Аполлинарий;;

— Ты помнишь, как встречался с Линой? — Влад наклонился и взял с дороги еловую ветку. Он приехал несколько часов назад, и я с удовольствием встретил своего интернет-друга на вокзале. Мы по-дружески обнялись, потому что нам обоим было действительно приятно видеть друг друга спустя столько лет общения. Сейчас мы гуляем с ним по городу, и я показываю Владу все заброшенные места. В школу я не пошел, и Тоха почему-то обиделся на меня из-за этого. — Помню, но не хочу это вспоминать. Она же обычная шалава с подростковым максимализмом, что выражается в желании отличаться от общества посредством ярких волос и пирсинга в носу. А ещё эти энергетики и фигурки «хеллоу китти», — я пожал плечами. — Знаешь, почему я собираю еловые ветки? Их разбрасывают на похоронах, чтобы умерший прошел по «чистой» дороге. Мне мать с детства говорила, что на них нельзя наступать, иначе умрешь. Я с десяти лет собираю эти ветки, но ещё не умер. А знаешь, почему я дружу с тобой? Потому что твой подростковый максимализм выражается в том, что ты пытаешься быть не таким как все. В совке все собирали марки, но это не делало их посредственным говном. Сейчас есть интернет, и ты можешь выразить свою агрессию на таких как Лина. Но я помню, что ты делил с ней жвачки со вкусом колы на две части, а ещё украл в магазине турку, потому что она любит кофе, — Влад ударил меня веткой по плечу и засмеялся. — Ты долбоеб, Аполлинарий. Ты с ней целовался, а сейчас называешь шалавой. Как некрасиво! Я разозлился и остановился. Посмотрел на Влада. Он действительно откровенно смеется надо мной. Меня всегда это раздражало, эти его «взрослые» мысли. Влад всегда чувствует себя выше меня, семнадцатилетнего подростка. — С каких пор ты профеминист? — Со времен учительНИЦ и поэтЕСС. Ты слишком отстал от жизни, Поль, — он послал мне воздушный поцелуй, а я выкинул ветку с его рук. — Ты меня раздражаешь, Влад. Мне не нравится Лина. Мне не нравится ни её фотки, которые я обещал слить, ни её пластиковые кольца, ни-че-го. Я просто… понимаешь? Аня… Владимир приобнял меня одной рукой. Мне стало неприятно, он откровенно смеялся надо мной. Не так я представлял нашу первую встречу. Не прошло и дня, как мы уже поругались. У нас достаточно сложный характер, но я и не думал, что нам будет так тяжело общаться в жизни. Я немного пожалел, что всё именно так. Его ещё придется вести домой, потому что мои родители хотят с ним познакомиться. Он им, конечно, понравится: задиристый, наглый мальчик с серьгой в носу. Вот почему он обиделся на мои слова о посредственности. — Я понимаю, что тебе нравились Аня и Лина. Но Аню ты убил, а Лину слил. Киру ты утопишь в ведре с крапивой как напоминание о Анечке. Потом появится ещё новая девочка, которую ты… слушай, какие ещё рифмы есть на «убил», «слил» и «утопил»? — Задушил, — мрачно ответил я. — В точку! Можешь стать таксидермистом. Я считаю, у тебя отлично получится коллекционировать тела мертвых девочек с нестабильной психикой. Депрессия, истерия, у третьей возможна алекситимия… Я попросил Влада заткнуться, но он словно меня не слышал. В итоге всю дорогу он промывал мне мозги со своими девушками, что мне даже стало обидно за Киру и за себя. Влад серьезно считает, что я жестокий человек и мне стоит не общаться с Кирой. Но она достаточно милая… кажется, что сама Вселенная послала её мне. Я становлюсь слишком эмоциональным. Думаю, Влад прав. Мне не стоит впускать в свою жизнь Киру ради собственного, а не её блага. На заброшках ничего интересного не было, мы молчали, и тут Влад предложил пойти в мою школу. Я стал сопротивляться, потому что, как я уже говорил, мне не хотелось, чтобы он познакомился с Антоном. — Я бы на месте Антона дал тебе по лицу за такое отношение. Ты превратил его в ничто, убил его девушку, внушил им обоим мысль, что смерть — это единственное хорошее решение. Ты научил их не переписываться о личном