Apraxis Coil

      1.       Идёт дождь.       Захлёстывает струями воды старые камни, превращает руины в болото, что и аргонианину покажется неуютным. Воистину ненастная ночь! И всё-таки, кто-то дерётся, скрещивает мечи в эту непогоду: сквозь шум ливня слышен звон оружия и отрывистые крики.       Высокая и худая фигура, принадлежащая, судя по всему, эльфу-альтмеру, заметна с любого ракурса: маг (кто бы ещё попал так высоко) забрался на обломанную верхнюю галерею и стоит там, словно вообще не боится ни высоты, ни стихии.       Да и с чего бы, если умеешь левитировать?       Маг смотрит, как дремора уничтожает облаву, посланную владельцем соседних земель в это место; кто-то из крестьян проболтался, что в руинах творится даэдровщина, вот и пришли рыцари - как это водится у бретонов - разобраться.       Не разобрались; платят жизнями. Дежа-вю.       Альтмер почти не двигается, только раз или два делает пассы рукой - левой - и мёртвые встают, невзирая на серьёзные раны. Поднимают оружие, идут на живых.       Дремора, конечно, серьёзный противник и без их помощи; но невозможно победить отряд, который увеличивается с каждым проигрышем. Отряд, сражающийся по воле некроманта.       Маг следит с кажущимся безразличием, как никого живого - если не считать дремору - не остаётся. Потом спрыгивает вниз, приземляясь замедленно - и морщась, когда сапог попадает в лужу. Чары оставили его одежду сухой, но грязь есть грязь.       Дремора подносит своему - повелителю? компаньону? - сумку; маг роется в ней, находит что-то вроде ключа. Кивает. Движется вниз, к традиционной для айлейдов лестнице-колодцу; отворяет тяжёлые каменные двери.       Дремора следует за ним, но удерживает руку мага на мгновение. Наклоняется, и не то лижет, не то целует длинные пальцы.       Тот оборачивается, бросает задумчивый взгляд, приоткрывая губы, чтобы что-то сказать - но молчит. Идёт своей дорогой. Дремора скалится и исчезает вместе с ним в темноте.       Мертвецы собираются в подобие круга - и начинают деловито крошить друг друга на куски, сперва по парам, потом всё сокращая число. Когда остается только один, дождь кончается. Мокрые грифы уже ждут - отряхиваются, перелетают поближе.       Скоро пир.                     2.

      [ Личный дневник,       вырванная страница. На обратной стороне отпечаток сапога.       Подшито к делу 15 числа месяца вечерней Звезды 2Э 591 года]

                    Мой ум воспален.       С тех пор, как я поселился в Двиннарате, мне нет покоя.       Под основным комплексом обнаружились нижние уровни; заполоненные культистами Мефалы, они… больше не принадлежат роду Ксол. Каждый вечер, мучительно пытаясь заснуть, я слышу шёпот, что говорит мне: ты проиграл, Нивар. По старому закону место, что простояло брошенным дольше дюжины лет, может быть захвачено по праву силы… Двиннарат стоял пустым века. Неудивительно, что так перестало быть.       Даже эту часть своего наследия я не могу получить в полной мере!       Бессильное бешенство накатывает на меня чёрными приступами…       Я мог бы полностью отрешиться от всего. Забыть и Саммерсет, и Двиннарат, забыть всё, откуда происходит моя кровь и начать заново. Мог бы! И мне придётся искать способ это сделать - потому что иначе я погружусь так глубоко, что уже не смогу вынырнуть.       Днём я изучаю записи, что вели чародеи Ксол, но ночью могу лишь беспомощно наблюдать, как мой разум, словно утлый челн среди бушующих волн, постоянно переворачивается, вертится игрушкой, несется без направления и цели…       Три мании тянут его каждая к себе, словно голодные грифоны.       