив голову к левому плечу, (позже Коннор переймёт эту привычку) размеренно произнёс: — Ты меня уж прости, но я привык жить в чистоте. А теперь представь, сколько в тех местах грязи и пылюки. Как думаешь, кому там будет приятно находиться? — он сделал паузу, словно ожидал ответа, хотя вопрос явно был риторическим, а потому Коннор решил промолчать. — Я понимаю твоё негодование, но постарайся думать от обратного. Не кажется ли тебе, что если определённая группа людей нарочно скрывается от глаз полиции, то она уже подтверждает свою причастность к чему-то незаконному? Это имело смысл. Действительно, не станут же законопослушные граждане заниматься своей работой в тайне от всего мира, в том числе и от органов правосудия? Это уже, как минимум, было бы подозрительно, но на вопрос Коннора всё равно не отвечало. Какая разница, насколько открыто вы работаете, если, при наличии должных улик или свидетелей, вас запросто могут поймать? И ладно ещё, если полиции придётся блуждать по лесу и искать один маленький домик, но когда место преступления находится чуть ли не в соседнем квартале, никакие поиски и нужны не будут. Пришёл, увидел, засадил. — Что будет, реши кто-нибудь из ваших работников проболтаться? Что, если он даст наводку и в качестве доказательств предоставить фотографии? Что тогда? — Коннор неуверенно сцепил пальцы, представляя, как будет выглядеть задержание. Его мозг вырисовывал красочные кадры из фильмов, где отряд спецназовцев выбивал двери и разбивал оконные стёкла, через которые после на верёвках врывался внутрь. А там автомат, вертолёты, танки. Или танки уже перебор? Так или иначе, Коннор уж никак не хотел, чтобы его в таком молодом возрасте заковали в наручники и на долгие годы посадили за решётку. — Что будет? — переспросил Камски, а выражение на его лице сменилось серьёзным напряжением. Видимо, такие вопросы казались ему очень и очень глупыми, но он воздержался от язвительных комментариев и решил пойти в контратаку. — Коннор, а ты знаешь, почему полиция в нашей стране столь неэффективна против крупных организаций? — Почему? — заинтересовался Коннор, понимая, что их диалог начал превращаться в подобие передачи «Вопрос на засыпку». — Потому что никто из них не имеет права нарушать нашу свободу и ограничивать волю, не имея при этом вещественных доказательств. На одно только задержание требуется чуть ли не толстенное досье из прямых фактов, подтверждающих, что наша организация причастна к преступным делам. Вот тебе проверка на сообразительность, Коннор. Представь, что ты являешься руководителем крупной фирмы, которая занимается продажей… ну, допустим, машин. У тебя всё легально и всё официально. А тут кто-то из твоих работников, озлобившись из-за сокращения или уменьшения зарплаты, решил дать в полицию наводку. Сказал, что у тебя есть теневой бизнес по обороту наркотиков. В доказательства он приводит парочку документов с твоей подписью, которые смог где-то достать. Ты же прекрасно понимаешь, что никак с этим делом не связан. Твои действия? — Я-я-я… — Коннор задумался, стараясь подключить фантазию и представить себя тем самым руководителем крупной фирмы по продаже машин. — Наверное, сперва я покажу, что моя подпись не похожа на ту, что стоит на фальшивых документах. Также я найму адвоката, который сможет доказать мою невиновность, а также убедить всех в том, что у человека, написавшего на меня донос, были свои причины на ложь. Вот. — Вот-вот, ты понимаешь, правда? — После этих слов, Камски и вовсе остановился. Резко развернувшись на девяносто градусов, он тут же раздвинул руки в стороны, как если бы захотел обнять медведя, а его серые глаза заблестели от азарта. — Так это и работает, Коннор. Пока есть люди, готовые за большие деньги защищать твою честь, ты никогда не попадёшься. Сделай себе имя и покажи работникам, что будет, если они решат пойти против тебя. Заставь поверить в их собственную беспомощность перед твоей властью. Захотят тебя бросить? Продемонстрируй, какие последствия их могут ждать. И если какая крыса решит спрыгнуть с корабля, который она будет считать тонущим, поймай её. Покажи, что тебя нельзя потопить, а любой, кто попытается, будет страдать. Долго и мучительно. — Но ведь рано или поздно полиция начнёт догадываться. У вас же нет никакого основного бизнеса. — Вдохновлённый речью Коннор спорить не хотел и готов был хоть сейчас погрузиться в этот мир преступного бизнеса, но всё же решился сломать последние сомнения и наконец узнать, на чём крепится детройтский синдикат. — Есть, — поправил Камски, одним взмахом руки приглашая Коннора вновь следовать за ним. — В этом и наша сила, Коннор. На всех юридических бумагах мы являемся компанией по производству косметики «Аврора». Если кто спросит, где ты работаешь, то так и говори. У нас есть для этого дела специальные разрешения, куча пробников на складе и несколько работников для прикрытия. Можешь не переживать по этому поводу. В тот-то день Коннор первый раз и познакомился с сидящей на ресепшене Зои. И выглядела она… как самая обычная кучерявая девушка, работающая в самом обычном офисе на самой обычной должности. Не было никаких строгих чёрных костюмов, так часто проскакивающих в фильмах про мафию, и никакого яркого макияжа. Более того, на столе не было и намёка на табличку, на которой было бы написано: «консультант по преступным делам — Зои» или «член детройтского синдиката — Зои». На всякий случай Коннор даже заглянул под стол, полагая, что хотя бы под ним должен быть припрятан ящик с оружием, чтобы в случае опасности девушка могла взять по пулемёту в каждую руку и, как в каком-нибудь боевике, залезть на стол и начать палить во все стороны. Да всё тщетно — под столом оказалось абсолютно пусто, а излишний интерес со стороны Коннора только вызвал на приветливом женском личике толику недопонимания. Теперь же это самое приветливое личико смотрело на него уже с усмешкой. Зои, подперев голову руками, загадочно улыбалась, разглядывая пришедшего на работу парня как экспонат в музее. На ней так и читалось выражение, а-ля «а у меня есть новости, но делиться я ими с тобой пока не стану». И она просто смотрела и смотрела, давая понять, что сегодня у кого-то — то есть у Коннора — будут приключения на задницу. Почему и за что — не понятно, но сам факт наступающей проблемы скрывать никто не собирался. И Зои, зная, что Коннор точно не проигнорирует её весёлое настроение, продолжала дурачливо корчить рожицу, пока, наконец, ей самой это не надоело. Так что она поспешила успокоиться, поправила упавшую на лицо прядь и поспешила передать новость. — Мистер Камски просил тебя зайти к нему сразу, как только ты придёшь на работу, — промурлыкала она, барабаня пальцами по краю стола. — Сказал, что разговор не терпит отлагательств и тебе лучше поспешить. И пауза. Ебучая пауза, дающая Коннору время на то, чтобы прочувствовать всю ту гамму эмоций, начиная от