Осколки и отражения

      Ритуалы, на которые возлагалось столько надежд, окончились… может, и не совсем “катастрофой”, но куда хуже, чем Шеба надеялась. Вместо того, чтобы сплотить дорогих ей меров, охота их только разобщила: да, предки Ашибаэлей не отторгли Ллерана; да, мать клана разрешила ему через три дня, в установленный обычаем срок, к Шебе посвататься… Однако отец — как и, пожалуй, все остальные свидетели, — увиденным неприятно удивлён и не собирается идти навстречу.       Шеба не может его осуждать: будь это любой другой мер, а не её возлюбленный, она бы тоже отреагировала остро. Конечно, с отцовским неодобрением нужно что-то делать, но когда они все возвращаются в Морнхолд, у Шебы находятся иные заботы. Ллеран умеет переносить невзгоды самого разного рода, он почти не пьянеет, не болеет и может, кажется, сгрызть и переварить даже бриллиант — и всё-таки пережитое ударило по нему, ударило не только телесно, но и духовно…       Когда Ранаби Ашибаэль передаёт своей дочери записку с просьбой "встретиться и поговорить в чайной" — в той самой, где ещё совсем недавно она виделась с матерью, — Шеба с радостью хватается за эту возможность. Беседа, впрочем, идёт не по плану: после того, как они обмениваются приветствиями, и Шеба разливает по чашкам чай, отец протягивает ей распечатанные письмо, написанное прекрасно знакомым почерком:       "Серджо,       Признаюсь, наше знакомство состоялось не при тех обстоятельствах, что могли способствовать его успеху.       Я хотел бы исправить то несомненно тягостное впечатление, которое мог произвести, пребывая в трансе. Увы, состояния, в которые вводят нас предки, не всегда контролируемы и зачастую неприглядны, а я вовсе не считаю приемлемым прослыть кровожадным артефактом эпохи святого Велота.       Прошу вас оказать мне честь провести вечер в термах Индарис; посыльный, что доставит это письмо, будет знать все подробности.       Приношу свои искренние извинения за все волнения и неудобства, что мог вызвать — и надеюсь на ваше великодушие. Ваша дочь, серджо, — самое драгоценное, что есть в моей жизни, и уверен, для вас она дорога не меньше. Я не хотел бы — из-за случайности ритуала — заставлять еë выбирать между отчим домом и браком и стать причиной разлада, когда вопрос вовсе не в том, что кто-то из нас не желает ей доброго.       Нам стоит встретиться иначе, чем разделенными песком и обрядом; может быть, мне удастся сгладить тот чудовищный образ, что я, несомненно, создал в ваших глазах.       Ллеран А."       — Ты его подучила? — спрашивает отец, когда Шеба, дочитав, поднимает на него взгляд.       Она неожиданно смущена — и очень растрогана. Ллеран ничего ей не говорил… Он ведь и правда не хотел заставить её выбирать, даже косвенно подтолкнуть к такому решению, и потому попытался во всём разобраться сам. И когда только успел?       Шеба чувствует, что заливается краской, но вслух говорит спокойно и взвешенно:       — Он взрослый, разумный и образованный мер, мне не нужно его “подучивать”. Ты можешь и сам в этом убедиться, из первых рук. Скажи, разве Ллеран не прав? Общение с духами иногда очень скверно аукается, а он маг, не шаман. Выслушай его, папа. Пожалуйста. И я, и бумага — одинаково скверные посредники.       Отец глядит на неё долго, пристально — он непривычно, неестественно для себя молчалив, — и всё же кивает, соглашаясь.       — Я его выслушаю, — добавляет он чуть погодя. — Если ради тебя этот мер пошёл на… такое, то он заслуживает права быть услышанным. И это меньшее, что я как отец могу для тебя — и ради тебя — сделать. Но если в термах такой ухажёр отгрызёт мне ухо, это будет на твоей совести — и перед матерью будешь оправдываться самостоятельно. Ей, видишь ли, очень нравятся мои уши, и я не хочу объяснять, почему их теперь некомплект.       Шеба не выдерживает и прыскает со смеху: тема для шуток, конечно же, невесёлая — по многим причинам, — но в этом мере хотя бы можно узнать отца… а уже с отцом — папой — понятно, как разговаривать. Они пьют чай, Шеба делится услышанной в Эльсвейре байкой о том, как Сердитый Альфик подбивал клинья к сенчу; папа рассказывает, как Гренка Пятый, испугавшись явившейся в гости прабабки, забился под стол и так закапал там всё смолой, что его потом всей семьёй едва отодрали...       