Три тона собственного голоса преследуют меня и разрывают, словно лепестки двемерской пыточной машины, что раскрываются внутри любого отверстия тела, куда вставлены.       Кровь моих семей и ложь Саммерсета; Натаниэль и мой бесконечный и бесконтрольный позор; Этериус, который почему-то наполняет магией без разбора.              Боль стала моим спутником, подобно дреморе, что не желает уходить…       Я знаю, что вернусь на Саммерсет. Знаю, что войду в поместье Анкеано ещё раз. Знаю, что отомщу клану Эсуло, подставившему нашу семью со всем этим генеалогическим исследованием. Младшие ветви Диренни всегда грызутся, как пауки здесь, внизу…       Меры, смакующие свои обиды, упивающиеся несправедливостью и ноющие, противны мне. Не таков ли становлюсь я сам? Месть отложена; но заряд копится и набирает энергию, чтобы стать смертельным, когда будет выпущен.       Каждой частью своей души я ненавижу Саммерсет, Анкеано, Диренни, Ксол, Талмор и прочие структуры и семьи, имевшие отношение к моему появлению на свет и лжи благополучия и благопристойности. Амарилатте, прабабка, вжившаяся в чужую жизнь, всего лишь имя на бумаге, тень, след от рук на плоти созданной ей скульптуры.       Они все немы и не могут помочь мне. Но они живут во мне. Я не лгу, говоря, что хочу уничтожить их и оболочку, подаренную ими. Я не лгу, когда благодарен им за наследие, генетику и даже свое невидимое уродство.       Но для осознания моей дороги даже проклятый Натаниэль сделал больше.       Суета и бешеный ритм жизни в Алькаирском замке до сих пор словно кружат и держат меня. Там… там я чувствовал себя распадавшимся, неуверенным, бесконечно ожидающим шанса и одновременно таким наполненным. Умом я понимал, что Нат совершенно не составляет конкуренции моему интеллекту или магическому дару; единственное, чем он превосходил меня - физической силой и тактической смекалкой; но глупая химия тела… желала именно небарра. Лже-совершенные салачи отвергли меня, и Нат был первым, кто плевать хотел на мораль.       Сперва мне казалось, что дело в накопившемся напряжении. Ханжеский этикет Саммерсета - повод для пошлых шуток по всему Нирну, вероятно. Но чем дальше продолжались наши регулярные… [вымарано], тем я хотел больше. Я докатился до того, что выпрашивал у него не само сношение, а ласки и поцелуи - о, он ненавидел их, боясь, что я начну похищать силу, но я никогда не питался от Ната! Никогда. Я хотел… стать ближе? Хоть раз почувствовать другого?.. Хотел узнать, что есть за скобками всех грубых, но эффективных практик, что он использовал.       Когда-то, видит Аури-Эль, я умел желать простых вещей, но теперь сами просьбы стали во сто крат болезненней, чем любое физическое унижение. Просить такого борова о снисхождении? Нонсенс.       Мой позор не в разделённой с бретоном постели, а в том хаосе чувств, которому я позволил управлять собой. Непростительно легкомысленно. И всё же, я не жалею. Пусть большая часть наших встреч оставляла меня ненасытившимся.       Сексуальные проблемы, вероятно, такой же крест всех Диренни, как проистекающие по большей части из них странные браки.       И вот, снова, от грёз о мести я падаю в злую, терзающую тело любовную горячку; стремясь унять её, велю дреморе наказать себя наиболее унизительным способом.       Или допрашиваю.       Он невозмутим - и причиняя боль [которой, как я заметил, питается куда эффективнее, чем кровью или мясом], и изрыгая редкие, но ценные сведения.       Сколько раз за жизнь средний заклинатель призывает таких, как он? Это сложно, но не невозможно. У дремора свои классы. Ксайзел - вне категорий, такая же ошибка, как я. Ошибки имеют свойство накапливаться. Совпадать.       