Виски? Коньяк? Минет за барной стойкой?

      Состоявшуюся на прошлой неделе совместную поездку в штат Мэн можно было смело наречь неудачной во всём обширном понимании данного слова. В будущем, примерив на себя звание одной из самых крупных ошибок всей жизни, она заняла гордое место среди тех событий, о которых принято вспоминать с протяжным униженным стоном. «Пиздец во плоти» — и никак иначе, ведь мало того, что всё долгожданное путешествие началось с отложившегося из-за грозы авиа-рейса, который заставил просидеть в переполненном народом зале ожидания целых восемь часов, так ещё и Роберту пришлось вернуть свой билет по причине внезапно прилетевшего откуда-то сверху срочного поручения, вынудившего его в ту же минуту отказаться от семейного вояжа и, пожелав жене счастливой дороги, пулей вылететь из аэропорта. Казалось бы, на этом все грандиозные планы уже можно считать испорченными, но тогда ещё Эмбер Стерн пыталась надеяться, что на такой печальной ноте их проблемы всё-таки соизволят подойти к концу. Как говорится: надейся на лучшее, готовься к ебучему пиздецу, от которого начнёшь скакать аки лягушка на раскалённой сковороде. «Не может же быть всё настолько уж плохо», — думала она, но быстро раскаялась перед Господом из-за столь наивных размышлений, когда весь следующий полёт ей пришлось петь аистом над бедолагой-Коннором, у которого проявилась воздушная болезнь, заставившая страдальца выворачиваться наизнанку и сидеть с зелёным лицом до самого прибытия в Карибу.       На этом весёлые приключения Эмбер и не думали прекращаться. Стоило ей покинуть самолёт и, забрав с багажной карусели свой чемодан, направиться на выход, как не особо умный работник, проезжающий рядом на поломоечной машине, зацепился острым углом за её кофту и к хренам собачим практически с корнем оторвал рукав, не забыв при этом оскорблённо высказать пару ласковых, словно сам стал жертвой безответственного непрофессионализма. «Дамочка, смотрите, куда вы прёте», — проорал тот, угрожающе махая кулаком. Но Эмбер стерпела. Она попыталась не портить предстоящий отдых негативным настроем, за что получила в награду порцию пролитого на чемодан кофе, выплеснувшегося из стаканчика пробегающей мимо девушки. Эмбер стерпела и это тоже. Погасив вскипающую в груди ярость, она вернула былую доброжелательность и даже позволила себе заправиться порцией горячего чая, придавшего ей немного уверенности. Бодра, весела, полна надежд, и вот спустя три часа поездки до их изначального места назначения, — коим являлся арендованный домик возле реки Аллагаш — она обнаружила, что, по всей видимости, где-то в пути успела посеять свой мобильный телефон, тем самым потеряв возможность делать фотографии и держать связь с супругом. — Охренеть можно, — прошипела Эмбер, копаясь в сумке и мысленно прощаясь с десятками ценных контактов. — А мы ведь только приехали. Интересно, будет ли нас поджидать впереди ещё какой-нибудь пиз..? — Не выражайся, — сразу же прервал её ковыряющийся в носу Коннор. — Иначе заставлю бросить в банку ругательств сразу два цента.       Справедливое замечание со справедливыми последствиями, прозвучавшее из уст справедливого ребёнка. Спорить с ним Эмбер не стала и лишь пристыженно кивнула, забив на бессмысленные поиски, очевидно, навсегда утраченной вещи. К чему лишняя суета? Пришла пора признать, что у неуклюжести и беспечности есть свои плоды, ибо минуло всего полдня, а она уже осталась практически без сил на дальнейшие свершения. Неразобранный чемодан с грязным от пролитого кофе пятном заманчиво покоился возле журнального столика, но Эмбер, не желающая больше испытывать собственное терпение и проверять, есть ли в составе её нервов железо, решила дать себе перерыв ото всех последующих неприятностей — пусть хотя бы всего на пару часиков, но иначе было никак. Так что наказав Коннору не покидать пределы съёмного домика, она с облегчением на сердце направилась отсыпаться на второй этаж.       Эмбер искренне сожалела, что Роберту не удалось отправиться в поездку с ними, ведь путешествие к Аллагашу — это была целиком и полностью его идея. Конечно, переться на самый край Америки вместо того, чтобы отдохнуть где-нибудь в Испании или во Франции, казалось не лучшей затеей, но тут уж скорее сыграла свою роль привередливость супруга, не желающего покидать страну во время президентских выборов. В чём смысл? Спросите кого-нибудь другого. Эмбер знала, что Роберт занимается нелегальным бизнесом, но о внутренней кухне ей никто никогда не рассказывал, а также не спешил вводить в курс дела о том, откуда берутся надбавки и крупные премии. Что же, если то был секрет вселенских масштабов, то пусть секретом и остаётся. Раз уж деньги, заработанные таким образом, идут на благополучие семьи и помогают Коннору получать хорошее образование, значит повода для беспокойств оставаться не должно.       «И всё же, я уже ненавижу этот грёбанный отпуск, — продолжала злиться Эмбер, заваливаясь в верхней одежде на мохнатый плед и прикрывая веки. — Надеюсь, больше ничего не заставит меня нервничать и впереди будут хорошие заслуженные выходные». Проваливаясь в глубокую дремоту, она мечтала поскорее забыть обо всех случившихся неприятностях и, надев свой новенький купальник, раскинуться под лучами тёплого солнца, чтобы наконец-то расслабиться и впервые за последние десять лет обрести красивый загар. Между прочим, поездка на Аллагаш — это её первый отпуск с момента рождения Коннора. (Если, конечно, не считать праздничных застолий у родителей в Сент-Клауде и редких путешествий к свекрови и тестю в некое место под названием «Иркутск»). Всё же воспитание ребёнка — труд нелёгкий, а с учётом того, каким любопытным рос Коннор, стоило всегда быть настороже и следить за тем, дабы он чего-нибудь случайно не учудил. Вот как-то раз Эмбер застукала его за необычным занятием, во время которого её драгоценное чадо, отыскавшее во дворе их дома свежий муравейник, пыталось не залить его водой или просто растоптать, а засовывало вовнутрь руку, позволяя десяткам маленьких мерзких насекомых взбегать вверх по его предплечью, что вызывало на детском лице лишь дикий восторг. — Коннор, что ты делаешь? — вскрикнула тогда она, подбегая к сыну и хватая того за край футболки. — Они же могут укусить! — Да… — ответил ей Коннор, улыбаясь во все свои двадцать зубов. — Это пугает, правда?       Но возвращаясь обратно к отпуску. Как бы Эмбер не рассчитывала понежиться под солнышком, ничего у неё не получилось, ибо все последующие три дня шёл беспрерывный ливень, несмотря на прогнозы синоптиков об обратном. И даже если появлялся промежуток, во время которого можно было выйти из дома не боясь промокнуть, пасмурные тучи всё равно не оставляли и шанса на получение загара. Эмбер пришлось провести все свои выходные возле телевизора, довольствуюсь лишь запасами привезённых из Детройта закусок и проклиная такое дурацкое стечение обстоятельств. Коннор же сидеть в четырёх стенах не хотел и всячески пытался выбежать на улицу, чтобы хоть немного искупаться в реке и построить из мокрого песка что-нибудь этакое, но мать строго-настрого запретила ему переступать порог дома. Ни резиновых сапог, ни прочного дождевика она с собой, по очевидный причинам, брать не стала, а потому боялась, что Коннор может банально простудиться или подхватить воспаление лёгких. Возможно, Эмбер была слишком беспокойной, но она очень любила своего сына и не хотела лишний раз рисковать, подвергая того опасности. Получилось ли у неё? Увы и ах.       По возвращении домой Коннор заболел, в чём Эмбер Стерн винила себя, себя и только себя. И никого кроме себя. Обладая чрезмерной мнительностью, она всё равно полагала, что с позором провалила испытание на проверку материнских способностей, отчего корила себя ежечасно и ежесекундно, покусывая обломанные ногти и вздрагивая от каждого шороха, доносившегося из комнаты сына. «Ты ужасная мать. Ты отвратительная мать. Ты должна была лучше исполнять свои родительские обязанности», — сердилась Эмбер, чувствуя, как у неё трясутся руки. Слезами и обидами делу не поможешь, но, спрашивается, как иначе совершенствовать свои навыки, если откажешься от любой самокритики и не будешь признавать такие позорные промашки. И да, Эмбер действительно считала себя самой последней женщиной, подходящей на роль матери, однако это не значило, что ею не нравилось ей быть. Просто, порой, казалось, что она совершает необдуманные поступки и пропускает мимо себя те детали, которые любая другая мама заметила бы невооружённым глазом.       Коннору всю ночь грезились кошмары, из-за которых он постоянно стонал, хныкал и ворочался во сне, тем самым заставляя сердце Эмбер обливаться кровью. Как бы она не пыталась предотвратить эти последствия и как бы не старалась держать сына подальше от холода и влаги, избежать беды не удалось, хотя дело крылось даже не столько в гуляющем вирусе или простуженной голове, сколько в обычной и, возможно, очевидной смене климата, а путешествие из такого жаркого и такого солнечного Детройта в один из самых холодных и самых северных штатов Америки — встретивших гостей проливными дождями даже летом — привёл к затяжному заболеванию, из-за которого вот уже три дня подряд температура Коннора не опускалась ниже ста двух градусов*. Перепугавшееся семейство на первые же сутки вызвала на дом доктора, однако, как выразился тот после осмотра ребёнка, веских причин для госпитализации пока не предвиделось, а потому он просто посоветовал лечить Коннора лекарствами, любовью и постельным режимом. — Ну как там? — спросил поздним вечером Роберт, только-только вернувшийся с работы. Чмокнув жену в уголок губ, он приоткрыл дверь в комнату сына и аккуратно заглянул в образовавшуюся щель. — Лучше не становится? — Увы. — Эмбер разочарованно покачала головой, комкая в пальцах ворот своего домашнего платья. — Совсем никак. Я пыталась давать ему жаропонижающее и обезболивающее, но он продолжает плакать. Два часа назад вроде как заснул, но мне кажется, что это ненадолго. — Не удивительно. Ему же неделю назад ставили прививку против гриппа. Видимо, организм ещё не успел оправиться, вот и начались осложнения. — Роберт ободряюще погладил супругу по покрывшемуся мурашками плечу, но заметив печаль в её глазах, поспешил добавить: — И не думай себя винить. Ты никак не могла это предотвратить. — Если бы я одевала его теплее… — Эмбер пристыженно прикрыла лицо ладонями, не желая демонстрировать свои намокшие глаза. — Я могла бы догадаться, что такое случится. Боже, Роб, прости меня. Я никудышная мать. — Не смей так говорить! — тут же перебил её Роберт, а его пальцы, сжимающее петельку на женском платье, скользнули выше. Пройдясь по бледной шее, они прикоснулись к опущенному подбородку. — Ты замечательная мать, и нам с Коннором очень повезло с тобой. Знаешь, в сложившейся ситуации виноват скорее уж я, что не смог поехать вместе с вами и помочь в дороге. Клянусь, в следующий раз мы всей семьёй отправимся в солнечную Италию на целый месяц… нет, на два месяца. И не уедем, пока хорошенько не отдохнём. Идёт?       Ещё как идёт. Впервые за последнюю неделю Эмбер улыбнулась. Чувствуя, как изнутри её пропитывает самая чистая и самая искренняя любовь к мужу, она прижалась лицом к его груди и расслаблено выдохнула, пытаясь взять под контроль свои эмоции и не разреветься от нашедшей на неё тоски. Всё, чего желала Эмбер в этой жизни — счастья и благополучия для своей семьи. Для Коннора в частности. Он казался ей таким необычным и таким одиноким мальчиком, которому по мере своего взросления придётся столкнуться с ожидаемыми трудностями. «С ним всегда должен быть близкий человек, — думала Эмбер, вслушиваясь в сердцебиение Роберта. — Я же не смогу всегда находится рядом. Когда-нибудь ему придётся упорхнуть из гнезда». Но «когда-нибудь» — это такое специфичное слово. Когда-нибудь — это когда-то впереди, в неизвестном будущем, до которого нужно дожить. Оно наступит… обязательно наступит, но пока ещё Коннор — это очаровательный ребёнок, любящий слушать песни группы «Nirvana», смотреть мультфильмы про Губку Боба и, на удивление многих соседок, есть суп из брокколи.       Но говоря о Конноре… Стоило Эмбер лишь на долю секунды забыться в своих размышлениях и позволить Роберту приобнять себя за плечи, как громкий, тревожащий родительский разум крик заставил их обоих вздрогнуть от неожиданности и отшатнуться друг от друга. — Мама! Мам! Иди сюда… — позвал хриплый детский голос, заставляя супругов смущённо переглянуться. — Я к нему, — прошептала Эмбер, и напоследок поцеловав Роберта в щёчку, проследовала в детскую спальню.       Коннор опять проснулся. Подогнув ноги под себя, он виновато взглянул на мать снизу вверх, словно не просто стыдился своего поведения, но и боялся, что требует к своей персоне слишком много внимания. Шмыгая сопливым носом, протянул к ней руки и, дёрнув за платье, вжался горячим лбом в мягкую ткань, пахнувшую специями и куриным бульоном. Судя по плёночке пота, образовавшейся на его висках, температура опять начала расти, очевидно и ставшая причиной пробуждения. Казалось, ослабленный Коннор вот-вот начнёт плакать от боли, что свойственно всем детям его возраста, однако он продолжал стойко терпеть и даже в таком состоянии не хотел проявлять свою слабость, потому что не видел в этом никакого смысла. Поджимал губы, надувал щёки и пытался попросить помощи, но сделать это так, чтобы не показаться тряпкой. — Что такое? — спросила Эмбер, поглаживая сына по волосам и выискивая глазами лежащие на тумбочке таблетки. — Опять приснился кошмар? — Там были монстры… и зомби. И мы все убегали. А потом пришёл огромный демон и съел тебя… и папу, — начал жаловаться ей Коннор. Он сглотнул слюну, но тут же поёжился из-за режущей горло боли. — Я не хочу больше спать. Никогда. — Ну как же так? Болезнь не пройдёт, если ты не будешь отдыхать. — И это ещё слабо сказано. На самом деле Эмбер боялась, что могут появиться осложнения, ведь прогрессирующая простуда могла привести к пневмонии или, не дай Боже, к лёгочному кровотечению. Если так пойдёт и дальше, то Коннору придётся пропустить начало учебного года, что негативно скажется на его успеваемости. — Хочешь я почитаю тебе книгу? Или, может быть, принесу горячего молока? — Не надо. Я не буду больше спать. Я не хочу спать. — И это не удивительно. Детский разум крайне тяжело воспринимает кошмары, а если учесть, что у Коннора во время болезни впервые в жизни начали проявляться приступы сонного паралича, то оставалось только посочувствовать его состоянию.       Эмбер испуганно вздохнула. Несмотря на то, что она уже как восемь лет была матерью, родительского опыта ей всё равно не доставало. Спрашивалось, как правильно поступить в сложившейся ситуации, чтобы не стало только хуже? Не накачивать же ребёнка снотворным, правильно? «Я могу привести и папу», — сперва подумала она, собираясь уже было подняться с кровати, пока голос разума не подсказал, что это плохая идея. Роберт в последнее время слишком много работает, и у него самого навряд ли остаются силы успокаивать больного сына. Да и какая мать будет избегать ответственности за заботу над своим чадом? Коннор ведь позвал именно её, а значит он в ней нуждался. Значит видел в ней ту самую мать, которая могла оказать ему столь нужную помощь. Следовало собраться с силами и что-нибудь придумать, а не сидеть на одном месте и устраивать ноющий монолог на тему: «Почему я всё-таки отвратительный родитель».       Поразмыслив некоторое время над верным решением, Эмбер помогла сыну выпить лекарства, после чего поднялась с кровати. Коннор попытался её остановить, когда подумал, что она хочет опять оставить его в комнате одного, но все беспокойства оказались напрасны, ведь никто никуда уходить не собирался. Нет, Эмбер лишь подошла к широкому деревянному шифоньеру и, привстав на цыпочки, потянулась рукой к одному из самых верхних шкафчиков, до которых её сын не смог бы дотянуться, даже если бы встал на один из кухонных стульев. Предусмотрительный ход, который давал возможность спрятать от маленького ребёнка что-то, чего тот не должен был увидеть раньше времени — особенно если это самое «что-то» не таких уж и маленьких размеров. — Я хотела отдать его на твой день рождения, но раз уж тут у нас сложилась такая ситуация… вот, держи. — Захлопнув тумбочку, Эмбер вновь приземлилась на край кровати, после чего протянула Коннору тот самый подарок, которым оказался медведь. Самый обыкновенный и самый заурядный плюшевый мишка с мягким искусственным мехом цвета ванильного мороженого. (Чуть позднее Коннор даст ему имя «сэр Чедвелл Хит») — Это зачем? — В обиженных карих глазах промелькнули искорки недовольства. — Я что, маленький? — Нет, но… — Эмбер замялась, пытаясь правильно подобрать слава. Она знала, что Коннор не особо любит такого рода игрушки, но когда впервые увидела этого медведя в магазине, то просто не смогла удержаться от покупки. — Положи его рядом с собой, а он будет тебя охранять. Вот увидишь, все кошмары тут же исчезнут. — Что? Охранять?! — Взяв косолапого в руки, Коннор недоверчиво покрутил того вокруг своей оси, словно пытался найти подвох. — Мама, я не ребёнок. Я в такое не поверю. — А ты попробуй, — попыталась уговорить его Эмбер, хотя постепенно начинала себя чувствовать актрисой, теряющей внимание своего единственного зрителя. — Пока он будет находиться рядом с тобой, никто не посмеет тебя обидеть. А когда монстры и зомби вернутся, он обязательно их прогонит.       Коннор вновь недоверчиво покосился на медведя. Отчего-то идея спать в одной постели с мягкой игрушкой, как это делают всякие сопливые девчонки, его не особо прельщала. Да и где оно видано, чтобы в восемь лет (о-го-го, а срок немаленький) верить в чудеса и одушевлённость состоящих из плюша животных? Однако сейчас у него не оставалось никаких сил спорить, да и тот факт, что мама решила поддержать его в действительно трудный момент, не оставлял и тени от желания ответить отказом. Перекосившись от очередной порции головной боли, что словно сжала голову в тисках, Коннор не без дискомфорта сглотнул слюну и, опустив игрушку на подушку рядом с собой, накрыл того одеялом, после чего уложился сам. «Подумать только… спать рядом с медведем. Какая глупость». Ну… глупость или нет, а всё равно приятно, что отныне кто-то готов составить ему компанию. «Я полагаюсь на тебя, косолапый, — мысленно хмыкнул ему Коннор, надувая губы. — И даже не вздумай оплошать. Теперь ты будешь моим телохранителем». Но медведь и не думал отвечать, продолжая всё также молча наблюдать своими чёрными пластмассовыми глазами. Его ванильная шерсть переливалась на фоне тусклого света, проглядывающего сквозь слегка приоткрытую деревянную дверь. Прикрыв веки, Коннор попытался расслабиться и забыть про пробирающий всё тело озноб и напрочь заложенный нос. Мама просидела рядом с ним ещё какое-то время, после чего тихо поднялась с кровати и скромно покинула спальню, позволяя наконец тёплым объятиям сна окутать собой мальчика.       Всю оставшуюся ночь Коннор спал спокойно.

