Осознанный сон

      Как я дошел до жизни такой?       Этот вопрос значился в самом топе списка повесток дня. События продолжали бурлить и заворачиваться ураганом вокруг меня.       Братья увлечённо и, на удивление, дружно обговаривали будущий поход в какой-то богами забытый храм на границе с человеческими землями. Храм в нескольких днях пути, в котором больше столетия назад Рант видел тот же символ, что выжжен на обложке книги-дневника.       Братья распределяли обязанности, суетились в комнате, быстрым шагом отмеряя углы: то с оружием, то с проклятым артефактом, то с другими магическими предметами…       А что делал я? Философски жевал свой питательный и полезный завтрак, как козел на заливном лугу. В общем и целом, всю мою активность и полезность для общества за этот насыщенный день можно свести к роли парнокопытного на пастбище. Так не далеко и до любимой игры моего дяди на семейных посиделках — «Ленин в мавзолее» называется.       Оррен, с тех пор как поставил передо мной поднос с едой, внимания больше на мою персону не обращал. Собирал самые разнообразные предметы в простенького вида кожаный мешок со стягивающейся горловиной. Из гардеробной он уже достал и вывесил на видное место походный наряд для меня в комплекте с наручами, а также, к моему удивлению, пару сапог.       «Заброшенные тоннели и разбитые дороги, — пояснил он. — Много острых осколков».       Пока Оррен увлеченно рассекал по комнате с самыми разными предметами в руках, два других брата столь же активно чесали языками.       — Я думаю, экранирующий куб подойдет, — задумчиво предложил Рант, усаживаясь на подлокотник кресла поблизости от меня, одного из двух уцелевших в битве братьев.       От его близкого присутствия пропадал аппетит.       — Подойдет, — согласился Ирен, потирая подбородок большим и указательным пальцами. — Канал, связывающий артефакт с Кринессе, он точно блокирует. Но он может закольцевать артефакт на него самого. Это может вызвать неконтролируемый выброс энергии, который куб не сдержит.       — А если создать замкнутый контур потоков внутри куба?        Я полностью развернулся на стуле для лучшего обзора, когда уловил в разговоре знакомые околонаучные нотки.       Рант снял один из браслетов — со светло-сиреневой подвеской — и зажал его между пальцами. Он вытянул руку перед собой и над раскрытой ладонью, в центре которой оказался камень подвески, стали появляться яркие линии света. Из них постепенно соткался полупрозрачный куб того же цвета, что и камень, с футбольный мяч размером, в центре которого мерцала знакомая двойная призма артефакта. Исходящие из него более темные лучи сначала изогнулись дугами, соединяя вершины, затем по команде пальцев Ранта сильнее искривились и соприкоснулись с гранями куба, сливаясь с ним.       Рант наклонился, протягивая голограмму ближе к брату.       — Хорошая идея, — одобрил Ирен, рассматривая проекцию. — Но это будет истощать энергию куба, и когда запас будет исчерпан…       — Он взорвется, — закончил за брата Рант, нахмурив брови.       — Скорее создаст сферу отрицательной энергии, — поправил его Ирен. — Которая затянет внутрь артефакт, корпус куба и, возможно, половину Полога — зависит от того, сколько артефакт успел накопить энергии.       — Черная дыра? — удивился я, неожиданно для самого себя встревая в разговор магов.       — Почти, — подтвердил Ирен, скосив на меня глаза, и подался вперед.       Он протянул руку к голограмме, накрыв ее сверху ладонью, затем собрал пальцы в щепотку, за которой потянулись линии куба, перераспределяясь и сгущаясь на верхушке. Когда Ирен убрал руку, посреди верхней грани куба виднелся сгусток овальной формы.       — Надо запитать потоки от внешнего источника. Если собрать все кристаллы-накопители, что у нас есть, то это даст нам и леди Кринессе пару недель. Может больше, если Иреф пожертвует еще и своими артефактами. И будет вовремя их менять, — добавил Ирен со вздохом, после чего опустил руку на ладонь Ранта, сминая проекцию куба. — Силы не трать зря.       Голограмма исчезла, Рант резко одернул руку и отодвинулся от брата.       — Иреф? Почему Иреф? — возмутился он.       — Иреф — маг, и сможет в экстренном случае питать куб или сдержать всплески энергии.       — В артефактах лучше разбирается Рев. И он ответственный…       Семейные разборки меня мало интересовали, так что развернулся обратно к столу и нервно воткнул вилку в сочный кусок мяса. Решение оставить артефакт в семейных чертогах логичное и обоснованное, но все равно мне было неуютно при мысли, что он будет вне пределов нашей досягаемости. Да еще и в чужой власти. Тревога от этих мыслей обручем давила на голову.       Братья тем временем продолжали спор. Надсмотрщик для корня всех наших бед все никак не избирался. Ирен упорно предлагал доверить артефакт братцу Ирефу, Рант же возражал, перебирая любых других родственников. В быстром темпе перемыв косточки половине семьи, вороватый стал нахваливать, настойчивей восточного торговца в базарный день, самого неприятного из братьев — льстивого Смотрителя семейного хранилища Сегрева:       — Ладно, по поводу тебя… Тут я понимаю, что Рев бы мог пойти против семьи просто из вредности, чтобы тебе насолить. Но Орта… Орту же он любит! — удивлялся Рант.       — Любит? — с сарказмом и насмешкой переспросил Ирен. — Позволь вернуть тебе твои же слова, брат. Ты либо далек от гениальности, либо у тебя со зрением проблемы. Рев не любит никого, кроме себя. И предаст нас при первой же возможности, если выгоду увидит.       — Да в чем тут вообще может быть выгода? И когда он так поступал? Он же даже ни разу не возражал против каких-либо приказов или решений. Всегда такой исполнительный и учтивый. Иреф же…       Спор зашел на новый круг, в ход пошли уже совсем сугубо семейные детали, к которым я быстро утратил интерес. Однако же звуки их монотонного разговора продолжали настойчиво залетать в уши.       Содержимое тарелки передо мной прикочевало уже в желудок. Когда Ирен отправлял Оррена вновь за завтраком, он уверял, что слабость, головокружение и легкая тошнота пройдут после еды. Мутить меня действительно перестало, да и сил прибавилось, особенно после кружки травяного отвара, похожего на тот, что мой дедушка любил заваривать перед сном. Однако же еда неприятной тяжестью легла в животе, а руки так и дергались от порывов почесать то одну часть тела, то другую. Я с трудом удерживался от этого, напрягая всю волю. Братья продолжали игнорировать меня, занимаясь своими делами, так что мне оставалось только откинуться на спинку стула и наблюдать. От вида суетящегося Оррена стало совестно сидеть без дела, даже при том, что я ему скорее помешал бы, чем помог. При взгляде на портрет на стене и вещи Орты на полках, желание скрести когтями кожу только возросло, отдаваясь ломотой на кончиках пальцев. Нескончаемое же, противное промывание косточек родственникам двумя братьями безжалостно зудело на краю сознания, как комар в темноте ночи.       — Да какая разница?! — в итоге не выдержал я и ворвался в их спор криком. — Кого бы вы ни выбрали, будь он хоть самым ненадежным и подозрительным, можно же ему приказать держать артефакт в тайне. Если уж приказом можно заставить забыть, то и сохранить секрет не будет проблемой.       Последние слова я уже договаривал тихо и неуверенно. Потому как стоило мне упомянуть приказ, братья не только замолчали и обернулись все разом, но и изменились в лицах. Рант удивленно вскинул брови, а Ирен сощурил глаза и сжал губы в тонкую линию. Оррен же и вовсе застыл с маленькой шкатулкой в руках в неудобной на вид позе. Лицо его вытянулось, а глаза округлились в выражении шока.       — Не будет проблемой? — арктически холодным тоном переспросил Ирен.       — А ты не теряешь зря времени, я смотрю, — растянул губы Рант в неприятной кривой улыбке. — Точно не женщина?       — Да что не так? — спросил я, совсем не ожидавший такой реакции.       — Переодевайся! — скомандовал Ирен, игнорируя мой вопрос.       — Но…       — Что не так? — ответил сладко-язвительно Ирен моими же словами, его глаза при этом полыхали яростью. — У тебя ведь нет проблем с приказами.       Я попытался было возразить, но Ирен демонстративно повернулся ко мне спиной и продолжил разговор с Рантом. Со вздохом я поднялся со стула и отправился к стопке одежды, но переодеваться не спешил, комкал ткань в руках. Все силился понять, что именно я сказал не так.        Между тем, в качестве временного надзирателя над опасной магической вещицей избрали все же Ирефа. Ирен его кандидатуру выдвинул, он же за нее и проголосовал, внезапно оказавшись большинством. Если бы при этом сам вредный братец был самовыдвиженцем, то я бы словно дома очутился. Все возражения Ранта в итоге были довольно грубо отметены, а Оррен, как всегда, воздержался. Моего же мнения не просто никто не спросил — меня откровенно игнорировали. Не то чтобы я мог много сказать по этой теме, кроме того, что Сегреву я бы не доверил сторожить даже вонючие дырявые носки. Ирефа же я видел всего несколько раз и не обращал при этом на него особо внимания, поэтому все, что я о нем знал, сводилось к сведениям, что он второй маг семьи и по возрасту старше Ирена. Однако обида на то, что мне отвели роль мебели, все равно слегка царапала сердце.       Я и без того сегодня в основном играл роль наблюдателя на этом празднике жизни, а тут меня и вовсе смели на обочину. Досадней всего, что еще час назад вредный братец так заботливо интересовался моим самочувствием. Да и новый блок, чтобы я ощущал себя зомби чуть меньше, он ставил с лицом необычно живым для него. А спустя несколько диалогов и необдуманно брошенную фразу, принялся делать вид, что меня не существует в природе. Притом что, по какой такой причине для братьев тема приказов была такой болезненной, мне никто так и не пояснил. По мне, так моя идея звучала вполне здраво. Может, сомнительной с точки зрения морали, но в наших напряженных условиях вполне оправданной. Порой мне сложно понять шеру.       Ирен тем временем прихватил злосчастный артефакт, еще пару кристаллов и ворчащего Ранта и ушел сбывать источник всех наших бед в хорошие руки.       Я наконец побрел в гардеробную переодеваться. В одиночестве. Оррен продолжал сборы и все еще не обращал на меня никакого внимания. В ворохе походной одежды меня поджидал сюрприз в виде штанов и свободной рубахи, которым я обрадовался, как родным. Свежий ветерок вокруг интимных частей тела — это, конечно, бодряще, но очень уж непрактично. Нижнее белье в гардеробе все еще не завелось, поэтому переодевался я как можно более резво. Рвение Оррена помогать мне все еще напрягало меня порой, и как раз сейчас оно было бы не к месту.       Брат все же появился за моей спиной, но в самый нужный момент — помог завязать плотный широкий черный кожаный пояс, похожий на доспех, и идущие в комплект к нему короткие, до середины локтя, наручи. Пока он переплетал мне волосы в более практичную прическу, с минимумом свободных прядей и украшений, я пытался понять по его лицу, задел ли разговор о приказах и его тоже. Здоровяк, однако же, казалось, был больше увлечен моими волосами, чем словами.       В итоге я остался лежать на кушетке наедине с вопросами, когда Оррен, пробормотав что-то о сборах, ушел к себе. В привычной, практичной и отлично подогнанной по фигуре одежде было комфортно так, будто домой вернулся. Даже жестковатый пояс не смущал — если не сильно сгибаться, то он почти не мешал. В сапогах только было дискомфортно с непривычки — словно в бахилах на босу ногу посреди парилки.       