Приходится писать это на бумаге; высказать… нет сил. Каждый раз я позорно молчу; я стал похож на сплошную рану, но его готовность продолжать и те, и другие занятия так… манит. Почти любой дремора - воплощённый гнев, разрушение, злость, ярость, битва...       Айлейды поклонялись даэдра - разным, но род Ксол, судя по записям, особенно почитал Молаг Бала. Всё больше иронии! Могу ли я расценивать нашу связь как моё утончённое служение князю Интриг - при помощи ублажения его слуги?       Чародей с вывихнутой судьбой в качестве эксперимента приказывал дреморе пытать себя и отдавался в интимном смысле; пф, какой неудобописуемый скандал.       Особенно учитывая, что Ксайзел не желает быть слугой Молаг Бала. Да, да! На очередной приказ он ответил мне самой отборной бранью и так швырнул подвернувшийся под руку танто, что тот разлетелся в куски… Нужно понимать, он не против удовлетворять именно мои… пожелания, но делать это во славу Князя Схем он отказывается.       Это навело меня на мысль, что я могу стать первым существом, ограбившим князя даэдра на его слугу. На его мощь. На частицу его сути и плоти.       Ворам отрубают руки, так почему нельзя отсечь куска у даэдра? Молаг Бал украл у смертных достаточно!       Если я сумею отколоть кусок от своей души - и вырезать похожий фрагмент из сущности Ксайзела - поменять их местами, привить, смешать - то мы оба получим некоторое изменение качества. Даэдра и меры не могут быть скрещены, как известно, но разве дикие деревья не прививают культивированной породой?       Данмеры кичатся тем, что они, дескать, дети даэдра.       Я… не знаю, кто я толком, если быть честным. Моя кровь реагирует на разные раздражители то как аэдрическая, то как даэдрическая, то как совершенно инертная субстанция.       Большая часть заклинателей лишь повторяет изобретённые кем-то ритуалы, но повторение - ремесло; магия может быть искусством. То, что придумал я, потребует от меня и дреморы всей смелости, что у нас есть.       Мне потребуется определённое время для подготовки ритуала; Ксайзелу - для поимки нужного количества мефалитов… мне потребуются силы.       Нужно оставить Тамерлин какую-то записку; будет жаль недоиграть нашу партию. Но она справится. Я верю. Она разгадает, что случилось.       Если мы ещё встретимся, мне будет, чем занять ум всем юстициарам, потому что невозможно казнить мёртвого. А я намерен умереть.              3.       Нивар расхаживает вдоль длинной галереи, соединяющей два церемониальных зала. В верхних залах Двиннарата не так душно, как в подземелье, но всё же царит запах сырой земли и грибов. Может, понравилось бы Телванни, но не альтмеру.       Дремора, прислонившись к стене, молча следит за своим компаньоном. На его лице нет привычного пренебрежительного недоумения - только внимание.        - Нам пора сделать решительный шаг.       - Какой ещё?       - Облавы учащаются. Ты видишь? Сперва талморцы. Теперь Неустрашимые так и лезут на нижние ярусы… Меня окружили. Я могу бегать и дальше, но в этом нет смысла. Бегать всю жизнь. Скрываться. Ни тебе, ни мне это не подходит.       Ксайзел фыркает.       Он выше Анекано на голову - голову, украшенную смоляной гривой волос, закручивающимися назад рогами и костяными выростами вдоль челюсти.       Без доспехов, которые многие считают частью кожи дремор, всего лишь в полуистлевшей айлейдской мантии, он выглядит даже более пугающе. Мышцы под иссиня-серой кожей, роговые пластины, когти на пальцах. Внушительно.       И травмоопасно. Нивар весь исцарапан не только потому, что Ксайзел подчинялся его приказам. Маг хрупче сложением. И имеет совершенно особенный тип психики, который возбуждает в Ксайзеле все возможные типы инстинктов.       