У меня сахарный недостаток, ни цента в кармане Наверное, мне надо принять ванну, распилить мозг пополам Я не одинок, просто немного устал от этого дерьма Ни один из моих текстов не заставит меня чувствовать себя лучше.*
— Чува-а-ак, ты сечёшь фишку. Точно сечёшь. Эллиот, мужик, как же я тебя понимаю. Шумное протяжное «шу-у-ух» — характерный звук, издаваемый при попытке затянуть в лёгкие дым от тлеющей ментоловой сигареты. Громкий кашель, потому что это самое «шу-у-ух» оказалось для лёгких чем-то непосильным. Настолько же непосильным, как попытка поднять слона собственными руками, а после под громкое «блять» надорвать спину и слечь в больницу с радикулитом. «Шу-у-ух» — тот самый звук, ставший для Коннора решающим — как гудок сирены — сигналом, после которого он, словно ужаленный, подскочил на кровати и, стряхнув с белоснежной рубашки упавший пепел, недовольно поморщился. «Ну ёбанный-хлёбанный». Слова прозвучали весьма невнятно, а музыка, всё это время громыхавшая из поставленной рядом чёрной колонки, на долю секунды стала тише, дав телефону возможность оповестить владельца о пришедшем сообщении, после чего вновь заполнила комнату мелодией из «Сахарного недостатка». «Посмотрите на него. Он что, снимает клип? Он наверняка снимает клип. Кто вообще будет валяться на кровати в выходной одежде и при этом курить «бабские» ментоловое сигареты? Только пижоны, пытающиеся выглядеть крутыми. Например, Джастин Бибер». Что? Джастин Бибер? Да пошёл он нахуй. Коннор никогда не любил и не уважал этого человека, несмотря на то, что за всю жизнь так и не услышал ни одной его песни. Спрашивается, а почему тогда ненавидел? А потому что хотел. Коннор — это личность, и он имеет право не только на собственное мнение, но и на оригинальные методы релаксации после накопившегося стресса. По этой же причине то, что сейчас происходило в его спальне, носило весьма интересное название, придуманное Коннором ещё шесть лет назад, когда он впервые и прибегнул к этому способу избавления от напряжения. «Аус дем лебен брехен» — так оно говорилось. Фраза на немецком, которая означала «перерыв от жизни», но Коннор специально употреблял именно зарубежные слова, чтобы придать своему занятию некоторую загадочность. Вот спросят у него, мол, чем ты занимаешься, а он что скажет? «Страдаю и пинаю хуи?» Звучит более чем жалко. А вот если с пафосным видом произнести: «Сегодня тот день, когда наступает аус дем лебен брехен», то можно вызвать в глазах собеседника интерес. Изначально вместо тонких ментоловых сигарет Коннор использовал героин, и, если говорить честно, эффект был гораздо сильнее. Теперь же, когда он слез с наркотиков и начал заботиться о своём здоровье чуть больше, табак без проблем справлялся с ролью этакого парашюта, который уносил Коннора в мир грёз. Безучастливо пялясь в потолок неморгающим взглядом, он с головой погружался в объятия любимых треков из плейлиста в Спотифае, попутно дёргая коленом в такт музыке. «Сахарный недостаток, сахарный недостаток, сахарный недостаток» — скандировал в голове поющий голос, выучив эти слова наизусть и повторяя из раза в раз, словно то был маленький лозунг. Тем же временем шёпот разума не давал окончательно забыться в бессмысленных рассуждениях и продолжал капать на мозги напоминанием: «Перестань страдать хуйнёй, Конни, иди займись чем-нибудь полезным». «Пардоньте, а как вообще можно страдать хуйнёй»?» — подумал Коннор, опуская глаза на покрывшиеся мурашками руки и разглядывая тлеющий меж пальцами окурок. Он просидел за ноутбуком целые сутки и ни разу — мать вашу, да — ни разу не прервался на сон или хотя бы короткий перерыв на покушать, а потому и не видел никакого смысла ругать себя за такие странные рассуждения. Это было абсолютно нормально. Это естественно. Уставший после многочасовой работы мозг пытался не нагружать себя вопросами вселенских масштабов, а потому на повестку дня стал такой вот бред. Что вообще значит «страдать хуйнёй»? Чтобы найти правильный ответ, нужно разобрать словосочетание на составляющие и начать думать от обратного. Страдать — это испытывать переживания. Хуйня — это жаргонизм к слову «бред». Получается, что «страдать хуйнёй» — это страдать от безделья. Но не логичнее ли тогда было бы сказать «страдать от лени» или «заниматься хуйнёй»? Логичнее. В сотни раз логичнее. Однако Коннор даже не считал, что он «страдает хуйнёй». Коннор, как ему казалось, взял весьма заслуженный перерыв после благородной работы. Благородная работа — это не помощь в раздаче еды бездомным и не волонтёрская деятельность в обществе по защите скунсов от вымирания. Благородная работа — это долгое корпение над базой данных мафиозного синдиката, откуда — кто бы мог подумать, совершенно по чистой случайности — всего за сутки исчезли все упоминания о Хэнке Андерсоне. Даже самые короткие, состоящие лишь из пары слов заметки. Ексель-таблицы, текстовые Ворд-документы и архивы с фотографиями — всё это попало под изменения. Имя Хэнка просто растворилось в бесконечных правках, и его место занял некий Шон Браун. Кто же такой этот Шон Браун? А хуй его знает. Какой-то придуманный от балды тупой ублюдок из убойного отдела, проживающий на придуманном от балды адресе в придуманном от балды доме. Этот же самый Шон — также по чистому совпадению — занимался всеми делами Хэнка Андерсона и, к сожалению, неделю назад трагически погиб в ужасной аварии, когда сел за руль пьяным. И что там дальше? Ах, полицейская свинья получила по заслугам. Конец личного дела. Коннор был весьма и весьма доволен проделанной работой и, перечитав созданные им же заметки, убедился, как красиво и как складно звучала написанная на коленке легенда. Никто ведь не станет проверять, действительно ли Шон погиб, а если — что было маловероятно — кто-нибудь наберётся смелости и решит спросить, мол, куда подевался Хэнк, то Коннор состроит на лице крайне удивлённое выражение, после чего сядет за проверку и пожалуется Элайдже на других ребят из синдиката, имеющих доступ к работе с базой данных. «Посмотрите, что они натворили, мистер Камски!» — Коннор возмутится и начнёт в негодовании тыкать пальцем в монитор. — «Они всё напутали! Все имена, все даты и все адреса. Всё поменялось местами! Вы хоть представляете, сколько теперь придётся работать, чтобы разгрести этот бардак?» О, эти негодующие высказывания наверняка очень разозлят Камски, так что он обязательно возьмётся наказывать всех невиновных специалистов. Каждому прилетит по шапке, но никто даже и подумает, что за всеми этими фокусами стоял Коннор. Да, тот самый Коннор, который больше остальных печётся о сохранности всей собранной информации, нарочно взялся не только удалять Хэнка Андерсона изо всех списков, но и менять местами даты вместе с событиями, чтобы ни у кого не закралось никаких подозрений. Наверное, кто-нибудь может сказать, что Коннор — это очень нехороший человек. Да чего уж там? Коннор редкостный мудак. Своими выкрутасами он подверг опасности ни в чём не виновных коллег, которых Камски наверняка принудит исправлять всё это дерьмо круглые сутки, да ещё и заставит исполосовать их задницы розгами. Верно, пусть люди винят Коннора и считают, что он ведёт себя как свинья. Сам Коннор обязательно послушает все их обвинения, после чего внесёт те на третью строчку списка, красующегося под заголовком: «Вещи, на которые мне похуй». Потому что Коннору было очень похуй. Настолько похуй, что он и бровью не поведёт, если кого-то из айтишников синдиката будут бить по лицу прямо при нём. Коннор даже не вздрогнет, если Камски решит в качестве профилактики выкинуть кого-нибудь из окна в назидание остальным работникам, дабы те больше никогда не смели косячить с такой важной базой данных. Единственное, к чему Коннор относился с должной серьёзностью — это к сохранности Хэнка. К его безопасности. И если с его седеющей башки упадёт хотя бы один волосок, Коннор мог поклясться: он будет рвать и метать. Он пустит в ход все свои умения, чтобы окончательно и беспрерывно превратить жизнь обидчика в Ад. «Хэнк, Хэнк, Хэнк», — Коннор опять начал сердиться на самого себя за то, что он так много думает об этом человеке. С одной стороны, люди имеют полное право волноваться за здоровье своих друзей, а с другой… как-то это было всё неправильно. Ещё же почти неделю назад Хэнк готов был Коннора придушить за слишком длинный язык. Разбить ему лицо или утопить в реке — всё на волю фантазии. А сейчас что? А сейчас Коннор рвёт на голове волосы, пытаясь спасти всё того же Хэнка от возможных опасностей. Скачет перед ним на задних лапках и не жалеет ни сил, ни нервов. «Боже, знал бы я об этом месяц назад», — думал он, хлопая ладонью по лбу. Кто бы мог подумать, что лютая ненависть и желание прикончить любой ценой сменятся на попытки протянуть руку помощи. Интересно, что бы сказал Коннор из прошлого, если бы узнал, чем он занимается теперь? «Ты так жалок. Просто жалок. Позволить полицейской свинье ставить себя в неловкое положение — всё равно, что добровольно облиться помоями. Отцу было бы за тебя стыдно. А что будет дальше? Сядешь к этому медведю на колени, словно дитё малое?» Что же, у Коннора из настоящего был заготовлен простой ответ для такой гневной тирады. «И сяду, если оно потребуется». Вообще, скуренная за пять часов пачка ментоловых сигарет делала своё дело. Из-за недосыпа и избытка в организме табака, Коннор начал чувствовать, как у него кружится голова. Он находил свои извечные заёбы весьма забавными, а когда смотрел на весь проделанный путь, то на его губах начинала играть усмешка. Всего за месяц самый ненавистный враг превратился в самого близкого друга, пусть и был старше ровно в два раза. Более того, если так подумать, то… Хэнк Коннору откровенно нравился. Но! Но! Но! Нравился, как человек. Че-ло-век. Как нравятся фанатам певцы и как нравятся мамочкам ухажёры их доченек. Коннор не видел ничего плохого в том, чтобы подчеркнуть сильные стороны Хэнка, за которое того можно было начать ценить. Потому что Хэнк был хорошим и заслуживал хоть какого-то минимального уважения. Хэнк, в конце концов, сделал жизнь Коннора интереснее и насыщеннее. Стал центральной фигурой, которая не могла не притягивать внимания. И Коннор нуждался в нём, как нуждается в ласке домашняя собака. Нет, с собакой Коннор себя не сравнивал, но понимал простую истину — без Хэнка ему вновь станет одиноко. Возможно, даже слишком одиноко. С кем он ещё сходит в караоке-бар? А с кем сможет поболтать? Кто, в конце концов, сможет его защитить? Перед глазами вновь проплыли картины вчерашних фантазий, в которых Коннор, чувствуя себя шестнадцатилетним пиздюком, осмелился прыгнуть воображаемому Хэнку на руки. Обнять его за плечи, уткнуться губами в пахнущую крепким мужским одеколоном шею и начать считать секунды до мгновения, когда ноги коснутся земли. «Это были весьма… подробные представления», — пожурил Коннор сам себя, понимая, что, возможно, несколько переборщил с такими пикантными деталями. Самую малость. Но вообще, если уж и выкладывать все карты на стол, объятия Хэнка ему действительно нравились и хотелось ещё хотя бы разочек в них оказаться. Потому что, да, Хэнк был хорошим. И Коннор хотел, чтобы Хэнк продолжал таковым оставаться, ведь именно эта черта привлекала в нём больше всего. Но всё же, это не значило, что сам Коннор так уж сильно желает хоть раз оказаться у Хэнка на руках. Что за детские фантазии? В обыденных реалиях на руках родители обычно держат своих детей, а Коннор ни разу не ребёнок. Да и Хэнк ему не папка. — Сахарный недостаток! — тут же вскрикнул Коннор, пытаясь попасть в такт песне и одновременно с этим отбрасывая окурок в полную мусора пепельницу. Сделав вид, что замёрз, он аккуратно перевернулся со спины на живот, хотя причиной для такого манёвра послужило скорее покрасневшее лицо, которое пришлось спрятать в подушке. Боже, как же ему не нравились эти новые чувства, и как же он их стыдился. Они казались ему до ужаса неправильным и такими неестественными, словно ни один живой человек в этом мире никогда такого не испытывал. И не должен был. Мысли, страхи, загоны, эмоции — всё это смешалось в одну кашу и теперь жужжало в голове, подобно пчелиному рою, который мог ужалить в любую секунду. Коннор не привык к такому вниманию со стороны других людей, а потому не был уверен в своём ответном отношении. С самого детства у него никогда не было действительно близких друзей. Нет, конечно, были знакомые и приятели, с которыми можно было поиграть после школы в футбол или посмотреть на перемене смешные видео с одного смартфона — этого не отнять. Опять же, Коннор никогда не был изгоем общества и часто пользовался успехом среди сверстников и девчонок. Однако сам он не проявлял такого же внимания в ответ, потому что не хотел привязываться к кому-то, кто пользовался недостаточным уважением с его стороны. Кто такие «лучшие друзья»? Это те, кого ты можешь без зазрения совести пригласить домой с ночевкой или поделиться своими самыми постыдными секретами. Им ты всегда можешь довериться и быть уверенным в том, что эти люди поддержат в трудную минуту. И так уж вышло, что Коннор, выросший весьма эгоистичной и эмоциональной личностью, потерял всякое желание перед кем-либо открываться или показывать себя со слабой стороны. А где гарантия, что тот человек, которого ты нарёк своим близким другом, внезапно не станет таким же близким врагом? Где гарантия, что все рассказанные тобою секреты не окажутся острым ножом в твоей же спине? Где же? Ну где? Где гарантия, что твоя будущая жена, которой ты так открыто доверял и которую так сильно любил, завтра не прыгнет на чей-нибудь чужой хуй, как было в ситуации того же Хэнка? Только дураки учатся на своих ошибках, в то время, как умные люди на чужих, так что Коннор решил перестраховаться и пойти на отчаянный шаг. Он отказался от любых близких ролей, которые могли занять другие люди в его жизни: от лучших друзей, от любимой девушки и, в будущем, от жены. «Потому что все они… все они могут предать. Все могут предать. Никто в этой