***
Что чувствуют люди по утрам? Ну, наверное, тяжесть мочевого пузыря, усталость, голод и желание ещё немного проваляться в мягкой тёплой кровати. Последнее — это, скорее, исключение из общих правил, а так всё остальное было связано с дальнейшей работой организма. Утро — это то самое время суток, когда человек должен сфокусироваться после пробуждения и настроиться на свои дальнейшие дела. А кто-нибудь вообще задавался вопросом, почему на завтрак едят хлопья с молоком, тосты с яичницей или бутерброды с кофе? Причина крылась в том, что в начале дня организм отчаянно нуждается именно в белке. Жирная пища — по типу тех же котлет со сковородки или картошечки фри под сырным соусом — может заставить человека чувствовать тяжесть в желудке весь последующий день, да и здоровье не скажет спасибо. Жирная еда вообще сама по себе кажется настолько неуместной, насколько спонтанное желание пойти бить морду. Пойти, мать твою, бить морду. «Блять, если вы не выключите музыку, я выбью вам нахуй все зубы и запихну эту ебучую колонку прямо в глотку». Старательно орудуя зубной щёткой и украдкой поглядывая в маленькое косметическое зеркальце, заменяющее собой разбитое в порыве гнева зеркало, Хэнк размышлял о том, как же ему не хочется идти на работу. Вот подсказывала ему интуиция, что сегодняшний день будет… ну, не таким, как все остальные. Вот случится сегодня что-то ненормальное, а может даже и опасное. Ощущения были такие же, как и в тот день, когда у Хэнка подожгли дом. В животе щекотало, руки немели, а левая нога периодически пинала по дверце от устроившегося под раковиной шкафчика. Получался даже этакий своеобразный ритм, а в ушах отчётливо звучала музыка. «Совсем ебанулся», — подумал Хэнк, сплёвывая зубную пасту и брызгая на лицо ледяной водой. Однако стоило ему выйти из ванной, как оказалось, что с головой-то всё как раз было нормально, а музыка действительно играла. Более того, доносилась она прямиком из подъезда. В ту-то секунду у Хэнка и появилось желание выйти из квартиры и найти тех умников, которые решили устроить дискотеку в восемь утра, после чего высказать им парочку ласковых. Будет надо — разобьёт музыкальное устройство об стену, а вместе с ним и ебало горе-диджея. Сделает это со всей силы, но только исключительно в исправительных целях! Хэнк ведь не быдло какое и не злой человек от слова совсем. Просто он работяга, пашущий на двух сменах, которому, несмотря на пробуждение, утром нужен покой. Громкая музыка и так раздирала барабанные перепонки в баре каждую ночь, так что сейчас хотелось хоть немного провести время в тишине и гармонии с самим собой. К тому же, Хэнк был не единственным жильцом этого дома. Наверняка большинство обитателей своих квартир тоже работают допоздна, а потому нуждаются в крепком сне. Так или иначе, в пляс пускать никто не собирался, так что навряд ли хоть кто-нибудь встанет на защиту тех придурков, нарушающих общественный режим. «Наверняка пришедшие с гулянок сопляки, которых не интересует чужой комфорт», — думал Хэнк, попутно застёгивая на груди рубашку. А придурки — это такие люди, которым надо доносить всё и сразу. Один раз потерпишь, второй. На третий поймёшь, что те совсем охуели и будешь пытаться решить проблему радикальными методами. Хэнк же терпеть не собирался, так что решил донести свою точку зрения на словах прямо сейчас. Надо будет — пустит в ход кулаки, что он как раз собирался сделать с большим энтузиазмом. Распрямив плечи и вытерев влагу с лица, он направился в сторону входной двери, уже выстраивая в голове импровизированный диалог со шпаной. Правда, диалог тут же прервался, когда на полпути Хэнк заметил, что музыка у этой самой шпаны была какая-то странная. Какая-то… не тусовочная что-ли.Не нужно говорить, что я держу ее в узде, Она всё равно была такой стервой! Теперь между нами всё кончено, детка, мне очень больно. Ты спишь в моей комнате, милая, ты вне себя.*
«Ну и вкусы пошли у молодёжи», — решил Хэнк, чувствуя, как весь его гнев мигом испаряется. Да и желание бить морды с каждой секундой становится всё менее и менее охотным. К концу пути оно и вовсе исчезло, а хмурое выражение на лице сменилось лишь лёгким раздражением. Клацнув замком и скрипнув половицей, Хэнк приоткрыл дверь, а музыка, которая и без того была слишком громкой, сейчас и вовсе начала закладывать уши. Правда, никакой предполагаемой шпаны в подъезде не оказалось вообще, но от этого процент мудаков совсем не изменился. Первым, что бросилось в глаза, были чужие штаны, испачканные в непонятно откуда взявшейся белой краске. Выше — спина, облачённая в чёрную толстовку с капюшоном. Ещё выше — знакомая причёска с зачёсанными прядями. В конце всю эту пирамиду завершала вскинутая вверх рука и находящаяся в ней, судя по всему, маленькая серая колонка, из которой, несмотря на габариты, доносился такой грохот, что впору было запихивать себе в уши бананы.Каждый раз, когда я ухожу от тебя, мне становится всё труднее, нет Я бы так хотел быть рядом с тобой, дай мне причину остаться Каждый раз, когда я ухожу, я слышу, как ты просишь меня остаться Ты борешься за моё доверие и не сдашься Даже если сейчас нам придётся рискнуть всем.
Становилось до нелепого стыдно. Хэнк, чувствуя себя полным идиотом, простоял в проёме ещё с тридцать секунд, пытаясь понять, что это за такой перформанс и почему именно возле его двери. Самое главное — почему к нему спиной? Но с каждой секундой раздумий до Хэнка начинало доходить, что соседи-то так и не избавились от источника шума, который продолжал неподвижно стоять в позе Статуи Свободы. Правда, рука, в которой находилось колонка, уже начинала подрагивать от усталости, а голова то и дело опускалась вниз. И Хэнк решил проверить свою теорию, а потому несколько раз покашлял, стараясь привлечь внимание. Как только он это сделал, «статуя» наконец дёрнулась, а голова повернулась на девяносто градусов, показывая красные от стыда щёки. Под неодобрительным взглядом, паренёк тут же опустил колонку вниз, стараясь её выключить и засунуть в чёрный рюкзак, валяющийся у его ног. — А я думал, что твоя квартира вон там. — Коннор кивнул на противоположную дверь. — Стучался туда… а ты не открывал… — Там никто не живёт, — коротко оповестил Хэнк, облокотившись плечом о стену и сложив руки на груди. В голове возник вопрос о том, как стоило бы начать беседу. Нужно ли было сразу послать в пешее эротическое, не давая Коннору и подумать о том, что он может быть прощён, или лучше уж было выслушать его? В конце концов, раз его мозги додумались до того, чтобы припереться сюда ранним утром и начать устраивать концерты, то значит, что Коннору точно что-то было нужно. Так что Хэнк даже подвис, стараясь решить, как бы ему лучше обратиться. «Свали нахуй, мелкий сучёныш» или «Чего ты тут стоишь? Заходи в дом, надевай тапки». Ну, если говорить честно, то Хэнк уже не сердился так, как это было пару дней назад, но он всё ещё был обижен, так что ни один из придуманных вариантов не подходил. А потому пришлось начать с лаконичного: — У тебя с мозгами всё в порядке? — Да, не волнуйся! — На бледном лице появилась нервная улыбка, а грязные от пыли пальцы принялись комкать край толстовки. — Я хорошо поспал, так что мыслю на все сто. — Нет, ты не понял. Я не хотел узнать, как твоё самочувствие, — поспешил исправиться Хэнк. — Я спрашиваю, нормально ли у тебя с мозгами? Восемь утра на часах. Восемь! Ты что здесь устроил? — Да говорю же, ты не открывал дверь, — начал оправдываться парень, прижимая к груди кулаки. — Я подумал, что лучший способ — это выманить тебя с помощью музыки. — Выманил? Доволен? А теперь убирайся, пока я сюда наряд не вызвал и тебя не посадили за нарушение общественного режима. Как об стенку горох. Коннор, очевидно, ждал этих слов, а потому они не произвели на него абсолютно никакого эффекта. Тогда Хэнк решил оборвать этот разговор на пока ещё мирной ноте и захлопнуть перед лицом наглеца дверь, да тот оказался шустрее. Одним махом подскочил поближе и впихнул ногу в щель, не давая и шанса на отступление. Покачнулся. Чуть было не упал. Ухватился за ручку цепкими пальцами, после чего посмотрел на Хэнка такими глазами, какие были у кота из мультфильма «Шрек». — Слушай, я понимаю, что ты на меня обижен. Прости, хорошо? Прости меня, пожалуйста. Мне стыдно. Очень стыдно. Я так не считаю и правда благодарен тебе за твою работу. — Парень победно сжал руку в кулак и резким движением вздёрнул её вверх. — Вперёд, полиция Америки! Вперёд! Сказанные слова прозвучали так фальшиво и так резанули по ушам, что Хэнк даже поморщился. Слышать такое — всё равно что принимать у пятиклассника стишок, прочитанный без выражения. «В осеннем лесу, на развилке дорог, стоял я, задумавшись, у поворота». Вот честно, лучше бы ты так и продолжал торчать на этой развилке и никогда не выбрался из этого грёбаного леса, чтобы не дать людям услышать этот кошмар. Бедолага Роберт Фрост наверняка в гробу переворачивается. — Всё сказал? Теперь проваливай. — Хэнк предпринял вторую попытку закрыть дверь, но и она оказалась абсолютно тщетной. Поймав момент, Коннор протиснулся ещё дальше и теперь одна его половина находилась в подъезде, а вторая красовалась в захламленной квартире. — Ну что ты ещё от меня хочешь? Скажи мне. Что ты хочешь, чтобы я для тебя сделал, чтобы ты больше не дулся на меня? — Зажатый дверью Коннор выглядел забавно, а его неумелые попытки извиниться и того превращали картину в некое подобие абсурдного юмора. — У меня с собой в рюкзаке есть ноутбук. Проси что угодно — я тебе куплю. А хочешь… хочешь мы почитаем переписки в аккаунтах тех людей, которые тебе не нравятся? Или, может быть, ты хочешь посмотреть секретные фотографии политиков, которые по щелчку пальцев смогут разрушить всю их карьеру? Хэнк, да даже, если ты захочешь, я взломаю защиту Denuvo на любой компьютерной игре. Вот абсолютно на любой. — Да нахрена мне это надо? — Хэнк уже не знал, как ему отделаться от назойливого парня и можно ли вообще это сделать. Он лишь продолжал по инерции пытаться закрыть дверь, но прилагал всё меньше и меньше усилий, чтобы случайно не поранить Коннора. Да и вообще, что это за унижения такие пошли? Тот себя никогда так не вёл и никогда не пытался перед кем-то извиниться. Во всяком случае на памяти Хэнка точно. «Чё