Apraxis Coil

      Таринве преподнесла мне опыт, не сравнимый ни с чем и явившийся точкой моей последней инициации. Мои мозг, дух и сущность буквально дымились: я пережил личную смерть... Таринве, перерезав мне горло, сделала все очень правильно, очень грамотно.       Мой дух покинул тело, но сумел исцелить брошенную оболочку и занять ее снова - не потому, что даэдра безумия обратил на меня внимание. Шеогорат лишь наблюдал и оценивал того кандидата, за которым по-настоящему охотился: я, не Таринве, вот кто был его целью. Но я справился сам. Не попросил помощи.       Завершив своё первичное понимание смерти личным знакомством, я вернулся к жизни. Нечестиво ли это? Но кому и зачем нужна моя, к тому же исковерканная, плоть, сосуд, за которым охотятся уже слишком многие, пусть и приспособленный для тяжелой магии? Нечестивость зачастую вопрос точки зрения. Хотя есть и по-настоящему отвратительные вещи, но за этим стоит посетить Трасс.       Я вернулся и пережил жуткие минуты обратной агонии; воссоединение не менее мучительно, чем умирание.       Кое-как я сумел встать на ноги и бежать из Алькаира, через подземный ход, что заранее весьма предусмотрительно велел вырыть своим молчаливым истлевающим слугам. Колени у меня подкашивались и я почти ослеп, и даже заклинания не давались мне из-за повреждённого горла - но я должен быть убраться оттуда, и я убрался. Гортань жгло огнем, я никак не мог нормально зарастить сосуды и начать хотя бы шептать, а не сплевывать кровью… ах, Таринве, ты знала, что делала.       Недаром твоё имя так напоминает личное имя моей бедной сестры.       Праздничная суета помогла моему исчезновению оставаться незамеченным какое-то время. Шеогорат, к удивлению, удовлетворился зрелищем и исчез.       Затем Натаниэль, наверное, хватился меня. Явился в мой дом. Нашёл труп Таринве и остатки наших специфических занятий, которым я даже не смог приказать уничтожить себя.       Бегство унизительно, но что я мог поделать?       Не первый раз, и видит Аури-Эль, если вообще хочет смотреть - не последний.       Куда делся Дэват, второй мой ученик, не имею понятия. Скорее всего, Таринве попыталась убрать его перед тем, как напасть - Верам был предан мне лично и скорее всего встал бы на мою защиту или предупредил бы; Таринве никак не могла противостоять открыто двоим сразу…              После побега из Штормхэйвена я был совершенно разбит.       Талмор снова взял мой след; лаборатория некроманта в одном из оплотов Даггерфольского Ковенанта! Меня окрестили доминионским шпионом. Какая уничтожающая ирония.       Я скрывался под чужими именем и лицом, и зарабатывал, строя из себя уличного фокусника. Никто бы не заподозрил в столь низменном существе, гм, мага моих талантов. Не привлекая внимания иного, чем требовало дурацкое ремесло, я добрался до Краглорна.       Там меня все-таки выследили; на свою беду я проявил несвойственное мне участие и помог одному караванщику, несшему серьёзный ущерб от даэдра, а затем ещё и ввязался в аферу с тенью Вора.       В одной из пещер, где неуклюжие редгардские маги - истинное посмешище чародейского искусства - запечатали даэдра, я обнаружил… как бы обозначить? "Этого" дремору, силой превращённого в источник энергии для формирования обливионского разлома.       Дремора не желал называть своего имени, потому снять сковывавшие его чары оказалось сложнейшей задачей. Но я справился.       И что самое интересное, "Этот" не исчез в тот же момент, что воистину изумительно для такого существа. Обычно они удаляются в план, к которому принадлежат, тотчас как заклинания перестают действовать, и награждают своего призывателя весьма нелестными эпитетами.       Осматривая магические повреждения “Этого”, я пришел к выводу, что оболочки даэдра его типа на Нирне имеют довольно слабые способности к регенерации. Чем-то нестандартен. Я неплохо разбираюсь в генеалогии даэдра. Предположить, что это действительно помесь маркиназа и зивилаи… возможно, я наблюдаю какой-то вымесок? Эксперимент?       “Этот” высок ростом, серокож, но чертами скорее напоминает дремора и имеет небольшие красные полосы на щеках (может, не только); умеет создавать собственные заклинания, но может и высасывать чужую магию, как зивилаи. Высказался уничижительно по поводу качества моего атронаха из плоти, но тактику боя предпочитает скорее дремора-мага. Одет в неполный комплект даэдрических доспехов и темного цвета рванину.       Испытывает какое-то непреодолимое отвращение при упоминании имени генерала Катутета. Что ж, я велел ему убраться, но он попросту не желает удаляться с Нирна! Первый раз сталкиваюсь и с таким.       Нашёл для него плащ и сапоги; конечно же, не услышал ничего, кроме язвительных замечаний, но одежду он принял. Теперь можно перемещаться с ним, не рискуя быть тут же обстрелянными - рабочие на нирнкрукс-шахтах нервные, а кишащие там и сям орки - и подавно...                     * * *       “Этот” уничтожил отряд Доминиона...       Бедная Тамерлин! Наверное, ей несладко пришлось от расспросов Божественного Обвинения. Но сейчас это были посторонние. Просто агенты братца Айренн Ноэмона, которые решили, что я себя плохо веду: они-то прекрасно знают, что доминионского шпиона в Алькаире я отравил в первый же день, как там появился, и потом попросту поднял, допросил и в дальнейшем отправлял липовые отчеты от его имени. Ладно… “Этот” справился с четырьмя магами и двумя воинами за сорок шесть секунд.       Очень хорошо.       Он сильнее, чем валкиназ, я неверно его “опознал”. Боюсь, “Этот” вообще неклассифицируем.       Местность прочесывается, и я не уверен, что смогу призвать сейчас даже кинжал... но пусть Талмор думает, что я настолько восстановился, что смог призвать подобного монстра на самом деле! Даже не стал просить “Этого” убирать трупы. Ужасная картинка мне на руку. Пусть боятся.       Увы, без его помощи мне пришлось бы туго. Сейчас я бурундука не воскрешу, не то, что человека или мера. Моё тело перестраивается, оболочки словно помяты и я чувствую себя… вышвырнутым? Вывернутым наизнанку? Может быть, стоит попробовать один из способов регенерации, описанных в дневниках - моих вечных источниках вдохновения тысячелетней давности... Для этого мне необходимо айлейдское погребальное святилище, несколько камней варла, донор и ассистент.       Буду считать, что ассистент у меня есть: “Этот” следует за мной и не проявляет признаков агрессии... или повиновения. И теперь попросту молчит. Или спрашивает всякие глупости, вроде "зачем мне огниво" и "что есть подушка". Я не привык к подобному поведению даэдра и никогда не читал ни о чем подобном.       Телохранитель-дремора?       Что ж. Может быть, и так. Я не отказался бы от подобного сотрудничества.       Могут ли у дремора быть личные проблемы? Почему он не желает вернуться в Обливион? Молчит.       Амарилатте Ксол, княжна айлейдского полиса Двиннарат. О чем ты думала, ведя свои заметки, моя далекая прабабка? Знала ли ты, что спасаешь мне жизнь? Я бы поговорил с тобой, будь твой дух еще доступен на Нирне, но он ушёл…              * * *       Двиннарат, Гленумбра.       Высокий мост, соединявший когда-то храм Небесного Пера и храм Беспокойства. Руины… но я чувствовал, знал, что внутри найду то, что принадлежит мне.       МНЕ.       Не знаю, настанет ли когда-то время, что я смогу вернуться на Саммерсет - достаточно хитрый, чтобы скрыться ото всех или достаточно… оправданный, чтобы не скрываться. Но здесь… в самом сердце проклятого королевства недо-меров и недо-людей, здесь… находится что-то, на что я тоже имею право.       Я обнаружил засыпанный землёй вход и приказал “Этому” расчистить его.       Моё сердце стучало, словно двемерский отбойный молот. Что я ждал обнаружить? Запустение, пыль, разграбленность. Немного нежити - или просто уничтожающую, обыденно-жуткую пустоту. Что-то столь великое, исчезнувшее так… буднично. Так безвозвратно.       