жизни не останется со мной просто так. Все вокруг, все вокруг, все вокруг». Наверное, по этой причине Хэнк и стал особенным. Потому что Хэнк был хорошим. Он общался с Коннором не потому что тот мог дать ему денег или свозить куда-нибудь поразвлечься, а потому что хотел разбавить его одиночество. Более того, Хэнк никогда не пытался подлизаться. Он вёл себя с Коннором весьма открыто и не скрывал своих истинных эмоций, а в тяжёлые моменты даже пришёл на помощь. И нет, речь идёт не только о том спасении семилетней давности — на него уже всем стало плевать. Но что сделал Хэнк, когда пьяный Коннор повстречался ему на улице? Он отвёз его к себе отсыпаться, несмотря на то, сколько же говна парень на него вылил до этого. Что сделал Хэнк, когда такой же пьяный Коннор позвонил ему по телефону и попросил помочь спастись от вымышленных разбойников? Он приехал, несмотря на то, что неделей ранее Коннор собирался прострелить ему колени. И за все те разы Хэнк ни разу не попросил награды, несмотря на то, что так отчаянно нуждался в деньгах, и что Коннор постоянно хвастался перед ним своим состоянием. Почему? Потому что Хэнк привык так жить. Хэнк привык терпеть всякое дерьмо, и даже не видит смысла в том, чтобы положиться на кого-то. Да, они были похожи. Возможно, они живут в разных мирах и находятся в разных социальных слоях, но это не меняет факта, что они оба являются нелюдимыми упрямцами, которые искренне жалеют друг друга. И всё было бы более чем нормально, если бы Коннор не привязался к Хэнку. Ситуация казалась досадной, но уже ничего поделать было нельзя. Хэнк мог предоставить всё, в чём Коннор нуждался с самого своего детства — заботу, понимание и защиту. Только рядом с ним Коннор чувствовал себя в безопасности, и только ему Коннор мог довериться настолько, что не стеснялся показывать и свои слабости. Не только физические, но и моральные. Взять хоть, например, тот же случай на кухне, когда Хэнк нависал сверху и походил скорее на дикого зверя, чем на здравомыслящего полицейского. Лез кусаться, тёрся своим стояком о колено и чуть ли не напрямую называл Коннора «сучкой». А что было бы, реши так поступить кто-нибудь другой? Конечно, Коннор бы не позволил ему ничего подобного, будь даже этот кто-то в разы больше и сильнее Хэнка (такие люди вообще бывают?) Отстаивая честную фамилию Стернов, он бы до самого конца продолжал сопротивляться. Ругался, кусался, пытался бы этим самым коленом пнуть ублюдка в пах, а после, воспользовавшись паузой, схватил бы близлежащий острый предмет и проткнул мудаку шею. Вчерашняя сцена, устроенная сразу по прибытии домой, теперь казалась Коннору омерзительно постыдной. «Нет, я не плакал», — пытался оправдаться он перед самим собой, по-серьёзному поджимая губы. — «Просто мне в глаза попала пыль, вот я и не сдержался». Действительно, как бы забавно это не звучало, Коннор не верил собственной памяти. Для него — человека, который всегда умел держать себя в руках и, будучи ещё пиздюком, научился контролировать приток слёз — такая эмоциональность была попросту не свойственна. И вроде как воспоминания о моменте слабости никуда не исчезли, но разум отказывался в них верить. Коннор полагал, что кто-то подкинул ему в голову фальшивые кадры. Что, возможно, слёзы ему только приснились, а на деле он, вернувшись вчера домой, сразу лёг спать. «Я не плакал», — продолжал повторять Коннор, словно это была его личная мантра. Но как бы он не пытался заниматься самообманом, любая попытка вспомнить о подарке Хэнка заканчивалась неприятным покалыванием в глазах. Решив более не мучать себя грустными треками из плейлиста под названием «Дерьмо, которое выводит меня на эмоции», Коннор потянулся к телефону и поспешил переключить музыку на что-нибудь более весёлое. Но стоило ему лишь поднести устройство к глазам, как те тут же прицепились к брелку в виде овчарки, высунувшей свой слюнявый язык на обозрение всем желающим. Она посмотрела на Коннора, а Коннор посмотрел на неё. И улыбнулся. Поднёс руку к довольной морде и кончиком указательного пальца погладил собаку по голове, словно та была живой и могла это почувствовать. Чёрт, как же Коннору она нравилась. Так нравилась, что он, несмотря на усталость после работы, со всей искренностью выполнил данное себе обещание и острыми концами маникюрных ножниц проделал в задней панели своего телефона маленькую дырочку, куда и просунул верёвочку от брелка, чтобы тот ни в коем случае не потерялся и мог всегда быть рядышком. Уже было улучшившееся настроение тут же было омрачено испортившейся погодой, а когда ушей коснулся забарабанивший по окну дождь, Коннор в недовольстве скорчил лицо и отвернулся в другую сторону, специально сделав музыку погромче, чтобы не обращать внимания на стекающие по стеклу капли. Неудивительно, что в последнее время такие перемены происходили всё чаще и чаще, всё же на дворе был конец сентября и дожди стали чуть ли не постоянным явлением. Особенно в Детройте. И, несмотря на свой тяжёлый характер, Коннор никогда не находил непогоду хоть сколько-нибудь меланхоличной, а слякоть, что образовывалась на дорогах после продолжительных ливней, не позволяла надевать любимую обувь и дорогие брюки. Единственным, что хоть как-то скрашивало его ужасное настроение, был приближающийся Хэнков праздник. До медвежьего дня рождения оставалась одна неделя. Целая неделя, но Коннор времени попусту не тратил и успел продумать подарок с такой доскональностью, что сам удивлялся приложенным усилиям. Вот как взять перерыв от работы, так это не про него. Но стоило речи зайти о Хэнке, так Коннор был готов бросить любые занятия, чтобы побеседовать с самим собой об этом мужчине. И сперва он ведь действительно думал пойти на важный шаг и на праздник подарить Хэнку коробочку с деньгами. Со всей суммой, которой должно хватить не только на то, чтобы починить сгоревший дом, но и на то, чтобы привести в порядок и другие аспекты его жизни. Хэнк мог исправить свой рацион питания. Хэнк мог начать откладывать на покупку другой машины, которая не будет выглядеть как ведро на колёсах. Хэнк мог записаться к парикмахеру и наконец-то закрасить появляющуюся на висках седину. Столько плюсов, вот только, стоило учесть два важных момента, после которого идея о денежном подарке отпадала сама собой. Во-первых, Хэнк его не примет. Да, несмотря на такой пиздец, в котором ему приходится жить, он наверняка откажется от больших денег, потому что для него этот жест может показаться чем-нибудь оскорбительным. «Подумать только! Взрослый мужчина берёт деньги у мальчика, который в два раза младше него! Никакого самоуважения». Хэнк вообще относился к подобного рода подачкам с большой презрительностью, пусть они и были направлены на то, чтобы помочь ему. Возможно, даже к дорогому телефону он пытается привыкнуть до сих пор. Но Хэнк на то и Хэнк. Он скорее сдохнет от переработки и усталости, нежели чем добровольно примет от чужого человека такие внушительные суммы. Наверное, он просто боялся, что, несмотря на благородный поступок, подарок может привести к обязательствам, и что деньги, которые принесли в честь столь важного праздника, завтра окажутся камнем преткновения. Коннор ведь действительно обладал скотским характером, так что, как мог бы подумать Хэнк, ничего не мешало ему начать устраивать манипуляции. Потому что и друзья могут предать. Вторая же причина была прозаичнее, но Коннор не особо хотел о ней размышлять. Он отшучивался, что сама идея дарить кому-то деньги на день рождения- это так старомодно. Где вся креативность? Где попытки угодить вкусам человека и суметь удивить его необычными сюрпризами? Деньги — это пусть и приятно, но очень-очень скучно. На самом деле, у Коннора в голове действительно хранилось много интересных заготовок и рассказов на тему «Нахуй ваше бабло никому не нужно», но он и сам понимал, что причина крылась в ином. Коннор просто боялся, что если Хэнк уволится из бара, то они перестанут видеться. Так уж вышло, что девяносто процентов времени они проводили именно в «Смехе Питера», а иные встречи были вытекающими из барного общения событиями. И если сейчас Хэнку приходится общаться с Коннором, потому что им буквально приходилось пересекаться, то что мешает ему прекратить общение сразу, как только жизнь опять наладится? Коннор же не будет приезжать к нему в гости без приглашения — это будет очень некультурно. Кто вообще наносит визит без предупреждения? В итоге их встречи прекратятся, и Коннор опять останется один. Быть одному ему не хотелось. В общем, какой бы не была причина, она всегда приводила лишь к одному решению: деньги — это очень плохой подарок. Так что Коннор решил вернуться к своей изначальной идее, которая казалась ему действительно заманчивой. А именно, он хотел сводить Хэнка в стрип-клуб «Заводная ягодка». Интересное местечко с красивыми девушками и приятной атмосферой. В конце концов, имеет же Хэнк право по-мужски расслабиться, верно? Пусть он позволит себе поглазеть на сексуальные танцы молодых красоток, готовых за деньги раздвинуть перед тобой всё, что только можно раздвинуть. К тому же, Хэнк уже давно как состоял в разводе, так что женское внимание должно ему льстить, не так ли? Вполне логично. Коннор даже решил, что он обязательно закажет для Хэнка приватный номер и приобретёт особую услугу, когда полуголая девушка выпрыгивает из торта и устраивает элегантные пляски. Пусть она сядет Хэнку на колени и немного потрётся о него. Пусть даст себя полапать за мягкие места и, может быть, подарит Хэнку то, чего тому так сильно не хватало после развода. Ну а потом… а потом, как Коннор и думал, можно будет пригласить Хэнка закончить этот вечер в отеле, куда приедут девушки более лёгкого поведения. Что же в это время будет делать Коннор? Ну, наверное, он просто заплатит эскортнице за её услуги и сразу поедет домой, чтобы более не докучать никому своим присутствием. После секса Хэнк наверняка захочет спать, так что нет никакого смысла отвлекать его и пытаться тащить развлекаться в другие места. Оставшись, Коннор просто будет казаться третьим лишним, чего он уж точно никак не хотел. Любому человеку нужно своё место для уединения, и раз уж Хэнк — это настолько гордый засранец, который стесняется лично позволить себе отдохнуть в компании девушек, то Коннор решил, что приложит все силы, чтобы подарить ему такой шанс. Как бы то ни было, Коннор действительно был настроен весьма и весьма решительно. Он пообещал себе, что организует Хэнку один из самых лучших и самых запоминающихся праздников, так что спланировал всё задолго заранее. Правда, это не исключало факта, что за оставшуюся неделю нужно было разобраться с двумя проблемами, которые могли омрачить такие грандиозные планы и испортить всё, над чем Коннор так старался. Имя первой — Саймон Манфред. Имя второй — Дэйв Дакенс. И они обе крайне и крайне раздражали.***
Не удивительно, что в последние дни у Хэнка настроение совсем не задалось. Всё происходящее — та чертовщина, которая начала твориться вокруг, не на шутку пугала и нервировала. Потому что да, проделки синдиката, который решил перейти в наступление, более не походили на обычное баловство. Если раньше эти ребята только и делали, что угрожали в стиле итальянской мафии, оставляя в почтовых ящиках полицейских своеобразные подарки в виде птичьих трупов, то теперь они перешли всякую черту. Последнее нападение, которое унесло жизни трёх полицейских, стало камнем преткновения, и капитан Фаулер, собрав вокруг себя всех работяг из убойного отдела, сказал, что скорее уж Америка станет частью Канады, нежели полиция пойдёт на сотрудничество с этими ублюдками. — Они пытаются запугать нас, — говорил он, потирая ладони друг об дружку. — И не успокоятся, пока не добьются своего. Нападения на полицейских не прекратятся, и не исключено, что какой-нибудь из следующих вызовов может оказаться для вас последним. Я даю вам шанс положить значок на стол или перевесить в другой отдел. Если же кто-то из вас думает, что мы отпустим заключённых и прогнёмся под давлением этой, не побоюсь слова, шайки, то у меня для вас плохие новости. Полиция Детройта никогда не пойдёт на такой шаг, так что, если у вас осталась хоть капля самоуважения, то возьмите смелость в кулак и помогите этому городу вырвать этот сорняк вместе с корнем. Такая речь вдохновила почти всех работников убойного отдела, но Хэнк энтузиазмом загорелся не особо. Он не видел смысла вырывать с корнем то, что уже успело разрастись по всему Детройту, ведь синдикат появился тогда, когда полиции было плевать на закон и порядок в этом Богом забытом городе. Никто не пытался пресечь их дело, и никто не хотел разбираться с этими ребятами, пока не стало слишком поздно. И если бы Хэнк сказал, что он, устроившись работать в департамент сразу по приезде из полицейской академии, стал первым человеком, который с готовностью взялся за ловлю всей этой мафиозной шайки, он бы нисколечко не соврал. Произнеси Фаулер эту же речь около двадцати лет назад, Хэнк бы обязательно уселся за работу и не сомкнул бы глаз до тех пор, пока не пересадил каждого члена этой мафиозной тусовки. Что же было теперь? Теперь синдикат слишком присосался к городу. Он напился его кровью и вжался в эти каменные стены с такой силой, что никакая полиция не смогла бы его оттащить. У мафии везде были свои связи. У мафии везде были свои люди. У мафии везде был свой собственный бизнес. И если внезапно отодрать её от Детройта, то город почувствует ощутимый спад экономики. Значило ли это, что Хэнк собирается опускать руки? Вовсе нет. Хэнк вообще был первым человеком, который хотел начистить рыло каждому ублюдку из синдиката. Просто он, в отличии от сопливых детективов, прекрасно понимал — устранить этого паразита за один день не получится. Нужно потратить много сил и нервов, чтобы поймать ещё хотя бы парочку важных членов, готовых поделиться существенной информацией, потому что почти все, кого полиция смогла прибрать к рукам, молчат как рыбы. Сразу после случившейся трагедии Хэнк чисто из вежливости