Apraxis Coil

      Меня зовут Анкеано Нивар.       Я пишу это, зная, что скорее всего не выживу, но видит Аури-Эль, каждый хочет оставить о себе какую-то память, даже такой замутнённый и непоследовательный мер, как я.       Когда я ушёл из Штормхейвена, то постился три месяца, и дело было не в моей перевоссозданной плоти.       Я даже бичевал себя, но потом боль вернулась.       До сих пор я не был в силах написать, почему… и сейчас, чтобы обрести хоть какое-то равновесие, я должен реконструировать свою память и психику так же, как вернул тело.              План, что я создал после того, как Талмор вновь настиг меня, оказался почти идеальным.       И как всё идеальное в моей жизни, таил в себе погибель.       Факты сухи: я служил советником при герцоге замка Алькаир Натаниэле со времени смерти его жены, Лаканы.       Сложная политическая интрига привела к тому, что женщину просто убрали… герцог нуждался в ком-то, кто сможет поправить дела замка. И ком-то, кто даст ему извиниться перед женой, как я потом выяснил. Увы, не тем путём, что был мне приятен.       То, что за фактами - позорно и полностью подтверждает всё самое тёмное, что я мог предположить о себе.              Поначалу всё шло неплохо - я быстро освоился, за пару недель привел в порядок бардак, оставленный в Алькаире предыдущим управляющим. Герцог Натаниэль пожаловал мне небольшой дом с подвалом недалеко от крепостной стены, как я и просил.       Мне требовалось как-то продолжать свои опыты; да, я уже слишком пристрастился к науке своих… предков, и она требовала отдать ей всю душу. До сей поры я считал алаксон, предназначение сущности, скорее философским, чем оккультным понятиям, но когда я услышал этот зов… когда я понял, в чём именно должен обрести преуспеяние, я уже не смог отвернуться или забыть. Должен ли я был уничтожить себя, осознав, что занятие это порицаемо как на моей родине, так и за её пределами?       Может быть. Но я не знал до конца, считать своё состояние болезненным или лишь вдохновленным…       Герцог Натаниэль не желал проверять, чем именно я собираюсь заниматься. Ему требовался компетентный управленец и маг, и я был рад предоставить ему и то, и другое в своём лице. Прямой, напористый и предельно конкретный, этот бретон оказался отличным патроном: платил много, вмешивался мало, был рад видеть меня на пиру - и не лез в устанавливаемые мной порядки больше, чем требовалось. Темноволосый, коренастый, начавший после смерти жены брить бороду, он напоминал чем-то медведя или росомаху - крупного лесного хищника, прекрасно осведомлённого, что все земли вокруг принадлежат ему.       Получив дом в собственность, я нанял рабочих, чтобы расширить подвал и сделать тайный выход в поля; конечно, я мог бы пользоваться для своих целей и порталами, но некромантия - наука, требующая уединения и не терпящая суеты, посторонних взглядов и отрядов Гильдии Бойцов. Потому на последних стадиях я использовал скелетов с ближайшего старого поля брани; ещё алессианских…. Иначе бы рабочих пришлось устранить после окончания переделок.       Итак, к третьему месяцу я успешно оборудовал необходимые себе условия и даже нашёл двух верных помощников - слегка тронутого молодого отпрыска дома Телванни, который пришёл продать одну редкую книгу, да так и остался, и Таринве, нанявшуюся вести счета… и весьма точно описавшую все изменения моей ауры, что она успела подметить.       Очень редкий и полезный дар.       Я взялся обучать обоих в обмен на их молчание и услуги.       Мои сомнения о собственном пути к тому времени улеглись. Да, стоило признать: всё вело меня именно к тому. Некромант! Слово, порицаемое во всем Тамриэле.       Призвание, сложное и неоднозначное, неизученное, заклеймленное - в то время, как есть тысячи легальных способов общения с мёртвыми.       Я могу назвать действительно “богохульные” и “омерзительные”. Я могу даже перечислить и воспроизвести кое-что из арсенала слоадов - эти существа и правда не имеют ничего, что меры привыкли считать моралью.       