Осколки и отражения

      Атерас привык, что не помнит деталей не-своей жизни.       Знает: женщины были. Не помнит лиц. Не помнит ничего, кроме тоскливого одиночества, пропитавшего всё.       Он — не оригинал, и отсутствие этой информации, наверное, благо.       Шеба Ашибаэль делает выбор, и Атерас чувствует себя самым счастливым мужчиной на свете. Он не отягощён злом своего происхождения, не нервирован старой болью, которую всё равно не вспомнит; груз эмоций Того, Другого — давит на плечи, но не так тяжко, и большая часть страхов рассеивается рядом с живой и хищной дочерью Эшленда.       Она проводит ладонями по его плечам, по следу от яда (кто и когда плеснул им? сам?), по следу от вытравленного клейма (разве он был в рабстве?), по следу от плети (кто посмел сделать это, наверное, уже десятки лет мертв), и какая-то старая, жуткая, гнетущая заноза в душе становится меньше.       Первое знакомство, может быть, не самое изобретательное — они оба усталы после вылазки в двемерские руины и взволнованы, — но теперь не сотрётся. Что-то лично его; поцелуи — мёдом на языке, касания, дозволенная откровенность... Шеба. Сильная, страстная, полнокровная, настоящая... Шеба, которая не просто разрешает любить себя, но отвечает интересом и этим забирает у Ллерана самое сердце без остатка. Ко вниманию… к искреннему вниманию, а не к любопытству ротозеев или расчетливой въедливости интриганов, он не привык.       Каждая минута наедине с сэрой Ашибаэль — его собственная, бьющая в виски жизнь. С каждым шёпотом, смешком, стоном, вдохом — он дальше от того, кто следит-из-Потом.       Утром Атерас не может удержать себя от откровенного обожания — пытается придержать немного, но не удаётся. Улыбка на его лице — гость нечастый, а здесь... слов ему отчаянно не хватает, но он любуется каждой мелочью, словно боится, что кто-то украдёт Шебу из-под самого его носа — надо признать, довольно выгнутого и длинного, — а самого Атераса забросит куда-нибудь в Первую Эру...       Ашибаэль уступила, но ещё не завоёвана; изгиб её губ остаётся загадочным, в уголках её глаз — память об удовольствии и всё равно вызов. Понимает ли она, что в каком-то смысле стала первой, кого Атерас помнит?.. Навыки любви или боя — память тела. Память души иная.       Шеба ложится на чистый лист, и смотрится на нём так, словно и не могло быть иначе.       За ней ухаживает не только Ллеран, но он знает, чует — предпочтение отдано ему. За решительность выбора он ещё раз, будя, забавляя даже, истово целует ей руки; его любовь сродни преклонению, но тьмы в ней ровно столько, сколько вообще бывает у велоти.       Время кончается, но он будет считать минуты и часы до того момента, как вернется.