Осознанный сон

      В сон, и без того тревожный, навязчиво врывались странные неприятные звуки, стирая его остатки, как мокрая тряпка пыль. Вскрик, полный страха, а затем судорожные хрипы заставили резко сесть на постели, едва я разомкнул глаза. В темноте источник разбудивших меня звуков нашелся не сразу. Но стоило в руках Ирена зажечься яркому белому шарику, его свет отразился бликами в распахнутых в шоке глазах Ранта, сверкнул вспышкой в дорожках слез на его щеках. Младший из братьев сидел, прижав одну ладонь к шее, в том месте, где чернел безобразный шрам, другую — к вздымающейся груди. Раскрыв широко рот, он натужно и прерывисто хрипел в попытках вдохнуть затхлый воздух заброшенного подземелья.       Гипервентиляция. Видел такое со стороны и сам испытывал пару раз. Врагу не пожелаешь! Я каждый проклятый раз был уверен, что эти мучительные, полные бесполезных вдохов минуты — последние для меня на этой грешной земле.       Ирен бросился к брату, зовя его по имени, но лицо Ранта в ответ лишь больше исказилось в маске ужаса и боли. Оторвав ладонь от груди, все также сидя, он попятился назад, пока не уперся в одну из колонн пещеры. Вдохнуть полной грудью у него по-прежнему не получалось, и лицо все больше приобретало серый оттенок. Чем ближе подходил к нему Ирен, тем сильнее тот вжимался в камень. Пол под нами задрожал мелко, но пугающе, по колоне, у которой сидел Рант, пошли трещины. Но в тот момент, когда разлом дошел до потолка, Ирен наконец достиг страдальца и опустился перед ним на одно колено.       — Рант, — окликнул он брата глубоким грудным голосом. — Посмотри на меня! Это был сон. Ты проснулся. Больше тебе ничего не угрожает.       Чем больше Ирен говорил, тем сильнее менялся его голос, пока не стал совсем иным — все еще низким, но без раскатистых нот, с мягкими тембром и ласковыми интонациями, будто обволакивающими патокой. Он звучал до боли знакомо, хоть я и не мог припомнить, когда и от кого я слышал подобный. Тем не менее, действовал голос поразительно успокаивающе, как колыбельная матери на ночь.       — Здесь только ты и я. Больше никого. Только ты и я. Гора окружает нас, защищает. Успокойся. Вдохни полной грудью.       Хрипы начали стихать, и Рант наконец задышал спокойней, хоть и все еще рвано и глубоко, с открытым ртом. Треск же, отдающийся эхом в тоннелях, не прекратился. Сверху, совсем рядом с Рантом, упало несколько мелких камней, и тот издал сдавленный, сиплый звук. Ирен, не обращая внимания на буйство стихии, придвинулся к нему чуть ближе.       — Протяни руку, — сказал он все тем же необычным успокаивающим голосом. — Давай, как учили.       На лице Ранта мелькнуло сомнение, потеснив ненадолго панику, но руку он все же вытянул перед собой, и повинуясь словам старшего, разжал плотно стиснутый кулак, раскрывая ладонь.       — Сосредоточься теперь — вложи весь свой страх, всю обиду и боль в свою руку. Пусть вся эта негативная энергия выйдет наружу, одним сгустком. Ну же, давай! Ты это умеешь, и хорошо.       Интонации Ирена стали вкрадчивыми, с мягкими командными нотками. Таким голосом обычно учат маленьких детей новым умениям. Однако на Ранта он действовал благотворно — он, хоть и с задержками, неуверенно, но исполнял команды. У меня же этот нетипичный голос пробуждал чувство непонятной тоски. Будто по чему-то давно ушедшему, но очень дорогому сердцу. И чем дольше Ирен говорил, тем сильнее становилось это чувство. В какой-то момент я даже увидел сияние золота на месте темной фигуры. Но, стоило моргнуть, как видение исчезло, и сердце сжалось от боли.       Над дрожащей ладонью Ранта тем временем появилась темная точка, которая вскоре разрослась до шара, с теннисный мяч размером, будто сотканного из черных и красных тонких пучков света. Извилистые разноцветные линии сплетались вместе, извивались змеями в неприятном на вид танце, издавая при этом громкий гудящий звук. Рука Ранта тряслась все больше, и поверхность шара стала вздыматься буграми, как перекачанный мяч, а гудение перешло в неприятное уху жужжание. В момент, когда сгусток энергии, казалось, лопнет и разлетится фейерверком, над ним появилась ладонь Ирена, и хаотичное движение потоков улеглось, замедлилось.       — Вот так, молодец! Теперь отпускай, я перехвачу. Ну же! Медленно, не спеша.       Под подбадривающие слова, Рант сначала опустил руку чуть вниз, так что энергетический шар завис в воздухе. Затем, медленно и плавно, братья переместили ладони так, что они поменялись местами, и все еще дрожащие пальцы Ранта оказались костяшками вверх. Неподвижные, широко распахнутые глаза младшего все это время не отрывались от лица Ирена.       