Я ждал скорби и был готов к ней, но когда мы спустились на нижние уровни, моему восторгу не нашлось предела: погребальный зал и ризница сохранились нетронутыми! Совершенно, абсолютно… целые вещи. Убранство. Одежды. Артефакты и инструменты Некоторые из них подошли мне, словно ждали живых рук; гравировка на айлейдисе - Ксол - означала, что я прикасаюсь к своему брошенному наследству.       Конечно, это не дом в прямом смысле, здесь не жили. Это священное место. Но…       Я облачился в расшитую жемчугом подризник, в перламутрово-тонкую филонь, украшенную столь плотно вышитыми перьями, что те не истлели и ещё хранили старое зачарование.       Пришлось отступить от ритуала и замотать горло обрывками старой рубашки. Но я чувствовал себя на своём месте; и “Этот”, помогая мне одеваться, сказал, что его народ помнит айлейдов, и я…       Он еще не прожил и пяти сотен лет, но даэдра имеют что-то вроде коллективной памяти. Пусть “Этот” добровольно отсёк себя от неё, что-то сохранилось.       Кажется, я дожил до момента, когда в тишине и пыли дремора-вымесок, такой же изгой, как я -- единственный, кто не смотрит на меня с осуждением.       Его слова оказались внезапно такими важными.              Мы заночевали там.       “Этот” умеет дремать, но предпочитает делать это, сидя в круге охранных рун. Я устроился в пустом гробу, подстелив свою старую одежду. Камни велкинд светят успокаивающе, и сил, что я черпнул из старого колодца, хватит, чтобы залечить мои раны.              * * *       Двиннарат отлично подходит для того, чтобы провести здесь какое-то время.       Люди, снующие там, над поверхностью земли, не будут нас беспокоить - прошел дождь, прибил разрытую землю. “Этот” выходит иногда за дичью; дремора в эти неспокойные годы никого не удивляет. Наверное. Если какие-то смельчаки сунутся к нам, то умрут.       И они сунулись, конечно же.       Два глупеньких юных рыцаря решили очистить руины от даэдра - и стали той необходимой мне компонентой, чтобы восстановиться окончательно.       “Этот” помог мне подготовить чары и операционный стол.       “Этот” помог мне и с колдовством.       Я никогда не был рад забирать чужие жизни; но эти двое подняли клинок на меня и моего компаньона. Я не располагаю возможностями для милосердия. Кажется, дурачки приняли меня за ожившего айлейдского чародея - и так ли уж они неправы?       Пока я возился с одним, второй повредился умом от страха.       Я сделал его своим запасным вариантом. Колодец хорош, но иногда нужно восстанавливать силы напрямую. Жаль, что юноша оказался так некрепок. Может, он убедил бы пощадить себя? Жаль. Жаль. Или нет.       Аури-Эль, в кого я превращаюсь?                     * * *       Дни идут. Я читаю книги, что нашёл в Двиннарате, и экспериментирую.       Становлюсь сильнее.       Эти записи… личные, потому я лишь проставлю отсылку ко второй тетради. Разговор с бумагой помогает мне сохранить рассудок. “Этот” может рассуждать об устройстве Хладной Гавани или войне кланов кин, но он не способен поддержать разговор о простых вещах.       Каринве, милая моя сестра, как же мне не хватает тебя!       Моё сердце болит. Я едва избавился от воспоминаний о Натаниэле, но они начали возвращаться, как только тело стало обретать здоровье. Как же я, оказывается, слаб. Я обнял бы даже тебя, Эненвил, старший брат мой, хоть ты и никогда не любил меня… Но я, обретающий познания, уже сравнимые с иерархами Культа Червя, не могу даже найти ваши души!.. Словно вся моя жизнь - сплошная насмешка.       И я ищу что-то в тумане древности; Амарилатте даже ближе, чем те, кто дышал еще десяток лет назад...       История рода Ксол достаточно интересна, но я пока что не могу набраться храбрости, чтобы приступить к её изучению. Знания, которые я могу использовать для своей защиты - вот, что актуально.       Спасибо “Этому”. Если бы не его присутствие и голос, может быть, я…       Я слышу крики и хохот алессианцев во сне.       