тебе от меня надо?» — главные слова, вертевшиеся на языке. Действительно, откуда взялась вся эта прыть? Кто клюнул этим утром Коннора в задницу, что он пошёл на такие необычные меры и начал пытаться выйти на встречу? Как будто Хэнк ему уж настолько сильно сдался. — Пожалуйста. — И правда сдался. Коннор виновато опустил глаза и сам сделал шаг назад в подъезд, не желая больше нарушать личное пространство. Хэнк вздохнул. Помассировал большим и средним пальцем виски, пытаясь прикинуть, что же ему делать. Он только недавно проснулся и мозг ещё совсем не варил, а ситуация была совсем из ряда вон выходящей. И как в такой ситуации поступать? Стоит ли прямо сказать Коннору, что ты дал ему последний шанс на исправление или лучше продолжать гнуть свою линию, чтобы сделать его вообще шёлковым? Ну, Хэнк же не мудак какой. Он видит, как человек страдает и пытается пойти на всё ради извинения. А раз уж Коннор старается, то и хрен с ним. Амнистия! Все обвинения сняты, вся обида отпущена. — Я сейчас на работу, — сказал Хэнк, устало поворачивая голову и глядя на бардак в своей квартире. — Давай, если так хочешь, ты зайдёшь в гости на выходных, когда мне не нужно будет переться в департамент, идёт? Видимо, не идёт, потому что стоило Хэнку упомянуть полицейский участок, как Коннор мгновенно напрягся. Вздёрнул голову так резко, словно собирался возразить, да вовремя сдержался и лишь растянул на лице нервную улыбочку, тщательно пытаясь скрыть тот факт своей тревоги. Было что-то, что очевидно терзало его и не давало вот так просто развернуться и свалить на все четыре стороны. — Не волнуйся, не волнуйся! — поспешил успокоить он Хэнка, замахав руками. — Я не отниму у тебя много времени. Да и потом, у вас же там — в полиции — никто не заставляет появляться на работе к определённому часу, правда? Десятью минутами раньше, десятью минутами позднее, какая разница? Резонно. Ну как такому отказать? Да ради столь счастливого можно было уж помириться. Хэнк усмехнулся, но чужой энтузиазм оценил по достоинству. Смущённо опустил голову, стараясь не показывать своего дружелюбного расположения, но после всё равно повёл торсом в сторону и, сделав шаг, открыл путь в свою квартиру. — Ну заходи, раз ты так хочешь. Но смотри, хоть одно оскорбление и возьму тебя за шкирку и вывешу с балкона. Видел, какой этаж? Ай, какой грязный ход. Стоило сказать про этаж, как Коннор и того побледнел, видимо, представив, как будет смотреть на асфальт снизу вверх. Он неуверенно закивал головой и, запихнув телефон и колонку в свой рюкзак, прошёл в квартиру. — Всё ещё помойка? — поинтересовался Хэнк у Коннора, глядя, каким взглядом тот окидывает окружение. — Да нет, — ответил тот, хотя по его глазам читалось негодование. — Милая квартирка… Если тут прибраться, то, может быть, даже гостей сможешь приводить. Сомнительный комплимент, но Хэнк понимал, что это был максимум, который мог выдавить из себя Коннор. С учётом того, что он действительно думает об этой квартире, слово «милое» можно было считать мерой высшей похвалы. Да и потом, Хэнк же не живёт в таких условиях всю свою жизнь. Наоборот, он был более чем чистоплотным человеком и в его старом доме всегда был порядок. Были даже особые генеральные дни, когда он отодвигал диваны, и тщательно всё промывал там. А сейчас у него попросту не хватает времени даже на то, чтобы протереть пыль на полках. Дом больше не был домом, а лишь местом, куда он забегал поспать, поесть и помыться. Речи о том, чтобы помыть пол или хотя бы поутюжить одежду, не было от слова совсем. Да о чём речь, когда Хэнк специально покупал себе пластиковую одноразовую посуду, чтобы ему не приходилось тратить время на мытьё тарелок. Коннор больше ничего не добавил. Он ласково потрепал по макушке подбежавшего его встретить Сумо, после чего деловито проследовал в гостиную, минуя коробки с такой осторожностью, словно те были до верху набиты взрывчаткой и любое прикосновение к ним означало бы неминуемую смерть. Остановился только возле зелёного набивного диванчика, на котором ему уже приходилось как-то раз спать, и, отложив свой рюкзак в сторону, приземлился на мягкую набивку. — Ну так… — Хэнк замялся, не зная, что ему сказать. — И чем ты хотел заняться? Действительно, чем Коннор хотел заняться? Просто посидеть на диване и поиграть в гляделки? Если так, то он действительно выбрал не самое подходящее время. — Чем? — Коннор наклонил голову и с любопытством посмотрел на Хэнка. — А ты как думаешь? Чем я собираюсь с тобой заняться на этом диване? Чем вообще занимаются взрослые люди после крупной ссоры, когда остаются наедине? — Погоди, чего? О чём ты говоришь? — и тут Хэнк завис. Завис с таким лицом, словно увидел, как перед ним на банановой кожуре поскользнулся живой человек. Стало настолько стыдно, что лицо волей-неволей начало приобретать пунцовый оттенок. Ясное дело, ведь не сразу поймёшь, то ли это Коннор намекает на что-то неприличное, то ли это кукуха съехала настолько, что прижала собой уши и даёт услышать очевидные вещи. — Ну, об этом. — Коннор похлопал по дивану рядом с собой. — Ну что ты как маленький? Прекрасно понимаешь, о чём я говорю. Давай, не упрямься. Где твои манеры? — Коннор, я… — Ага, вот тут-то Хэнк понял, что от него хотят. Так бесцеремонно и так прямолинейно предлагают… подобные пошлые вещи. — Ты издеваешься надо мной? — Какие издевательства? Ты чего? Я на полном серьёзе. — Он посмотрел под журнальный столик. — Давай, ты иди на кухню, а я пока достану всё остальное. Ох, у меня есть резинка, если вдруг хочешь. «Пиздец», — подумал Хэнк, понимая, что всё происходящее — это какая-то хуйня. Какая резинка? Коннор думает, что Хэнку нужна резинка для такого дела? «Конечно, а то, мало ли, Коннор чем-то болеет». Подождите, в смысле? Какая в пизду резинка? Какая в пизду кухня? Хэнк — это человек не с горбатых гор. Он не будет заниматься этой хуйнёй. И вообще, он впустил Коннора в дом не для таких дел. Он думал, что они будут беседовать, а Коннор какой-то разврат здесь развёл, да ещё и говорит о нём так, словно это абсолютно нормально. И не важно, есть у Коннора резинка или нет, Хэнк не будет ничем таким заниматься. Но прежде, чем Хэнк успел возмутиться и начать пытаться объяснить, что за такие предложение приличные люди бьют в глаз, Коннор поставил к себе на колени рюкзак и вытащил оттуда… жевательную резинку. Положил её на стол, после чего к ней присоеденилось печенье, вафли «Эго» и покрытый шоколадом зефир. После с вопросом посмотрел на Хэнка, не понимая, почему тот опешил. — Слушай, если ты не хочешь пить чай, то мог бы так и сказать. Я бы купил газировку или чего покрепче. Я к тебе поговорить пришёл, а ты ведёшь себя несерьёзно. — А, чай… — У Хэнка чуть сердце из груди не выскочило. — Да, сейчас принесу. Чем занимаются наедине два взрослых человека после крупной ссоры, когда остаются наедине? Беседуют. Беседуют по душам и пьют чай, а не то, о чём подумал Хэнк. Да и навряд ли Коннор вот так открыто предложил бы ему просто заняться непристойными вещами. «Это же Коннор», — думал Хэнк, наливая в чайник воду. Наоборот, потому что он уже творил непонятные пошлые вещи, такие мысли и пришли в голову. Веди он себя как порядочный мальчик, никакой дури в голове бы и не было. — А чего это у тебя с зеркалом? — внезапно послышался крик Коннора, который, видимо, зашёл помыть руки в ванную и обнаружил осколки, собранные в ведре. — Разбилось, — ответил Хэнк, вспоминая тот самый вечер. Стоило ли сказать Коннору, что это Хэнк его разбил, представив его морду? Наверное, нет, чтобы не напугать ещё больше. Как можно чувствовать себя в безопасности с человеком, который ломает вещи, стоит ему разглядеть в них лицо обидчика? Приготовление чая не заняло много времени, но, по какой-то причине, ситуация начала казаться Хэнку максимально неуютной. Было что-то не то. Было что-то не так как обычно. Возможно, виной всему непрекращающееся волнение, но Хэнк всё равно не мог отделаться от ощущения, что в этот раз их общение будет не таким, каким было обычно. — Я рад. Рад, что ты больше не обижаешься. — Улыбался Коннор, принимая полную чашку зелёного чая. — Если честно, то я переживал, что ты будешь дуться на меня вечно. Или что вообще убьёшь. Видел бы ты себя в тот вечер. Не на шутку напугал меня. — Прости, если перегнул палку, — ответил Хэнк, усаживаясь рядом и вспоминая, как он тогда сердился. А ведь действительно — агрессия могла привести к избиениям. В полицейской академии учили драться, да не просто махать руками, а натурально заламывать и бить в лицо. И если бы Хэнк тогда не сдержался и решил пойти до конца, то, возможно, Коннора до сих пор бы из больницы не выпустили. Или из реанимации. — Да забей, какая уже разница? Что было, то прошло. Тебе понравился хоть мой подарок? — Коннор посмотрел по сторонам, пытаясь отыскать подаренный им телефон. — Нормальный, — кратко ответил Хэнк, не понимая, почему каждая секунда казалось ему неправильной и почему неловкость продолжала расти. — «Нормальный», — передразнил Коннор. — Если самая дорогая марка - это нормально, то, мне интересно, какой для тебя будет отличным? Хэнк лишь поджал губы, не решаясь сказать, что телефон-то он решил продать. Очевидно, что такое решение Коннор не оценит по достоинству, да и ни один человек не будет рад, когда узнает, что сделанный от души подарок хотят сбыть. — Ладно, можешь не отвечать. Пользуйся на здоровье. Мне не жалко. Было здорово вот так общаться. Сидеть, не думать ни о чём другом и разговаривать о вещах, кажущихся такими незначительными в этой жизни. До Хэнка даже не сразу дошло, что его смущение вызвала воцарившаяся атмосфера «трезвого диалога». Ведь обычно они так тепло беседовали только тогда, когда как минимум кто-нибудь один из них был под градусом. Теперь же всё было иначе и свой дружелюбный характер уж никак не спишешь на крепкий виски. Говоря об открытости и общительности. Вообще-то ещё оставался один вопрос, который Хэнка терзал вот уже несколько дней, и он очень хотел задать его Коннору, да не было подходящего случая. Возможно, с одной стороны он мог показаться кому-то слишком личным и даже бестактным, но Хэнк уже настолько перестал видеть грань дозволенности, что не знал, какие темы им с Коннором обсуждать ещё можно, а какие уже начинали