На скорое появление Ранта, как и на его вальяжную позу, в которой он по-хозяйски развалился в кресле, и насмешливую ухмылку, я решил не реагировать. Лишь лениво приоткрыл один глаз. Но вот ураган по имени Ирен, который ворвался в комнату с грохотом, игнорировать было невозможно.       — Нам придется сначала зайти к Изумрудным, — с неприкрытой яростью заявил он с порога. — Дваргов Иреф забыл проконтролировать поставки кристаллов. А про существование почты, похоже, вообще и не вспоминал. Шкатулка так переполнилась письмами, что перестала подавать сигналы. С остальными кланами еще можно проблему уладить перепиской, но изумрудные нам это спускать не собираются. Уже пару недель, как прекратили присылать продукты.       — Так вот почему мне сегодня завтрак не принесли, — отозвался буднично, без особого удивления, Рант. — А я уж было заподозрил бунт ди’ши.       Пока он упражнялся в остроумии, Ирен грозным взглядом из-под нахмуренных бровей обводил нас взглядом. Мне сразу стало неуютно так расслабленно лежать, так что я нехотя сел.       — Все еще не переоделся? — недовольно скалясь, спросил он в итоге у Ранта.       — Мне и так хорошо, — вороватый братец в ответ демонстративно пошевелил пальцами босых ступней, выглядывающими из-под края длиннополого одеяния.       — Дело твое, — уже спокойней, но все еще слегка обнажая клыки, сказал Ирен. — Но не жалуйся потом на израненные ноги после заброшенных участков.       — Как дойдем до них, так и обуюсь, — в ленивой манере ответил Рант. — Не хочу раньше времени лишать себя связи с родной стихией. Ты может и привык уже к этому мерзкому чувству, а я — нет. Как в тесный мешок засунули и в воду кинули, — поморщился он и передернул плечами.        Собранным в дорогу Рант действительно не выглядел. Ирен и вернувшийся вскоре Оррен переоделись в одежду более простую на вид, из плотных черной и фиолетовой тканей. Здоровяк, помимо прочего, сменил прическу на высокий хвост, а матерчатый пояс и наручи на кожаные. Рант же только убрал почти все украшения, что раньше были вплетены в его густую шевелюру, и перевязал невероятной длины волосы примерно на середине яркой голубой лентой с серебрящимся символом полумесяца.       Мешок, что до этого собирал Оррен, был наконец завязан. К веревкам на горловине здоровяк прикрепил черный камень в металлической оправе, сжал его между пальцами — мешок разом уменьшился до размеров кошеля и присоединился к двум другим таким же на воинском поясе. Похожие мешочки я рассмотрел и у двух других братьев.       Перед самым выходом Оррен помог мне спрятать под наручами и поясом небольшие кинжалы, в прическу сунул тонкий стилет с фигурной, богато украшенной рукояткой, и протянул снятый со стойки меч. Клинок, похожий на прямую катану, выглядел до банального просто — без каких-либо украшений и гравировок, с потертой кожаной черной оплеткой рукоятки и матовыми деревянными темными ножнами со следами царапин. Я взял его в руки без всякой охоты. Возражать не стал — меч явно был неотъемлемой частью маскировки, хоть я и не владел им, а потому в моих руках опасен он был только для меня самого. Выбор же оружия меня удивил. Весь мой игровой и книжный опыт говорил о том, что зачарованные клинки гораздо эффективней и прочнее обычных.       — Это ритуальные, — пояснил Оррен, перехватив мой пристальный взгляд на изящные черные парные клинки с сияющей гравировкой, что красовались на самом видном месте в комнате. — Для особых случаев. Очень опасны.       Без дальнейших возражений я стиснул меч в руке. Тем более, что Оррен держал столь же простой на вид клинок, только пошире и с прямоугольным, в стиле древнего Китая, гардой и эфесом. Крепления же на поясе или спине у шеру, к сожалению, не предусматривалось. Ирен тем временем завернул старинный дневник создателя артефакта-вампира в кусок черной ткани и сунул его за пазуху.       На пороге комнаты я обернулся и осмотрелся с неясным беспокойством. Мазнул взглядом по полкам с книгами и заготовками камней для артефактов, по кушетке, с которой я чуть не сроднился сегодня, по портрету, за холстом которого в толще камня таились листки с моими заметками и детектив на французском. Глаза нарисованной Орты смотрели на меня колюче, с яростью и презрением. Красивый ритуальный меч в ее руках — тот самый, один из пары, — злобно переливался темно-сиреневыми рунами. На секунду сердце неприятно сжалось. Дверь за мной захлопнулась зловеще громко.       Зудящее беспокойство, природу которого я силился понять, все никак не отпускало. Я успел так прикипеть душой к по-царски просторным и богатым апартаментам? Безрадостные воспоминания о предыдущем визите на поверхность так ярки? Предвкушение долгого опасного путешествия по незнакомому миру в компании засранца-мага и обиженного на меня менталиста напрягало? Я решил, по итогу размышлений, что больше всего меня волнует судьба злосчастного артефакта. Устройство, в котором планировалось его спрятать, чтобы отсрочить печальный финал для Кринессе, судя по всему, громоздкое - носить его с собой было бы неудобно и опасно. Это понятно. Однако то, что мы все же доверились одному из братьев, хотя ранее всеми силами избегали этого, не давало мне покоя.       Когда тревожные мысли зашли на второй круг, а от беспокойства голову сжало обручем, я решил переключиться и сразу вспомнил про инкубаторы, которые упоминали братья в споре о братьях. За все время здесь из животных я видел только Шайес, и та, как я понял, не совсем питомец. Хотя инкубаторы, может, у шеру и не для фауны предназначены, но мне от этой мысли не по себе становилось.       — Наш Иреф пытается ускорить процесс генезиса новой разумной расы, — пояснил Рант на мой вопрос, хотя его я адресовал другому брату. — Обычно на это уходит несколько десятков тысяч лет, но он уверен, что можно сократить все до пары тысячелетий. Пока дела идут не очень хорошо.       — Что? — пискнул я в полном шоке. — В каком смысле новой расы? Вы можете новые расы создавать? Вроде как… Чертовы боги?       — Глупости не говори! Мы не боги, — наконец вмешался в разговор Ирен.       — Боги — это человеческие сказки для тех, кто не умеет самостоятельно думать и искать разумные объяснения, — добавил Рант.       — Никто и ничто не может создать что-то новое из ничего, — продолжил объяснять Ирен. — Но можно трансформировать одно в другое. Например, неразумных, бессловесных существ во что-то большее. Раньше это были естественные процессы: домашние питомцы нашего народа со временем так переполнялись энергией, что сначала обретали магические способности, затем дар речи, а потом и вовсе изменяли облик под стать нашему. Так появились многие живущие с нами под Пологом. Например ди’ши и хе’зор, которых ты в Хранилище видела.       Теперь понятно было, почему у смотрителей такая экзотическая птичья внешность.       — Хе’зор произошли от сов?       — Что-то вроде того, — ответил за старшего брата Рант, от чего тот недовольно сверкнул глазами. — Их птичьих предков уже давно нет.       — А ди’ши?       — От подземных грызунов берат — родичей кротов.       — Ничего себе! Интересное хобби.       — В том и смысл увлечения — чтобы оно было интересным, разве нет? — усмехнулся Рант. — Иначе как коротать вечность?       «Не такая уж и вечность» — хотел сказать я, но не стал ступать на зыбкую почву.       — Значит, увлечения у всех есть?       — Разумеется, — фыркнул Рант.       — С твоим все понятно, — ответил ему я, вспоминая как он сам говорил об «увлечении вещами», и повернулся к самому старшему брату. — А твое?       — Контроль, — покосившись на меня, неохотно ответил Ирен, когда я уже подумал, что он проигнорирует мой вопрос. — Я работаю над усовершенствованием магических приемов. Стараюсь свести к минимуму расход энергии на то или иное действие.       — Звучит скучно, — сморщил нос я. — Полезно и важно, но скучно.       Ирен на мои слова никак не отреагировал, не изменил равнодушного выражения лица, так что я переключился на Оррена:       — А твое?       Оррен посмотрел на меня в ответ немного растерянно, нахмурил брови и неопределенно передернул плечами.       — Он мозаики выкладывает, — ответил за него Рант. — Из осколков камней. Забирает у Орты некондицию и выкладывает из них картины. Портреты в основном. У него в комнатах их много, что в новых, что в старых.       — Ого! — восхитился я. — Покажешь? Когда вернемся.       Оррен только кивнул в ответ.       В начале коридора, что вел к выходу из семейных чертогов, у самой развилки, мы неожиданно чуть ли не нос к носу столкнулись с высокой мужской фигурой. Неизвестный тут же склонился в поклоне, так что я не успел рассмотреть лица, но по росту, приветствию и коротким волосам, я опознал самого старшего из братьев — Сешвора.       — Снова уходите? — спросил он сразу после того, как я разрешил ему подняться, голосом глухим и усталым.       — Есть неотложные дела, — пространно ответил я.       — Вы часто стали отлучаться. Конечно, сейчас неспокойные времена, и с каждым годом становится все хуже. Но в твое отсутствие становится совсем тревожно, Орта. Не я один… беспокоюсь, — прибавил Сешвор со вздохом.       Усталость и смиренная печаль, которые сквозили в его голосе, отразились и на лице. От этого Сешвор, черты которого, хоть и не слишком правильные, обладали неким благородством, стал похож на Атоса из «Трех мушкетеров». Бородки и усов только не хватало. Однако ноты «Невесты графа Де Ля Фер» и без того заиграли в моей голове. Они гасили все искры связных мыслей, как вода пруда в графском парке, так что я просто стоял молча, пока Сешвор смотрел мне за плечо, на кого-то из младших братьев. Я в итоге не выдержал и обернулся, но братья позади меня стояли с нейтральными лицами.       — Вы бы зашли к дядям, — сказал Сешвор, по-прежнему глядя мне за спину, так что я не понял, к кому он обращался. — Они очень обеспокоены шумом. Думали даже, что на покои Матери семьи напали. Хотели штурмовать дверь. Как бы дядя Тейнор опять не…       — Я уже был у них, — перебил его Ирен.       Сешвор кивнул с видом скорее задумчивым и грустным, чем одобряющим и облегченным.       — Хорошо… Хорошо… — пробормотал он и посмотрел на меня, пытливо выглядывая что-то в лице. — Тогда легкого пути вам. Извини, если задержал.       Сешвор отошел в сторону, давая дорогу. И мы всей процессией продолжили путь. К чему нужен был весь разговор, я так и не понял. Он показался мне совершенно формальным, данью учтивости. Хотя я почти не сомневался, что самый старший из всех братьев поджидал нас специально.       — Ирен! — крикнул Сешвор, когда мы уже отошли на несколько десятков шагов.       Обернулись мы все.       — Тар видел сегодня, как Рев возвращается из тоннелей, что ведут в сторону Чертогов Верховной. Просто имей в виду, — добавил Сешвор после паузы.       Ирен лишь кивнул в ответ и тут же развернулся. Я успел заметить, как он плотно стиснул челюсти, так что губы сжались в тонкую линию.       Мы все дальше уходили от семейных владений, и в груди становилось все тяжелее. Какое-то мрачное предчувствие, темное дежавю. То ли из-за предупреждения Сешвора, то ли в целом из-за странного разговора с ним. А может и вовсе из-за того, что мы уходим в неизвестность, да и еще и так надолго. Оставляя еще большую неизвестность позади. От этих мыслей, в особенности при мелькнувшем вспышкой образе артефакта, предчувствие вгрызлось с особой силой в мое нутро, так что я не выдержал и обернулся.       