озадаченности и заканчивая ужасом. Размеренное спокойное дыхание тут же перебилось невнятным мычанием, а в грудной клетке резко похолодело, словно Коннор за раз проглотил ложку пломбира. И это было абсолютно нормально. Это было в порядке вещей. Оно и неудивительно, ведь наверняка у любого, пусть даже самого прилежного работника, вызовет опасение фраза «разговор не терпит отлагательств». Да и навряд ли она подразумевало под собой нечто вроде «мне срочно нужно тебя похвалить». К тому же, сам Элайджа Камски не особо славился любовью к личным разговорам и обмену комплиментами. Никаких взаимных «ты потрясающий» ожидать не стоило, как не стоило и мечтать о короткой беседе. Если уж он и звал к себе, то хотел либо дать очень важное задание, либо собирался ругать. К сожалению, все важные задания Коннор уже услышал. Но он и не боялся. А чего ему бояться-то? Как-будто могло случиться что-то плохое. Коннор на то и был Коннором — гордым наследником семьи Стернов, не страшащимся никого и ничего. Он не испугался даже тогда, когда год назад у него в одном из баров стащили из кармана телефон. А ведь телефон был без пароля! Но Коннор не мешкался ни секунды, а, будучи даже в пьяном состоянии, вернулся домой, через ноутбук отследил свой телефон, нашёл гада и, в безлюдном месте пригрозив ему пистолетом, вернул телефон себе. А телефон, ещё раз, между прочим, был совсем-совсем без пароля. А на телефоне доступ ко всему компромату и ко всем перепискам, какие Коннор своим честным трудом смог добыть во время нелёгкой хакерской работы. Он был смелым парнем, который не боялся никого и ничего. Ни полиции, ни оружия, ни Элайджу Камски. Ну, может быть, Камски самую малость. Сперва Коннору казалось, что причин для опасений нет, ведь не станут же его ругать просто так. Просто так и собак не ругают. Коннор честно выполнял свою работу, честно выбивал деньги из должников и честно избавил Хлою от злоебучего дурачка, в которого та была влюблена. Выполнил работу, которая изначально-то и не входила в его обязанности. То есть, казалось бы, Элайджа Камски не должен был ни к чему докопаться. Коннор был уверен в своей чистоте перед мафиозным кланом, пока не вспомнил, что один грешок за ним водился. Ну как грешок… так, небольшая халтурка. А именно что времяпрепровождение вместе с полицейским. Да и не просто с полицейским, а с тем самым ненавистным синдикату лейтенантом Хэнком Андерсоном, под чьим чутким руководством прошло задержание около десятка коллег Коннора. И Коннор тщательно скрывал свою дружбу ото всего мира, стараясь особо не светиться на людях. Ну обвинит его кто-нибудь, а доказательств-то нету. Тем более, что Коннор был у Камски на хорошем счету, и тот скорее поверит ему, чем какой-нибудь мелкой сошке, решившей с нихуя начать кидаться обвинениями. Так ведь? Ну ведь так? Потому что иначе, если Коннора загонят в тупик, у него могут появиться неприятности. Очень серьёзные неприятности… Так уж вышло, что в мире криминального бизнеса люди не привыкли разбираться в том, кто и в каких отношениях состоит с правительственными органами или конкурентной организацией. Вывод всегда напрашивается один: перед вами крыса, которая является двойным агентом и сливает важную информацию. А таких долго в живых не держали. Но если в каком-нибудь другом месте таких вот крыс убивали без суда и следствия, то в синдикате Элайджи Камски с ними поступали ещё более жестоко и изощрённо. В их мафиозной шайке был целый список деликатных пыток, среди которых числились и отрубание конечностей, и поедание собаками заживо, и подвешивание над оголёнными электрическими проводами. Но самым зверским методом на памяти Коннора был случай, когда Камски узнал, что один из его подручных сплавлял в полицию имена всех должников, с которым синдикат и работал. Беднягу тогда живьём запихали в этакую мясорубку из двух вращающихся прессов, а после начали медленно прокручивать механизм. Такие крики стояли — ужас. И кадры с этим жутким зрелищем заставили смотреть чуть ли не всех членов синдиката, показывая, что такая участь будет ждать всех предателей. У Коннора же до сих пор перед глазами стояла картина с торчащей головой, у которой изо рта выпадали кишки, а глазные яблоки свисали вниз, подобно перезревшим сливам. Страшное зрелище. «Ты смотри, Коннор, а вдруг кто заметит тебя рядом с Хэнком. Ты же понимаешь, что никто и разбираться не станет в том, на какие именно темы вы разговариваете. Тебя просто превратят в фарш из костей и мяса». Стоило лишь представить, каково это — быть засунутым в пресс — и у Коннора сразу задрожали руки. Теперь дверь в кабинет Камски уже не казалась обычной дверью, а скорее порталом к самому главному боссу в компьютерной игре, до которого ты добирался сотни часов, и любая смерть откатит тебя до самого старта. И игру начать уже будет нельзя. У тебя просто заберут клавиатуру. И жизнь. Но отступать было уже поздно — да и некуда. Разве что скрываться в другой стране и молиться, чтобы синдикат до тебя не добрался. Нужны будут новые паспорта и новая внешность. Но это для тех, кому есть, его опасаться, а Коннор был уверен, что ничего страшного ему не грозит. «Я не буду убегать», — сказал он сам себе, понимая, что бояться нечего. Коннор был честным работником и его всё-таки ценили. Как сказал Элайджа Камски, когда принимал на работу отпрыска Стернов: «Ты лучший в своём деле». До этого у них не было настолько умелых хакеров, способных без труда залезть почти в любое инфо-пространство. С появлением Коннора, преступные дела вести стало куда проще, а Камски пусть и был хладнокровным человеком, но он, как никак, умел слушать людей. Коннор никогда не давал поводов для сомнений, а объяснить свои странные отношения с лейтенантом он как-нибудь да сможет. Если, конечно, речь вообще пойдёт об этом, что весьма маловероятно. «Всё будет хорошо», — успокоил парень сам себя и, вздохнув поглубже, негромко постучался в дверь. Услышав привычное «проходите», он сделал первый шаг. — Доброе утро, Коннор. Я тебя ждал. — Элайджа стоял возле шкафа с документами, тщательно там что-то выискивая. Однако, как только Коннор зашёл в кабинет, он потерял всякий интерес к своим делам. — Проходи, присаживайся. Хочешь чего-нибудь выпить? — Вынужден отказаться. — Коннор медленно, стараясь не делать резких движений, прошёлся вперёд. Оттащил от стены стул, поставил его по центру кабинета и аккуратно опустился сверху, попутно сжав пальцами обивку и выпрямив плечи. — У вас ко мне срочное дело? Элайджа Камски не выглядел рассерженным или расстроенным, но это ни о чём не говорило. Этот человек всегда умело прятал эмоции за маской спокойствия и, как казалось Коннору, мог бы стать грозным противником при игре в покер. Даже в тот самый день, когда они впервые встретились, а Коннор медленно отходил от наркотического трипа, пребывая в полубессознательном состоянии, Элайджа смотрел на него с благосклонностью, нежели чем