По команде Рант одернул ладонь. Шар, зависший в нескольких сантиметрах над рукой Ирена, словно бы завибрировал, затрясся, засиял ярче. Тихий гул, что он издавал, стал выше и резче, как визги циркулярной пилы. Казалось, что сфера вот-вот выйдет из-под контроля. Я сжался, приготовившись услышать взрыв. Но Ирен одним плавный движением подбросил сгусток энергии вверх, и тот, взвизгнув последний раз, разорвался стайкой крупных черно-красных бабочек. Я проводил взглядом слабо светящихся крылатых красавиц, столь диковинных, даже неуместных, в мрачном подземелье, до высокого потолка, где они стали едва различимыми точками и вскоре исчезли.       Рант, на которого явно было рассчитано шоу, этого совсем не заметил. Его невидящий взгляд уставился в одну точку перед собой, ладонь, что до этого держала шар, безвольно лежала на каменном полу. Рант все еще дышал тяжело, широко раскрыв рот. После оклика Ирена он вздрогнул, сглотнул с явным усилием, и забормотал что-то беззвучно, одними губами.       — Ты цел, — ответил ему Ирен уже своим обычным голосом. — Сам убедись. С тобой все в порядке.       Рант покачал головой и повторил короткую фразу безмолвно. Лоб его нахмурился, рот снова широко распахнулся, глаза забегали из стороны в сторону. Но Ирен все настаивал на своем, и Рант наконец сосредоточил на нем взгляд. Его ладонь, что все еще зажимала шею, будто там была рана, заскользила вверх-вниз. Длинные тонкие пальцы, в свете единственного бледного светового шара, казавшиеся ссохшимися пальцами покойника, ощупали края шрама. Рука Ранта сжалась в кулак и соскользнула вниз, на колени. Лицо разом сморщилось, губы задрожали. Ирен потянулся к нему, но Рант с булькающим звуком отшатнулся, отодвинулся и вжался в камень за спиной так, что макушка наполовину ушла в толщу. Ирен опустил протянутую руку и рывком поднялся, отступив на шаг. Он обернулся и посмотрел в мою сторону выжидающе, будто я должен был без слов понять, что от меня требуется. Я вцепился в лежанку от напряжения. Что мне нужно делать, чем мог бы помочь в сложившейся ситуации, я не имел ни единой догадки. От такого резкого, шокирующего пробуждения, в голове не крутилось ни единой связной мысли.       К счастью, из-за моей спины вышел Оррен, и я наконец сообразил, что Ирен сверлил взглядом не меня. Здоровяк меж тем, быстрым бесшумным шагом достиг Ранта, чуть замедлив ход под конец, и плавно опустился рядом с ним. Оррен осторожно тронул сжавшегося в комок Ранта за плечо, и тот поднял растрепанную голову с колен. Я тут же деликатно отвернулся. Если ранее, в момент пробуждения, на щеках Ранта можно было заметить тонкие дорожки слез страха и боли, то сейчас все его лицо блестело от влаги. Широко распахнутые глаза смотрели с обидой, лоб хмурился гармошкой, а губы по-детски надулись. Не интересовался, сколько Ранту лет, но сейчас он выглядел совсем юным. Каковым он, скорее всего, и считается, раз уж тридцать лет назад был подростком.       Со стороны, где сидел Рант, раздались всхлип и успокаивающее бормотание Оррена. Мой взгляд с двойным усердием принялся скользить по полированному камню пещеры в поисках любого другого объекта. У самых ног я вскоре рассмотрел голубую ленту, которую вчера видел у Ранта, и потянулся ее поднять.       — Не стоит! — предупредил меня стоящий неподалеку Ирен. — Не трогай. Голубой, белый и серебряный — цвета клана Алмазных. А полумесяц — личный знак леди Эрруны.       О том, чья это лента, можно было и без пояснений догадаться по тому, как с ней обращался Рант, но к чему такая грубость, я не понял.       — Просто собирался поднять. Чтобы не затоптали, — пояснил я немного негодующе.       — И оставил бы при этом следы своей энергии. Рант сам разберется.       Ирен жестом велел мне подниматься. Неохотно, со вздохом, я последовал приказу, отряхнул и расправил одежду.       — Имей в виду, что в юности мужчины нашего вида очень ревнивы, так что лучше не давай ему дополнительных поводов для неприязни, — добавил Ирен, обходя ленту кругом.       — Дополнительных поводов?! — мое возмущение не знало предела. — Когда это я?..       — Иррационально ревнивы. Леди Эрруна несколько лет назад недальновидно поинтересовалась моим… благополучием. Рант же дерзит мне до сих пор.       — Интересовалась благополучием?       — Неуемное сострадание — главный недостаток леди Эрруны. Ей вечно жалко всех и всегда, — едва заметно поморщился Ирен.       — Не знал, что сострадание — это недостаток.       — Разве? — обернулся ко мне Ирен и недовольно сощурился. — Ведь именно из сострадания она рассказала о тебе Ранту. Представляешь, как могло все повернуться, если бы мы его не остановили? Или если бы Рант рассказал об открытии подруги сердца кому-нибудь другому?       Я стушевался, не зная что сказать. Тем более, что тут вредный братец прав. Но он и сам не торопился что-то говорить и молча смотрел на ленту на полу расфокусированным взглядом.       — Сострадание — прекрасное качество, когда оно уместно, — уже гораздо мягче и тише добавил Ирен. — Когда же нет… Слышал ведь слова о благих намерениях? Порасспрашивай при случае Ранта, когда он придет в себя, чем обернулось для его подруги сердца непрошеное сострадание к людям почти век назад.       Ирен кивнул в сторону младшего, которому Оррен все еще на ухо говорил что-то успокаивающее, и задумался о чем-то своем.       — Одевайся, — отрывисто приказал он мне так внезапно, что я вздрогнул. Не заметил, когда он вышел из своей медитации и повернулся ко мне.       Ирен тем временем с неодобрительным прищуром оглядел мой неряшливый вид, с задравшейся вверх штаниной и перекошенной рубашкой, и отошел к своей лежанке. С нее он поднял и одел быстрым движением верхнюю одежду, почти неотличимую от кимоно, только с рукавами короче.       Я спешно поправил свою, накинул длиннополое одеяние и обул сапоги, но пояс-доспех и наручи без помощи Оррена одевать не решился, как и расплетать косу. Лишь повязал неширокий матерчатый пояс, что скрывался под массивным кожаным, и пригладил, как мог, распушившиеся на макушке волосы. Кончик косы со съехавшей лентой я задумчиво повертел в руках, размышляя, как быть, когда по сводам прошел угрожающий рокот. Неподалеку от Ранта и Оррена с оглушающим грохотом упал сталактит и рассыпался мелкими осколками. От неожиданности я больно дернул себя за волосы, но остальные не повели и ухом. Младший все также всхлипывал в плечо старшего, обхватив его, в то время как тот гладил его по мелко вздрагивающей голове. Пальца Ранта судорожно цеплялись за одежду Оррена, как за спасательный круг.       Я снова перевел взгляд на Ирена, который как раз засовывал скатанную лежанку в мешок.       — Кто его так? — решился спросить я его.       Думал было уточнить, про шрам на шее, но вредный Ирен понял меня и так, судя по его короткому взгляду, брошенному в сторону Ранта.       — Его подруга сердца, — ответил он так тихо, что я едва расслышал.       — Привиденчик? — ляпнул я от удивления, и поспешил поправиться под неодобрительным прищуром Ирена. — Леди Эрруна?       — А ты знаешь других? — съязвил он, завязывая мешок. — Говорил же, моногамия. Один выбор на всю жизнь.       — За что? — ужаснулся я. Местные порядки меня пугали все больше. — Это что, так принято отшивать? На словах никак?       — Он не оставил ей выбора, — холодно оборвал мое негодование Ирен. — Вызвал ее на фиравер.       О ритуальной дуэли я слышал уже несколько раз, но что в ней особенного, в чем она заключалась, мне никто до сих пор не объяснил. С учетом того, что этим «танцем клинков» Ирен оправдывал ту, что чуть не убила его родича, мне было интересно вдвойне.       — Пояснишь? — воспользовался моментом я.       Ирен посмотрел сначала на меня, потом на братьев, и поднялся на ноги.       — Не здесь и не сейчас, — отрезал он, похоже, заботясь о том, чтобы не спровоцировать Ранта больной для него темой. — В любом случае, отказаться от вызова на дуэль нельзя. Остановиться, когда она началась — тоже. Как и сознательно повлиять на ее исход. Ранту еще повезло — история знает множество случаев, когда мужчины в конце такого поединка лишались голов. Его избранница хотя бы сумела удержать руку в последний момент и смягчить удар. И сама же потом лечила.       Ирен замолчал на пару мгновений, а затем кивнул в сторону перекрестка тоннелей, что закрывало марево магической завесы, призывая следовать за собой.       — Рант проявил нетерпение, поспешил. В триумфальном для себя исходе он не сомневался, а потому решил, что ни к чему терять зря время. Лучше бы брал пример с отца — он за матерью почти полсотни лет ухаживал.       — Это ведь его голос ты имитировал, чтобы успокоить Ранта?       — Верный способ достучаться до его разума в таком состоянии, — кивнул Ирен.       — Как его звали? Отца.       — Мы не произносим имена мертвых. Во всяком случае, полностью. Считается, что это может потревожить их покой, привлечь ненужное внимание.       Я хотел было удивиться в очередной раз, насколько различаются традиции двух миров, но в этот момент Ирен поднял в предупреждении руку. Со стороны одного из тоннелей, к которым мы уже подошли почти вплотную, донеслось громкое шипение. В том коридоре, что справа, мелькнули красный кожистый капюшон и длинный, очень тонкий чешуйчатый хвост. Но, не успел я хоть немного рассмотреть одну их диковинных гигантских змей — касн, как как ее вытянутый силуэт исчез за поворотом. Шипение стихло в глубине тоннеля.       — Рейт, — вывел меня из ступора голос Ирена. — Так его называла мать. Полное имя длинное — «солнечный свет в осенней листве». Золотые любят имена яркие и звучные, как они сами.       — Красиво.       — Да, ему подходило. Лучший шеру из всех, кого я когда-либо знал, — нарочито бесстрастно сказал Ирен и пошел в сторону левого прохода.       — Соболезную. Должно быть, большая потеря для…       — Большая потеря для клана. И для всей расы, думаю. Он был сильным магом, с уникальнейшим даром. Магический потенциал Рант унаследовал от него. Жаль, отцовский ум к ним не прилагался.       — Ум, видимо, тебе достался.       — Нет, — к моему удивлению возразил Ирен, останавливаясь у крайнего из кристаллов, что поддерживали барьер. — Отец умел найти подход к любому. Даже Верховная была с ним приветлива и любезна. Смеялась над его шутками.       Пока я в легком шоке пытался представить себе любезную, а тем более, весело хихикающую Стерву, Ирен опустился к кристаллу и деактивировал барьер. Дальнейшие расспросы же он оборвал тем же жестом, что я видел ранее, который, очевидно, означал призыв к тишине. Затем он кивнул в сторону противоположного тоннеля и демонстративно поднял барьерный камень. Я обернулся на коридор, в котором еще пару минут назад мелькала змея длиной в два человеческих роста, и посмотрел на Ирена с удивлением. Неужели он действительно хочет подвергнуть меня опасности? Я снова сказал что-то не так?       Ирен выразительно вскинул бровь. Я же еще раз в сомнении оглянулся на подозрительный коридор, а когда повернулся обратно, он недовольно поджимал губы. Осторожно, выглядывая из-за углов в подозрительные коридоры, я дошел до крайнего камня с другой стороны и поднял его. Ирен в это время, приложив ладонь к стене магией подзывал тот кристалл, что мерцал над аркой прохода. Я последовал его примеру и, к удивлению, камень легко послушался, заскользил вниз к самой моей руке. И из стены я его извлек без особого труда.       С Иреном мы встретились у центрального тоннеля. Он демонстративно не смотрел на меня. В полумраке почти не освещенной пещеры его лицо, с запавшими щеками и острыми скулами, казалось еще более мрачным, чем обычно. Забирал кристаллы с моей ладони он преувеличенно осторожно, не касаясь даже близко кожи. Я начинал уставать от бесконечных гаданий о том, где ошибся в словах или суждениях.       — Ирен, насчет Приказа, — зашептал я, пользуясь случаем, что он стоял рядом. — Я понял по вашей реакции и словам, что это что-то плохое, но хотелось все же знать подробности. Чтобы больше не попасть впросак.       — Плохое? — сощурил глаза Ирен. — Плохое для кого?       — Для вас, — с сомнением ответил я. — Братьев.       — Думаешь, это только на нас распространяется? Наивно, — чуть насмешливо прибавил вредный брат.       — А на кого тогда? — подавил я желание закатить глаза.       — На всех мужчин нашей расы. Всех, кто был рожден после Восстания, — развернулся наконец Ирен ко мне полностью, сократил расстояние в один шаг и навис сверху, вынуждая задрать голову. — «Поводок» — так они это назвали. Гарантия того, что восстание не повторится. Что мужчины всегда будут в их полной власти.       — Это что, гипноз какой-то?       — Гипноз? — зашептал Ирен с насмешливыми интонациями, в которых отчетливо слышалась горечь. — Гипноз мягко подавляет волю, усыпляет сознание. Как ни старайся, а такие чары легко разобьются об инстинкты или прочные моральные установки. Ты ни за что не заставишь гипнозом разумное существо сделать то, что противно его природе, а лишь подтолкнешь в сторону того, что оно и само совершить не прочь, но что-то останавливает.       — А Приказ тогда что, может заставить совершить то, что противно природе?       Ирен, как оказалось, пока объяснял про гипноз, расстегивал рукав. Вместо ответа на вопрос он задрал его выше локтя и продемонстрировал неприятные на вид неровные шрамы. Три поперечных у самого сгиба локтя. Последний, что ближе к запястью, тоньше и короче предыдущих. Я быстро отвел взгляд от рубцов и посмотрел вопрошающе на Ирена, уже предвкушая, что ответ на безмолвный вопрос мне не понравится.       — Приказ, — тихо, с леденящими душу интонациями сказал он, — не просто подавляет волю, он ее ломает, сокрушает. Принуждает совершить, что угодно. Пойти против тех, кто дорог, против принципов, против инстинкта самосохранения, обратить против себя собственный дар… Что угодно той, в чей руках Поводок. Действуя под Приказом, полностью сознаешь свои действия, но не можешь на них никак повлиять. А любое сопротивление вызывает жуткую боль. Если бы Орте вздумалось, она могла бы приказать мне перерезать себе горло, а не просто предплечье, и я бы подчинился.       — Хочешь сказать, что это она… — сквозь ком в горле просипел я.       — Формально — я сам. Своей рукой, — посмотрел Ирен на меня с прищуром, за которым читалась холодная ярость. — «Хочу услышать, будешь ли ты кричать», — так она сказала, — добавил он с напускной холодностью, одергивая обратно рукав.       — За что?..       — Она сожалела, — прервал меня внезапно оглушительно громкий от неожиданности голос Оррена. — Ирен, она сожалела!       