Монополия

Тесная, а днем, когда летнее солнце нещадно палило, еще и душная съёмная квартирка банды стала единственным пристанищем Триш. Наранче и Мисте пришлось потесниться; последний притащил откуда-то слегка поддавшуюся ржавчине раскладушку, скрипучую еще более, чем старая кровать. Наранча великодушно уступил Триш диван в гостиной, сделав умозаключение, что девушке, все же, нужно собственное пространство, которое она, тем не менее, иногда делила с Джорно Джованной. Тот, если вообще возвращался домой, то приходил поздно, когда парни уже сопели за стенкой, а Триш развлекала себя чтением позаимствованной у Джорно книжицы. Приметив это однажды, неделю спустя он принес целый мешок самого разного чтива: от дешевых бульварных романов до мировой классики. А вечером, распустив косу и сменив брючный костюм на широкую футболку, отчего выглядел непривычно по-домашнему, сел на диван рядом с Триш с чашкой чая, заваренного для нее, которую протянул ей.  — Не думал, что, учитывая мой образ жизни и компанию, в моем кругу отыщется человек, с которым можно будет обсудить литературу. Нет, парни, конечно, замечательные, — он кивнул в сторону комнаты, где ночевали Миста и Наранча, тут же его взгляд смягчился, приобретя некое нежное, заботливое выражение, и он беззлобно усмехнулся, — Но с ними едва ли обсудишь подобные вещи. Миста в последний раз читал в школе «Героя нашего времени», а что до Наранчи, так я в первое время вовсе был не уверен, что он читать умеет. Он издал тихий низкий смешок. Триш неловко улыбнулась ему и опустила взгляд в кружку. Она понимала, о чем тот говорит: на разговор о чем-то глубоком с Мистой и Наранчей можно было не рассчитывать.  — Беседы по вечерам это, конечно, хорошо, — сконфуженно начала она, припоминая, какие фразы заготовила как раз для подобного разговора, — но не могу же я оплачивать ваше гостеприимство только ими. Может, я смогу вам чем-нибудь помочь? Миста и Наранча всегда чем-то заняты, ты и вовсе дома появляешься нечасто. Если распределить часть работы на меня, то, думаю, вы могли бы отдыхать побольше. Джорно задумался.  — Пожалуй, ты могла бы… — он стал накручивать прядь, бликующую красным золотом в тусклом свете торшера с бордовым абажуром, — Мисту или Наранчу я обычно с собой к нотариусу не беру, а с тобой вполне можно было бы провернуть пару сделок.  — К нотариусу?  — Именно. Следующее утро Триш и Джорно встречали вместе в душной электричке. Поезд направлялся в область; в ранние часы, когда еще не растворившийся в настойчивых солнечных лучах ночной холодок щипал кожу, почти никто не следовал в Подмосковье. Народ спешил в столицу: кто на работу, кто на учебу. В грязном вагоне, мерно покачивающемся из стороны в сторону, Джорно блистал более обычного, контрастируя с безрадостно серым окружением. День обещал быть испепеляюще жарким, так что он отказался от привычных пиджаков, оставшись в белой рубашке. Клетчатые кремовые брюки на худощавых, но от этого не менее изящных бедрах держали подтяжки. Триш, за время пребывания на новом месте жительства, успела привыкнуть к неряшливому и отнюдь не стильному обличию Мисты и Наранчи, так что, выбравшись куда-то с Джорно, она ощущала себя словно в высшем обществе, пускай и с вагоном электрички на фоне. Джорно поднялся, когда хриплый динамик огласил флегматичным женским голосом «Фрязино пассажирская», и направился к выходу, поспешно глянув через плечо, следует ли за ним Триш. Та нагнала своего спутника и заговорила тихо, но так, чтобы шум поезда не заглушал ее слов:  — Ты сказал, что объяснишь мне все на месте. Мы приехали, так что мы тут делаем? Зачем нам во Фрязино?  — Здесь работает мой товарищ. Он налоговый инспектор.  — А, так мы в налоговую? Джорно покачал головой. Они уже шагали по платформе с потрескавшимся асфальтом в сторону станции. Небо сверкало чистой лазурью, недалеко листвою шуршали деревья с лесополосы.  — Нам туда, — он кивнул в сторону ларьков, длинным рядом раскинувшихся вдоль тротуара, ведущего от станции, — Здесь мой товарищ подрабатывает.  — Разве налоговые служащие не зарабатывают достаточно, чтобы жить на одну только зарплату? — удивленно вскинула брови Триш, скрестив руки на груди.  — Зарабатывают. Но, знаешь ли, деньги лишними не бывают. Нам сюда. Джорно нырнул в один из ларьков. Хлипкая дверь из ПВХ звучно скрипнула, оповещая хозяина о гостях. Внутри было душно, торговые стеллажи, увешенные наушниками, зарядками для телефонов, кабелями и прочими дополнениями к гаджетам, делали и без того крохотное помещение визуально еще меньше. Из динамиков шипящего приемника шумела какая-то попса. Джованна наклонился к уху Триш и чуть слышно зашептал, хитро прищурившись:  — Продаваемые тут зарядники нерабочие. Все. Люди забегают сюда, потеряв провод, рассчитываются без чека, только дома обнаруживая брак. А без чека ничего не докажешь, с магазина и взятки гладки. Так и зарабатывает. Сам, говорит, придумал. Мужчину за прилавком слабо обдувал ветерком крохотный настольный вентилятор, едва ли спасающий его от духоты на самом деле. Он оторвался от чтения помятого журнала и посмотрел на вошедших. Взгляд его оживился, и он тут же воскликнул:  — Джорно мать его Джованна! Ну, здравствуй, брат, не думал, что ты действительно пожалуешь!  — Я же обещал, — Джорно улыбнулся самой дружелюбной улыбкой, что была у него припасена для деловых контактов, — Сколько раз я нарушал свое слово, Лука?  — Не припомню такого, — бросил в ответ Лука и кивнул на Триш, — Подружку наконец завел? А то мужики уже начали поговаривать, что ты того… голубой!  — Это моя приятельница, — Джорно, пропустив мимо ушей колкости, подвел девушку за локоть ближе, — Знакомься, Триш, это Лука. Мой давний товарищ.  — Триш, значит, — Лука растянулся в широчайшей улыбке, обнажая золотой клык, и протянул ей руку, — Приятно, приятно… Так что, Джованна, ты по делу?  — По делу, — тот кивнул и вытянул из кармана бумажник, — Пятьдесят?  — Джорно, дорогой мой, — Лука театрально состроил разочарование на морщинистом лице и погрозил ему пальцем, — Не думал, что ты так продешевишь своему товарищу. Скупость тебя погубит. Складка на переносице Джорно нервно дрогнула, но тут же разгладилась. Он улыбнулся еще теплее:  — Прости, Лука. На мели сейчас, — он неспешно вынул из бумажника купюру, — Как от сердца отрываю. Лука выхватил протянутые ему деньги и тут же припрятал, вдруг засуетившись.  — Так я тоже от сердца отрываю, мой дорогой, я тоже! — нырнув под стол, он вытащил откуда-то стопку бумаг и оставил перед Джорно, — Только для тебя же их собираю.  — И я очень тебе благодарен. И слушай, Лука.  — А?  — К тебе вместо меня теперь будет захаживать Триш. Изредка. Ты свое дело знаешь, так что проблем возникнуть не должно, — тут тон его ожесточился, похолодел и, кажется, пропустил даже нотку угрозы. Он наклонился к Луке и заговорил тише, почти шипя, сквозь зубы, — Но если я узнаю вдруг о чем-то, Лука, что мне не понравится, то проблемы возникнут уже у тебя. Ты предупрежден. Лука отшатнулся. На лице его отразился испуг. Триш заметила, как тот нервно сглотнул.  — Джорно, дорогой, что ты! Какие проблемы? Никаких проблем. Ни тебе, ни мне они не нужны. Окстись, дорогой! Все будет в лучшем виде. Джорно наконец отстранился от него и солнечно, как ни в чем не бывало, улыбнулся:  — Вот и отлично! До встречи, Лука. И благодарю еще раз. Оказавшись на свежем воздухе, Триш недоуменно взглянула на Джорно, на стопку листов у него в руках, которую тот тут же всучил ей с самым радостным видом.  — Теперь, Триш, вот это все, — он указал на бумаги, — твоя ответственность.  — А что делать-то с этим?  — Пойдём, — он потянул ее прочь от станции, куда-то в глубь города, — На ходу объясню. Это, в общем-то, когда-то было едва ли не единственным моим заработком. Сейчас ситуация иная, так что я могу перераспределить и на тебя. Что касается дела: в папке — ксерокопии паспортов людей, которых мы не встречали и никогда не встретим, хвала небесам. Нам они нужны для того, чтобы оформить на этих благочестивых граждан фирмы. Фиктивные, конечно.  — Для чего? — едва поспевая за товарищем, недоумевала Триш.  — Да все предельно просто, — Джорно рассуждал о своих махинациях с такой легкой уверенностью, будто леденцы продавал, а не нарушал закон. Кажется, он сам давно поверил в то, что ничего дурного не совершал, — Компании, задолжавшие налоговым кругленькие суммы, имеют единственный выход, чтобы эти суммы не выплачивать — оформлять процедуру банкротства. Но это дело долгое, дорогое, муторное, так что таким точно уж никто заниматься не будет. Тут-то этакой лазейкой выступаем мы с так называемыми фирмами-однодневками: при объединении с другой компанией, с первой долги снимаются и переходят на вторую. То есть, мы формально остаемся в должниках. Ну, не мы, а те самые благочестивые граждане, которые даже не подозревают, что на них оформлена какая-то там фирма.  — А нам какая выгода?  — Компании платят нам за объединение, меньше, чем при оформлении банкротства, но достаточно для нас.  — А дальше что?  — С деньгами удаляемся в закат и забываем об открытых компаниях. Лицо Триш изумленно прояснилось.  — Все так просто?!  — Все гениальное просто, мой друг.  — Но стой, ты сказал, что твой товарищ работает в налоговой, так?  — Верно.  — Так он сам продает тебе ксерокопии паспортов, чтобы помогать компаниям-должникам… уходить от налоговой. Джорно вдруг остановился, как вкопанный. С минуту он молчал.  — Хм, — он нахмурился, устремив задумчивый взгляд куда-то вдаль, — Никогда не думал об этом. Но тут же взгляд его просиял.  — Какая же ирония получается! Пойдем, мой нотариус работает в соседнем подъезде.

***

Вечерело. Жара сходила на нет, рабочий день кончался, так что люди постепенно появлялись на улице, стекаясь в бурный поток, стремящийся к ближайшим станциям метро и троллейбусным остановкам. Скоро сумрак охватит город, в переулках, где не хватает фонарей, будет темно, хоть глаз выколи, а вместе с тем и опасно: никто в своем уме не выйдет на улицы позднее девяти вечера, ежели дорожит шкурой. Однако Шила И возвращалась домой куда позже, почти к полуночи, хотя и смены кончались еще до заката, по крайней мере летом.  — Ты домой? — спросил у нее Фуго, как только спертый воздух участка сменился на освежающе прохладный уличный. Шила И помотала головой.  — Прогуляюсь. Фуго вздохнул и опустил голову.  — Ладно. Тогда до завтра. Она кивнула на прощание и уже было отвернулась от него, закурив, но он ее окликнул.  — Шила И. Она обернулась, вопросительно изогнув бровь. Фуго переминался с ноги на ногу, то и дело виновато поглядывая на нее, сминал рукава пиджака.  — Шила И. Ты не злишься на меня за тот раз? Она закатила глаза и раздраженно забурчала:  — Твою мать, Фуго, ты думаешь, мне настолько заняться нечем, что я буду с месяц на тебя дуться за то, что ты вспылил? — она выдохнула дым в сторону и добавила безэмоционально, — Я тоже не сахар. И претензии твои, в принципе, все справедливые. По-хорошему, это я должна извиняться. Фуго скривил губы в какой-то измученной улыбке.  — Так значит, без обид? — он протянул ей руку. Шила И посмотрела на протянутую ладонь, словно не понимая, какие действия от нее ожидаются, но зажала сигарету в зубах и ответила крепким рукопожатием, даже изобразив что-то вроде улыбки. Но тут ее внезапно потянули, и она оказалась в объятиях Фуго.  — Спасибо, Шила И, спасибо. Шила И не понимала, за что он благодарил ее, и что это за приступ сентиментальности, и была так обезоружена, что не смела и дернуться. Спустя время она заерзала, понимая, что объятия затянулись, и Фуго выпустил ее. Он незамедлительно развернулся и зашагал прочь. Шила И вынула из пачки новую сигарету и пошла в противоположную сторону. Обыкновенно дорога домой ее включала крупный крюк до бара неподалеку. Этот день исключением не был. Пропустить по шоту после работы стало неким обрядом, смывающим с нее грязь от смены; этой привычки было достаточно, чтобы успокоить ее нервы, но она не была такой критичной, как у Абаккио. Шум в баре казался совершенно