решил заглянуть в больницу к Гэвину. В этой же больнице он был бодро послан нахуй самим виновником торжества. «Если бы ваше величество притащило свою жопу на работу вовремя, этого бы не случилось», — ругался тот, прижимая руку к перемотанному бинтами раненному плечу. И вроде как Хэнку льстили такие слова, ведь не каждый день Гэвин Рид — знатный лентяй и раздолбай — открыто признаёт опыт человека, которого ненавидит, но это не значило, что они не были лишены смысла. Засады на то и засады — ты никогда не будешь к ним готов. Судя по экспертизе и записям, основанным на рассказах очевидцев, снайпер прекрасно знал, кого нужно устранять первым. И если бы Хэнк приехал на работу и отправился на вызов вместо старика Рика Флетчера, то единственное, что поменялось бы — это имя на каменном надгробии. Опыт не поможет твоей черепушке остановить летящую хуй пойми откуда пулю. И всё же, Гэвин имел полное право обижаться и искать в ситуации виноватого, так что спорить с ним Хэнк не стал. Он лишь пожелал больному скорейшего ума и выздоровления. «Хотя, ума тебе всё равно не видать, так пусть хотя бы заживёт это чёртово плечо». В этот день Хэнку очень не хватало общения и поддержки, но Коннор в бар так и не явился. И не то, чтобы Хэнк переживал о нём, но кое-какие сомнения в голову всё же закрались. «А вдруг что-то случилось?» — думал он, неуверенно пялясь на мокрую тряпку в своих руках. Их последнее расставание вышло действительно очень смущающим, и Хэнк сам не мог найти оправдания своим поступкам. Подумать только, он бросился обнимать Коннора, не сказав при этом ни слова! Стыд какой… А брелок в виде собачки? Боже, Хэнк, ты такой идиот. Коннор — это богатый мальчик, который наверняка не хранит такой хлам у себя дома. Наверняка он уже через минуту вышвырнул этот мусор куда подальше, да ещё и в привычной манере отряхнул руки. Но иначе Хэнк просто не мог выразить всю благодарность за то, что ему спасли жизнь, пусть и по абсолютной случайности. Он подарил Коннору то, что нашёл уместным, но только сегодня понял, насколько такой жест мог показаться тому странным. Переживания исчезли на следующий день, когда Коннор, несмотря на дождливую погоду, всё-таки почтил «Смех Питера» своим присутствием. Стоило ему войти в бар, как на душе у Хэнка действительно стало легче, а губы безвольно растянулись в еле-заметной улыбке, которую тут же стёрли с лица. «Даже удивительно», — пронеслось в голове, когда Коннор неуклюже уселся за барную стойку и потянулся к алкогольной карте. А ведь как было раньше? Раньше, когда Коннор приходил в бар, то проблемы только начинали появляться, а желание разбить эту наглую рожу росло прямо пропорционально ухудшающемуся настроению. Кто бы мог подумать, что теперь присутствие Коннора больше успокаивало и придавало сил работать дальше, а его ранее раздражающая усмешка отныне бодрила измученный недосыпом организм. Правда, если обычно Коннор приходил в бар навеселе, то теперь он выглядел очень уставшим, так что его состояние Хэнка ни на шутку встревожило. — Хреново выглядишь, — сообщил он, опираясь локтями о барную стойку и наклоняясь поближе, чтобы заглянуть пареньку в глаза. — Ты плохо спал? — Ага, — только кивнул в ответ Коннор, потирая костяшкой указательного пальца правое веко. — Всю ночь просидел за нотбуком. Навалилось слишком много важной работы, так что пришлось пропустить перерыв на сон и еду. На мгновение он вдруг замер и посмотрел на Хэнка такими глазами, словно испугался, что наболтал лишнего, а потому, чтобы больше не ляпнуть ещё чего, вытащил из кармана телефон и принялся там что-то выискивать. Зря он это сделал, ибо стоило Хэнку заметить подаренный им же брелочек, привязанный прямо к дырке в задней панели смартфона, как вся неуверенность тут же вернулась. Комментировать увиденное Хэнк не решился, но не потому что он боялся смутить Коннора, а потому что, если признаваться честно, немного смутился сам. Тот факт, что к его пустяковому подарку отнеслись с такой серьёзностью, заставлял смущённо усмехнуться. Это ведь что-то значило, да? Значило, что Коннору не плевать? Или, может быть, Хэнк просто поддался искушению заверить себя в обратном, а на деле Коннор не видел в своих действиях ничего странного? Как бы то ни было, а знать, что человек так серьёзно относится к твоим знакам внимания — это очень и очень приятно. Вдвойне приятно, когда вспоминаешь, как в последние годы брака твоя жена смотрела на простенькие букеты, состоящие лишь из пяти роз. Поджимала губы, делала вид, что испытывает благодарность, а после ставила этот, как она как-то выразилась, «милый веник» в одну из своих расписных ваз. — Слушай, а что ты делаешь в следующее воскресенье? Ты будешь свободен вечером? — как бы невзначай поинтересовался Хэнк, протирая один из стаканов и делая вид, что его вопрос не привязан к конкретному событию и был задан между прочим. — А что? — спросил Коннор, оторвав усталые глаза от алкогольной карты и посмотрев на Хэнка с толикой сонливости. Пусть тема для разговора прозвучала как отличный повод для убогой шуточки, на лице у него не отразилось и тени издевательской ухмылочки. — Я не знаю, Хэнк. Я никогда не планирую дела настолько заранее, так что я не могу сказать тебе, чем буду занят через неделю. — Я понял. Ладно, забудь, это неважно, — отмахнулся Хэнк, но услышанный ответ его немного разочаровал. К чему такой интерес? Ну, так уж вышло, что Хэнк планировал пригласить Коннора к себе в гости. Да, вот так внезапно и бесцеремонно. Просто через неделю у Хэнка выпадал один из ежегодных редких праздников — день рождения, а людей, с которыми он мог бы его отпраздновать, было не так уж и много. То есть… их не было совсем. Хэнк никогда никого не приглашал к себе, пусть некоторые коллеги и спрашивали, будет ли он как-то отмечать тот день, когда стал на год старше. А тут у Хэнка внезапно появился кто-то настолько близкий, что он совсем забыл о правилах приличия и позволил себе на кухне… приготовить лазанью. Они с Коннором стали друзьями, а потому, что плохого было в том, чтобы позвать его на свой день рождения? Возможно, не такой уж роскошный, но Хэнк к роскоши и не стремился. Однако он обязательно наведёт в своей съёмной квартире какой-никакой порядок, купит вкусный торт и угостит Коннора чаем, не забыв при этом заранее закрыть чёртову кухню на ключ, чтобы они больше не подумали туда сунуться.***
«Никогда не откладывай на завтра то, с чем ты можешь справиться сегодня». Это была очень важная и очень ценная поговорка, которую порой Коннор цитировал в своей голове, когда не хотел заниматься каким-либо делом. Она стала его личной мантрой и не позволяла лениться и забивать на важные дела, когда те не требовали отлагательств. Потому, если ты вдруг проявишь слабость и поддашься искушению перенести это самое важное дело на другой день, то можешь быть уверен, что это самое дело будет переноситься до тех пор, пока не станет слишком поздно. Завтра, завтра, завтра. И это самое «завтра» никогда не наступит, а если ты и сядешь заниматься этим самым важным делом, то не приложишь к нему и половины от должных усердий, что в итоге приведёт к неважному результату. Коннор понимал это как никто другой, но, по правде говоря, сегодня у него было то самое задание, которое он бы с удовольствием перенёс на неопределённый срок. На завтра. Может на послезавтра. А то и вовсе бы пропустил. После последней встречи с Хэнком прошло целых два дня. Коннор вновь позволил своему величеству перестать пялиться в потолок и наконец взяться за важную работу, которую ему поручил Камски. Если точнее, то за то самое дело, которое ему казалось очень важным и сложным, но, тем не менее, обязательным. Как если бы официанта, который начинает заикаться всякий раз, когда нервничает, заставили на пару часиков поработать хостес и повстречать важных гостей. У того трясутся руки, подкашиваются колени и потеет лоб, но он понимает, что за любой проёб могут уволить, пусть и навалившаяся работа изначально и не входила в его обязанности. «Хотя, лучше бы я бесплатно поработал хостес целый месяц, чем выполнял такие поручения», — думал Коннор, ощущая явную дрожь в пальцах и сухость в горле. Он проснулся просто в ужасном расположении духа и с таким отвратительным настроением, что хотел тотчас пустить себе пулю в висок и избавиться от всех обязательств. Увы, подобного рода избегание работы — это не его фишка, так что пришлось послушно одеться в невзрачный старый наряд, зарядить пистолет парочкой патронов и, напоследок с недовольством разглядев в зеркале свою хмурую харю, направиться прямо на задание. А одеваться в, как говорила мать, «потасканные» шмотки, Коннор не любил, потому что чувствовал себя последним оборванцем, неспособным заработать и пары долларов на нормальную одежду. Нет, как бомж, конечно, Коннор не выглядел, но ему пришлось втискивать свою задницу в ставшие уже маленькими джинсы, а также пересилить свою любовь к рубашкам и натянуть на себя изрядно так растянувшийся свитер, из которого во все стороны торчали нитки. «Выбирать не приходится». Коннор только надул губы и пообещал себе, что обязательно вышвырнет это барахло в мусор, когда вернётся домой чуть позднее. Правильно подобранный гардероб — залог успеха. Светиться на людях в своих обычных тряпках — это всё равно что нацепить на шею табличку: «Я убийца. Пожалуйста, запомните эту солидную одёжку и дайте полиции правильную наводку». Приходилось выглядеть непримечательно, когда дело касалось криминала, и был высокий шанс, что тебя могут заметить за твоим преступлением. Более того, у Коннора не было никакого желания отстирывать кровь от своих дорогих костюмов, а этой самой крови, между прочим, сегодня должно быть не мало. «Спокойно, парень», — шептал он сам себе, пока паника пропитывала каждую клеточку тела. — «Ты работаешь в мафии. Ты знал, что когда-нибудь придётся убивать. Не волнуйся, всё хорошо, это лишь дело пары секунд. Пары, мать их, секунд». Приехав к нужному месту, Коннор оглянулся по сторонам, пытаясь обнаружить возможных свидетелей, но когда не увидел ничего подозрительного, то облегчённо выдохнул и, проникнув в здание, поспешил на нужный этаж. Напоследок прижал руку к груди, чувствуя, как колотится сумасшедшее сердце, после чего со всей дури постучал костяшкой указательного пальца по двери, заранее прикрыв ладонью дверной глазок. Когда же и этого оказалось мало, Коннор применил в ход кулаки и не постеснялся даже совершить один пинок. — Кто там? — послышался приглушённый мужской голос. — «Кто там»? Дружище, ты ахуел? — Коннор пытался сделать голос ниже, чтобы его не признали сразу, но выходило у него не очень, так что пришлось заглушать свои слова ударами. — Ты нам всю квартиру затопил. Ты там бухой что ли? Открывай дверь, урод, разбираться будем. — Простите, что? Какую квар… погодите, вы о чём? — Очевидно, обман сработал, и в приглушённом голосе послышалась паника, хотя дверь никто открывать не спешил, так что пришлось поднажать. — О чём? Пока ты там пиздишь, у нас ванна продолжает заполняться кипятком. Открывай дверь, говнюк, иначе я вызову сюда копов! Ловушка удалась. Угрозы сработали на отлично, и Коннор услышал раздающиеся щелчки открывающегося замка. Он сделал один шаг назад, чтобы его заметили не сразу, а когда удивлённое лицо Дэйва Дакенса высунулось из-за отворившейся двери и посмотрело на Коннора испуганными глазами, то пришла пора действовать. Не успел парнишка громко охнуть и попытаться захлопнуть дверь обратно, как нагрянувший гость, вытащив из кармана пистолет, ткнул им прямо в черепушку Дэйва и, запихнув того обратно в квартиру, поспешил зайти следом. — Почему ты такой тупой долбаёб? — иронично спросил Коннор, выражая на лице полное презрение. Но каким бы злым и устрашающим не казался его голос, он всё равно чувствовал, как от страха начало першить горло. Да, не один Дэйв здесь боялся и пребывал в ужасе, потому что не только он оказался в ловушке. Коннор никогда никого не убивал и даже не планировал этого делать, а осознание того, что сейчас ему придётся самолично отнять у человека жизнь, пугало до чёртиков. Рука, сжимающая пистолет, начала ходить из стороны в сторону, а пульс мгновенно участился. Казалось, Дэйв вот-вот готов был разреветься. Он опасливо проделал несколько шагов назад, а когда его туша столкнулась со стеной, то кривые бледные ноги подкосились и парень, рухнув на пол, прикрыл руками голову. Наверное, только собственный страх не позволял ему понять, что убийца, стоящий перед ним с пистолетом в руке, на деле боится не меньше и готов вцепиться в любую возможность как-либо избежать неизбежного. — П-погоди, — дрожащим голосом взмолился Дакенс, протягивая руку и одновременно с этим пытаясь спрятать свои глаза в предплечье. — Пожалуйста, н-не надо. Не с-стреляй в меня. — Что я сказал тебе в прошлый раз, Дэйв? А? Чтобы ты и твоя сучья задница даже не думали лезть к Хлое. Что если тебя, маленький ты пидорас, ещё хоть раз заметят за оказыванием ей знаков внимания, то твою рыжую кудрявую голову будут ждать серьёзные последствия. Так? Так я говорил, мудила? — Коннор прищурился и пнул пацана по коленке, продолжая вслушиваться в исходящие от того жалкие стоны. — А что ты сделал, Дэйв? Ты нарушил единственное условие, которое отделяло тебя от смерти. Ты полагал, что мы настолько тупы, что ничего не узнаем. Что не явимся к тебе на квартиру и не переломаем пальцы, которыми ты строчишь все те ванильные смс-ки. — Ты ничего не понимаешь! — и тут произошло неожиданное. Несмотря на приступ паники и расшатанную психику, Дэйв, втянув носом выступившие сопли, сумел не только возмутиться и повысить голос, но даже немного привстать на локтях. — Я л-люблю Хлою, вот! — Дэйв, дружище, мне похуй. — Коннор закатил глаза, пытаясь не дать рвотной массе покинуть организм — настолько он не любил все эти телячьи нежности. — Ты был знаком с Хлоей чуть больше месяца. Чуть больше ебучего месяца. Ты что, ебанутый? Ты думаешь, что я буду слушать твоё сопливое нытьё про любовь? Я тебе не тупая малолетняя