Осознанный сон

      Когда смотришь фильм жанра ужасов, страх нагнетается постепенно немыслимыми событиями, жуткими видами и тревожной музыкой. В хоррор-играх — сочетанием темноты, полумрака, редких лучей света, странных звуков и внезапных появлений бледных монстров. В снах же все иначе. Сновидение чаще всего бывает страшным без видимой причины. Будто разум решил, что все происходящее вокруг пугающе. Что человек, животное или место, порой самые обычные на вид, несут опасность и ужас. Но, когда просыпаемся, часто все то, что нас пугало во власти Морфея, кажется нелепым и даже смешным.       Пока мы пересекали коридоры дваргов, мне в очередной раз показалось, что я всего лишь сплю.       Эти тоннели мало отличались от тех, что вели к развилке. Полумрак, сколы на стенах, погасшие светильники, местами обвалившиеся потолки с грудами камня на полу… Под ногами не хрустели кости и черепа, стены не темнели потеками крови, во мраке развилок не мелькали ничьи силуэты, не светились хищно глаза. Рычание дваргов же доносилось лишь изредка и откуда-то издалека.       Но все равно цепкий страх леденил кровь.       Может, так действовала почти полная тишина, нарушаемая лишь едва различимыми звуками наших шагов. Поначалу я пытался завести мысленный разговор, воспользовавшись магией перстня, но братья отвечали односложно и коротко. Ни лекций, ни нравоучений, ни едких комментариев. Оррен внимательно всматривался в темноту горизонта, сжимая меч до побелевших костяшек. Уши Ирена иногда странно дергались, как у кошки, а глаза хищно щурились. Даже Рант, на которого я иногда оглядывался, выглядел непривычно собранным и сосредоточенным.       Возможно, напрягало то, что в такой гнетущей атмосфере нам предстояло идти почти без сна и отдыха около двух дней, чтобы покинуть владения печально известных ящеров как можно быстрее. Хотя меня, пожалуй, больше беспокоило то, что весь этот марафон нужно было преодолеть без еды и почти без воды, чтобы пот, с которым выделяется большая часть продуктов распада, меньше привлекал внимания самок с их чувствительными носами. Что интересно, до того, как Ирен объявил о вынужденной голодовке, я не обращал внимания на то, что не ел весь предыдущий день и не завтракал по пробуждению. Старательно обходя же разбросанные на выщербленном полу камни, я остро ощущал, как желудок скукоживается и жалобно бурчит от голода, а язык от сухости прилипает к небу.       Редкие глотки, что разрешил Ирен во время купания в узкой и мелкой подземной речушке несколько часов спустя, облегчения почти не принесли. Пригоршня, зачерпнутая из горячего источника, около которого мы остановились на первую ночевку, и вовсе вылилась на камни — вода оказалась горьковато-соленой и с резким запахом серы.       Единственное более-менее светлое пятно за весь переход длиной в день — это хождение сквозь стены, чтобы обойти завалы и участки, близкие к гнездам. Такие погружения в стихию я ожидал с ужасом, особенно после давящей атмосферы коридоров. Но, хоть каменная твердь и оказалась неприятно вязкой и холодной, как незастывший бетон, но внутри ощущалось необычайное умиротворение и защищенность, и даже что-то сродни заботе, как в объятиях матери.       Тепло горячего источника тоже приятно расслабляло. Напряжение уходило из натруженных мышц, а бульканье воды успокаивало слух своей монотонностью. Светящийся сине-зеленым мох, свисающий с потолка этой странной пещеры гирляндой, интересно контрастировал с люминесцирующими желтым микроорганизмами в источниках. Пар от горячей воды расцвечивался разными красками, придавая помещению мистический вид. Братья, занятые обычной рутиной, в такой атмосфере казались особенно мирными и родными, а молчаливая забота Оррена — приятной.       Однако с каждым движением расчески в его руках и аккуратно заплетенной на моей голове косой, все больше росло чувство вины. Слова Ирена, о том, что нужно поговорить с здоровяком, о его обиде, стучались в висок подобно дятлу. Фразы только никак не желали складываться в моей голове в связный текст. Тем более, что свое нелестное мнение об их сестре и ее действиях я менять по-прежнему не собирался.       «Оррен, — нерешительно позвал я, когда он уже заканчивал с моей прической. — То, что я сказал вчера… Об Орте… Уверен, у нее была причина так себя вести. Всем порой хочется вот так выпустить пар. А она еще и глава семьи. Ответственность и все эти интриги…»       Оррен настороженно замер, слушая меня, затем вернулся к своему занятию, нервно покусывая губу.       «Она никогда раньше так не делала, — пояснил он. — Напряжение тренировками всегда сбрасывала. Порой по несколько часов к ряду спарринговали. Но, чтобы беспорядок наводить — это впервые. Она беспорядок терпеть не может. Всегда все сразу по местам раскладывает. Особенно в своих комнатах — она к ним относится трепетно. Там ведь родители жили раньше».       «Что же такое случилось такого, что она так разозлилась?..» — задумался вслух я.       «Она не сказала. Ни мне, ни кому другому. Кричала только что-то, пока в комнатах бушевала — я лишь урывками слышал».       «А что слышал?» — развернулся я к Оррену, который, закончив с моими волосами, собирал расческу, тоник и прочие подручные средства.       «Что-то про обман, и что Верховная не собиралась ее куда-то подпускать. Про сорвавшийся план еще», — нахмурившись, припомнил здоровяк и направился к своему мешку.       «Оррен, — спохватившись, окликнул его я и, пока не передумал, принялся сбивчиво извиняться. — Я был слишком резок — высказался, не подумав. Тоже пар спускал, видимо».       «Не про меня ведь», — удивленно заморгал Оррен.       «Но все равно… Извини».       Оррен лишь пожал плечами, отходя в сторону, пока я прокручивал в голове его слова.       Сорвавшийся план, обман и Верховная… И все это после разговора с ней. А не могла ли Стерва, случаем, сказать Орте, что наследницей ей не бывать? Тогда бы ее план действительно сорвался. Было, с чего рассвирепеть.       Поискал глазами Ирена в надежде обсудить с ним, но тот стоял на страже у входа с видом задумчивым и отрешенным. Скрестив руки на груди, он теребил воротник. Желтоватый свет от горячего источника падал так, что глаза казались глубокими провалами над выпирающими скулами, а рот чернел тонкой полосой. Завести разговор с ним я так и не решился.       Это показавшееся таким жутким лицо вставало у меня перед глазами, когда я пытался уснуть в удушливой от испарений пещере. В далеких закоулках тоннелей особенно громко и протяжно рычали дварги, а Рант, со связок которого Ирен все же снял блок, вздрагивал во сне и едва слышно бормотал под нос что-то неразборчивое.       Уснуть толком не удалось. Казалось, что я просыпаюсь каждую минуту, успев увидеть только размытые картины, рисуемые подсознанием. Фигуры братьев сменялись поочередно на посту, как кадры кинопленки. Посреди этого смазанного калейдоскопа, в очередной раз проснувшись, я успел заметить на себе пристальный взгляд Ирена, сидящего на лежанке, вместо того, чтобы спать. Но, стоило мне моргнуть, как кадр сменился, и в закутке между Рантом и стеной виднелась только собранная постель. Снова распахнул глаза — старшие братья беззвучно разговаривали, усевшись рядом и изредка жестикулируя, что показалось странной пантомимой. Еще кадр, и Оррен расталкивал Ранта, и тот сонно брыкался в ответ.       Поднялся я в итоге с легким головокружением и собирался как в тумане.       Взбодрил меня резко и бескомпромиссно вид копошащихся бледных тварей в закутке одного из тоннелей, на который мы наткнулись между переходами сквозь стены. Продолговатые, молочно-белые, они слепо ползали в слизи среди желтоватых ошметков, отдаленно похожих на остатки икры или яиц, с противным шелестом и влажными звуками, напоминая мучных червей или опарышей.       Ирен при виде этой отвратительной картины резко дернул нас в другую сторону. Следующие пару часов мы чуть ли не бежали, то ныряя в стены, то пересекая глухие, без выхода тоннелей, пещеры, в которых почти невозможно было дышать. От едкого, терпкого запаха мерзких личинок еще долго мутило.       «Кладка дваргов, — пояснил Ирен, когда мы оказались вдали от опасности. — Самки откладывают яйца подальше от основного логова стаи в надежде уберечь. Самцы любят разорять такие. Поедают как яйца, так и вылупившихся детенышей. Выживают лишь те, что успели уползти и спрятаться. Каннибализм для дваргов — обычное дело».       Следующая ночевка оказалась немного лучше — уснуть, пусть и ненадолго, мне все же удалось. Наверно, этому способствовали скромные размеры пещеры, в которой мы ночевали, или приятное журчание ключика, пробивающегося сквозь скалы и стекающего по стене в небольшое прозрачное озерцо, от которого веяло приятной прохладой и свежестью. А может, картина мирно беседующих шепотом Ирена и Ранта действовала так благотворно. Сон, тем не менее, на этот раз не ускользал юркой рыбкой из рук, а затянул меня трясиной, даря такой необходимый отдых.

***

      Я распахнул глаза, перекатился на бок и попытался в полумраке пещеры рассмотреть руки. Белые ладони, темные ногти на вершинах тонких пальцев… Я выдохнул с облегчением.       Все сновидение было лишь чередой смутных образов. Воспоминаний, как мне кажется. Не моих, очевидно, но не привыкать.       Рант, еще ребенок — большеглазый и юркий — в кольце бушующей стихии. Камни и пыль вращаются вокруг него ураганом. Сверху, чуть поодаль, с потолка шипит и скалится жуткая крылатая тварь с красными глазами.       Камни притягиваются к Ранту, облепляя его, и он преображается во взрослого — такого, каким я его привык видеть. Недовольство и злость искажают смазливое лицо настолько, что нестерпимо хочется дать ему звонкого леща.       Тварь спрыгивает с потолка, трепещут перепончатые крылья, встречая потоки воздуха. Чудище хватает Ранта когтистыми, в темно-серой чешуе, лапами. А в следующий момент на его месте стоит Ирен с безразличным ко всему, как обычно, лицом. В руках его безвольной тряпичной куклой лежит Рант с бинтами на шее. На белом полотне виднеется темная полоска крови…       Видения тревожные и неприятные, но больше всего меня взволновало последнее: руки, красноватые, с полумесяцами следов от впившихся когтей и дрожащие, перепачканы в неприятно бурой, будто давно свернувшейся, крови. И смутно знакомый голос фоном:       «Это уже не остановить! Выбор был сделан. Был сделан не нами. Никем из нас…»       Почему-то именно эта бессвязная ерунда вселяла больше всего жути. Хотя, стоило мне подняться и разогнать кровь по слегка замерзшему за время сна у холодной воды телу, как все увиденное показалось бессмысленной чередой образов. Гораздо больше волновала перспектива лезть в ледяное озерцо.       В стремлении отсрочить неприятное купание я дотянул до последнего и купался в итоге в одиночестве. Собирался же под насмешливым взглядом Ирена, который, отпустив пару язвительных комментариев, помог мне с прической и переодеванием, пока Оррен стоял на страже, а Рант в очередной раз мял в руках бело-голубую ленточку.       «Что он в ней вообще нашёл?..» — не удержавшись, спросил я, как мне казалось, сам себя.       «Леди Эрруна очень привлекательна, если ты о ней», — неожиданно ответил мне Ирен, затягивая завязки доспеха на моей спине.       «Очень? Может, с вашей точки зрения… Разные народы, разные стандарты красоты. Там, откуда я родом, лицо утопленницы не сильно котируется».       «А при чем здесь лицо?» — с легкой насмешкой спросил Ирен.       «А что тогда? Фигура? За всеми этими закрытыми платьями и не видно ее толком».       «Все время забываешь, где находишься, среди какого народа», — фыркнул Ирен.       «Ты опять про волосы?»       «А к чему ты думаешь, сложные прически и такая забота? У наследницы Алмазных почти самые длинные и густые среди ныне живых. А станет Верховной — будет считаться самой красивой женщиной Кланов. Только слепой не обратит на нее внимание».       Я вспомнил белую гриву, почти достающую кончиками до пола, и тронул собственные пряди, едва прикрывающие ягодицы.       «Что же, я сейчас, получается, середнячок? Дурнушка?»       «Выбери вариант более приятный твоему самолюбию», — криво усмехнулся Ирен.       Значит, скорее дурнушка. Чувства на этот счет отличались противоречивостью. С одной стороны, раз уж выпало такое наказание: стать женщиной, противоположным полом, то пусть уж хотя бы красоткой. А с другой — так спокойней. Меньше претендентов на руку, сердце и прочие, более деликатные, органы. А если еще и характер Орты учесть, то, наверняка, этих претендентов и вовсе не имеется. От этой мысли стало особенно тепло.       «А ты, стало быть, все равно что в парандже ходишь?» — поддавшись глупому порыву, поддразнил я Ирена.       «Предполагается, что под паранджой прячут красоту», — фыркнул он.       «Самокритично».       «Врать самому себе — это самое глупое, что только можно делать».       Я мог только кивнуть мудрости мысли. Жаль, что как бы ни была она хороша и логична, а следовать такому принципу выходит не всегда. В памяти настойчиво замелькали светлые кудри и голубые глаза как символ моего самого большого самообмана, и я мотнул головой в надежде навсегда вытряхнуть их из мыслей, как пыль из ковра. Просто так настойчивый образ, как обычно, уходить не спешил. Скривившись, я перевел взгляд на так же погруженного в свои думы Ирена, и разрозненные обрывки размышлений и воспоминаний встали в совсем другую, мрачноватую мозаику.       «Значит… тебе она тоже нравится? Леди Эрруна», — припомнил я то, как Ирен рьяно оправдывал девушку, что чуть без головы не оставила его брата.       Брата, которого он же, раненого и бессознательного, нес на руках домой. А потом еще и, не стесняясь в выражениях, ковырял в его душевной ране от сурового отказа возлюбленной острым когтем жестоких слов.       «Рант все равно нас не слышит», — спешно прибавил я, глядя на то, как ехидный прищур Ирена сменяется поджатыми губами.       Моим смутным подозрениям противоречил его категорический отказ от помощи Привиденчика. Да и кроме расплывчатого сна и обрывка одного разговора поводов для таких размышлений не находилось. Однако я уже успел понять, что на каждое слово и действие у Ирена свой ворох причин.       К моему удивлению, он вместо ответа хмыкнул и посмотрел с явной насмешкой. Такая реакция, как ни крути, а в мою теорию не укладывалась. Вообще ни в какую теорию не укладывалась.       «А что?.. — я спешно пытался собраться с мыслями, чтобы развеять накатившее смущение и еще более неприятное чувство собственного идиотизма. — Сам ведь восхищался ее красотой, так почему бы и нет?»       К насмешливому взгляду прибавилась удивленно приподнятая бровь. А мое смущение плавно перетекало в раздражение.       «Или ты что, не…» — запальчиво начал я, но резко завывший сиреной инстинкт самосохранения оборвал фразу по полуслове, и «не по этой части» так и осталось витать в воздухе.       «Не что? Есть сомнения в моей половой принадлежности? — своеобразно понял мои слова Ирен. — Что-то не рассмотрела во время купаний? Мне сейчас раздеться или до следующего водоема подождешь?»       То, что удалось выдавить мне в ответ, мало походило на связную речь и больше напоминало позорное «ну тебя». Отвернувшись, я отчаянно жалел, что вообще влез в эту тему. Нашел, с кем подобное обсуждать.       «Надежда на твое прозрение, что у нашего народа не принято обсуждать что чужую, что свою личную жизнь с кем-либо, кроме избранницы или избранника, начинает таять», — сменил насмешливый тон на более привычную суровость Ирен.       «Верховная не стесняется делать это при всем Клане», — тут же парировал я с новой вспышкой раздражения.       «Только те моменты, что касаются благополучия и численности Клана. А личная жизнь Матери одной из семей имеет прямое отношение к этому», — не задумываясь, возразил Ирен.       «А ты обсуждал Ранта».       «Если Рант хотел, чтобы его сердечные привязанности оставались в тайне хоть от какого-нибудь шеру под Пологом, ему не стоило вызывать свою избранницу на публичную дуэль».       «И про телепата и Верховную мне рассказывал тоже ты».       «Чтобы прояснить иерархию в главной семье Клана», — не сдавался Ирен, что только повышало градус моей злости.       «На все-то у тебя есть отговорки… — подумал я вроде бы про себя, но, судя по сузившимся глазам собеседника, тайной они не остались. — Если не хочешь, чтобы трогали твою личную жизнь, так бы и сказал».       «Неужели все же прозрение?! Не прошло и недели… — притворно обрадовался Ирен, в то время как его мысли сочились ядом. — Глядишь, и спустя пару лет на меня снизойдет невиданное счастье — ты наконец научишься следить за своим словами и мыслями».       Звучно и пренебрежительно фыркнув, я оставил главную язву семьи сидеть в одиночестве и ушел собираться. Злорадные мысли же, по моему примеру, разбегаться не спешили, и я смачно и со вкусом обдумал теорию, что вредный братец не желает обсуждать свою личную жизнь и интересы потому, что их попросту нет. Во всяком случае, Ирен и счастье точно находились где-то на разных полюсах планеты.       А ведь начинался разговор так многообещающе…              Разочарование ударило по нервам неожиданно сильно, вернув и страх, и тревожность, и уныние. Не радовало ни то, что через владения дваргов осталось меньше дня пути, со всего одной остановкой, ни бодрость спутников. Особенно бесило повеселевшее лицо Ранта. Складывалось впечатление, что он с трудом удерживался от того, чтобы вновь, как в начале нашего пути, напевать мелодии. Поразительно, с какой скоростью восстанавливалась его самоуверенность.       Переходы сквозь камень стали отдаваться слабостью во всем теле и головной болью. Я чуть ли не минуты считал до момента, когда мы выйдем на воздух.       У последнего на пути водоема — крупного темного озера, край которого терялся во мраке, одежду я сбрасывал остервенело и поспешно, не обращая внимания на происходящее вокруг и игнорируя головокружение. Прохладная вода ненадолго вернула четкость восприятия, сбоку мелькнули силуэты братьев, послышались плеск и будто бы переговоры шепотом. Но вскоре голову сдавило мигренью, и мир сузился до ставших такими холодными и тяжелыми рук и дрожащей в них бутылочки шампуня. Волосы пениться не желали, а потом, в противовес, не отмывались от мыльной воды.       Голову сжимало с двух сторон все сильнее. Звуки плеска воды доносились будто издалека, а ноги ослабели. Я поспешил вылезти из воды. Ступня скользнула по мокрому камню, твердь будто уходила из-под ног, и я испуганно взмахнул руками, пытаясь уцепиться за воздух. Газ прошел сквозь пальцы, не желая держать тело, и сердце сжалось в предчувствии ужаса. Чего-то фатального и непоправимого. Спина уже ощущала ветер рассекаемого воздуха, и в момент перед самым столкновением с мягкими объятиями водной стихии, затылок взорвался болью. От неожиданности это оглушило меня, так что вынырнуть на поверхность сразу не удалось, и я забарахтался, подобно новорожденному котенку, вздымая тучи брызг с громким плеском. Все не мог сориентироваться, где заканчивается озеро, и начинается берег, где дно водоема, а где его поверхность. Пока меня не подхватила чья-то рука и не выдернула из плена жидкости.       Твердый камень под коленями, теплый воздух пещеры приятной свежестью окутал мокрую кожу. Я наконец вдохнул и закашлялся, отчего боль, обхватывающая, подобно осьминогу, затылок и виски, только усилилась. Голоса с неприятными шипящими интонациями прибавились к свербящему ощущению в носу и горле, что необъяснимым образом не давало окончательно прийти в себя. Мир рыжеватых каменных сводов и серых валунов сливался в единое безрадостное пятно.       