Единственное, чего Ксайзел сделать не может [скорее не хочет, но пока что не рискует себе в этом признаться] - это повредить Анекано действительно фатально. Маг его, в конце концов, здесь не удерживает, да и все приказы - формальность. Нивар не берёт его на поводок, скорее поводком угрожает - и Ксайзел, конечно, ведётся. Ударить слишком, критически сильно никогда не ударяет. В знак ответной вежливости? Ну-ну.       Добровольные жертвы всегда “вкуснее”, тучнее, отзывчивее. Вырывать энергию вместе с кусками плоти - или лакомиться ею?       - И что ты предлагаешь, апраксик?       Голос густой, низкий, больше похожий на рык.       - Мы заключим союз, - говорит альтмер, и на жестком лице дреморы проступает задумчивость. - Я ограблю твоего Лорда. Заберу часть твоей души себе, нарушу целостность и тем самым лишу его права обладания. Вызову его гнев. А потом ты меня убьешь.       - Что?       Нивар объясняет, ещё раз. Подробнее. Говорит об ужасных вещах почти весело; более того, почти томно обнимает Ксайзела за шею и поправляет ему волосы, улыбаясь.       В его изложении всё логично и просто.       Душа с нарушенной целостностью исчезает из иерархии. Её “код” лишен цельности (хоть Ксайзел и не знает, причем тут коды), её нельзя ни призвать, ни найти, ни украсть. Она быстро распадается… но если обменяться фрагментами, распад не произойдёт. Будет, конечно, неприятно… но в книгах рода Ксол процесс описан, как возможный.       В качестве побочного эффекта смертный получает в своё распоряжение возможность восстанавливать тело, как дремора; а дремора получает собственную Волю.       Это не алхимия, но сродни; обоим придётся умереть в самом жестоком для себя смысле. Нивару - физически. Ксайзелу - как даэдрческой частице. Безумие? Конечно. Разумеется. Именно оно, очищающее и бесповоротное.       Ксайзел заставляет Нивара повторить весь план от начала до конца; придирается, задает вопросы, выискивает недочёты, и наконец сдаётся. С его точки зрения, Анекано чересчур хрупок и самонадеян для такого. Но этот мер изначально вел себя непредсказуемо.       То, что он собирается сделать - обряд, никогда ранее не проводившийся успешно, но обсуждавшийся айлейдами и два раза - неудачно! - испытанный на рабах.       Чтобы отделить частное от целого, требуется сделать это целым. Автономным.       Чтобы отделить Ксайзела от Молаг Бала, требуются воля, добровольная жертва и “хирург”. Раб бы не подошёл. Добровольность и точность адресации жертвы - ключевое условие.       Ксайзел считает всё это чудовищным; он, даэдра, присутствовавший при самых нечестивых событиях Обливиона, он, даэдра, спускавший Тёмные Якроя, пытавший тысячи страдальцев и душелишённых, он…       Он считает смелость смертного граничащей с идиотизмом - и соглашается участвовать, потому что ничего подобного ему ещё не предлагали. И не предложат. Никто и никогда.       Обрадованный его согласием, Нивар смеётся - потом мрачеет, смотрит в глаза, кладёт когтистую ладонь себе на лицо, неожиданно зло кусает. Ксайзел тут же прижимает его к стене, удерживая за горло. У этого мера часто в глазах эмоция, которую Ксайзел точно не пытался вызвать - что-то вроде тоски или просьбы, но дремора в этом не разбирается.       Ждёт приказа. Не получает. Выпускает. Идёт, пока что, на охоту - дела делами, а пришибить пару пауков на обед входит в его обязанности. Нивар их… готовит.       Высовываться наружу слишком опасно.              4.       Айлейдские церемониальные залы отлично приспособлены для всех видов ритуалов.       