Почему я не могу заниматься тем, что для народа моих предков считалось совершенно нормальным и почётным?..       В то время в Алькаире я посвятил себя трём занятиям: замку, нуждавшемуся в твёрдой руке, своим штудиям - и обучению альтмерки Таринве и данмера Верама Дэвата. Оба вполне трезво осознавали, чему именно я их учу, и были счастливы получить именно такие наставления, потому что большая часть альтернативных путей узнать о некромантии вела к Черному Червю, а вступать в подобную секту никто здравомыслящий не имеет желания. Я безумно уважаю Маннимарко и никоим образом не могу понять его манию величия.       Все истинные тайны требуют тишины.       Ах, моя потребовала её с лихвой!              Моя спокойная и почти пристойная жизнь изменилась в тот летний день, когда герцог решил взять меня с собой на охоту. Он был весел и отпускал обычные шуточки по поводу моего красивого лица и взглядов на меня моей помощницы; Джулия, конечно, подавала поводы для насмешек… но я давно смирился с тем, как относятся ко мне молодые и романтичные особы обоих полов, научившись извлекать из чужих влюбленностей вполне прямую метафизическую выгоду.       Герцог преследовал вовсе не медведей или волков, а оборотней; мои способности и точный расчет помогли нам загнать одного.       Хирсин не особенно печется о тех своих детях, которых легко поймать. Натаниэль возжелал бороться с тварью один на один. Я заранее снабдил его специальными зельями, чтобы предотвратить заражение ликантропией и общее заражение крови, а также повысить силу, ловкость и концентрацию; и всё же - поединок выдался не из лёгких.       Прежде чем всё-таки сдохнуть, оборотень раскусил меч, сломал древко копья, на которое напоролся, и разодрал Натаниэлю плечо.       Когда всё было кончено, тот оказался весь в черной крови и мехе - но радостно рычащим от победы!       Помогая герцогу стаскивать доспех, я случайно почти прижался щекой к его коже. Контакт энергетически обжёг меня; я привык касаться чужого тела как целитель, но сочетание темно-рыжих волос, запаха трав, что были использованы утром на ритуальном омовении, пота, доспешной подкладки… хорошо обрисованных мускулов, ложбинки на спине, шрама от чьих-то когтей… я до сих пор не знаю, что так возбудило меня.       Несколько месяцев я возился в основном с трупами, которые, надо признать, меня совершенно не интересуют в каком-либо плане, кроме магического. Герцог же в тот момент представлял из себя нечто, прямо противоположное смерти, хотя только что принёс её сам.       Его личный запах. Что-то животное, может быть, феромоны, или простая, первобытная, низшая агрессивность, которую он тогда воплощал - окровавленный, вспотевший, счастливый, алертный. Только что отнявший жизнь твари раза в два себя больше. Чужая кровь на его щеке; царапина вдоль скулы, которая так и манила убрать с неё кровь не иначе, чем поцелуем… я так жалею, что не сделал этого. Но я не мог.       Мне сложно было сохранять лицо и я только радовался, что надел длинный камзол - охватившее меня возбуждение имело вполне явственные признаки.       Герцогу требовалось помощь, и я перевязал рану на его руке и открыл портал; уверил его, что последую за ним тотчас же, как подготовлю для транспортировки труп ликантропа.       На деле мне нужно было несколько минут, чтобы унять сердце.       Постыдное, низменное чувство, да ещё и к мужчине - и к какому, к бретону! Конечно, до этого я несколько раз целовал юношей, но делал это как Любовник, а не как возлюбленный; меня интересовала исключительно их жизненная сила, которую я восстанавливал себе при помощи энерговампиризма. Ничего сравнимого с внезапно охватившим меня влечением я никогда не испытывал. Секс вообще не сильно интересовал меня сам по себе…       Я искренне желал списать этот позорный эпизод на дурную пищу, переутомление и долгое плотское воздержание вкупе с не самым стандартным способом добычи энергии последних месяцев. Слишком частое поднятие нежити подтачивает мою витальность; красивое лицо обеспечивает постоянным потоком заинтересованных в “хорошей ночи” глупцов - что ж, я научился решать две проблемы сразу.       