1. Вечер
Ллеран входит в поместье, которое арендовал для встречи; поднимается по мокрым ступеням, кивает молчаливому охраннику-орку из тех, которые берут дорого, молчат как рыбы, убивают — как кагути. На дворе уже сумерки. Весь день дождь лил, не переставая, и приходится сразу снимать и верхний плащ, и обувь… Тихо потрескивают дрова в камине нижнего зала. Обстановка богата, но слегка безлика — стандартная дешаанская архитектура, которую часто называют “индорильской”, и такое же убранство. Резная деревянная мебель, длинные канделябры, подушки на полу, роскошные ковры, курильницы для благовоний... Здесь есть всё, чтобы с комфортом переночевать и принять деловых партнеров. Возможно, не только деловых… Но в основном пока — пустовато, хотя можно отметить несколько украшений и усовершенствований, которые могла сделать только госпожа Ашибаэль. — Шеба?.. Молчание. Ллеран стягивает с рук перчатки, с отвращением кидает на столик у входа. Скидывает насквозь промокший камзол, портупею, кушак; остаётся в брюках для верховой езды и той самой рубахе, что стала его талисманом. На неё наложены зачарования — ткань остаётся чистой и свежей, достаточно промывать её в проточной воде раз в седьмицу. Шеба здесь, в доме, но наверное, занята чем-то: её аура ощущается сосредоточенной. Ллеран размышляет… не хочется представать перед любимой женщиной мокрым и грязным чудовищем, потому он отходит в восточное крыло дома — там обычно размещают ванную. Почему он стесняется, как мальчишка? В книгах соскучившиеся герои бегут навстречу друг другу — воняя куртуазно неуказанным гуарьим потом, с листьями и веточками во вьющихся волосах, тиной даже на шее, в помятой одежде, дыша с характерным привкусом зелья-стимулятора, которого вылакал две склянки… после дня, проведённого в боях и в седле, обычно напоминаешь даэдрота, даже, если ты маг, но борзописцев такие подробности обычно не волнуют. Жизнь Ллерана может и похожа на весьма закрученный роман, но лучше не опираться на сомнительные клише и воспользоваться губкой там, где магия не помогает. В мужской комнате для омовений всё ещё более безлико и нетронуто, чем в доме: поместье большое, купальных зала три — два раздельных и один общий. ...Отмыться получается, а вот замаскировать длинную ссадину через всё плечо, полученную на арене, Ллеран не успевает: слышит шаги. Выходит навстречу, едва успевая накинуть расшитый гербами дома Дрес халат — видимо, включен в стоимость услуг аренды, раз лежит сложенным и выглаженным… ...Шеба умеет выбирать наряды, но все они — лишь обрамление для неё самой, всегда новой, всегда манящей и такой… сильной, полной жизни. Каждый раз, как Ллеран видит её после перерыва, то знакомится заново, влюбляется заново… и ещё сильнее верит, что никогда её не оставит, даже не подумает об этом. Балморское прогулочное платье идёт ей, подчёркивая и полнокровные линии тела, и пепел кожи, и силу рук, и грациозность движений. Вырез, специально сделанный на груди ромбом… Это всё искусные, прекрасные, но мелочи. Шеба, его Шеба, стоит перед ним. — Ты словно сама Боэта на заре мира, — Ллеран подхватывает её под бёдра и приподнимает; он сильный, ему не трудно. Вдыхает её запах, уткнувшись носом в живот, тихо стонет от удовольствия. — А ты, я смотрю, торопишься смыть грехи? — улыбка у Шебы лукавая, но глаза сияют. — Хочешь отпустить их лично?.. Слова пока что тоже не так значимы. Так хорошо, что архитектура дома и правда — типовая; можно подняться наверх по лестнице — и знать, в какой стороне спальня. Здесь Ллеран с традициями совершенно согласен и ни минуты ждать не хочет. Может, ещё и потому, что сперва хочет поздороваться — и лишь потом заводить разговоры… и он приветствует — и ту, что одета, и ту, что обнажена. Зажигает свечи усилием воли — фокус из простых для такого мага — потом так же их гасит. Его любимая игра — выцеловывать каждую точку и