с презрением или осуждением, так что знать заранее, сердится он или нет, не представлялось возможным. Наверное, по этой причине никто и не мог предположить, что этот самый человек занимает почётное место в синдикате, ведь при словосочетании «дон мафии» на ум сразу приходит этакий Вито Карлеоне или Тони Монтана, по одному взгляду на которых можно было понять, что тебе пиздец. А Камски… ну, он скорее актёр Голливуда с нестандартной внешностью, по типу Джареда Лето. Сравнивать Коннор не особо любил, да и все эти мысли вообще не успокаивали, но хотя бы они помогали забить голову. — Ты нервничаешь. — Внезапно констатировал факт Камски и, откинувшись назад, уселся на край своей стола. — Почему? Что-то случилось? — Всё в порядке, — соврал Коннор, растянув на лице фальшивую улыбку. — Просто пытаюсь вспомнить, не забыл ли выключить дома кран с водой. Элайджа отреагировал на эту чушь такой же фальшивой улыбкой, хотя Коннор отлично понимал, что тот нисколько не находит сказанное смешным. Подтверждая догадку, тот поднял глаза и, о чём-то поразмыслив, начал заглядываться на потолок, после чего вновь посмотрел на Коннора, но уже таким взглядом, словно хотел осудить за что-то, да решил пока повременить с этим. Так что он лишь поднялся на ноги, засунул руки в карманы своих вельветовых штанов и, прикрыв веки, спокойно промолвил: — Я хотел тебя поблагодарить. Правда. Спасибо, что помог избавиться от того паразита, сосущего кровь из тела моей дочери. Я знал, что никто не справится с этой работой лучше тебя. Молодец. Как я и обещал, без награды ты не останешься точно. Однако… — Спасибо вам, большое! — тут же на нервах выпалил Коннор, буквально впиваясь пальцами в кресло и утыкаясь глазами в пол. У него как камень с души упал, а радость от того, что разговор начался не с пугающих обвинений, наполнила собой голову и совсем отключила мозги. Услышать похвалу — это выше всяких ожиданий, а потому сдержаться было сложно и Коннор, чувствуя, как у него начинает из груди вырываться сердце, столь опрометчиво себя повёл. И делать ему это не стоило. Фальшивая улыбка, которую Камски натянут минутой ранее, тут же пропала с его губ, а на бледном лице теперь читалось полное и холодное негодование. Рот приоткрылся в немом вопросе, а в серых глазах, ранее отражающих чистое умиротворение, теперь можно было разглядеть искры вскипающего раздражения. — Я не закончил. — Тонкие губы двинулись чуть ли незаметно, а скулы, казалось, свела судорога. — Не смей перебивать меня и, будь любезен, держать пасть закрытой, пока я не закончу говорить. Благодарю. Камски терпеть не мог, когда его перебивали. Он считал, что перебивание — это признак неуважения, и если кто-либо позволяет себе прерывать твои слова, значит он не считает тебя важной личностью. Думает, что мысль, которую ты собираешься донести, не столь интересна. Но Коннор, из-за собственной глупости и волнения, совсем об этом забыл, отчего у него по спине пробежали мурашки, а в горле полностью пересохло. Как у дитя, которому мать с грозным видом сказала: «Подойди-ка сюда». Тем более не стоило забывать, насколько Элайджа Камски страшен в гневе. Переходить ему дорогу — это себе дороже, так что не хотелось рисковать и испытывать на себе последствия столько неправильных действий. Потому Коннор лишь сглотнул остатки слюны и покорно опустил голову, боясь и дальше удерживать зрительный контакт. — Скажи мне, Конни, я что тебя попросил сделать? — Низкий мелодичный голос стал звучать ещё ближе, словно Камски наклонился чуть ли не к самому уху. — Дословно. Что я просил сделать? — Вы просили помочь Хлое избавиться от парня. Узнать, есть ли он у неё, а потом заставить их расстаться. — Коннор пытался говорить тихо, потому что знал, насколько Камски не любит, когда при разговоре с ним собеседник повышал голос. — Верно, это я потребовал. А ещё я сказал, что он должен был пропасть навсегда. Исчезнуть из жизни моей дочери любой ценой и никогда не появляться в ней вновь. Это я говорил? — Да, — тише прежнего промолвил Коннор, не понимая, почему атмосфера так изменилась, а слова благодарности начали превращаться в пассивную агрессию. И в ту же секунду рука Камски опустилась на спинку стула. Сжала её в пальцах, немного потянула назад и со всей силы дёрнула так, что Коннор, не имеющий под собой больше никакой точки опоры, резко съехав вниз, грохнулся на пол, сталкиваясь носом с мохнатой поверхностью ковра. Реакция не заставила себя долго ждать — из-за сильного удара из левой ноздри тонкой струйкой потекла кровь и пришлось проложить к лицу руку, чтобы случайно не запачкать ворс, стоимость которого превышала стоимость некоторых ювелирный изделий. Но Коннор не жаловался и не издал ни звука, понимая, что это обычные пустяки. Сам виноват, что не успел подставить руки и разбил нос. Жаловаться он не привык и совсем не удивлялся тому, что его сбросили со стула. Камски хотел выглядеть сильнее. Камски хотел оказаться выше. Не столько ментально, сколько физически, чтобы показать, кто здесь главный и кого надо слушаться. Даже не было речи о том, чтобы попытаться встать или в недоумении поднять голову. Коннор понимал, в каком именно положении он оказался, пусть и не знал за что именно. Зажимая ноздрю рукой, он чинно продолжал сидеть на полу и смотреть на чужую, дочиста начищенную обувь. И спустя десять секунд мёртвой тишины, услышал всё такой же сухой, наполненный злостью голос: — Знаешь, что вчера я увидел на телефоне своей дочери? Хочешь, я тебе прочитаю? А ты слушай, Коннор, слушай. — После этих слов до Коннора донёсся звук щелчка, оповещающий о разблокировке мобильника. — Дорогая Хлоя. Прости, что мне пришлось вот так тебя бросить. Ты можешь не поверить мне, но меня заставили. Какой-то парень пригрозил мне убийством и сказал, чтобы я тебе позвонил. Знаю, звучит глупо, но, поверь мне, я бы никогда не расстался с тобой. Пожалуйста, давай всё вернём назад. Мы можем сбежать в другой город. Я накопил достаточно денег, и теперь мы будем жить вместе. Прости меня за мои ужасные слова и позвони мне, если ты согласна. Буду ждать. После этих слов последовала многозначительная пауза. «Дэйв, ты, блять, долбаёб», — подумал Коннор, понимая, какой же тупой и упрямый у Хлои оказался парень, раз даже под угрозой смерти готов идти до конца. Похвальная черта, конечно, но это было ни разу не здорово. Это признак долбоебизма. Вот так рвать задницу ради девушки, с который ты встречался всего месяц? Совсем ума нет? Тебе же на чистом английском сказали, какие будут последствия, если ты не свалишь. Разбили нос и на первый раз отпустили на все четыре стороны. Да любой умный человек давно бы сделал свои выводы и больше не совался туда, где его не ждут. А тут Дэйв — долбоёб, блять — решил почувствовать себя героем, вызволяющим принцессу из замка с драконом, но на деле просто подписал себе смертный приговор. И вот, пожалуйста. Теперь Коннор сидел на полу