***

— А потом… я уже и не помню, что же такое произошло. — Хэнк задумчиво почесал бороду. — Честно. Но по итогу тот момент стал для нас переломным, потому что я увидел дикий ужас в её глазах. Она смотрела на меня как на незнакомого человека. Как на преступника, который пробрался в её дом, пока добропорядочный муж был на работе. Странная картинка на самом деле. После всей этой ситуации я и понял, что мы с ней всё это время не подходили друг другу, а возведённая крепость счастливой семейной жизни оказалась обычным песочным замком, развалившимся на части из-за одного единственного прилива.       Коннор кивнул. Он и сам не понял зачем, ведь никто не спрашивал его мнения касательно услышанной истории, но по какой-то причине хотелось подать признак жизни и показать, что он всё ещё сидит в этой комнате и всё ещё вдавливает своей пятой точкой чужие бёдра в диван. «Наверное, не мешало бы уже слезть». Да, не мешало бы, но зачем? Какой смысл? А польза какая? Где, собственно, скрывается выгода и насколько она будет велика? Коннор посчитал, что время на отступление у него ещё появится, а раз уж никто не пытается его прогнать, то к чему лишняя суета? Бессмысленая и бесполезная, не присущая человеку его уровня мышления. Стоило довольствоваться текущим положением вещей, чем Коннор заняться и поспешил. Его пальцы, всё это время гуляющие по животу Хэнка, тут же сжались в кулак, а в горле застыл очередной раздражающим ком.        Услышанная история нисколько не пугала. Возможно, в ней пусть и таились некие нотки напряжения, от которых становилось слегка неуютно, да грех жаловаться на такие глупости. «Ой, какой кошмар, ты напугал свою жену. Больше я не буду с тобой общаться, и верни мне все мои подарки». Ну-дя-ти-на. Нудятина. Она способна подкупить собой лишь слащавых пижонов, зависящих от общественного мнения, но никак не Коннора, который даже и не думал смотреть на своего лучшего друга глазами, полными жалости или презрения. Воспоминания, которыми тот столь щедро поделился, лишь дополнили важный отрезок его жизни, стерев медным центом защитный слой из недосказанностей и приоткрыв завесу тайны. Несмотря на то, что Хэнк обрисовывал себя будто какого-нибудь абъюзивного монстра, совершившего непростительный поступок, на самом деле в восприятии Коннора он стал куда человечнее и перестал походить на непрошибаемого похуиста, коим казался в первые дни их знакомства. Иными словами, Коннор попросту окончательно убедился в том, что сейчас под ним лежит обычный уставший мужчина, столкнувшийся с суровой реальностью их мира. «Обычный для жестокой реальности, но особенный для меня». — Ты сейчас, наверное, думаешь: «почему тогда вы прожили в браке ещё пять лет»? — продолжил Хэнк, лениво прикрыв веки. — На самом деле я и сам не знаю верного ответа. Возможно, мы с ней ещё надеялись вернуть всё к исходной точке. Думали, что этот тонущий корабль будет держаться на плаву, если мы перестанем замечать в нём пробоины, но ты же понимаешь, насколько тупо звучит эта идея? Неудивительно, что Стефани как будто стала меня опасаться. С неохотой принимала мои комплименты и подарки, чаще уходила гулять, а если нам и приходилось проводить будни вместе, то мы делали это молча. Я не хотел напрягать её своим присутствием, так что решил ещё больше удариться в работу и, без шуток, стал возвращаться домой только ради сна и ужина. Что было дальше — ты знаешь сам. Каким-то чудом Стефани сумела пересечься с Марсом, который как раз и сумел подарить ей крупицы того недостающего внимания. Она же начала изливать ему душу и делиться своими проблемами, а в ответ получала поддержку и утешения в виде дорогих украшений или прочих женский радостей. По итогу завела с ним интрижку и спустя месяц подала на развод. — И ты не сердишься на неё, потому что думаешь, что она поступила правильно? — спросил Коннор, взвешивая в своей голове все «за» и «против», чтобы сделать верные выводы и избавить их от эмоциональной приукраски. — Верно, — кивнул Хэнк, продолжая сонно жаться затылком к диванному подлокотнику. — Я полагаю, что развод пошёл нам обоим на пользу. Отношения, наполненные тайнами и взаимными обидами, никогда не приводят ни к чему хорошему. Представь, как тяжело пытаться любить человека, который явно испытывает дискомфорт от твоего присутствия. Именно по этой причине я совершенно не переживал из-за случившегося. Да даже наоборот — я наконец сумел вздохнуть полной грудью, радуясь началу нового отрезка своей жизни. Это же… представляешь. Можно возвращаться домой и не бояться встретить в дверях разочарованное привидение, когда-то бывшее твоей женой. Никаких больше переживаний и никакого страха перед неизведанным будущим. Лишь наполненное спокойствием одиночество. — И всё же, Хэнк. — Коннор опустил голову. Он не хотел, чтобы хоть кто-то в этой комнате стал свидетелем его заблестевших от тоски глаз. — Почему ты не женился второй раз? Я помню, я уже задавал этот вопрос, но… я так и не услышал должного ответа. Неужели ты никогда не хотел завести ребёнка? Наконец обрести обычное семейное счастье с другой женщиной, готовой посвятить свою жизнь заботе о близких. Я уверен, таких в Америке много! — Не в этом дело, — сказал Хэнк, не желая слушать все прочие тезисы в поддержку семьи и брака. — Конечно же, я думал о том, чтобы попытаться во второй раз. Скажу даже больше: я всерьёз обдумывал вариант с суррогатной матерью, которая смогла бы родить для меня ребёнка безо всяких обязательств. — И что же заставило тебя передумать? — Я просто задался вопросом: «А нужен ли будет ребёнку такой отец»? — Хэнк усмехнулся, но теперь от этого звука у Коннора по спине пробежали мурашки. — Родитель, который целыми днями торчит на опасной работе и редко возвращается домой. Понимаешь, да? О какой счастливой семье может идти речь, если для меня работа будет в несколько раз важнее собственного чада? И ведь это даже не самая главная проблема. А что будет, если меня однажды убьют? Кто будет о нём заботиться? Опека? Здорово, наверное, расти в детском доме и понимать, что ты появился на этот свет только из-за эгоистичных желаний почившего папашки.       Коннор прерывисто втянул носом воздух. Он не смог найтись в должном ответе и решил добровольно проиграть этот раунд, позорно прикусив и без того настрадавшийся язык. Во рту крутилось лишь несколько бессмысленных слов, которые не могли выстроить из себя переполненное сочувствием предложение, и по этой причине Коннор решил, что лучше уж промолчать, нежели пытаться начать философствовать в такой тяжёлый момент и казаться ещё большей скотиной. Тут уж приходилось выбирать что-то одно, ведь не даром поговорка гласит: «И рыбку съесть, и… с Хэнком побеседовать». Но если бы Коннору действительно пришлось озвучивать задуманное, то его напутствующими словами стало бы неуверенное: «Ты тоже оказался на краю той ёбанной крыши?» — Наверное, ты думаешь, что я сумасшедший, да? — поинтересовался Хэнк, приняв молчание Коннора за попытку слиться с беседы с умалишённым пациентом психиатрической лечебницы. — Не парься, я прекрасно тебя понимаю. Вроде бы взрослый человек, а веду себя как… впрочем, неважно. Просто забей, ладно? Я привык к тому, что меня никто не понимает. — Как раз таки нет, Хэнк. Я тебя прекрасно понимаю, — тихо протянул Коннор, а его ладонь легла Хэнку на грудь. Кончики пальцев ощутили под собой отчётливый стук сердцебиения. — Вас обоих.       В ответ на последние слова Хэнк лишь недоумённо приоткрыл рот, пытаясь переспросить об услышанном. Наверное, ему показалось, что Коннор просто оговорился или слишком много выпил, а потому сам не понял, что же такого ляпнул. Но Коннор слишком хорошо соображал и не видел смысла в том, чтобы повторять такие очевидные вещи. Он лишь заранее пожал плечами, как бы показывая, что не готов разъяснять каждую свою мысль и что хочет поскорее закрыть эту тему, желая оставить её в прошлом. Какая разница, что было пять, десять или пятнадцать лет назад? Это не имеет никакого значения. Важным было лишь то, что теперь Хэнку не нужно беспокоиться о своём одиночестве, ведь в его жизни наконец появился человек, готовый помочь избавиться от проблем личного характера.       И вроде бы отлично поговорили. Душевный диалог помог наладить близкую связь и позволить Хэнку наконец перед кем-то открыться. Поделиться тем, что долгое время тяжким бременем лежало у него на сердце и не давало полностью привязаться к другим людям, избегая шумных компаний и праздничных корпоративов. После таких излияний остаётся разве что пожать руки — а лучше обняться для должного эффекта — и, наполнив стаканы остатками бренди, пригубить на брудершафт. — А знаешь… — Низкий голос прервал возросшую до колоссальных размеров тишину, заставив Коннора изумлённо вскинуть голову. — В одном ты оказался прав. — В чём же? — Догадок было море. Коннор любил, когда его хвалили за сообразительность. — Я действительно забыл о самоуважении.       Что же… это был и правда неожиданный ответ. Признать свои ошибки бывает полезно, но делать поспешные выводы никогда не стоит. Даже профессиональные психологи не берутся заставлять пришедшего на терапию человека в тот же день подводить итоги их занятиям. По правде говоря, Коннору казалось, что Хэнку просто нужно кому-нибудь выговориться. Выпустить накипевший пар и наконец-то окончательно забить на случившееся, а уже как-нибудь потом — через месяц или два — подумать над тем, правдивыми ли были слова о самоуважении или нет. К тому же, Коннор вообще их произнёс из-за переполнившего его отчаяния и не задумывался над тем, чтобы требовать каких-то серьёзных рассуждений и признаний, а потому лишь неуверенно улыбнулся и принялся идти на попятную. — Знаешь, я перегнул палку, — сказал он, наконец сползая с Хэнка на пол и с простодушным видом пожимая плечами. — Мне не стоило говорить тех гадостей. Забудь, хорошо? Давай лучше поговорим о… — Нет-нет, Коннор. Ты всё сказал по делу. — Теперь зрачки Хэнка начали походить на две бездонные ямы, способные уместить в себе все существующие в мире краски. И несмотря на то, с каким спокойствием он вёл разговор, в тех отчётливо прослеживалась неугасающая ненависть. — Скажу даже больше: ты открыл мне глаза.       «Не то, чтобы я не этого добивался». Предчувствуя неладное, Коннор отсел подальше, после чего беспокойно заёрзал на месте. По началу он действительно хотел дать Хэнку возможность поделиться трудностями и пересмотреть некоторые взгляды на жизнь, но в процессе поймал себя на мысли, что некоторые воспоминания лучше не трогать, а конечный результат пусть и был достигнут путём неизмеримого труда, тот всё равно завернул немного не в то русло. «Ну как немного… прям кардинально. Вообще не в ту сторону. Боже, блядь, возвращайся назад». Изначальный расчёт опирался на то, что повеселевший после выпитого алкоголя Хэнк поделится важными жизненными переживаниями, после чего попросту забьёт на происходящее и продолжит веселиться. «Но хуюшки», — подумал тогда Коннор, попутно прижимаясь спиной к ножке деревянного столика для закусок. Пусть его лучший друг и преисполнился в своём познании, судя по ответной реакции, это не принесло с собой ничего, кроме ненависти и презрения к чему-то непонятному.       «А мы ещё можем вернуться к разговору о любимых книгах?» — хотел спросить Коннор, бегая глазами по комнате и пытаясь найти спасение в мигающих лампочках или украшенных декоративными панелями стенах. Он не желал портить вечер подобными бреднями и завершать его на такой печальной ноте. Спрашивалось, а вдруг на этом всё? Вдруг Хэнк уже не захочет продолжать организованный для себя праздник и решит распрощаться до следующего дня? Получается, конец всем планам и конец образовавшейся между ними близости. Коннор надеялся, что он ошибается, но подтверждая все его догадки, Хэнк медленно поднялся с красного диванчика, после чего, с хрустом размяв шею, всё также спокойно добавил: — Слушай, могу я тебя ненадолго покинуть? Жди здесь, я скоро вернусь. — Ты в туалет? — поинтересовался Коннор, хотя уже сам изначально понимал, что ответ будет отрицательным. — Нет. — Хэнк покрутил головой. Поправив на волосах хвостик, он пригладил помявшуюся рубашку и, проверив в кармане телефон, направился к двери. — Мне нужно срочно кое-кого навестить. — Кого же? Могу я поехать с тобой? — Отпускать Хэнка одного было нельзя — особенно в его текущем состоянии. И речь шла не столько об алкогольном опьянении, сколько о проявившейся ненависти. Коннор не знал, по отношению к чему или к кому та была направлена, но был уверен, что если он пойдёт на поводу уговоров и даст Хэнку самому отправиться в запланированное место, то миновать беды не получится. — Уверен? — А вот самому Хэнку, видимо, идея не понравилась. Он лишь смерил Коннора оценивающим взглядом, словно видел в том скорее помеху в лице пятилетнего ребёнка, напрашивающегося с братом на стрелку за школой. — Да! Да, уверен! Всё равно тут мы уже ничего интересного не увидим. — Просияв от счастья, тот мигом поднялся на ноги и, схватив свой рюкзак, кинулся к выходу.       Вся последующая дорога до места назначения прошла в полнейшей тишине. Возможно, дело крылось в обострившейся невнимательности Коннора, чьё чутьё предсказывало грядущие неприятности. Куда они отправились — не понятно, ибо адрес назвал Хэнк. «Может быть он хочет поесть морепродуктов в каком-нибудь ресторанчике на окраине города?» Верить хотелось, но выходило это с трудом, ведь разговоры о самоуважении навряд ли могут нагнать аппетита и заставить отправиться в путешествие на поиски креветок в устричном соусе. К тому же, Хэнк пусть и был пьяным, но от того выглядел не менее сердитым. Полностью окунувшись в свои мысли, он принялся безучастно пялиться в окно, а когда по радио заиграла уже настоебенившая всем «After Dark», то лишь прикрыл глаза ладонью, очевидно не желая вызывать у самого себя ассоциации с дешёвым клипом и фильмом «Драйв».       