чёрточку ритуальных шрамов… его любимая игра — получать в ответ благодарность и даже немного боли. Тонкие и заживающие слишком быстро отметины на спине он как-нибудь переживет. — Ты насылал мне сны? — спрашивает Шеба, когда оба дремлют на подушках, и Ллеран просыпается, тянется за кувшином с мацтом. — Мне было совестно поступать так. Но пару раз я скучал слишком сильно… Ах, если бы пару! Ллеран проверяет мацт — только потом даёт напиться Шебе. У него есть привычки, с которыми приходится мириться. Никогда не приступать к трапезе и даже не пить воды без заклинаний обнаружения яда — он создал их сам и не продаёт. Никогда не принимать оружия в дар. Никогда не брать самому определённые вещи… Жизнь, которую слишком часто хотят отнять, наполнена предосторожностями. Но думать хочется не о тревогах; да, за этот месяц Ллеран отличился. Пару ночей Шебе пришлось несладко — ближе к вечеру ей становилось сперва муторно, потом томно, темно, тянуло задуть все свечи, раздеться донага и лечь, и стоило поступить так, как приходил… сон. Иллюзия, грёза, ментальная игра?.. Ллеран был с ней — почти телом, был с ней явным, явленным духом — шептал нежности на ухо, касался напряжённо-бережно, ощущался — тяжестью, дыханием, присутствием, запахом, прикосновениями… Ощущался и внутри — Шеба и сама не знала, то ли и правда — с ним, то ли — изнывает в одиночестве, распалённая и одурманенная. Магия способна открывать порталы, но никто не пользуется ими часто. Каждый портал — большой риск привлечь внимание существ из Обливиона. Разлука — вполне жестокая вещь и для магов тоже. Но с таким, как Ллеран, удаётся её скрасить… Хорошо, что теперь можно сделать всё то же самое, и кое-что ещё, и много больше — наяву. Плохо, что никакая магия не позволит длить этот вечер вечно: завтра Ллерану всё же придётся выложить карты на стол.2. Утро
-...таким образом, я могу претендовать на этот доход уже к следующему кварталу. Ллеран увлечён цифрами. Ровным почерком он выводит на бумаге все приходы, расходы и риски. Описывает все активы — собственность, вложения, плантации, артефакты в аренде. Он рассказывает Шебе всё, а та слушает, не перебивая, изредка задавая уточняющие вопросы. За каждой суммой, каждой строчкой, каждой каплей чернил — собственные кровь и пот этого мера. Он появился в Морровинде около десяти лет назад и начал дела почти тогда же — с нуля. У него не было ничего, кроме собственных рук и таланта к магии разрушения. Сейчас в его распоряжении репутация антиквара, наёмника, охотника за сокровищами и боевого мага — а также несколько складов, караванные перевозки через территории Краглорна, несколько удачных инвестиций в развивающиеся проекты Вивека и еще кое-что по мелочи. — Кажется, я не забыл ничего существенного. — Это… впечатляет, радость моя. Действительно. — Впечатлит ли это твой клан? — спрашивает Ллеран. Словно не уверен. На самом деле, вызвало бы если не уважение, то интерес почти у кого угодно. Даже не сама пачка этих листков с цифрами… а сочетание времени, за которое ноль стал чем-то. До Шебы, должно быть, доходит: весь этот месяц Ллеран приводил дела в порядок только для того, чтобы сейчас войти в дом её родителей. Или зачем-то еще? — Я должен просить тебя об одной вещи, — словно в ответ на ее мысли, Ллеран непривычно прям и непривычно полуиспуган. Он поднимается из кресла, отходит к графину налить воды — старая заминка, пауза, отвлечение, ведь такой же стоит на столе. — О чём? — У меня нет рода и нет клана. Мой Дом не сможет дать обо мне никаких сведений, и моя память чиста настолько же. Я подготовил способ узнать. Обряд, что даст ответы. Возможно… — М? Что такое? Ллеран подходит к Шебе, сидящей на кушетке; привстает на колени, берет ее руки в свои. Рассказывает и самую первую часть головоломки. Десять лет назад и один день такого мера, как Ллеран Атерас, на Нирне не существовало. Возникнув словно