Герцог, кажется, убежден, что у меня полно любовников, тогда как я всего лишь уединяюсь для того, чтобы забрать неопасную для здоровья порцию витума своих посетителей и подправить им память. Наутро они смутно понимают, что были со мной - но никаких подробностей; гордость заставляет их лгать, что они помнят то, чего не было, а утомлённость кажется им последствием бурного секса.       Будто я стал бы заниматься этим с небарра…       Да проклянёт меня Аури-Эль, если ещё не сделал этого - я стал! И в формах, что не мог и представить себе…              Герцог соблюдал траур около полугода, но сняв его, не торопился с тем, чтобы присматриваться к женщинам.       Мы стали почти друзьями, хотя он имел привычку постоянно подшучивать над моими манерами и происхождением - все эти набившие оскомину прибаутки про альтмеров, проглотивших кол, и так далее.       Хоть и поставленный в известность о моём “ремонте” и наличии хобби по “медицине”, он редко задавал вопросы - как я потом узнал, предпочитал сперва понаблюдать и сделать выводы, а когда сделал… то улучил момент, когда я в очередной раз, выпив успокаивающего настоя, явился к нему вправлять шею.       Он прождал всю процедуру, а потом напрямую поинтересовался, почему от моих рук пахнет бальзамической смолкой - и я понял, что пропал, потому что перестал замечать этот запах сам. Если он так очевиден для человека, что сказать об остальных…       Я постарался возразить и оправдаться, но герцог схватил меня за одежду и прижал к стене, грубо интересуясь, не я ли причина того, что могильник к западу от замка стал очень опасным местом и местные жители предпочитают огибать его десятой дорогой.       Нужно было признаться. Сказать, что жертв не будет, и я все обнёс защитными чарами. Что мне нужна практика; в нужный час попытка будет только одна, и я должен уметь поднять даже истлевшее до костей тело так, чтобы дух вернулся в полной памяти; что я всего лишь…       ...вместо этого я застонал, чувствуя, как от его грубости по всему телу разливается кипящее олово; положил ладони на его руки, ощущая жёсткие волосы и невольно их гладя.       Тот отпрянул, озадаченный моей реакцией, и несколько секунд смотрел мне прямо в лицо - созерцая, вероятно, совершенно дикое и глупое зрелище, потому что я хватал ртом воздух и рассматривал его так голодно, как может узник разглядывать свободу.       Потом он расхохотался - до сих пор не могу перестать слышать этот звук, исходящий словно из самых глубин его лёгких; чистый, презрительный, изумлённый…       - Ты что, хочешь меня?! - отсмеявшись, спросил герцог, и я…       Я кивнул, потому что сил отрицать найти не смог. Стыд терзал меня; ничего более ужасного, чем это признание, произойти просто не могло - но слепой бы не заметил натянутую ткань моей одежды и общую растерянность.       - Натаниэль…       - Фу, Анвар! (я использовал иное имя). Твоё счастье, что у тебя смазливая рожа, Советник, иначе ты бы так просто не отделался. Что ты ещё прячешь, а? Помимо скелетов в шкафах? Говорили мне, все меры не брезгуют подставить задницу… особенно те, у кого самые ханжеские рожи!       Ответить мне было нечего.              Завороженный, я смотрел, как он расстёгивает пояс и скидывает штаны, отвязывает гульфик. Я впервые видел его обнажённым - и хотел отвернуться. Человек, вернее, потомок кровосмешения людей и Диренни (разве я сам - не плод такой же ошибки с иным привкусом?), со всеми… человеческими подробностями.       Кто научил их не удалять волосы у гениталий и крайнюю плоть?       Кто научил их разнузданности - или их просто не учили иному?       Наверное, выражение моего лица было очень красноречиво; герцог фыркнул и велел мне становиться на колени.       Конечно, я понял, чего он хочет; но никогда до этого я не дарил и не получал подобных ласк. Мозг мой кипел, борясь с отвращением к себе - и какой-то безумной, безудержной привлекательностью всего, что исходило от герцога. Я осторожно преклонился перед ним, немного уязвлённый пафосом жеста, и дотронулся до члена - слегка вялого, но подавшего признаки жизни при первом же прикосновении. Ничего не осталось, кроме как сжать и лизнуть его; начать целовать и посасывать, отправляя всё глубже в рот.       