нарушать тонкие рамки. — Можешь ответить мне на один вопрос? — поинтересовался Хэнк, опуская чашку с чаем на стол. — Конечно. — Коннор с любопытством наклонил голову к левому плечу. — Ты же из обеспеченной семьи, правда? Скажи, кем работает твой отец? После этих слов Хэнк замолчал и в ожидании посмотрел на Коннора, который в недоумении нахмурился. «Фу, Хэнк, как это мерзко. Спрашивать у человека про благосостояние его родителей. Как бескультурно!» Да, может быть и так, но ведь Хэнк задал этот вопрос не потому что хотел подмазаться или получить какие-нибудь привилегии. Просто он до сих пор помнил, какими словами описывал отца Коннора мистер Бёркман и как тактично умолчал о роде его деятельности. К тому же, Кэсси и про работу самого Коннора говорила с большой неуверенностью. К чему такая таинственность? К чему эти секреты? Неужели так сложно сказать: «Я программист, а мой папа — например — директор какой-нибудь фирмы». Вот Хэнк своей работы не стеснялся и всегда говорил чистую правду. Хотя, наверное, делать ему этого и не стоило… — Отец? — Коннор наклонил голову ещё сильнее и глуповато усмехнулся, делая вид, что не сразу расслышал вопрос. — А, ну отец… Бизнес у него. Работает с недвижимостью. Скупает, продаёт, сдаёт в аренду, имеет успешную компанию, чуть ли не самую прибыльную в Америке. Вот. А что за вопросы? Хочешь прикупить квартирку? — Нет, не хочу, — ответил Хэнк, боясь даже представить, какие же могут быть расценки у «самой прибыльной компании в Америке». — Просто мне стало интересно, вот и решил у тебя разузнать. — О-о-о, обычно такие вопросы задают не просто так, а только тогда, когда хотят познакомиться получше. — Улыбка на лице Коннора стала более таинственной, после чего он сам придвинулся поближе. — Ты хочешь познакомиться с моим папой, Хэнк? Мне устроить вам личную встречу? Или, может быть, хочешь посетить семейный ужин? — Коннор, хватит! Ты совсем дурак? — Хэнк нашёл это предложение слишком непристойным, отчего у него на щеках даже появились пунцовые оттенки. — Не нужно никаких встреч. Я уже жалею, что в принципе у тебя поинтересовался. — А зря. — Заметив замешательство Хэнка, Коннор вновь отсел подальше, но сделал это с видом явного победителя. — Быть может, он бы даже помог тебе отстроить твою халупу, да ещё и сделал бы значительную скидку. — Спасибо за предложение, но я обойдусь, — отказался Хэнк, хотя не мог не признать, что предложение действительно прозвучало довольно заманчиво. — Особенно в том случае, если твой отец окажется таким же ненормальным. А вот эти слова Коннора очевидно обидели, хотя были сказаны больше в шутку нежели в серьёз. Однако парень насупился и с недовольством посмотрел на Хэнка, молчаливо осуждая его. Таким образом он просидел ещё с двадцать секунд, изучая своими глазами пустую чашку из-под чая, но когда сил молчать больше не осталось, то опять гордо развернулся и поставил Хэнка перед фактом: — Между прочим, мой отец — это очень уважаемое лицо, Хэнк, и кому попало он помогать уж точно не будет. — Ага, то есть я в список «кого попало» уже не вхожу, да? — усмехнулся Хэнк, откидываясь на спинку дивана. Но какой бы шутливой его фраза не была, теперь уже она вогнала Коннора в краску, отчего тот даже замешкался, не зная, какие слова ему подобрать для ответа. — Ну, не то, чтобы не входишь, — неуверенно пролепетал он, попутно покусывая нижнюю губу. — Но мы же с тобой друзья, правильно? А друзей у меня вообще не было, так что для папы этот факт сыграл бы значительную роль, и он смог бы пойти на уступки. «В какой момент «отец» сменился на «папу»? — подумал Хэнк, пока до него вдруг не дошло, насколько смущающую тему для разговора он задал изначально. Кто вообще будет в здравом уме спрашивать у человека про его родителей? Помимо тех, кто хочет получить для себя какую-нибудь выгоду. Вопрос же действительно был слишком личным и, можно сказать, с какой-то стороны интимным, отчего они с Коннором так явно и засмущались. И ведь не объяснишь, что твой интерес подпитывает работа и желание узнать, откуда у семейства Стернов столько денег и в какую глубь прорастают корни их бюджета. «— А вот это тебе я рассказать не могу. Прости уж, Хэнк, но ты в первую очередь полицейский», — говорил мистер Бёркман, когда у них зашёл разговор о Роберте — отце Коннора. Очевидно, что ни одно легальное дело не будет утаиваться от полицейского с такой тщательностью, так что Хэнк и предположил о незаконном заработке. Впрочем, а кто в их время не грешит грязными делишками и преступными халтурками, чтобы получить быстрых деньжат? Не стоило и забывать про презумпцию невиновности, гласящую: «Пока не доказано, не ебёт, что сказано». И пусть хоть Роберт держит подпольный ресторан, в котором торгует бургерами из человеческого мяса, Хэнк всё равно не имел права обвинять его раньше времени. Естественно, что и Коннору об этом тоже говорить было нельзя. Да и как ему скажешь? «Прости меня, но я считаю, что твой отец — преступник. Сдай мне все его секреты, чтобы я отправил его за решётку». Фу, как грубо и некрасиво. Пауза, воцарившаяся в комнате после разговора о родительских деньгах, постепенно становилась неловкой. И Хэнк, и Коннор не решались возобновить диалог или найти для него другую тему, так что попросту молча уставились в разные стороны. Было неизвестно, о чём именно сейчас рассуждал паренёк, но с каждой секундой внутри Хэнка всё больше и больше росло желание извиниться перед ним за свой длинный язык. Пусть и не прямолинейно, но, по крайней мере, постараться намекнуть, что за такие вопросы ему как минимум стыдно. Да и вообще, стыдно за всё, что сейчас происходит. Стыдно за такое жилище, стыдно за былые угрозы избиения и стыдно, что этим утром Хэнк хотел превратить его лицо в кровавую кашу. Отчётливый стук нарушил былую тишину — Коннор выронил из пальцев одну из купленных им вафель, и та, упав сперва на диван, скатилась на пол. «Надо быть тактичным и поднять», — подумал Хэнк и, будучи уверенным в этой идее, наклонился направо, протягивая руку. «А что, Коннор сам поднять не может?» Может. И даже попытался. Всё у него получилось бы, если бы не Хэнк, ставший мешающей преградой. От одновременного действия они столкнулись. Было не столько больно, сколько по-тупому комично, но это не помешало Коннору в недовольстве приложить руки к ушибленному глазу. — Прости-прости, я виноват. — Второе необдуманное действие — Хэнк попытался исправить ситуацию. Подсел настолько близко, насколько только смог, после чего, схватив Коннора за руки, поспешил заглянуть ему в глаз. — Сильно больно? Глаз был в порядке. В конце концов, по нему же не камнем зарядили, а всего лишь человеческой макушкой. Тот даже не успел покраснеть, зато Коннор неподвижно замер, пока Хэнк заглядывал в его карие глаза. У них был такой янтарный оттенок, что волей неволей начинаешь засматриваться. Хэнк даже на секунду вспомнил строки из когда-то прочитанной им книги, в которой говорилось, что люди с янтарными глазами весьма амбициозны и любят властвовать, а также больше всего склонны к мании величия. Хэнк в эти глупости не верил и считал их надуманными теориями для домохозяек, но сейчас эти слова попали чуть ли не самую точку. Зрительный контакт однозначно затянулся. Хэнк уже даже позабыл причину, по которой он вообще решился его установить и теперь откровенно разглядывал лицо Коннора, пересчитывая все родинки. Коннор же в свою очередь не спешил в привычной ему манере шарахаться подальше, а сам смотрел Хэнку в глаза и точно также что-то там выискивал. Опять. «Почему он постоянно вглядывается в них с такой доскональностью?» — думал Хэнк, пока у него, несмотря на только-только выпитую чашку горячего чая, не начало пересыхать в горле. — У тебя красивые глаза, — внезапно произнёс Коннор. — Что? — Хэнку показалось, что ему послышалось. Коннор не мог сказать таких слов. Почему? Потому что Хэнк ни разу не считал свои глаза красивыми. Людям нравится голубой цвет, но Хэнку чуть ли не с самого детства говорили, что, касательного его случая, цвет глаз больше наводил страх и депрессию, нежели чем хоть что-то позитивное. И тут Коннор понял, какую глупость он сморозил, так что резко крутанул головой и поспешил наконец поднять злосчастную вафлю. — Хочешь сыграть со мной в одну игру? — спросил он, отряхивая руки от крошек. — В игру? — Хэнк посчитал услышанное за шутку. — Это в какую? Действительно, в какую ещё игру? Они же не маленькие дети, чтобы устраивать после завтрака сеанс плей-тайма. Да и потом, у Хэнка даже не было во что поиграть. В старом доме хранилось несколько настолок, оставшихся после брачной жизни, но все они сгорели вместе с гостиной. Из вариантов где-то в коробках оставались только шахматы, но у Хэнка не было никакого желания отправляться на их поиски. Пять часов распаковывать все свои вещи, чтобы сыграть несколько партий — это выше всяких сил. — Две правды и одна ложь, — сказал Коннор, вырывая Хэнка из рассуждений. — Правила знаешь? Две правды и одна ложь. Игра, популярная на вечеринках или в клубах по интересам, которую используют люди для того, чтобы поближе познакомиться. Суть весьма проста: человек вслух называет о себе три любых факта, один из которых оказывается выдуманным, а все остальные должны будут применить свои дедуктивные способности и постараться угадать, где именно их обманули. — Зачем? — спросил Хэнк, не понимая, с чего бы им заниматься подобной глупостью. — С чего это у тебя такое игривое настроение? — Я просто хочу узнать тебя получше. — Пожал плечами Коннор. — Да и потом, это будет очень весело. Давай. Хэнк задумался. Что касается лично его, то игрового настроения не было от слова совсем. Особенно после их смущающего разговора. Но ведь не начинать отказываться? Почему-то казалось, что Хэнк всё равно не сможет избежать этой участи, ведь если Коннор решил — значит Коннор решил. И играть они уже будут сто процентов, а согласие Хэнка — это лишь формальность, так что пришлось проявлять инициативу самому, чтобы больше не тянуть время. — Ладно, — сказал он, кивая головой. — Только один разочек. — Без проблем. Начинай. — Коннор в ожидании сложил руки на коленях и с интересом посмотрел на Хэнка. — Я внимательно слушаю. — Ну хорошо… — Долго думать не пришлось. — Ну, я работаю в полиции, люблю бургеры и… увлекаюсь