Я вижу Шеогората, предлагающего мне части тел и необычные вещи. Достаточно протянуть руку; я просыпаюсь от собственной брани, и наверное, местные крестьяне считают, что в руинах обитает теперь не только дремора, но и призрак.       Мне снится, что восставшие рабы распинают меня на столе для разделки шкур, вздергивают на ветвях выращенного мной же дерева, насилуют древком копья, выпускают внутренности. Мне снится, что я умираю снова. Снова. Снова. Тысячью способов.       Я вспоминаю?..                     * * *       Одиночество становится невыносимым.       Который день?       Я веду подсчёт, но мне кажется, что я ошибаюсь. Здесь нет солнца. Нет ветра. Есть только старые чары, камни велкинд, пыль и пустота. И “Этот”.       Я начал говорить вслух, говорить с ним, как с… мебелью? Он отвечает всё чаще. Нарушает своё мрачное молчание.       Понятия не имею, почему он остаётся здесь. Некуда идти? Если бы он не приносил мне пищу, я бы давно был вынужден выбраться наверх и скорее всего, меня вычислили бы войска Ковенанта.       Здесь есть подземный колодец, так что воды для питья и соблюдения гигиены мне хватает.       Но это молчание…       И сны.       Скоро начну, как жалкий бетмер под скуумой, бояться теней на стене.              * * *       Сегодня я сдался.       Не мог уснуть, а уснув, созерцал - снова! - сады Костей и Плоти.       Я уже задыхаюсь от пыльного воздуха Двиннарата; может быть, здесь есть нечто, что действует на разум? Как скоро я сойду с ума?       Встав и попытавшись согреться у разведенного чарами костра (я научился жечь камни. Формулу помещу не здесь), я завёл с “Этим” довольно ожесточённую перепалку, чтобы скрасить своё дурное настроение. Он уже два дня отказывался подняться наверх, у нас не осталось еды, и я был так зол, голоден и устал…       Выслушивая очередную тираду о следящих за ним из Обливиона “недремлющих силах”, я поинтересовался, имеют ли дремора плотские сношения друг с другом - ведь есть упоминания и о женщинах их расы.       “Этот” ответил, что у них нет времени на подобную ерунду, но я не оставлял его в покое и даже заставил раздеться, обнаружив, что его анатомия вполне соответствует мужской.       И что его окрас… эти красные полосы не только на щеках.       Я удалился в свой угол зала, снова ощущая то самое чувство… неправильности и невозможности сопротивляться. Размышляя о том, что подобными опытами не брезговали разве что чародеи Телванни - и, возможно, мои настоящие предки - я провёл необходимые физические приготовления и вернулся к костру, а потом предложил “Этому” попробовать взять меня, если тот не считает себя трусом.       Словно меня самого не тошнило от отчаяния, он рассмеялся - снова, даже он, неужели я так смешон, напрямую предлагая себя? напрямую признаваясь во всём? - и сказал, что ни один смертный не выдержит подобной пытки.       Я же ответил, что в каком-то смысле уже не являюсь подверженным обычному умиранию и укусил его в губы (твёрдые и словно отсутствующие); вопрос оказался решенным: “Этот” понял, что я не намерен щадить кого-либо из нас, и удовлетворился таким объяснением.       Чего я добивался?       Хоть как-то расцветить этот вечер. Неужели я дошел до того, что даже в дреморе стал видеть не только вынужденного союзника…       Нивар Анкеано, ты просто глуп и слаб.       Ты хочешь сравниться с чародеями прошлого, но тебе не хватает чего-то. Умения быть холодным? Чего?..              Боль, которую он подарил мне... была почти невыносимой.       Его когти разрывали мне плоть, шершавый язык почти сдирал кожу, а член оказался просто огромным. Кажется, я кричал и извивался так, что смутил даже дремору - это существо, естественно, привыкло к насилию, но не привыкло к сексу. Я знаю, что извращён и моё представление об удовольствии... неприемлемо. Но решение попробовать было лучшим, которое я принимал за последний месяц.       