и получал нагоняй за свой проступок, ведь это была целиком и полностью его вина. Значит не смог достаточно напугать. Значит нужно было ломать пальцы. «Так и знал, что стоило взять с собой крепких ребят», — подумал он, ругая себя за провинность. Однако критика уже была излишней — всё-таки после пожара огонь не тушат, а значит стоило прикусить язык и отдуваться за свою промашку. — Ну как? Комментарии какие будут? Ты хоть понимаешь, что могло бы случиться, если бы Хлоя успела это прочитать? Скажи спасибо, что я увидел сообщение раньше, чем она взяла в руки телефон. — Спасибо. То есть, простите, — Коннор запнулся, а его слова прозвучали уже с небольшой хрипотцой в голосе. Кровь начала стекать по горлу и было тяжело говорить. — Я думал, что напугал его в значительной мере. Он обещал, что больше не напишет. — И ты ему поверил? Коннор, ты и правда идиот, — сказал Камски растягивая последнее слово. Он сделал несколько шагов назад, укладывая телефон на стол. — Ты обязан был придушить ублюдка. Выколоть ему глаз, сломать пальцы. Показать, что шутить мы не собираемся. Видишь, к чему привела твоя слабина? В эту-то секунду Коннор и понял, как чувствовал себя Дэйв, что с точно таким же разбитым носом сидел на полу номера в отеле. Как боялся поднять голову и встретиться взглядами с человеком, что готов в любое мгновение достать из кармана пистолет и пристрелить его как кролика на охоте. Коннор, конечно, убивать не стал бы, но сделать это грозился. И несмотря на свой страх, Дэйв смог набраться смелости, чтобы через неделю собрать все свои сбережения и написать той девушке, из-за которой его грозились убить. «Поздравляю тебя, приятель, ты получаешь приз — Олень года». Ну, где аплодисменты? Кто похвалит этого бравого дурачка за его выбор? Оставалось надеяться, что мать придёт поплакать на похоронах, хотя и она отчасти виновата, что её сын вырос дебилом. В воздухе раздался вздох. Камски, явно пытаясь себя успокоить, принялся ходить по кабинету туда-обратно, попутно что-то бормоча себе под нос. Всё это время Коннор пытался хоть как-то остановить кровотечение из носа, но выходило у него это так себе. Несмотря на случившееся, он был рад хотя бы тому, что скандал случился не из-за его дружбы с Хэнком, иначе последствия могли быть более серьёзными. Одно дело — это проебаться с заданием, а другое — быть подозреваемым в сотрудничестве с полицией. Но пока что всё складывалось удачно и можно было сказать судьбе спасибо. — Эй. — Внезапно Камски вновь остановился рядом, отчего Коннор думал, что он вновь начнёт читать ему мораль, однако это было не так. Элайджа присел рядом — прямо на пол, не побоявшись оказаться на одном уровне вместе с тем, кого сейчас наказывал. Положив руку на тёмные каштановые волосы, он принялся гладить Коннора по голове, как бы успокаивая после случившегося гневного всплеска. Не так как Хэнк. Поглаживания Хэнка заставляли сердце биться чаще, а от касаний Камски у Коннора от страха чуть ли не останавливалось сердце. Как у собаки, которую хозяин успел несколько раз ударить по морде, но после потянулся, чтобы приласкать. — Коннор, я на тебя не сержусь. Ты же мне как родной сын, понимаешь? — И вновь фальшивая доброта, и вновь фальшивое спокойствие. — Ты так помог нашему синдикату. Без тебя мы бы не добились таких связей и не держали бы в ежовых рукавицах целый рой политиков. В твои двадцать три года это огромный прогресс. Просто пойми, что с людьми надо уметь общаться. Особенно с теми, кто может принести проблемы. Ты должен уметь давить, иначе тобой начнут манипулировать вот такие вот наглые ублюдки. — Я понимаю. Простите. — Коннор пытался унять дрожь в голосе, но это у него нисколько не получалось. — Правильно. Ты же у нас кто? Ты наши мозги, Коннор. Ты же лучше других понимаешь, что к людям нужно искать подход. Так что в следующий раз я попрошу тебя быть более грубым, хорошо? А теперь этот сопляк — твоя личная заноза в заднице. И в твоих обязанностях устранить его, чтобы больше он не смел присылать моей дочери такие смс. Хорошо, Коннор? — Хорошо, — закивал Коннор, чувствуя, как у него немеют пальцы. — Ну-ну-ну. — Камски вновь улыбнулся. Уже не так фальшиво, но от его эмоции продолжало сквозить холодом. Поразглядывав лицо Коннора ещё какое-то время, он внезапно приобнял его, прижав к себе. — Я человек отходчивый, ты же знаешь. Я умею прощать. И на тебя, Коннор, я уже не злюсь. Слышишь? Не злюсь. Для меня ты тоже как ребёнок, и я всегда хвалю тебя, однако теперь я вынужден тебя наказать. Ты ведь понимаешь, да? Строгие родители всегда наказывают своих детей, если те совершают проступки. Но только плохой родитель станет бить или издеваться над собственным чадом, а я не такой. Я просто дам тебе одну работёнку. Это как работа по дому, которую поручают маленьким детям, когда те вредничают. Но ты же понимаешь, что я не заставлю тебя делать то, что ты не сможешь сделать? Понимаешь, что наказание пойдёт тебе на пользу? Будучи не в силах ещё что-либо из себя выдавить, Коннор вновь закивал. Закивал, что было мочи. Несмотря на свой гордый нрав, он всё равно понимал, что в этом мире есть люди, которые никогда не прогнутся под твоим характером. Люди, у которых есть деньги, связи и власть. И в отличие от тех же политиков, что трясутся над собственной карьерой и весьма уязвимы к любому виду шантажа, эти личности всегда будут стоять выше тебя. Им плевать на то, что о них говорят. Они смогут уткнуть тебя лицом в грязь, как бы ты не старался быть сильнее. И Камски был способен на такие вещи, из-за которых детройтская полиция и боится открытых конфронтаций с мафией. — Вот и славно. Видишь, мы уже нашли с тобой общий язык. — Камски ослабил объятия и, вновь усевшись перед Коннором на пол, похлопал его по плечу. — Давай я начну по порядку. Ты же помнишь нашего Кроули? Коннор очередной раз кивнул, прекрасно понимая, о ком идёт речь. Томас Кроули — это пухловатый член синдиката. Далеко не центральная фигура, но он вёл значительную работу с финансами и частично был связан с контрабандой. Коннор даже помнит, как год назад, когда Камски взял его с собой на проверку, он увидел в клетке двух маленьких панд. А панды — это животные редкие и таких нигде нельзя купить. Цена одной из них — это цена жизни человека, а в Китае за убийство этих зверей могут тебя и вовсе пристрелить. Даже опытным браконьерам тяжело достать хотя бы одну, ибо все боятся последствий. Увидеть живую панду прямо перед собой — это очень необычно, так что Коннор понимал, какое сокровище сейчас сидит перед ним в клетке. — Нравятся? — тогда спросил Кроули, широко улыбнувшись, отчего можно было увидеть волосы, торчащие из его ноздрей. — Да, красивые, — скромно ответил Коннор, встретившись глазами с одной из панд, что протянула меж прутьев маленькую лапу. — А вы их продавать собрались? — Да, продавать. На мясо. Не поверишь, какой вкусный суп получается из таких. — Кроули