Глаза здоровяка были широко распахнуты. Он переводил полный эмоций взгляд с ткани, скрывшей следы порезов, на лицо Ирена и обратно.       — Я знаю, — спокойно ответил ему старший. — Хоть она и никогда не говорила этого, я знаю.       Ирен посмотрел мимо Оррена, за спину, и на его лице мелькнуло выражение, какого я не припомню, чтобы видел ранее. Вроде бы все тоже холодное, с задумчивостью, но при этом взгляд перестал быть таким тяжелым. Я поспешил обернуться, чтобы узнать, на что он смотрит.       Позади, в нескольких метрах от нас, у самых лежанок, стоял уже успокоившийся Рант и смотрел себе под ноги, где едва заметным пятном на камне лежала голубая лента. Наклонившись, он поднял тонкую полоску ткани и уставился на нее с отсутствующим выражением лица, будто в трансе.       — Помоги ему собраться, — тихо скомандовал Ирен, кивая на Ранта. — Мы скоро выдвигаемся. Переодеваться не спешите — сначала к озеру пойдем.       Оррен кивнул и пошел в сторону в сторону Ранта, все еще застывшего с лентой в руке.       — Ты тоже собирайся, — сказал Ирен мне, провожая взглядом удаляющуюся фигуру.       — Ты все равно хочешь вернуть ее? После всего? — не спешил следовать приказу я.       Картина шрамов, пересекающих предплечье безобразными темными линиями, все еще стояла у меня перед глазами. А воображение без труда проиграло фразу про крик голосом Орты. К горлу вновь подступил ком вместе с легкой тошнотой. И желанием исцарапать проклятое тело психопатки в кровь.       Как бы глубоко я ни погрузился в неприятные мысли, а реакцию Ирена не заметить было невозможно. Он поворачивал голову ко мне будто в замедленной съемке. Как монстр или призрак в каком-нибудь фильме ужасов. И без того растревоженные мысли, после всех событий, в таком мрачном месте, разом окрасились мигающим красным светом тревоги. Я прирос к месту и задержал дыхание в ожидании бури.       — А у меня есть выбор? — ледяным тоном спросил Ирен с застывшим в маске безразличия лицом. — Раз уж ты так привык упорно не понимать того, что тебе неприятно, я скажу это прямо. Мужчины нашего вида не живут без женщин. Случись непоправимое с Матерью семьи, у которой нет наследницы, половина мужчин этой семьи отправится к Предкам сразу же, из-за магического шока. Остальные же будут медленно и мучительно угасать, если никто из женщин не смилостивится, и не примет их к себе. Из всей нашей семьи для других интерес могут представлять только Рант и Иреф, как маги. Остальные же…       Ирен сделал многозначительную паузу, которую я едва ли заметил. Я в шоке смотрел на него, не находя подходящих слов. В голове мысли смешались в кашу. Какой подколкой бы не звучали слова вредного братца о моей привычке отрицать неприятные мне истины, он с ней попал «в яблочко». Если вспомнить, то о том, что женщины важны не только в социальном плане для расы, Ирен говорил не раз. Да и наглядный пример, что случается с семьей в случае гибели главы, у меня имелся. Но я от чего-то не желал складывать эти факты воедино, считая, что Ирен драматизировал, когда говорил о том, что без Орты всей семье конец.       — К тому же, я тоже многое ей не говорил… — сказал он внезапно так тихо, что я едва не пропустил это, погрузившись в самокопания.       Ирен спешно пошел в сторону нашего импровизированного лагеря, где суетился Оррен, пока Рант стоял все в той же прострации, теребя кисточку на конце растрепавшейся ночной косы. Последние слова о недомолвках будто ударили под дых, по самой совести, так что в животе все скрутилось неприятным узлом. Спешно, пока не передумал, я в несколько быстрых шагов догнал Ирена. Нарушить настороженную тишину пещеры криком я не решился, поэтому поймал край его рукава, слегка дергая на себя. Ирен резко остановился и развернулся ко мне с крайне недовольным лицом.       — Извини, — выпалил я, прежде чем он начнет в очередной раз меня отчитывать. — За слова об этом приказе. Если бы я знал, что именно это значит, я бы ни за что не предложил.       Ирен склонил голову, немного удивленно слушая сбивчивые слова, и на последних сжал губы еще плотнее.       — Но я понимаю, почему ты не рассказал о Приказе раньше, — решил действовать на опережение я. — Все же, это ведь, получается, безграничная власть над тобой и братьями, — добавил я немного неуверенно, но Ирен меня не поправил, так что я счел это за подтверждение. — Никто не станет вручать такую малознакомому существу.       — Допустим, — коротко ответил Ирен, вместо того, чтобы принять извинения, и я почувствовал, что сказал еще не все, что от меня ожидалось.       — Обещаю, что я никогда ей не воспользуюсь…       — Не надо громких слов, — оборвал меня рычаще-гневно Ирен. — Чем значимей обещание, тем больнее, когда оно оказывается нарушенным. А ты уверен, что обстоятельства никогда не заставят тебя пойти на эти меры? Что, если встанет выбор: твоя жизнь против данного слова, или же возможность вернуться домой против обещания. Что выберешь тогда?       