ради собственной выгоды, а сам используешь видеочаты, — Влад всё ещё не мог угомониться. Я занервничал и решил закурить. Опершись спиной к дереву, я пустил облако дыма в лицо приятеля. Его глаза заслезились, и он злобно выхватил из моей руки сигарету и растоптал её своим ботинком. Ничего не сказав, я достал новую. — Это ты научил меня говорить по видео, потому что если человек умрет, никто не будет просить историю видеочатов. Всё, замолчи. Ты испортил мне настроение своим присутствием в этом убогом городе, — я зажег сигарету. — Можешь сесть на автобус и укатить отсюда. Влад засмеялся, как будто я рассказал шутку. — Я приехал сюда не ради тебя, а решать проблемы с наследством и нотариусом. Ладно, слушай, я пошел к тебе домой. Меня там ждут в отличие от тебя. — У меня хорошие отношения с родителями, — ответил я, но Влад уже зашагал. Я побежал за ним. — Слушай, Влад. Ну угомонись. Ты же знаешь, что у меня кроме тебя никого нет. Ну Влад! — Я понимаю, что я для тебя хороший друг, но нельзя возвышать кого-то и лизать ему зад, а другого втаптывать в говно только потому, что он не соответствуем твоим идеалам. Черт, он знает меня слишком хорошо! В самое больное место. Я даже улыбнулся и продолжил идти за ним, покуривая эту злосчастную сигарету, которая выпала из моих дрожащих рук. Я редко курил при всех на центральной улице, что мне даже стало неприятно. Но я надеюсь, что выглядел в тот момент красивым парнем, а не невротиком. Временами я действительно подумываю о Лине. Два года назад мы целовались прямо в её подъезде, а потом трахались в комнате её родителей, потому что там была большая кровать. Она любила просовывать свои длинные на тот момент пряди волос через септум и говорить, что она — женская версия Боярского. Я даже связывал её волосы в узлы и петли, но они всегда разматывались. У Лины было много разноцветных гольф по самые колени. Зимой они всегда были теплыми и плотными, а я любил снимать их с неё. Не знаю, любил ли я её, но что-то нас всегда объединяло. Наш ужасный характер, скорее всего. Мой папа очень любил, когда Лина приходила к нам домой, и частенько рассказывал ей истории из армии. Почему-то они всегда находили общий язык, хотя Лина никогда была фанаткой Наутилусов и Аквариума, и ничего не знала о совковой жизни. Она слушала Пошлую Молли и Лил Пипа. Я старался привить ей любовь к Роберту Смиту и вроде как получилось. Не знаю, слушает ли она сейчас The cure. Она всегда казалась посредственной, но такой необычной для меня. Я даже не знаю почему. Даже её имя. Такое карамельное, вкусное. Как мед на устах. Влад пробудил во мне давно забытые чувства. Надо бы как-нибудь возобновить общение с Линой. Только над ней не работают мои манипуляции. — Ладно, хочешь, я познакомлю тебя с Антоном? — обратился я к Владу. Сигарета была давно скурена, а мой пыл остыл. Я никогда не пытался использовать Влада в своих целях, но мне сейчас почему-то показалось, что единственная причина, по которой мы общаемся — это то, что я живу в городе, куда ему нужно. И он может ночевать у меня. — Слушай, ты давно знал, что твоя бабушка умрет? — Что? — Ты как будто искал меня в поисковике по городу. — Первый признак шизофрении: бред. Сходи к психиатру, Аполлинарий, может вылечишься от своего маниакального бреда. И перестань курить. Твоя кошка умерла от того, что твоя мать много курила в доме. — Она съела отравленную мышь. — Неважно, — Владимир сделал такое лицо, будто это он съел мышь, а не моя кошка. Дома Влада встретили роднее, чем меня самого. Мама налила ему почему-то вина, а папа стал травить истории своей молодости. Они сидели втроем и пили, а я чувствовал себя как мой дедушка, который умер от цирроза печени. Я терпеть не мог запах вина, поэтому открыл окно и налил себе воды. Молча глядя на свою семью, я почувствовал тоску. Ко мне прибежал мой пес, и я взял его на руки. Надеюсь, он не умрет от того, что я курю.