В коридоре оставались только наша четверка. Сешвор уже ушел.       Братья, кроме Оррена, на меня не смотрели и не задавали вопросов о заминке. Хотя Рант выглядел откровенно недовольным. С подозрением он переводил взгляд с меня на Ирена и обратно. Не найдя в наших лицах ответа, Рант цыкнул, и, воспользовавшись случаем, вышел во главу процессии. Взгляд Ирена тем временем устремлялся куда-то вперед, мимо меня. Подмывало спросить его о смысле слов Сешвора, но вид у вредного брата был как никогда холодный и отстраненный. Выражение лица, как и значок молнии на трансформаторных будках, кричало о том, что лезть к нему сейчас не стоит. Пришлось продолжить путь все с теми же вопросами без ответов и все с тем же гнетущим чувством надвигающегося звездеца.       Идти так долго в тишине было непривычно. Ни лекций, ни нотаций, ни каких-либо более приятных разговоров. Какое-то время тишину нарушал только голос Ранта, который тихо напевал без слов какую-то мелодию. Прислушавшись, я узнал в ней ноты той песни эирис про дракона на вершине скалы, с которой Рант познакомил меня ранее. Однако напев быстро оборвался после окрика все еще явно злого Ирена.       В мрачном молчании мы оставили позади поворот к Чертогам Верховной. От скуки я решил потренировать сверхчувства шеру. По ощущениям, недавно миновала середина ночи — около семи часов от заката, и примерно столько же оставалось до восхода солнца. Двигались же мы практически строго на восток, с легким креном в сторону севера. Кроме того, периодически, приблизительно раз в час, чувство направления мне подсказывало, что за стенами тоннелей есть крупные полости. Я стал присматриваться и вскоре рассмотрел в толще камня вырубленную арку. Над ней чуть мерцающими камнями был выложен какой-то символ, а в самом проеме можно было рассмотреть искусно вырезанный в камне женский силуэт с высокой прической и в пышных одеждах, в руках которой, сложенных лодочкой на уровне груди, виднелся шар из вставленного в стену огромного драгоценного камня. Подмывало спросить у братьев, что это, но я не решился прерывать молчание. Тем более, что Ирен уже трижды одергивал Ранта, когда он принимался на редкость заунывно напевать, и в последний раз голос старшего брата был откровенно рычащим. Кроме того, я и так догадывался о природе таких арок. Замурованные проходы к чертогам вымерших семей, судя по всему.       Однако удержаться от того, чтобы рассмотреть чудесный барельеф, я не смог. Женская фигура прической доставала до середины закрытой арки. Учитывая колоссальные размеры туннелей, это значило, что выгравированная дама возвышалась над моей головой на пару метров. Лицо ее поражало отрешенной красотой, шар в руках сверкал розовым переливом, а за спиной смутно угадывались силуэты. Мужские, скорее всего.       — В чем дело? — оторвал меня от зрелища Рант.       Голос его был возмущенным, прищур глаз источал презрение. Похоже, ситуация с вокальными потугами раздражала и самого Ранта. А может, что-то другое выводило из себя — не стал бы гадать, что происходит в его странной голове.       — Уже хочешь спрятаться, пусть и в чужих чертогах? — насмехался он. — Или барельеф так впечатлил? Выглядишь как…       — Следи за языком, Рант! — внезапно возник у моего плеча Ирен.       Я дернулся от неожиданности, а спустя мгновения вздрогнул еще раз, когда на плечо легла тяжелая ладонь. Обернувшись, я ожидаемо увидел Оррена за спиной.       — А что?.. — начал было возмущаться Рант.       — Мы далеко за пределами наших Чертогов. Перстня Незер’Шер у тебя нет, так что разговоров не скроешь. Потому ты или начнешь проявлять уважение к сестре сам, или я тебя заставлю быть вежливым, — не терпящим возражений тоном сказал Ирен. Глаза его ярко светились в полумраке коридора.       — Например как? — дерзко задрал голову Рант. — Уважение или есть, или его нет. Сестре есть за что выказывать почтение. Это существо — другое дело…       Уничижительную речь резко прервала рука Ирена. Одним молниеносным движением, на которое ни у кого не было шанса отреагировать, он подошел к Ранту и схватил его за горло. Но, не успел тот и пальцем шевельнуть или испуганно округлить глаза, как Ирен отпустил его. Рант все же обхватил шею ладонями, но не сказал ни слова — лишь пораженно раскрывал и закрывал рот, как рыба на берегу.       — Ты правда думал, что, как обычно, останешься безнаказанным? — прошипел Ирен в лицо брату. — Что стоит тебе немного побыть полезным, и сразу забудутся все твои проступки и все своеволие? Спешу огорчить тебя, брат: на много часов пути нет никого, кто вступился бы за тебя сейчас, кто помешал бы наконец обуздать твое эго. Великий маг — не тот, кто родился талантливым, Рант! Великий маг — тот, чьи поступки, чья жертва, остались в веках. Чей талант принес пользу. Ты же пока тратишь его на глупые выходки обиженного ребенка. Я надеюсь, что в тебе все же есть хоть какое-то почтение к старшим, и ты сможешь его найти где-то в глубине себя. До тех пор твои голосовые связки останутся парализованными.       На этом Ирен развернулся и пошел вперед. Через несколько шагов он обернулся, без слов призывая продолжить путь. Ничего не оставалось, кроме как последовать за мрачным братом. Оррен, как обычно, маячил за моей спиной. Рант, чуть помедлив, тоже пошел вперед все с тем же удивленным лицом. На этот раз он был замыкающим.       