пизда, начитавшаяся бульварных романов и пересмотревшая все части «Сумерок». Меня ты такой хуйнёй не купишь. О, как же лаконично и уверенно это прозвучало. Коннор даже похвалил себя за излишнюю эмоциональность и, надавив пальцем на курок, снял оружие с предохранителя. Как только по комнате пробежал характерный щелчок, Дэйв тут же дёрнулся. Ударился головой о стену, к которой всё это время жался спиной, но даже не попытался удрать. Да и куда? Путей к отступлению всё равно не осталось, а единственный шанс спастись — это пойти в контратаку и пытаться выбить у Коннора пистолет, как то делают суперагенты в фильмах про шпионов. И Коннор был настолько неопытен в такого рода вещах, что если бы Дэйв попытался сыграть на эффекте неожиданности и, дождавшись, пока на него будет обращено меньше внимания, смог сбить своего убийцу с ног, то у него появился бы отличный шанс взять ситуацию под контроль и начать диктовать свои правила. Увы, Дэйв не настолько смел и умён, чтобы позволить себе начать геройствовать, а онемевшие ноги и застлавшие глаза слёзы вовсе мешали как-либо дать отпор. — Итак, — Коннор попытался унять дрожь в своей руке, а его голос на секунду стал выше. Мысли о том, что он сейчас лишит жизни человека, не давали сосредоточиться на деле, и приходилось отсрочивать этот момент всеми возможными путями. — Я даю тебе шанс сказать последние пару слов. Помолиться Богу, в которого ты веришь, или написать матушке прощальную смс-ку. Но Дэйв не последовал такому щедрому предложению. Продолжая смотреть на Коннора глазами, полными ужаса, он очень громко вздохнул, как если бы хотел было разреветься на полную, но вовремя сдержал себя. Изучил оружие в чужих руках, а потом опустил взгляд на собственные колени. Сглотнул слюну, очередной раз шмыгнул носом и уверенно выдал: — Стреляй. — Дэйв попытался произнести это спокойным голосом, но паника и не думала никуда исчезать, а вздувшаяся на виске жилка давала понять его состояние без лишних слов. — Не буду я никому звонить, да и плевать мне уже как-то на твои угрозы. Хотя бы умру с мыслью, что я пытался помочь Хлое избавиться от страданий. — Ох, божечки-божечки. Ты у нас прямо принц «Пидрильё», сошедший с небес, — заулюлюкал Коннор, а подташнивание от излишний сентиментальности ещё больше защекотало горло. Более того, после всех этих пафосных речей Коннор внезапно почувствовал себя злодеем дрянного романчика, который заставляет главного героя отказаться от любви к девушке неземной красоты. А тот произносит все эти сопли, чтобы заставить читательниц реветь. Возможно, в том же самом дрянном романчике Коннора тронули бы эти россказни, но он не слишком туп и поддаваться на эти розовые сопли не собирался. — Называй меня как хочешь, — ответил Дэйв. Естественно, на принца он нисколечки не походил, потому что принцы не могут быть нищими, рыжими и кудрявыми. Принцы — это богатые и известные люди, у которых за душой замки и тонны золота, а не пошарпанная квартирёнка и всего лишь пара баксов в кармане. Вот если бы Дэйв Дакенс действительно был принцем, то, возможно, Камски пошёл бы ему навстречу и позволил жениться на своей дочери. — Хорошо. Раз уж ты у нас здесь такой смелый и благородный уёбок, то будь так добр и скажи мне, — Коннор склонил голову к левому плечу и вскинул брови. — Что бы ты сделал с дочкой главы детройтского синдиката, если бы смог забрать её с собой и увезти в ебеня? — Син… синдиката? — От услышанного Дэйв чуть было не подавился воздухом, а его и без того побледневшее от страха лицо стало настолько округлым, что начало походить на десертное блюдо для кексов. — Она мне ничего об этом не рассказывала, я клянусь. — Не рассказывала? Какая жалость. — Закивал Коннор, свободной рукой поправляя у своей кофты воротник. — В любом случае, теперь от тебя уже никто не отстанет до тех пор, пока твоя прыщавая задница не окажется закопана глубоко под землёй. И это была чистая правда. Элайджа Камски настолько сильно любил и оберегал свою дорогую доченьку, что он скорее свернёт себе шею, чем согласится жить с мыслью, что его ненаглядное золотце будет якшаться со сбродом такого вот уровня. Посмотрите на Дэйва! Он недалёкий, небогатый, неказистый и ненормальный. «А ещё рыжий и кудрявый», — добавил от себя Коннор, очередной раз задаваясь вопросом, с чего бы это Хлое обращать внимание на кого-то настолько невзрачного. Да от одного только взгляда на это измученное лицо хочется как минимум кинуть пацану доллар, а как максимум усыпить, чтобы тот не мучался. Что вообще мог предложить Дэйв богатенькой доченьке главы мафиозного синдиката, что та по уши в него влюбилась? Вдруг он шарлатан? Или гипнотизёр? На самом деле, Коннор мог бы и сам догадаться, каким будет ответ. — Она говорила, что живёт с очень жестоким отцом, который всё ей запрещает, — пробормотал Дэйв, начиная через слово икать. — Говорила, что живёт под вечным контролем. Что её отец не даёт ей встречаться с парнями или заводить близких подруг. Мне тогда стало её очень жалко, так что я решил, что постараюсь тайком забрать её из дома и увезти в другой город. Я думал, что её отец работает каким-нибудь депутатом, а ты… ты её жених, у которого с ней должен был случиться брак по расчёту. «А вот это было обидно», — чуть было не ляпнул Коннор, чувствуя себя крайне оскорблённым такими словами. То есть, Дэйв полагал, что Хлоя скорее выберет его — этого уродливого, рыжего, нищего придурка, нежели чем захочет остаться с Коннором. Серьёзно? Коннор что, настолько плох, что не имеет права даже на брак по расчёту? Да даже если бы таковой и был, Хлоя наверняка бы согласилась остаться с ним, нежели чем готова была сбежать с каким-то Дэйвом, который не умеет ничего, кроме как доставлять пиццу и играть в ебучий дартс. «Но нет, я слишком хорош и для Хлои», — Коннор улыбнулся своим мыслям, считая, что какой бы богатой не была доченька Камски, он бы всё равно не согласился на ней жениться. Коннор вообще считал, что гендерные роли в их мире давно устарели, и если уж какая девушка и хотела с ним встречаться, то она могла бы, например, начать оказывать знаки внимания. Не материальные, так хотя бы словесные. Коннор любил, когда его хвалили. Коннор любил, когда его гладили по голове. Коннор любил, когда кто-то делал ему комплименты. И пока что из всех людей, помимо родни, единственным, кто помогал Коннору почувствовать себя особенным, был Хэнк. — Погоди-погоди. — Пытаясь вырвать себя из неуместных рассуждений, Коннор прыснул от смеха, хотя где-то глубоко в душе его тронули такие слова. — То есть ты серьёзно подумал, что богатая девочка променяет всё своё состояние и откажется от денег только ради того, чтобы сбежать с каким-то нищим доставщиком пиццы? Сбежать хуй пойми куда? Дэйв, ты правда настоящий долбаёб. — Тебе не понять, — шикнул ему Дэйв, отворачивая голову и стыдливо опуская глаза. — Она по-настоящему меня любила, а я любил её. И я не жду, что кто-то такой как ты поймёт, в каком положении мы оказались. Но я от тебя этого и так не требую. — В каком смысле «такой как я»? Это ты что имеешь ввиду? — возмутился Коннор, восприняв услышанное за очевидное оскорбление. Хотя нет, это точно было оскорблением. Какой-то нищий, засранный уродец посмел смешать его с говном, чего уж никак нельзя было простить. — Ну как же? — Дэйв вскинул одну бровь и посмотрел на Коннора таким взглядом, от которого стало неуютно. — Ты человек, который всё измеряет деньгами, я прав? Ты никогда не полюбишь кого-то, кто не имеет такого же статуса и такого же состояния, как у тебя. И ты до самого конца будешь видеть в девушке лишь материальную ценность. А если вдруг она её потеряет, то ты откажешься от неё. Коннор ответил не сразу. Сперва ему показалось, что Дэйв целиком и полностью прав, но в его словах не было ничего оскорбительного или нелогичного. Действительно, какой был смысл влюбляться в человека, который ничего не может предложить тебе взамен? Ты ему даришь свои деньги и своё время, а что в итоге получаешь? Просто «спасибо»? Какие тогда могут быть разговоры о взаимной любви? К тому же, Коннор считал, что в неравных отношениях один партнёр может полностью пользоваться финансами второго, оправдывая это ответным проявлением тёплых чувств. Иными словами — «наёбка». По этой причине у многих старых жирных импотентных богачей есть подружки-фотомодели, которые всем рассказывают, что вышли замуж только по любви, а на деле они лишь хотят сорить деньгами, и нахуй им не сдастся муж-хряк, если тот внезапно потеряет все свои миллионы долларов. В фильмах часто романтизируют статусное неравенство влюблённых, строя на этом клише драматическую составляющую, а глупые зрители находят такой приём очаровательным. Но что очаровательного может быть в чужой зависимости? В том, что кто-то принимает твою заботу и внимание с долей неловкости и смущения? Коннор неуверенно покосился в сторону, понимая, что его рассуждения на эту тему не совсем… как бы сказать? Не совсем правильные, что ли. Он до сих пор помнит, с каким восхищением смотрел за тем, как Хэнк ест суши, протянутые чужими палочками. И чёрт, каким же Хэнк тогда был простым и забавным одновременно. А телефон? Дорогой телефон, ради которого Коннор всю ночь просидел в интернете, сравнивая разные модели и пытаясь решить, какой из них Хэнку будет удобнее пользоваться и какая будет нравиться ему внешне. Что же касается разговора о нелюбви к попрошайкам и сосущим деньги придаткам… Хэнк таким не был! И Коннору более не хотелось насмехаться над ним или кичиться своим состоянием. Наоборот, он желал помочь и в любой трудной финансовой ситуации прийти на встречу. И даже если завтра окажется, что Хэнка уволили из полиции, после чего он потерял всё своё имущество и оказался с собакой на улице, Коннор от него не отвернётся. Обязательно поможет и не оставит в беде. А деньги? Деньги — это всего лишь бумажки, дающие разного рода возможности. Хэнк пусть и нуждался в них, но он зарабатывал только честными и легальными путями, так что Коннор не видел проблем в том, чтобы поделиться какой-то малой долей своего состояния. От парочки покупок всё равно не убудет, зато он сможет вновь увидеть, как тонкие тёмные губы растягиваются в улыбке, а в уставших голубых глазах появляется неяркий блеск. Возможно, именно по этой причине Коннор пусть и скромно, но зато честно ответил: — Нет, ты не прав. — После этих слов он вновь попытался взять себя в руки и напустить грозный вид, хотя вышло так себе. — Плевать я хотел, по какой причине Хлоя решила встречаться с тобой, понял? Я просто делаю свою работу. Уже было опущенный к полу пистолет вновь направился в сторону черепушки Дэйва и тот, уже поняв, что никуда деться не сможет, обречённо опустил голову и испуганно зажмурился, ожидая услышать выстрел и почувствовать, как его мозги разлетаются в разные стороны. Однако стрелять Коннор не спешил. Он продолжал стоять в одной и той же позе, разглядывая рыжую копну волос и мысленно задаваясь одним и тем же вопросом, который внезапно показался ему очень и очень важным. Куда важнее, чем срочное убийство сидящего возле ног придурка, что продолжал бесшумно плакать. Да и потом, Дэйв ведь уже никуда не денется, правильно? Сбежать он не сможет, ровно как позвать на помощь или попытаться дать хотя бы какой-нибудь отпор. Времени же у них было навалом, так что Коннор решил воспользоваться столь удачно выпавшим моментом и кое-что для себя прояснить. Так уж вышло, что из-за сопливых рассуждений Дэйва на тему того, за что должны любить друг друга люди, Коннор внезапно понял, насколько простым парнем тот был. Пожалуй, даже слишком простым. «Туповатым», — так и вертелось на языке, но это не имело к делу никакого отношения. Иными словами, Дэйв Дакенс являлся полной противоположностью Коннора, но, тем не менее, ему удалось найти общий язык с богатой девочкой, которая так или иначе была связана с криминалом, благодаря деятельности своего ненаглядного папаши. К тому же, как бы стыдно не было это признавать, Дэйв действительно напоминал Коннору одного человека, имя которого начиналось с буквы «Х». Ни разу не внешностью и не характером, но было что-то, что позволяло Коннору провести параллель и позволить себе составить в голове парочку вопросов, какие, как ему казалось, могли в корне изменить будущее. Коннор постеснялся бы озвучить их психологу или даже родной матери, но что мешало ему задать их будущему покойнику? Покойнику, который позволил себе ляпнуть вещь, которая теперь казалось Коннору очень важной. — А как..? — он прошёлся языком по высохшим губам и вновь опустил дуло пистолета к полу, а гнев в карих глазах сменился на чистое любопытство. — А как ты понял, что любишь её? Даже несмотря на то, что вы находитесь в разных социальных слоях. — Я… — Дэйв явно растерялся от такой внезапной смены характера, но быстро поняв, что никто не посмеет его убить, пока он будет отвечать на вопросы, тут же развязал свой язык. — Ну, меня к ней тянет… И сколько бы денег у неё не было, моей главной задачей остаётся сделать её счастливой. Он вздохнул. Вновь посмотрел на свои колени и начал заламывать пальцы, как бы решая, стоит ли ему вдаваться во все подробности или лучше отвечать только по делу. И как бы Коннор не называл Дэйва «долбаёбом» и «тупицей», тот на деле был не настолько глуп и, даже несмотря на своё испуганное состояние, увидел сомнение в чужих глазах, так что решил идти до конца и попытаться выкроить себе шанс на жизнь, чего бы это ему не стоило. Дэйв нахмурился. Дэйв пригладил кудрявые рыжие волосы. А когда его взгляд упал на руку с дрогнувшим пистолетом, то словесные пиздострадания только потекли дальше. — Понимаешь, чувак. Я встретил Хлою в трудный период моей жизни. Моя мать попала в больницу и мне было очень тяжело, а когда незнакомая девушка подошла ко мне и спросила, почему я такой грустный, то на душе как будто стало проще. — Дэйв опять посмотрел Коннору в лицо. — Я правда ничего о ней не знал, но мы начали проводить больше времени вместе. А когда я заметил, что её встречает на личной машине охрана, то