Он удерживал меня, пока не получил разрядку сам, но нуждался в советах; сомневаюсь, что когда-либо он совершал подобные акты ради себя, а не ради приказа об унижении пленников своего князя. Странно, что он вообще согласился. Не думал, что даэдра способны к плотским контактам; впрочем, я и о себе так считал - но изъян во мне растет, и я не могу удержаться, чтобы не исследовать его границы.       Каждое исследование их расширяет.       Возможно, когда-нибудь я превращусь в сплошную трещину.       Сейчас я едва держу перо; огромная царапина прошлась по нерву до самого локтя, и у меня дрожит рука, больно смыкать пальцы. Всё тело трясёт от обильной кровопотери, а сесть я не смогу по меньшей мере пару дней. Но я знаю магию исцеления; и знаю, что пройдёт совсем немного времени, как я попробую ещё.       Контакт имел и позитивные стороны.       “Этот” теперь сменил молчание на противоположность и ведёт со мной разговоры, как ни в чём не бывало... Он знает потрясающе много о Хладной Гавани, и стоит пользоваться моментом, записывать его рассказы. Он произошёл из клана кин, который…              Проклятье.       Не могу сосредоточиться.       С того времени, как я заперся здесь, как я… не могу видеться с герцогом, я словно в постоянном одеревенении. К сожалению, любое наказание оборачивается для меня новым познанием… есть ли что-то, что станет действительной точкой?       Будь проклят Алькаир, Натаниэль и всё, что с ним связано. Раны, горящие сейчас на моей коже, не помогут стереть ничего… скорее, закрепят. Но я хотя бы начинаю признавать неотвратимость своей испорченности.       То, что герцог позволил мне открыть в себе…       [рукопись обрывается несколькими тщательно замаранными строками]                     * * *       Эта ночь была лучше.       “Этот” начинает понимать... основные принципы, и я уже могу отвлечься на собственные исследования. Что за чудесная твердая, как эбонит, кожа, что за маленькие шипы и отростки на челюсти, украшения из рога на теле... когти, острые, как бритвы самого Дагона... я мог бы изучать их часами, но Этот оказался таким жадным. Боюсь, придется делать долгий перерыв - залечивать подаренные такой любовью разрывы и раны очень проблематично... но я готов к этому.       Ещё больше я был бы рад, даруй кто-нибудь покой этой плоти. Счистить её с костей, лишиться желаний… стать не-мертвым… но я трус. И знаю, что покой лича обманчив - мозг высыхает, разум зацикливается. Не стоит желать такой судьбы, хотя я уже достаточно искушен, чтобы провести трансформацию.       Смешно, но я раз за разом выбираю преступление.       Со времени переворота дневных часов даэдра овладел мной во вполне нефигуральном смысле три раза, больше я не мог вынести, о чём даже сожалею. Ощущение его власти надо мной дарит потрясающую свободу. Иллюзию контроля надо всеми переживаниями плоти; я не отвергаю ни самых сладостных, ни самых ужасных… Грубости Натаниэля не сравнятся с… Да, я пал, наконец окончательно. Если бы можно было афишировать такое падение, о! Я бы сделал это с чистой душой. Я бы заставил их смотреть, как “Этот” имеет меня посреди какого-нибудь напыщенного зала, перед всеми могилами предков, да на самом алтаре! Ещё лучше было бы отдаться обоим сразу. Дреморе и человеку. Истинный провал! Смотрите, давитесь, смейтесь, презирайте меня - но у вас самих никогда не хватит духу...       Да будут они все прокляты, я делаю это не ради них!       Здесь, в Двиннарате, в святилище нечестивых айлейдских предков. Видишь ты меня, Аури-Эль? Нравится ли тебе то, что ты видишь?..              Так много слов о плоти.       Если я работаю с ней и расширением границ её понимания, то должен учитывать…       ...что собственная будет мстить мне. Я хочу разрушить и собрать заново всё, чем являюсь. Кости, мышцы, кровеносные сосуды, лимфу, семя, мозг. Твердое, жидкое и огненное. Чем ещё заняться в каменном мешке, под светом небесных осколков.       [рукопись содержит искусно выполненный эротический рисунок, изображающий переплетённые мужские фигуры в антураже типичной саммерсетский крипты. Обнажённый альтмер принимает сзади весьма богато одарённого дремору-маркиназа, нарисованного без шлема и без доспеха, при этом рукой и ртом он же ухитряется ублажать полуодетого рыцаря-бретона, в чьих чертах угадывается сходство с герцогом Крепости Алькаир, Натаниэлем. Детальность прорисовки анатомии и эмоций поражает почти издевательской точностью, от капель крови и пота на теле явно одурманенного похотью альтмера до выражения слегка презрительного удовольствия на лице герцога и агрессивной ревности - у дремора]       ...Хотя всё ещё не могу смириться с мыслью, что Эсуло выиграли, и я уже ничего не докажу. Род Анкеано окончательно вычеркнут изо всех списков; как мы вообще ухитряемся выживать, если только и делаем, что запрещаем, вычеркиваем, убиваем? Помешанные на генеалогии селекционеры старательно взращивают в каждом из нас свой сорт безумия, поколение за поколением прикрывая всё семейным алаксоном, но не всегда контролируют процесс… да, мой отец ухитрился переспать с босмеркой. Но она хотя бы была мером и женщиной; Эсуло выставили всё дипломатическим скандалом… откуда им было знать, что ошибка отца не единична, а генетически устроена, накоплена, и разрастётся во мне в настоящий порок? Может быть, Божественное Обвинение право: подобных мне следует уничтожать.       Мои предки-альтмеры завершаются на мне.       Мои предки-айлейды во мне воскресают и глумятся над вылощенным совершенством того святоши-альтмера, которым я выгляжу и в которого влюбляются идиоты. Самоуничтожения я не желаю. Но стереть всё, что могло быть запретным? Пожалуй.       Желаю сам выстроить свои стены.       Почему всё это слишком похоже на то, что “Этот” рассказывает о кланах кин? Пугающе похоже. Молаг Бал и Мерунес не терпят оступившихся. Гордыня альтмери и даэдра весьма схожи.       В любом случае, даже восстановив честь своей семьи, я бы попросил исключить себя самого - больные ветки и корни следует обрубать, а я очевидно болен. Уже после того, что произошло в Алькаире, я понял это окончательно, а сейчас…              * * *       Этого зовут Кси-Ай-Зел. Но я хочу звать его Ксайзел. Более достойное имя для даэдра.       Я не вынес и вечером забрался ему на колени, хотя ещё совершенно не готов к развлечениям; попросил быть ласковее, но в конце он почти силой заставил на себя усесться. Дремора способны желать подобного!.. О, я сдался.       Скажу честно, я начинаю испытывать к нему привязанность.       Как к собеседнику.       Как к тому, кто не способен задумываться, насколько постыдное удовольствие доставляет мне. Он делает. Просто делает, что я прошу, так, как я прошу.       Здесь всё равно ничего нет, кроме книг и Ксайзела. А у меня достаточно времени.       Контакт открывает совершенно уникальные магические возможности. Не думаю, что кто-то отваживался на подобные действия в отношении высших кин. Ксайзел весьма ярко интересуется продолжением нашего общения; вынужден признать… Я сдамся ему ещё не раз. Запах моей крови и готовность терпеть повреждения, кажется, стимулируют его; кин агрессивны по природе и многие питаются болью и страданиями. Отданные добровольно… психические продукты мучений для них воистину лакомые кусочки.       То, что могу дать Ксайзелу я, он не найдёт больше нигде. А он нуждается в этом, воюя за собственную личность со своим Князем… и отцом. Катутет - его отец или создатель. До сих пор не до конца понимаю методику размножения этих существ.       Понемногу я учу его воспринимать больше прямого удовольствия; и всё же, проще было бы лечь под грифона и объяснить что-то об осторожности ему.       Чувствую себя вымотанным. И почему-то - очищенным.       Я перестаю врать себе на этом дне.       Удовольствие запретно и связано с наказанием; чем больше одно, тем сильнее другое, и я уже не могу разделить их. Я видел герцога во сне; он снова смеялся, как в тот вечер, а потом позволил поцеловать себя.       