Не скажу, что немота младшего из братьев меня огорчала — за словами он и правда в карман не лез. И умудрялся говорить невероятно противным тоном, когда хотел задеть. Однако, идти в глухом молчании мимо почти что склепов за закрытыми арками и без того жутковато, так еще в скором времени тоннель стал темнее. Шаги отдавались гулким эхом, заполняя стуком и шарканьем высокие своды коридоров. В полосе кристаллов то тут, то там попадались погасшие светильники, и стало совсем не по себе. Но это оказалось только цветочками — ягодки были впереди. Чем дальше мы уходили от все еще обитаемых Чертогов, тем более тусклым становилось освещение, а в геометрическом орнаменте в виде двойной спирали из черных и сиреневых камней стали попадаться прорехи. Когда до рассвета оставалось чуть больше трех часов, коридор стал совсем заброшенным и темным, с камнями обвалившихся стен на полу. Дорогу освещали лишь серебристые шары света размером с теннисный мяч в руках у Ирена, возглавлявшего нашу процессию, и Ранта, что все еще шел на несколько шагов позади меня.       Так мы вышли к крупной развилке в виде очень просторной пещеры, из которой помимо того, из которого вышли мы, вело три широких тоннеля. Проемы их чернели полной темнотой.       — Спим здесь, — неожиданно скомандовал Ирен тихим голосом и пошел в глубь пещеры, к стене, противоположной темным коридорам.       — До рассвета же еще много времени, — удивился я.       Ирен остановился, резко развернулся и сделал странный жест рукой — поднял ладонь на уровень рта ребром ко мне и опустил вниз. Я это понял как призыв говорить тише. Затем брат махнул рукой в сторону арки посередине развилки и заговорил почти шепотом:       — Проход к владениям обсидиановых, которые сгинули всем кланом во время мощнейшего обвала около цикла назад. Он частично завален. А где расчищен, там обитают разбойники всех мастей из числа малых народов и полукровок. Тоннель к землям Изумрудных, в котором уже полвека как устроили свое гнездовье дварги, — кивок в левую сторону. — И тоннель к владениям дроу и ониксовых, — жест по направлению арки справа. — Его облюбовали касны — огромные змеи. В каком выберешь устроить привал?       «Направо — пойдёшь — женатому быть. Налево пойдёшь — коня потеряешь. Прямо пойдёшь — убитому быть».       Не считая того, что, в отличие от легенды, во всех трех направлениях голова рисковала остаться во мраке тоннелей навсегда. Под каким-нибудь камнем. И совсем не былинным.       Пока я переваривал едкие слова вредного братца, он шепнул Ранту слово «барьер», затем отвязал от пояса свой мешок и вернул ему изначальные размеры.       — Здесь владения нашего клана заканчиваются, а вместе с ними и какое-то подобие порядка. Раньше эти коридоры контролировали обсидиановые, но их больше нет, а магов наших семей на все подгорные земли не хватит, — пояснил Ирен, развязывая горловину и доставая мягкую на вид подстилку, скатанную плотным валиком.       Усевшись на расстеленный матрас, он извлек небольшую, с мою ладонь, шкатулку, стопку чистой бумаги, связку из нескольких свитков и то, что заменяло шеру ручку. Оррен тем временем успел подготовить лежанки и для меня, и для себя.       Я устроился на матрасе поудобней и принялся наблюдать за тем, как Рант устанавливает барьер, пока развязывал и снимал наручи, а Оррен расшнуровывал пояс-доспех.       Маг извлек из своего мешка несколько бледно-розовых кристаллов с куриное яйцо размером и разложил по одному в углу каждого проема тоннелей, что вели из пещеры. Затем еще один камень он прислонил к стене, и тот пополз вверх будто бы сам собой и исчез где-то в темноте сводов пещеры. Такой фокус он проделал трижды — по углам развилки и над центральной аркой. Расставив все камни, Рант прикоснулся к одному из них. От кристалла к кристаллу протянулись яркие красные лучи, образуя огромный прямоугольный портал. На секунду мелькнула багровая завеса барьера, но вскоре исчезла. Нити света, что соединяли камни, тоже погасли, и лишь сами зачарованные минералы продолжили тускло светиться.       Из глубины тоннелей эхо донесло чье-то утробное рычание.       — К чему такие сложности? Другого пути нет? Покороче, — спросил я, поежившись.       — Например? — не отрываясь от писем, уточнил Ирен.       — Не знаю… Порталы, телепорты, пространственные переходы, вроде того, что в Нирнор ведет? Можно полететь на худой конец, раз в другом облике крылья есть.       — А ты умеешь принимать облик предков?       — Нет, но вы же умеете. Могли бы обернуться и меня донести.       С другой стороны послышалось пренебрежительное фырканье. Я обернулся и увидел Ранта, который уже тоже расстелился и снял верхний слой одежды, оставшись в том, что выглядело почти как юката, только посвободней. Злобно поглядывая на меня, он распускал волосы.       — Попробуй представить себе такой полет и получишь ответ на свой вопрос, — бросил Ирен на меня короткий недовольный взгляд и вернулся к написанию очередного письма, что он вскоре свернул трубочкой, перевязал лентой и положил в шкатулку, которая вспыхнула на секунду белым, отправляя послание адресату.       Я оторвался от этого зрелища и, прикрыв глаза, представил себе полет на спине дракона. Однако, против обычного, фантазия о мелькающих далеко внизу пейзажах вызвала у меня не теплые эмоции и желание воплотить их в жизнь, а тошноту и головокружение. Сердце сжалось от страха, и я резко заглушил свое воображение.       — Страх высоты?       — В облике предков он проходит, как и дискомфорт от открытого пространства. Но в основном… После такого полета долго мы будем приводить тебя в чувства. Если по пути не свалишься, — едко ответил Ирен.       — Можно и пострадать ради дела, — без особой уверенности заявил я.       — Оставим это на крайний случай.       — А сейчас разве не такой?       — Нет, — отрезал Ирен. Продолжать разговор он явно не хотел.       — Неужели? — начал терять терпение я. — А как же артефакт? Всего несколько дней же осталось в запасе, даже с этим экранирующим ящиком и кристаллами. И я вообще не понимаю, как вы так спокойно оставили его Ирефу. Тому, кто забыл про поставки и почту. Что помешает ему и про артефакт забыть?       Ирен оторвался все же от переписки и посмотрел на меня с раздражением.       — Потому что мы привязали Ирефа к экранирующему кубу, — ответил он все же сквозь зубы. — Теперь он не сможет забыть о своей задаче, даже если очень постарается. Не сменит вовремя питающий кристалл, и артефакт выпьет его самого.       — Жестоко, — удивился я.       — И вполовину не так жестко, как могло быть, — отрезал Ирен, обнажая клыки. — Нарушены торговые договоренности не только с Изумрудными. И касаются они не одной нашей семьи, но и всего клана в целом. Подозреваю, что именно по этому поводу Верховная мать приглашала тебя к себе на тот самый разговор незадолго до общего собрания. Неудивительно, что вернулась с него в такой ярости.       — Да, удивительно, что в семье так и остался хаос, — неожиданный и необъяснимый гнев вскипел и во мне, да так, что я едва удерживался от того, чтобы использовать слова потяжелее и правдивее. — Тот который нам сейчас приходится расхлебывать. Хороша глава семьи!       Тишина после моих гневных слов, казалось, звенела, как сосульки на сильном ветру. Ирен совсем забыл про письма, Рант застыл с прядями, что заплетал в косу, даже Оррен за спиной прекратил укладывать мои волосы в ночную прическу. В глазах братьев читались удивление, злость и презрение. Я запоздало вспомнил, что появился в этом мире сразу после того самого разговора Орты со Стервой. Чувство вины кольнуло сердце, но быстро потонуло в новой волне злости. Я ведь только на следующий вечер занял это проклятое тело! У нее был целый день, чтобы разобраться с той кашей, что она заварила.       — Ах да, точно, как я мог забыть — она была занята. Громила собственные комнаты, — гневно выпалил я.       Если я думал, что атмосфера уже не может стать более напряжённой, то явно ошибался. Воздух в пещере разве что не искрился.       — Самокритика — это чудесно, Орта, — разрезал тишину голос Ирена — спокойный настолько, что мне захотелось сжаться в комок от страха. — Но говорить о себе в третьем лице — нездоровый признак.       — Я не… — начал я гневно, но прервался вскриком. Руку свело сильной и крайне болезненной судорогой от локтя до кончиков пальцев.       — Это было последнее предупреждение. В следующий раз я парализую твою руку, — с показным равнодушием сказал Ирен и вернулся к своему занятию.       Я шипел и растирал пострадавшую ладонь. Наконец заметил, что на ступне, которую я недавно освободил от сапога, красовались полосы расчесов.       Черт побери!       Оррен, к счастью, почти закончил с моей ночной косой. Но напоследок он несколько раз ощутимо дернул пряди. Я не решался посмотреть ему в глаза, когда он вышел из-за моей спины и уселся на собственную лежанку. По-прежнему считал, что прав в своем мнении насчет Орты и ее поступков, но высказывать его при брате, который ей так предан, все же не стоило. И то, как упорно Оррен отводил от меня взгляд, его застывшее лицо и неловкие движения пальцев в короткой шевелюре только подтверждали это. Совесть вновь шевельнулась и принялась грызть меня с новой силой.       — Ложитесь спать, — скомандовал Ирен. — Оррен, нужно распределить дежурства, — добавил он, подзывая брата к себе.       Старшие братья тихо переговаривались, пока я ерзал на непривычном ложе, пытаясь устроиться хоть с каким-то комфортом. Подушек и валиков, к которым я успел привыкнуть, отчаянно не хватало. Рант тем временем заканчивал возиться со своей гривой. Косу, конец которой лежал у него на коленях, он перевязал той же голубой лентой, что до этого связывала его гриву. Но перед этим он несколько минут вертел ее в руках, поглаживая кончиками пальцев вышитый полумесяц, и даже поднес к лицу, то ли нюхая, то ли целуя. И это зрелище, на удивление, подействовало успокаивающе. Утробное рычание и шипение, что эхо доносило из недр заброшенных тоннелей, уже почти не беспокоило. Ярость, бушевавшая, прожигающая дыру в груди, плавно утихла, и глаза я закрывал уже умиротворенно усталым.       

***

             Кроваво-красное море рябит и волнуется. Ветер подчиняет его себе, склоняет то в одну сторону, то в другую. Море отвечает ему возмущенным шелестом, которому вторит листва деревьев на берегу. Море посреди леса. Нет, поляна. Поляна красных цветов, знакомых. Лилии. Только немного странные — лепестки тонкие и загибаются книзу кольцами. И эти длинные тонкие пестики, как лапки насекомого, торчащие во все стороны… Зловещий цветок, недобрый. Они шелестят на ветру так, словно тихо перешептываются между собой, рассказывают друг другу чужие секреты.       В центре поля темная фигура. Неприятно непропорциональная — одна рука длиннее другой. Широкие плечи. Мужчина. Закутан в черный плащ с капюшоном, бледное лицо опущено так, что не рассмотреть черты. Передернул плечами, капюшон сдвинулся. Нет, не капюшон — волосы. Длинные и цветом сливаются с одеждой. Он что-то бормочет себе под нос. Слов не разобрать — они сливаются в единый гудяще-свистящий звук. Но в его голосе и фигуре есть что-то знакомое. Как давно стертое воспоминание из детства. Неприятное воспоминание, которое совсем не хочется воскрешать. Еще одно движение плечами, наклон головы. Резкие, неестественные, жуткие. Чрезмерно длинная рука сверкнула бликами на металле. Меч. Короткий и без эфеса — неизвестный его будто бы держит прямо за лезвие. По заточенной кромке стекает темная струйка, исчезает внизу, среди цветов.       