литературой. — Хэнк… — на лице Коннора появилась озадаченность. — Смысл игры в том, чтобы мне приходилось угадывать. Не надо говорить очевидное. Надо думать. Логично. Иначе какой вообще был смысл играть? Хэнку пришлось согласиться с предупреждением и взяться придумывать для себя что-нибудь новенькое. — Хорошо, давай тогда начну я. — Коннор вытянул три пальца и принялся загибать по одному после каждого озвученного факта. — Итак, я занимаюсь нелегальным бизнесом, я ненавижу брокколи и… я боюсь высоты. Хэнк сделал вид, словно призадумался над ответом, хотя, как ему казалось, всё было даже слишком очевидно. Коннор боится высоты — это факт, узнанный ещё вчера в баре и не подлежащий никаким сомнениям. Оставалось выбрать между брокколи и нелегальным бизнесом. Пятьдесят на пятьдесят. Но если внимательнее приглядеться к Коннору, то ответ приходил в голову сам собой. Эта, порой, детская наивность и безалаберность ну уж никак не могли привести в мир криминала, где в людях в первую очередь ценятся строгость и уверенность. А Коннор? Коннора же обмануть — это расплюнуть. Удивительно, как он вообще не проигрывает свои деньги в сомнительных ставках и лотереях. Вспомнить хотя бы тот день, когда Хэнк встретил его пьяного на улице, в окружении трёх человек, так старательно пытающихся провернуть ограбление. Чём все закончилось бы, не приди Хэнк на помощь? Возможно, потерей телефона, кредиток и всей налички. Куда там — до нелегального бизнеса? Гордость гордостью, уебанство уебанством, а невнимательность — это не самая сопутствующая разбою черта. К тому же, Коннор пусть и был умным малым, если бы он действительно был бы замешан в чём-то нехорошем — в жизнь бы не признался Хэнку, работающему в органах. В этом же не было абсолютно никакого смысла. Что же касается брокколи… Ни один нормальный человек не станет его любить, так что подвергать сомнениям свою догадку больше вообще не было никакого смысла. — Бизнес! — уверенно выдал Хэнк, подцепив пальцами со стола шоколадное печенье и откусив сразу половину. — Ты не занимаешься нелегальным бизнесом. — Это с чего ты так решил? — спросил Коннор, напустив на лицо оскорблённый вид. — Ну, мне кажется, что даже для тебя это непосильная задача. — Хэнк пожал плечами. — Я думаю, Коннор, что несмотря на твой сложный характер, в твоей работе нет ничего незаконного. Да и не сам ли ты говорил, что работаешь программистом? А у вас, как мне кажется, вообще не может быть ничего опасного. К тому же, ты парень с принципами и, я уверен, никогда бы не решил податься во все тяжкие. Коннор ответил не сразу. Промолчал, призадумавшись о чём-то своём. Потом опять посмотрел на Хэнка своими выразительными карими глазами и слегка усмехнулся, отчего в его взгляде появились искорки. — Правильно, Хэнк, — сказал он, хотя при этом принялся неуверенно царапать палец. — Ты угадал. Теперь твоя очередь. — Говорил, что нужно загадывать сложные вещи, а сам тоже выдал мне очевидное. — Хэнк вскинул бровь, но Коннор лишь покачал головой и пожал плечами, так что пришлось следовать правилам. — Хорошо, значит смотри… У меня аллергия на арахис, я отлично умею готовить лазанью и я никогда не плавал на корабле. — Ох, вот как… — Коннор задумался. Наверное, он и на этот раз ожидал услышать что-то настолько же очевидно, как и в первый, да не тут-то было. Хэнк сказал то, о чём если кто и знал, то это «кто-то» входил в очень узкий круг людей, да и то, они не встречались вот уже как много лет. Всё и названного Коннору было неизвестно, так что тому приходилось задействовать логику и подумать над ответом. — Я тебя не тороплю. — Только подлил масла в огонь Хэнк, заметив, как напряглось чужое лицо. — Погоди, я сам догадаюсь, — шикнул в ответ парень, измученно хмуря брови. — Так, давай подумаем. Я в жизнь не поверю, что ты никогда не плавал на кораблях. В свои сорок пять как минимум один раз прокатиться был обязан. Также я не поверю, что ты умеешь готовить лазанью. Какой в этом смысл? Не иметь образования повара, но заниматься блюдом, которое у многих вообще не получается нормальным. Остаётся арахис. Правильно? У тебя же на него аллергия? — Почти угадал. — Закивал Хэнк, но после победно усмехнулся. — У меня правда есть аллергия, но на грибы, а лазанью меня научила готовить мама, когда мне было двенадцать лет. Коннор выглядел поистине шокированным. Такого ответа он уж точно не ожидал услышать, так что, приоткрыв от удивления рот, начал пялиться на Хэнка как на произведение искусства. Хотел было начать спорить и сомневаться, да не мог набраться для этого сил. Посмотрел сначала себе под ноги, а потом на настенные часы. И тут же спрыгнул с дивана. — Вставай! — сказал он, возмущённо поджимая губы. — Будешь мне показывать. И пока я не попробую, хрен я тебе поверю на слово, понял? — Коннор, подожди, ты серьёзно? — Хэнк сперва подумал, что это очередная шутка и Коннор просто дурачится, но нет. Тот и не думал улыбаться, так что пришлось самолично спускать его с небес на землю. — Сто-о-ой, ты же понимаешь, что у меня нет на это времени? Попили чай и хватит. Я напомню тебе, что меня ещё и работа ждёт. — Ладно тебе, когда ещё выпадет такой шанс показать свои навыки? — Коннор нетерпеливо замахал руками, наверняка уже стопроцентно для себя решив, чем они будут заниматься последующие два часа. — Или ты просто таким образом решил слиться? — Да не сливаюсь я, слышишь? У меня правда нет времени. Да и нужных продуктов в холодильнике тоже. — Хэнку начало казаться, что ситуация доходит до абсурда. Его — пусть и временного, но всё же хозяина квартиры — заставляли продемонстрировать свои кулинарные навыки из-за какой-то глупой игры. Неужели Коннору негде поесть лазанью? Неужели в ресторанах — или где он там питается — разучились её готовить? Нет же, надо задолбать Хэнка. Сделать всё, чтобы он опоздал на работу и наверняка получил от начальства выговор. Джеффри Фаулер же от него мокрого места не оставит… — Продуктов нет? Продукты — это не проблема! — Коннор одним скорым движением вытащил из своего кармана мобильный телефон и, тыкнув по экрану несколько раз, в ожидании посмотрел на Хэнка. — Давай, говори, что там для твоей лазаньи нужно. Доставят всё, что только не попросишь. Хэнк вздохнул. Все его попытки отмазаться разбились об упрямство Коннора как сосульки о бетонное покрытие. И ведь не выгонишь его — это будет некрасиво. Раз уж сам пустил в гости, то стоило быть радушным до самого конца. Конечно, ни один приличный гость и не подумает заставить хозяина готовить ему отдельное блюдо, но ведь Коннор поступал так явно не из-за голода. Он хотел оценить навыки Хэнка во всей красе и даже согласился купить все нужные продукты. Когда ещё выпадет шанс чуть ли не за бесплатно приготовить такое сытное блюдо? Да ещё и отметить их с Коннором примирение. Пришлось сдаться. — Хрен с тобой, ладно. — Хэнк махнул рукой. — Приготовлю, раз ты так хочешь. Вот так и вышло. Хэнк всего лишь хотел попить чай, а в итоге его заставили вставать к плите. И пожалуйста, уже через полчаса он копался в принесённых курьером пакетах, в то время как Коннор сидел за столом и всячески мотивировал Хэнка на готовку. — Если мне понравится, то я обещаю тебе даже заплатить за блюдо. — Не надо, ты и так купил ингредиенты. Я к тебе не личным поваром пришёл наниматься. — Конечно-конечно! Ты тут босс. — Коннор улыбнулся, а в его взгляде появился хитрый блеск. — Но не волнуйся, я оценю по достоинству твои труды, если, конечно, ты и правда меня не обманул или если не позабыл уроки своей матушки.***
Ох, как же это серьёзно и вызывающе прозвучало. Собственно, таковыми эти слова и задумывались. Коннор наконец нашёл тот самый камень идеального размера, которым он сможет прибить сразу двух пташек — потянуть время и попробовать стряпню, что Хэнк, по своим же словами, умеет очень хорошо готовить. Конечно, лазанью в принципе тяжело испортить, но и сделать её действительно вкусной может не каждый человек. Обычно она у всех получается «средней» или, как привык говорить Коннор, «съестной». Для себя он вообще сделал выводы, что действительно аппетитную лазанью умеют готовить только в тех ресторанах, средний чек в которых не принижает отметку в пятьсот долларов. Всё, что ниже — это уже не лазанья. Это распадающийся кусок говна, который, наверное, даже Поцелуйчик не посчитала бы достойным своего собачьего внимания. Но, если Хэнк приготовит что-то отвратительное, Коннор всё равно съест и даже глазом не поведёт. Нет, он не станет выёбываться и устраивать сцену, мол, «меня сейчас вырвет от твоей стряпни». Приличия ради таки проглотит эти куски, но его желудок точно не скажет «спасибо». Хэнк лишь хмыкнул. Отодвинув со стола всё ненужное, он с громким стуком опустил на него доску для резки, после чего, порывшись в пакете, вытащил оттуда лоточек с двумя кусками мясной мякоти. Открыл его, выложил содержимое на гладкую деревянную поверхность и достал из шкафа сразу два остро заточенных ножа. «И как ты будешь сразу с двумя-то управляться?» — подумал Коннор, считая, что только умелые шеф-повара могут так ловко рубить продукты обеими руками, не прерываясь на то, чтобы что-нибудь поправить или поднять с пола улетевшие кусочки. Новичок обязательно сразу себя выдаст, ведь его неуклюжие движения только наведут на столе беспорядок, а половина порезанного блюда окажется где угодно, но никак не на доске для резки. Зрелище обещало быть впечатляющим, так что, усевшись поудобнее, Коннор стал дожидаться представления. Однако Хэнк не торопился начинать крошить. Сперва он, положив один нож, принялся вторым нарезать мясную мякоть на кубики. Проделал этот процесс несколько раз, а после, ловко сжав в руках оба инструмента, прошёлся ими по всем кусочкам, превращая те в рубленный фарш. — А не логичнее ли было купить сразу готовый? — спросил Коннор, наблюдая за тем, как ярко-красное мясо, сочащееся кровью, превращается в кашу, но при этом ничего никуда не разлетается. — Нет, не логичнее, — ответил Хэнк, протягивая руку к миске и одним движением ножа по деревянной глади отправляя всё нарезанное в сосуд. — Рубленный домашний фарш получится куда вкуснее, вот увидишь. Ну а после… начала происходить, наверное, настоящая магия. Коннор полагал, что Хэнк готовит на уровне профана. Ну, как на уровне профана… Точнее