На удивление Коннора, прибыли они не просто в какие-то ебеня, а в обычный жилой район, что располагался почти на самой окраине Детройта. На все вопросы по типу «а зачем, а почему, а нахуя» Хэнк как-то не особо торопился отвечать, делая вид, что вообще их не слышит и в данный момент пытается вспомнить, какова там атомная масса азота. Стоило же такси остановится, как он, не медля ни секунды, выпрыгнул на улицу, после чего уверенно направился вперёд, не став даже дожидаться человека, который, между прочим, за эту самую поездку хуй-пойми-куда отвалил больше тридцати долларов. И нет, Коннор внезапно не превратился в жадную свинью, просто он надеялся, что его старания и попытки проявить внутреннюю доброту будут вознаграждены как минимум словом «спасибо». Уже не в первый раз, между прочим. Неужели так сложно быть вежливым? «Коннор, спасибо за айфон» или «Коннор, спасибо за рубашку». Где правила приличия? Не усвоили, скоты? *       Не усвоили, видимо. Догонять Хэнка пришлось уже бегом, а он так и продолжал выдерживать раздражающую паузу, словно находил чужой интерес слишком уж детским. Как если бы Коннор в сотый раз вслух задавался вопросом: «А какие звуки издаёт собачка?» Наверное, такие же, какие издаёт и медведь. Но то ладно, то вообще похуй. Не хочет говорить — не надо заставлять, пусть и дальше ходит сам себе на уме. Коннор бы действительно забил на такие мелочи и, возможно, даже поддержал бы коллективный бойкот такому понятию как «коммуникация», но каждое из последующих событий выбило его из колеи настолько, что своим криком захотелось оглушить всю улицу.       Начать стоило с того, что они оказались перед невысоким забором, что походил на некое подобие кирпичной изгороди и скорее уж исполнял декоративную роль, нежели защитную. Полтора метра — не больше. «Блин, Хэнк, я, конечно, понимаю, что всё тобою выпитое просится наружу и малая нужда требует уединения, но, позволь, мы могли бы поискать туалет». Коннор хихикнул, полагая, что именно для такого занятия они приблизились к ничем непримечательному ограждению, а иначе какой смысл? Никакого, правильно? Правильно. И Коннор уже хотел отойти, чтобы не мешать своему другу заниматься такими личными вещами, но Хэнк быстро нарушил его планы, перейдя в своеобразное наступление. Зацепившись пальцами за самый край забора, он уперся ногой о торчащий кирпич и, поднапрягнув руки, ловко взобрался наверх, после чего спрыгнул с другой стороны. — Хэнк, подожди! — крикнул Коннор, не веря в такую наглость со стороны представителя закона. — Это частная собственность! Сюда нельзя. Слышишь? Что, если тебя поймают?       Но Коннор, видимо, подзабыл, что его вопросы тут как-то не особо пользуются популярностью и отвечать на них никто не собирается. «Всё честно», — подумал он, вспоминая начало текущего вечера, во время которого сам не горел желанием делиться подробностями. Честно. Но тупо. Крайне тупо. Всё же, если говорить начистоту, своё молчание Коннор хранил для того, чтобы подготовленный им сюрприз сюрпризом и оставался, а вот в недосказанностях Хэнка не было абсолютно никакого смысла. Они приехали хуй пойми куда, да ещё и взялись нарушать закон, незаконно проникая на чужой участок. А это ведь Америка — тут и стрелять на поражение начать могут. «И будут совершенно правы, — подсказал Коннору инстинкт самосохранения, тем самым пытаясь отговорить своего обладателя от желания проследовать за Хэнком. — Он не в себе. Он слишком много выпил. Не надо идти за ним, иначе вас обоих будут ждать неприятности».       «Но тогда получится очень некрасиво, — мысленно ответил ему Коннор, следуя по чужому скалолазному маршруту. — Если неприятности действительно ждут, то будет некрасиво их разочаровывать». Он также забрался на бетонный заборчик и, поставив ногу на торчащий кирпичный выступ, перевалил точку опоры, после чего приземлился уже по другую сторону изгороди. Осмотрелся по сторонам, молясь, чтобы к ним со всех ног не бежала охрана, но когда заметил, как бесцеремонно Хэнк направился к двухэтажному дому, поспешил прямо за ним. «Он явно знает, что делает», — пытался успокоить Коннор сам себя, хотя получалось с трудом. Судя по местоположению, размеру и красоте жилплощади, прибыли они далеко не к бедному человеку.       Хэнк вдавил пальцем кнопку дверного звонка. Протяжный мелодичный звук оповестил жильцов дома о нагрянувших гостях, но Коннора как-то не особо обнадёживали такие новости. Он продолжал неуверенно оглядываться по сторонам, надеясь, что их незаконное проникновение не приведёт к внезапному появлению частной охраны с оружием наперевес, ибо в гости через забор не лазят, а Америка не зря славится на весь мир доктриной крепости, согласно которой владелец дома имеет полное право открыть стрельбу по человеку, вломившегося на его территорию. «Блять, какая же тогда тупая смерть получится», — подумал Коннор, заламывая пальцы и отсчитывая секунды до момента, когда входная дверь наконец откроется и покажется хозяин, по которому можно будет сказать, что он добрый и неконфликтный человек. И действительно — дверь открылась. На этом хорошие новости закончились, ведь когда Коннор поднял взгляд, то, к своему удивлению, увидел знакомое лицо. Наглую самодовольную морду, которая не предсказывала ничего хорошего. — Какого хуя? Вы на часы, блять, смотрели? — Дэвид-мать-его-сука-Марс собственной персоной. Во всей красе своего редкостного уебанства, одетый лишь в одни пижамные штаны, раздражённо замер на пороге. С омерзением скривив лицо, он осмотрел Хэнка сонным, ничего не понимающим взглядом, а когда не поверил своим глазам и попытался вглядеться чуть внимательнее, то успел приметить и Коннора. — Андерсон? Со своим ебанутым дружком. Нахуя вы припёрлись? — Я пришёл поговорить. — Спокойно ответил Хэнк, словно вёл беседу с кассиршей в магазине канцелярских товаров, хотя по одному его тону было понятно, что разговор будет строиться через силу. — Ночью? — Марс сложил руки на груди и попытался качнуть плечами. — Проваливай нахуй, иначе я вызову копов. — Копов? Я уже здесь, долбоёб. Я работаю в ебучей полиции. Выйди на минутку.       Наезд. Явный такой. И Марс это понял. Он очевидно не оценил столь грубое предложение покинуть своё жилище и провести светскую беседу за его пределами, так что, не собираясь больше тратить своё время, предпринял безуспешную попытку захлопнуть дверь. «Безуспешную» — потому что Хэнк вовремя подставил свою ногу, не давая вот так просто закончить их разговор. И тут Дэвид уже открыл было возмущенный рот, но его порыв ярости остановил звук раздавшихся позади шагов, после чего в дверном проёме появилась женщина. — Кто там? — пробормотала она, потирая веки костяшками пальцев. — Твой бывший припёрся. — Ноюще прокомментировал Марс, перестав обращать на Коннора всякое внимание. — «Поговорить» хочет. — Хэнк? — Стефани округлила сонные глаза, словно не поверила в увиденное. В недоумении взглянув на Коннора, она встревоженно охнула и прижала ладонь ко рту. — Что вы тут делаете так поздно? — Стеф, возвращайся в кровать, — размеренным голосом посоветовал ей Хэнк, как если бы это он был хозяином дома, в который посреди ночи припёрся бывший муж его супруги. — Я просто хочу перекинуться парой слов с твоим хахалем.       Марс надменно клацнул языком. Не желая больше торчать возле распахнутой двери с обнажённым торсом, он предпринял очередную попытку прервать разговор и, дёрнув за ручку, спровадить ночных гостей восвояси, но Хэнк очевидно, без желаемого уходить не собирался. Поймав Дэвида за запястье, он со всей силы дёрнул его на себя, заставляя сделать шаг на улицу и окончательно покинуть свою обитель. Естественно, самому Дэвиду такие фокусы не понравились, однако, видимо, какая-то его часть подсказала, что если дело дошло до пусть и незначительного, но всё же рукоприкладства, то стоило хотя бы самую малость сбавить порывы ненависти и перестать провоцировать на драку. К тому же, у Коннора сложилось стойкое впечатление, что дверь для Хэнка — это преграда незначительных масштабов. Он-то и в первый раз позвонил лишь ради приличия, а во второй точно сможет выломать с одного толчка, если того потребует ситуация. — Нам не о чем с тобой разговаривать, — с ненавистью фыркнул Дэвид, шаркая подошвой по каменной ступени и показывая Хэнку многозначительный фак. — Если у тебя есть ко мне какие-то вопросы, то звони секретарше и назначай личную встречу в кабинете. Будет что-то важное — я выслушаю, а пока на этом разговор окончен.       Наверное, Марс действительно полагал, что такого рода предложение покажется Хэнку удовлетворительным. Процедив последние слова, он подтянул повыше свои полосатые пижамные штаны и даже собрался войти в дом, но стоило ему отвернуться в сторону и сделать шаг к двери, как Хэнк ударил рукой по стене и буквально прижал того на месте. — Нет, не окончен. — Хэнк клацнул зубами, а в его чёрных бездонных зрачках просияли дикие огоньки. — И ты будешь стоять, пока я не разрешу уйти. Понял меня, пидор? — Андерсон… ты что, нажрался? — Дэвид замешкался. Видимо, до него всё же допёрло, что если начать разбрасываться грубыми словами, то можно очередной раз получить по ебалу, ведь пьяному Хэнку тяжелее контролировать свои эмоции и порывы агрессии. Тем не менее, превращаться в послушную собачку он также не собирался и, сделав издёвку на своём лице ещё более явной, надменно прошипел: — Какое жалкое зрелище. Нажрался от горя и припёрся устраивать скандал из-за Стефани? Что, будешь плакаться и проситься назад? — Нет, я пришёл именно к тебе, — вежливо поправил его Хэнк, после чего наклонился чуть ближе. — И мне от тебя кое-что нужно. — Нужно? Чё именно? — Марс запустил руки в карманы своих штанов и немного ссутулился. Кончик его языка прошёлся по верхнему ряду зубов, создавая при этом не самое приятное глазу зрелище. — Денег хочешь? На работе не выдали зарплату?       Коннор мельком подметил, как у Дэвида бегают глаза. Тот отчаянно пытался найти пути к спасению, а когда Хэнк надменно усмехнулся, то и вовсе замер как вкопанный. Правда, этот самый смешок адресовался вовсе не ему, а скорее стоящей позади Стефани, которая также получила краткий кивок. Видимо не особо хотел, чтобы она наблюдала за происходящим, но больше ничего ей не сказал. Только кивнул ей в сторону дома, пытаясь намекнуть, чтобы она свалила. Этого не произошло. — Я хочу, чтобы ты принёс мне извинения. — Чего? — Дэвид наигранно рассмеялся. Он глумливо надул щёки и попытался сделать вид, что не так понял последние слова. — Извинения? Тебе? Это ещё за что? — Тебе напомнить все пункты? — Да, давай. А хотя… — Призадумавшись, Марс щёлкнул пальцами. — Мне похуй. Совсем. Или что, ты хочешь произвести впечатление на своего бойфренда? — Слушай сюда. — Хэнк хищно склонил голову, а пальцы на его правой руке угрожающе сжались в кулак. — Сейчас ты завалишь своё ебало и попросишь прощения. За всё то дерьмо, которое ты на меня успел вылить. Я не требую от тебя невозможного, одного слова было бы вполне достаточно. — Иначе что? — Марс сплюнул на ступеньку и, пытаясь посмотреть Хэнку прямо в глаза, даже привстал на цыпочки. — Что ты мне сделаешь, кусок полицейского дерьма? Давай, прохрюкай своим убогим рылом. Расскажи о том, какие «страшные» последствия будут меня ждать впереди. Ты пытаешься меня запугать, Хэнк, но нихуяшеньки у тебя не получится. Так что закрой своё ебало и выметайся с моего двора. — Дэвид, я… — Закрой ебало, Андерсон. Просто закрой его. Не говори больше ни слова. Ты пиздец как меня разозлил. — Марс нагло пихнул Хэнка в грудь, заставляя того сделать шаг назад. — Ты припёрся ко мне посреди ночи и требуешь каких-то блядских извинений. Будучи полицейским, пытаешься угрожать мне, делая вид, что ты ахуеть какая важная личность. Вот только ты ничего не стоишь, Хэнк. Ты — это всего лишь тупой пьяный гандон, который волочёт бессмысленное существование. И ты не ударишь меня за эти слова, Хэнк, потому что ты на моей территории. Стоит тебе меня хоть пальцем тронуть, как прибывшая сюда охрана превратит вас в решето. И тебя, и твоего подсоска. Съебали нахуй отсюда!       Очередной раз дёрнув свои пижамные штаны вверх, Дэвид плюнул Хэнку под ноги. Кивнул ему в сторону каменной тропы, ведущей к главным воротам, и скорчил ядовитую рожу. И вроде как Хэнк отреагировал на такой жест безо всяких комментариев, тем самым всё-таки позволяя ссоре разрешиться без рукоприкладства, но, в определённый момент, явно почувствовав свою всесильность, Марс решил идти до конца. Войдя в своеобразный кураж, он попытался спихнуть Хэнка с лестницы резким толчком, но лишь безрезультатно уткнулся тому плечом в грудь, будучи не в силах сдвинуть эту гору мышц с места. Такая отчаянная и такая позорная попытка доказать своё лидерство заставила Коннора тихонько прыснуть от смеха, чем он только сильнее разозлил Дэвида и перевёл вражеский огонь на себя. Не сумев прогнать со своей территории другого хищника путём неожиданной атаки, «побеждённый самец» попытался накинуться на более слабого собрата, полагая, что хотя бы таким образом он сможет продемонстрировать свою храбрость и свои стальные яйца. Похвально, конечно, но ничуть не круто, ведь Коннор даже не успел опомниться, как его больно схватили за шею и, издав победоносный смешок, впились ногтями в бледную кожу. — И пидораса своего с собой не забудь, дружочек.       После этих слов последовало падение. Коннора со всей силы дёрнули с крыльца, не давая ни единого шанса на побег или отступление. Чужая рука перестала сдавливать его горло лишь тогда, когда он полностью потерял равновесие. Не успев правильно сориентироваться в пространстве, Коннор оступился и, шумно шаркнув ботинками, опустился пятой точкой на асфальт. «Спасибо, что хотя бы головой не ударился», — хотелось подметить в уме, но без травм всё равно не обошлось. Жирную задницу сумели защитить собой плотные штаны, благодаря которым она отделалась лишь ушибом, а вот рукам повезло куда меньше, и теперь на испачканных в грязи ладонях стали проглядывать капельки выступившей крови, свидетельствующей о содранной с подушечек коже. Раны отозвались неприятным жжением, и несмотря на, казалось бы, пустяковый дефект, Коннор жалобно застонал от боли.       Вспоминая об этой истории спустя какое-то время, он и сам не был уверен в том, почему внезапно решил подать голос. Проявить свою слабость и показаться жертвой жестокого обращения. С самого детства Коннор привык сдерживаться перед незнакомыми людьми и не демонстрировать физические недостатки, как бы обидно или страшно ему не было. Слёзы — вон. Крики — вон. Мольбы о помощи — вон. А тут мало того, что он не сумел стойко перетерпеть парочку безобидных ссадин, так ещё и позволил своим карим глазам демонстративно заблестеть от навернувшихся слёз. «Я что, стал настолько мягкотелым? Настолько жалким?» Коннора трясло лишь от одной мысли об этом, пока до него наконец не допёрло, что причина крылась в ином — в его садисткой натуре, нашедшей произошедший толчок настолько возмутительным и недопустимым. Времени и желания искать на своём телефоне очередной компромат на Марса не было, так что гениальный мозг Коннора придумал совершенно иную кару — настолько подлую и настолько хитрую, что даже сам его обладатель не успел сразу догадаться.       