Когда приходит час, и приготовлений больше не остается, Нивар всё тянет с началом. Дрожит; делает несколько дыхательных упражнений, пытается успокоиться. Дремора чертит нужные символы, а маг всё смотрит на него, невротически растирая себе руки. Потом поднимает чашу, салютуя то ли потолку, то ли своему бывшему даэдрическому патрону, и выпивает сероватый раствор до дна, кривясь от горечи.       Будет очень, очень больно; он не уверен, что не потеряет контроль. Природа наделила его чувствительностью к любым воздействиям; вместе с ней - и чувственностью, но последнее - точно проклятье.       Сложно так бояться физической боли и так часто с ней сталкиваться. Хотя он слишком часто хочет вырезать, ампутировать свои чувства.       Пора начинать. Нивар снимает одежду.       Сперва скидывает и складывает - идеально-ровно, шов ко шву - мантию, белую с серебром. Потом рубаху, шитую белым по белому. Потом штаны и бельё. Они больше не понадобятся.       Обнажённым он кажется стройнее. Словно мантии-чехлы, что он так любит, при всей своей тонкости служат не хуже доспеха. Открытое тело в царапинах и кровоподтёках неплохо развито; Анкеано - не юноша и не производит впечатления слабака. Но он и не воин - так, маг, способный постоять за себя и следящий за формой.       - Ты готов? - спрашивает дремора.       Он сам готов давно. Убивать - привычное дело, тем более, что у них и правда нет иного выхода. И да, да, он столько сотен, тысяч раз уничтожал смертных; но они были - просто мясо. Жалкое, хнычущее, слабое. Он не знал их.       Не делил с ними проведенного времени.       Ксайзел сомневается, и сами сомнения ему неприятны. Он успел проникнуться к этому некромантишке… чем? Привязанностью? Чушь какая.       Но если сейчас уничтожить его, не потеряет ли он себя _приобретённого_? Не вернётся ли в необузданное, плоское, неосмысленное бытие придатка Хладной Гавани, мучителя, запрограммированного не лучше автоматона двемери?       - Хочешь отступить? И что тогда? - Нивар грустно вздыхает. - Остаться, как есть, незавершённым? Молаг Бал заберет тебя. А меня - Талмор. Нам нужно оружие, которое нельзя отобрать.       Ксайзел хмыкает. Нивар подвязывает себе волосы - они отросли чуть ниже плеч. Одна прядь выбивается, падает на лицо пшеничной чертой. Ксайзел щерится, неодобрительно принюхивается.       Что, если ритуал - ошибка, и всё, что он получит - груду костей, умолкшую навсегда и годящуюся только на еду для кланфиров? Лечить и воскрешать он не умеет.       - Ты готов? - спрашивает у него Анкеано, и делает нечто совершенно подлое - приподнимается, целует дремору в губы; срывается напоследок, едва удерживается от того, чтобы тереться всем телом, чтобы попросить успокоить себя.       Ксайзел рычит, отвечает - насколько дыхания хватает - потом отстраняется и кивает. Ему… неприятно. Смертный обнаглел. Смертный считает уместным испытывать эмоции, не являющиеся страхом.       Настолько абсурдно, что аж шею ему свернуть захотелось, а потом заломать и…       Тогда Нивар произносит формулу и активирует кольцо - единственное украшение, оставшееся с ним. Портал открывается, поглощая пятачок пространства вместе с алтарём и давая дреморе и магу попасть в небольшой карман Обливиона - сателлит Хладной Гавани, откуда Ксайзел родом. Это довольно унылое, мертвенно-синее пространство, освещённое люминисцентными растениями.        Дремора нервничает. Он снова виден своему господину…       - Смотри только на меня, - обнажённый чародей обнимает себя за плечи; ему холодно. - Не отвлекайся. Ты знаешь, что должен делать.       - Расщепить себя, - кивает дремора. - И тебя. Разрушать я умею.       