Капли битого стекла

После той встречи он стал плохо спать; Зигмунд постоянно переворачивался с бока на бок, взбивал подушку, укрывался одеялом по плечи, считал овец, но мозг словно отказывался отключаться во имя отдыха, перекатывая одну и ту же мысль: всего лишь смертный, который не сможет пережить ту, в чьих жилах текла вампирская кровь. Фраза, брошенная Эриком Эрвином, въелась в голову подобно яду, медленно разрушая его. Немец вздохнул, оставляя ничтожные попытки, наконец, отправиться в царство Морфея; сел на край кровати, оборачиваясь: фройлян спала сладко, и он был рад, что она не знала, что творилось у него в голове. Кригер слишком сильно любил Рейн, но понимал, что от правды никуда не деться: рано или поздно она бы всплыла, надавила на него сильнее, чем неосторожное замечание бывшего напарника полукровки. Мужчину разъедали противоречия: с одной стороны, он мог бы забыть всё это, послать Эрика Эрвина к чёрту, но с другой… американец был прав. Настолько, что немец теперь не мог смириться со своим положением и не знал, что ему делать. Зигмунд вздохнул и встал, совсем тихо прошёл к шкафу, снимая с дверцы лёгкий халат. Всего лишь накинул его на плечи и снова обернулся в сторону Рейн: девушка недовольно замычала во сне, перевернулась несколько раз, словно искала по кровати, блуждая в крепком сне, того, к кому она привыкла прикасаться, обнимать, словно плюшевую игрушку, так не хватавшей ей во времена нелёгкого детства. Мужчина мысленно извинился перед дампиром и, толкнув двери, которые тихо скрипнули, но не разбудили фройлян, вышел в коридор. Спать не выйдет – снова придётся переждать ночь за чем-то увлекательным. Зигмунд бы хотел сейчас оказаться вместе со Светланой Люпеску и Джошуа Стренджером – где-нибудь на очередном задании, перебивать желание сна увлекательной борьбой с нечистью или же поисками древнего артефакта, принадлежащему какому-то чудовищу в прошлом. Кригер завидовал брату: того могла разбудить разве что выпущенная в его сторону боеголовка. Он не хотел посвящать Симона в свои собственные переживания: младший близнец сказал бы, что он der Narr, что не следовало слушать какого-то там американского выскочку, который поддел Зигмунда исключительно ради того, чтобы отбить у него прекрасную фройлян. Возможно, в этом была доля правды, но Кригер более не мог выдерживать: он не мнительный человек, но был реалистом, и каждый раз ругал себя за то, что часто планировал намного дальше, чем того хотел. А Рейн… она достойна только всего самого лучшего. Зигмунд прошествовал на кухню, снял с плиты чайник и налил в стоящую на тумбе чашку немного воды – в ней немного плавали частицы накипи, но было как-то плевать. Латунный самовар вернулся на своё место, и Кригер взялся за бока пузатой кружки, поднося её ко рту и делая глоток: выпил почти всё залпом, споласкивая горло – освежало и бодрило, но не смывало навязчивые мысли. Второй подход он посчитал лишним, и сел за стол, накрытый белой скатертью, а в хрустальной вазе красовался свежий полевой букет – утром его собрала Мора – она чудесная, и очень подходила Симону. Зигмунд был рад за них и их отношения, отчасти хотел, чтобы у них с Рейн было так же: без этих странных и дурацких навязчивых мыслей, без этого грёбанного Эрика Эрвина, который запудрил ему голову, без… Кулак прилетел грохотом о столешницу; в душе кипела ярость и ненависть к самому себе: какой он к чёрту ариец, если даже не мог быть со своей фройлян вечность? Кригер стиснул зубы, пытаясь расслабиться: гнев не поможет, ничего здесь не поможет – загнанный в угол собственных желаний и идей, выход теперь не мог найти. И всё ради фройлян, которая не только спасла ему жизнь, но и… просто вдохнула в него желание жить, из-за которой он пересмотрел свои взгляды и помогал сопротивлению вместо того, чтобы выполнять приказы, как послушная собачонка, Юргена Вульфа или Генриха Гиммлера. В горле снова пересохло; возможно, всё это опять галлюцинации, игры нервных клеток, но Зигмунд не желал сейчас просто всё забыть, а лишь успокоиться и попытаться заснуть. Мужчина хотел встать, снова подойти к плите, налить в кружку воды, но застыл на месте, наблюдая в дверном проёме фройлян: растрёпанная девушка, чьи рыжие волосы были похоже сейчас на танцующее пламя свечи, в лёгкой сорочке розово-персикового оттенка – не привычная чёрно-красная палитра, но ей всё равно очень шло. Кригер засмотрелся, пока дампир сделала всё, что он планировал: налила себе и ему по кружке воды, предлагая фарфоровые чашки на выбор. - Спасибо, - немец выбрал ту с отколотой ручкой – как иронично, - усаживаясь на старый табурет. Рейн примостилась рядом. – Почему не спишь? - Я за тебя беспокоюсь, - девушка смотрела на него так, будто хотела вывернуть его душу наизнанку. – В последнее время ты будто сам не свой. - Всё в порядке, фройлян, - уверил её Кригер, а сам отводил взгляд, не в силах противостоять её чарам. – Я просто… волнуюсь по поводу нашего задания. - Только это тебя беспокоит? Или что-то большее? Зигмунд выдохнул; врать – бесполезно, говорить ей правду – зачем? Будто Кригер не знал, чем их разговор