Так что по итогу произошло? А то, что Коннор проделал грязный трюк, каким любят пользоваться умные девушки, желающие заполучить внимание к своей персоне. Жалобный стон, полный боли и страха, был адресован вовсе не посмевшему распускать руки Марсу. (Ага, стал бы Коннор унижаться перед этой псиной). Не-е-ет, сигнал о помощи был послан совсем другому человеку — тому самому, чья фигура не медля метнулась вперёд и, схватив Марса за волосы, вжала того обратно в стену. Подлый и грязный трюк, но Коннор не считал себя профессиональным манипулятором и, какими бы сомнительными не были его жесты, не пытался в тот момент заниматься травлей. Возможно, его внутренний мудак действительно желал правосудия и придумал такой коварный план, не собираясь терпеть чужие нападки, но идея публично проявить свою беспомощность принадлежала не столько ему, сколько второй — менее известной персоне, стремящейся убедиться в том, что Хэнк будет готов прийти на помощь.       Потому что пока он будет находиться рядом с тобой, никто не посмеет тебя обидеть.       Но, возвращаясь обратно к случившемуся, стоило отметить, что не весь план Коннора прошёл как по маслу. На самом деле он ожидал, что всё случится ровно как и в прошлый раз, когда Хэнк влепил Марсу по морде в порыве ярости и, таким образом выбив из него всю дурь, отпустил того со спокойной душой. И действительно, на фоне освещённой тусклым светом двери показалось заметное очертание кулака, после чего ушей коснулся отчётливый звук удара, заставившего Стефани протяжно завизжать. Коннор лишь довольно усмехнулся, однако его самодовольство тут же сошло на нет, когда он заметил, как из носа Дэвида Марса потекла тоненькая струйка крови. «Да и вообще…» — прошептал он одними губами, в ужасе глядя на происходящую сцену. — Сами очертания носа изменились». Чёрт возьми, Хэнк довёл дело до перелома всего одним уверенным ударом, чего было невозможно предсказать заранее. — Ладно… Хэнк, пош- — Но и договорить Коннор не успел. Положив начало неописуемому кошмару, он в ужасе замер на месте, когда заметил, как кулак вздымается вновь, после чего обрушивается на искалеченное лицо Марса с новой силой.       Хэнк не просто сердился. Переполнившая каждую клеточку тела ярость начала изливаться в роли чистого праведного гнева, призывающего искалечить обидчика до состояния мешка с переломанными костями. Дэвид же морщился и беспомощно хрипел, пытаясь прикрыть лицо руками, да только ничего у него не получалось. Низкие болезненные вздохи перемешались с криками испуганной Стефани, желающей прекратить происходящее безумие, но не сумевшей набраться достаточного уровня смелости. Она лишь сжимала тонкими пальцами край двери и отчаянно кричала «пожалуйста» и «хватит», при этом не решаясь броситься на амбразуру. Да и куда? Вперёд — прямиком к стекающей на пол крови и отлетающим в сторону зубам? Коннор прекрасно понимал её страх, хотя какой-то частью здравого ума осознавал, что если никто срочно не вмешается — быть беде. Удары и не думали прекращаться. Медленные, но точные и размашистые — они бесчисленным дождём осыпались на когда-то надменную рожу, полную издёвки и ликования. Лишённый всяких сил Дэвид уже и не пытался сопротивляться, позволяя окончательно превратить своё лицо в изувеченное нечто с переломанным носом, заплывшими глазами и остатками ещё целых зубов. Льющаяся фонтаном кровь уже успела не только заляпать собой пижамные штаны, но также стечь на гостевой коврик и каким-то образом угодить на светлую женскую ночнушку. — Хэнк, хватит!       Громко и отчаянно. Пробежавший по всему участку вскрик сумел остудить собой разгоревшийся пыл испачканного в чужой крови полицейского, однако, несмотря на испуганные хриплые нотки, издавший его голос принадлежал вовсе не Стефани. Коннор, дрожа от ужаса, сделал три широких шага вперёд и очутился прямиком перед Марсом, прикрывая его своим телом от последующих ударов. Он вытянул в разные стороны руки и, заметив вновь поднятый кулак, беспомощно прикрыл глаза и опустил голову вниз, ожидая, что находящийся в порыве ярости Хэнк врежет и по его лицу, сломав нос с одного удара. Вероятность была крайне высока, но, благодаря вселенскому чуду, опасность миновала стороной. Вскинутая рука Хэнка замерла в воздухе, а его внимательные синие глаза остановились на побледневшем от страха лице. — Коннор? — прошептали тонкие искусанные губы, после чего испачканные в крови Марса пальцы коснулись мягкой щеки. — Ты не ушибся? — Я в порядке. Правда. Я просто немного поцарапался, но не более. — Коннор вытянул перед собой ладонь, демонстрируя потёртые подушечки. — Видишь? Всё хорошо. Пожалуйста, успокойся. Ещё немного, и ты убьёшь его.       Хэнк наконец опомнился. Он заглянул Коннору за плечо и бросил угрюмый взгляд на залитое кровью лицо Марса, но при этом больше не сказал ни слова. Лишь прошёлся большим пальцем по родинке на испачканной в тоналке щеке, смешивая при этом персиково-бежевый оттенок с алым цветом тёплой крови, после чего презрительно цыкнул и, напоследок пнув Марса по руке, которой тот попытался очередной раз показать фак, развернулся и побрёл обратно к забору, который пятью минутами ранее уже один раз перепрыгнул. — Эй… — Коннор откашлялся. Теперь его первостепенной задачей стало помочь Хэнку избавиться от последствий его действий, но каких угроз и оправданий должно хватить, чтобы заставить Марса держать язык за зубами? Он не побоялся вступить в конфронтацию, при этом зная, что у одного из участников конфликта есть на него значительное количество компромата. Деньгами эту свинью заткнуть не получится, ровно как и не удастся более дразнить его иллюзиями о возможной потере лидерства в гонках за кресло мэра. — Что, будешь опять тыкать в меня теми фотографиями? — Марс оскалился, демонстрируя остатки выбитых зубов, после чего схаркнул в сторону кровь. — Валяй, мне уже похуй. Вы, хуесосы, будете до конца своих дней гнить в самой грязной и самой обосранной тюрьме штата, и не выйдите даже в том случае, если… — А теперь захлопни свой ебальник, и послушай меня, Дэвид, — перебил его Коннор, оглянувшись назад и проверив, насколько далеко от них ушёл Хэнк. Он не любил прибегать к этому методу решения проблем, считая его слишком рискованным, но раз уж текущая ситуация не имела под собой иных рычагов давления, пришлось поддаваться. — Я просто хочу тебя предупредить, что если что-нибудь из случившегося этим вечером будет упомянуто хоть в какой-нибудь вшивой газетёнке, или ты решишь высраться в сторону Хэнка на городском телеканале, то учти, что мы найдём тебя, где бы ты не решил спрятаться. Оторвём руки, ноги и скормим твою мерзкую тушу уличным собакам, которые настолько изуродуют твой труп, что ни один криминалист не опознает твою личность. Понял меня, гандон?       Услышав последние слова, Марс испуганно замер. Убрав со своего окровавленного лица гордую ухмылочку, он прикрыл трясущимися руками сломанный нос и боязливо посмотрел на Коннора. Отчаянно застонал, не желая верить в услышанное, но, когда не смог найти в своей долбанной башке противоречий, униженно промычал: — Т-ты… из этих…       Коннор показательно потёр свои разодранные ладошки, как бы припоминая Дэвиду, кто виноват в этих полученных травмах. Он вскинул брови и, замахнувшись, сделал вид, что хочет вмазать и без того настрадавшемуся мужчине пощёчину, но когда тот в панике прикрыл глаза, то лишь дружелюбно похлопал его по окровавленной щеке, словно потерявшегося ребёнка. — Синдикат передаёт тебе привет, мой друг. Просто помни, кому ты обязан своим колоссальным состояниям, и кто именно помог тебе продвинуться на пост кандидата в мэры города. Держи свой гнилой язык за зубами и никто больше не придёт бить тебя по роже. — Господи, — истерично засмеялся Марс, а по его подбородку потекли слюни. — Полиция на подсосе у мафии? Какая срань. Ебанутый на голову мент и его мелкий преступный подсос. Да вы с Хэнком сладкая парочка. Надеюсь, ты задохнёшься от передоза его члена в своей глотке, мудила. — Я рад, что мы поняли друг друга. — Коннор хихикнул. На этих словах их разговор подошёл к концу.       Услышав краем уха, как обеспокоенная Стефани вызывает скорую помощь, Коннор поспешил убрать с лица издевательски самоуверенное выражение и бегом кинулся вслед за Хэнком, поправляя на плечах рюкзак. Ситуация казалась ему слишком абсурдной, но времени на то, чтобы разделываться с эмоциями в текущий момент не оставалось, так что, попытавшись вновь превратиться в прежнего озабоченного случившимся приятеля, Коннор стёр со щеки размазанную кровь и виновато сложил брови домиком. — Эй, всё нормально? — спросил он, опережая Хэнка и заглядывая ему в глаза, из которых успела испариться вся та ярость и презрение. — Да… вроде как… — ответил тот, останавливаясь возле самого забора и оглядывая его на наличие выступов, на которые можно было бы наступить. — Я сорвался. Опять. Поверь, изначально я не планировал начинать драку, но когда он тебя толкнул, то…       Хэнка молча осмотрел испачканные в крови пальцы, после чего перевёл взгляд на Коннора. Продолжения для сказанных слов не требовалось.       Все последующие действия производились в полном молчании. Заметив, что из-за беспрерывно нанесённых ударов Хэнк также разодрал кожу на костяшках кисти, Коннор жестом попросил того пока не перелазить через забор на улицу. Свесив с плеча свой рюкзак, он вжикнул молнией и, отодвинув чужую рубашку в сторону, выложил на травку ту самую бутылку с водой, которую брал только ради галочки. Зажав в пальцах снятый ещё в такси галстук, Коннор вылил на него немного влаги и, кивком приказав Хэнку вытянуть повреждённую конечность, обмотал аксессуар вокруг его ладони, тем самым на время предотвращая попадание в раны всякой заразы. — Скажи мне, если будет щипать, хорошо? — улыбнулся он, запихивая бутылку обратно в сумку. — Можем заехать в аптеку и накупить пластырей. — Н-нет, не нужно. — Хэнк поднял кисть к глазам и растроганно осмотрел импровизированный бинт. Заметив, с каким теплом за ним следит пара карих глаз, он поспешил перевести разговор в иное русло. — Ладно, я не хотел портить наш вечер. Какие у нас там дальше планы?       Но о других планах уже не было никакого желания думать. Коннора настолько впечатлила и вместе с тем ужаснула ситуация с Марсом, что он совсем забыл об идее продолжить праздник в отеле, куда изначально собирался пригласить эскортницу. К тому же, Хэнк не очень походил на человека, который испытывал срочную потребность в женских ласках, а лишняя навязчивость могла показаться ему докучающей. «Можно отправиться в ресторан», — тогда подумал Коннор, хотя тут же отбросил эту идею в помойку. Ни он, ни Хэнк от голода не страдали, так что какой может быть смысл в том, чтобы оставшийся вечер сидеть за столом и набивать сытый желудок дорогой едой? Да и после случившегося пятью минутами ранее не хотелось больше строить из себя интеллигентного мачо, любящего по полчаса ковырять омаров вилкой. Возможно, был ещё вариант разъехаться по домам, и звучал он даже более-менее разумно, однако говорить «давай, пока» на такой грустной ноте тоже не хотелось.       «Тогда буду действовать по своему изначальному плану, — решил Коннор, переползая через забор и вытаскивая из кармана телефон для вызова такси. — В отеле всегда можно выпить дорого вина, сыграть в бильярд или искупаться в бассейне. Возможно, за это время Хэнк успеет немного успокоиться и даже будет вновь настроен на романтический лад». Да, звучало вполне забавно. И если Коннор по началу беспокоился, что его желание оказаться в двуспальном номере вдвоём будет воспринято неправильно, то по итогу сумел расслабиться, когда заметил, что Хэнк вообще не обращает на это внимания.       Оставшуюся дорогу они провели в кромешной тишине. Видимо, Хэнк настолько потонул в своих противоречивых мыслях, не дающих ему хоть немного расслабиться, что наверняка не заметил бы, начнись перед его носом стрельба. Не возмутился даже тогда, когда Коннор чуть ли не за руку дотащил его до отеля, после чего арендовал номер и помог добраться до нужного этажа. А когда его глазам предстала широкая кровать, то, недолго думая, Хэнк просто бухнулся на неё спиной. — Знаешь, мне не стоило говорить тебе те вещи, — тихо произнёс Коннор, заняв невзрачное место возле двери. Он опёрся спиной о стену и, уронив рюкзак прямо возле ног, сложил руки перед собой. — Всё нормально, — печально прошептал Хэнк, уткнувшись глазами куда-то в потолок, словно вёл беседу именно с ним. — Я давно об этом думал. Просто твои слова открыли мне глаза. Спасибо… наверное.       В тёмном номере отеля было куда спокойнее, чем в шумной комнате стриптиз-клуба, и потому их разговор начал приобретать некие интимные оттенки, характерные для подросткового флирта. Коннор прикрыл веки и, попытавшись уловить окружающие его звуки, мог даже поклясться, что слышит хриплое дыхание Хэнка. Оно казалось таким завораживающим и расслабляющим, из-за чего хотелось наклониться к нему ещё ближе и, позабыв обо всех существующих правилах приличия, попытаться поймать его ртом, как то делают собаки, высунувшие свои слюнявые морды из окон едущих на полной скорости машин. — Слушай… тогда, у Марса. — Коннор поднял голову. Он учтиво промолчал, дожидаясь, пока Хэнк не посмотрит на него в ответ. Тем самым хотел заставить его установить зрительный контакт и разговаривать с собой, а не со свисающей с потолка люстрой. — Что у Марса? — Хэнк поднял голову. Его голубые глаза внимательно уставились на Коннора, вынуждая его продолжить свою мысль. Здоровой рукой он неуклюже развязал узел на влажном галстуке, после чего отбросил его в сторону. Израненный кулак сместился с живота на кровать. — Ты пытался сдерживать себя. Но… когда он столкнул меня на дорогу… — Коннор вновь замолчал на полуслове. Ему казалось, что эта реплика не требует продолжения, но, видимо, Хэнк хотел дослушать до конца, а потому пришлось продолжить. — …ты ему врезал. — Мне просто не понравилось, как он себя ведёт. Считай, я вернул тебе должок за прошлый раз, когда ты меня выручил.       