рассмеялся, но когда увидел ужас на лице Коннора, который тогда ещё не успел привыкнуть ко всем зверствам синдиката, поспешил успокоить. — Не парься, шучу я. Живые панды стоят дороже и ценятся больше всего. Можешь погладить, если хочешь. Это пока ещё детёныши, и они не кусаются. И Коннор погладил. Просунул руку меж двух прутьев клетки и прошёлся пятернёй по короткой белоснежной шерсти. Панда потянулась понюхать его запястье. Легонько его лизнула. И тогда Коннор понял, насколько же чудесные вещи можно встретить, работая в нелегальном бизнесе. Какие редкие животные или сокровища проходят контрабандой, и насколько выше по социальному статусу находятся члены преступных группировок. Смог бы кто-нибудь из обычных жителей Детройта такую роскошь? Скорее нет. Да и сам Коннор не смог бы, реши он работать по профессии обычным программистом в какой-нибудь компании, а тут ему удаётся прикоснуться к редкому животному. — Недавно его арестовали. «Арестовали? Кого? Томаса Кроули?» На Коннора как ушат воды вылили. Он так забылся в своих воспоминаниях об их приятной первой встрече, что совсем упустил нить разговора, но теперь, когда смысл слов наконец дошёл до разума, Коннор побледнел. — Сначала Эдварда, теперь его. — Камски рассказывал об этом с таким голосом, словно вёл урок истории, хотя по его глазам было видно, что новости эти нисколько его не радуют. — Если честно, меня уже подзаебала вся эта возня и все эти игры. В особенности заебали уроды, работающие в нашей полиции. Мы же пытались им намекнуть, что лучше сотрудничать, иначе последствия будут ужасными. Но куда им? Что же, теперь я хочу доказать серьёзность своих намерений. — Как? — спросил Коннор, хотя головой понимал, что сейчас услышит нечто пугающее. Это было более чем очевидно. — Наш дорогой коллега Моррис помог узнать, кто именно настучал на Кроули. Помог узнать, где живёт семья этой крысы и в какой период времени они все бывают дома. Мне нужно, чтобы ты завтра утром помог нам с одним делом. Придётся немного поработать с техникой. Справишься? Звучало довольно расплывчато. Какой смысл спрашивать у Коннора, справится ли он с работой, если само задание так и не было озвучено? Таким образом обычно людей подписывают на всякие заведомо проигрышные дела. Но отказываться было нельзя, да и невозможно, но, как бы то ни было, Коннор всё равно осмелился спросить: — Простите, а что я должен делать?***
Кровоточащий нос Коннора не волновал настолько же, насколько не волновал образовывающийся на скуле синяк. Более того, он даже не чувствовал боли, а мозг воспринимал происходящие вокруг события со странным замедлением, как если бы Коннору кто-то неожиданно зарядил по черепушке или у него вырос пинг, из-за чего он полностью потерял умение схватывать информацию на лету. Хотелось залпом осушить стакан воды, но стоило только представить, как жидкость наполняет горло — Коннора тут же начало тошнить. Пришлось прижимать ко рту ладонь, чтобы не натворить делов в общественном туалете. Сердце вновь начало колотиться как бешеное, а дыхание стало выбиваться из ритма и с каждой секундой становилось всё быстрее и быстрее. Коннор был благодарен. Благодарен своему противному характеру и отсутствию желания ломать пальцы в угрозах другим людям. Благодарен самому себе за то, что смог тогда отпустить Дэйва без значительных увечий и сегодня быть наказанным за это дело дополнительной работой. Почему? Потому что Коннор понимал — ему повезло. Повезло, что он смог узнать о планах Камски на завтрашнее утро. Теперь можно было от этого отталкиваться и благодарить судьбу за подобный расклад событий, но Коннор просто не мог поверить в свою удачу. Он совсем не воспринимал реальность и, осматривая пустым взглядом своё отражение в зеркале, боялся представить о том, что случилось бы, не знай он о завтрашнем деле. Какие могли бы быть последствия. «Что, проснулась совесть и эмпатия к людям?» Ага, сейчас. Плевать Коннор хотел на чужие жизни. Он уже полтора года работает в синдикате и не на такое насмотреться успел. Нет, дело было в другом. — Хэнку нельзя завтра ехать на работу, — прошептал Коннор, после чего набрал полные ладони ледяной воды из-под крана и умыл лицо, стараясь привести себя в порядок. Верно, Хэнку нельзя было завтра оказаться в департаменте. Ни в коем разе. Не важно, что у него случится, но утром он обязан остаться дома. Надо будет — Коннор явится лично и найдёт повод для того, чтобы задержать Хэнка хотя бы на два часика.***
Вечерняя смена в «Смехе Питере» начиналась как обычно. Даже слишком «как обычно». Настолько обычных дней за последние две недели Хэнк ещё не наблюдал, а потому не мог даже поверить в реальность происходящего и считал, что вот-вот обязательно случится какая-нибудь пакость — так уж работал закон подлости. Кто-нибудь из гостей обязательно разобьёт стакан, потеряет сотовый телефон или начнёт орать тупые песни во всё горло. Столько ситуаций можно было придумать — не пересчитать. Одна проблема хуже другой. Да сама интуиция подсказывала, что надо лишь немного подождать. Происшествие — не глобальных масштабов — обязательно нагрянет, как нагрянывает медсестра в палату, чтобы оповестить больных о срочном приёме таблеток. Без Коннора было хорошо. Без Коннора было прекрасно. Без Коннора стало легче дышать, и Хэнк благодарил судьбу за то, что никто не мешает ему работать. Не тычет трубочкой в лицо и не шутит туповатые анекдоты. Ведь раньше оно как было? Наглая самодовольная персона усаживалась прямо посередине барной стойки — напротив Хэнка, чтобы тот и не думал его игнорировать. А потом устраивала свою «минутку каламбуров», состоящую из глупых «хи-хи» и лично-сочинённых анекдотов. «Дамы и господа, скорее подсаживайтесь. Сегодня вы услышите новый стенд-ап на тему «Почему Хэнк Андерсон — это дитя медвежьей пары». Потом, конечно, количество этих шуток стало уменьшаться, но раздражающие Конноровские выкидоны всё равно никуда не делись. Особенно, когда он напивался, и начинал то ли клеиться, то ли неоднозначно подкалывать. По этой причине те самые «дни без Коннора» были такими приятными и такими спокойными, а за прошедшую половину смены Хэнк успел безо всякого труда расставить по полкам привезённый алкоголь и привести своё рабочее место в чистое состояние. Пытаясь с пользой провести каждую последующую минуту, Хэнк настолько погрузился в свои обязанности, что не сразу заметил двух новых гостей, подсевших за барную стойку. Он бы так и продолжал их игнорировать, не начни те громко разговаривать друг с другом, так что пришлось отвлечься и приступить к обслуживанию. Подняв взгляд, Хэнк первым делом заметил прилично одетого молодого человека с короткими, выкрашенными в синий цвет волосами. «Какая безвкусица» — подумал он, сперва решив, что это нагрянул какой-нибудь интернет-блоггер. Однако стоило лишь немного повернуться в сторону, как Хэнк увидел… знакомое лицо. Не просто то лицо, которое тебе