подобно начинающей домохозяйке с дрожащими руками, к которой первый раз пришли в гости подружки. Она же будет делать всё очень медленно и аккуратно, стараясь произвести впечатление и показаться хорошим поваром, но на деле у неё если и получится хоть что-то вкусное, то всё равно блюдо не будет стоить затраченных усилий. У Хэнка же всё было иначе. Действовал он быстро и умело. Без таймера смог подогреть сливочное и растительное масло, без мерных ложек смог добавить нужное количество муки и молока. Прожарил фарш на сковородке, добавил в него соус Болоньезе и даже не забыл попробовать на соль. «Ну хотя бы пальцы о печку обожги», —надеялся Коннор, будучи уверенным в том, что какая-никакая ошибка произойти была обязана. И тут пролёт — Хэнк ни разу не поранился. Он без лишних затруднений смазал новую форму для запекания, после чего разложил по ней пласты, на которые ловкими движениями высыпал прожаренный фарш и натёртый сыр. Смазал, накрыл, насыпал, смазал, накрыл, насыпал, смазал. В итоге всё это чудо отправилось на полчаса в духовку. Результат — перед Коннором на тарелку лёг кусочек аппетитно выглядящей лазаньи, которая пусть и не походила на ресторанное блюдо, но и отвращение своим внешним видом не вызывала. — Пробуй, — сказал Хэнк, кивнув на тарелку и усевшись на стул рядом. Он протянул Коннору чистую вилку и внимательно посмотрел на него, ожидая услышать оценку. — Надеюсь, ты не решил меня отравить, — усмехнулся Коннор, но столовый прибор принял. Правда, Хэнк совершенно позабыл дать ему нож, которым этот кусочек лазаньи принято было нарезать, чтобы не есть слоями, но Коннор решил тактично промолчать. Он воспользовался собственным указательным пальцем. Просто попридержал один край, чтобы отделить небольшой кусочек вилкой и отправить себе в рот. «Отвратительно», — хотел сказать Коннор, подражая своей привычной манере ставить людей на место. «Это просто ужасно». — Именно так он должен был сказать Хэнку, чтобы не дать тому возгордиться. Коннор не любил хвалить людей, а потому мог опустить подобными словами даже именитого повара, сделавшего один из лучших десертов, которые парень ел когда-либо в своей жизни. И Хэнк… Хэнк тоже не должен был начать мыслить о себе хрен знает что, а потому Коннор обязан был соврать и спустить медведя-кулинара с небес на землю, но на это у него просто не хватило никаких сил, а губы сами по себе двинулись, произнося чистую правду: — Вкусно, — прошептал он, тут же нанизывая на вилку второй кусок и отправляя его в рот. — Это отень вкуфно, Хэнк. Пхавда. Как в гестогане. Я не ел ласанью вкуснее этой. Казалось, эти слова Хэнку были и не нужны. Лучшая похвала для повара — это наблюдать, с каким аппетитом поедают его блюдо. Коннор быстро разделался с первым куском и тут же потребовал второй, а когда прикончил и его, то взялся за третий, набивая рот с такой скоростью, словно был голодной уличной собакой, которая боялась, что у неё в любую секунду могут отнять драгоценную еду. Казалось — протяни руку, и Коннор укусит за неё, не давая приблизиться до тех пор, пока он не доест. — Видишь, я же не врал тебе. — Просиял Хэнк, глядя на то, как Коннор расправился с третьим куском лазаньи и удовлетворённо положил вилку на грязную тарелку, на который остались кусочки выпавшего мяса. И правда не соврал. Лазанью Хэнк действительно умел готовить подобно Богу, и Коннор даже решил, что теперь будет устраивать скандалы в каждом ресторане, где ему будут приносить что-то менее вкусное. Его планка качества поднялась до небесных вершин, а желание поставить на место шеф-повара било ключом. «Вы что, называете это лазаньей? Я бы эту мерзость не бросил даже уличным дворнягам. Отвратительно. И вы называете себя поваром? Увольняйтесь, вам всё делать на кухне больше нечего. Не позорьте заведение своим присутствием». — А ты… ты всегда так в ресторанах ешь? — Хэнк не был бы Хэнком, не нарушь он все размышления внезапным и бессмысленным вопросом. Какая вообще ему нахуй разница, как ест Коннор? Или он думает, что у всех состоятельных людей должны быть манеры, как у членов королевской семьи? — Как это? — Коннор был слишком сыт и слишком удовлетворён для того, чтобы начинать спор о правилах приличия. — Как поросёнок, — констатировал Хэнк, оскорбляя этими словами до глубины души. Кто поросёнок? Коннор - поросёнок? Он - волк! Гордый волк! «Ой-ой, какая ирония, полицейская свинья назвала меня поросёнком. Что дальше? Солнце взорвётся?» По всей видимости да, ведь Хэнк совсем расслабился. Наверняка решил, что сытый Коннор не опасен и можно его обзывать как душе угодно. Нет, нельзя, иди нахуй, Хэнк. Коннор готов был извергнуть на него тираду, полную негодования и разъяснений, почему нельзя вот так называть людей поросятами, да только слова застряли в горле, стоило Хэнку вытянуть руку и большим пальцем приняться вытирать Коннору уголок рта. — Манеры у тебя, конечно, те ещё… Коннор замер. Что… что происходит? Почему Хэнк внезапно начал обращаться с ним как с ребёнком? Что за внезапные порывы родительской заботы? Напоил чаем, накормил лазаньей, вытер ротик, а дальше что? Дальше Хэнк понесёт Коннора менять подгузники и укладывать спатеньки? «Ага, хрен тебе», — подумал парень, представляя эту несуразную картину и морщась от отвращения. Вот что-что, а нянчиться с собой он никогда никому не позволял, начиная ещё с самого детства. Коннор был самостоятельным мальчиком и очень не любил, когда кто-то хотел подтереть ему сопли или застирать испачканную в вишнёвом соке кофточку. Да даже любимая матушка быстро приняла такие правила и никогда не донимала Коннора по пустякам, если только тот действительно не мог обойтись без её помощи или если сам не просил её что-либо сделать. Не желая больше ощущать себя беспомощным молокососом на детском стульчике, которому папка вытирает ротик от грязюки-мазюки, Коннор, поймав момент, сумел повернуть голову и несильно укусить Хэнка за большой палец, попутно пройдясь влажным языком по шершавой подушечке. Совсем не угрожающе, а скорее игриво, тем самым пресекая процедуру сюсюканья и заставляя Хэнка убрать наконец свою руку. Он ожидал, что мужчина, в ответ на такое неожиданное действие, придёт в смущение и попытается как-то сменить тему, но нет. Хэнк нисколечки не удивился такой выходке и, можно сказать, наоборот, отреагировал вполне спокойно, словно полагал, что нечто подобное и должно было случиться. — Ну и? — поинтересовался он, наклонив голову к правому плечу. — И что ты устроил? — Я устроил? — Коннор поджал губы, понимая, что его обвиняют в чужих грехах. — Ты мне не мамаша, Хэнк, чтобы вот так вытирать рот. А раз уж начал, то получай ответку и больше не думай соваться. — Ну так не я же ем как поросёнок. — Пожал плечами Хэнк, опуская глаза и тем самым давая Коннору момент для контратаки, которая не заставила себя долго ждать. Будучи оскорблённым вторым «поросёнком», тот в свою очередь прошёлся пальцами по грязной тарелке, испачканной в остатках фарша, после чего гордо сказал: — Ага, то есть, это я поросёнок, правильно? И тут его ладонь прижалась к чужому рту, пачкая губы и бороду в мясном соке и остатках говядины. Пачкая так настойчиво, что Хэнку пришлось отдёргивать от себя чужую руку, чтобы не дать этому кошмару полностью покрыть нижнюю часть его лица. — Просто чудесно, — недовольно отреагировал он, принявшись вытирать запястьем губы. — Я для этого торчал у плиты, чтобы ты сейчас устраивал здесь продуктовую битву? Отлично. Охренеть как здорово. Вот так и приглашай тебя — поросёнка — за стол. — Ой, да не раздувай ты из мухи слона. Ничего страшного же не случилось. Испачкался немного. Тоже мне, причина для нытья. Заметив, с каким недовольством Хэнк отреагировал на такую, казалось бы, безобидную шутку, Коннор поспешил исправиться. Мало того, что он пропустил мимо ушей уже третьего «поросёнка», так ещё и принялся решать проблему весьма радикальным способом. А именно что натянул на пальцы край своей кофты и взялся аккуратно вытирать Хэнку рот. «Какое расточительство», — подумал он, вспоминая, что цена этой кофты — полторы тысячи долларов. "Баленсиага", между прочим, а он вытирает ею грязь так, словно это была обычная бесплатная салфетка из забегаловки. Чего только не сделаешь ради друга? Пойдёшь и в огонь, и в воду, и просрёшь дорогие шмотки на такие глупости. Навряд ли Хэнк оценит всю жертвенность данного поступка, ведь не знает цену дорогим вещам, а вот Коннор понимает, насколько необычные шаги он совершает и как усердно старается показать, что он не такой уж и мудак, каким Хэнк наверняка привык его видеть. Что он может быть заботливым человеком, у которого найдётся местечко для особенных людей рядом с душой. «Какой же я пиздатый», — думал Коннор, мысленно выдавая себе титул за титулом. А если кофта не отстирается? Расскажите потом, как вы плакали над Хатико. Правда, пока Коннор рассуждал о собственной ахуенности, пришла уже очередь Хэнка отомстить за неожиданный укус. Он подался немного вперёд и во время очередного движения чужой кисти туда-обратно, умудрился быстро тяпнуть Коннора за палец. Нет, не так, как это сделал Коннор, — с особой игривостью и осторожностью — а куда сильнее, да ещё и в процессе продемонстрировав клыки. Прихватил чувствительную кожу с таким усердием, как прихватывает дома Поцелуйчик, когда делишься с ней кусочками вяленой свинины. — Ага, то есть вот так мы отплатили за мою заботу? — Коннор попытался нагнать на себя раздражённый вид, да ничего у него не получилось, а уголки губ наоборот сами собой дёрнулись ещё выше, отчего в глазах засверкали искры азарта. — И кто-то мне тут за манеры ещё затирал? — Это месть, — прошептал Хэнк, не собирая ослабить хватку и разжать челюсти, отчего Коннор почувствовал, как его палец намок от слюны прижавшегося языка. Клин клин вышибают. В Риме поступай как римляне. Один огонь тушит другой огонь. И какие там ещё поговорки? Да не суть важно. Важно лишь то, что началась маленькая война. Война, в которой нельзя было применять ножи или огнестрел. Война, где было только одно оружие — это твои зубы. Как у собак, да только собаки в своей битве успевают ещё царапаться и толкаться, а вот на этой кухоньке были совсем иные правила. Коннора тяпнули за палец с куда большей силой, и он сдаваться не собирался. Фраза: «ну всё, хватит» была