начал паниковать. Сперва я полагал, что она всего лишь студентка, так что гулял с ней по паркам и водил в Макдональдс. Представь моё удивление, когда я узнал, что она на самом деле дочка богатого влиятельного мужчины, и такие мелочи ей и даром не сдались. Но Хлоя заверила меня, что ей просто нравится проводить со мной время, и ей не важно, куда я её вожу. Она говорила, мол, если ты так беспокоишься о деньгах, то позволь мне тебя угостить. Но я был категорически против, потому что считал, что мне до конца стоит оставаться мужчиной, а питаться за счёт девушки — это неправильно. Ну и вот. А спустя месяц появился ты, и я решил, что должен идти до конца. И если её отец хочет меня убить, то пусть не медлит, потому что я пообещал себе, что защищу Хлою от любой опасности и буду рядом с ней столько, сколько смогу. Она дорога мне, чувак, и я готов отдать всё, лишь бы она опять взяла меня за руку. — И обняла? — внезапно дополнил Коннор, проигнорировав весь сказанный романтический бред. В его голосе проскользнули нотки детского любопытства. — Ты хочешь, чтобы она тебя обняла? — Конечно! — уверенно ответил Дэйв, закивав головой как ненормальный. — И обняла. Крепко-крепко. — И укусила? — не останавливался Коннор, хотя в глубине души уже сам не до конца понимал, что именно пытается выведать. — Чего? — Дэйв в недоумении округлил глаза, очевидно найдя такой вопрос слишком странным и неуместным, но когда пистолет вновь угрожающе посмотрел в сторону его широкого лба, то он опять отчаянно закивал. — А, ну конечно. Это пусть и немного странно, но тоже бывает. Да и вообще… я вроде слышал, что акулы кусают друг друга, когда готовятся к спариванию. О, Боже, зачем я это ляпнул… Ситуация начала казаться максимально странной. Коннор, который всё это время строил из себя главного и пытался делать вид, что прекрасно контролирует ситуацию, теперь уже начал в неуверенности бегать глазами из стороны в сторону и покусывать нижнюю губу, а его щёки приобрели пунцовый оттенок. Смущающие темы превратили его из взрослого и смелого парня в маленького несмышлёного мальчишку, который впервые в детском садике поцеловал девочку в щёчку, а теперь узнаёт от старшего брата что такое «секс». Слишком много вопросов и слишком много недопонимания, которые начали ставить в тупик и заставлять Коннора чувствовать собственную необразованность. Что самое противное, так это перемешанная со страхом обеспокоенность, которая спустилась по горлу в живот и теперь давила изнутри, отчего Коннору казалось, что его может в любую секунду вырвать. Каким бы тупым и бесящим не был Дэйв, и какого бы беспросветного долбаёба в нём не видел Коннор, на деле же хитрый рыжий парнишка быстро понял, что такие странные вопросы о любви начали появляться не на пустом месте. Он заметил, какую реакцию вызывают факты о спаривающихся акулах, а также зорким глазом обнаружил всё ещё не сошедшие с бледной шеи следы от поцелуев и укусов, несмотря на то, с каким усердием Коннор пытался скрыть их за воротом своей потасканной кофты. Видимо, эти наблюдения только добавили ему уверенности, так что решив идти в наступление до конца и попытаться выбить себе счастливый билетик на жизнь, Дэйв принялся и дальше загонять Коннора в тупик нечестными приёмами. Сложить два и два не составило труда, так что следующие слова были сказаны куда более уверенным тоном. — Эй, а знаешь, что ещё? — отодвинувшись от стены, Дэйв изобразил на лице измученную улыбку. — Самый лучший способ проверить, насколько у вас с кем-либо серьёзные отношения, это задаться вопросом, будет ли тебе тяжело, если вы вдруг расстанетесь. Когда ты заставил меня бросить Хлою, то я очень долго страдал. Было так больно, что я чуть не впал в депрессию. Меня спасли мысли о том, что я, несмотря на возможную опасность, обязательно сделаю всё, чтобы спасти её от отца. Потому что я люблю её. Сработало на отлично. И без того смущённый Коннор растерялся ещё больше, а румянец успел растечься по его лицу настолько, что коснулся даже мочек ушей. Нет, это не из-за мерзких любовных признаний по отношению к Хлои — курам на смех. Просто Коннор, продолжая проводить параллели со своей жизнью, вспомнил периоды, в которые он пребывал в ссоре с Хэнком. В которые пьяный горланил грустные песни и чуть ли не ныл матери в душу о том, как сильно переживает и как ему приходится тяжело без чужой поддержки. Коннор не просто нуждался в Хэнке — он уже открыто признавал его своим спасителем и, возможно, родственной душой. Не раз давал сам себе понять, что Хэнк — это тот человек, кто разбавил его трудную жизнь. Хэнк — это сила, которая не даёт падать вниз. Хэнк — это забота, которую к Коннору не проявлял никто, кроме близких родственников и в которой, как ему казалось, он никогда и не нуждался. Хэнк — это то, что заставляет Коннора прикладывать силы и делать то, чего бы он никогда не сделал раньше ни для кого другого. И если внезапно Хэнка не станет, Коннор даже не может быть уверен в том, что случится с ним. В лучшем случае, затяжная депрессия, из которой придётся выбираться с помощью наркотиков и психиатра. А в худшем… — А как ты понял, что это именно любовь? — Всеми силами пытался заглушить свои мысли Коннор, до последнего надеясь, что всему вышеперечисленному есть и другое объяснение. — Как ты понял, что не хочешь, например, быть с ней хорошими друзьями? — Ну… — этот вопрос показался Дэйву ещё более странным, чем все предыдущие. От него буквально требовали почти что невозможное — а именно на пальцах объяснить несмышлёному человеку о том, что такое любовь. Всё равно что на словах рассказывать дошкольнику о принципах квантовой физики. Хотя Дэйв, стоило отдать ему должное, очень даже пытался. — Наверное, по двум признакам. Во-первых, когда она касается меня, то моё сердце начинает биться чаще. А во-вторых… ну, меня всегда тянет поцеловать её. А я просто так, поверь мне, людей не целую. Особенно в губы. — Друзей в губы тоже целуют, — скромно добавил Коннор. — Не целуют, — ответил Дэйв. — Целуют, — надавил Коннор. — Не целуют! — Раздражённо поправил Дэйв. — Может быть, только девочки, но и они ограничиваются обычным чмоком. Если же ты лезешь со своими друзьями сосаться, то у меня для тебя плохие новости. «Это логично», — хотелось подвести Коннору итог перепалки, но он не решился даже открыть рта. Более того, когда что-то стукнуло ему в голову, то он даже на мгновение подзабыл, что находится в этой квартире не один. Неуверенно прижавшись кончиками дрожащих пальцев к губам, Коннор вновь мысленно вернулся в тот день, когда первый раз повёз Хэнка в караоке. Тогда же он позволил себе сделать то, чего никогда раньше не позволял даже в пьяном состоянии. Коннор полез целоваться. Нагло, но с должным упорством, что Хэнк не успел его вовремя оттолкнуть. Почему он так поступил? Что он хотел этим доказать? Пытался отблагодарить Хэнка за спасение семилетней давности? Маловероятно. А в купе со всеми другими происшествиями, которые случились после этого события, ситуация приобрела совсем другие оттенки и больше не походила на обычную глупую шалость. Не собираясь больше позориться и строить из себя клоуна, который на потеху публике демонстрирует свою тупость, Коннор обиженно цыкнул и, поставив оружие на предохранитель, развернулся на пятках в другую сторону. Он совершенно перестал обращать на Дэйва всякое внимание и поспешил ко входной двери, при этом чувствуя, как ото всей услышанной информации его начинает штормить. Тошнота вновь подступила к горлу, а в глазах поплыло, словно кто-то неожиданно врезал по затылку кирпичом. Или ещё чем потяжелее. — Эй! — Но долбаёб-Дэйв не был бы долбаёбом-Дэйвом, не реши он окликнуть того, кто минутой ранее тыкал пистолетом ему в висок. — А ты разве не собираешься меня пристрелить? — Пока нет, — отрезал Коннор, прикрывая напускным благородством свою боязнь марать руки в чужой крови. Но и оставлять всё так, как было ранее, тоже ни в коем случае нельзя, а потому, запихнув пистолет в карман, Коннор опять напустил на себя грозный вид. На этот раз у него это прекрасно получилось. — А теперь, дружочек, слушай меня сюда. Если папаша Хлои узнает, что ты всё ещё жив, то он прикончит нас обоих. И меня, и тебя заодно, понял? Так что, если ты очень хочешь вновь связаться со своей ненаглядной принцессой, то делай это лично, а не по телефону. Лучше перекрась волосы и убери эти ебучие кудри, чтобы тебя не могли признать издалека. Думаю, ты и без меня прекрасно знаешь, что у Хлои есть охрана, но за ней не следят двадцать четыре на семь, а только тогда, когда та отправляется в незнакомое её отцу место. Помнишь про фитнес? Хлоя ходит туда по вторникам и четвергам, так что можешь там подкараулить её. Однако даже не вздумай рассказывать ей про меня или про планы отца, иначе она обязательно устроит ему выговор, и тебе так или иначе набьют ебало. О побеге пока можешь даже не мечтать. У отца Хлои есть очень хорошие связи, так что, куда бы вы не сбежали, он обязательно вас найдёт. Думаю, не надо говорить, что он сделает с тобой, если поймает. Поверь мне, выстрел в черепушку будет казаться мечтой. И больше никаких смс-ок, понял? — П-понял, — кивнул Дэйв, пытаясь переварить всю услышанную информацию. Проверив, не оставил ли каких-нибудь улик, Коннор крепко сжал дверную ручку и попытался успокоиться. На самом деле, он и правда не был до конца уверен в том, что поступает правильно. Речи о благородстве не шло, ровно как не было никаких мыслей о сочувствии. Коннор просто испугался ответственности, какая могла лечь на плечи, если бы он выстрелил. Он никогда не хотел убивать людей и никогда не мог представить себя в роли человека, способного отнять у кого-то жизнь. Коннор — это обычный парень, который разбирается в компьютерных кодах и даёт полезные наводки. Ему нравится мучить людей. Ему нравится доводить их до истерики и даже калечить, нанося серьёзные увечья. Но Коннор никогда не хотел доводить дело до конца. И как бы он не пытался набраться смелости и напомнить себе, что он, мать вашу, член детройтского синдиката, который должен быть твёрд характером, опасения всё равно не исчезали. Его жизнь и без того была наполнена проблемами личного характера, которые приходилось заглушать алкоголем и сигаретами. Что будет, если после своего первого убийства Коннор больше не сможет ходить с чистой совестью? Что, если он не сможет уснуть? Хэнку тоже приходилось убивать людей, но, в отличие от ребят из мафиозного синдиката, он, работая полицейским, убивал тех, кто представлял опасность мирному населению. Его прямая противоположность — Саймон, с которым Коннор познакомился четыре дня назад, и который без зазрения совести пристрелил не только невинную женщину, но и двух маленьких детей. Коннора восхищала такая решимость, но уподобляться ей он не хотел. А что будет, если внезапно Камски узнает, что Дэйв Дакенс всё ещё жив и всё также продолжает встречаться с его дочкой? Очевидно, Коннора будет ждать наказание. Убить-то, конечно, его не убьют, но вполне могут покалечить. И это в лучшем случае. Но пока шанс составлял не больше пятидесяти процентов, риск того стоил. Коннор понимал, что, возможно, когда-нибудь придёт день, в который ему придётся кого-нибудь убить, но зачем его торопить? Если есть возможность отсрочить неминуемое, то не стоит ею пренебрегать. Отсрочить так же, как и тот день, когда Хэнк узнает, кем же работает Коннор. — Слушай… — внезапно добавил Коннор перед тем, как наконец выйти за дверь. — А если бы… если бы Хлоя была парнем? Ты бы так же о ней пёкся? — Что? — наверное, именно этот вопрос на повестке дня стал самым странным, так что Дэйв окончательно ошалел, посчитав такие подробности слишком смущающими. Но, дабы не усугублять ситуацию и вновь не оказаться на прицеле пистолета, он скромно признался: — Ну… наверное да. Я встретил Хлою в сложный период своей жизни, когда мне было очень одиноко, так что я думаю, даже если бы она оказалась парнем… в этом бы не было ничего ужасного. Коннор только кивнул, после чего вышел за порог и захлопнул за собой дверь. Он чувствовал, как у него опять пылает лицо. Как стучит сердце и как начинают потеть ладони. Опустив голову и принявшись царапать ранку на указательном пальце, Коннор задался вопросом, нужно ли ему что-то говорить. Навязчивые мысли вскружили голову как ураган, а внизу живота защекотало с такой силой, что хотелось согнуться пополам. Что же, Коннор сдержался. Он решил, что любое проявление эмоций будет лишним, особенно возле двери человека, которому он собирался проделать дырку в голове. Стоило сохранить хладнокровие, но и это вышло не без трудностей. Коннор вздохнул. Коннор улыбнулся. Коннор прижал ладони к груди, считая удары своего сердца. А когда они достигли числа «пятнадцать», он лишь скромно опустил голову и тихо, едва шевеля губами, прошептал: — Может быть и я…***
