Учимся рисовать с Чудом Хвостатым!

«Выше!» Во время приступа безудержного восторга дыхание отказывает: лёгкие не расширяются, впитывая невидимый, но столь желанный всяким живым существом воздух. «Я не дышу — так я что, не живу?» «Сама как думаешь?» «Думаю, что нам нужно выше, ещё выше!» «А как же дышать?» — его голос, высокий и самоуверенный, в голове звучит ехидно, но не издевательски. Это больше похоже на лёгкую подколку отца, наблюдающего, как чадо делает первые шаги. В воздух. Но кто, в конце концов, сказал, что полёты не могут быть первыми шагами? К скампам — дышать. Хвостатая стискивает зубы, чтобы не сделать случайный вдох, и с удивлением обнаруживает, что лёгкие более не горят изутри. Взгляд её требовательно устремлён ввысь — к стремительно приближающемуся массиву облаков. Здесь, на высоте столь огромной, что точки-человечки давно утонули в зелени деревьев и желтизне огромных грибных шляпок, облака кажутся огромной бесформенной массой, попав в которую можно очутиться в новом, неизведанном, но — несомненно — безумном мире. «Да ну. Не хочу». Разноцветную кожу остервенело щиплет обитающий на высоте с момента сотворения мира холод, заставляя ёжиться и потирать озябшие плечи. «Почему мне вообще холодно? Хотя... неважно. Пора вниз», — с этой мыслью Хвостатая сначала замедляется, затем и вовсе прекращает всякое движение, отдавая тело во власть Свободному падению. Этот полёт оказывается куда быстрее, нежели тот, где конечная точка движения спрятана за облаками, где-то в неопределённости. Сердце пропускает удар. Дыхание невозможно из-за мощи воздушного потка и рвущейся из глубины души горячей эйфории. «Жаль, аргонианская мимика не так богата, чтобы выразить этот восторг!» — уголки губ, вместе с веками, опускаются вниз. «Поменяй», — равнодушно бросает он. Хвостатая различает отдельные кроны. Некоторые укрывают пушистой кроной уставшего путника, а иные тянут вверх скрюченные руки-ветки. Земля приближается. Возможно, сердце остановилось бы от избытка эмоций, не прекрати оно биться несколько секунд назад: Хвостатая случайно забыла о том, что ему положено стучать. На миг глаза её широко распахнулись, а рот приоткрылся в удивлении, которое, подобно морской волне, схлынуло так же быстро, как и накатило. Но всё-таки, с мимикой надо что-то решать. Коричневые ботинки приминают влажную после прошедшего полчаса назад ливня траву. Нос пропускает воздух в лёгкие, чтобы насладиться запахом грозовой свежести, и на тонких розовых губах появляется удовлетворённая улыбка. В уголках хитро прищуренных жёлтых глаз собираются морщинки. — Ах, гроза. Взрыв эмоций самой природы! Ну а ты? Ты любишь грозу? «Ага. Везде так ярко и мокро. Ещё все вокруг смешно так разбегаются, — лицо приобретает довольное выражение, и одновременно исчезает малейший намёк на хитрость. — К слову, да, твоя мимика богаче». Брови резко смещаются к переносице, над которой рождаются две параллельные друг другу морщины. Голос Шеогората звучит несколько тише. — Балда! — губы искривляются в недовольном оскале, демонстрируя ровный ряд белых зубов, — когда ты, наконец, запомнишь: это — твой облик! Этот и любой другой: хоть канцлера Окато с уставшим от всех взглядом, хоть Мартина, с этой его тихой грустью в глазах, хоть братца твоего... любого, какой больше нравится. Да хоть беззубого граммита, воняющего мочой, из пасти которого так разит тухлятиной, что слёзы на глаза наворачиваются. Ты — Шеогорат, а я — лишь голос в твоей голове, возможно, и правда принадлежащий тому, с кем ты слилась, взяв в руки Посох. Но, может, мой голос рождён твоим разумом, не пожелавшим расставаться с защитником, покровителем, повелителем? В какой-то момент руки безвольно повисают вдоль тела, а лицо приобретает выражение наивысшей сосредоточенности. «Я не знаю, — наконец, произносит Хвостатая, — какой из этих вариантов правильный?» — А какая разница? Она хмурит чужие... свои... брови, потирает непривычной формы подбородок непривычно светлой рукой, обрастающей густой серой шерстью. Коленные суставы выгибаются в обратную сторону, в то время, как ноги уменьшаются в размерах. Хвостатая не чувствует боли — лишь назойливый зуд под кожей по всему телу. Миг — и по высокой траве, сбивая крупные капли, мчится крупный альфик-каджит с горящими сиреневыми глазами. И хотя лапы движутся с уверенной грацией, на морде его застыло выражение крайней растерянности, в скором времени сменившееся восторгом. Прыжок! Граммит-убийца кидает копьё, но не попадает по быстрому, юркому телу. Прыжок! — паукообразная элитра с жирной белой спиной раздвигает жвалы и выплёвывает яд. Вонючая вязкая жидкость попадает на трухлявый пень, по которому стекает тонкими струйками. Прыжок! Прыжок! Прыжок! В воздухе тело стремительно вытягивается: шерсть опадает, а кожа приобретает насыщенный зелёный цвет. Кувырок! С наполненным свободой и счастьем звонким криком, вырывающимся из гортани, Хвостатая врывается в Нью Шеот. Несколькими минутами позже все присутствующие в Консерватории Алкионы вздрагивают от громкого удара в массивную, усиленную железом, дверь. — Не знала, что теперь на себя открывается, — Чудо входит в Консерваторию и с силой бьёт дверью о косяк, — здрасти. Тема сегодняшнего урока — лицо...