напоминает близкого друга или родственника, а настоящее знакомое лицо, принадлежащее такому же знакомому человеку. Длинные рыжие волосы, красная помада, подведённые глаза, обтягивающее черное платье и располагающая улыбка. — Кэсси? — Хэнк вскинул брови, не веря своим глазам. Увидев его, девушка ещё шире улыбнулась и приветственно помахала правой рукой. — Лейтенант, добрый вечер. Сегодня вновь ваша смена? Или она у вас каждую ночь? — Ага, — только и смог выдать Хэнк, переводя взгляд то с Кэсси на её спутника, то со спутника на Кэсси. Собственно, удивляться ему и не стоило. Коннор же говорил, что у них с девушкой свободные отношения, и они не ограничивают свою жизнь половыми партнёрами. Правда… Видеть своими глазами это весьма непривычно. И дело не в том, что Хэнк вырос ханжой и считал вторую половинку собственностью первой. Нет, он был не настолько консервативен в этом плане и соглашался с той мыслью, что «состоять в отношениях — это просто любить и уважать друг друга, а не становиться взаимными заложниками». Но всё равно, он не мог понять такие откровенности. Просто не мог. Знать то, что человек, которого ты искренне любишь и которого ты ценишь больше всего на свете, вступает в половую связь с кем-то другим… это, по правде говоря, мерзко. Очень мерзко. «Хэнк, ты такой старпёр. Люди имеют право заниматься сексом с другими даже в устоявшихся отношениях. Это абсолютно нормально, если оба согласны на такой расклад», — мог бы сказать кто-нибудь современный. В целом, в этой мысли не было чего-то неправильного, ведь каждый сам решает как ему жить и каким путём получать удовольствие. Нравится — ради Бога. Но Хэнк такое бы никогда не принял. Ни в какой жизни он бы не позволил своей второй половинке вот так идти раздвигать ноги перед кем-то другим. Если той так уж хочется гулять, то пусть занимается этим как можно дальше. «Это ты ещё про полиаморные отношения не слышал». Слышал и даже знаком с людьми, которые такое одобряют, но Хэнк на то и Хэнк. Он однолюб и в здравом уме и здравой памяти не стал бы встречаться или жениться на человеке, готовым прямо на его глазах целоваться или тем более заниматься сексом с кем-то другим. Таких правил он придерживался и такой видел свою жизнь. Менять он её не собирался. Но речь была не о нём и, по-хорошему, стоило бы перестать вот так открыто смотреть на синеволосого паренька, ведь это, как минимум, было невежливо с его стороны. Что там происходит в жизни Коннора и Кэсси — их личное дело, и совать туда нос или уж тем более давать непрошенные советы и оценки — верх наглости. И Хэнк бы не вдавался в эту тему и не начинал крутить пластинку ворчания по новой, но одно дело — это слышать от человека о его свободных отношениях, а другое — видеть эту картину своими глазами. «Тебя же Коннор в губы пытался поцеловать. Дружище, что за святовство?» Ну Коннор-то понятно — он идиот, какого ещё поискать, но вот Кэсси. Изначально она проявляла образ очень совестливой и милой особы, которая если и позволяла своему парню встречаться с другими, то делала это лишь по его просьбе и прихоти, а сама на такое не пошла бы. Если говорить кратко, то Хэнк полагал, что Коннор её просто эксплуатирует. — Вас что-то тревожит? — всё же заметила Кэсси и, сложив руки вместе, поспешила поинтересоваться. — Нет, ничего. Не обращай внимание… Врал Хэнк плохо. И по его манере это было легко заметить. Попросил не обращать внимание, а сам продолжал стоять с таким лицом, словно вживую увидел единорога, отчего даже незнакомый паренёк заволновался, решив, что такая реакция из-за его нестандартного цвета волос. Кэсси же ненадолго задумалась, посмотрела сперва на своего спутника, потом на Хэнка и, возбуждённо охнув, сложил рот буквой «о». — Точно, я же сейчас с другим мужчиной. Простите, что не сразу сообщила. — Не волнуйся, Коннор мне всё рассказал, — поспешил уладить ситуацию Хэнк, не желая ставить девушку в неловкое положение или заставлять её чувствовать себя дискомфортно. — Я знаю там про ваши свободные отношения и прочее. — Свободные отношения? — тут уже подал голос и сидящий рядом с Кэсси кавалер, который в недоумении посмотрел на неё. — Кэс, ты завела парня? Когда успела? Он в курсе, кем ты работаешь? — Никого я не заводила, — поспешила перебить Кэсси и тут же потянулась к алкогольной карте. — На, читай. Ты хотел выпить и поехать в отель? Ну так сиди и выбирай напитки. Тебя в разговор никто не звал. Будь добр, помолчи, пока мы ведём беседу. И тут Хэнк понял, что нихрена не понимает. Вот нихренашеньки. Сперва у него, как и у любого другого человека на его месте, сложилось впечатление, что Кэсси скрывает свои отношения. Зачем? Что в этом такого? Она же даже не замужем. Ей попался настолько совестливый парень? Да не похоже. И к чему тогда был вопрос о работе? «Это, наверное, заморочки богатых людей». И тут Хэнк решил, что, наверное, он просто сошёл с ума. Всё, уехала крыша — далеко и надолго. За последнюю неделю случилось столько всего неприятного, что мозг, решив абстрагироваться от злых реалий внешнего мира, попросту перестал воспринимать информацию. По этой причине до Хэнка сейчас не доходят очевидные вещи и ему, как маленькому ребёнку, надо разжевать происходящее и передать частями. Было стыдно казаться дураком в чужих глазах, но ситуация выглядела слишком интересной, отчего Хэнк решил поскорее разобраться. — Можешь мне объяснить, что происходит? — Ну… — и тут Кэсси всё же засмущалась. Сложив руки лодочкой, она поспешно опустила глаза и начала пытаться как-то оправдаться. — Так уж вышло, что во время нашей последней встречи Коннор… немного… приврал на мой счёт. Самую малость. — Это о чём же? — спросил Хэнк, попутно вспоминая тот самый день, когда Коннор первый и единственный раз привёл свою девушку в бар. А потом она, отвесив ему звонкую пощёчину, покинула данное заведение сильно обиженной. — Объяснить такое будет несколько сложно. — А ты попытайся. — Как бы сказать. Начну с того, что ни в каком Оксфорде я не училась, да и отец мой ни разу не политик. Вот как бы… Ну оно и понятно. Девушка Коннора точно не могла бы оказаться настолько прекрасной и известной особой. Такой попросту было бы незачем встречаться с кем-то вроде Коннора. И это не камень в огород Коннора — Хэнк нисколько не обесценивал его ум и талант — но, если говорить начистоту, Коннор был придурком. Да, слово «придурок» — это самое мягкое из того, что можно было подобрать, описывая его образ. Так что поверить в то, что Кэсси не является дочкой высокопоставленного лица, было довольно просто, что Хэнк и сделал, хотя интуиция подсказывала, что это далеко не вся правда, а лишь её малая часть. — Что касается Коннора… — Кэсси вздохнула. — У нас с ним не настолько близкие отношения. — То есть? — спросил Хэнк, хотя уже немного понимал, к чему та клонит. — То есть я не его девушка, — Кэсси сказала это с уже куда большим спокойствием. — Хотя, может в каком-то