бы принята за попытку отступления, так что путь был лишь один — это вступать в бой. Да, неравный, ведь Хэнк очевидно кусался больнее, но у Коннора сила крылась совсем в иных вещах. А именно в его интеллекте и хитрости. Встретившись глазами с соперником, он прищурил веки и сделал последнее предупреждение: — Хэнк, отпусти, а то я так укушу, что мало не покажется. Но Хэнк не отпустил. Напротив, он вскинул брови и также слегка прищурился, как бы говоря: «Ну давай, маленький ты ссыкун», что Коннора весьма и весьма обидело. Он, более не пытаясь выдернуть измученный указательный палец из захвата чужой челюсти, медленно поднялся на ноги, делая вид, что собирается прекратить все эти издевательства и направиться на выход. Даже для вида потянулся свободной рукой за полотенцем, висящим на приколоченной к стене вешалке, но стоило Хэнку повестить на отвлекающий манёвр и проследовать зрачками за чужим движением, как Коннор, наваливаясь всем телом, спихнул Хэнка на пол. Да, приём был нечестным, но и Коннор не такой уж дурак, готовый следовать правилам, заведомо играющим против него. Он был не настолько сильным, чтобы вот так легко опрокинуть Хэнка с насиженного места, а потому и позволил эффекту неожиданности сыграть здесь ключевую роль и поступить пусть и подло, зато умно. Конечно, Коннор действовал весьма умело. Он просто спихнул Хэнка со стула, но сделал это так, чтобы тот сильно не ударился, а приземлился на мягкий ковёр. Никаких серьёзных ранений быть не должно. Коннор не хотел навредить или превратить их забаву в реальную драку, а просто дурачился, так что уже через секунду он и сам смог прижать Хэнка к полу. (Если слово "прижать" здесь вообще было уместно, всё же, при желании, Хэнк мог скинуть его в любой момент). Навалился и, повернув голову, вцепился зубами в чужую шею. Не сильно. Можно сказать, что даже игриво, чтобы дать Хэнку понять — никто на этой кухне не настроен агрессивно. Совсем. Коннор специально несильно прихватил кожу, а после, разжав челюсти, заскользил языком выше — прямо к чужой скуле. «Так тебе и надо, придурок. Будешь знать, как издеваться надо мной», — подумал про себя Коннор, внутренне ликуя, что смог так хитро оказаться победителем. Он уж понадеялся, что его сейчас же сбросят с трона и уткнут лицом в махровый ковёр, но Хэнк отчего-то уж больно не торопился вырываться. Наоборот, он только замер, а когда язык прикоснулся к его шее, то и вовсе вздрогнул. Его сильные руки покрылись мурашками, а пульс заметно участился, что Коннор прекрасно смог почувствовать, восседая на этом массивном теле. «Чего это он?» — задумался Коннор, не понимая, с чего бы это Хэнку так себя вести. Это его личный прикол? Или он так пытается сдаться? Что же, если белый флаг и правда вывешен, тогда ничего не остаётся, кроме как взять полный контроль над ситуацией. Не собираясь останавливаться и тем самым признавать тот факт, что он зашёл слишком далеко, Коннор вновь укусил Хэнка, но уже чуть ниже, чем в первый раз — почти возле кадыка. Реакция опять не заставила себя ждать, и Хэнк отозвался на сие действие лёгкой дрожью. «Неужели я наткнулся на что-то чувствительное?» — подумал Коннор, а в голове тут же предстала картина из их последнего совместного вечера в караоке-баре. Почти такая же ситуация, почти такой же момент с шеей, на который Хэнк почти так же отреагировал лёгким вздрагиванием. «Так это твоя эрогенная зона?» Коннор улыбнулся, понимая, на какое же место он на самом деле наткнулся. Ох, сколько всяких штук можно было придумать — простор для фантазий. Коннору нравилось издеваться над Хэнком. Нравилось так издеваться куда больше, чем просто обзываться в баре. Нравилось дразнить и заставлять эту гору силы превращаться в податливого ручного медведя, так бурно реагирующего на обычные укусы в шею. Вот она — та самая точка. Вот оно — то самое место. Коннор мог поздравить себя с успешным завершением экспедиции, ведь он без труда наткнулся на точку, недоступную для многих других людей. Укус повторился. Третий отпечаток зубов оказался чуть выше ключиц. Желая растянуть удовольствие, Коннор специально задержался на долю секунды. А после очередное движение языка — ведущее мокрую дорожку к кадыку. И этот ход был для Хэнка фатальным. Настолько фатальным, что он неосознанно замычал, а его руки, всё это время лежащие на ковре, приобняли Коннора за талию, как если бы случившееся было чем-то естественным, чем они оба договорились заниматься ближайшие пять минут. «Чёрт, это нихуя не нормально, но я не могу остановиться», — думал Коннор, обжигая горячим дыханием чужую шею. Будет ложью, если он скажет, что испытывал нечто подобное раньше. Ни с одной — он мог поклясться Богом — ни с одной эскортницей не было такой гаммы эмоций от одних лишь поцелуев в шею. Целовали в основном Коннора, но он не испытывал от этого особого возбуждения, а тут его смогли лишь так раззадорить лёгкие покусывания чужой шеи на ковре маленькой кухни. И возможно — возможно! — Коннору на мгновение показалось, что к его бёдрам прижимается что-то твёрдое. Но всему хорошему свойственно заканчиваться. Когда пауза затянулась, Хэнк всё же нашёл в себе силы схватить Коннора за руку и буквально сдёрнуть с себя, чуть ли не швыряя его на пол рядом. Небрежно и достаточно агрессивно, но его нельзя было осуждать за такие выходки — всё же Коннор действительно зашёл слишком далеко со своими шутками и начал прибегать к совсем уж запрещёнными приёмам. Он заслужил, чтобы его отпихнули от себя, словно мешок с грязной картошкой. Более того, не успел Коннор встать, как его тут же со всей силы уткнули лицом в ковёр, а руку заломили, да ещё и с такой силой, отчего она неприятно уху хрустнула. И нет, Хэнк, в отличие от того же Коннора, не собирался усаживаться сверху и играть в лошадку. Вон он, как и принято полицейским, обездвижил Коннора с помощью колена, не давая ему и двинуться. Все восемьдесят-восемьдесят пять килограмм живого веса буквально прижали паренька к полу, что ему оставалось лишь повернуть голову. — Больше… больше никогда так не делай! — Уже не было похоже, что Хэнк находит ситуацию весёлой и продолжает дурачиться. Его лицо слишком заметно покраснело, на лбу проступила плёночка пота, а дыхание участилось в два раза. — Понял? Ты понял меня? Не смей, блядь, лизать мою шею. Никогда! Ещё раз такое повторится, и я тебе врежу! — Да ладно тебе Хэнк, я же просто пошутил, — поспешил уладить ситуацию Коннор, старательно делая вид, что он нисколечки не заметил всех тех вздрагиваний, касаний рук и чужого волнения, а низкое мычание принял вообще за неразборчивую речь. — Чего ты так рассердился? Дети в школе, вон, пальцы слюнями смачивают и друг другу в уши пихают, а тебя испугала парочка капель на шее. Что ты как девочка? Это сработало. Хэнк, видимо, повёлся на искусственную дурашливость Коннора, который до конца изображал человека, что никогда не слышал про эти ваши «возбуждения» и «эрогенные зоны», а в его голове играет детство. По этой причине он свято верит в то, что столь бурную ответную реакцию у Хэнка вызвали не старательные попытки довести его до пика, а сам факт того, что кто-то лижет ему шею. «Фу-у-у, слюни — отстой, молоко с пенкой — отстой, девчонки — отстой». Коннор очень хорошо изображал дурачка, а с дурачков взятки гладки. Начнёшь ему объяснять, в чём именно тот провинился — сам будешь рыть себе могилу. А потому Хэнк лишь тяжело вздохнул и всё-таки разжал свой захват, позволяя наконец Коннору перевернуться с живота на спину. «Давай, Коннор, сглаживай углы. Веди себя как ребёнок. Покажи ему, что если ты и сделал что-то плохое, то сам не понимаешь, что именно». Ага, легко сказать. Весьма легко. Ситуация не просто зашла в тупик — она въебалась в него со всей силы. Пойди поговори с человеком, у которого, как бы старательно он не пытался сложить на коленях руки, очевидно оттопыривала ширинка. И либо — на что надеялся Коннор — это просто так сложились сшитые не по размеру штаны, либо у Хэнка встал. «Пожалуйста, пусть это будут штаны», — молился Коннор, понимая, что если там скрывается стояк таких размеров, то… бедная бывшая жёнушка Хэнка. Боже, бедная-бедная женщина. Поди, поэтому они и развелись. Коннор бы тоже развёлся, если бы ему угрожала вероятность порвать себе всю промежность. — Эй. — Коннор вытянул ногу и скромно пихнул носком Хэнка в грудь. — Да ладно тебе. Ну подурачились и хватит, чего ты так расстроился? «Не смотри на стояк, не смотри на стояк, не смотри на стояк», — думал Коннор, понимая, что если Хэнк обо всём догадается, то они отдалятся друг от друга ещё больше. И никаких встреч, никаких походов в гости, никаких взаимных шуток. Коннор опять потеряет друга и уже навсегда. А он этого не хотел. Он вообще не хотел, чтобы дело закончилось стояком, но лишь просто желал немного подурачиться. Это всё долбаная шея с её долбанной эрогенной зоной. Надо было дать Хэнку возможность самому ретироваться. Сделать так, чтобы он ушёл с поля боя не чувствуя себя побеждённым. Чтобы он продолжал верить в то, что Коннор так ничего и не понял, и что он продолжает считать случившееся лишь обычным детсадовским приколом, какой каждый день проворачивают дети и подростки. Ничего более, обычная ситуация. «Давай же, иди разберись с этой проблемой, пока не стало слишком плохо», — думал Коннор, надеясь на лучшее. Но Хэнк не торопился уходить. Он что-то тщательно обдумывал в своей голове, переводя взгляд то с Коннора на свои колени, то с коленей на Коннора. Жилка на его виске пульсировала, а правая ступня нервно дёргалась. А потом… потом Хэнк поднял глаза. И Коннору не понравилось то, что он увидел. Потому что, он мог поклясться всеми божествами на этой планете, глаза у Хэнка потемнели. Потемнели так, как в тот самый вечер, когда он чуть было не ударил Коннора. Потемнели так, что от голубого оттенка не осталось и следа, а тёмно-синяя радужка не внушала ничего, кроме должного страха. Хэнк что-то задумал. Задумал, как бедный больной бешенством пёс Куджо из книг Стивена Кинга, по одним глазам которого можно было понять, что в его голове зреет недобрый опасный план. «Он же не будет меня бить за мою тупость?» — подумал Коннор, но на крайний случай решил отползти от Хэнка подальше, чтобы не быть в его зоне досягаемости. Ага, как же, так Хэнк его и