Осколки и отражения

      — ...Так ты чародей, значит. Слышала, что хороший. И кто тебя, сироту, учил?       — Меня учили случай и необходимость, серджо, — отвечает Ллеран; он почителен, но не подобострастен. — Нет мера, которого я мог бы назвать по имени — или их слишком много.       Он часто ставил цель понравиться кому-то — как деловой партнер, или как профессионал, или как чародей, — но никогда не сталкивался с необходимостью завоевывать расположение, как… Ллеран Атерас, будущий родственник. Что это вообще такое?       Он может предложить лишь рассмотреть себя — изучить, насколько это безопасно — и вынести решение. Лгать — зазорно и недальновидно; приукрашивать правду — недальновидно вдвойне. В конце концов Ллеран решает, что всё это сродни заключению партнерского союза, в котором забота об общих целях подразумевает предельную честность, как при экспедиции в Обливион. Если вы употребляете скууму, партнеры должны знать; если имеете пороки— любые, — это техника безопасности, рассказать всё. Если Ллеран собирается войти в клан, то должен будет заботиться о нём, как раньше заботился о себе самом или таких вот опасных вылазках — и первый же вопрос, что он должен задать с этой точки… безопасен ли для клана Ашибаэль такой элемент, как “Атерас”?       По лицу Уршамусы Ашибаэль трудно что-то понять. Она не говорит ничего, не хмурится, не улыбается и, кажется, почти не дышит; смотрит пристально, тяжело, но без злобы — то ли ждёт, пока Ллеран скажет что-то ещё, то ли взвешивает его скупые, но честные слова на невидимых весах, и пока не готова озвучить, как высоко оценила такую правду.       Шеба вмешивается раньше.       — Ты знаешь, что Ллеран не помнит многое из своего прошлого, — напоминает она. — На многие вопросы он просто не сможет ответить так, как тебе нужно. Может быть, спросишь иначе? Как говорила со мной, когда я приходила к тебе за советом — на воде, на дереве или на костях? Поможешь нам, мудрая?       — Они будут спрашивать по-другому, — усмехается та и отодвигает в сторону чашки. — Вам надо будет научиться отвечать быстро и просто на всё, что должно быть выспрошено — если дело дойдёт до сватовства и до свадьбы. Иначе ни то, ни другое вы не переживёте.       Мать клана берёт гуарьи кости — старые, слегка потрескавшиеся части фаланг нижних лап в простом мешочке из гуарьей же шкуры.       В городах уже нет тех, кто умеет гадать так.       Чтобы кости говорили, они должны узнавать тебя; узнавать того, кто слышал те же ветра, ходил со стадом и за стадом; вставал с ним вместе и ограждал от хищников. Тем, кто живёт за стенами из камня и никогда не ночевал под сиянием магне-ге, кости ничего не расскажут.       Всего их шестнадцать; каждая из них может лечь четырьмя способами в одну из трёх сторон: это старое гадание, куда древнее Трибунала, но Трибуналу не противоречит.       Прабабка умеет читать знаки…       О Ллеране они ясны и пугающи.       Прошлое его пусто; настоящее — полно хлопот и любви, будущее — испытаний и тягот.       В Доме Любви — близкая радость; в Доме Жизни — разлука и страх, в Доме Смерти — очищение и боль. Боэта обещает им с Шебой испытание; Азура — снятую завесу; Мефала же жаждет крови и гибели; Мать Морровинда благосклонна, Отец Тайн — в конфронтации, Воин-Поэт нейтрален.       Ллеран отказывается брать такие старые кости сам.       -— Не обессудь, серджо. Подобные инструменты не выносят моих прикосновений; боюсь, я лишу тебя ценной и древней вещи — и ещё больше отдалю от ответов.       — Как же гадаешь ты?       Вместо ответа Ллеран достаёт колоду — обычных игральных карт с изображениями гербов Великих Домов, планов Обливиона, даэдра, святых и богов, нераспечатанную, какую можно купить в любом хорошем трактире. Снимает шнурок, тасует — разделяет на девять стопок. Снимает очень быстро.       Прабабка клана Ашибаэль смотрит на то, как сгорают по неведомой причине карты, на которых Святой Неревар, Альмалексия и Сота Сил стоят в позиции веры; Молаг Бал, Клавикус Вайл и Ноктюрнал — в позиции угрозы; Вивек — в месте без защиты, а “башнями сомнений” обозначены карта Пустого Дома и карта Божественного Яйца.       Ллеран не интерпретирует сам. Только переводит дыхание.       Мать клана отводит глаза от карт и всматривается в Ллерана — словно пытаясь прочесть в нём то, о чём умолчал расклад.       — Она рассказывала, что на тебе печать, — говорит наконец, кивая на Шебу; голос её спокоен и твёрд, но во взгляде сквозят сомнения. — Что вы не знаете ни природы её, ни значения. Обещала, что не станет себя с тобой связывать, пока не узнает, в чём дело. Вижу: что-то вы разузнали, но не хотите делиться. Я понимаю, не всякую истину следует выносить на солнечный свет… Однако скажи мне, Ллеран Атерас. Если я соглашусь отдать тебе правнучку, сможешь ли ты её защитить? От того, что внутри тебя, и от того, что будет ждать вас обоих снаружи? Ты ведь не можешь не чувствовать: над нашей землёй сгущается буря.       — Песчаные шквалы предсказывают с вечера; песок ложится иначе. Грядёт шторм. Я послан наблюдать за ним, но не сражаться или призывать. Серджо! Дочь твоей крови для меня — дороже собственного сердца; а сердце моё хочет жить. Велоти не бросаются клятвами; я дам ей защиту… даже если не получу твоего и её согласия. Я один в Нирне, серджо, и уже выбрал, кому быть верным.       Ллеран говорит старыми словами, потому что и смысл их древен, как время: мужчина, что нашёл своё счастье — и готов доказать делом, что не лжёт; мать, что не доверяет тому, кто пока принёс лишь слова и тень тревоги; женщина, что чует непростой путь — но верит в крепкую руку, что поддержит на нём.       — Всей правды, серджо, я не могу сказать о себе; но Отец Тайн учит нас, что всегда есть то, что может быть названо. У меня остались три карты, но лишь одна из них успеет не сгореть…