в итоге закончится. Мужчина не ведал, как ему правильно поступить в данной ситуации и сделал вновь глоток холодной воды, ощущая на языке премерзкий привкус накипи, что как песок противно хрустел на зубах. Рейн нежно улыбнулась, потянувшись к нему, и взяла его за руку, вкладывая свои пальцы в его ладонь, Зигмунд сжал их, чувствуя, как эмоционально становилось легче: всего лишь одно касание, один маленький жест, а вылечивал лучше всяких лекарств. Фройлян давно всё знала, но хотела, чтобы немец лично озвучил ей всё это, но ему не хватало смелости: признаться во всём было сложнее, чем сражаться с армией сверхъестественных существ. Наверно в чём-то они со Стренджером похожи. Рейн гладила его ребро ладони большим пальцем, ожидая ответов. Зигмунд выдохнул, собрался с последними силами, хотел их озвучить, но полукровка первая перебила его, не выдержав томительную тишину, возникшую между ними: - Это из-за той фразы, что сказал тебе Эрик? Кригер-старший молчал, отвернувшись. Рейн не понимала: всё слишком сложно… Или же понимала. Он сам запутался во всём, не зная, где – правда, а где – вымысел. Полукровка отпустила его руку, встала с места и подошла сзади, обнимая его за плечи, кладя подбородок на макушку. На несколько секунд Зигмунд затаил дыхание, словно боялся, что она решит прочесть его мысли, укусив за шею, но его страхи быстро прошли, когда дампир поцеловала его в висок и присела рядом. Мужчине казалось, что собственное сердце не выдержит и прямо сейчас прыгнет фройлян в руки. - Всё хорошо, - шептала Рейн, вновь беря его за руку. – Я с тобой. - Не навсегда ведь, - ответил ей немец; думал, что не услышит, но вновь ошибался. - Разве это имеет значение, кто мы есть? - Наверно, фройлян. - Нет, - спокойно отрезала она. – Совершенно не имеет. Зигмунд ухмыльнулся: они оба – чьи-то жуткие эксперименты, не знавшие до конца правду о своём прошлом, у которых есть разве что близкие родственники в малом количестве, кому они могут полностью доверить свои секреты. Рейн взял на воспитание профессор Трюмейн, и немцу иногда казалось, что именно он посеял в названной дочери семена вендетты: превратил её в настоящую машину для убийств, рассказал о прошлом, об отце, которого она искала и желала избавить от мучений нахождения в мире живых – за убитую семью, за мать, которую никогда не знала. Возможно, что Рейн ненавидела отца и из-за своего проклятия – что она родилась именно дампиром, но с другой стороны… Возможно, всё это стоило жертв, чтобы девушка была именно такой, какой была сейчас. Ведь… сложись всё иначе, Зигмунд никогда бы не встретил свою фройлян. И она бы не оставила такой глубокий след в его сердце. - Я не хочу, чтобы ты забивал себе голову, - они, наконец, встретились взглядом – непрерывный зрительный контакт и метание телепатических мыслей, разбивавшихся о стену реальности. – То, что ты человек… Почти человек… Ты другим мне не нужен. - Но если бы я был вампиром, тебе было бы легче? - Я… Я не знаю, - честно призналась Рейн, и Зигмунд всё понял, от того вдохнул: значит, Эрик Эрвин был прав. Крохотная надежда теплилась в душе, но со словами полукровки теперь погасла. – Всё так сложно. Но… мы ведь вместе. Разве другое важно? - Я хочу быть с тобой навсегда, - честно признался ей Кригер, а голос его дрожал, немного хрипел. – Я бы всё отдал, чтобы быть с тобой всю оставшуюся жизнь, моя фройлян. Это так несправедливо… - Я знаю, - Рейн поцеловала его в щёку. – Я хочу того же не меньше. Но не мы выбираем кем быть, понимаешь? Я бы тоже всё отдала, чтобы быть просто человеком. Я монстр в глазах людей, но я научилась не обращать на них внимания и жить так, как мне хочется. И мне хочется, чтобы ты перестал накручивать себе. Зиг, кем бы ты ни был, между нами это ничего не изменит. - Я знаю, фройлян, - кивнул он, слабо натянув маску улыбки. – Я знаю… Но… - Мы всегда будем вместе. За моим немцем ведь кто-то должен присматривать. - Bis der Tod uns scheidet? – Зигмунд встал и выпрямился. - Да, - кивнула Рейн, поднимаясь. – Пока смерть не разлучит нас. Кригер нежно поцеловал полукровку в губы, и та обняла его за талию. Он вложил в него всё: все свои чувства, мысли, эмоции… странное чувство тревожности медленно отпускало его. Рейн… она была удивительной, настолько, что он готов был на всё, чтобы быть возле неё, быть с ней. Но то, что сказал ему Эрик Эрвин – не проклятие, а напутствие, и теперь, поговорив с ней, он понимал, что всё это стоило риска. Даже если он умрёт в процессе, даже если придётся пожертвовать собственной жизнью… Он согласен на сделку с дьяволом, лишь бы быть рядом с ней. Отстранившись, полукровка ещё долгое время не выпускала немца из своих объятий. И Зигмунд зевнул – звоночек, что сон снова начал одолевать, и девушка, взяв его за руку, повела в спальню. Рейн обещала ему рассказать сказку, где прекрасный принц встретил на своём пути колдунью и влюбился в неё… И Кригер знал, что у этой истории был счастливый конец. Точно такой же, как ожидал и его с фройлян. Нужно просто его подождать. В ту и последующие ночи Зигмунд Кригер спал спокойно. Кошмары ему больше не снились.