плане ею и являлась. Короче, мы не состоим с ним в романтических отношениях и жениться не собираемся. — Не собираетесь? — уточнил Хэнк, припоминая абсолютно противоположные по смыслу слова. — В каком смысле? — Она проститутка, дружище, — внезапно вновь подал голос её кавалер, откладывая в сторону алкогольную карту. — Может быть тем, кем ты захочешь, если платишь много. Вот угадай, откуда мы пришли такие красивые? Это со свадебки моей сучки-сестрицы. Видел бы ты её лицо, когда жених весь день заглядывался на декольте Кэсси. Сейчас мы немного выпьем и продолжим вечер уже в отеле. — Какой же ты идиот, — прошептала ему Кэсси, стукнув ладонью по барной стойке. — Проститутками будешь называть своих подружек, а я — эскортница. Понял? Эс-корт-ни-ца. — Да знаю я, чего ты сердишься? — поспешил дать заднюю парень. — Я же любя так сказал. Не сердись. Пока у парочки происходила эта маленькая ссора, Хэнк не переставал удивлённо хлопать глазами, не веря в услышанное. То есть, в каком смысле, «эскортница»? Нет, кто такие эскортницы — Хэнк в курсе. Приходилось ему как-то гонять их по городу в ещё далёкой молодости, так что о том, чем представительницы подобной профессии занимаются, он знал не понаслышке. Но вот перед ним сидела Кэсси. Та самая Кэсси, которую Коннор тремя неделями ранее назвал своей девушкой и будущей невестой. Та самая Кэсси, которая открыто призналась, что ни в каких отношениях они не состояли. Тогда, спрашивается, в чём был смысл всех тех россказней? В чём был смысл глупого вранья? Просто повыпендриваться? — Я не понимаю, а зачем он тогда здесь устраивал сцену? — А я по чём знаю, что на уме у этого ненормального? Я лишь выполняла свою работу. — Кэсси пожала плечами, после чего потянулась к своей сумочке, вытащила оттуда помаду и начала наводить марафет. — Может, позлить вас хотел. А может, хотел, чтобы вы заревновали. Чёрт его знает. В тот день он просто позвонил мне и пригласил приехать. Злющий весь был. Сунул мне в руки какое-то платье и сказал, чтобы я на вечер прикинулась его подружкой и во всём поддакивала. Да ещё и оскорбил потом. «А, вот оно как», — крутилось в голове Хэнка, но сказать он это не мог, ведь подобная фраза означала бы, что до него дошла суть происходящего. Это было не так. Хэнк ещё больше запутался и теперь точно не был уверен в том, что понимает приколы. Коннор же тогда постоянно смеялся и унижал его. Постоянно дразнил, постоянно выплёскивал в лицо алкоголь и постоянно сыпал завуалированными оскорблениями. Возможно, он хотел таким образом высыпать ещё большие соли на, как ему казалось, незатянувшиеся раны Хэнка и потыкать ему в лицо красивой невестой. Мол, смотри, Хэнк, эта красотка моя будущая жена, а ты со своей развёлся и теперь до конца жизни будешь одиноким. Да, звучит как возможный вариант. Но что тогда произошло потом? Зачем ему было портить эту красивую иллюзию и обсыпать Кэсси оскорблениями прямо на глазах у других людей? Ревную, тупая ты сука. Впрочем, Хэнк решил больше не вспоминать тот вечер, ибо по какой-то странной причине у него начинало пересыхать горло. Какая вообще разница, что тогда случилось? Если начать разбираться, то смело можно ставить крест на своей логике и оставаться в дураках. «Я не хочу лезть в эти пиздострадания», — подумал Хэнк, не собираясь строить догадки и делать из них свои выводы. Он же полицейский, а не экстрасенс. Надо будет — спросит сам, а до этого времени лучше не морочить себе голову ненужными рассуждениями. — Вы знаете… — внезапно продолжила Кэсси, строя губки карманному зеркальцу. — Коннор всегда был странным, так что не стоит искать смысла в его действиях. Он такой… взбалмошный, что-ли. Идиот, одним словом. Да ещё и без царя в голове. Вы знали, что он наркоманил какое-то время? Новые факты ахуеннее предыдущих. Коннор? Наркоманил? Хэнк внезапно решил, что разговор стал слишком личным. Чем такой лучше обычных сплетен на лавочке? Наружу начали всплывать истории, что должны были храниться в глубочайшем секрете. Такие вещи не говорят кому попало, да ещё со столь весёлым лицом. Видимо, Кэсси решила оторваться по полной, мстя за прошлую сцену, и выложить Хэнку все известные ей то ли слухи, то ли факты. По-хорошему, стоило бы прекратить эту светскую беседу, но Хэнк уже услышал столько всего интересного, что решил сам начать проявлять инициативу. Услышав наконец заказ, он поспешил сделать два алкогольных коктейля и, выставив их на барную стойку, развернулся прямиком к девушке. — Слушай, а что ты о нём вообще знаешь? — На самом деле мы с ним были неплохо знакомы. Он часто меня приглашал к себе. Не скажу, что очень хорошо его знаю, но о чём-то поведать могу. — Осушив половину стакана парой глотков, Кэсси внезапно зарделась и, поманив Хэнка пальцем, начала ему выкладывать. — Что вас интересует, лейтенант? Я могу рассказать всё, что захотите. Всё, что только знаю. — Да не то, чтобы прям интересует. Просто любопытно. — Попытался оправдаться Хэнк, понимая, что чрезмерный интерес к Коннору могут неправильно истолковать. — Ну, где работает, чем интересуется? — Насчёт работы я как-то не уверена, — Кэсси задумалась, сжав пальцами подбородок. — Он не любит это афишировать. Я, конечно, пыталась узнать, ведь мне и самой было интересно, где он в таком возрасте столько зарабатывает, да всё как-то безрезультатно. Однако, если не ошибаюсь, он у нас программист в какой-то компании по производству косметики. «Программист в компании по производству косметики», — повторил в голове Хэнк, стараясь придать этой фразе какой-то смысл. Не-а, не вышло, фраза всё равно звучала глупо и слово «программист» было в ней инородным. Всё равно что сказать: «Ёжик на заводе презервативов». Нет, понятное дело, что программисты нужны в любой компании, но Коннор ведь так много зарабатывает, сколько явно не будет зарабатывать обычный офисный работник. Наверное. Хэнк в этом не собирался и не хотел делать поспешных выводов, да и какой был ему смысл пытаться искать подвох? К тому же, сама Кэсси не была уверена в своих словах, так что выпытывать из неё не было никакого смысла. — А что насчёт наркотиков? Откуда ты это взяла? — Откуда взяла? Так он сам мне рассказал. — Кэсси вытянула свою руку и ткнула средним и указательным пальцами в область предплечья. — Один раз он проболтался, что, когда вернулся из университета обратно в Детройт, плотно подсел на героин. Жутко, да? Просидел на нём несколько месяцев, пока ему не помог он. — Он? Он — это кто? — Хэнк бы и не акцентировал внимания, не прозвучи фраза оборванной. Он было решил, что Кэсси сама забыла назвать имя и предполагал, что речь идёт о враче или работнике особого центра, но, отвергая эти теории, девушка лишь покрутила головой. — Я не знаю. Коннор не стал уточнять и лишь заметил, что чуть было не пропал тогда. Возможно, он потому и ведёт себя столь по-свински. Знаете, как говорят? Бывших наркоманов не бывает. Я спорить с этим не