Зачем я всё ещё храню его браслет? Стоит вышвырнуть жалкую безделушку завтра же.       Почему я не могу забыть твоей определённости, Нат? Ксайзел не сможет выцарапать всё это, даже спустив с меня кожу.              Теперь Ксайзел не знает, что и почему я хочу от него.       Может быть, когда он разберется в тонкостях, то убьет меня.       Увы, я вернусь, даже если это тело сжечь - и оно вернется тоже. Снова.       Мы, может быть, могли бы устроить из этого игру; но Ксайзел не хочет возвращаться в Обливион. Так жаль! Уникальная возможность. Но стоит ценить то, что имеешь…              * * *       Вчерашние записи вымотали меня; не хочу ничего писать.       Дремора в дурном настроении; пытаюсь развлечь его разговорами, пока настаиваются зелья.       Нужно бы убраться подальше, но эти развалины достаточно глубоки и комфортны для моего обучения и прогресса. Нейтральные территории Краглорна были слишком суровы, Гленумбра заселена плотнее и лучше подходит, чтобы отсидеться.       Любых непрошенных гостей я попросту уничтожаю. Или это делает дремора. Столько слуг мне не нужно, потому я предоставляю ему заботиться о трупах.       Этом мой дом. Дом. Наследие. Как… непривычно.              * * *       Кси-Ай-Зел.       Учусь выговаривать его имя так, чтобы не было стыдно… произношение ещё хромает.       Он воистину необычен.       Катутет - не отец ему в прямом смысле. Этот элитный генерал дремора служил Молаг Балу, но ныне понижен в звании. Кси-Ай - всего лишь первые буквы имен “подателей плоти” для воссуществования “Этого”, Катутет-дремора и Азаиф-звикин, а “Зел” - место возникновения. По сути, его имя - маркировка. Хоть не номер.       Понимаю, почему он не любит называть его и ассоциировать с собой.       Он говорит со мной обо многом, но его психика отличается от психики меров. Его гонор и презрение - скорее следствие боли осознания, что он не имеет души как таковой и принадлежит Молаг Балу. Даэдра всегда презирают создания свободной воли - потому что не имеют её сами.       Отрицание и боль.       Ксайзел желает освобождения. Дерзкая, невозможная и крамольная мысль. Я обещал ему подумать над возможностью, даже столь немыслимой. Оторвать осколок от самого Молаг-Бала… по-настоящему, а не выписать “право на условную самостоятельность”?       Моё обещание стоило мне очень дорого: Ксайзел уже начал понимать мои слабости, и в благодарность не просто снова разделил со мной ложе, но показал, чему научился.       Пусть неуклюже, неумело и сделав почти хуже, но он попытался заботиться обо мне как о любовнике. Попытался быть… попытался повторять за смертными? Он застал меня врасплох.       Я запретил ему.       Я хочу, чтобы он нарушил запреты.       И не желаю снова столь открыто и униженно разрыдаться от простой и нехитрой ласки; какое счастье, что дремора плохо понимают эмоции.       Его руки...       Моя магия после… после наших [вымаранное слово] сперва оказывается почти высосана, но затем увеличивается многократно. Я становлюсь беспокойным. Для большинства призывателей дремора - всего лишь один из тысяч; у них есть имена, разум, намеки на личность. Но они не целы.       Ксайзел желает стать таковым; забавно, что он просит помощи у меня.       У меня.       Я хочу изучить его всеми доступными способами, но не знаю, не сделал ли ошибку, использовав самого себя как ещё один инструмент. Наблюдая за ним, я уже меняю его; подходя так близко, я связываю себе руки от определенных действий. Может быть, я рою себе настоящую могилу.       Шеогорат тревожит мои сны, но я просыпаюсь и не помню ничего - только ощущение от крылышек бабочек, что бархатом щекочут мне лицо.       Я не позволяю больше Ксайзелу дремать отдельно. Я прихожу и прижимаюсь к нему в его круге. Его тело не греет, но так мне спокойнее.       Нужно убираться отсюда. Нужно выйти наружу.       Нужно… действовать.