из воздуха где-то на болоте близ Балморы, Ллеран занимался вещами, которые сейчас едва ли может объяснить — следил за определёнными людьми и мерами, кое-кого даже устранял физически, бродил в древних руинах... Так было нужно, так ощущалось правильным. Кто-то просто смотрел его глазами, а потом дал волю, и в какой-то момент Ллеран “проснулся”, но всё ещё действовал по инерции. Потом “голос” в голове смолк совсем, оставив лишь ощущение присутствия — но никаких особенных инструкций, и Ллеран продолжил жить уже своим умом. Растить влияние, собирать определенные артефакты, осознавать себя более “собой”. Встреча с Шебой словно стала песчинкой, попавшей в особенный раствор — то, что до этого выглядело жидкостью, стало кристаллизоваться и обретать не просто чёткую, а предельно структурированную форму. Ллеран-нынешний достаточно определён, чтобы желать отсечь себя от прошлого. — Возможно, не всё просто. Бывает, маги теряют память из-за травмы. Бывает всякое. Шеба… Всё это выглядит нехорошо. Я думаю, что могу быть одержим даэдра. Шёпоты приходят ко мне с той стороны. Нечасто, но… Я хочу поговорить с тем, чей голос слышу. — Ллеран… — Я не хочу заставлять тебя связывать жизнь с тем, что подобен взведённому анимункулу, который лежит тысячу лет, а потом идёт вперед, направляемый чужой волей. Я должен стать свободным! Дать бой, если потребуется, но не быть ничьим рабом! — Но что, если ничего этого нет? Нет ничьей враждебной воли? Если это просто проклятие, что только ослабевает со временем? — Шёпот не утихает. Наоборот, словно громче становится последний месяц. Я... хочу попросить тебя подписать бумаги… — Зачем ещё? Какие такие бумаги?! — ...бумаги, по которым ты получишь всё, что у меня есть, в дар, в случае моей гибели. Мертвецу золото ни к чему — а оставлять тебя вдовой я не желаю тоже. — Но выбора ты меня лишить не боишься… Какому еще мертвецу, Ллеран? Не может все быть так дурно. Ты пугаешь меня — неужели и правда не веришь, что мы с тобой справимся? — Я говорил тебе и скажу ещё: ты — всё, ради чего я сейчас дышу, и потому мне уж очень хочется выжить. Завтра мы отправимся в Храм. Законник ожидает нас. Лучшее время для ритуала — в середине недели. Я уже подготовил необходимые вещи и договорился со всеми жрецами. — А ты уже всё решил? Так, Ллеран Атерас?.. К дреморам такую предусмотрительность! — в сердцах восклицает Шеба. Зачем же он так… неужели и ей — не верит?.. Шеба злится, конечно — как тут не злиться? Бессилие — не то, с чем она умеет справляться. Но ей приходится признать, что Ллеран прав, решив прижечь эту рану — и Ллеран заботлив, пусть и на свой странноватый манер, сочетая пылкость в любви с крайней педантичностью в деле. Качества, конечно, полезные, в почти сказочном сочетании — только вот что делать, если он и правда — чей-нибудь чемпион? Такие меры не живут своей жизнью и не подчиняются обычным нормам. Любить их — мука, следовать за ними — испытание… Лучше б он и правда насолил когда-то телваннскому магистру!3. Ритуал
Уладить формальности и подписать бумаги несложно. Почему бы богатому купцу и магу не составить завещания в пользу красивой женщины, с которой он обручён? Всё выглядит чинно и благородно, ни у кого не возникает вопросов. Юридическая консультация при банке Морнхолда — место респектабельное и святое; сделки оформляются согласно закону и освящаются, в некоторых случаях, Храмовой печатью. Ллеран молчалив и сосредоточен; строгий даже для данмера деловой костюм коричнево-телваннийского цвета не особенно идёт ему: подчеркивает рост и массивность корпуса, делает слегка устрашающим, старит. Красный или синий подходят лучше. Подпись здесь, подпись там, печать, свидетельство… Что ж, заверено: в случае гибели всё состояние мутсэры Атераса переходит в руки госпожи Ашибаэль до последнего медяка. Также ей уже сейчас выдаётся полноценное разрешение на управление