Их план безумен. Их действия дерзки на грани глупости.       Ксайзел прекрасно осознает, что попытка будет только одна: если что-то не удастся, его заберут зивилаи и швырнут Молаг Кене на медленное съедение, а Нивара… скорее всего, он отправится к Королю Червей и станет душелишённым. Или просто умрёт, плоско, банально и безвозвратно.       Странный, безумный смертный. Который почему-то не желает щадить себя.       Ксайзел - не прядильщица какая-нибудь, лезть в мозги не умеет. Не понимает, почему Анкеано сам так настойчиво забирается в те области ощущений, откуда все смертные бегут, вопя и стеная. Ведь он откровенно боится. Испытывает боль. У него течет кровь так же, как у всех них. Он не лич, хотя способности… могли бы позволить начать трансформацию. Более того, он полон витальной энергии.       И всё же… Нивар готов сделать для предстоящей транфсормации всё, даже подвергнуться самым изуверским пыткам.       Он должен расколоть душу Ксайзела - а потом принести своё тёло ему в жертву. Именно ему, тем самым закрепив статус дреморы как самостоятельного мистико-юридического объекта...       И у всего этого могут быть вполне ритуальные, физические параллели.       С которыми стоит поторопиться. Но Нивар медлит; он прекрасно знает, что здесь, в Обливионе, на него смотрят. И ничего не могут сделать. Пока что. Потому он с неожиданной силой тянет дремору к себе, приближает свои губы к его, полуоткрытым - поцелуем Любовника, выламывая все энергетические защиты.       Когда Ксайзел наконец решает, что хватит, и ревёт, отталкивая его, маг какое-то время просто кашляет и дышит: сил у него прибавилось так, что аж разряды проходят по волосам и пальцам. Губа прокушена, по подбородку стекает кровь. Но дело сделано - магия, примененная в день и час, когда созвездие Любовника активнее всего, позволила так расслоить контуры души Ксайзела, что осталось лишь… взять свой кусочек торта.       Анекано улыбается, и снова смотрит - вот, что это? - с тоской? Вопросом?.. Не утирает лицо, целует снова, уже просто так, дотрагивается языком до острых зубов - и одним плавным движением вгоняет Ксайзелу призванный стилет под лёгкое. Раня, но не задевая ни одного органа. Просто откалывая необходимое - и зля на физическом плане.       Тонкая белая субстанция впитывается ему в область сердца.       У Нивара раскраснелись щёки; на правой царапина. Дремора не может противиться своей природе; он атакован. Он должен отомстить. Как? Причинив страдания. Взять обидчика силой; и не просто взять, как они делали до этого. Не просто осквернить, а уничтожить, обратить его же желания против него. Нивар Анкеано запретил ему жалость, и теперь придется сделать именно так, как маг хочет. Если он выдержит...       Что ж, поначалу Нивар готов к той буре насилия, что вызвал; безропотно подчиняется пинкам и тычкам, упирается локтями в алтарь; вскрикивает; и вскрикивает снова, потому что Ксайзел всё-таки решает сперва поразвлечься, ведь он уже привык к этому.       Привык быть напоминанием о Нате, наказанием за глупость, похоть, невоздержанность… Слуга Молаг Бала и есть - кара. Ксайзел был создан ради подобного, и он расцарапывает Нивару спину и плечи, а потом слизывает кровь, жадно, как зверь; кожа раскрывается под острыми когтями. Мер тихо стонет, скалясь. Только начало… Нужно перетерпеть. Расслабиться и подчиняться. Ритуал начался.       Это прощание, может быть.       Хорошо, что это проходит… так. Зубы дреморы в его предплечье. Что-то хрустит, может, даже кость. Скорее всего. Уже всё равно. Ксайзел наваливается сзади, заставляя прогнуться и мучительно зашипеть. Адреналин даёт эйфорическое равнодушие; наркотик из трассианских водрослей, что Нивар принял - обострение чувств и притупление боли. Он просто регистрирует урон...       