стану. А вот это уже прозвучало с явной ненавистью. Кэсси действительно сердилась и искала любую возможность как-либо подколоть Коннора в своей речи. Что касается Хэнка, в данной ситуации он не мог принять ничью сторону. Конечно, выражение «бывших наркоманов не бывает» появилось не на пустом месте, но сколько же в мире было людей, что избавились от своих пагубных зависимостей. Десятки, а то и сотни тысяч человек. К тому же, Коннор не был похож на наркомана вот ни капельки, и не скажи Кэсси этих слов, Хэнк бы и думать так не стал. Да, Коннор любил выпить и покурить, но он выглядел вполне здоровым и вполне энергичным, что совсем не свойственно наркоманам. «Я не хочу думать об этом», — тогда решил для себя Хэнк, отложив этот разговор на потом. Ему казалось, что он и так узнал достаточной личной информации чужого человека, так что следующие слова прозвучали без особой заинтересованности: — Ладно, а что ты ещё можешь сказать? — Интересуется он программированием, как это банально не звучало бы. — Кэсси начала загибать пальцы. — Любит выпить. Слушает музыку. Обожает собак. Вроде всё. Других интересов я не наблюдала. На самом деле вполне стандартный набор вполне обычного парня, чему Хэнк не мог не удивиться. Он полагал, что после слов о героине, они начнут ещё больше погружаться в пучину тёмных секретов. Окажется, что Коннор на самом деле — это отвязный парень, который занимается дайвингом или рассекает на мотоциклах по городу. Может быть, занимается паркуром или участвует в уличных гонках. Любой экстремальный вид спорта, который мог бы заинтересовать такого человека как Коннор. — Это всё? Ты уверена, что он, например, не прыгает с парашютом или, там, не ездит нырять с тарзанки? — Коннор боится высоты, — улыбнулась Кэсси, обнажая белые зубы. — Высоты? — переспросил Хэнк, у которого на мгновение случился диссонанс. Ему послышалось? — С чего ты решила? — У пьяного Коннора развязан язык, — пояснила девушка, указывая большим пальцем на полки с алкоголем. — Весьма. Несмотря на то, что нечто тянет его забраться повыше, он всё равно не подходит близко к краю. Правда забавно? Вроде уже не маленький ребёнок, а все равно трусится. Я сама удивилась, когда услышала, но он сказал, что эта фобия у него вот уже довольно давно. Так что мой вам совет, Хэнк. Если Коннор вдруг будет много выёбываться, пригрозите схватить его за шкирку и свесить с какого-нибудь моста. Мгновенно станет как шёлковый. «Коннор боится высоты», — отложилось в голове у Хэнка, с со специальной отдельной пометкой, в которой значилось: «но не факт». Потому что Коннор действительно не походил на человека, который может страдать от такой несвойственной ему фобии. «А что, бывают свойственные фобии?» — сразу напрашивался вопрос, но у Хэнка за всю его жизнь уже появились кое-какие познания о таких вещах. Он успел убедиться в одном правиле, которое ещё ни разу никто не нарушил: темноты или высоты боятся либо дети, либо люди, у которых образовались психические травмы на фоне давних страхов. Например, если злые родители в качестве наказания долгое время запирали ребёнка в комнате без света, то неудивительно, что, когда он станет взрослым, боязнь темноты будет у него проявляться в качестве посттравматического синдрома. Возможно, и у Коннора разыгралось нечто подобное на почве старой травмы, но судить о таком было пока нельзя. — Ладно, нам пора. — Отодвинув от себя уже пустой стакан из-под алкоголя, синеволосый парень принялся копаться в кармане своего праздничного пиджака. Он вытащил оттуда пятьдесят долларов одной купюрой, которую тут же со шлепком положил возле пустой тарелочки из-под лимонов. — Мне, конечно, было очень интересно послушать об этом вашем Конноре, но сейчас нас с Кэс ждут дела любовные. Давай, прощайся и пойдём. — До свидания, лейтенант. — Кэсси спрыгнула со стула и помахала рукой. — И будьте внимательней с Коннором. Мне кажется, что вы на него дурно влияете. «Это я-то дурно влияю?» — подумал Хэнк, убирая с барной стойки стаканы и вытаскивая тряпку. Вот никогда бы не решил, что может как-либо влиять на Коннора. Тот ведь казался совсем непрошибаемым и, скорее уж, под его упрямством прогнутся стены, нежели чем он хоть немного изменится. «Или он уже начал?» — подумал Хэнк, понимая, что последнее его убеждение уж как-то не сходится со всеми прочими суждениями о том, что, в целом, Коннор меняется, если сравнивать его нынешний характер с тем характером, что был ранее. Не небо и земля, конечно, но только слепой не заметил бы перемен. И теперь, когда Хэнк узнал особый секрет давления на Коннора, он был уверен, что больше не даст себя в обиду. А что? Идея схватить Коннора за край рубашки и свесить с края какой-нибудь высотки звучала вполне заманчиво. Это же какое шоу можно было устроить! Лепота! И Хэнк бы наверняка воспользовался столь замечательным советом дня так два-три назад, но сейчас уже посчитал подобный подход скорее жестоким, нежели чем действенным. Он не знал, насколько сильно Коннор боится высоты, но у каждой фобии есть свой предел и человека можно довести до нервного срыва, если перегнуть палку. Решишь так доказать свою правоту, а в итоге оппонента с ума сведёшь. Шансы печального исхода пусть не превышали и пяти процентов, но о них никогда нельзя было забывать насовсем. Да и после сегодняшнего вечера, во время которого оказалось, что Коннор не настолько плохой человек и не такой уж любовник-изменщик, каким хотел казаться ранее, успело испариться былое отвращение. Наоборот, Хэнк несколько проникся и смог посмотреть на ситуацию через призму своей реальности. Так и быть. Он даст Коннору шанс. Последний шанс. И больше никаких шансов не будет. «Ты серьёзно купился на россказни Кэсси? Серьёзно? Хэнк, что за сопли? Несколько дней назад Коннор твоё существование чуть ли не с дерьмом смешал, а теперь ты готов вновь начать с ним общаться только по той причине, что проститутка наплакала тебе про то, какой он бедный-несчастный?» — начал шептать внутренний голос, пытаясь образумить Хэнка. В целом, звучало это логично, но Хэнк уже всё для себя решил. Он сменил своё отношение не из-за подарка, не из-за слов Кэсси и не из-за просьбы мистера Бёрмана. Хэнк просто понял, что человека можно считать безнадёжным тогда, когда тот сам ставит на себе крест. И если бы Коннор продолжал ходить с задранным носом, постоянно сыпаться оскорблениями и пытаться насолить Хэнку ещё больше, то ни о каком прощении и речи бы не было. Но Коннор старался и переступал через свои принципы, что ему явно было нелегко. И как бы Хэнк не обижался, он не мог не оценить таких попыток. А потому дать шанс решил. Однако если он ещё хоть раз услышит в свой адрес такие нелестные слова, и Коннор продолжит повторять свои выебоны, то Хэнк не стерпит. Нет, бить Коннора он не будет, но обязательно найдёт самую высокую многоэтажку в Дейтройте и пригрозит — только пригрозит! — Коннору уроками полётов.