Лилии волнуются с новой силой, раскачиваются в разные стороны все сильнее. Стебли сталкиваются друг с другом с тихими звуками беспокойства. Они сливаются в единый хор, похожий на стоны.       Мужчина еще раз рябяще быстро дергается и делает шаг вперед. Колышущееся поле на мгновение замирает, стихает шепот. В напряжённой, натянутой, как тетива лука, тишине, стебли вокруг темной фигуры чернеют, гниют и осыпаются с них лепестки.       Я пытаюсь сдвинуться с места, уйти прочь от пугающего мечника, но ноги словно приросли к земле.       Мужчина делает еще шаг. Гниение распространяется дальше по полю, расходится волнами. Еще шаг. Сверкают синим огоньки глаз.       В следующее мгновение фигура усыхает и съеживается. Теряют цвет волосы, скрючиваются пальцы. Передо мной оказывается безбородый старик.       Еще шаг. Рябит лицо, вытягивается вверх фигура, раздается в плечах. Рыжий великан с заросшим лицом.       Шаг. Низкорослая женщина с копной вьющихся волос.       Скверна дошла уже до самого края поля у моих ног. Стебли опали вниз, на черную землю. Одно единое пепелище. Фигура двигается по нему все так же медленно, неравномерными рывками. Дергается голова, то вскидываются, то опускаются руки. Хрустят сухие цветы под ногами. Лицо рябит так быстро, что я уже не разбираю ни черт, ни цвета волос. Фигура то вытягивается до исполинских размеров, то уменьшается до карликовых. И приближается все быстрее.       В шаге от меня наконец она замирает. Светлые волосы, голубые глаза, тонкие черты лица, изящная фигура. Женщина. Смотрит на меня с отчаянием. Беззвучно двигаются губы в немом послании. Складка между нитей бровей залегает все глубже, все шире распахиваются глаза, бледнеет кожа. Я все еще не слышу ее слов. Она порывисто протягивает ко мне руки. Блестит на солнце металл клинка. Я закрываю глаза в ожидании удара.       Меня будто опалило потоком огня. Горит в пламени кожа, трескаются кости, сворачиваются внутренности. Я мысленно молю о том, чтобы это закончилось.       Огонь ушел, оставив меня дрожащим и задыхающимся. Пытка длилась, похоже, всего мгновение, но мне кажется, что прошли годы.       Кожу холодит ветер. Не горит, не стягивает поверхность. Ветер развевает пряди длинных волос. Они щекочут лицо. Руку оттягивает тяжесть, в ладонь врезаются грани. Я открываю глаза, ожидая увидеть зажатый в пальцах меч.       Серебристая цепочка. Длинная, с горящими на ней крохотными символами. Они сверкают синеватым светом как ограненные драгоценные камни в солнечный день. Мерцают в каком-то странном порядке. Словно перемигиваются друг с другом, пытаются что-то сообщить. Я завороженно смотрю на вспышки, пытаюсь понять послание. Лучики все бегают по тонким изящным звеньям туда и обратно, замирают в центре и снова расходятся волной. Знакомый в глубине души танец. Я вот-вот вспомню, что он значит.       Воздух сотрясает оглушительный рев. Дрожит земля. Черное поле, где некогда были кровавые цветы, вздымается исполинским бугром. Холм растет и становится все выше, затем удлиняется и принимает неправильную, продолговатую форму. Проступают очертания спины, лап и огромных сложенных крыльев. Вершина заостряется гребнем, продолговатый выступ подножия у моих ступней вытягивается в слепую шипастую морду рептилии. Пепельного цвета дракон с переливчатой шкурой, не отрывая брюха от земли, разевает пасть и выдыхает возмущённый вопль мне в лицо. Кожу обжигает яростным дыханием.       Я набрасываю цепочку на оскаленную морду, и она смыкается вокруг пасти, стягивает ее. Дракон клацает зубами и ревет, но не двигается с места. Однако же цепь все равно натягивается струной, будто тварь пытается сорваться. С по-прежнему сомкнутыми глазами и лапами, сложенными под чешуйчатым брюхом, дракон сопротивляется. Я тяну сильнее, упираюсь пятками в землю. Звенья скользят в потных от усилия ладонях. Проклятия срываются с губ. Зарываюсь ступнями поглубже в почву, взываю к самой тверди, дергаю на себя изо всех сил.       И тут же лечу спиной назад, спотыкаюсь в попытке удержать равновесие. Вместо огромного ящера передо мной волнующийся на ветру ковер ярко-зеленой сочной травы. В руке покачивается маятником черно-сиреневый артефакт причудливой формы. Две составленные призмы. Металлическая оковка. Магические символы на гранях.       Облегчение от того, что угроза ящера миновала, переходит в ликование. Вот оно! Артефакт не просто важен — в нем спасение. Я это не просто чувствую — я это знаю. Я в это верю. И все, кто сомневался, все, кто пренебрежительно фыркали — все они поймут и признают это. Мне больше не придется видеть их равнодушные спины, как сейчас. Они повернутся ко мне лицом — все эти серые безликие силуэты. Все безвольное и безразличное стадо. Они пойдут за мной, и я поведу их с артефактом в руках, как с путеводной звездой.       Волнующееся марево толпы уже движется ко мне. Сначала нестройно, вразнобой, но уже вскоре это единый поток. Я протягиваю им их спасение в раскрытых ладонях. Я жду их с трепетом, как мать заблудшее дитя. Они протягивают вперед руки и раскрывают рты. Не восторженные возгласы я слышу, не благодарность. Ропот. Ругань. Вой. Недовольство.       Сотни пальцев впиваются в мои плечи, руки, голову. Раскачивают из стороны в стороны, дерут волосы. Они оставляют грязные следы. Полосы сажи. Их распахнутые рты исторгают брань, глаза заволокло пеленой глупости. Их ноги топчут зеленые луга, оставляют темное жирное месиво.       Горечь. Горечь на языке. Боль от несправедливости в груди.       Грубо обломанные грязные ногти нечестивой толпы впиваются в кожу, рвут мою плоть. Лучше бы сначала вырвали сердце из груди — тогда не было так оглушительно, нестерпимо больно.       Путеводная звезда в ладонях вспыхивает светом тысячи солнц.       Гори все огнем.