отпустил. Не-е-ет, Коннор уже никуда отсюда не денется. Его крепко схватили за лодыжку той самой ноги, какой он десятью секундами назад тыкал в грудь Хэнка, после чего дёрнули к себе, да ещё и с такой силой, что Коннор успел проехаться макушкой по ковру под характерный шуршащий звук. «Не смотри на стояк, не смотри на стояк, не смотри на стояк», — продолжал повторять Коннор у себя в мыслях, но его маска дурачка потихоньку трескалась. Ещё немного, и он тоже загорится от стыда и смущения, а потом сделает то, от чего так старательно себя оберегает — посмотрит на то самое место и даст Хэнку понять, что да, Коннор осознаёт, куда зашла ситуация. Осознаёт, что они пересекли черту, которую друзьям нельзя пересекать. Играть наивного идиота — это единственный оставшийся выход. Единственный. Оставшийся. Выход. — Подурачились, говоришь? — Хэнк вытер рукой шею от чужих слюней. — Тебе не кажется, что ты кусаешься как последняя сучка, Коннор? — Эх? Что ты хочешь этим сказать? — Коннор опешил, не понимая, к чему всё идёт. Подобно загнанному кролику, он замер на одном месте, не зная, как ему реагировать и что за пиздец начал происходить. Воспользовавшись моментом, Хэнк всё же отпустил лодыжку Коннора из хватки своих пальцев, но, дабы не дать жертве свалить как можно дальше, уже сам навис над ней сверху, опасно оперевшись руками по обе его стороны. Оперевшись, подобно льву, нагнавшему антилопу и перекусившему ей все сухожилия на ногах. — Я хочу сказать, что раз уж у нас с тобой случилась маленькая война, то надо уметь использовать все средства. Ты видел, как кусаются собаки, Коннор? Они не зализывают раны. Они стараются оторвать от противника кусок мяса. Резво так, не как ты. — Да ладно тебе, Хэнк, мы же не серьёзно с тоб… Но и тут Коннору договорить не дали. Хэнк прижал к его губам большой палец, затыкая на полуслове, после чего прошёлся средним и указательным по подбородку и, чуть надавив на него, заставил Коннора откинуть голову и продемонстрировать шею во всей её красе. — Как ты там меня называл? Медведем? А ты знаешь, как кусаются медведи, Коннор? — Проговаривая эти слова, Хэнк уже не выглядел взволнованным. Наоборот, от него веяло решительностью и силой, что пугало вдвойне. — Н-нет, — прошептал Коннор, не понимая, почему этот разговор вообще зашёл. — Не знаю. — Они цепляются зубами как можно крепче, чтобы жертва не могла сопротивляться. Сжимают её, а потом начинают трясти, чтобы оторвать мясо. — Пальцы Хэнка остановились прямо на кадыке, слегка надавливая на него. — А когда кусок мяса почти оторван, они прижимают жертву к земле и вырывают целый шмат прямо из неё. Вот как надо кусаться, Коннор. — Х-хорошо, Хэнк, я п-понял тебя, — попытался согласиться Коннор, хотя он был не настолько туп и понимал, что никто уже его не отпустит. — Ты кусаешься, как сучка, Коннор. Как трусливая маленькая Чихуахуа, не способная на большой ущерб. А знаешь, как надо, Коннор? А надо вот так… И тут Коннор почувствовал, как чужие зубы сомкнулись на его шее. Сильно. Так сильно, что из побледневших губ раздался вскрик. А потом ещё укус. И ещё. И ещё. И вот уже шея начала мёрзнуть от чужой слюны, а покрасневшие следы побаливать. Хотелось вырваться. Хотелось оттолкнуть Хэнка и отползти как можно дальше, прикрывая руками шею, но мужчина просто не давал дёрнуться, прижимая Коннора к полу. И это не удивительно, ведь он был сильнее. Он был крепче. Он был опаснее. Он без проблем пресекал любые попытки хоть как-то дать ему отпор. Был, блять, тем ебучим медведем, цепь с которого сняли без проблем, да обратно она уже не налезала. Хэнк кусал без рисков для здоровья. Несмотря на свои угрозы про вырванные куски мяса, он и не думал доходить до крайностей. Не было даже и речи о том, чтобы прокусить кожу до крови, но это не означало, что Коннору не было больно. Он вздрагивал после каждого укуса. Он вскидывал бёдра и цеплялся свободной рукой за рубашку Хэнка, пытаясь хоть как-то оттащить его от себя. Бесполезно. Всё равно что шестилетней девочке пытаться удержать на поводке слона, который увидел на дороге мышку. — Хэнк, хватит, пожалуйста, — прохрипел Коннор, понимая, что это заходит слишком далеко. — Мне больно. Перестань, я понял, что ты хочешь сказать. Прости, я не специально. Отпусти меня! Но укусы и не думали прекращаться. Казалось, что Хэнк и не хотел останавливаться, пока не превратит шею в Коннора в один сплошной синяк. Он, чёрт возьми, метил его, как какую-то вещь. «А что потом скажут на работе?» Думал Коннор, представляя, как все будут на него пялиться. Как будут раздумывать, кто же этот псих, оставивший на Конноре столько отметин. Будут спрашивать. А что Коннор? Что, блядь, он скажет? «Это сделал полицейский из Детройтского департамента. Тот самый полицейский, который доставил нам столько проблем. Лейтенант Хэнк Андерсон пометил меня, как свою суку, чтобы все вы видели, как он к нам относится». И тут внизу живота начало тянуть. Неспеша так, отчего Коннора словно разрядом тока прошибло. А ведь… ведь всё так и было. Получай, Коннор. Получай за то, во что превратился дом Хэнка. Получай за весь ваш ебучий синдикат. Хэнк обещал тебя придушить, но до этого так и не дошло. А что насчёт укусов? Укусы — это то, что ты хотел? Мужчина, который спас тебя когда-то от смерти, сейчас кусает тебя как свою сучку. Почему ты не скулишь, Коннор? Почему ты не воешь? Разве не это делают послушные собаки, показывая свою покорность? Тебя метит полицейская свинья. Превращает твою бледную шею в хаос из отпечатков своих зубов. Где твоя гордость, малыш? Где, блядь, твоя гордость, ебучий ты «волк»? «Пошла она нахуй», — подумал Коннор, уже и не скрывая того факта, что он, отбросив весь страх и смущение, подставляет под укусы свободные участки. Выгибается и позволяет Хэнку опускаться ниже — до самых ключиц. Больше никакого азарта, а лишь чистая, затмевающая разум эйфория. Точно как в тот день, когда Коннор чуть было не упал с крыши. Любое сопротивление прекратилось, ровно как и все попытки отползти подальше. Коннор лишь тяжело дышал сквозь приоткрытые губы, стараясь приложить все усилия, чтобы самому не получить стояк. Да, он был возбуждён. Возбуждён настолько, что собственной шеи ему уже казалось слишком мало. Хотелось приподнять края кофты и дать Хэнку прихватить кожу на груди. Искусать в кровь каждый сосок, украсить отметинами живот, бёдра, ляжки. Позволить Хэнку оставить след на каждой клеточке своего тела, где бы тот ни захотел. Будет надо — избавиться от нижнего белья. Крыша уехала окончательно. Унеслась, блять, в сторону ебучей Аляски. Коннор полностью плюнул на свою конспирацию и, сам того не желая, согнул свою правую ногу, уткнувшись коленом Хэнку прямо в обтянутый штанами член. Кому нахрен нужна эта сдержанность? Сдержанность — это для лохов и для маменьких сосунков, которые не умеют отдаваться ситуации полностью. А вот Коннор умел и решил для себя, что больше не будет пытаться тушеваться. К тому же, видимо, Хэнк тоже окончательно забылся за своим делом, что вообще не смутился, когда чужая нога прижалась к его паху. Наоборот, ещё сильнее куснув Коннора чуть ниже скулы, он плотнее прижался к колену и двинул бёдрами вверх-вниз. «Пиздец, он же реально огромный», — думал Коннор, уже коря себя за все те мысли, когда он полагал, что у Хэнка в трусах может скрываться малёханький стручок. Вот она, пришла кара за его неуважение. Теперь этот самый «стручок» превратился в полноценный «баклажан», от которого по спине начинали пробегать мурашки. Движения не собирались замедляться, а укусы становились всё сильнее и сильнее. И вот уже Коннор пытался сдерживать внутри своей глотки тихое мычание, полное возбуждённого восторга. Если он замычит — вот тогда придёт пиздец. Настоящий пиздец. Пиздец, после которого Коннору настолько сорвёт крышу от эйфории, что он обязательно полезет раздеваться. Потянет руки не только к своей, но и к чужой пряжке ремня, чтобы окончательно погрузиться с головой в этот омут пошлости, чего допустить было ни в коем случае нельзя. Терпение превратилось в тонкую нить, готовую порваться в любую секунду и испортить всё то, что они с Хэнком так долго между собой выстраивали. «Хэнк — это мой друг, — думал про себя Коннор, не переставая при этом тереться коленом о чужой стояк. — Мне нельзя позволить нам зайти слишком далеко, иначе всему придёт конец». И ведь конец придёт не потому что Коннор не дружит с теми, с кем он занимается сексом. Нет, просто он был уверен, что сам Хэнк не сможет перенести то, что случится, с каким бы усердием тот сейчас не пытался сбросить напряжение. — Хэ-э-энк, — протянул чей-то севший голос. Коннор ещё с пять секунд пытался понять, кто это так сладко позвал мужчину по имени, пока до него не дошло, что голос принадлежал ему. «Идиот», — подумал парень, прикусив свою нижнюю губу со всей силы. Оставалось надеяться, что Хэнк, поглощённый своим занятием по превращению шеи Коннора в «музей укусов Андерсона», ничего не услышал. Тем временем, пальцы на руках онемели настолько, что ими было тяжело пошевелить, а внизу живота начало тянуть с такой силой, что Коннор уже был готов к тому, что он таки порвёт ту самую тонкую ниточку. Ещё немного. Ещё чуть-чуть. Ещё самую малость, и он проявит инициативу… Спасибо всем божествам на планете, но этого не произошло. В какой-то момент Хэнк буквально крепкой хваткой вцепился зубами Коннору в ключицу, попутно вжавшись бёдрами в его колено. По комнате раздалось перемешанное с вздохом рычание, а после… после всё. Челюсти разжались и от Коннора наконец отстранились, вытирая с лица пот. «Он кончил. Слава Богу, он кончил. Ещё бы несколько секунд этого кошмара, и стояк словил бы уже я. — Дрожь в искусанном теле участилась. — Блять, кто бы мог подумать, что ты рычишь, когда…». Несмотря на то, что в отличие от того же Хэнка, Коннор почти всё время провалялся на полу, он всё равно чувствовал себя очень уставшим. Вся его шея буквально горела и пощипывала, отчего было страшно даже повернуть голову, чтобы не встретиться глазами со своим отражением в холодильнике. Тогда Коннор, после небольшой паузы, уже посмотрел на Хэнка, чьи глаза вновь стали светло-голубыми, а пряди волос прилипли к мокрому от пота лбу. — Коннор, я… — он осмотрел тяжело дышащего Коннора, и, тут же спохватившись, схватил