Коннор скромно хихикнул. Он сделал маленький шажок вперёд, тем самым вынырнув из-под тени высокого шкафа под яркий лунный свет, приветливо сочащийся из широкого окна. Не требовалось быть гением, чтобы понять — речи о возвращении долга и не шло. Хэнк пытался лукавить, но лукавить у него не выходило, отчего он вновь отвернул голову в сторону, не желая смотреть Коннору в глаза, как бы тот не настаивал. Что же, Коннор не торопил. Ему было вполне достаточно наслаждаться тишиной, сквозь которую он слышал тяжёлое дыхание Хэнка и видел его сильную фигуру, так заманчиво лежащую на широкой кровати. Момент продолжался до тех пор, пока внезапно Хэнк сам не решился задать неожиданный вопрос. — Я напугал тебя? — Меня? С чего бы? — Коннор склонил голову к левому плечу и сделал вперёд ещё один шаг. Он хотел оказаться как можно ближе, но при этом не желал нагло нарушать чужое личное пространство. — Наоборот, я весьма тобой восхитился.       Последние слова получили не самую приятную реакцию в виде злого смешка. — Какая тупость. — Хэнк выдавил на лице болезненную улыбку. — Не пытайся меня утешить, я тебе не ребёнок. — А я и не пытаюсь. Я говорю всё как есть. — Тон Коннора стал мягче. Несмотря на услышанные слова, ему действительно казалось, что Хэнк чем-то напоминает несмышлёного мальчика. Юного мальца, который пытается показать свою самостоятельность и силу, однако при этом всё равно нуждается в поддержке близкого человека. Он боится, что его не поймут, но он хочет быть понятым. Подтверждая эту точку зрения, Хэнк набрал в лёгкие побольше воздуха, после чего досадно прочеканил: — Ты хочешь поддержать меня. Славно. Мне очень повезло, что у меня под рукой нашёлся такой удобный нянька-программист, которому нравится следить за своим больным на голову подопечным и чувствовать себя при этом терпилой вселенских масштабов. — Он развернулся в сторону окна, и проглядывающая сквозь чистое окно луна отразилась в его голубых глазах двумя крошечными точками. — Кто из нас двоих ещё конченный фетишист? Спроси это у себя, когда в очередной раз будешь наблюдать за тем, как у меня сносит крышу. — Хэнк, я не знаю, что ты там себе понапридумывал… — Коннор совершил последний шаг. Теперь между ним и разочарованным в своей жизни собеседником оставался всего-навсего один метр. — Однако знай, что я всегда буду беспрекословно следовать за тобой. Я подбадриваю тебя не потому что пытаюсь казаться за твой счёт лучше или мудрее, а потому что я целиком на тебя полагаюсь. И если внезапно тебе в голову придёт взяться за оружие и пойти грабить банк, то я лишь молча протяну тебе свой пистолет. Знаешь почему? Потому что я тебе доверяю.       Тишина, которая образовалась после этих слов, принялась пестрить напряжением. Хэнк вновь поднял голову и посмотрел на стоящего перед ним Коннора, простенькая улыбка на лице которого должна была продемонстрировать всю серьёзность выдвинутых намерений. Потому что Коннор не лгал. Потому что Коннор нашёл того человека, с которым он сам чувствовал себя настоящим, и по этой причине не желал, чтобы тот сдерживался в ответ. Хэнк напоминал ему целый океан — был таким же глубоким и непознанным, но оттого не менее прекрасным. Хотелось склониться над ним и, протянув руку, прикоснуться к холодной синеве. Нырнуть в неё целиком, оказавшись в такой пугающей, но такой безопасной неизвестности. По этой же причине всё сказанное являлось чистой правдой, которая поначалу Хэнка смутила. Он наконец принял вертикальное положение и беспокойно посмотрел себе под ноги, пытаясь подобрать слова. В его жестах читалась робкая зажатость, но когда он опять поднял на Коннора взгляд, то в нём более не оставалось и капли сомнения. Тонкие искусанные губы произнесли: — Снимай с себя одежду.       Голос размеренный. В меру пугающий. Пробирающий до мурашек и вгоняющий в панический ступор. Тех самых забавных пьяных ноток в нём более не сквозило, ровно как не осталось и намёка на былой задорный настрой. И если Коннор сперва предположил, что услышал некое подобие своеобразного чёрного юмора, то одного взгляда на властное выражение Хэнка стало достаточно, чтобы понять — никто здесь шутить не собирался. Никаких больше двусмысленных намёков и пустяков, ляпнутых лишь ради красного словца. Те дурашливость, азарт и ребячество, с которых начался сегодняшний вечер, успели выветриться ещё на улице, оставив место для чистой решительности. И когда Коннор понял, что его попытки разрядить атмосферу удобными словами привели к совершенно противоположному результату, то невольно поёжился. — Что? — переспросил он, пытаясь взять ситуацию под контроль и дать Хэнку возможность оправдаться. — В каком смысле? — Тряпки, — твёрдо ответил Хэнк, кивая вперёд. — Стаскивай их с себя. Все до последней.       Попытка оказалась такой же провальной, как и сама идея вернуть позитивной настрой. Коннор просто замер на месте, не понимая, с чего бы ему следовать этим приказам. Какая вообще прослеживалась во всём этом связь? Чего хочет добиться Хэнк, и насколько он был серьёзен в своих словах? Потому что ничего из случившегося ранее не предвещало подобного исхода событий. Во всяком случае, Коннору так казалось, ибо всё, чего он хотел — это попытаться поддержать своего друга в тяжёлый для него период. Дать понять, что тот не одинок и что есть в этом мире человек, способный принять все его необычные замашки. Хэнку всего лишь оставалось сказать внятное «спасибо» или хотя бы немного приподнять уголки губ, чтобы подвести к финалу этот тёплый момент и дать Коннору завершить свой грандиозный праздничный план, пригласив в отель эскортницу. Разве могли быть иные варианты событий?       Видимо да. Но Коннор не боялся неизведанного и не пытался его избежать. Наоборот, какая-то его часть тянулась к необъятным просторам чужого разума, желая познать его и изучить со всех сторон. Единственное, что не давало покоя — так это лишь факт собственной недальновидности. «Я совсем не знаю Хэнка» — думал Коннор, понимая, что их длительное общение не помогло раскрыть всех карт, а потому и необычное требование обнажиться казалось не столько пугающим, сколько по-неприятному тревожащим. Оставалось разобраться с главным вопросом, от ответа на который и зависели последующие действия: «Какую именно эмоцию Хэнк проявлял?»       Сперва Коннор предположил, что он сердится, да только в этом не было абсолютно никакого смысла. Хэнк выглядел отчуждённым и слегка неуверенным, но при этом достаточно расслабленным. Тот гнев, что пропитывал его тело после встречи с Дэвидом полностью растворился, а его место заняло нечто, отдалённо похожее на заинтересованность. Ничего не предвещало дальнейшей опасности, а потому желание поскорее кинуться прочь было подавлено ещё в зачатке. Тогда Коннор медленно потянулся к вороту своей рубашки, нащупывая пальцами самую верхнюю пуговицу. Он на мгновение замер, проверяя, не издеваются ли над ним в такой изощрённой форме. Всякое могло случиться, так что стоило держать ухо в остро. Но Хэнк всё также продолжал спокойно сидеть на кровати, а тот самый взгляд — тёмно-тёмно синих глаз, внимательно смотрел на Коннора снизу вверх. Он ждал. Ждал подобно стерегущему хищнику, что оценивал каждое действие своей добычи и готов был наброситься сразу, если та посмеет как-то не так дёрнуться.       Наверное, если бы Коннор был прежним, он бы обязательно огрызнулся. Показал Хэнку фак и с нахальным лицом прошипел: «Ты ебанутый? С чего это я должен буду перед тобой раздеваться? Ты что, пидор?» Если бы Коннор был таким, как раньше, он бы точно нашёл иной выход из этой ситуации. Сделал всё от себя зависящее, не собираясь опускаться настолько низко, чтобы исполнять подобные постыдные приказы какой-то полицейской свиньи. Ему даже внезапно захотелось попытаться оправдаться перед самим собой, сказав невнятное: «Я не хочу его провоцировать на конфликт, ведь он показал, как умеет бить морды, когда находился в плохом настроении». Это было бы полной неправдой. Коннор умел пиздеть и делал это как никто другой, но сейчас он, безо всякой застенчивости, готов был открыто для себя признать — происходящее его начало будоражить. «Что же будет дальше? Что же он захочет сделать?» Хэнк казался таким властным, но при этом поражал своим умением контролировать ситуацию, не прибегая к угрозам или рукоприкладству. Вполне могло оказаться, что он задумал такую игру, и если оно было так, то Коннор готов был подыграть.       Набрав в лёгкие больше воздуха, он наконец справился с верхней пуговицей на своей рубашке. Та легонько чпокнула, позволяя двум краям ворота разойтись и дать лунному свету омыть собой бледную шею. Коннор почти незаметно повёл плечами, но останавливаться на достигнутом не стал. Его пальцы опустились ниже и также легко справились со второй пуговицей, что позволила обнажить острые ключицы. Затем с ещё одной, и ещё одной, и ещё. И вот Коннор принялся окончательно стягивать с себя верхний элемент одежды, при этом пытаясь не выразить на лице и капли смущения. Холодный сквозняк пробежал по животу, заставляя кожу покрыться мурашками, а розоватые соски немного затвердеть, но Хэнк даже и бровью не повёл. Наоборот, он на секунду отвлёкся, чтобы перевести взгляд в сторону окна и сделать вид, что происходящее более его не интересует, хотя при этом команды одеваться вновь так и не отдал.       Что же, если этот жест был своеобразной попыткой заставить Коннора почувствовать неловкость и самому прекратить развернувшуюся сцену, то она не сработала. Бежевая рубашка легко опустилась на мягкий ковёр, а тонкие пальцы Коннора уже перешли на кожаный ремень. «Это нихуя не нормально», — подумал он, ощущая дрожь на самых кончиках, но в открытую высказывать своё мнение не стал. Только немного помедлил, не решаясь прикоснуться к пряжке, но когда заметил, что Хэнк вновь внимательно изучает его, то собрал всю волю в кулак и громко клацнул язычком, давая всему окружению понять — он собрался идти до конца. И когда ремень наконец перестал удерживать штаны на бёдрах, то пришла пора полностью прощаться с верхней одеждой. Те самые спортивные кроссовки были бесцеремонно откинуты к гардеробу, носкам пришлось присоединиться к своей верной подруге — рубашке, что с великим радушием позволила им улечься сверху, а серым шёлковым боксерам от Тома Форда потребовалось зацепиться резинкой за ручку от шкафа, чтобы нигде случайно не потеряться. Больше никакой одежды на Конноре не осталось. — Всё? Я могу одеваться назад? — спросил он, прикрывая руками интимное место и пытаясь повернуть голову так, чтобы падающий из окна лунный свет не смог зацепить румянец на его щеках. И насколько бы уверенным в своих действиях ни был Коннор, он не мог избавиться от того стыда, что пропитал его кровь и теперь всячески портил жизнь, заставляя горло сохнуть, а низ живота мутить. «Господи, прости мне мою тупость». Пусть Коннору не впервой было демонстрировать своё обнажённое тело другим людям, — всё же заниматься сексом с эскортницами в одежде он не любил — сегодня он позволил себе оголиться перед полицейским. Не просто перед стражем правопорядка, но перед человеком, к которому испытывал романтические чувства.       Видимо, до Хэнка только сейчас дошло, что он несколько перегнул палку со своими странными заданиями. Скучающее выражение на его лице сменилось растерянностью, а в тёмно-синих глазах появилось крайнее замешательство. Он явно и сам теперь не был уверен в том, чего собирался добиться изначально, но при этом и отказаться от своей задумки не мог. Да и как бы это выглядело? «Прости, Коннор, я что-то слегка переборщил. Давай, одевайся назад и пойдём разделим мини-бар». Потому ему пришлось в срочном порядке обдумывать последующий план действий, периодически прерываясь на то, чтобы поизучать едва заметные кубики пресса, покрытую мурашками кожу и ещё больше затвердевшие соски-горошины. И почему-то Коннору внезапно захотелось хихикнуть, когда он заметил, как дёрнулся вверх-вниз чужой кадык, что помог проглотить подступившую к ротовой полости слюну.       А тишина тем временем продолжалась. Она витала по комнате как призрак коммунизма по Европе, отчего картинка становилась ещё более необычной. Коннор тушевался, но тушевался не потому что боялся каких-то серьёзных последствий, а скорее всего лишь не хотел бежать вперёд паровоза. На самом деле из-за алкоголя в крови ему понадобилось куда больше времени, чтобы понять одну простую истину — не было в происходящем ничего спланированного заранее. Это не издёвка, не провокация и даже не дурацкая шутка, придуманная на пьяную голову, всё оказалось куда прозаичнее и скромнее. Коннор вздрогнул, понимая, что он как-раз таки всё сделал так, как оно и требовалось. Их неловкий разговор о взаимопонимании заставил Хэнка ляпнуть первое, что пришло тому голову, дабы проверить, действительно ли Коннор будет готов сдержать своё слово и довериться ему до самого конца. Последует ли он необычному распоряжению, или струсит, тем самым дав понять, что его обещаниям верить нельзя.       «Так вот оно что…» Коннор наконец нашёл в себе силы немного улыбнуться. Хэнк чувствовал себя слегка подавленно, а случившаяся получасом ранее драка и вовсе свела его позитивный настрой к минимуму. Желание лишь немного восстановить свой авторитет без грубой силы било ключом, и потому оно нашло свою реализацию в такой необычной форме. То самое самоуважение, которое он обрёл вновь, теперь хотело вырваться на волю и размять свои сильные лапы, ведь так долго томилось в тесной клетке. Покрылось сочащимися кровью ранами, которые болели всякий раз, когда какая-нибудь мразь в лице Дэвида Марса или Коннора Стерна имела честь начать поливать Хэнка помоями. И если тот же Марс получил по заслугам за свой гнилой язык, то с Коннором ситуация была несколько иной. Хэнк явно не видел смысла решать проблему силой, но ему очевидно хотелось почувствовать, что Коннор уважает его. Не просто льёт в уши сладкий мёд о том, как ценит и как поддерживает, а прямиком идёт на уступки. На самые необычные и самые смущающие уступки.       