Последующие три дня пролетели на одном дыхании. От стресса не осталось и следа, но было бы ложью сказать, что настроение у Коннора хоть немного улучшилось. Наоборот, несмотря на случившееся, он продолжал чувствовать себя неуютно и начал ещё больше загоняться по разного рода мелочам. Причиной для самообвинений могла стать любая хрень, начиная от случайно упавшей на пол вилки и заканчивая разлитым по всему столу соком. Проблема не велика, но рассеянность и неуверенность в своих действиях были не единственной причиной скверного самочувствия. Коннор внезапно — первый раз за всю жизнь — поймал себя на мысли, что он слишком много думает. Что любые рассуждения всегда загоняют в тупик и ставят перед собой смущающие вопросы, на которые так сильно не хотелось отвечать. В итоге решение было пусть и странным, но вполне логичным — Коннор начал пытаться затыкать собственные мысли и ни о чём не думать. То есть, совсем-совсем не думать. Он перестал обращать своё внимание на любые тревожащие его темы, как жить стало гораздо проще, ведь стоило остаться наедине с собой хотя бы на полторы минуты, как голову начинали терзать не самые приятные суждения, от которых щекотало в грудной клетке и появлялся зуд на кончике носа. Подобно собственной тени, они продолжали преследовать свою жертву, а потому страх, тревога и переживания не хотели никуда исчезать. Но стоило помнить, что и Коннор был не таким уж простым дурачком, и поддаваться на провокации душевных терзаний не собирался, так что все последующие три дня он объявлял бойкот своему разуму и пытался заглушить его иными интересами. Всё началось с того, что Коннор полностью забил на собственную логику и решился на отважный шаг, который совершают девушки, когда проходят период расставания с парнем. Он заказал на дом несколько килограммов фисташкового мороженого и провёл трое суток за его поеданием и просмотром телевизора. Осилил все фильмы о Гарри Поттере, столкнулся с интересным сериалом «Джесси» и даже смог посмотреть целых два сезона аниме про мечников. Когда и это ему надоело, то Коннор взялся играть в компьютерные игры и всего за сутки прошёл восьмой «Обитель зла», оставшись крайне недовольным из-за концовки и написав игре огромный гневный комментарий, не забыв при этом влепить ей одну звезду. В итоге все его посиделки закончились тем, что Коннор нашёл на ТВ трансляцию всех серий какого-то странного мексиканского сериала и, не придумав никакой альтернативы, принялся его смотреть. — Бедная Мария, — начал жаловаться он уже через двадцать одну серию, когда главную героиню бросил парень. — Эдуардо ведь совсем тебя не ценит! Пошли его нахуй и найди кого-нибудь получше. Коннор возмущался пока ел мороженое и ел мороженое пока возмущался. В какой-то момент ненависть по отношению к уёбку Эдуардо настолько захлестнула его, что он принялся в негодовании размахивать кулаком, а после полез в Википедию, чтобы узнать, кто же снимал этот сериал и на какой адрес надо начать отправлять письма с угрозами. «Я ёбнулся», — наконец пришла в голову верная мысль, и Коннор, понимая, как далеко завело его бегство от навязчивых мыслей, чуть было не начал выть от горя. Чтобы не сойти с ума окончательно, он решил: ему обязательно нужно где-нибудь напиться. Но «где-нибудь» — это не в «Смехе Питера», потому что в «Смехе Питера» работает Хэнк, а с ним встречи Коннор как раз таки и пытался избегать. Почему? Потому что Хэнк в его неправильных мыслях был центральной фигурой, которая как раз таки и не давала нормально соображать. Каковой же причиной для радости стала смс-ка, пришедшая на телефон под утро, когда Коннор уже было собирался заказать себе алкоголь из магазина. Саймон — тот самый, который «снайпер» — пригласил Коннора сгонять вместе с ним в бар на окраине города, где, как он выразился, была приятная музыка и хорошая атмосфера. Коннор не особо любил бары, и кроме «Смеха Питера» больше никуда не ходил, но вести и туда Саймона он не мог. Если тот увидит Хэнка, так точно набросится на него с голыми руками или, разбив бутылку, сделает некое подобие «розочки». Так или иначе, живым оттуда уйдёт только один из них, так что Коннор, не раздумывая, согласился. Да и потом, когда у него ещё выпадет шанс выпить со своим новым «напарником»? Пообщаться с ним где-нибудь в спокойной обстановке, а не во время важной операции, где должны погибнуть люди. Обсудить свои проблемы, высказаться о накипевшем и подбодрить друг друга уверенными словами. Ну, когда? Вот именно! Так что, не медля более ни секунды, Коннор кинулся собираться на встречу. — Эй, привет! Я очень рад, что ты пришёл, — прозвучало первым делом, когда запыхавшийся и взмокший под ливнем Коннор хлопнул дверью. Саймон поприветствовал его азартным подмигиванием и пригласил присоединиться к распитию алкоголя. Бар носил нескромное название «Пьяный олень» и изнутри больше напоминал собой паб для охотников, нежели чем место для обычных горожан. На стенах данного заведения висели головы различных убитых животных: медведя, оленя, пумы и прочих диких тварей. Также нельзя было не обратить внимания на бесчисленные охотничьи ружья и прочие украшения, которые скорее подходили для деревянных лесных хижин. Вместо музыки в баре громыхал телевизор, а по углам сидели не привычные бизнесмены в твидовых пиджаках, а самые обычные работяги. Коннору атмосфера не нравилась, но он не решился начать жаловаться, так что, стараясь делать вид, что не замечает всего этого кавардака, подошёл к барной стойке и уселся рядом с Саймоном. Отложил телефон, попросил бармена налить виски и наконец расслабленно выдохнул, оставляя все переживания позади. — Спасибо, что пригласил меня посидеть, — поблагодарил Коннор, откидывая голову и пялясь в потолок. — А то в последние дни у меня было весьма скверное настроение. — А что такое? — спросил Саймон, перед которым бармен поставил стакан с портвейном. — У тебя случилось что-то плохое? — Да не сказал бы. — Желания ныть о всех своих проблемах и насущных трудностях, которые могут показаться новому знакомому глупыми, совершенно не было, так что пришлось ограничиться простыми отговорками. — Обычные личные заморочки. Не волнуйся, это временные трудности. — Трудности случаются у всех в этой жизни. — Саймон изрёк это с таким умным видом, словно хотел заразить Коннора не только своим позитивом, но и передать ему немного мудрости. — Главное не мучай себя и обязательно найдёшь выход даже из самой сложной ситуации. Поверь мне, я знаю, о чём говорю. Это был уже третий день, когда они встречались лицом к лицу, но Коннор не переставал поражаться тому, с каким позитивом Саймон смотрит на жизнь. Казалось, он вообще не умеет унывать, словно был детской заводной игрушкой. Возможно, причина крылась в чёрной магии. Что более вероятно — в наркотиках. Иначе как ещё объяснить то, что человек, который работает убийцей и постоянно стреляет людям в головы с расстояния нескольких сотен метров, постоянно ходит с таким настроением, как будто на днях его лотерейный билет выиграл миллион долларов. «А может, он состоит в секте?» — тогда подумал Коннор, огладывая Саймона с ног до головы и пытаясь найти на его теле хоть какую-нибудь деталь, выдающую в том сатаниста. Безрезультатно. Никаких признаков — даже маленькой татуировки в виде пентаграммы. — Я понимаю, что ты только пришёл и хочешь расслабиться. Но… — Саймон отставил свой стакан в сторону и посмотрел на Коннора многозначительным взглядом. — Насчёт моего вопроса. Ты что-нибудь узнал? — Ах, насчёт этого… — Коннор состроил задумчивое выражение на лице и принялся щёлкать пальцами, словно силился вспомнить имя. — Насчёт этого… как там его. Хэнка, правильно? — Его самого! — уверенно кивнул Саймон. Очевидно, что рано или поздно этого вопроса стоило ожидать, ведь Саймон выглядел весьма серьёзным, когда просил у Коннора нарыть нужной информации. Обещал даже помочь с любым делом, да только сам Коннор не хотел идти на сделку и подвергать жизнь Хэнка опасности, какой бы ценной не была награда. В особенности тогда, когда в Детройт вернулся этот светловолосый хищник, так что пришлось заранее — ещё до похода в бар — придумать красивую и, что не менее важно, правдиво звучащую легенду, которая заставит эту ищейку потерять к жертве всякий интерес. А потому, взяв в руки свой телефон и сделав вид, что обращается к заметкам в документе, а не говорит выученную наизусть историю, Коннор начал чеканить: — Да, я тут кое-что записал. — Он вновь посмотрел на Саймона, проверяя, следит ли тот за ним, и опять опустил глаза к экрану. — Месяц назад ребята из полиции схватили одного за наших, так что мистер Камски приказал начать разбираться со всеми полицейским, которые участвовали в задержании. Лейтенанту Хэнку Андерсону подожгли дом, и он остался без крыши над головой. В Окленде, штате Калифорния, у него живёт двоюродный брат, к которому лейтенант переехал сразу после происшествия. Так что, если ты всё ещё готов его искать, то придётся тебе ехать в другое место. Легенда была не то, чтобы полностью придуманной. Двоюродный брат у Хэнка действительно был, и он действительно жил в Окленде, но у кого вообще появится желание туда переться? Далеко и бессмысленно, ведь искать нужный дом по всему городу — дело долгое и муторное. А если Саймон и будет готов отправиться на поиски, пожертвовав своим личным временем, то это уже его проблемы, не так ли? Коннор дал всю нужную информацию, которую только мог предоставить, а остальное уже не должно было его касаться. И если он, проторчав в этом самом Окленде, по итогу вернётся назад без хэнковой крови на руках, то пусть винит в этом самого себя. Коннор считал, что он не обязан оправдываться перед кем-то за свою некомпетентность, а если кто-то потребует перед ним отчитаться, то будет смело послан нахуй. Саймон же действительно весьма разочаровался, услышав такие неутешительное новости, однако напоследок — перед тем, как изречь всё своё недовольство — он искоса посмотрел на телефон в чужих руках. Коннору пусть и мельком, но показалось, что в светлых голубых глазах он смог уловить что-то отдалённо похожее на сомнение. — Что, правда? — Наконец пробурчали розоватые губы, а тонкие пальцы пробежались по краю стеклянного стакана. — Вот блин, а я так надеялся его отыскать. Ладно уж, большое спасибо тебе за помощь. Как и обещал, в долгу за предоставленную информацию не останусь. Есть что-нибудь, что я могу для тебя сделать? «А что, так тоже можно было?» — чуть было не вскрикнул Коннор, понимая, как же сильно он сглупил. Стоило изначально соврать Саймону про Хэнка и попросить взамен пристрелить Дэйва, чтобы тем самым прихлопнуть двух пташек одним камнем. Но кто бы мог подумать, что щедрое предложение об убийстве не зависело от результатов расследования и дарилось врунишке-хакеру за одни лишь старания и даже самую минимальную информацию. Но менять своё решение уже было поздно, да и как-то некрасиво по отношению к тому рыжеволосому долбаёбу, так что пришлось Коннору поумерить свой пыл и придумать для себя другое желание. Он готов был начать ликовать от восторга, что обман смог так легко сработать, но не стоило так открыто демонстрировать свои эмоции и припрятать их до возвращения домой. А потому, попытавшись вспомнить все их немногочисленные беседы, Коннор нашёл для себя вопрос, на который он бы хотел получить ответ. — Мне всё это время было интересно, что у вас там такое произошло, — сказал он, заинтересованно потряхивая коленом. — Ну тогда. Почему ты так гоняешься за этим копом? Что у вас там случилось? Ты не подумай, что я тебя допытываю, просто мне казалось, что кто-то такой как ты не будет париться по мелочам. — По мелочам? — Саймона очевидно оскорбили такие слова. Очень оскорбили, что он даже на мгновение приподнял верхнюю губу, как если бы хотел рыкнуть, но успел сдержаться. Коннор ляпнул не подумав. Очевидно, он попытался выведать слишком уж личные вещи, о которых просто так не спрашивают. К тому же, не стоило напрягать мозги, чтобы вспомнить, о чём шла речь неделей ранее. Саймон чуть ли не прямым языком намекнул, что Хэнк убил близкого для него человека, однако он не уточнил, где это случилось и при каких именно обстоятельствах. Почему же Коннору было интересно? Потому что его терзали сомнения. «Он убил невиновного человека? Или, может быть, случайно попал в него во время перестрелки?» — эти вопросы крутились в голове последние семь дней, так что, воспользовавшись моментом, Коннор решил наконец-то утолить своё любопытство и узнать ответ, пусть и таким бестактным путём. Тем временем Саймон стал уж слишком серьёзен. На его лице не осталось и тени улыбки, а добродушный взгляд голубых глаз мгновенно потускнел. Стал холодным и каким-то неживым. Посмотрев куда-то в сторону, Саймон очевидно попытался сменить тему и найти другой предмет для диалога, да только его попытки не увенчались успехом и пришлось говорить как есть, дабы не давать паузе затягиваться и делать картину ещё более драматичной, чем она была на самом деле. — Скажи мне, Коннор… — Он отхлебнул половину портвейна из своего стакана и со стуком поставил его обратно на стол. — Тебе когда-нибудь в жизни приходилось обнимать труп близкого для тебя человека? — Что? — Коннор поразился такому неожиданному вопросу и странному полёту мыслей своего собеседника. В любой другой ситуации он воспринял бы услышанное за угрозу, но сейчас лишь в неуверенности покачал головой. — Нет, ни разу. О таких вещах не то, что слышать; о них даже не хотелось думать. Представлять близкого человека мёртвым — это всё равно что начать расцарапывать себе до мяса грудную клетку. Стоило лишь Коннору на секунду представить, как его отец, мать или младшая сестрёнка лежат бездыханные на полу, как руки покрывались мурашками. О слабохарактерности или мнительности не шло и речи, ведь такая реакция как раз свидетельствует о нормальном восприятии мира. И пусть Коннор хоть трижды был самым отпетым похуистом, это не отменяло факта, что в этом мире были те, чью утрату ему стало бы крайне тяжело переживать. Во-первых, это члены семьи. Во-вторых, это Поцелуйчик. В-третьих… это Хэнк. Да, Хэнк! А что? Кто-то посмеет судить Коннора за такое решение? Нет? Вот и пусть идут нахуй. — А вот мне приходилось, — продолжил рассказывать Саймон, уставившись куда-то вдаль. — Поверь, это самое ужасное ощущение в мире. Настолько ужасное, что даже не пожелаешь испытать его самому заклятому врагу. Ты не можешь дышать. Ты не можешь сказать ни слова. Ты просто чувствуешь, как твоё сердце разбивается на тысячи маленьких осколков, которые уже никогда не сможет собрать ни один психиатр. Стараясь вникнуть в суть истории, Коннор вновь вспомнил, как около недели назад он как раз впервые и услышал от Саймона первое упоминание об убитом человеке. Тогда он ещё поинтересовался, мол, неужели Хэнк убил у того родственника, на что получил строго негативный ответ. А если покойный не приходился Саймону членом семьи, то вариантов оставалось не так уж и много. И пусть Коннор умел проникаться тонкими моментами, чувством такта он всё равно не обладал, и загадочную паузу расценил как начало игры в угадайку. — Так… — Он наклонился вперёд и попытался заглянуть Саймону в глаза, чтобы быть уверенным в том, что не