Ранаби Ашибаэль не отказывается от приглашения.       В нужное время Ллеран А. — теперь Ашибаэль? всё ещё Атерас? — ждёт его у спуска к пещерам. Само по себе приглашение в термы для переговоров может, сейчас и немного менее популярно, чем было лет двадцать назад, но это всё ещё весьма благопристойное место для обсуждения дел: маленькие дела решаются в чайной, средние — в кальянной, а вот дела повышенной важности подходят как раз для терм.       Стоит помнить, что центральные Морнхолдские термы всегда были на одном и том же месте, что в старом городе, что в новом. Морнхолд стоит не первую сотню лет и был разрушен несколько раз… но проход к соляным пещерам и горячим источникам только один. И н’вахи не в курсе, что он вообще есть — и почему Морнхолд всегда переживал осады. На самом деле, даже большая часть не-н’вахов не имеет возможности попасть в столь древнее и дорогое место...       Чем всё это считать? Подкупом? Желанием щегольнуть достатком? Ещё одним свидетельством ненормальной любви к кимерской эпохе со всеми её странностями? Жестом… уважения?..       Ллеран умеет вести беседы с торговцами и убийцами, но не умеет — с теми, к кому потенциально может начать обращаться “отец” через какое-то время. Если ему позволят вообще открывать рот и пустят на порог.       — Серджо Ранаби, я действительно рад вас видеть, — одетый в свободное кимоно летнего кроя Ллеран встречает будущего тестя полупоклоном.       — Нам есть о чём поговорить, мутсэра. А здесь, по крайней мере, не ожидается ни духов, ни дреугов.       Дреуги, впрочем, встречаются им почти сразу, пусть и рисованные — фреска, изображающая "Жену нетчимена в крепости из стекла и кораллов", занимает в прихожей целую стену.       Ранаби косится неё, косится на Ллерана, но всё же молчит; как бы то ни было, а фреска роскошная — под стать остальному убранству терм.       Слуги ведут их по коридорам, украшенным мозаиками, изображающими исторические сцены — и менее исторические, с участием тех же лиц, чтобы привести в конечном счёте в одну из самых нижних (а следовательно, самых дорогих) зал. Источники там горячее всего, а список предоставляемых услуг наиболее длинен и разнообразен.       Семья Индарис занимается термами с какого-то неприлично отдалённого века. Вот они действительно, наверное, могут сказать, что видели, как госпожа Альмалексия купалась здесь до своего обожествления (и была весьма довольна обслуживанием).       Стоит раздеться и попасть в воду, как сгустившееся в воздухе молчание становится не просто неловким — таким плотным, что подкинь листок бумаги, наверное, так и останется висеть.       Этот Ллеран А. щепетилен в том, что касается обычаев, и с такой точки зрения термы — выбор отличный. Ранаби бы не пошёл в какую-нибудь юрту ещё раз; но по всем старым правилам, мужчины клана должны проверить, не даэдра ли перед ними, не женщина ли, не калека…       В термах принято быть обнажёнными — и пусть ханжи с Саммерсета отпустили бы достаточно колкостей по этому поводу, для данмеров как раз проблемы нет.       Ранаби может оценить: чем бы жених — помимо дреужьих мозгов — ни трапезничал, знаков болезней нет на его теле, и он определённо не женщина, да и на даэдра не похож, если только лицом, слегка. Крепок как гуар и так же здоров — Кена Ашибаэль знает, куда смотреть и как смотреть, пусть и куда чаще он смотрит именно что на гуаров.       Ллеран хорошо сложен, и он силён — даже слишком для мага; с Ранаби примерно одного роста, но кажется мощнее, массивнее — хотя и того никак нельзя назвать тощим: отец Шебы — высокий, широкоплечий мер, пусть и скорее жилистый, чем мускулистый. Дочкиного жениха он старше лет на десять-пятнадцать, не больше: совсем ещё молодой мужчина — он был моложе Шебы, когда женился...       — Мы познакомились в Эльсвейре, — начинает Ллеран. — Я искал новых впечатлений и работы позлее.       И оказывается, что термы — и правда неплохое место для подобного разговора. Потому что сказать — и рассказать — Ллерану есть что; а пока слушаешь… можно выпить вина. Или испытать на себе воздействие разных вулканических солей. Или порассматривать собеседника — татуировки Дома Телванни, белые на смуглой коже, вьются по плечам… но уже ничего не значат, наверное? Если Ллеран теперь и правда — Ашибаэль.       