счётом в банке Морнхолда. Странно иметь в руках бумаги столь зловещего смысла, но… с какой-то стороны их можно воспринять как вещественное выражение искренних намерений. В каком-то смысле они делают помолвку ещё более ощутимо-совершившейся. Толпа снаружи, ординаторы, люди на площади… Морнхолд — древний город, древнее, чем кажется, и он растёт вверх. Он был древним, когда Неревар отбивал его у недов, был древним, когда кимеры только пришли сюда; возможно, он существует с меретической эпохи; двемеры селились неподалеку с незапамятных времен. Эта земля помнит многое — и полуденное знойное марево словно размывает границы времен. Здесь всегда суетились, покупали, продавали, веселились и занимались тайными делами, но городу важно не только устоять, но быть первым среди нескольких равных; когда-то он притянул к себе леди Альмалексию — и выиграл положение материковой столицы. Теперь он притянул к себе Ллерана Атераса и Шебу Ашибаэль. Выигрыш сомнителен и неочевиден, но города мыслят иначе, чем меры и люди. Для ритуала, что должен быть проведён, Ллерану нужны место, время и помощники. Он против, чтобы Шеба присутствовала — не хочет ею рисковать, но Шеба настаивает: уж лучше видеть самой, к чему всё движется и как. Местом действия выбран древний храм Норнерен-Дур — полузатопленное даэдрическое святилище под Морнхолдом. О том, что оно вообще существует, оказывается, никто не в курсе, кроме самого Ллерана с его заёмной памятью и парочки отчаянных душ, искавших клады, где не нужно. Их Ллеран представляет невесте. Хёгни Одмаррсон из Истмарка и Мельсу Галвел из Дома Дрес. Первый — довольно молчаливый норд-рубака, которому значительную часть возраста придают длинные висячие усы пшеничного цвета и причёска с выбритым чубом. На лице у него синяя татуировка, как и на руках, наверное, и на теле тоже; значение её неясно. Второй — данмер, жизнерадостный, даже чересчур, специалист по мистицизму. Как ни странно, мер этот — из дома Дрес, но на типичного поклонника “цепей и традиций” похож мало: и одежда не та, и манеры иные, и в целом… ведёт он себя слишком прогрессивно. Образ “белого гуара” дополняют светло-каштановые волосы и черные, а не красные глаза — скорее всего, кто-то из его предков согрешил-таки связью с н’вахом, что закрыло для этого юноши традиционные дороги дома Дрес. Представляя спутников Шебе, Ллеран ограничивается тем, что Хёгни и Галвел сильно помогли ему в делах и на них можно положиться в таком деликатном вопросе, как ритуал и его подготовка: будут молчать, делать, что велено, и если что-то пойдёт не так, не унесут собственные задницы слишком рано. Галвел открыл проход в “нижний Морнхолд” почти ребенком и с тех пор озолотился, показывая его расположение избранным и надёжным людям и мерам — исследователям, магам… но никогда — авантюристам. Говорили, он один раз солидно повздорил с Нарсисом Дреном, чуть до рукоприкладства дело не дошло. Хёгни вот — один из “более надёжных” людей — болтать не болтает, лишнего никого сам не водит, ненужных гостей отваживает, вдобавок готов поделиться снаряжением. Больше всего самого Мельсу Галвела удивляет, что Ллеран вышел на проход “вниз” сам, безо всяких подсказок. Ллеран понятия не имеет, откуда знает о святилище Норнерен-Дура — вернее, догадывается, что память эта — чужая, не личная, общая с его “Хозяином”, и потому пользуется ею с неохотой, но не в Храме Трибунала же затевать подобные вещи? Мельсу Галвел, например, понятия не имеет, как называются развалины — но в голове у Ллерана отпечатались названия “Норнерен-Дур” и “Бамз-Амсшенд”. Есть там и третья тайна, но о ней Ллеран молчит — для неё сейчас не место, да и любому абсурду должен быть предел… Команда собрана, необходимые приготовления проведены — и в день, свободный от влияния любых высших и низших духов, даэдра, аэдра или небесных светил, день, считающийся в календаре благоприятным