Осознанный сон

      По мере того, как шаги «Альфреда» стихали в коридоре, мне все сложнее становилось бороться с желанием броситься за ним. Не знаю, в чем именно были мои ошибки, помимо прически, но ощущение, что я облажался по полной, не отпускало. Я конечно осознавал, что и ситуацию уже не исправишь, и попытки оправдаться, скорее всего, только навлекут на меня дополнительные подозрения, но чертово воображение продолжало рисовать мне картины мрачного будущего.       Спустя несколько минут мучительных размышлений, я все же смог убедить себя, что нет смысла переживать о том, что я не в силах изменить. Если обнаружится, что «Альфред» меня все-таки раскрыл, тогда и дам волю эмоциям. А в противном случае получится, что мои нервные клетки гибли почем зря.       Спешно позавтракав, я вернулся к непростому труду добычи информации. Первым делом я пролистал книгу в поисках оглавления и обнаружил в конце несколько иллюстраций. Первые две из них изображали карту Земли со странными пометками. Самым заметным дополнением к привычной картине был купол, покрывающий большую часть Азии с центром где-то в районе Тибета. Остальные пометки выглядели как небольшие трещины и пятна, разбросанные по всему миру. На следующей иллюстрации была карта самого Убежища, и она подозрительно напоминала ту территорию, что на предыдущих картах покрывал купол. Думаю, что не ошибусь, предположив, что трещины и пятна — это «карманы», упомянутые в первой главе. На всех остальных картинках были изображения различных антропоморфных существ и зверей.       Оглавления я так и не нашел, поэтому пришлось переводить названия глав в поисках нужной. К счастью, долго искать не пришлось, поскольку интересующей меня теме была посвящена четвертая глава. К ужину я успел перевести ее почти полностью — сказывался опыт.       «Альфред», принесший мне ужин, желанием вступать в разговоры не горел и вел себя вполне обычно. Сколько не всматривался, я не нашел в его лице и тени былого беспокойства. Странно. Может, мне утром просто показалось? После его ухода я счел возможным расслабиться и обдумать за трапезой добытые сведения.       Если я интерпретировал все верно, то получалось, что шеру — раса очень древняя. Книга даже утверждала, что это первые разумные существа, проявившиеся на Земле, но происхождение их не уточняла. Все шеру делились на четыре ветви, в зависимости от стихии, в которой были рождены: воздуха, земли, огня и воды. Я заподозрил, что эти длинноухие — своего рода элементали, но нет — далее следовало утверждение, что представители расы способны овладеть и другими стихиями, помимо основной. В зависимости от того, сколько элементов способен подчинить урожденный представитель того или иного клана, все они делятся на три категории: младшие — одна стихия, старшие — две, высшие — три или, в отдельных случаях, все четыре. Высшие кланы считаются правящими среди остальных представителей ветви. «Детьми воздуха» руководили «алмазные», они же «лунные» или «белые» шеру, водными — «сапфировые», «синие» или «океанические», огненными — «рубиновые» или «яркого пламени», а «дети земли» подчинялись клану «черных» или «аметистовых». Далее следовало перечисление названий старших и младших кланов, но я не стал тратить время на перевод их всех, тем более что их было довольно много. Глядя на число вариантов перевода каждого названия клана, мне вспоминалась любимая хохма нашего молодого преподавателя по органической химии: «Нельзя просто так взять и дать только одно название веществу».       