Стыд жёг меня; за то, что я делал - нет, не за это - а за то, как мои кровь и сердце отзывались. Я, сын сапиарха, дотрагивался губами и ртом до члена какого-то полукровки, и… и почти кончал от ощущения, как к тому приливает кровь; и снова - от личного запаха самого Натаниэля. Он только что принимал ванну, и ничего нечистого не примешивалось к этому удовольствию; я помню, что увлекся… увлёкся тем, чтобы сделать плоть твёрдой и получить ещё смазки, но Нату этого стало мало.       Он взял меня за волосы и потянул на себя; когда член упёрся в нёбо, проскользнул в горло, я почти подавился, но герцог только шикнул. И я улыбнулся про себя, потому что не думал, что навыки контроля собственной плоти пригодятся мне… в такой ситуации.       - Я догадывался, что ты водишь все сорта “дамочек” за нос, красавчик. И тебе удалось даже меня провести; нравится теперь?       Он о моих “энергетических перекусах”?..       Я помню, что задыхался и вёл себя изумительно неумело; герцог же управлял мной, едва давая вздохнуть - и не обращая внимания ни на слюну, ни на мои выступившие слёзы. Ничего подобного никто не позволял себе по отношению ко мне; ни такого бесцеремонного отношения к телу - я же мог задохнуться! - ни… такой открытой похоти. Мне даже не приходило в голову (каламбур, о котором не хочется думать), что можно достать так далеко... но я держался, подставляя рот и горло.       Он кончил, даже не предупредив, и я сглотнул горячее и вязкое, солоноватое семя, осторожно высосал остатки, отпустил, дав ему мазнуть себе по губам. Сам я всё ещё был взведён - боялся дёрнуться, забыться и причинить неудобство… допустим, сведя не вовремя зубы. Только успел приспустить одежду - давление ткани давно стало мучительным. Невыносимым. Раздражающим.       Герцог велел мне раздеться, и пока я делал это - дрожащими руками, поминутно утирая испарину - сказал, что я вполне удачно подвернулся. Что он не хочет пока что новой жены или случайных женщин. И что… он сохранит мою тайну, если я лягу с ним.       Тем более, что - о, он снова фыркнул так презрительно, что я готов был убить его! - мне нравилось. И мне действительно нравилось - моей жалкой, презренной, предательской оболочке нравилось так, что оказавшись обнажённой, она уже не могла лгать. Герцог велел мне перестать изображать девственника и отлучился в смежную комнату. Принёс растительное масло, что втирал себе в кожу.       Потом он приблизился и поцеловал меня; и я пропал, ощущая снова его у себя во рту, бесцеремонно кусающим язык и губы, напористого, настойчивого, властного… он, вероятно, куда больше понимал во всём, что касалось физического контакта (что ещё ждать от его расы!), потому находил всё больше способов завести меня.       - Тебя имели раньше? - поинтересовался он так, словно спрашивал, пробовал ли я рифтенский мёд.       - Нет, - я постарался сказать это непринуждённо, но вышло скорее процедить.       - Вот как. Тогда заключим пари: ты не вынесешь и двух раз.       - А если вынесу?       - Тогда попросишь всё, что захочешь. Почти всё.       Опасно; он понял тогда по моему взгляду, что несмотря на влечение - или именно из-за него - я смогу попросить и его голову.       - На кровать, - скомандовал герцог. - Отставь зад и раздвинь ноги, Закат Саммерсета - одно удовольствие видеть твою рожу. Я навел о тебе справки; да, представь себе, прекрасно знаю, кто ты такой и от чего скрываешься...       ...Я помню, что удивился - нет, был и правда изумлён тому, как быстро привык к ощущениям, и насколько резко из болезненных они стали… иными.       Наверное, до свадьбы у герцога была интересная жизнь - для человека, разумеется. Пока хорошо смазанные пальцы растягивали и растрахивали меня, я ещё держался; герцог запретил мне трогать себя или особенно шевелиться, потому я даже не мог потереться лицом о подушки, хотя очень хотел.       