Но в следующий миг все это померкло. По коридорам незатухающей волной пронесся протяжный полувой-полурык. Он отразился жутким эхом от купола потолка и новым приступом боли от сводов моего черепа. На несколько секунд все стихло. Зрение наконец прояснилось, продемонстрировав мне острые выступы сталактитов и застывшие в разных позах фигуры спутников. Их лица одинаково обращались к входу в пещеру. Беззвучие вместо облегчения принесло сжимающее сердце чувство тревоги. Не напрасное — мгновением спустя на вопль отозвались более визгливые рыки, переходящие на высокие ноты и совсем в ультразвук, от которых все леденело в душе. Один, два, пять… Десятки, если не сотни, голосов разной громкости и сразу с нескольких сторон. А следом за ними — быстро приближающий топот. Явно не одной пары лап.       Братья синхронно отмерли. Оррен, вытащивший меня из воды, опустил на мои плечи ткань, быстрым движением пододвинул стопку остальной одежды, а из-под своей выхватил меч, на ходу оправляя на себе то, что успел надеть.       Я и пикнуть не успел — только сжать ворот одежды в кулаке.       Ирен, как всегда удивительным образом полностью собранный, поспешил ко входу. На ходу он доставал из рукавов сияющие разноцветными огнями артефакты. Рант обернулся к нему с немым вопросом в глазах.       Как раз в этот момент топот ног и перестук когтей о камень эхом разнесся по тоннелю и заполнил тревожными волнами, будто иерихонские трубы, всю полусферу пещеры. На том конце коридора, в паре сотен метров, показалась массивная темная фигура.       Ткань затрещала в моем кулаке, ногти впились в ладонь.       Хвостатый приземистый силуэт с широко расставленными лапами занесло на повороте так, что ящер почти врезался в стену, но едва ли обратил на это внимание. С жутким победным рыком он, не сбавляя впечатляющей скорости, понесся на нас. Спустя несколько ударов сердца дварг преодолел уже треть пути.       Я безуспешно, не глядя, пытался попасть в рукава одежды.       В тусклом свете мелькнула широкая треугольная морда и мясистые короткие лапы. За его покатой спиной с таким же торжествующим воем показались еще несколько ящеров.       Я наконец запахнул рубашку.       Рант, раскладывающий кристаллы для защитного поля, обернулся на окрик Ирена и кинулся к противоположной стороне арки тоннеля. Он ловко проскользил оставшиеся метры, спешно воткнул колюче вспыхнувший камень прямо в стену на расстояние вытянутой руки и тут же упал на колени с еще одним.       Среди стопки одежды я наконец дрожащими руками нащупал штаны.       Между кристаллами замерцало марево барьера. А спустя мгновение в него с злобным рычанием врезался первый дварг. Светло-зеленый, будто выцветший на солнце, ящер отскочил назад. Он потряс головой с крохотными белесыми глазами, и оскалил оба ряда острых зубов: передний, с мощными треугольными клыками, и задний, с частоколом тонкими игл, как у пираньи. Дварг запыхтел, шумно принюхиваясь. Заворчав, он недовольно полоснул длинными желтыми когтями по незримой стене, не пускающей его к свежей добыче.       Поддерживающий магическое поле Рант вздрогнул, когда ящер разбежался и вновь шумно врезался в барьер прямо напротив него. С косого верхнего края завесы сорвалось несколько искр.       Я же дернул за завязки штанов так сильно, что больно стянуло талию.       Дварги вели себя совсем не так, как в подобной ситуации ожидаешь от хищника. Никто из них не пытался найти слабое место в преградившей им путь стене, не рычал угрожающе, принимая особо впечатляющие позы. Они вырывались из ответвлений с обеих сторон от тоннеля, ведущего к озеру, сплошным потоком и в точно такой же манере, как и первый ящер, на полной скорости таранили магическое поле. Рычание пары дюжин таких живых снарядов сотрясало стены пещеры и полностью заглушало любые другие звуки, включая разговоры братьев.       На доспехи я решил время не тратить. Да и не было его. Подхватив меч, поспешил к остальным. Надеялся, что оружие в руках придаст мне уверенности, но каждый последующий шаг был ощутимо медленнее предыдущего. Стоило только взглянуть на бугристые, словно оплывшие от жара восковые фигуры, тела дваргов, что бились о преграду с неослабевающим упорством. На их широкие зубастые пасти, как из фильмов ужасов…       Запах гниющего мяса и лежалого тряпья от них ощущался даже у кромки озера.       — Как бы тебе ни хотелось, а не так уж сильно вы с Ортой отличаетесь. Так же, как она, при любом намеке на опасность хватаешься за меч, вместо того, чтобы сначала подумать, — встретил меня уничижительный тон Ирена в тот момент, когда я уже малодушно подумал о том, чтобы спрятаться. — Против толпы дваргов меч бесполезен. Шкура плохо пробивается. А стоит дваргу уцепиться за конечность, можешь с ней попрощаться.       — Не сказал бы, что думать полезно всегда и всем, — неожиданно высказался Рант в своей излюбленной снисходительно-ленивой манере. — Орта вон единственный раз в жизни решила действовать не напрямую, в лоб, как привыкла, а составить многоходовку. Как женщине и полагается. И в итоге всю семью в какое-то непотребство втянула.       Ирен молча прожег брата недовольным взглядом с прищуром.       — О, я знаю этот взгляд, — обернулся к нему Рант, глаза которого так и сияли от предвкушения битвы, пока уродливые морды дваргов врезались в невидимую стену у самого его лица. — Можешь ничего не говорить даже. Хорошо, — демонстративно поднял он вверх раскрытую ладонь, одну, как в присяге. — Думать не вредно. Думать очень полезно. Всем без исключения.       — Тебе точно не повредит, — с усталым вздохом развернулся обратно к завесе Ирен.       Нелепость и неуместность внезапной перепалки подействовали успокаивающе. Хоть от рычания и вида дваргов все еще слабели ноги, желание спрятаться, закрыв глаза и уши, пропало.       — Рант, снимаешь барьер по сигналу, — отдавал тем временем приказы Ирен. — На тебе обрушение тоннеля. Оррен, вычисли, кто из самцов вожак и его ближайших конкурентов. После возглавишь отступление. Сразу после обвала уводи Орту в стену. Идете прямо: быстро, не оглядываясь, пока не окликну.       Младшие без всяких возражений серьезно кивнули. Оррен, нахмурив лоб, вгляделся в толпу ящеров. Рант цыкнул после тарана особо крупной твари, покачнулся и оставил свой мальчишеский задор. Лицо его наконец стало, под стать ситуации, серьезным и сосредоточенным.       Я же в очередной раз ощутил себя девицей в беде. Беспомощным и никчемным. И зажатый в ладони меч в потертых, видавших не одну битву, ножнах только прибавлял нелепости ситуации. С каждым рыком разбившегося дварга плечи опускались все ниже.       — А мне что, отойти и не мешать? — подал я голос, не отрывая взгляда от пола.       К моему удивлению, вместо ответа в поле зрения появилась небольшая, с ноготь мизинца, подвеска из голубого камня в форме капли на тонкой цепочке почти белого металла.       — Воды набери, — скомандовал Ирен. — И неси к барьеру.       — А как?..       — В озеро окуни, — отрывисто ответил Ирен, опустив артефакт в подставленную ладонь. — Разберешься.       Направившись быстрым шагом в сторону озера, я обернулся, чтобы все же уточнить. Ирен уже отошел в сторону и сосредоточенно теребил кончик косы с лицом еще более суровым и холодным, чем обычно, так что я решил оставить вопросы при себе.       Подвеску, как было велено, опустил в толщу, сев на корточки на самом краю берега. Ничего особенного не происходило, и я нетерпеливо потянул ее вверх. Вместе с артефактом над поверхностью поднялась полусфера воды, в центре которого сиял, как миниатюрное ядро, голубой камень. Чем медленнее поднималась подвеска, тем больше нарастал шар вокруг нее. В итоге увесистую сферу в пару десятков литров пришлось нести на вытянутой руке.       Перед барьером успели собраться снова все трое братьев. Оррен, жестикулируя, указывал поочередно на разных ящеров в собравшейся по наши души огромной стае. Ирен кивал, изредка что-то уточняя.       Понять устройство и иерархию в скопище тварей я даже не пробовал. Слов все равно было не разобрать за рычанием, от которого сотрясались стены. А на кого указывал Оррен, не разглядеть за спинами живых таранов, накатывающих бесконечными волнами.       