для гадания и решений вопросов, Ллеран Атерас готов спуститься навстречу своему “я”. Спуск в пещеру, говорят древние, — кто? — предшествует долгому, но верному восхождению. Спускаться приходится во вполне прямом смысле. Проход в старые катакомбы скрыт в самой бедной и поганой части Города Света и Магии, между мусорных куч и лежбищ одичавших никс-гончих, и всем кажется, что путь лежит не просто в древнее нутро города — а в брюхо тайны не менее старой и неоднозначной. Предчувствия… смешанны, как запахи в подземелье: сырость, плесень, камень, дым, рыба, помои… ниже: плесень, пыль, земля, насекомые. В некоторых руинах ещё сохранился аромат благовоний — такие уже не делают. Идти приходится долго — сперва всё время вниз через узкий пещерный лаз, съезжая чуть не на собственной заднице, потом по древнему двемерскому мосту, затем снова — через пещеры и естественные каверны в горной породе, в которые вклиниваются руины — город был разрушен в конце Первой Эры Мерунесом Дагоном; леди Альмалексия восстановила, что смогла, остальное пришлось засыпать и возвести на месте былых даэдрических и велотийских построек новые, в “индорильском стиле”. Город древний — но ему пришлось закрыть шрам маской, как лорду Сехту. Здесь, под землей, становится ясен масштаб разрушений. Приходится даже нырять пару раз в натекшие на местах бывших площадей озёра, прежде, чем путь приводит к старым-старым, времён кимеров, даэдрическим руинам. — Норнерен-Дур, — произносит Ллеран, и Хёгни ругается сквозь зубы. Он слышал, что в этом святилище всех даэдра лорд Неревар когда-то приносил в жертву недов-пленников, дабы устрашить живых. Великая Лестница Норнерен-Дура оправдывает своё название — она проходит по стене каменного зала и оканчивается закрытым проходом. Ллеран прикладывает к резным даэдрическим дверям руку и произносит слова — старые, древние слова — на кимерисе, и тяжелые створки расходятся в стороны. Мурашки бегут по коже от древности этого места — а еще от того, что Ллеран идет, как сомнамбула, но точно узнает дорогу. Впервые за сотни лет кто-то появляется в здешнем святилище — слов, чтобы распечатать его, ни грабители, ни исследователи не знали. При помощи веника из ветвей ароматических деревьев Ллеран очищает залу — пустую, если не считать алтаря и занавешенного истлевшим гобеленом зеркала, — потом чертит священные знаки мелом и кровью жертвенного бентам-гуара. Норд помогает подметать, выносить мусор — затем становится на страже, опершись на большую двуручную секиру. Мельсу Галвел, закрутив длинную косу в узел и заколов шпилькой, пытается не пялиться по сторонам — его помощь нужна при разметке “астральной площадки”. Шебе остаётся лишь готовить “слепую зону” — площадку безопасности для себя и норда, потому что Ллеран наотрез отказался рисковать ею как магом непосредственно при инвокации. Когда всё готово и все занимают свои места, Ллеран сдёргивает с зеркала, выполненного из вулканического стекла, тряпку, что тут же расползается от ветхости, и начинает читать заклинание — долгое, распевное, его и наизусть-то не выучишь. Всё смотрится донельзя фантасмагорично — древнее святилище, факелы, горящие потусторонним огнём, полуголый Ллеран, перемазанный в жертвенных крови и чёрном пепле, полуголый Галвел, куда более лёгкий и тонкий, блестящий от пепла белого; Хёгни, шепотом молящийся Шору, Шеба, вцепившаяся ему в плечо — и зеркало, в котором извиваются далеко не здешние тени... Ллеран аккумулирует в себе магию, исходящую не из Обливиона и не из Этериуса — Шеба не может даже предположить, как управлять чем-то таким. Магия эта тянется к алтарю — и встречает ответное течение. И Ллеран подаётся вперед, глядя в глаза вовсе не своему отражению. Он видит в зеркале — себя, но словно старше, злее, массивнее и неизмеримо могущественнее. Он видит в зеркале Ллерана Атераса, Нереварина, Хортатора