Логично рассудив, что в каменном мешке станут жить только горячие поклонники стихии земли, я причислил Орту и весь ее клан к их числу. Осталось только выяснить, какой конкретно клан. Подозрения у меня уже были, следовало только исключить остальные варианты, поэтому я уточнил названия относящиеся к ветви земли. Итак, к младшим кланам относились только коричневые или ониксовые, а также обсидиановые шеру. Старших кланов же было больше: изумрудные, они же зеленые или древесные; песчаные, они же бронзовые или пустынные; нефритовые или болотные; сумеречные или опаловые. Взяв на вооружение информацию со страниц учебника о том, что названия кланам давалось преимущественно исходя из внешних данных его представителей, я решил, что сейчас принадлежу или к правящему дому черных, или к старшему — сумеречных. Если учесть цвет глаз и то, как часто я видел на одежде в волосах местных обитателей сиреневые камни, похожие на аметисты, то вывод напрашивался сам собой.       Черные значит. Любопытно, как обстоит у шеру с дискриминацией по цветовому признаку? Представится ли мне возможность выдать знаменитое «Это потому, что я черный?!»       Если задуматься, то названия кланов были очень знакомы и навевали смутные подозрения о природе их носителей, но я решил оставить эти рассуждения до лучших времен и сосредоточиться на иерархии шеру. Собственно, она была несложной: каждый клан объединял несколько семей, возглавляемых женщиной — «Матерью семьи», старшая из которых обычно становилась «Матерью клана». Правительницы высших кланов образовывали «Верховный совет» — верхушку пирамиды власти шеру. Внутри семей тоже имело место разделение: по «призваниям» и по старшинству. Призвания, как я понял, — это местный аналог того, что люди привыкли называть классами. Стандартный набор: маг, воин и советник. Любопытно же то, что это разделение относилось только к мужчинам. Про взаимоотношения женщин внутри семей не было ни слова. Припомнив общее собрание клана, на котором присутствовали с полсотни мужчин, и только четыре женщины, я задумался, что же произошло с остальными представительницами прекрасного пола. Почему в каждой семье только одна женщина? Стало жутко. Вот мне и подтверждение того, что я правильно сделал, скрыв факт своего переселения в это тело.       После ужина меня довольно скоро стало клонить в сон, поэтому дополнительно узнать я смог не так много. Все сведения, в основном касались возраста и этапов развития шеру. Средняя продолжительность их жизни не указывалась, но она точно была больше двух тысяч лет. Кстати, система цифр, используемая шеру, очень похожа на римскую и немного на японскую — закругленные черточки и круги.       Первый этап развития в жизни длинноухих — аналог нашего детства — назывался буквально «возраст роста тела» и длился двадцать - сорок лет. Автор книги утверждал, что в этом возрасте физически шеру развиваются быстрее всего, но магические способности не поддаются контролю и проявляют себя стихийно. Похоже, маленькие длинноухие — весьма опасные существа.       Второй этап — «роста духа» — заканчивался при достижении шеру возраста примерно двухсот лет. Физический рост в этот период жизни замедлялся, зато активно развивались магические способности, в том числе появлялась возможность изменять свой облик. Кроме того, на этом этапе у парней появляются «шишки», а у девушек — «отметки» на лбу, что бы это ни значило. В этом же возрасте представительницы прекрасного пола обзаводятся какими-то хранителями.       Третий этап — «расцвета» — длится в среднем до двух тысяч лет. Это брачный возраст для шеру, и знаменуется он появлением пары рогов у мужчин и особых отметок у женщин, а физическое и магическое развитие достигает своего максимума.       Длительность заключительного этапа — «зрелости» — не указывалась. Единственное, что я про него узнал — после появления дополнительной пары рогов у мужчин и отметок на лбу у женщин всякий рост останавливается.       Не сказать, что полученная мной информация сильно прояснила обстановку. Я даже не уверен, что все это мне пригодится во время предстоящего рандеву с Верховной. Но и читать книгу дальше уже сил не было. Слова расплывались, а их смысл доходил до меня далеко не с первого прочтения. Оставалось только понадеяться на лучшее и лечь спать. На этот раз я не забыл ни про одежду, ни про прическу. Свободные кончики волос я кое-как заплел в косу, а в гардеробной нашел одежду, в которой проснулся в первый раз.