того за руку, помогая принять вертикальное положение, после чего стащил с вешалки полотенце и принялся вытирать искусанную шею. — Господи, прости меня. Я разошёлся. Сам не знаю, что на меня нашло. Сильно болит? Мне принести аптечку? Давай обработаем йодом. «О, а вот и мой Хэнк вернулся», — усмехнулся Коннор, стараясь оценить ситуацию уже протрезвевшим от эйфории разумом. Всё, что требовалось — это подобрать правильные слова. Те слова которые помогут им не поссориться и не ухудшить свои отношения. Те слова, которые решат все возникшие проблемы. Пиздец произошёл, и не надо было это отрицать. Лично Коннор полностью отдавал отчёт своим действиям, и хоть случившееся смущало его до глубины души, подобный опыт он не считал ошибкой. Если говорить открыто, то ему было приятно, и он получил тот кайф, о котором так долго мреял. Вот если бы нечто подобное произошло месяц назад — когда они с Хэнком только познакомились — тогда да. Случившееся можно было бы окрестить «пиздецом эпических масштабов», как, например, та неприятная история с надуманным минетом. Но а сейчас-то чего переживать? Ничего страшного же не приключилось. Никто ведь не умер. Однако, судя по лицу Хэнка, тот так не считал, и с ним дела обстояли иначе. По побледневшему выражению и ужасу, с которым голубые глаза оглядывали искусанную шею, можно было сделать вывод, что для Хэнка это было нихуя не нормой. Наоборот, он не знал как реагировать и что говорить, так что действовать приходилось Коннору. Ну и? А он-то что сможет сделать? «Блин, Хэнк, я тут коленом твой размерчик почувствовал. Внушительный. Скажи, твоя жена, случаем, не была чудо-женщиной?» Ага, щас. Да после такого Хэнк вообще выпадет в осадок, а в будущем будет избегать Коннора как огня, чтобы позабыть сегодняшний кошмар. «А надо ли вообще дать ему понять, что я всё знаю?» — подумал тогда Коннор, прибегая к единственному верному решению. Впрочем, ничего ведь не заставляло его устраивать урок психологии, правильно? Зачем обращать внимание на проблему, когда можно сделать вид, что её не существует? Прикинуться, что ты ничего не заметил и ничего не почувствовал, а возбуждённые покусывания воспринял как обычную забаву. Если Хэнк будет думать, что его бурная реакция так и осталась за кадром, то ему будет проще всё это перенести, ведь так? Ну так же? Именно! — Дурак ты. — Коннор попытался выдавить на лице ужимку, но удалось ему это с большим трудом, а каждая клеточка тела ныла, желая продолжить эту укусотерапию. — Всё нормально со мной, не надо извиняться. По правде, я и не думал, что ты так сильно меня обслюнявишь, но да похуй. Сам спровоцировал. Однако ты своим мобильником мне всё колено отбил. Чувак, я понимаю, что подарил тебе айфон, и тебе хочется постоянно таскать его в кармане, но, пожалуйста, следи внимательнее, чтобы не разбить экран. А то так недолго угробить и второй гаджет. Идеально. От услышанных слов Хэнк явно чуть было не застонал от облегчения, решив, что его маленький секрет остался для Коннора неизведанным. Никто ничего постыдного здесь не делал, так? Просто два приятеля поиздевались друг над другом, вспомнив детские годы, когда кусаться мог каждый. Ну, подумаешь, Хэнк вложил чуть больше стараний и почти что превратил Коннора в личную сучку. «Почти» — это не считается. «Почти» — это всего лишь глупое слово, ля-ля-ля. И вообще, на деле ничего такого не было. Коннор вот вообще уже почти забыл о том, как он реагировал на сеанс покусалок. «Почти». А Хэнк почти уже пришёл в себя. «Почти». Всё было почти хорошо. «Почти». Правда, оставалась ещё одна последняя деталь, которую Коннору пришлось решать самолично. Немного приподнявшись, он протянул руку к столу и нарыл там кусок уже остывшей лазаньи, после чего, крепко сжав её, швырнул прямо в Хэнка. Нет, не в лицо, как бы близко оно не было, а прямо в центр рубашки. Приложил столько усилий, чтобы при столкновении с Хэнковым торсом мясо и сыр рассыпались, пачкая жирными пятнами всю одежду, включая и штаны. Естественно, что сам Хэнк от такой наглости опешил — всё же час на кухне простоял и не ожидал, что все его старания уйдут коту под хвост. Коннор же поспешил усмехнуться и, отряхивая руки, начал объясняться: — Это тебе месть за искусанную шею. Будешь знать, как портить мою кожу. — Он подождал, пока жирные пятна станут ещё больше, после чего, как бы невзначай, добавил: — Ладно, шуруй застирывать это дело, а то, видит Бог, эту одежду ты хрен очистишь. Уверен, шмотья после пожара у тебя осталось не так уж и много. — Коннор, какой же ты мудак, — с улыбкой ответил Хэнк, выкидывая остатки недоеденного завтрака прямо в мусорное ведро. — Я же старался. — А ты мне всю шею обслюнявил, — пробубнил Коннор и по-детски показал язык. — Так что мы оба мудаки, понял? Ну, может быть, я немного мудаковее. Немного! И они рассмеялись. Рассмеялись так, словно ничего не случилось. Словно всё оказалось большим пустяком. Словно они только-только закончили пить чай, после чего Коннор рассказал один из своих глупых анекдотов, вычитанных в интернете и отложенных в памяти до лучших времён. Хэнк смеялся потому, что был уверен, что он один воспринял произошедшее как нечто пошлое, а Коннор потому, что благодаря его умелому обману, они оба смогли выйти сухими из воды. Пусть лучше он продолжит казаться Хэнку глуповатым ребёнком, чем признается, что знает про стояк и что его самого посетили не самые приличные мысли. Иными словами, Коннор не дал краскам сгуститься и завершил всё на позитивной ноте. Между прочим, для такого тоже нужен особый талант. Что касается лазаньи, то, естественно, никто не собрался кидаться ею «в отместку». Это так… чисто предлог. На самом деле, это был очередной трюк Коннора, который хотел, не прибегая к словам, дать Хэнку повод отправиться в ванную и переодеться. Сменить не только штаны вместе с трусами — что могло бы показаться странным и спонтанным — но и рубашку. А так у него появилась отличная причина. Причина, которую так удачно организовал невнимательный дурачок, до которого так и не дошло, насколько их с Хэнком шутливая борьба далеко зашла. «Нет, что ты, я ничего не почувствовал! Я уверен, что в колено мне упирался мобильный телефон, а не твой член. Твой огромный толстый член». Какой кошмар. Что же касается самого Коннора… он был одновременно и рад и разочарован. Саднящие на шее укусы мешали мыслить трезво, а каша, образовавшаяся в голове ещё минутой ранее, перекатывалась из одной стороны черепушки в другую, не забывая при этом громко хлюпать и не давая соображать. Вроде бы и здорово, что случившееся пришло к благоприятному исходу, и никому из них не стало чертовски стыдно, но и несколько обидно, что реакции не было от слова совсем. То есть, блин… они же сделали то, что не подумают сделать нормальные близкие друзья. Вот Коннору хотелось бы это обсудить, да слова могли сделать только хуже. «Бедный Хэнк», — думал он, пытаясь представить, каково же тому сейчас приходится. Пытаться разобраться в своих чувствах и считать их ошибкой, пока «дурачок-Коннор» ничего не заметил и посчитал всё случившееся обычной игрой. Однако случившегося уже не воротишь. Не скажешь же Хэнку: «Твои укусы меня очень возбудили. Пожалуйста, покусай меня и в других местах»? Нет, не скажешь. И даже не потому что Хэнк, который и сам прекрасно понял, как далеко они зашли за рамки, воспримет это предложение с недоразумением и отвращением. Дело в том, что всё произошедшее — это далеко не согласованные предварительные ласки. Они приключились по чистой случайности, имя которой «чувствительная шея Хэнка». «Я же не знал», — пытался оправдаться Коннор, но с каждым разом всё меньше и меньше верил своим же словами. Да всё он прекрасно знал, а если и подзабыл, то ничего ему не мешало остановиться после первой бурной реакции на укус. Но нет, Коннор же такой «приколист-дурачок», который привык сначала действовать, а потом думать. Решил, видите ли, немного подразнить Хэнка и посмотреть, что в итоге получится. Результат — десятки укусов на нежной бледной коже. И вот ушей коснулся еле-слышимый шум журчащей воды, доносящийся прямиком из душа. Громко хлопнув в ладоши и тем самым отбив пятюню самому себе, Коннор вновь откинулся назад, укладываясь спиной обратно на злосчастный ковёр. Дрожащими пальцами прикоснулся к шрамам на своей шее и, проведя подушечками по чётким следам от зубов, застенчиво хихикнул. «И, всё-таки, как же это было потрясно», — подумал он, стараясь унять колотящееся сердце. Действительно, настолько необычная и возбуждающая ситуация, что страшно даже представить, какие ещё штуки сможет выкинуть Хэнк, когда действительно захочет заняться с кем-нибудь сексом, при этом не сдерживая себя. Откуда у него вообще появилась эта дикость? Раньше ведь ею и не пахло. «Или пахло?» Коннор призадумался, вспоминая все прошлые случаи, когда Хэнк не смог сдержать себя в руках. По правде говоря, их было не так уж и много, но всё равно изменения начинали прослеживаться. Например, первый раз это вообще случилось в караоке-баре, а потом как-то поплыло по наклонной. «Это я виноват», — сделал неутешительное умозаключение Коннор, понимая, что это именно он начал выводить Хэнка из себя, превращая его… вот в то создание, которое вгрызалось сегодня ему в шею. Но Коннор — он ведь не какая-то скотина, и Хэнка на произвол судьбы бросать не собирался. Ведь кто они? Они друзья. Можно сказать, даже очень близкие друзья. И будучи другом, Коннор должен был поступить по совести и найти Хэнку подружку, пусть хотя бы на одну ночь. Ведь все проблемы — они отчего происходят? От недоёба. Хэнк был слишком скромным (Скромным? Это рычащее нечто?) для того, чтобы самому предложить незнакомой девушке заняться сексом, но у него же теперь есть Коннор! То есть, нет-нет-нет, Коннор только для переговоров со слабым полом, а не для чего-то другого. Наверное… «Я бы не против повторить», — подумал он, смущённо пряча лицо в руках. — Стефани-Стефани Уотсон, — прошептал Коннор, обращаясь прямиком к светильнику, свисающему с потолка. — Какая же ты тупая пизда, не поверишь. В погоне за золотом, ты потеряла ебучие бриллианты. * — Генри — это полное имя, от которого «Хэнк» и образовался. * — Коннор включил песню «Sunflower» от Post Malone. Можете послушать её, она прекрасно задаёт дух произведению.