Я не нашелся, что ответить на это, лишь стоял раскрыв рот. Думаю, и сам Ирен понимал, что едва ли я останусь верен слову, если встанет такой выбор, потому и перебил меня так недовольно. От мысли, что он за несколько дней узнал меня так хорошо, чуть ли не лучше, чем я сам себя знаю, стало еще тревожней. Потому я малодушно решил для себя, что большинство бы предпочло блюсти собственные интересы, когда встает такой сложный выбор между обещанием и жизнью.       — Когда ты уже уяснишь, насколько важны слова?! — зашипел на меня Ирен, чуть наклоняясь к моему лицу и заведя руки за спину. — Когда осознаешь, в каком мире находишься?! Среди какого народа. В большинстве кланов земли, чтобы ты знал, принята культура мести. В том числе, и кровной. Оскорбишь кого-то ты, а убить попытаются одного из братьев.       — Ты что же… — выдавил я, чувствуя, как шевелятся от страха волосы на затылке. — Ты мстить мне будешь?       — Зачем? — разогнулся Ирен и посмотрел на меня свысока, пренебрежительно. — Ты нанес ущерб словами, словами же его и устранил. Для мести нет… оснований.       Едва договорив, он развернулся так порывисто, что взметнулись полы одежды.       — С Орреном поговори, — бросил Ирен мне на ходу. — Критика в адрес сестры его сильно задевает.       Я поплелся следом. Взгляд на Оррена я пока поднять не решался. За свои слова, высказанные вчера в пылу, стыда я не чувствовал — все по справедливости. Но в памяти всплывало выражение лица Оррена, как дрогнули его руки в момент, когда я высказал накипевшее о чертовой психопатке, и становилось совсем неудобно перед таким добряком. Поговорить и вправду стоит.       Вещи я собрал быстро. Доспех покрутил, но Оррен все занимался пожитками Ранта, поэтому я сунул их в мешок. Уменьшить его удалось без труда — оказалось достаточно просто сжать в ладони темный кристалл, привязанный к горловине. Без всякой магии.       Когда я поднялся вместе с мешком, все остальные уже были готовы и стояли в ожидании. Надев по велению Ирена перстни Незер’Шер, мы отправились в путь.       На развилке, к моему удивлению, мы свернули в центральный проход.       «Куда мы? Мы разве не собирались пойти по тому тоннелю, что слева?» — спросил я.       «Сначала приведем себя в порядок. Ближайший подземный водоем в этом направлении», — ответил Ирен, следующий за мной на расстоянии в несколько шагов.       «Мы же торопимся! Разве у нас есть время на гигиену?»       «Для гигиены всегда стоит найти время. Хотя в этот раз дело не в ней, а в нашей безопасности. Дварги слепы, как и многие подземные жители. Самцы ориентируются в основном по запаху, а самки — на слух. Эти органы чувств у них очень развиты. Могут учуять или услышать врага за несколько сотен шагов. Поэтому, для перехода через их земли, нужно идти очень тихо и избавиться от ароматов тела, замаскировав его дополнительно каким-то из естественных запахов коридоров и пещер», — пояснил Ирен, зажигая вслед за Рантом яркий магический огонек в раскрытой ладони, в свете которого то и дело мелькали груды камней.       «А почему мы должны скрываться? Разве не ты много раз заявлял о могуществе расы, магов и прочем?»       «У каждого могущества есть свой предел. Как есть он у камня тоннелей, сводов пещер и горы в целом. А дваргов в этой местности десятки, если не сотни. И живут, как и нападают, они стаями. Намек ясен?»       «Куда уж яснее», — огрызнулся я.       «Дварги, ко всему прочему, не боятся магии, в отличие от тех же касн, — продолжил объяснять Ирен. — Она их наоборот притягивает. Как рыбу привлекает поднявшаяся со дна завеса ила. Но, в отличие от рыб, у дваргов начисто отсутствует страх, естественная осторожность. Поэтому гораздо проще избегать столкновения с ними, обходить гнезда стороной, чем пытаться от них отбиться».       «Так почему бы не обойти их совсем, не продолжить путь по этому тоннелю?» — махнул я рукой вперед.       «Слишком большой крюк, в день пути».       «То у нас есть время на походы пешком, то его нет», — вздохнул я.       Я запоздало спохватился, что слишком уж дерзкий, по мнению Ирена, тон выбирал в последние минуты разговора. Однако, к моему удивлению, наказания не последовало. Когда я обернулся украдкой, Ирен сосредоточенно смотрел вперед, всем своим видом напоминая о том, что мы здесь не на увеселительной прогулке.       От основного тоннеля мы свернули на развилке направо и запетляли по целой сети мелких коридоров, один из которых, с отчетливым запахом сырости и плесени, вывел нас к огромной пещере. Ее конец терялся где-то в темноте, далеко впереди, а почти все обозримое пространство занимало темное озеро. Со сводов свисали многочисленные сталактиты разных размеров, образуя местами группы причудливых форм. Свет магических огней отражался бликами на их влажной неровной поверхности. Капли с этих выступов падали в озеро со звучным плеском, отражающимся от далеких стен.       «Мойтесь тщательно, но быстро, — скомандовал Ирен, замирая у входа в пещеру. — Оррен, помогаешь Ранту. Я сторожу».       «Сторожишь? А как же барьер?» — оглянулся я.       «Долго. И заметно, — ответил Ирен, прислонившийся боком к стене со скрещенными на груди руками. — Большинство маргинальных личностей не решится напасть на целую группу шеру, но есть и такие, кому все равно. Кому нечего терять. Осторожность будет не лишней».       Я с сомнением оглянулся. Недалеко от кромки воды Оррен ловко, отточенными движениями, распускал косу Ранта, пока тот дрожащими руками развязывал пояс, удерживающий нижний слой его просторного одеяния.       Мне необъяснимо стало не по себе.       «Тебе военные фанфары нужны или наоборот музыка расслабляющая?» — язвительно поинтересовался Ирен.       «Нет, просто…» — неуверенно начал я подбирать оправдания, которые и сам не очень-то осознавал.       «То, что тебя переодевает брат, тебя до этого не смущало, так в чем же сейчас проблема?» — будто прочитал мои мысли Ирен, не даже повернув ко мне головы.       Смущало, еще как. И снова пояснений в недрах разума к этому не находилось. Тот же Оррен до этого момента помогал мне только с верхней одеждой, и до гола я перед ним не раздевался. Тут даже мысли о том, что в прежние времена камергеры, денщики и прочие служащие помогали дворянам и офицерам переодеваться, не очень-то спасали положение. Воспоминания о том, как я сам переодевал сестренку — тоже. Хотя, казалось бы, тело — чужое, какое мне до этого дело?       «У нашего народа нет смущения перед наготой. Ни перед чужой, ни перед своей. Так что заканчивай самокопания», — вновь вмешался в мои рассуждения мысленный голос Ирена.       И тем самым отмел еще одну версию — что дискомфорт исходит не из моего подсознания, а из чужого. С одной стороны радует, что хозяйка тела не «подает голос» таким образом, а с другой, свалить вину больше не на кого. Только на жутковатую обстановку и психологическое давление.       Ирен едких комментариев больше не отпускал, да и стоял ко мне спиной, но неодобрение и насмешка будто исходили от него волнами. Так что, я просто отбросил все мысли и рывком, слишком сильным со злости, дернул за завязки пояса. Узел, вместо того, чтобы развязаться, только сплелся крепче, так что следующая минута ушла на то, чтобы разобраться в перепутанных лоскутах ткани. Под мою тихую ругань.       Рант к этому времени уже оказался полностью раздет и простоволос. Нехотя он пробовал воду, бултыхая в ней ступней. Смотрел он все еще прямо перед собой в подобии транса, пока Оррен складывал аккуратно его одежду на ближайший камень.       Назло хозяйке тела, а может и Ирену, который явно тоже относился к ярым блюстителям порядка, одежду я сбросил кучей прямо себе под ноги. Оррен оглядел неопрятный ворох с грустным вздохом, но ничего говорить не стал. Как и его старший брат.       Пока я с тихим шипением, от коротких вспышек боли, распускал рваными движениями косу, дергая ощутимо за пряди, здоровяк успел по-военному быстро раздеться и сложить одежду на том же камне. Тем временем как Рант все еще стоял в прострации, Оррен достал из мешков три стопки сменной одежды, и, коротко оглянувшись на меня, тронул младшего за плечо.       Братья побрели в воду, и я удивился контрасту их фигур. Рант, вполне ожидаемо, оказался узкоплечим и тощим, как бездомный кот. Рядом с двухметровым, широкоплечим Орреном, которому он едва доставал до плеча макушкой, его худое тело и вовсе выглядело маленьким и слабым. «Глиста в скафандре» — так называли мы подобные фигуры в детстве. Бабушка же предпочитала едкое «Геракл засушенный». Лично я про себя это слышал не раз. Но я хотя бы, благодаря плаванию, недолгим занятиям боевыми искусствами, и тех страниц книги моей подростковой жизни, когда вместе с двоюродными увлекся качалкой, раздался в плечах и перестал напоминать экспонат кунсткамеры. Великий маг Рант же выглядел так, будто его унесет первым же порывом ветра. А по сравнению с Орреном — и вовсе ребенком. Фигуре последнего же можно было тихо позавидовать. До бодибилдеров, конечно, здоровяку было далеко, но мне, как ни старался, даже близко не удалось достичь таких рельефных, внушительных форм.       