Ладони скользят по камню; левая перестает нормально слушаться. Внутри орудуют словно раскалённым болтом, Нивар терпит, умоляет не останавливаться, терпит и кончает, сплевывая кровью. Ни одно живое существо не должно быть счастливо в такой момент, но он испытывает какой-то возвышенный, эйфорический подъём; пусть это лишь начало жесточайшего обряда, но Ксайзел делает всё правильно.       Не жалеет.       Не оглядывается.       Смертный бы, скорее всего, не смог, и Нивар закрывает глаза, шепча слова благодарности. Где-то в сердце мага теперь та единственная искра, что есть Ксайзел настоящий. Дремора-мучитель - не он, лишь функция...       Теперь остаётся самое сложное: дать этой функции себя уничтожить.       Увы, простого ответного ножа в сердце будет недостаточно: Ксайзел должен мучить того, к кому привязался - и получить то, чего не мог ожидать в ответ. И либо отозваться, либо сгинуть.       Частица души самого Нивара не сможет прижиться, если Ксайзел не испытывает хотя бы крупицы сочувствия. Это риск, и Анекано готов его принять.       Ему больно.       Даже сквозь наркотик боль от рассечения души такая, что он, не стесняясь, кричит, и пауки в подземелье шелестят и шипят. Дремора выжирает ему спину, продолжая иметь.       Старые магические правила. Плохие правила. Нивар хочет сломать и их, но пока не знает как - а дремора нужен ему, нужен; нет никакой гарантии, что тот обзаведется нормальной личностью, но весь остальной мир уже точно не сможет принять недо-айлейда Анкеано таким, каков он есть.       Он ближе Обливиону - и он хочет получить “гражданство”.       А ещё Нивар верит: не делай с другими того, чего не пережил сам. Смерть нужна ему. Именно такая. Освобождающая. Пережитая с полным пониманием, растянутая, осознанная в каждом моменте и неизмеримо, бесчеловечно жестокая - в самый раз для айлейда, знающего песни плоти.       Он встречает всё дальнейшее, немного дурацки улыбаясь, потому что лицевую мышцу заело. Он - сын всех своих предков...       Если сделать Ксайзела действительно свободным вообще возможно… ритуал всё изменит. Даже не одиночество - оно не так уж беспокоит. Просто - вообще всё. Совсем.              5.       Нивар понимает, что умирает. Сердце колотится, но словно где-то вдали. Сознание хочет угаснуть. Травматический шок той стадии, что никакая магия не поможет организму восстановиться, спазм сосудов, коллапс; сперва он, кажется, выл в голос, кинув весь ментальный ресурс на то, чтобы не лечить себя, не восстанавливаться. Теперь уже ничего не нужно, кроме сохранения сознания на плаву, а то оно занято Обливион знает чем. Подсчитывает травмы - регистрирует, забавляясь медицинско-магическими казусами и числами [отсрочки].       Переломы, разрывы, кровоизлияния, перитонит, множественные повреждения мягких тканей. Так сложно подавить рефлексы, вбитые магией исцеления! Не допускать и капли магии. Просто наблюдать за собственным угасанием.       Тело изломано так, что Нивар едва может двинуться. Что-то где-то хлюпает, противно, влажно. Кажется, белое торчит - интересно, как получилось так содрать кожу и мясо на тазовой косточке?.. Там всё треснуло, ногами не пошевелить. А это не рука ли вывернута? На ней ногти почернели… Ухо откушено. Тело на выброс, тело-груда-хлама, круши уже, не стесняйся… выгрызены, вырваны и разодраны целые куски плоти, внутренности выпущены или размозжены...       