велоти, осознанного, бессмертного, Трёх-душного, воплощающего, Консула дома Дагот, и, помимо собственного полного “я”, ему улыбаются Неревар Индорил Мора, герой данмеров, и Ворин Дагот, их проклятье, Шармат. Одно и то же лицо — но словно тройная золотая маска. Ллеран пытается установить защиту: он — не этот кошмар, он не может быть ИМИ, он — лишь смертный мер, желавший узнать простую истину. — Не думал, что ты обретешь столько самости, Осколок, — произносит ур-Ллеран, и Ллеран-осколок морщится. — Я говорил тебе, что хочу остаться лишь собой. — А кто послужит моими глазами там, куда я отправил тебя? — Ты могуществен. Сделаешь ещё. — Нет, Осколок, это не работает так. Впрочем, ты узнал, изменил и стёр почти всё, что мне было нужно. Я могу отпустить тебя… но при условии. — Каком? — Что ты додёлаешь свою работу. Соберёшь осколки, подобные тебе самому, все, до каких дотянешься, и останешься единственным. Ты уже поглотил по меньшей мере два. И ещё... Грядёт Сопряжение Планов. Мне нужно понимание этого явления. Ты не упустишь начала. Узнай всё, что сможешь, а когда сделаешь… разбей кольцо крови со своей правой руки — ты откроешь его теми же словами, что и это святилище. — И что случится? — Мы поговорим снова. Я заберу то, что ты соберёшь для меня, и ты будешь свободен. — Как я могу тебе верить? — Никак. Но разве у тебя есть выбор? — Похоже, что нет. Правда ли ты — Плут? Куда ведёт нас путь? — В пустоту; и в красное небо; и в мор. Я желал этого в прошлой форме, но в нынешней сумел начертать иную дорогу в небе. Если ты — мой осколок… то я не удивляюсь желаниям твоей души. Надвигается буря. Я нужен себе целым в каждой части. Отражение в зеркале меркнет. Ллерану кажется — он растворяется и тускнеет вместе с ним... но он успевает отсечься в последний миг, остаётся в Норнерен-Дуре, пошатываясь и опираясь на алтарь. Голова кружится… снова кажется, словно его протаскивают сквозь какую-то конструкцию — вроде пыточного колеса — за самый позвоночник, и это отвратительное ощущение. Камень прохладный. — Что ж, это лучше, чем Мефала или Мерунес Дагон, — натянуто фыркает Галвел. — Но если признаться, я ни даэдрота не понял. Там в зеркале был ты сам?.. — Это... Ллеран вдруг меняется в лице; его вздёргивает на ноги, разворачивает лицом к Шебе. У него чужие глаза. — Здравствуй, серджо. Я вижу, что его сердце уже принадлежит не мне. Знай, что эта игра выше любых личных судеб, но я не желаю вам зла. Когда он завершит своё предназначение, то сможет выбрать. Я обещаю. Свой путь… и место, где остаться… одному или с кем пожелает. — И тогда ты отпустишь его? — Да. У вас есть моё слово. — Что ты такое? - Хортатор. Вокруг Ллерана вдруг образуется полихроматическое гало; всё вокруг начинает трястись, словно при землетрясении, низкий, на пределе слышимости звук вызывает безотчётную панику…. Всё обрывается разом, Ллеран закатывает глаза, дёргается и валится на пол, словно его огрели по затылку; Шеба бросается к нему, но ничего страшного не случилось — он дышит, просто потерял сознание. — Дреужья меффня, а, — содрогается Галвел. — Вот ведь долбаный ты ж дреморой в зад скампов никс-мудацкий перезалу... — Заткнись, — просит Шеба. Ллеран открывает глаза и со стоном садится. — Идти можешь? — Да. Подземный толчок повторяется; с потолка святилища сыплется каменная крошка. — Давайте-ка выбираться отсюда, — ворчит Хёгни, собирая ритуальные принадлежности. — Пока не пробудили какую-нибудь гадость. Тут должна быть короткая дорога, но только вверх — мне удалось запустить двемерский лифт на подъём в прошлый раз. Спускаются они потом сами. Конечно, “гадость” их всё-таки атакует — и уже очереди Шебы и Хёгни действовать и пробивать дорогу через неизвестно откуда вылезших дремор и кланфиров. Даэдра так настойчивы, что не остается ничего, кроме как подсечь магическими ударами колонны и запереть всех тварей в зале с зеркалом, спровоцировав