перегибает палку. — Лейтенант убил… твоего лучшего друга? — Нет. — Покрутил головой тот, не собираясь перестать разглядывать этикетки на бутылках, стоящих прямо перед глазами. «А тогда кого»? — задался вопросом Коннор, применяя дедукцию и начиная разглядывать своего напарника с ног до головы. Он долго пялился на натёртую дочиста обувь, будучи уверенным, что она обязательно поможет ему с ответом, но когда и это ему надоело, то Коннор поднял голову повыше и наконец заприметил золотое обручальное кольцо на безымянном пальце. Последний и более чем очевидный вариант, так что захотелось хлопнуть себя по лицу за такую недогадливость. Действительно, ответ ведь был как на ладони, и Коннор обязательно бы озвучил его пораньше, не пытайся он три дня подряд загружать свою голову сериалами. Теперь там вместо всяких умных слов и предположений на повторе играло лишь осточертевшее: «Эй, Джесси, уау-ау». — Жену! — безо всяких сомнений выпалил Коннор, будучи уверенным в том, что теперь уж точно не ошибается. Однако он ошибся. Не то, чтобы совсем уж кардинально, но его ответ с верным даже и близко не стоял. — Почти угадал. — Саймона позабавили такие старания, и он даже позволил себе улыбнуться, пока его пальцы нервно крутили колечко влево-вправо. — На самом деле мужа. «Мужа»? В каком это смысле «мужа»? Это… это что же получается? Саймон из «этих». Ну, из тех самых, о которых так любит шутить остроумный Коннор? Или нет, или это Саймон так прикалывается? Да вроде не похоже. Значит, сейчас рядом с Коннором сидит… пидарюга. «Пидарюга, Коннор, это ты», — тут же ругнул он сам себя, осуждая разум за не самые лестные слова. «Только редкостный пидарюга будет осуждать людей за то, чем промышлял когда-то сам. И, наверное, если ты спросишь Саймона, кусал ли он когда-нибудь своего мужа в шею, то получишь в ответ лишь полный недопонимая взгляд». Действительно, пусть Коннор немного и удивился такому ответу, уже через десять секунд он полностью его принял. Да и потом, Коннор — это человек ни разу не консервативный. Возможно, даже наоборот. В колледже они с соседом по комнате один раз устроили сеанс взаимной мастурбации, а неделю назад… а неделю назад Коннор добровольно лежал под другим мужчиной и позволял ему метить свою шею и тереться стояком о колено. Но это не значило, что Коннор и Саймон были одного поля ягодами. Просто у них несколько разнилось отношение к однополой любви. Саймон очевидно не видел в ней ничего плохого и даже был в законном браке, а вот Коннор… а вот Коннор… Коннор не знал, как сам относится к такого рода штукам. С одной стороны, он даже бисексуалом себя назвать не мог. Би-любознательным гетеросексуалом вполне, а вот бисексуалом ни разу. Но, тем не менее, внутри него всё же таились чувства, которые как раз и не давали мыслить последние три дня. Чувства, которые Коннор не хотел называть конкретным словом, хотя, как бы он не старался лгать самому себе, разум уже всё давно решил. — А за что? — поинтересовался Коннор, опуская взгляд вниз. Он не хотел, чтобы Саймон увидел, как у него начали блестеть глаза. — За что Хэ… лейтенант Хэнк Андерсон его убил? — А ты не догадываешься? — Саймон искоса посмотрел на Коннора, попутно вырисовывая кистью круги и гоняя остатки портвейна по стакану. — Из-за нашей работы. Да и вообще, как ты думаешь, почему я пришёл в синдикат? Вернее, кто именно меня туда привёл? «Ох», — хотел было сказать Коннор, но не решился произнести и слова. Картина ему стала более чем понятной. Действительно, какой был смысл спрашивать, за что же Хэнк пристрелил члена детройтского синдиката? Ну явно не по той причине, что тот забрал из магазина последнюю бутылку молока. Это обычная практика в полиции — убивать тех, кто оказывает сопротивлении или от кого исходит прямая угроза. Вот и всё. Вот и вся страшная тайна. Больше не было смысла пытаться копнуть глубже, однако Коннор не решился прерывать чужой монолог, потому что видел, с какой любовью Саймон говорит о своём покойном муже. — Маркус, он… Он начал работать с Камски ещё задолго до меня. Отвечал за поставку оружия из других стран, которое доставлялось контрабандой. — Сделав перерыв на то, чтобы отхлебнуть из стакана ещё один глоток, Саймон внезапно низко рассмеялся. — Представляешь, когда мы с ним только познакомились, то даже ничего друг о друге не знали. Он сказал, что работает в фирме по производству косметики, а я соврал, что занимаюсь репетиторством на дому. Не поверишь, как забавно было отыгрывать перед друг другом законопослушных граждан и врать, что крупные суммы на банковских счетах — это премии или надбавки. А потом… — Смех Саймона стал ещё ниже. — А потом, когда Маркус нашёл припрятанную в чулане снайперскую винтовку и не поверил, что это всего лишь муляж, пришлось сознаться. Представь наши лица, когда правда вскрылась. Когда я узнал, на кого на самом деле работает Маркус, а он услышал, кем на деле являюсь я. Наверное, тогда мы сразу смогли решить множество проблем. Коннор слушал очень внимательно. Ему не часто удавалось узнать об взаимоотношениях других людей, так что он пытался впитать каждое слово, чтобы сделать свои выводы. И если история любви Хлои и Дэйва — это банальная и скучная срань, от которой у него начинал выворачиваться наизнанку желудок, то слышать о трудностях Саймона было куда интереснее. Возможно, по той причине, что его история не закончилась сопливым хэппи-эндом и больше походила на драматический финал живого человека. Также важную роль играло и то, что он был замужем за человеком своего пола. Почему это интриговало Коннора? Ну, на то были свои причины… — Когда я познакомился с Камски, он сразу принял меня на работу. Сперва относился с каким-то опасением, потому что видел, что у меня хорошие отношения с его дочерью. Видимо, боялся, что я могу в неё влюбиться. Проблема решилась, когда Маркус сделал мне предложение. Наверное, увидев кольцо на пальце и узнав, кем является мой супруг, он потерял поводы для опасений и стал доверять мне ещё больше. — И тут Саймон опять замолчал. Он прищурился и вновь уставился куда-то вперёд, пытаясь сфокусировать полупьяный взгляд. — Знаешь, в те дни я думал, что моя жизнь слишком идеальна. До тех пор, пока пол… Саймон замолчал на полуслове. И тут стакан в его руки громко стукнулся дном о барную стойку, а пара капель портвейна подпрыгнула вверх, расплескавшись по гладкой деревянной поверхности. В тот момент Коннор впервые увидел, как Саймон сердится. Хотя, нет. Сердиться могут дети, когда получили двойку. Сердиться может мать, когда её ребёнок приходит с улицы грязный. Сердиться могут люди и делают они это из-за всяких пустяков, чего не скажешь о Саймоне. Тот пребывал в полнейшем бешенстве. Его брови нахмурились так сильно, что между ними залегла складка, а верхняя губа слегка приподнялась, словно он был готов вот-вот зарычать. Благо, до этого не дошло, потому что Саймон — не Хэнк. Тем не менее, в его голубых глазах читалось отчётливое желание убивать. — Пока полиция не устроила ту ебучую облаву на склад с оружием. Слово «ебучую» было выплюнуто с таким презрением, что Коннор невольно поёжился. Да, сам он часто матерился и делал довольно искусно, так что его совсем не пугали люди, которые сквернословят налево-направо. Но сейчас был иной случай. Сейчас Саймон, который до этого дня не проронил при Конноре ни одного оскорбления, начал ругаться. А это означало, что он вышел из себя. Точно так же как и Хэнк, который никогда не прибегал к нецензурной лексике во время спокойного состояния, но стоило тому рассердиться, как из это рта начинали вылетать крайне грозные матюки. — Я тогда тоже был там. Помогал таскать ящики. Когда услышал звуки выстрелов, то поспешил на подмогу, но не успел прибежать вовремя. Всё что я увидел, это как пуля этого старого светловолосого пидораса попадает в человека, которого я любил больше всего на свете. Тогда я надеялся, что всё может обойтись, ведь полицейские… ну, они всегда оказывают медицинскую помощь раненным, если те не получили смертельные раны во время перестрелки. Блять, как же я тогда ошибался… Но знаешь, в отчаянии ты будешь успокаивать себя любыми надеждами и даже сможешь заставить разум поверить, что пробившая сонную артерию пуля — это всего лишь маленькая царапина. Я пытался помочь ему, Коннор, но всё было безрезультатно. А теперь просто представь. — Саймон широко распахнул глаза и почесал шею, а огоньки в его взгляде теперь казались безумными. — Представь, каково это, когда кто-то, кто сделал твою жизнь полноценной, умирает у тебя на руках. Когда он даже не может сказать и слова из-за заполнившей рот крови, и только его рука прижимается к твоей щеке. Когда ты, сидя на коленях, обнимаешь бездыханное тело и громко кричишь, чувствуя, как сходишь с ума. Когда руки сами тянутся к лежащему рядом с трупом пистолету, чтобы совершить суицид. Чёрт возьми, Коннор, я бы точно сделал это, если бы полиция не скрутила меня раньше. Коннору и не надо было представлять, насколько страшна эта картина. Он понимал, что не каждый человек выдержит случившееся с должной стойкостью, ведь потерять любимого или любимую — это всегда тяжело, но когда они умирают у тебя на руках, пока ты чувствуешь себя бессильной куклой… это просто ужасно. От этих подробностей уже не только спина, но и всё тело покрылось мурашками, а в горле моментально пересохло, чего не смог исправить даже залпом выпитый стакан виски. Коннор понимал, что даже несмотря на свою высокую должность в синдикате, он никогда и ничем не рисковал, чего не скажешь о Саймоне, у которого работа отняла самого дорогого человека в мире. Но какой бы печальной и болезненной не была история, останавливаться на такой концовке не хотелось, так что Коннор попытался продолжить диалог. — Подожди, если полиция скрутила тебя, то как ты оказался на свободе? — У синдиката есть весьма прошаренные адвокаты. Ты не знал? — Пусть разговор и продолжался, Саймон не спешил обращать на Коннора своё внимание, а его правая рука перестала крутить обручальное кольцо и начала с какой-то маниакальностью чесать внутреннюю сторону предплечья. — Они смогли доказать в суде, что я не имел ничего общего с мафией. Что мой муж всё это время обманывал меня, а я оказался лишь невинной жертвой обстоятельств, ибо никаких доказательств моей вины найти не смогли. А я ведь кричал во время слушания, Коннор. Я смотрел тому уёбку в глаза и продолжал посылать ему оскорбления. Обещал, что придушу собственными руками и что перережу ему глотку ножом, когда он не будет этого ждать. Столько угроз было, ты бы видел. Я буквально крикнул ему, что не успокоюсь, пока отправлю его гнилую душонку прямо в… Саймон вновь замолчал прямо на середине предложения. Он глубоко вздохнул и потянулся к карману, откуда выудил баночку с какими-то крошечными таблетками. Высыпал на ладонь три штуки, закинул их прямо в рот и запил это дело остатками своего портвейна, после чего взял минутный тайм-аут на отдышку. Похлопал себя по щекам, вслух досчитал до пяти и опять натужно улыбнулся. — Конечно, все мои угрозы просто списали на результат стресса из-за потери близкого человека, так что я избежал наказания, но мне пришлось ходить к психиатру полгода. Причина была в том, что я не хотел жить, Коннор. Я хотел повеситься или застрелиться. Покончить с этой жизнью, чтобы больше не просыпаться в кровати одному с мыслями о том, чего лишила меня та полицейская свинья. Мне пришлось постараться, чтобы избавиться от этого груза и согласиться с мыслью, что жизнь продолжается. Что даже если Маркуса нет рядом, я всё ещё храню воспоминания о нас обоих. Он бы не хотел, чтобы я отправился прямиком за ним, лишив себя жизни. По этой причине я пошёл на поправку. После этих слов Саймон поманил бармена пальцем требуя налить ему в стакан ещё портвейна, а когда просьба всё же была исполнена, то он сразу отпил полстакана, не прервавшись даже на то, чтобы закусить крепкий алкоголь лимоном. — Как ты уже знаешь, после этого у меня нашли лейкоз и мне пришлось покинуть Детройт на три года, чтобы отправиться на лечение. А когда я вернулся, то моим первым заданием стала совместная работа с тобой. Но знаешь, что я понял? Какой смысл в моей жизни, если человек, который убил моего мужа, всё ещё ходит на свободе? Что он спит и ест, пока я продолжаю мучаться. Что он продолжает жить нормальной жизнью, какую отнял у того, кто был мне дорог. А потому, Коннор, я решился исполнить своё давнее обещание и отомстить ему. Не обязательно убийством, нет. Я решил, что узнаю о лейтенанте все подробности и заберу жизнь у человека, который дорог ему больше всего на этом свете. Мне кажется, что это будет честно, да, Коннор? Пусть он продолжает жить, но мучается так же, как мучаюсь я. Это будет правильно. Коннор сглотнул. Но тут же кивнул, как бы соглашаясь с услышанным вердиктом. Правда, на языке так и вертелся ответ: «Я не позволю тебе это сделать». Если Саймон хочет убить кого-нибудь из родственников Хэнка, то флаг ему в руки. Насколько Коннор знал, у того всё равно не было действительно близкой родни, а скучать по единственному двоюродному брату из Калифорнии он навряд ли станет. Однако, если Саймон решит нацелиться на самого Хэнка, то Коннор готов будет вгрызться ему в шею. Накинуться, подобно дикому волку, и дать достойный отпор. Потому что никто, мать вашу, не имеет права даже думать о том, чтобы навредить Хэнку. Отныне былая жизнерадостность Саймона больше не казалась искренней и, если честно, она начала не на шутку пугать Коннора. Он долго гадал, в чём секрет такого позитивного настроя, но ответ его нисколечко не обрадовал, потому что не было в этом самом позитиве любви и дружелюбия ко всему живому. Жизнерадостность — это самая обычная ширма. Если говорить точнее, то отчаянная попытка оградить себя от всего негатива и справиться с затяжной депрессией, подталкивающей человека к пропасти. Сейа сойа, Коннор. — Ну да ладно, чего это мы с тобой всё о плохом, да о плохом? — Саймон вновь хихикнул, а безумные огоньки в его глазах тотчас погасли. — Давай-ка поговорим