Коннор задумался. А после наконец смирился с тем, что его собственная гордость в данном положении сможет только навредить. Он тряхнул головой, откидывая со лба упавшую прядь, а когда Хэнк очередной раз робко посмотрел на его тело, то окончательно перестал пытаться сгорбатиться. Нет, теперь он уже решил брать ситуацию за бразды правления и, уверенно выпрямившись, убрал от своего паха обе руки. Расслабленно покачнулся из стороны в сторону, как бы говоря, мол, я тебе доверяю, Хэнк, и я подчиняюсь, но не потому что боюсь тебя, а потому что я признаю твою власть. И пусть Коннор хоть трижды был умелым и талантливым хакером из детройтского мафиозного синдиката, он не мог не согласиться с мыслью, что в данный момент полицейский по имени Хэнк Андерсон оказался куда выше и значительнее него.       Подобная внезапная раскрепощённость Хэнка немного поразила, пусть виду он старался и не подавать. Наверное, хотел попросить Коннора всё же прикрыть постыдное место обратно, но по итогу постеснялся свою просьбу озвучить, решив, что таким образом откровенно признает свой изначальный приказ глупым и поспешным. Хотел, чтобы Коннор разделся? Ну тогда пожинай плоды своих трудов и прими тот факт, что перед тобой стоит далеко не девочка. Так стоит ли зацикливаться на подобных мелочах или же нужно попробовать двигаться дальше? Поздно говорить о личных границах и рамках приемлемого, да и Коннор не видел в этом абсолютно никакого смысла. Из его тёплых карих глаз пропали все те смятение и зажатость, и теперь там осталось место только для стойкой убеждённости и ожидания чего-то иного — чего-то более необычного и пикантного, нежели чем банальные переодевания. В воздухе отчётливо завис вопрос: «Готов ли ты зайти дальше, Хэнк, или же мы остановимся на достигнутом?»       Но Хэнк не торопился отвечать. Более того, он вообще не издал и звука, что сперва Коннора немного да разочаровало. Тот было решил, что на такой непримечательной ноте их маленькая игра и закончится, но не тут-то было. Никто и не собирался объявлять результаты, просто немного усложнились правила. Хэнк самую малость подвинулся назад, после чего как бы невзначай поднял правую ладонь, как если бы был учеником на уроке, что собирался задать учителю вопрос. То была тщетная попытка замаскировать следующий приказ, чтобы вроде как и высказать своё желание, но сделать это так, дабы Коннору ничего не было понятно. Заставить его недоумённо задуматься и прекратить разводить здесь срамоту. Но Коннор понял всё. Коннору не нужны были слова для таких простых вещей, ведь Коннор являлся гордым любителем собак, а его наипрелестнейшая Поцелуйчик пусть и была засранкой и непослушной, но от того не менее умной. Она знала очень много важных команд, а команды — это те же самые приказы, которые каждый хороший хозяин должен уметь отдавать не только словом, но и действием. И вскинутая рука — жест, который как раз и показал Хэнк — означала ни что иное, как команду «сидеть».       И Коннор послушался. Медленно опустился вниз и, усевшись на колени, сложил руки перед собой. Он вновь поёжился от сквозняка, что теперь скользнул вдоль его позвоночника, потёр зачесавшуюся переносицу и вновь посмотрел на Хэнка, но уже снизу вверх. Улыбнулся ещё шире, когда заметил, как у того покраснело лицо, правда озвучить своё наблюдение не решился. Да и зачем? Не каждый день приходится намекать на что-то такое постыдное. Одно дело — это насильно усадить преступника на его место, а другое — это намекнуть обнажённому другу, чтобы тот встал перед тобой на колени. И теперь уже Коннор находил происходящее скорее весёлым, нежели чем чем-то будоражащим. Заглядывая Хэнку в глаза, он как будто говорил: «Не волнуйся, Хэнк, я прекрасно понимаю и признаю твоё желание подоминировать. Ты имеешь на это полное право, и я готов беспрекословно сделать всё, что ты только пожелаешь». Конечно, на столь длинное предложение не хватило в лёгких воздуха, а потому, борясь с постепенно нарастающим возбуждением, Коннор смог выдавить из себя лишь краткое: — Ну и? — Он наклонил голову к левому плечу. — Будут ещё приказы? — Ты действительно хочешь продолжать? — спросил его Хэнк, а его кадык очередной раз дёрнулся вверх-вниз, когда он сглотнул подступившую слюну. — Ты же не обязан меня слушаться. — Может и не обязан, а может и наоборот… — По ковру зашуршали колени, когда Коннор попытался подползти поближе. Ссутулив плечи, он уложил свой подбородок Хэнку на бедро. — Но я слушаюсь. А знаешь почему? Потому что я доверяю тебе, Хэнк. И я считаю, что ты имеешь полное право отдавать приказы.       Говорить такое было очень неловко. Особенно глупо эти слова звучали после того, как тот же Коннор когда-то игнорировал иные просьбы Хэнка: «не мешать ему работать в баре» и «не докучать тупыми анекдотами». Старые времена, за которые теперь приходилось вот так вот расплачиваться, но не сказать, что Коннор был недоволен. Если перед Элайджей Камски приходилось стоять на коленях по той причине, что тот вызывал напряжение и страх, то перед Хэнком Коннора ни обременяло ни одно из этих чувств. Он подчинялся, потому что он бесконечно уважал и ценил этого человека. И даже если Хэнк оставался для него «полицейской свиньёй», то это лишь означало, что Коннор самолично опустился до того, чтобы склонять голову перед этой самой свиньёй. Забывать перед ней о всяком понятии об уважении. — Ты точно нормально себя чувствуешь? — спросил Хэнк. Коннор ощутил, как чужая рука легла на его макушку и слегка потрепала волосы, как если бы ласкала дворового пса. — Я просто… немного не уверен. — Я полностью в твоей власти, Хэнк. — Коннор повернул голову на бок и позволил тёплой руке прижаться к его пунцовой щеке. С тем же спокойствием в глазах он вновь посмотрел на Хэнка. — Если таким образом ты хочешь выпустить накопившийся пар, то пожалуйста. Делай со мной всё, что только заблагорассудится.       Возможно, последние слова произнёс уже алкоголь в крови, но Коннор не возражал подобной самовольности. Полагал, что всё сказанное было более чем правильным, и когда Хэнк только хмыкнул в ответ, очевидно посчитав такие глупости ни к месту, Коннор лишь блаженно прикрыл глаза и замер на месте, продолжая жаться щекой к тёплой ладони и совсем не смущаясь того, что продолжал сидеть перед любимым мужчиной в чём мать родила. — Ну хорошо. — Эти слова стали отправной точкой, положившей конец всем наслаждениям Коннора. Он вновь приоткрыл веки и, подняв взгляд на Хэнка, увидел, что глаза у того стали в разы темнее. По какой причине — не понятно, но подобные изменения настораживали. Сам же Хэнк лишь немного развёл ноги и, кивнув на своё колено, легонько похлопал по нему, после чего произнёс то, что смогло смутить даже пьяного и готового на всё Коннора. — Тогда ложись. — Лечь? — Негодующе спросил тот, чувствуя, как к щекам приливает кровь. — А это зачем? — Ложись-ложись, увидишь, — добавил Хэнк и уже увереннее похлопал по колену, отчего Коннор только поелозил на месте.       Очевидно, что сегодня они могли позволить себе подобные крайности, ведь оба были бухущими в стельку. Какая вообще разница, говорил ли за них алкоголь или же нечто иное, ведь этим вечером они могли списать любые шалости на обычное, привычное всем взрослым людям опьянение, притворившись двумя несоображающими дураками, которые поддаются порывам грязных желаний. Хочешь — пой тупые песни, а хочешь — устраивай с близким другом странные игрища. Приняв всё это во внимание, Коннор пусть и помедлил пару секунд, но всё же решил, что если сегодня он упустит такой шанс, то в будущем обязательно об этом пожалеет. Так что, будучи переполненным неловкостью, он приподнялся на дрожащих ногах и, чувствуя, как по коленям проскользнул ветерок, уложил свою грудную клетку на одно колено Хэнка, а живот на другое.       «Он, что, действительно хочет потрепать меня как собаку?» — тогда подумал парень, чувствуя себя смущённо из-за не очень приятной позы. Пальцы буквально вцепились в штанину Хэнка, а дыхание сбилось. Коннор опустил голову, чтобы Хэнк не увидел, как тот покраснел, но в таком положении он пробыл недолго. Стоило тишине вновь наполнить собой комнату, а Коннору забыться в неуверенности, как резкий звонкий шлепок огласил собой помещение. Правая ягодица запекла, а Коннор вскинул голову вверх, прикусывая нижнюю губу. — Хэнк! — возмутился он, уже было собираясь податься назад и не дать вот так спокойно издеваться над собой и своей пятой точкой, но не тут-то было. Хэнк не позволил покинуть свои колени, а его рука сжала покрасневшую ягодицу, отчего уровень неловкости в комнате только возрос. — Ты же сам сказал, что готов потерпеть. Или я не прав? — полушёпотом ответил Хэнк, а в его голосе послышались нотки смеха. — Или ты так быстро сдаёшься? — Я не понимаю… — Сдаваться Коннор не хотел, но и быть послушной собачонкой не собирался также. — За что? — За что? — Недолгая пауза и вновь очередной шлепок, но отдавшийся уже с двойной силой, отчего Коннор дёрнулся вперёд, цепляясь пальцами за штанину Хэнка. — Этот был за то, что в первое время ты отказывался называть меня по имени и постоянно дразнил Бобом.       «Серьёзно? Ты сейчас решил мне за всё это отомстить?» — чуть было не вырвалось у Коннора изо рта, но он гордо промолчал. И пусть ягодицы продолжало жечь из-за оставшихся на их поверхности красных отпечатков, на его устах заиграла странная полуулыбка. Чёрт возьми, как же далеко они зашли. У Коннора начало щекотать в животе и стали неметь ноги, но он стойко принял такое наказание. Сегодня был день отмщения за все гадости, и если Марс получил кару в виде разбитого лица, то кара Коннора была иной. Его также решили начать бить, но уже по попе. «Как же хорошо, что она у меня такая толстая», — подумал он, пытаясь унять разгорающееся возбуждение, от которого мутило в глазах. И если сначала Коннор хотел ещё прекратить этот срам, то теперь его тело и разум настойчиво требовали продолжения банкета. — Надо же, — протянул он с хитрым придыханием, после чего покосился на Хэнка, уловив в его томном взгляде отголоски желания. — И это всё? Мне казалось, я раздражал тебя куда больше. — А ты настырный, — хмыкнул Хэнк, пальцы которого скользнули по позвоночнику Коннора вверх и несильно ущипнули его за загривок, отчего его бледная кожа покрылась мурашками. Но не успел тот расслабиться, как очередной шлепок огласил собой спальню. — Господи, а этот-то за что? — За все твои глупые шутки и оскорбления. — Но не успел он договорить последнее слова, как очередной резкий звук отскочил от стен. — А этот за то, что ты пачкал мне униформу. — Но я ведь не специально, — с улыбкой хихикнул Коннор, но после вновь прикусил губу, когда его правая ягодица запекла от нового удара. — А этот был за ложь, Коннор. Не нужно мне врать. — Хорошо, лейтенант, я больше не буду. — Коннору стоило больших усилий, чтобы сохранить в своей речи некую формальность и, подражая манере их игры, случайно не назвать Хэнка «папочкой». — Теперь я могу идти? — Ну нет, солнышко, мы только начали. — Прозвучало как приговор, но по телу Коннора пробежала приятная истома.       И Хэнк не солгал. Коннор вздрагивал после каждого шлепка, ведь его лейтенант совсем не сдерживал силы и бил чуть ли не со всего размаху. Он послушно подставлял свою пятую точку и покусывал губы, пытаясь не показаться конченным извращенцем, но при этом не желая прерывать своё заслуженное наказание. Чёрт возьми, как же ему это нравилось. Пусть Хэнк продолжает его шлёпать. Пусть не сдерживается и заставит ягодицы покраснеть до цвета помидора. — Ну а последний, — внезапно сказал Хэнк, облизнув верхнюю губу. — Последний тебе за то, что ты такой мудак.       И тут произошла парочка невероятных вещей, после которых стало понятно — случившееся не обратишь назад. Во-первых, Хэнк шлёпнул Коннора со всей силы. Сильнее чем во все прошлые разы, отчего шлепок наверняка можно было услышать и в других комнатах. Во-вторых, Коннор не просто подался вперёд. Нет, он громко и протяжно замычал от удовольствия. Замычал так сладко и так заманчиво, что по итогу и сам испугался такой реакции. Просто не смог сдержать голос в глотке и дал волю эмоциям, от яркости которых Хэнк прихуел. В-третьих, из-за комбинации двух прошлых пунктов, у Коннора съехала рука. Проскользнула между двух ног и пальцы опустились прямо на пушистых ковёр. Сделано это было, чтобы не потерять равновесие, но одновременно с этим Коннор локтем почувствовал, как уткнулся в чужой твёрдый стояк.       Обстановка накалилась. Стала похожа на натянутую струну, которая могла лопнуть буквально от каждого движения. Ни Хэнк, ни Коннор не были идиотами. Они прекрасно знали, что происходящее нельзя было списать на «дурашливые игры», как то было в прошлый раз на кухне. И теперь они продолжали доводить друг друга до пика такими вещами, а когда оба поняли, что пути назад нет, то замерли в паузе, не решаясь оборвать натянутую струну лично. — Хэнк, — Коннор сказал это имя таким севшим и возбуждённым голосом, словно его самого прошибло током. Он в последний раз повернул голову и посмотрел на смущённого мужчину парой возбуждённых карих глаз, а его рот слегка приоткрылся, пытаясь отдышаться после череды шлепков по заднице. — Придурок.       Какая напасть… Оскорбление резким хлыстом садануло Коннора по ушам, но не успел он опомниться и возмутиться услышанному, как его бесцеремонно и в какой-то мере даже грубо подхватили рукой под живот — словно котёнка, что собирался свалиться с ветки. Ситуация настолько необычная, что для неё и подходящей реакции не нашлось; дело ограничилось тяжёлым вздохом и неконтролируемым вздрагиванием, от которого по спине побежали мурашки. И по началу Коннору показалось, будто его шутки ради собирались перевернуть на бок, аки сонную корову на раздольном пастбище, но чуть погодя последовал рывок — такой силы, что душа устремилась в пятки. В Хэнке было куда больше мощи, чем казалось на первый взгляд, а ведь он создавал впечатление уставшего и отстранённого человека, который сегодняшними приключениями успел насытиться вдоволь. Но нет, то был обман. Заблуждение, способное загнать недотёпу в ловушку, из которой выхода уже не было. И если Коннору ещё сперва казалось, что он владеет ситуацией и умеет предсказывать ходы наперёд, то теперь всю его уверенность как рукой сняло. Такое случается, когда сперва лежишь на чьих-то коленях и радуешь стены своими похотливыми стонами, а потом внезапно оказываешься на кровати и шипишь от боли и дискомфорта, что доставила прикоснувшаяся ткань к чувствительным после шлепков ягодицам. «Это не так уж и приятно, как показывают в порно», — хотел возмутиться он, но когда поднял взгляд, то от увиденного чуть не прикусил свой язык.       