обвал. Ллеран, наверное, смог бы выжечь их и без трюков, но он слишком слаб после ритуала. Все четверо оказываются сперва в старой двемерской канализации, потом в залах Бамз-Амсшенда. Старые подъемники и правда на ходу — Хёгни загоняет всех в кабину, перегибается через бортик, упирается древком секиры в переключатель и наваливается всей массой. Лифт скрежещет, но едет вверх, добираясь до зала с пробитой крышей. Из него выбраться в пещеры, оттуда — в старую канализацию, а затем — наверх уже проще. Вроде бы Морнхолд успел отстроиться после атаки Мерунеса Дагона, но все равно пройдут годы, прежде чем во всем городе снова появится нормальная канализация. Храм не любит руины первой эры и старается не поощрять раскопки и “практические исторические исследования”. Выбраться на территориях дома Дрес слегка неожиданно, но теплый ночной воздух бодрит и освежает. Галвел ведёт всех переулками и в итоге заводит к себе домой через чёрный ход — это скромный, но добротный особнячок, куда более просторный внутри, чем можно подумать снаружи, потому что в нём огромный подвал. Скорее всего, здесь когда-то держали рабов, но вместо этого Мельсу оборудовал лабораторию и что-то вроде антикварно-магического склада. До поместья сейчас было бы идти далеко и опасно, потому ночуют у него — благо, запасных спален больше одной. Всем необходимо прийти в себя, поесть и выспаться — а потом обсудить увиденное и услышанное.4. Приоритеты
Ллеран свернулся на кушетке — чужой дом, чужие запахи, чужая судьба… В доме Галвела не очень уютно: он слишком велик для одного мера, и здесь везде — пусто и необжито; что ещё можно перенести в арендованном жилище, здесь стало постоянным качеством и словно въелось в стены. Рабы словно еще не покинули это место. Хёгни где-то вверху играет на лютне — весьма неплохо, надо заметить, — и это немного нарушает мрачность часа и места. За два часа до рассвета тени самые глубокие. Ллеран лежит на застеленной кровати неподвижно, но не спит — стоит Шебе сесть рядом и коснуться его плеча, как он тут же поворачивается, садится. Вымылся, но всё ещё словно пропитан ощущением дыма и ритуальных курений. Рубашки на нём нет, и белые телванские татуировки чуть светятся в темноте. — У него было твоё лицо. — Нет, Шеба. Это у меня его лицо. — В каком смысле? Ллеран усмехается. Перевязывает волосы шнурком, что снимает с запястья. — Я догадывался, но не мог поверить. Ты слышала пророчества, что ходят в Эшленде? О том, что Неревар Индорил, Хортатор велоти, однажды вернется возрождённым. Нереварином. — Но это же просто легенды? Сказки для тех, кто мечтает, что славный герой, вернувшись из небытия, решит за них все проблемы? О каком великом правителе не рассказывают подобных? — Боюсь, что Неревар когда-то ушёл не своей смертью и всё ещё слишком нужен и даэдра, и данмерам. Я… был в одной пещере… там находятся мумии. Меры, которые были неудачными воплощениями, сидят там у огромной статуи Азуры. Душа Неревара разбита на осколки, и те… иногда пытаются вернуться самостоятельно. Всегда неудачно. — Ллеран… ты… — Где-то в будущем мер, которого ты видела в зеркале, станет настоящим Нереварином и даже чем-то большим. Хортатором. Таким, как Велот и Неревар. Огромная, непредставимая мощь. Я не знаю, как и зачем, но он теперь пытается вытянуть из прошлого осколки себя-несбывшегося. Словно это иголки в ткани. — А ты? Что для него — ты? — Изначально я был его рукой; наше настоящее для него — прошедшее… он где-то впереди. Лет через тысячу или больше. Наверное, на полный контроль “руки” уходило много сил, и он дал мне собственные ум и волю. Что вышло, ты видишь. Он согласился отпустить меня окончательно, если я закончу свою… миссию. Отдам этот долг. — А если он заберет и твой “осколок”? — Я не осколок. Что-то другое. Шеба… прости меня за всё это. Звучит как полное безумие, я бы первый подумал, что единственная