о чём-нибудь другом. О чём-нибудь забавном. Пытаясь найти другую тему для диалога, Саймон оглянулся по сторонам, как внезапно его внимание привлёк телефон Коннора, лежащий возле второго стакана с очередной порцией виски. Он прошёлся глазами по задней панели, скользнул по чёрному шнурку и наконец обратил свой взор на небольшой брелочек в виде овчарки, что привела его в какой-то слишком нездоровый восторг. — Какая красивая штучка, — выдал комплимент Саймон и, протянув руку, взял пластмассовую собачонку за морду, после чего немного приподнял вверх, словно хотел разглядеть каждую царапину. Обычное проявление любопытства, однако, по какой-то причине, такой жест привёл Коннора в ужас. Ханжой он не был и никогда не запрещал друзьям или знакомым трогать свои вещи, но сам факт того, что Саймон позволил себе взять искусственного зверька за нос, вызвал рефлекторный приступ гнева. — Не трогай! — рыкнул Коннор, выхватывая свой брелок из чужих пальцев и откладывая как можно подальше. Саймон лишь в изумлении вскинул брови, очевидно не понимая, с чего бы так сердиться из-за какой-то ерунды. Он не стал высказывать негодование вслух, хотя по его глазам и так всё было понятно. Да и потом, сам Коннор тоже нашёл свой всплеск агрессии бессмысленным и, виновато сжав пальцы в замок, поспешил оправдаться: — Понимаешь, он очень важен для меня. И я очень переживаю, что с ним может что-нибудь случиться. — О, я понял! — от негодования Саймона не осталось и следа. На его лице вновь появилось доброжелательное выражение, а последующие слова привели Коннора в смущённое замешательство. — Тебе подарила его подружка, да? — Подружка? — Коннор икнул и со всех сил замотал головой. — Нет, ты чего? Нету у меня подружки. С чего ты взял? — Но ведь есть кто-то, кто тебе нравится, я прав? И этот кто-то подарил тебе брелок? — Саймон уверенно наклонил голову и наконец позволил себе посмотреть на собеседника с должным вниманием. — Да ла-а-адно тебе стесняться. Коннор, я же вижу, что прав. Ну, признайся. Пытаясь избавиться от чужой навязчивости, Коннор мигом отвернулся в другую сторону, но от этого действия лишь сильнее раскраснелся, чем только вызвал у Саймона тихие смешки. Хотя чего там? Не только Саймон позволил себе посмеяться, потому что собственная неуверенность и у самого Коннора вызвала такую же нервную улыбку, какая возникает у девочек, когда мамы спрашивают у них, нравится ли тем какой-нибудь мальчик из класса. К тому же, раз уж и Саймон пошёл на тяжёлый для себя шаг и позволил себе излиться в эмоциях, рассказав об очень личных вещах, то почему бы не ответить ему тем же? Коннор решился на это, но не потому что ему хотелось выговориться, а по той причине, что он попросту нуждался в поддержке более взрослого и опытного в таких вопросах человека. — Ну, может быть… — полу-шёпотом произнёс он, до конца не веря в то, что пошёл на такой риск. — А что так неуверенно? Чего ты стесняешься? — не успокаивался Саймон, но его настойчивость не казалась раздражающей. Наоборот, в купе с воссозданным дружелюбием она помогала придерживаться позитивного настроя и позволяла Коннору говорить о необычных для него вещах с должной открытостью. — Просто, понимаешь ли… — Коннор попытался вернуть невозмутимость, но стоило ему вновь повернуться к собеседнику и попытаться сказать последующие слова, как к взмокшим ладошкам добавился ещё и лоб. — Я сам не знаю, что испытываю к этому человеку. Я никогда раньше ничего такого не чувствовал, а потому не уверен. Рядом с ним хорошо и спокойно, но… — Но что? — поторопил его Саймон. — Но мы несколько разных взглядов на жизнь. И эти взгляды кардинально различаются. — Коннор понял, насколько неконкретно звучал его слова, и попытался подобрать более схожий пример. — Это как если бы я знал, что Земля шарообразная, а он… ну, «он» — это «этот человек», верил в то, что Земля плоская. И мы постоянно из-за этого цапаемся. Типа такого… — Ага, я понял. — Понимающе закивал Саймон. — Но ведь он тебе дорог, правильно? Этот человек, я имею ввиду. — Да, дорог, — честно признался Коннор. — Раньше я никогда и ни к кому не испытывал таких чувств. И если он внезапно исчезнет из моей жизни, то она, наверное, потеряет все краски. — В таком случае, какая разница, в какую форму Земли вы верите? Это ведь совершенно не важно, ибо самое главное — это чтобы вам было хорошо вместе. Вот что я тебе скажу, Коннор. Если этот человек для тебя действительно важен, и если ты правда его любишь, то не стесняйся признаться ему в этом. Пойди навстречу и не держи переживания в себе. — Саймон опять сомкнул глаза и глубоко вздохнул, но после, когда он приоткрыл веки, Коннор увидел ужасную боль в его взгляде. — Ведь потом может быть уже слишком поздно. — П-понял, спасибо. — Коннор смущённо наклонил голову и попытался успокоиться, хотя удавалось ему это с трудом. — Я обязательно воспользуюсь твоим советом. — Ох, и вот ещё что… — добавил Саймон, толкая Коннора плечом, словно они были давними друзьями. — Нет ничего плохого в том, что тебе нравится человек твоего пола, Коннор. Поверь мне, уж я-то знаю, о чём говорю. Коннор, который отвлёкся на то, чтобы допить виски из своего стакана, тут же поперхнулся и громко закашлялся, при этом вызвав на губах Саймона очередную дружелюбную улыбку. Возможно, в какой-то степени даже издевательскую. Тот похлопал Коннора по спине, как обычно поступают люди, если рядом с ними кто-нибудь давится, а после протянул вытащенный из переднего кармана платок, предлагая вытереть мокрый подбородок. — Как ты… — Коннор готов был поклясться, что никогда не чувствовал себя таким предсказуемым. — Как ты догадался? — Коннор, я на пять лет старше тебя. И, поверь мне, я не такой наивный, как ты думаешь. — Саймон издевательски высунул язык. — Если бы речь изначально шла о девушке, ты бы говорил «она», а не использовал гендерно-нейтральное словосочетание «этот человек». Так что не трудно догадаться, что тебе нравится другой парень. Любовь есть любовь, и не надо стесняться своих чувств. Иди и действуй, конспиратор. — Пожалуйста, не смущай меня ещё больше, — прошептал Коннор, стесняясь того, что его с такой лёгкостью раскрыли. Он всё же позволил себе допить оставшийся в стакане виски, а после глянул на часы. — Ох, чёрт, мне уже пора идти домой. Ещё столько дел впереди. Коннор пиздел. Никакая пора идти не наступила, ровно как никакие дела его не поджидали. В последние дни он только и делал, что копался внутри самого себя и пытался понять, что же за паразит терзает его голову. Просто сейчас, когда их с Саймоном разговор коснулся той темы, от которой Коннор бегал последние три дня, внезапно захотелось удрать. Коннор больше не желал сидеть с кем-то, кто может вот так открыто читать его эмоции, так что пришлось найти надуманную причину для того, чтобы слинять домой. Благо, на этот раз Саймон хитрости не разглядел. — Понял! Тогда до следующей встречи, — сказал тот, помахав рукой и мельком бросив взгляд на висящей возле барной стойки телевизор, с которого онлайн транслировался какой-то футбольный матч. Спрыгнув с высокого стула и запихнув телефон в карман, Коннор протянул бармену оплату за виски и, запрокинув рюкзак за плечо, поспешил к выходу. Сделал несколько уверенных шагов, заглянул висящее на уровне грудной клетки зеркало и уже было взялся за ручку входной двери, как его напоследок окликнули. — Эй! — Саймон развернулся и весёлым голосом добавил: — Давай как-нибудь ещё вместе посидим. — Конечно. — Кивнул Коннор, запрокидывая рюкзак на плечо. — Обязательно посидим. Дверь громко хлопнула. Коннор, пребывая в крайнем замешательстве и растерянности, упрямо шёл вперёд, опустив голову вниз и сжав руками лямки своего рюкзака, подобно нашкодившему школьнику, которому приходится возвращаться домой с неудом в дневнике. У него колотилось сердце. У него от стыда краснели щёки. У него сбивалось дыхание. Насущный вопрос, который он так старательно пытался игнорировать, вновь вернулся на повестку дня, а ответ стал ещё более очевидным. Признавать его было стыдно. Признавать его было страшно для себя. Коннор пытался избежать ответа, но в этом уже не было никакого смысла. И как бы он не старался заниматься самообманом, реакция его тела и замечания окружающих всё поставили на свои места, давая понять, что «желание подружиться» — это не те слова, какими можно описать его влечение к Хэнку. Далеко не те слова. Они вообще стали казаться неуместными и бестолковыми. Сегодняшний день стал первым за последние несколько лет, когда Коннор пошёл домой пешком. И пусть у него в кошельке было столько денег, что можно было бы кататься на такси по всему городу несколько суток, желание прогуляться и покопаться в своей бестолковой голове оказалось сильнее лени. Коннор продолжал упрямо топать вперёд, не реагируя не проходящих мимо людей даже тогда, когда случайно с кем-то из них сталкивался из-за собственной невнимательности. Коннор вообще перестал что-либо замечать, но с каждым шагом он всё больше и больше понимал одну простую истину — Хэнк ему нравится. Но нет, нравится не так, как он пытался до этого сам для себя трактовать. Хэнк нравится ему не просто как хороший человек. Хэнк нравится ему… как мужчина. Нравится так, как девочкам в школе нравятся мальчики. Ну… то есть… Коннор к Хэнку не безразличен. Если конкретнее, то Коннор испытывает куда более глубокие чувства. Хэнк Коннору приглянулся, пришёлся по вкусу, оказался близок. Ну какие ещё синонимы можно подобрать? — Я… — вдруг вслух произнёс Коннор, останавливаясь возле небольшого уличного кафе и прикрывая ладонями покрасневшее лицо. — Я кажется в-влюбился… И он громко и стыдливо застонал, обращая на себя внимание людей, обедающих под навесами за соседними столиками. Действительно, кто бы мог подумать, что Коннор вообще умеет влюбляться? Он же всегда считал себя слишком гениальным для таких вот приземлённых чувств. Более того, даже был уверен, что не найдётся в этом мире человека, способного вызвать в нём подобные переживания, а детские несуразные мечты о «высокой сильной голубоглазой блондинке» считал абсурдными. Коннор полагал, что таких женщин попросту не существует, а если они и есть, то он им просто нахуй будет не нужен. Эгоистичный, заносчивый и эмоциональный парень, который никогда не клал мнение людей на полку с чем-то важным и откровенно презирал чужие вкусы. А если кто узнает о старой зависимости от наркотиков? Тогда вообще можно ставить крест на личной жизни. Коннору было одиноко, но жаловаться он не привык. Теперь же его жизнь целиком и полностью перевернулась с ног на голову. Хэнк представлял из себя смесь всех качеств, в которых Коннор так нуждался. Он был сильным, смелым, честным, добрым, отзывчивым… и ещё целый список из положительных черт, какой никогда не составишь, общаясь с другими жителями Детройта. И пусть Хэнк действительно жил, можно сказать, буквально в другом мире, который Коннор не мог и не хотел понимать, это не мешало ценить его. А потому, как бы стыдно не было это признавать, факт всё равно оставался фактом — Коннор влюбился. Влюбился в кого-то настолько простого и неприглядного, что не мог перестать удивляться самому себе. Ему было стыдно до дрожи в руках, а несвойственные ощущения заполняли собой сердце, заставляя Коннора вздрагивать всякий раз, как он ставил себя на один уровень с другими людьми. С теми же самыми, которые познали все прелести влюблённости и уже давно состояли в здоровых отношениях друг с другом. «Я не гей», — рычал он сам себе, но тут же мотал головой и чувствовал, как стуки в грудной клетке становятся всё быстрее и быстрее. «Я правда не гей. Клянусь Богом, мне всегда нравились и продолжают нравиться женщины». И это была чистая правда, но тогда почему он, такой весь из себя бравый мачо, начинает испытывать неправильные чувства по отношению к другому мужчине? Это было странно. Это было неестественно. Это было приятно. И пока Коннор, охваченный романтической вдохновлённостью, только продолжал клевать носом и с каждым шагом ускорять свой ход, дабы поскорее оказаться дома и остаться в полном одиночестве, где он мог попытаться свыкнуться с новыми чувствами, тот же Саймон, всё это время пялящийся в висящий над барной стойкой телевизор, наконец-то закончил допивать портвейн из своего стакана. Поёжился, поправил самую верхнюю пуговицу на голубой рубашке и, прикрыв веки, потянул носом, вдыхая ароматы табака, алкоголя и лимонов, так заботливо разложенных на небольшой тарелочке, стоящей рядом с пепельницей. — Переехал жить в другой город? Правда? — вслух поинтересовался он и даже сделал паузу, как если бы дожидался ответа, хотя вопрос очевидно был риторическим и не нуждался ни в каких комментариях. — Вы со мной разговариваете? — с удивлением уточнил бармен, явно не понимая, с кем это его гость продолжает вести беседу, но его слова остались без внимания. — Эй, а знаешь, что самое забавное в этой ситуации? — продолжил говорить Саймон, не обращая внимания на услышанный вопрос. — А то, что всего сутки назад я видел лейтенанта возле полицейского департамента. Представляешь? А потом он рассмеялся. Грустно и натужно, как если бы его заставили это сделать под дулом заряженного пистолета. После, ссутулив плечи, вскинул голову. Посмотрел на бармена выразительными голубыми глазами и, подтолкнув к нему пустой стакан, шлёпнул о барную стойку помятую купюру номиналом в пятьдесят долларов. И пока ему наливали очередную стопку портвейна, он отвлёкся на то, чтобы сделать то, чего не хотел делать при Конноре — подогнуть рукава рубашки. Алый свет от ярких лампочек сперва упал на запястья, а после и на предплечья, покрытые бесчисленными царапинами и уже давно заросшими порезами. А когда тонкие бледные пальцы снова сжали протянутый барменом стакан, Саймон кратко выдохнул и залпом залил алкоголь в себя. Вытерев мокрые губы ладонью, он вновь посмотрел на входную дверь и, надменно вскинув брови, негромко произнёс: — Интересно, что же ты такое скрываешь от меня, Коннор? *SugarCrash! — ElyOtto — песня, которую слушает Коннор.