Вздохнув, я полез в воду, оказавшейся слегка прохладной. Ни Рант, ни Оррен на мое приближение не отреагировали, как и на раздевание до этого. Когда передавал мне бутылочку с шампунем, здоровяк на меня едва посмотрел. Взгляда Ирена на себя я тоже не чувствовал — тот по-прежнему стоял к нам спиной, сосредоточенно вглядываясь в коридор. Похоже, он не соврал и не преувеличил — ни до своей наготы, ни до моей, никому не было дела. Еще раз оглянувшись на братьев, с невозмутимым видом намыливающих свои черноволосые макушки, я с облегчением выдохнул. Часть напряжения, что постоянно давило на меня в этих землях, покинуло мое сознание. Хоть я так и не прояснил вопрос отношения к инцестам у шеру, очевидно, что, по крайней мере в кругу семьи, моей «чести» ничто не угрожало. Да и ни костлявая тушка Ранта, ни гора мышц Оррена, по счастью, никакого подозрительного интереса во мне ни вызывали. Потому домывался и облачался в чистую одежду я уже совсем спокойно, выбросив все ненужные мысли из головы.       Пока я разбирался с многочисленными завязками многослойной одежды, и кое-как закреплял наручи, Оррен успел помочь Ранту причесаться и закрепил на его макушке красивую заколку с разноцветным, радужным камнем, смутно знакомым на вид.       «Аммолит» — само собой всплыло в моей голове вместе со сведениями, что это не совсем минерал, а окаменелый древний моллюск. О происхождении этих знаний я предпочел не задумываться.       Оррен закончил помогать младшему, спешно оделся сам и направился ко мне с расческой, тоником для волос и мешочком, в котором позвякивали заколки. Его остановил мысленный оклик Ирена, так что здоровяк сгрузил свою ношу рядом со мной и пошел сменять брата.       Я неуверенно взял расческу. Оррен занял пост у входа в пещеру, Рант сидел на берегу, задумчиво теребя бело-голубую ленточку, скрепляющую его густую копну на середине. Вода со сталактитов с мерным плеском капала, разбивая гладь озера. Пока я пытался укротить свою гриву, особого выбора, кроме как наблюдать за разоблачением Ирена, не было. Тот раздевался, как и Оррен, быстро, четкими, выверенными движениями. Одежду складывал так же аккуратной стопкой рядом с заготовленной чистой на краю валуна, торчащего из воды.       Пахнущий цветами тоник в расчесывании мокрых прядей помогал не сильно, тем более, что кончики волос стелились по полу, упрямо путаясь, когда мне уже удалось их привести в порядок. Я тихо ругался про себя, поминая расу с их модой и особенностями анатомии, и свою горькую судьбинушку в целом.       Меж тем, Ирен, который мне выговаривал о скромности, забрался на валун в распахнутом кафтане и непотревоженной косой. Одежду он сбросил в одно мгновение, а в следующее уже эффектной ласточкой полетел в воду. Вынырнул он где-то за камнем и не показывался из-за него долгое время. О том, что Ирен там не бездействует, говорил только плеск воды.       Момент, когда он выбрался из озера, я пропустил. Отвлекся на шумно вздохнувшего Ранта, а когда повернулся, Ирен, без единого звука вернувшийся на берег, уже набрасывал на плечи черный кафтан. Все, что я успел заметить, прежде, чем он запахнул полы — темно-серый массивный шрам от ожога над ключицей и крупный красный камень на груди, болтающийся на черном шнурке. Не то, чтобы меня интересовало тело Ирена, но такая таинственность, после всех разговоров, не могла не обратить на себя внимание. Сложилось ощущение, не безосновательное, что вредный братец что-то скрывал. Хотя, о том, что он мог такого таить под одеждой, идей не появилось.       Полностью одетый, Ирен оглянулся на Оррена, затем, с сомнением, — в мою сторону. Скорчив недовольную мину, он подошел ко мне и вытащил из моих рук расческу. Воду, что оставалась в моих прядях, и пропитала одежду, Ирен поманил движением пальцев, и она собралась шаром в его ладони. Эффектный жест, и водная сфера спланировала обратно в озеро.       «Тебе придется обучится обращению с артефактами, — нарушил Ирен молчание спустя пару минут сосредоточенного выдирания моих волос. — На всякий случай. Хотя бы самым основам — накопители, защитные, простые атакующие…»       Очередной поток информации о классификации и правилах пользования магическими предметами обрушился на мою голову, в то время как заколки и шпильки царапали кожу. Я молча морщился, не решаясь возражать.       У самого входа в тоннели Ирен задумчиво посмотрел на самого младшего, и подошел к нему с тихим «Давай сниму блок». Рант отшатнулся от него, как от прокаженного, глянув с подозрением на протянутую руку. Гордо задрав подбородок, он покачал головой и с независимым видом пошел вперед, возглавляя процессию.       Развилки мы достигли быстро и замерли у арки левого тоннеля. Из его недр донесся далекий, но все равно пробирающий жутью до самых костей громкий рык. Доспех, слишком туго завязанный Иреном, тревожно сдавил ребра.       «Только на одежду», — раздался в голове его баритон, а в руки мне ткнулась запечатанная воском каменная банка.       Содержимое ее пахло неприятно смесью плесени и затхлости заброшенных коридоров. Тех самых, что нам предстояло пересечь в ближайшие пару дней. Размазав, не глядя, по одежде ароматный гель, я посмотрел на Ирена в ожидании инструкций.