Он ощупывал, гладил, надавливал - а я приходил в отчаяние, потому что не мог себя контролировать, и в чём… в… такой ужасной… постыдной позе… едва распробовав, я начал насаживаться на его пальцы, как полоумный, шипя; иногда слишком резкий - но ловящий каждый оттенок переживания, я дышал, стараясь не застонать, и всё равно тянул одну-две ноты, а внутри добавлялось наполнения. Давления. Откровенной боли. Один, два, три… через какое-то время герцог установил меня поустойчивее и наконец втолкнулся внутрь чем-то иным, чем привыкшие держать меч пальцы.       Я могу рассказать практически о каждом органе кучу бесполезных сведений; но ничто не сравнится с живым опытом. Природа наделила Натаниэля орудием весьма внушительным, и мне пришлось нелегко - но все наши усилия вознаградились сполна, стоило только притереться. Я захотел принять его и я смог - а ещё я не желал, чтобы переживание быстро заканчивалось - и потому наскоро заговорил Нату кровь… он трахал меня около получаса, не щадя сил; надеюсь, никто не слышал ни этих узнаваемо-влажных мягких звуков, то медленных, то быстрых, ни моего дыхания… он развлекался на всю катушку, пока я не сдался - и не позволил нам обоим освободиться; ему - внутрь, себе - на его подушки.       Ничего лучше и ничего хуже я до сих пор не испытывал.       Даже церемония посвящения… какая глупость.              Герцог решил не выдавать меня никому, а оставить Советником. И… не только.       С этих пор я редко уходил от него иначе, чем к рассвету - спал по два-три часа и возвращался к обязанностям мага и управителя, чтобы на следующую ночь сказаться утомленным - и идти в свою лабораторию.       В день, когда я начал отключаться, только заняв на герцогской кровати горизонтальное положение, он ударил меня - лишь чтобы привести в чувство, но получил больше отдачи, чем хотел.       Удар за удар, и борьба, снова завершившаяся... контактом.       Так прошло около месяца; внутри моего тела побывали не только герцогские член и пальцы, но и несколько посторонних предметов; фантазии Ната можно было позавидовать. Его заводило, что я упорно отказывался отказываться; и за каждый выигрыш просил ещё одно испытание.       Мне нужно было проверить - есть ли какие-то ограничения, которые я не смогу переступить? Я знал, что падаю в пропасть - и что меня не остановит никто и ничто, кроме внутреннего барьера.       Худшим пониманием стала библиотека. Я занимался счетами вместе с Таринве, своей помощницей. Мне так хотелось спать, что я воспользовался своим обыкновением - потрепал её по щеке, погладил по плечу, потом привлек к себе и поцеловал, забирая излишки бодрости и туманя память...       На пороге оказался герцог; странно раскрасневшийся, он быстрыми шагами направился к нам, оттолкнул бедолагу Таринве к стене и велел убираться - а меня схватил за горло и отволок за дальний стеллаж, где прижал к столу и впервые попытался взять, не используя даже слюны.       Боль от вторжения оказалась куда сильнее, чем то, к чему я был готов; я выругался, вывернулся и начал бороться; однако, сдался куда раньше, чем на самом деле утратил силы. Почему? Я представил Молаг Бала, что не делает разницы между болью и радостью; представил, как можно трансформировать такой поток… и попробовал.       Если кто-то спросил бы, зачем… я ответил бы - не ради Ната.       Стража застала нас растерзанными, голодными и дерущимися. Я попал в подземелье; скованный, я понравился Натаниэлю ещё больше, но он решил не держать меня там дольше двух суток. За которые приходил пять или шесть раз.       Так я понял, что ненормален в окончательном смысле.              Таринве пропала; я не мог обнаружить ее среди мертвых, но среди живых ее никто не видел. А герцог буквально сошёл с ума.       - Ты призовёшь мне дух Лаканы, - потребовал он как-то раз, и я согласился, испытав волнение и энтузиазм от его просьбы.       Зачем делать вид, что я не могу? Жена много для него значила; эмоциональная связь даст мне хорошую тренировку.       Я назначил для подготовки пять дней…       И все эти пять дней я ненавидел его.       