Клановое шрамирование Ранаби (по плечам, по спине — то, что обычно скрыто одеждой) отличается от того, что носит Шеба, и на лице у него тоже — другой узор. Однако общего тоже вдосталь: те же волосы, тёмные и вьющиеся, убранные в косы; тот же оттенок кожи, та же линия скул, тот же нос с горбинкой — хотя до Ллеранова ему далеко как от Телванниса до островов Саммерсет...       ...Вино, кстати, весьма неплохое. Если покоситься на бутылку, видно, что стоит она… ну, как минимум, половину гуара. И она действительно стоит эту самую половину…       Ещё становится понятно — по тому, как Ллеран говорит, как неспешно и привычно отдаёт указания слугам, как относится к мелочам — что деньгами он не хвалится. Они у него просто есть, и он привык использовать этот ресурс по назначению, а не чтобы пускать пыль в глаза.       Ранаби понимает и то, что величину ресурса ему сейчас ненавязчиво демонстрируют — и это нормально. В этом есть мудрость: к словам всегда стоит предлагать что-то более вещественное, а так — наглядно видно, что в рваной нетчевой шкуре дочь ходить не будет при любых обстоятельствах.       Что ж, Ллеран говорит о Шебе — и в том, как именно он говорит, какие выбирает слова, моменты и выражения, чувствуется не просто забота о том, чтобы произвести на “отца невесты” впечатление или заболтать зубы.       (Ллеран умеет общаться с торговцами и убийцами — перед всеми ними он исторгает слова от ума, а не от души. С Ранаби Ашибаэлем — использует сердце.)       Нет секрета в том, что рядом с его дочерью вчерашний боевой маг и холостяк, женатый на риске, вдруг обрёл голову — и стал дорожить жизнью.       Нет секрета в том, что рядом с Шебой он вдруг стал видеть мир иначе, и теперь хочет сделать так, как будет лучше ей — потому и нужен сейчас этот разговор, потому вообще нужно сделать всё правильно.       Нет секрета в том, что Ллеран, сирота, учившийся там и сям, перенервничал во время обряда, и транс оказался глубже, чем мог бы… Ллеран — мощный маг и может вынести сильное погружение, но — не шаман, и контролировать то, что происходит с сознанием после, способен плохо. Чтобы вызвать подобное состояние, нужно целенаправленно этого добиваться — чего в обычной жизни, конечно же, Ллеран делать не намерен.       Его выбор вина и легкой закуски в перерыве между косметическими процедурами выдаёт в нем мера, может быть, и не следующего моде, но разбирающегося в настоящих ценностях.       Ллеран говорит о себе — о том, чем занимается.       Добывает артефакты лично; снаряжает караваны через весь Морровинд; сдаёт недвижимость и склады там и сям; он более чем обеспечен, но всего добился своим трудом, подчас в одиночку или с парой товарищей влезая туда, куда боятся соваться Неустрашимые или Гильдия Бойцов. Предприятия — уже выгодное вложение добываемого собственной кровью золота, что можно выручить за редкости.       В редкостях Ллеран, кажется — тут Ранаби проверить не может — понимает достаточно.       Как минимум, у него очень хороший вкус, раз польстился на Шебу...       — Ты знаешь, что от Адрасы семья отреклась, как только она начала принимать мои ухаживания?       — Шеба упоминала, что её мать вошла к Ашибаэлям от своего рода, хотя без особенных подробностей.       — Её отторгли от рода, когда она ослушалась и всё-таки решила связать себя с эшлендерским дикарём, врачующим гуаров за деньги. Это… тяжкое бремя, и мы бы с ней не хотели взвалить такое на нашу дочь. Шеба ведь тоже пойдёт до конца, мы все это понимаем. Уж чего-чего, а упрямства ей не занимать, ведь у драконов не рождаются скальники.       — Вот это, — усмехается Ллеран лукаво, и наконец становится из “жениха” живым и настоящим мером, — я успел заметить.       За дам тут же предлагается выпить — в ход идет вторая бутылка (по цене второй половины гуара), атмосфера — как и температура воды — становится всё теплее, и вечер, к обоюдной радости, начинает казаться спасённым.       Ранаби Ашибаэль ещё не в курсе способности будущего зятя пить и не пьянеть благодаря врождённому сопротивлению любым ядам — капелька двемерской крови когда-то спасала Нереварину жизнь… и не раз выручала и его “руку” во второй эре.       К добру или к худу, а будущий тесть пьянеет куда быстрее — но, кажется, столь же быстро проникается к нему симпатией...