Потемневшие глаза Хэнка более не вселяли страх или чувство опасности. Теперь Коннор видел в них кристально-чистое возбуждение, какого не было даже на той маленькой кухоньке, в которой они ели лазанью около недели назад. Да и сама ситуация… всё было иначе. Если в прошлый раз Хэнк пытался как-то скрыть свои эмоции за завесой глупой игры, то сейчас ему уже явно было весьма похуй, что о нём подумает Коннор. Да и какие могли бы быть мысли? Подобно деловитым предпринимателям, они прекрасно поняли, чего хотят друг от друга, иначе на кой хрен нужно было то подобие брачных игр? Больше никаких отговорок и никаких оправданий, а только дикая, горячая страсть, от которой начинало тянуть ниже живота и щекотать в грудной клетке. А стоило Коннору обратить внимание на то, как пальцы Хэнка расстёгивают на широкой груди рубашку, как никаких сомнений не осталось и в помине. Быстро, рвано и нетерпеливо — вот главные слова данного зрелища, а когда два конца одежды осталась сдерживать одна последняя пуговка, которая отказалась покидать нагретое место так просто и ловко выскользнула из пальцев, церемониться с ней Хэнк не стал. Дёрнул с такой силы, что та с треском отлетела куда-то в сторону.       «Я же только сегодня купил эту рубашку», — хотел было возмутиться Коннор, но исключительно ради шутки. Он лишь планировал немного разрядить атмосферу и сохранить отголоски разума, сделав вид, что его внезапно начала душить жаба. Однако Хэнк даже в такой момент оказался куда сообразительнее и проворнее, и стоило лишь Коннору в недовольстве приоткрыть губы, как в них уткнулись с поцелуем.       Целоваться Коннор не умел. Однако прежде, чем начать над ним насмехаться и называть «бездарностью» учтите, что некоторые навыки не прививаются без практики. Людям не свойственно добиваться совершенства в каком-либо деле, не прибегая к постоянным тренировках, а потому понять Коннора можно, ибо он не только никогда ни с кем не целовался, но — более того — считал подобные лобзания лишь дикой негигиеничной привычкой, от которой человек скорее нахватается разного рода заболеваний, нежели сможет получить для себя хоть какую-нибудь заметную пользу. И давайте, скажите, что все его переживания беспочвенны. Кариес, герпес, гепатит А и даже сифилис — вот реальные результаты необдуманных пососалок, которых умные люди должны избегать любой ценой. Вот Коннор был умным ещё с малых лет, так что узнав о всей заразе, содержащейся в человеческой слюне, он принял взвешенное решение и полностью отказался от идеи когда-либо с кем-либо целоваться. Когда же наступила юношеская пора, он и не думал заниматься тем, чем занимаются другие подростки. И нет, речь идёт не о мастурбации, а о тренировке поцелуев на помидорах или собственной руке. «Какая глупость», — смеялся он тогда, разводя руками и покусывая нижнюю губу. Полагал, что это умение никогда ему не пригодится, и был почти целиком и полностью прав, пока не встретил Хэнка.       Их первый поцелуй получился спонтанно. Да и если уж говорить честно, то его и поцелуем-то назвать было нельзя. Словно на автомате Коннор лишь прижался своим ртом к чужим сжатым губам, не получив при этом ничего, кроме прямых доказательств собственной некомпетентности в такого рода вопросах. «Стыд-то какой, — жаловался потом перед сном он, пряча смущённое лицо в подушку. — Какое же позорище». И не надо его утешать, ведь случившееся действительно было самым настоящим стыдом, воспоминания о котором могут повергнуть в пучины вечного позора. Но если то было уже сто лет назад и неправда, то теперь инициативу в таком деле проявлял далеко не Коннор. Он вообще оказался жертвой обстоятельств, которую мало того, что без разрешения повалили на кровать, так ещё и не дали возмутиться, заткнув губы поцелуем. Что же, в этом был и отдельный плюс, ибо целоваться Хэнк умел. Прекрасно умел.       Горячий влажный язык ловко проскользнул в ротовую полость. Исследовав верхний ряд зубов, он бережно пробежался по внутренней стороне правой щеки, после чего кончиком прижался к нёбу, вызывая при этом из горла тихий стон. По спине Коннора многочисленным табуном пробежали мурашки, вынудившие его выгнуть позвоночник и уткнуться обнажённым торсом в чужую рубашку. Ткань ласково скользнула по нежной коже, вызывая при этом взрыв внизу живота, от которого Коннор случайно укусил Хэнка за нижнюю губу. Тот принял такой жест за недовольство и поспешил отстраниться, чего Коннор уж никак не мог позволить. Нет уж, теперь отпускать Хэнка он был не намерен, так что поймав его ладошками за обе щеки, вновь поцеловал, теперь уже пытаясь самому проявлять инициативу. Позволил их языкам встретиться и даже не высказал никакого недовольства, когда чужие слюни стали проникать внутрь. Изо рта Хэнка пахло алкоголем и сигаретами, что только добавляло адреналина.       От поцелуев начинало мутить голову. Казалось бы, кислород в лёгких подходит к концу, но отрываться не хотелось. Коннор желал Хэнка. Желал каждую клеточку его тела. Если бы тот сейчас отстранился, это закончилось бы настоящей трагедией, так что Коннор продолжал сжимать пальчиками его лицо, чувствуя подушечками покалывание от бороды. А когда поцелуй всё же закончился и Хэнк подался немного назад, Коннору пришлось укусить себя за язык, дабы не вскрикнуть: «Нет, пожалуйста, вернись». Сперва он подумал, что на этом весь их петтинг подошёл к концу, но то был лишь коварный обман, и не успел Коннор отдышаться и взять себя в руки, как вновь ощутил горячее дыхание на своей коже, однако теперь уже в области шеи. Хэнк нежно лизнул его чуть ниже кадыка, после чего игриво прикусил кожу. Немого засосав её, он прошёлся ниже, давая освободившемуся участку замёрзнуть из-за оставшейся слюны. «Он там оставляет засосы?» — задался вопросом Коннор, хотя сам при этом прекрасно знал ответ. Да, оставляет. Хэнк решил продолжить их маленькую пошлую игру и теперь продолжал небрежно покрывать шею поцелуями, после которых на той образовывались алые пятнышки.       Ниже, ниже, ниже. Останавливаться Хэнк не собирался. Куснув одну из ключиц, он прошёлся языком до груди, после чего Коннор прикрикнул, когда почувствовал, как чужие зубы сжали его сосок. Ему стоило больших усилий, чтобы оторвать свою голову от подушки и посмотреть вперёд — прямо на чужую светлую макушку, свисающие локоны с которой падали на кожу. Хэнк усмехнулся, после чего прошёлся языком по всей области ореола и вобрал сосок в рот, вызывая у Коннора целую гамму эмоций. Тот вновь откинулся на подушку и, выгнув грудь, тихо застонал, не веря в происходящее. На самом деле он никогда и не думал, что соски могут быть настолько чувствительными. Считал, что это лишь рудимент, ненужный для мужского организма, хотя теперь уже жалел о таких мыслях. Хэнк буквально сводил его с ума, не давая взять себя в руки, измываясь над бедной грудью. Отстранился он лишь на одну секунду, да и то за тем, чтобы, закончив издеваться над правым соском, перейти к левому и заставить Коннора вновь заполнить комнату стоном. От слюны начинала мёрзнуть кожа, но то была малая плата за такие игры.       Светлые локоны вновь двинулись ниже. Не прерывая дорожку из поцелуев, Хэнк опустился до уровня живота, а после того сумел добраться прямиком до лобка. Наверное, именно в тот миг Коннор и обнаружил, что у него уже как несколько минут стоит колом, и это привело к крайнему стыду и замешательству. «Блин, если Хэнк заметит…» А что будет, если заметит? Да ничего, собственно. Подтверждая эту теорию, тот пробежался глазами по чужой эрекции, но при этом не сказал ни слова. Лишь принял вертикальное положение, а после вцепился пальцами в пряжку собственного ремня. Коннор смущённо замер, глядя за тем, как словно в замедленной съёмке Хэнк щёлкнул язычком и развёл два края в сторону, после чего опустил штаны вниз. Взгляд Коннора пал на увеличившиеся в размерах очертания под трусами, отчего он лизнул нижнюю губу, желая поскорее увидеть, что же там такое скрывается.       Хэнк позволил. Подцепив кончиками пальцев резинку своих боксеров, он потянул её прямиком вниз — до уровня коленей. Наконец оказавшись на свободе, толстый, сочащийся предэякулятом стояк медленно покачнулся из стороны в сторону, гипнотизируя взгляд Коннора и заставляя его задохнуться от зависти. Предостережения не лгали — член Хэнка действительно оказался большим. Настолько большим, что на первый взгляд даже было тяжело определить его размер. Сколько там в дюймах? Девять? Десять? «А точно ли его бывшая жена не была чудо-женщиной? — подумал Коннор, облизывая верхнюю губу. — Может быть, она специально ушла к мужчине, у которого между ног скрывается вялый червяк, потому что не смогла удовлетворить своей промежностью такие габариты?» На самом деле предположение было не таким уж и глупым, каковым казалось на первый взгляд. Вспоминая события минувших дней, стоило отметить, что угрозы Хэнка не были беспочвенны. «До сюда достану точно», — так он сказал первый раз, ткнув пальцем Коннору ниже кадыка. Да, достанет, в этом не было никаких сомнений. Не просто минует этот уровень, но и заставит задыхаться, если попытается уместить в глотке весь свой размерчик.       Картина складывалась по истине идеальная. У Хэнка были красивые мускулистые руки, накачанная грудь и даже прочерчивающиеся кубики пресса, от одного взгляда на которые Коннор вдруг почувствовал себя двойным тупицей, ибо на секунду вспомнил о дне, когда пытался похвастаться своим домашним фитнесом с гантелями. Теперь не удивительно, откуда в этом теле взялось столько силы. Хэнк мог с поразительной лёгкостью поднимать тяжести и удерживать на месте даже самую прыткую и увёртливую цель, вжав её в стену и пригрозив переломом челюсти. Самая настоящая машина для убийств — и никак иначе. Коннор никогда не славился больными фантазиями, однако сейчас у него отчего-то появилось странное и несвойственное желание пройтись по животу Хэнка языком, пробуя на вкус солоноватые капельки пота и позволяя схватить себя за волосы. Кстати, о них… Несмотря на явную передозировку маскулинности, тело Хэнка нельзя было ни в коем случае назвать волосатым. Растительность в основном располагалась в районах рук, ног, подмышек и лобка, от которого прокладывала дорожку к пупку, хотя при этом грудь и живот были практически лысые, ломая всякие стереотипы о мужественности и делая картину ещё более идеальной.       Поймав на себе восхищённый взгляд Коннора, Хэнк самую малость смутился. Оно и понятно, ведь не каждый день приходится представать полностью голым перед лицом другого человека — особенно когда тот начинает пожирать глазами каждую клеточку твоего тела. Возможно, проблема крылась в недостатке чужого внимания, но какая вообще женщина будет достойна настолько красивого мужчины? Вот именно. В теории, если бы можно было устроить кастинг и созвать самых привлекательных и самых очаровательных девушек со всего мира, то, не будь среди них дур, все до одной с мольбой в голосе сказали бы: «Я хочу от тебя детей». «Перехочешь», — ответил бы Коннор каждой, ибо отныне только ему было позволено наслаждаться этим зрелищем. Наблюдать за тем, как обнажённый Хэнк вновь подаётся вперёд и, нависая сверху, прижимается своими губами к его угловатой скуле. Коннору же в свою очередь очень хотелось ответить взаимностью и показать, что он — это не бессознательная кукла, которая только и может лежать на кровати и оглушать стены своими стонами, а самый настоящий человек, умеющий доставлять ответное удовольствие.       Первым делом он вновь прижался носом к чужой шее. Чёрт, как же ему нравился запах Хэнка — такой притягательный, дурманящий и умопомрачительный. Запах настоящего мужчины, состоящий из пота, одеколона и адреналина, от которого начинали подгибаться колени. Вдыхая этот пьянящий аромат в свои лёгкие, Коннор обнял одной рукой Хэнка за накачанную спину, а второй начал опускаться ниже, желая достигнуть своей цели любой ценой. Он прошёлся кончиками пальцем по взмокшей от пота груди, изучил упругий и немного округлый живот и, минуя покалывающие кожу лобковые волосы, прикоснулся к крупному мужскому достоинству.       Стоило немного сжать его, как Хэнк вздрогнул, но отрываться от своего занятия не стал. Лишь прикусил Коннора за мочку уха, вызвав у того тихий взбудораженный вздох, положивший начало нечто более возбуждающему. Хэнка было так мало и так много одновременно, что в голове произошёл сущий диссонанс. Прикоснувшись пальцами к пунцовой головке, Коннор собрал кончиками весь скопившийся в одной капле предэякулят и размазал его по всей стороне ладони. После этого слегка оттянул крайнюю плоть и полностью обхватил член рукой, почувствовав его твёрдость. «Господи, как же это охуенно», — подумал он, пытаясь убрать со своего лица довольную ухмылочку. Да, охуенно, пусть и немного необычно, ведь если раньше приходилось трогать лишь свой пятидюймовый стручок, настолько большие размеры вызывают опасение. Набрав в грудь побольше воздуха, Коннор принялся умело мастурбировать, при этом ощущая на своём виске тяжёлое дыхание Хэнка. «Трудно тебе было, да? — подумал он, целуя загорелое плечо. — Когда не прибегаешь к разрядке, каждый день превращается в сущий кошмар. А ты ведь после развода ни подрочить, ни потрахаться нормально не мог».       Тогда Коннор решил провернуть не совсем свойственный для себя манёвр. Разжав промокшие в предэякуляте пальцы, он перестал совершать возвратно-поступательные движения по члену, однако при этом попытался опуститься рукой ещё ниже. Почувствовав подушечками короткие колючие волоски, осторожно — стараясь не оплошать и не совершить ошибки — сжал в ладони подобравшуюся мошонку Хэнка и принялся аккуратно её мять, полагая, что подобные стимуляции помогут доставить приятные ощущения и сделать разрядку куда более бурной. Коннор никогда прежде не проделывал таких махинаций даже с собственными причиндалами, но, однажды, ради общего развития, прочитал в интернете парочку полезных советов о том, как правильно заниматься такими вещами. Например, нежно оттягивать яички вниз, сжимать мошонку у самого основания и массировать её большими пальцами, наблюдая при этом за реакцией партнёра. Хэнк заметно напрягся, но отстраниться не попытался, а значит, что его всё устраивало, и Коннор решил подойти к делу с куда большей ответственностью.       «Ну что, Хэнк Андерсон, — подумал он, выдавив на лице коварную улыбочку. — Я же обещал, что обязательно сожму тебя за яйца». И Коннор сжал. И Коннор победил. Выполнил одну их своих главных угроз и, получается, вышел лидером из этой гонки противостояний, за что обязан был получить грамоту и какой-нибудь клёвый приз. Бутылку дорогого ликёра там, или огромную коробку шоколадных конфет с густой сладкой начинкой. «Так и есть их, наверное, нужно так, как и подобает лидеру. Растопить в кастрюле, остудить до комнатной температуры, окунуть в эту чашу член Хэнка и… слизывать с него образовавшееся покрытие, не чураясь причмокивать, как то делают истинные гурманы». Чёрт, какой же вкусный десерт представлялся. Настолько необычный и притягательный, что у Коннора стали наворачиваться слюни. Пытаясь сбавить накал страстей, он впился ногтями в чужую спину и слегка сильнее сжал во второй руке мешочек яиц, попутно тяпнув Хэнка за плечо. В ответ на такой запал тот издал тихое мычание и, пытаясь не остаться в проигравших, укусил Коннора за хрящик уха.       Вероятно, у них был бы просто замечательный секс. Самый лучший секс, который Коннор только мог бы себе представить: чувственный, страстный, наполненный взаимными комплиментами и ласками. Тот самый секс, после которого настолько сносит крышу, что тяжело представить себя вновь с каким-нибудь другим партнёром, а все предыдущие разы растворяются в памяти, словно их никогда и не существовало. Наивно предположив, что все недосказанности и комплексы исчезли, Коннор позволил себе совершить оплошность, сыгравшую роль длинного острого тесака, который одним резким взмахом перерубил надвое образовавшуюся между ними с Хэнком связь. «Хрясь» — и на куски, останки которых остались валяться на столе подобно оставшимся после пошивки нового платья отходам. «Язык мой — враг мой», — говорится в известной пословице, но омут возбуждения настолько сильно заполнил собой черепушку Коннора, что — безо всяких шуток — вымыл оттуда последние крупицы логики и разума, оставив на том месте лишь нечто под названием «постыдная недалёкость». — Честно… — через силу выдавил из себя он, пытаясь ещё самую малость наполнить лёгкие очередными запасами кислорода, чтобы не сорваться вновь и, откинув голову, не заполнить комнату своими стонами. На самом деле… лучше бы он так и сделал. — Я никогда не думал, что ты до такого дойдёшь.       После этих слов Хэнк замер. Горячий мокрый язык, всё это время прижимающийся к скуле Коннора, прошёлся выше и, дразняще скользнув по виску, исчез, а сам его обладатель медленно выпрямился и навис сверху, давая возможность вновь заглянуть в его красивые голубые глаза. Правда, теперь в них, помимо того искушающего возбуждения, читался ещё и явный вопрос, от которого становилось крайне неловко. Так неловко, что Коннору пришлось на секунду прийти в себя и, разжав руку, убрать пальцы от чужого члена, чувствуя при этом, как холодный воздух морозит самые кончики, покрытые влажным предэякулятом. — Почему? — спросил Хэнк, дёрнув головой и откинув с потемневших глаз упавшие на лицо локоны. — Ну… — Коннору не понравилось такое внезапное прерывание прелюдии — всё равно что резко остановиться во время бега и улететь мордой в грязь. Когда действиями управлял сексуальный голод, тяжело было сфокусироваться на обычной беседе, так что при всём желании отвечать не было никаких сил. Но Коннор решил, что сам виноват, раз позволил себе ляпнуть такое многозначительное предположение, а потому ему пришлось на секунду забыть о накатившем возбуждении и попытаться конкретизировать сказанные ранее слова. — Ты вроде таким неприступным был. Что-то вроде гетеро-мачо, ага? Я не ожидал, что такой человек как ты может зайти настолько далеко.       Весьма обычная формулировка, не таящая под собой никаких претензий и оскорблений. Коннор понадеялся, что таких невзрачных пояснений хватит с головой, а потому уже хотел поскорее приступить обратно к тому, чем они занимались десятью секундами ранее. Он подогнул левую ногу и прошёлся коленом по лобковым волосам своего партнёра, тем самым стараясь намекнуть на желание вновь оказаться в крепких объятиях, но когда терпение начало подходить к концу, а со стороны Хэнка продолжало оказываться бездействие, пришлось начать стараться самому. Прижавшись ладонью к мокрой от поцелуев шее, Коннор попытался взять Хэнка за руку, но тот не оценил такого энтузиазма и одёрнул свою кисть подальше. Более того, из его наполненных страстью синих глаз принялось испаряться всякое возбуждение, а сам Хэнк выглядел не то, чтобы удивлённым или задумчивым. Он был растерян. Услышанные слова его точно не порадовали. — Коннор… я…       И тут Хэнк словно очнулся. Словно только-только пришёл в сознание, вернул связь с реальностью и наконец допёр, чем они тут вообще собрались заниматься. Сперва он посмотрел на своё обнажённое разгорячённое тело, на колом стоящий член, по которому Коннор уже успел размазать сочащийся из головки предэякулят, а после и на самого Коннора, что раскинулся на мягкой кровати и осторожно тёр рукой украшенную засосами шею. Тот прикусил нижнюю губу и с явным вопросом воззрился на Хэнка в ответ, пытаясь понять, в чём крылась причина случившейся паузы и почему разжались объятия. Попытался даже предпринять попытку продолжить их прелюдию и вновь потянулся за поцелуем, но стоило ему приблизиться лишь на ещё пару сантиметров, как его резко и в какой-то степени весьма грубо отпихнули назад на подушку, давая понять, что на этой ноте всем играм подошёл конец. — Твою же мать… — голос у Хэнка заметно сел. Он сглотнул слюну и отодвинулся от Коннора ещё дальше. В голубых глазах начало проглядываться опасение. — Что-то не так? — спросил Коннор, не понимая, с чего это произошли такие перемены. Он слегка приподнялся на локтях, чтобы увеличить площадь обзора, но при этом стеснительно согнул ноги в коленях, пытаясь прикрыть интимное место. — Что я тут с тобой делаю? — прошептал Хэнк, в ужасе запуская пальцы в волосы. — Что мы, блять, оба делаем? Это же… это… — Хэнк… — Коннор подался вслед и собирался было притронуться к чужому плечу, чтобы оказать должную поддержку, но раздавшийся по его руке удар предотвратил отчаянную попытку. Хэнк с отвращением покосился на него, при этом отодвигаясь подальше. — Не трогай меня, пожалуйста, — шикнул он, подобно дикому уличному коту, которого попытались погладить.       Атмосфера резко переменилась. От былого возбуждения не осталось и следа, отчего в сознание стали проникать не самые обнадёживающие мысли. Коннор поджал губы и виновато опустил голову, хотя в душе он сам прекрасно понимал, что стыдиться ему нечего. Он не сказал и не сделал ничего такого, за что его должны были возненавидеть, однако какая-то часть внутри не давала смириться с услышанным предупреждением, и пыталась всячески найти ему оправдания, прибегая к самоосуждению. Спрашивалось, как же стоит в данной ситуации поступить? Что вообще Коннор такого ужасного ляпнул и почему исчез весь позитивный настрой? Разве изначально они оба не стремились к такому развитию событий? Никто никого ни к чему не принуждал и никто не пытался сопротивляться. Ласки были полностью обоюдными, так с чего вдруг всё так внезапно прекратилось? Кто виноват? Почему? Как это исправить? Вопросов было слишком много, но Хэнк отвечать на них не торопился. Казалось, его вообще только что подменили и он окончательно перестал понимать, как оказался в таком вот состоянии: голый, потный и возбуждённый. Искал ответы на свои вопросы, но когда не смог к ним прийти, то принял единственное решение, показавшееся ему правильным. — Мы… мы слишком далеко зашли, — прошептал Хэнк сиплым голосом, словно боялся, что в этой комнате может прятаться ещё кто-то, кто услышит их разговор и найдёт бесчисленное множество поводов для шантажа. — Прости, я… не могу. Не могу заниматься с тобой такими вещами. — Хэнк! — Коннор подался вперёд, окончательно отталкиваясь второй рукой от поверхности кровати и пытаясь достучаться до Хэнка, но это всё-равно оказалось тщетно. «Это же шутка, да?» — вертелся на языке вопрос, которого не хватало смелости озвучить. Потому что это действительно должно было быть шуткой. Тупой, несмешной и постыдной, но всё равно шуткой. Коннор буквально отказывался верить в то, что всё могло так измениться всего за одну минуту. Считал, что в словах Хэнка нет никакого смысла, и что тот просто так по-идиотски прикалывается, тем самым подтверждая теорию об отсутствии чувства юмора у полицейских. Вот только суровая реальность говорила совсем об обратном. Сам же Хэнк уже полностью опустил ноги на пол и принялся в торопях натягивать на себя штаны, даже несмотря на то, что эрекция у него никуда не пропала. Однако он попросту не хотел обращать на неё внимание, ровно как не хотел смотреть на обнажённого Коннора, что замер на одном месте и пытался выдавить из себя хотя бы ещё один звук. «Давай, парень, соображай».       Но соображалка попросту выключилась. Выдала ошибку, перестала работать и отправилась на длительный неоплачиваемый отпуск, зато на смену ей припёрся старый добрый приятель-страх. Не тот страх, который выполняет полезные функции и предостерегает от опасности, а скорее даже наоборот. Необузданное, неизвестное чувство, от которого настолько начинаешь шугаться самого себя, что дело доходит до панических атак. Тело настигает ступор, глаза стекленеют, а язык немеет до состояния разбухшей губки. «Хэнк», — имя застряло в глотке, перегородив дорогу воздуху и заставив Коннора молча наблюдать за тем, как человек, с которым, как ему казалось, они целиком дополняют друг друга, уже застёгивает оставшиеся на новенькой рубашке пуговицы, после чего наклоняется вниз, чтобы натянуть обувь. Под конец всё по стандарту из тупых романтических фильмов: быстрые шаги, стук двери и чья-то засигналившая за окном машина, звук которой сработал как целебный гонг, от которого с тела спали невидимые цепи и оно вновь начало свободно двигаться.       Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Случилось досадное происшествие, но таковой уж была его суть. Некоторые вещи происходят, а некоторые нет, и по-хорошему стоило бы принять правила игры, какими бы непредсказуемым и глупыми они не были. Коннору приходилось мириться с тем фактом, что зачастую судьба подкидывает на его путь совсем уж выбивающие из колеи ситуации. Подло так, словно человек, решивший сигануть под машину и учудить автоподставу. Тем не менее это значило, что сам Коннор успел к таким неожиданностям подготовиться и начать принимать их не как непредвиденные для себя трудности, а как что-то заслуженное. Стоит отдать ему должное — он пытался, и за это как минимум не помешало бы похвалить и наградить какой-нибудь купленной в магазине приколов медалью, да только кто станет делать это со взрослым человеком за одни лишь старания? Стараниями сыт не будешь и эти самые старания в карман не положишь, а значит нужно закатать губу и в очередной раз напомнить себе, что окружающая реальность бывает действительно невыносимой. Признав эту истину, требуется поставить перед собой выбор — устроить ли долгие и полные нервотрёпки переживания или забить на всё произошедшее и позволить себе показать средний палец всем негативным эмоциям, какие могли прийти в купе со слезами?       Коннор лишь хмыкнул, тем самым и давая краткий ответ на все распирающие его противоречия. Он со скучающим пренебрежением осмотрел своё обнажённое бледное тело и даже попытался пожать плечами, сохраняя при этом необычайное хладнокровие. Мол, ну да, бывает, но меня это вообще как-то ебать не должно. А ведь Коннор действительно хотел, чтобы его не ебало. Хотел, чтобы сдавившая в своих объятиях сердце обида улетучилась к потолку, оставляя место лишь валящей с ног сонливости. Подумаешь — кто-то ему отказал в сексе. Что тут такого грустного? Нашёл причину для переживаний, постыдился бы хоть. Вот где-то там — в Африке — голодают дети. Тощие, костлявые дети с большими глазами и впавшими щёчками. Кто как не они достойны поддержки и сочувствия, а не какой-то наглый и тупой пацан, который возомнил из себя хуй пойми что и расстроился из-за сущего пустяка?       О, Коннор так хотел им посочувствовать. Искренне и от всего сердца, чтобы дать себе возможность обратить внимание на иную проблему и тем самым сделать вид, что случившееся в этой комнате пятью минутами ранее ни капли его не задело. Попытаться унять разрастающуюся в руках дрожь и, закурив сигарету, отдаться размышлениям о том, чем бы таким вкусным побаловать себя во время завтрака за шведским столом отеля. Или, например, позвонить матери и пожаловаться на учащённое проявление приступов сонного паралича, из-за которых не помешало бы наладить режим сна. На деле существовало множество замечательных занятий, способных отвлечь от насущной проблемы, тем самым превратив её в мизерную неприятность. «Посмотри на это с точки зрения логики, малыш. Верни свою былую рассудительность. Ты чуть не совершил самую страшную ошибку в своей жизни, позволив тупой полицейской свинье над собой измываться». Да-а-а, это так. Коннору на самом деле повезло. Он поддался эмоциям и почти что сошёл с ума, но всё обошлось. Разве это не повод для радости? Повод, да ещё какой. «Улыбнись, Коннор». И Коннор хотел, но вместо радостного выражения его лицо исказилось в болезненной гримасе. Искрящиеся карие глаза, в которых всё это время проглядывалась завидная самоуверенность, медленно намокли от выступивших слёз, а белоснежное скомканное покрывало, на котором приходилось лежать всё это время, покраснело от пары капелек крови, вытекших из разодранного указательного пальца.

«Я выцарапываю эти шрамы на своей коже, чтобы почувствовать что-то Такое чувство, что волна тянет меня вниз, я начинаю тонуть. Я погружаюсь в забытье, а потом начинаю все сначала. Вынырну, чтобы глотнуть воздуха, пока не утонул. Я не отступлю.» Sleeping With Sirens — Ctrl + Alt + Del

*Сто два градуса — в Америке температура измеряется по Фаренгейту. По Цельсию это будет равно тридцати девяти градусам. *«Не усвоили, скоты» — строчка из стихотворения Бориса Заходера «Очень вежливый индюк».