Я желал его. Я не мог перестать перебирать его волосы - выбритые с висков и длинные на макушке; такие мягкие и приятные.... я обдумывал, как вырежу ему легкие, подниму труп и заставлю объявить войну соседям, чтобы утопить весь замок в крови… а потом ложился на спину и задирал ноги.       Я начал оставаться до утра в его постели; будил его, отсасывая или слишком усердно целуя… я выучил наизусть его тело и всё равно хотел больше, но герцог никогда так и не позволил нам поменяться.       Что ж… на пятый день я призвал дух его жены и дал им разговаривать, сколько влезло.       А потом герцог отказался иметь со мной дело - резко, трезво и словно это само собой разумелось.       Я стал просто Советником - не больше, не меньше.       Когда во время приёма в честь графини О. я понял, что в шаге от того, чтобы со всеми раскланяться, отозвать Ната по “очень важному вопросу”, и чарами заставить отыметь себя на кухне, среди сезонных фруктов и корзин с цветами, предназначенных для последней части праздника… парализовать поцелуем… а потом сунуть на вертел вместо быка… Ужаснувшись, я решил бежать.       Мой дом и исследования процветали…       Мои шансы осуществить все планы казались совершенно чудесно идущими в гору…       Но Нат перечёркивал всё.       Жалкий человеческий полукровка; он словно знал об изъяне нашего рода. Моя жизнь превратилась в бесконечную оргию; моя энергия исказилась и запуталась. Я казался себе одной бесконечной жаждущей формой; зиянием без наполнения; словно сам Ситис плюнул мне в душу, а Лорхан развратил тело…       И теперь - мысли об убийстве не ради спасения своей жизни? Мысли, которые не вызывали отторжения. Только предвкушение.              Решившись на побег, я пришёл в свой дом собирать бумаги и вещи.       Увлекшись, я не заметил, что Таринве следит за мной. Как же я был слеп на счёт неё! С тех пор, как она вернулась, то была очень тиха и всегда чуть устала, потому я не трогал её своими чарами; также она стала молчалива и словно закрылась. Кто бы знал, что она отдала свою душу даэдра! Шеогорат принял её со всей горячностью - о, даэдра расщепленности, он знал, на кого на самом деле охотился!       В тот день я умер; умер и пробыл мертвым несколько минут, лёжа на полу с перерезанным горлом, хрипя и булькая собственной кровью, и потом - просто остывая, таращась стекленеющими глазами на свою убийцу, которую медленно разрывает атронах…       Каждый, кто желает познать истинные глубины некромантии, должен пройти через Смерть. Должен познать её - и дать ей познать себя; впитаться в свою плоть, пройти сквозь неё, проникнуть в душу - и выветриться… каждый, кто хочет обрести настоящее понимание, должен суметь Ожить.       И я ожил - вернувшись по-настоящему.       Шеогорат стоял и смотрел - поигрывая вырванными глазами Таринве.       - Браво, - произнес он. - Хочешь, я отдам тебе и Натаниэля?       Я хотел; и я не хотел; и сам звук моего отчаяния, моей расколотости - вот, что привело Князя Безумия в восторг.       Я бежал - от него, из Алькаира, из Штормхейвена - бежал очень далеко, оставив непогребенными свои эксперименты, оставив дом нараспашку вместе с чужой и своей кровью; и дал Талмору напасть на мой след.       Я бежал, поджав хвост, посрамлённый, измученный противоречиями - отравленный и осознающий.              Каждую ночь я задыхаюсь от отвратительной жажды; не проходит дня, чтобы я не впал в оцепенение, не начал грезить наяву, без устали воображая всё снова и снова.       Герцог, говорят, нашёл себе жену в прошлом году…       Но во мне нет силы перелистнуть этой страницы; я узнал о себе правду и запятнан.       Иногда мне приходится использовать предметы, чтобы обмануть сгорающее тело и дать ему разрядку; унизительный и сладкий миг… я даже не уверен, что дело в самом Натаниэле. Что-то во мне попросту не так; что-то изначально неверно. Я хотел бы поглотить его так же, как физическая жажда испепелила меня.       Может быть, Божественное Обвинение и не так неправо относительно порченой крови всего нашего рода.