потусторонняя сила здесь — это Шеогорат. Если ты решишь, что для тебя это слишком… — Не говори ерунды, — обрывает она — и привлекает к себе, и её невозможно ослушаться. Нельзя не уткнуться лицом ей в плечо, не приобнять, не прикрыть глаза — хотя бы на пару мгновений. Шеба вздыхает, целует Ллерана в висок. Гладит руками, почти ледяными — или это он сам так горит?.. — по голой спине, по волосам. Шепчет: “Глупый мой, глупый…” Шепчет: “Мы справимся…” — В конце концов, у меня тоже есть странноватые... родичи, — улыбается краешком губ, когда Ллеран отстраняется. — Тебе с ними будет непросто, но прощения я за них просить не собираюсь — не моя же это вина, что они такие? Вот и ты не проси. А с проблемами будем разбираться по очереди. Нам с тобой не привыкать, верно ведь? — Не привыкать, — эхом улыбается Ллеран, потом… делает это уже более живо, осторожно заправляет Шебе волосы за ухо, касается губами скулы. — Я сделаю то, что он хочет. Если он не исполнит обещания, то найду управу и на Хортатора. Если всё действительно так, как есть, то у Хортатора — чёрные руки. Ллеран не умеет говорить о себе. Умеет — выдавать информацию, делиться опасениями, но словно рассчитывает ход экспедиции или планирует вылазку. Ему страшно? Сейчас — уже меньше. Если Шеба не отказывается от него даже теперь, то всё остальное — честный бой. А бой он как-нибудь выиграет. — Мельсу прав. Будь моим “патроном” кто-то из князей, было бы хуже. Они капризны и вряд ли способны понять смертных. Хортатор… я… чувствую его. Он больше мер, чем кажется, и… он сказал, что не желает плодить рабов. За этим нечто личное. Причин доверять ему безоговорочно у нас нет. Может, стоит пока что считать, что я работаю на своего… гм, старшего брата, который просто очень, очень далеко от нас. Ллеран снимает и рассматривает “кольцо крови”, о котором шла речь. Оно с ним столько, сколько он помнит себя. Кольцо притягивает его внимание; словно если долго смотреть на него, то теперь… можно получить какие-то ответы. О том, кто такой Ллеран Атерас. Но нужны ли они — о том, другом — или хватит того, что уже есть здесь и сейчас?.. По крайней мере, Шеба, как обычно, куда практичнее — за что Ллеран её и обожает. Фыркает и недовольно кусает за кончик серого не-нереваринского уха. — Что такого ты видишь этом своём кольце, что оно тебе интереснее, чем я? — Он сказал, это кольцо крови. Интересно, чьей? Даже когда я попадал в переделки, оно оставалось со мной. Ладно, к даэдра… Кстати. Я заметил в доме кое-что изменилось. Ты принимала гостей?.. — И принимала гостей, и по гостям ходила. За всей этой сверхъестественной шелухой ты ведь не забыл, что сделал мне предложение? Вот где настоящий вызов! А так как в приданое ты получаешь ещё и целый клан очень и очень непростых меров, я решила заранее их умаслить. — И как всё прошло? Масло, надеюсь, было не в огонь? — А ты во мне сомневаешься? Хотя работы нам обоим предстоит много. Только давай… не сейчас, ладно? Ещё успеется — а мы заслужили отдых. — Всю жизнь помню себя одиночкой, а тут… Усмехнувшись, Ллеран кладёт кольцо на столик у кровати. Привлекает Шебу к себе, целует в шею, в скулу, в висок, успокаивает, как может. Он счастлив, на самом деле, что всё обрело хоть какую-то определённость. Ответы не дарят окончательного успокоения, но по крайней мере — обозначают общий курс. Сущность, назвавшая себя Хортатором, не принадлежит Обливиону — Галвел тоже согласен. Может быть, сэра Нереварин из будущего и не лжёт относительно своих нужд и намерений. Пусть всё звучит совершенно чокнуто, но мир загадочен, в нём много самой различной и не всегда хорошей магии — шанс наткнуться на что-то из ряда вон выходящее есть у каждого. Гадания, которые отчаянно не желали говорить о прошлом Ллерана, теперь становятся более понятными и правдивыми; а это значит — будущее у них есть. Стоит просто не делать очевидных ошибок.