Весь перемазанный в крови, Ксайзел, порыкивая, деловито разделывает его, раскрывает розовые, в ошметках мяса, рёбра - и облизывает собственные багряные пальцы. Пахнет медью, желудочным соком, кишками, смертью. Привычный для некроманта коктейль… под аккомпанемент скрипучих вдохов и выдохов.       Хочется улыбнуться, но сил уже нет. Похолодевшие и посиневшие губы итак застыли в сардонической гримасе.       Сознание цепляется за жизнь, но нужно выбрать другое. Сосредоточиться.       - Я приношу это тело в жертву тому, чьё имя Ксайзел, и кто взял мою кровь как подношение; - произносит Нивар тихо, но отчётливо, радуясь, что дремора сохранил ему зубы, и что хотя бы одно лёгкое ещё работает. - Только и лишь ему; и я молюсь ему о милосердии, что не было знакомо там, откуда он родом. Я молюсь Ксайзелу, сыну Катутета, не-слуге Молаг Бала, Мерунеса Дагона и Шеогората, свободному ото всех обетов. И доверяю ему распорядиться жертвой так, как он хочет.       - Ты… - рычит дремора.       - Я, - Нивар закрывает глаза. И отпускает “нить” индивидуальной души даэдра, наматывая на свою.       Только благодаря старой магии салиачи он вообще оставался жив до сих пор; Ксайзел наконец ударяет когтями в раскрытое, разверстое под вспоротыми ребрами сердце, и вместе с этой энергией Нивар перестаёт существовать физически, перебрасывая [наполнение ячеек 00043.043301.4899 и 1110.9943.94389.1111] переприсваивая значения кода, переигрывая полярности, ныряя в открытые раны математических несоответствий.       Он нарушает целостность и выстраивает заново. Он уже умирал, но это не было так полно. Он вталкивает часть себя в Ксайзела и латает скол частью дреморы.       Нет смертного и нет даэдра. Есть двое с одинаковыми статусами “чего-то между”.       Ксай-Кси-Ксол-Ай-Зел.       Смертный, не познавший CHIM, не познавший даже ПСЖЖЖ, грубо, вслепую, не ведая правил, зная только отрывки и шаблоны, вбивает в реальность переписанный кусок кода.       И он работает.       Оба выражения, что он подменил, работают.       Проходят перепроверку, расщепляются, вычищаются ресурсами системы и снова вписывают себя в бесконечном цикле, пока не получают исправление ошибки - от кого-то, кто также есть ОШИБКА-РАЗДВОЕННОСТЬ, и тогда только оказываются оставленными в покое.       Тела не имеют значения.       Ум не имеет значения.       Порядок сохраняется. Порядок работает.       НЕ БУДЕТ НИКАКОГО ПОРЯДКА [вой Того Кто всегда Наблюдал оглушает само пространство]       Души ищут новые координаты - и обе погружаются в темноту, потому что систему требуется перезапустить.       Равен ли перезапуск маленькой смерти?              6.       Нивар приходит в себя в огромной синей луже, голый, как младенец, и долго кашляет, размазывая искрящуюся липковатую жидкость по самому себе и рядом. Вокруг растут странные огромные цветы и грибы самых ярких расцветок, а на краю заполненного жижей углубления, в котором Анкеано пытается отдышаться и сесть, расположился, подобрав руки-лапы и дрожа языком, даэдра-Алчущий.       - Добро пожаловать, - произносит он неведомо чем. - Повелитель решил, что тебя можно сразу пригласить в Блисс, и я послан тебя проводить. Ты очень не подходишь для другой стороны. Там все тебя не полюбят. А здесь тебе очень рады. Хочешь немного феллдью?.. Таким, как ты, очень помогает…       Нивар проводит руками по совершенно целому, совершенно здоровому, лишенному даже признаков повреждений телу, запрокидывает голову.       Глаза перестает щипать.       - Я пойду всюду, куда лорд позовет.       Теперь разницы нет - эксперимент удался, кажется, но последствия далеки от расчетных.       Ксайзел ощущается живым - между ними теперь словно натянут тонкий-тонкий провод. Но большего не почувствовать. Пока что.