***

      Я ехал в вагоне по бесконечно длинному темному тоннелю. Освещение было совсем скудным, а сидения были похожи одновременно на лавки метро и электрички. Но самыми странными были мои попутчики. Все пассажиры сидели, молча уставившись перед собой. Ни у кого в руках не было ни телефона, ни книги, а в ушах — наушников. На бледных лицах было выражение отрешенности и полного безразличия. В соседнем ряду от меня сидел мой сокурсник и, я обрадовавшись, позвал его и помахал ему рукой, но не получил ответа. Он словно не замечал меня, продолжая смотреть в одну точку. В свете мелькающих фонарей тоннеля его лицо искажалось. Мне даже на секунду показалось, что оно похоже на череп. На некоторых пассажирах я рассмотрел синяки, раны и даже жуткие ожоги.       В начале вагона виднелась кабина машиниста, но, когда я подошел к ней, обнаружилось что она пуста. Поезд мертвецов — вот что внезапно пришло мне в голову.       Страха не было. Как и не было ощущения, что я здесь по праву, как один из умерших. Скорее я — здесь лишь гость.       Поезд вынырнул из тоннеля. В ярком солнечном свете на обочинах путей мелькали деревья, а вскоре показалась платформа станции в окружении типичного для сельской местности пейзажа: одноэтажные домики, поля, огороды и сады. Из успокаивающе привычной картины выбивалось только виднеющееся на горизонте море. Его высокие волны переливались всеми цветами радуги.       Состав остановился у маленького, но аккуратного вокзала без вывески. В абсолютной тишине несколько пассажиров покинули вагоны и устремились вперед. Недолго думая, я пошел вслед за ними. Движения их были странно механическими, неосмысленными. Они не смотрели под ноги и не оглядывались по сторонам, а просто шли все с тем же отрешенным выражением лица, словно под дудку Крысолова. Куда идти мне я не знал, поэтому направился в сторону побережья по широкой проселочной дороге. По мере приближения к морю все больше попутчиков сворачивало на боковые дороги, и вскоре я остался совсем один. Прибрежная полоса оказалась широкой, покрытой галькой, а окружающий пейзаж казался смутно знакомым. Особенно один из домов слева. На крыльцо рассматриваемого здания вышла Бабуля, и я сразу понял, почему я здесь.       Прабабушка покинула нас несколько лет назад и с тех пор частенько навещала меня во снах. Не уверен с чем было связано такое внимание к моей персоне, но предполагаю, что я занимал особое место среди многочисленных правнуков в ее сердце. Надо заметить, что симпатия была взаимна, несмотря на суровость Бабулиного нрава и жесткость ее методов воспитания, сравнимую только с жестокостью предметов, с помощью которых она доносила недовольство нашим поведением до наших задниц. В общем, я скучал.       Пока я шел, Бабуля успела вернуться обратно в дом к своему занятию. Она месила тесто в большой бадье. На небольшом кухонном столе стояла миска с вишней. Значит, будут пирожки с вишней. Сто лет таких не ел!       Больше в доме никого видно не было. Бабуля молча занималась тестом. У меня было ощущение, что здороваться будет неуместно, поэтому я тихо уселся на стул у кухонного стола.       — Бабуля, ты здесь одна?       — С Майкой, — ответила она, махнув рукой в сторону угла.       В указанном углу у печки спала, свернувшись в клубок, знакомая трехцветная кошка. Надо же, какое верное животное! Но, помнится, когда я видел Бабулю в предыдущий раз, она была с прадедушкой.       — А где дедушка?       — Ушел.       — Ушел? Почему? Куда?       — Время пришло, вот и ушел.       Стало грустно. Они ведь не виделись больше пятидесяти лет, и после этого он так скоро оставил ее совсем одну.       — А бабушка где?       Бабуля ответила только после долгой паузы, во время которой она посыпала мукой стол и скалку:       — В другом месте.       — Другом? Вы что, так и не увиделись?       — Нет. Мне туда хода нет.       — Почему?       — Не заслужила.       Стало еще печальней. Бабушки не стало больше десяти лет назад. Нет большего горя, чем хоронить свое единственное дитя, поэтому я решил закончить с расспросами, дабы не сыпать соль на рану.       — Так и будешь сидеть, сложа руки? — в голосе Бабули, против обычного, не чувствовалось недовольства, скорее беспокойство.       — Прости! Тебе помочь?       — Косточки из вишни вынимай.       Я пододвинул к себе миску и две тарелки поменьше и принялся за работу. Бабушка, мельком взглянув на меня, едва заметно кивнула в знак одобрения.       — Только я не про то. Когда своей головой думать начнешь, а не жить по чужой указке?       — Ты о чем?       — О том, что ты по течению все плывешь, сложив руки на пузе. Не боишься, что река тебя не туда вынесет? Ничего не бывает просто. Что в жизни, что после. Бороться надо.       После слов прабабушки на меня напало нехорошее предчувствие. В груди стало тяжело, будто сердце стало каменным.       — Бабуля, я ведь не умер?       Она отвлеклась на мгновение от раскатывания теста и внимательно оглядела меня.       — Поди знай.       — Что? Как это?       — Тебе решать.       — У меня есть выбор?       — Выбор всегда есть. Можешь дождаться пирожков и остаться тут, а ежели за тобой кто явится, мы его как-нибудь отвадим. А можешь не ждать и пойти своей дорогой. Решай, что больше тебе по нраву.       Вся вишня уже была очищена и я принялся ложкой раскладывать ее по раскатанным кусочкам теста. В печке приятно потрескивал огонь. Просунувшая Майка терлась о ноги хозяйки, урча при этом как трактор. Повиснувшее молчание не было неловким, а скорее умиротворяющим. Перспектива остаться на пирожки была заманчивой. С Бабулиной выпечкой ничто не сравнится! Но, пожалуй, что я не готов сейчас подвести под своей жизнью черту. Мне ведь двадцать два всего! Хотелось все же закончить обучение, иначе получится, что пять лет я зря ломал зубы о гранит науки. Друзья, опять же… Родственники огорчатся. Папа — так точно. И что значит «пойти своей дорогой»? Последний вопрос я решил произнести вслух. Бабуля, поставившая в печь первую партию пирожков, недовольно всплеснула руками:       — Значит перестать сидеть на сраке ровно! Что ж за дурак?! Срам твоей маме!       От неожиданности я вскочил со стула и получил от разбушевавшейся бабушки полотенцем по месту пониже спины. Помня о том, какой грозной может быть Бабуля в гневе, я поспешил к двери. Но, вылетев за порог, я уткнулся носом во что-то твердое и очень темное, после чего свет словно начал гаснуть, а перед глазами все расплываться.

***

      В этот раз пробуждение было плавное и почти приятное, если бы не ощущение, будто на мне лежит что-то тяжелое. Я открыл глаза и ничего поверх себя кроме одеяла не заметил. Ощущение тяжести стало отступать. Я раскинулся на кровати, наслаждаясь ощущением бодрости после крепкого сна. Чужая комната и чужое тело меня уже не удивляли. Как и не стали для меня неожиданностью стук в дверь и знакомый голос «Альфреда»:       — Орта, ты проснулась?       Раздери меня радикал, похоже я начинаю ко всему этому привыкать.       — Да! Входи!       Послышался стук закрывающейся двери. Я медленно сполз с кровати, вяло размышляя о том, как братец узнает каждый раз о моем пробуждении, и вышел в гостиную. Но на этот раз меня ждал сюрприз. «Альфред» был не один. Вторым гостем был молодой мужчина с черными волосами, заплетенными в мудреную косу и переброшенными через плечо. Голову его венчала одна пара рогов, а одежда напоминала по фасону ту, что носили «дядя Сева» и льстивый тип из Хранилища. Увидев меня, незнакомец опустился на одно колено и прижал пальцы руки ко лбу.       — Я прибыл по твоему приказанию, сестра!       Вспомнив вчерашний разговор с «Альфредом», я подумал, что новоприбывший — тот самый И́рен. Он, вроде бы, был в отъезде по заданию.       — С возвращением! Что с твоим заданием?       Незнакомец поднялся и принялся отчитываться. У него был приятный голос, чего не скажешь о взгляде — колючем, с прищуром.       — Мне пришлось прервать задание. Книгу я все еще не нашел, но есть зацепки, так что дальнейшие поиски не будут долгими.       Однако ж! Похоже, в последние пару дней мы с ним занимались одним и тем же!       — Хорошо, — сказал я, не зная, что еще можно добавить.       Мне показалось, что взгляд незнакомца стал еще более колючим. Но «Альфред» обеспокоенным не выглядел. Похоже, он даже был доволен. Лицо, как обычно, бесстрастное, но глаза словно светятся.       Голова внезапно взорвалась болью, словно в черепной коробке что-то сдетонировало. Перед глазами все резко потемнело, а ноги подкосились. Я уже начал падать, поддавшись слабости, но был схвачен за руку и прижат к чьей-то груди. Я судорожно вцепился в одежду спасителя свободной от захвата рукой. Боль начала утихать, а зрение постепенно восстанавливаться. Я сделал судорожный вдох. Перед глазами маячило плечо с перекинутой через нее косой. Губы подхватившего меня почти касались моего уха, а его полный ярости голос словно бы раздавался прямо у меня в голове:       — Кто ты? И что с моей сестрой?