монотонным, таким, что различить слова в беседах едва ли было возможным, а сегодняшняя доза русского белого сглаживала последние различия в потоке звуков. Людей было не много, но алкоголь развязал им языки, и гвалт стоял как от целой толпы. Бармен деловито потирал вымытые бокалы, а охранник на входе — высокий и широкий — внимательно изучал какую-то газету. Шила И, прикончив шот, собиралась уже уходить, но до ее слуха донесся — будто откуда-то издалека, приглушенно — беспокойный женский голос. Она обернулась, выискивая его источник, и с отвращением поморщилась. Два набравшихся парня (хотя Шила И описала бы их менее цензурно — мудаки) очень настойчиво навязывали свое общество совсем молодой девушки за стойкой чуть поодаль, попивающей вино. Лицо ее и короткая стрижка казались подозрительно знакомыми, но воспоминания никак не выуживались из размягченного сознания. Шила И оставила оплату на стойке, но осталась на месте, то и дело косясь в сторону девушки и шумных парней.  — Ну, чего ломаешься? — пришлось нехило напрячь слух, чтобы начать различать слова первого пьяницы, — Пойдем с нами, расслабимся.  — Я не ломаюсь, — встревоженным тоном отвечали ему, — Я правда не хочу. Оставьте меня, пожалуйста.  — Ты не понимаешь, от чего отказываешься, — второй мужчина наклонился к ней и потянул за талию. Девушка дернулась и нервно взвизгнула:  — Не трогай меня! За следующими попытками наладить физический контакт последовал звонкий хлопок. Парень, потирая ударенную щеку, злобно зарычал:  — Хватай ее! Его приятель схватил девушку за руки, а та принялась извиваться, пытаясь высвободиться. Шила И обернулась на охранника. Тот и ухом не повел, все листал свою газету. Она обратилась к бармену:  — Эй, а почему охрана бездействует? Он наклонился к ней, тихо объяснив:  — Это люди Дьяволо. Никто их и пальцем не тронет.  — Ну уж я бы поспорила, — ответила та, поднявшись, и направилась к мужчинам. Девушка почти рыдала, а мучители хищно скалились. Остальные посетители упрямо игнорировали потасовку, будто бы ничего вовсе не происходило. Где-то внутри заклокотала праведная ярость.  — Э, вы, ублюдки, — выравнивая походку, крикнула Шила И. Ублюдки удивленно обернулись, — Оставили ее в покое и пошли прочь отсюда. Парни оценивающе оглядели ее и рассмеялись. Но когда Шила И вытащила пистолет, смеяться они перестали.  — РУБОП. Повторять второй раз не буду. Пошли нахуй отсюда, или прострелю колени, и вытаскивать вас отсюда будет уже скорая.  — Черт! — воскликнул один, — У нее ствол! Ты взял ствол? Ты взял?! Второй потянулся во внутренний карман куртки, но Шила И направила пистолет на него:  — Вы, блять, тупые что ли? — голос ее сошел на бешеный крик, сама она тяжело дышала, а глаза метали молнии, — Пиздуйте отсюда! Мудаки, блять.  — Сука, — процедили бандиты, но послушались и неспешно удалились под удивленные перешёптывания до этого затихших людей. Шила И, даже немного протрезвевшая, поглядела на запыхавшуюся девушку, сжавшуюся на своем стуле. В памяти выстрелили какие-то обрывки недавних событий.  — А, вспомнила, откуда я тебя знаю. Мы к тебе на квартиру приходили. Девушка наклонила голову в немом вопросе, а потом просияла:  — А! Вы же из милиции.  — И я помню твой адрес. Идём, я провожу. На улице совсем стемнело. Ночь была облачной, так что свет лился только из фонарей, где-то перегоревших, а где-то мигающих. Вдалеке завизжали шины автомобиля. Особенно темно было во дворах меж хрущевок, где освещения не было. Приходилось ориентироваться почти на ощупь.  — Почему, кстати, ты была одна в баре? — так просто поинтересовалась Шила И, как могла, чтобы это не было похоже на допрос, — есть у тебя молодой человек?  — Нет, — ответила Триш и заколебалась на мгновение, глянув на спутницу, — Я… ну, не заинтересована в парнях.  — А, вот оно что. Видимо, натуралки в тот бар не захаживают. Триш бросила изумленный взгляд на нее, верно истолковав искусно поданный намек. Обе помолчали.  — Так сколько тебе лет? — спросила Шила И, снова припомнив сцену в подъезде.  — Девятнадцать.  — А Абаккио подумал, что ты школьница, — она усмехнулась, — почему не возразила?  — Он так напирал, что с чем угодно соглашаться начнёшь, — потупила взгляд Триш.  — А родителей дома действительно не было? Триш кратко кивнула. Шила И покосилась на нее.  — Врешь и не краснеешь.  — Не краснею, потому что не вру. Шила И недоверчиво хмыкнула и достала сигареты.  — Ладно уж, храни свои секреты. Мы пришли вроде? Триш оглядела знакомый подъезд, затянутый в мрак.  — До квартиры проводить?  — Не, я дойду, — Триш остановилась перед ней, смущенно улыбаясь, — И это, спасибо. Ну, за то, что проводила, и за тех мужиков в баре. Ты спасла меня.  — Ага, я постоянно кого-то спасаю. Шила И сделала затяжку, достала ручку из кармана, а из другого — блокнот. Чиркнула там что-то, вырвала листок и протянула Триш.  — Вот, на случай, если решишь выпить. Или прогуляться вечером. В общем, не ходи одна. А то вдруг рядом не окажется храброй милиционерши, готовой броситься на помощь. Та благоговейно посмотрела на записку, жазала в руке и медленно приблизилась к Шиле И. Она не поняла намерений Триш и попыталась попятиться, сохраняя дистанцию, но Триш оказалась быстрее: она потянулась к ее лицу и легко поцеловала в уголок губ, после чего тут же развернулась и скрылась за дверью подъезда. Шиле И показалось, что она долго еще стояла у дома, пялясь в дверь. После выбросила куда-то бычок и отправилась домой.

***

В загородном коттедже было в меру прохладно, настолько, чтобы жара не доставляла дискомфорта жильцам. Теплее было у чуть слышно трещащего камина, разожженного разве что для атмосферы уюта. Для атмосферы же уюта на полу постелен мягкий ковер из шкуры какого-то громадного зверя, на стенах размещены заключенные в массивные позолоченные рамы картины, на кожаном диване посреди гостиной оставлен плед и мягкие подушки. Сейчас этим пледом укрывался Леоне Абаккио. Только голову он устроил вовсе не на подушке, а на коленях другого мужчины. Тот мягко перебирал распущенные платиновые локоны, сплетая их тонкие неаккуратные косички. Абаккио нередко ночевал в коттедже, хотя у него и была своя квартира. Но в квартире, пустой, холодной даже в июньскую жару, не было ни уюта, ни ощущения спокойствия. Для него спать в своей постели было все равно что ночевать на нарах в участке. Он приезжал сюда, когда было тяжело или просто тоскливо, а тяжело или тоскливо ему было почти все время. Но сейчас еще и навязчивая нервозность охватила разум Абаккио, болезненно сковывая и не позволяя по обыкновению наслаждаться замечательным летним вечером в приятной компании. Чуть смуглая рука оторвалась от волос и невесомо провела по щеке его, очерчивая большим пальцем скулы. Тот судорожно вздохнул, наконец открыв глаза и жалобно взглянув на возлюбленного. В ответ ему заботливо, с сочувственной грустью улыбнулись.  — Что тебя беспокоит, Леоне? Тот снова вздохнул и закрыл лицо руками.  — Это все не стоит твоего внимания, Бруно. Просто проблемы на работе.  — Леоне, ты работаешь в милиции. Эти проблемы требуют особенного внимания в силу специфики твоей деятельности. Более того, если что-то беспокоит тебя, это касается и меня, притом напрямую, — Буччеллати бережно, но с усилием взял запястья Абаккио и отстранил их от лица. Тогда Леоне резко поднялся и сел рядом, подобрав под себя ноги. Буччеллати посерьёзнел, чуть наклонил голову и взял его руку, готовый внимать рассказ.  — Это все Дьяволо, — выдохнул Абаккио, содрогнувшись всем телом. Он заметил, как тень тревоги тут же запечатлелась на строгом лице Бруно, — Он ведет какую-то грязную игру. После того раза, как я разогнал бордель на своей территории месяц назад, он пропал с радаров. Что важнее, он перестал выплачивать дань. А у меня с такими разговор короткий: нет денег — нет крыши. Отлавливаю его мелких сошек типа закладчиков. Да толку только. На него через шестерок не выйти. Главы влиятельных преступных группировок выплачивали малую часть своего дохода представителям закона, на чьей территории работали. Эту ставшую совершенно будничной практику обе стороны лаконично звали данью. Взамен на постоянные выплаты ОПГ получали негласное право творить свои темные дела на территории без опасений потерять людей, а также протекцию от конкуренции с мелкими бандитами. Так только некрупные банды, не имеющие особенной власти, становились целью РУБОПа. С десяток лет назад, когда и звание Абаккио было куда ниже, их территорию делили две группировки. С его начальником главы ОПГ встречались лично для обсуждения условий договора с глазу на глаз. Тогда Абаккио уже сталкивался со схожей с нынешней ситуацией: босс банды пропал, перестав выплачивать дань. Однако тогда это сопровождалось полным прекращением действия ОПГ. Две крупные банды в тот год внезапно завершили деятельность, а спустя время босс какой-то новой, стремительно набирающей силу группировки, послал на переговоры своих людей, через них же и заключил договор о «крыше». Буччеллати отвел рассеянный взгляд в сторону, куда-то за Леоне, брови в беспокойном напряжении сдвинулись к переносице. Выждав паузу, наполненную собственными размышлениями бог знает о чем, он наконец заговорил. В голосе не было той мягкой нежности, что буквально минуту назад согревала сердце Леоне, осталась только холодная сталь.  — Меня тоже беспокоит Дьяволо. Точнее, слухи, говорящие о том, что он зашевелился именно к предстоящим мэрским выборам. Кажется, он метит в мэры. Леоне вскинул брови.  — Но ведь ты тоже будешь среди кандидатов. Буччеллати медленно кивнул.  — И это будет неважно, если слухи оправдаются. Дьяволо купит выборы. У него есть и связи, и деньги. Абаккио накрыл лоб ладонью.  — Твою же мать… это очень плохие новости для нас.  — Чертовски плохие новости, — траурным голосом заключил Бруно, — он всех нас посадит на короткий поводок. Тебя так точно, а что будет со мной, одному богу известно.  — Бруно… я… Бруно вдруг вскочил, заложил руки за спину и принялся вышагивать вдоль дивана. Даже сейчас, охваченный беспокойными размышлениями, он источал свою обыкновенную уверенность в собственных силах, выражавшуюся через все в нем: взгляд, вытянутую в ровную струну фигуру, тон голоса и жесты. Абаккио в такие моменты ловил себя на мысли, что Буччеллати за десяток лет почти не изменился, в отличие от него самого. Леоне отпустил волосы, приобрел осунувшийся вид, впалые вместо некогда по-юношески пухлых щеки и зависимость от спиртного. Порою он даже удивлялся, почему Буччеллати, все такой же молодой внешне, да и с живым блеском в глазах, еще не оставил его в прошлом, как все, что в конце концов устаревает. В безупречной жизни молодого политика лишь одна деталь была с изъяном, даже с множеством — его избранник.  — Леоне, ты знаешь, что я не прибегаю к радикальным мерам без особой причины. Однако как раз этот случай исключительный. То, что происходит сейчас: Дьяволо пропал, нарушил договоренность, разместив бордель на твоей территории и перестав выплачивать дань, бесчинство его людей — я думаю, это пустяки, сравнимые с затишьем перед бурей. На самом деле он готовится к чему-то, и, учитывая слухи, становится очевидно, что он тянется за официальной, легальной властью. Политика Дьяволо всегда была агрессивной и не нацеленной на сотрудничество с соседними бандами. Он не стремится к компромиссам, он стремится к абсолютной власти. Возможно, главы других ОПГ прижали его, и теперь он надеется на гарантированную протекцию от закона.  — Я понимаю, о чем ты, Бруно. Но что мы будем делать? Бруно подлетел к Абаккио и сжал его руку так, что тот едва не ойкнул. Глаза его светились ледяной решимостью.  — Мы должны пойти на радикальные меры — устранить Дьяволо. Леоне выдернул свою руку из чужой хватки.  — Бруно! Ты предлагаешь мне убить лидера самой влиятельной ОПГ в Москве? Да это же нереально!  — Я не предлагаю тебе работать одному. Объединим усилия, мы справимся. Взгляд Бруно смягчился, он поднес руку Леоне к губам и медлительно поцеловал.  — Но давай обсудим это позже. Пойдем лучше спать.