В своих стараниях не уронить огромный шар воды, я лишь робко пытался приткнуться куда-то между старшими спутниками. Не отрывая от ноши взгляда. Для спокойствия. Но в итоге я так и остался за надежными спинами братьев. Вряд ли смог бы устоять на месте, когда прямо перед глазами расплющиваются оскаленные морды о невидимую стену.       Сразу несколько крупных дваргов протаранили магическое поле, и оно сильно заискрило, на долю мгновения почти исчезнув. Ирен громко окрикнул Ранта, резко обернувшись к нему. Качнулись черные пряди. Я наконец заметил, что Ирен изменил своей привычной косе — почти полностью распустил волосы. Переплетенными оставались лишь верхние пряди, остальные же свободно змеились по плечам.       — По сигналу снимаешь барьер, — громко, не терпящим возражений тоном, велел Ирен Ранту и повернулся ко мне: — Орта, сразу после этого льешь воду. Бросай артефакт как можно дальше от себя, дваргам под лапы. Оррен, — разворот в сторону здоровяка, — сразу после этого уводишь ее. Мы с Рантом задержим стаю и перекроем им пути, какие сможем. Но идти придется все равно быстро и без остановки, пока не окажемся снаружи, на склоне горы. К этому времени уже должно взойти солнце, дварги за нами не сунутся.       — Я и один смогу их задержать, — самоуверенно заявил Рант.       — Неоправданный риск, — тут же рявкнул Ирен.       — Оправданный. Это ведь опасно для тебя — такая мощная магия, всплеск сил…       — Врожденные способности требуют минимальных затрат энергии. Управление основной стихией — немногим больше. Основы магии, Рант!       — Но как же?.. — Рант выразительно кивнул на почти распущенные волосы старшего брата, на что тот ответил острым взглядом и выразительно поджатыми губами.       — Еще возражения? — спросил Ирен, после секундного молчания.       Рант пожал плечами. Никто больше оспаривать приказы и не пытался. А все, чего хотел я — это оказаться от кошмарных тварей как можно дальше.       Я ожидал какого угодно сигнала: резкого слова, отсчёта, жеста рукой, магической вспышки… Ирен же подался вперед, немного наклонился и зашипел так громко, что перекрыл рычание заполонившей тоннель стаи. Звук вышел неожиданным и жутким, полным агрессии и обещания крови и смерти.       Разогнавшиеся для очередной атаки дварги попытались резко остановиться. Воинственное рычание оборвалось удивленными рыками и высоким свистом. Замелькали, разъезжаясь в разные стороны, мощные кривые лапы и короткие мясистые хвосты. Ближайшие к барьеру дварги, не удержавшись, свалились на свои бронированные животы, и на них кубарем налетели те, что бежали следом. Атакующие волны грозных ящеров на несколько секунд превратились в единую копошащуюся и жалобно порыкивающую массу.       Однако приходили в себя дварги быстро. Явно быстрее меня. Пока я, забывшись от страха, опустил сферу вниз, так что колено погрузилось в толщу и намокло, первые твари уже вскочили обратно на лапы и трясли головой. В момент, когда они стартовали с места, беря разбег, тычок в спину заставил меня сделать шаг вперед. К завесе, пропажу которой я наконец заметил.       Замах вышел неловким — сфера улетела лишь на пару метров. Вода расплескалась по коридору и потекла стремительно вперед, в глубь тоннеля, прямо под лапы дваргам. В то время как пред нашими ногами поток собрался в линию, будто у незримой черты. Я невольно отшатнулся от него.       Дальнейшее мне запомнилось набором смазанных кадров.       Ирен стремительно, будто поверженный, опустился на колено и погрузил руки в разлитую воду. Взметнулись темным покрывалом волосы.       От растопыренных пальцев по зеркалу воды потоками устремились яркие искры. Синеватое мертвенное сияние осветило удивленные, перекошенные оскалом, морды дваргов с бледно-голубыми пастями и желтыми рядами зубов.       Вся пещера, весь окружающий мир погрузился в пронзительный, высокий, леденящий кровь многоголосый визг.       Твари в шаге от Ирена опрокинулись на спину и беспомощно засучили лапами в воздухе. Коренастые бронированные тела скручивало, бьющиеся в судорогах хвосты поднимали брызги.       Падучая болезнь вместе с синим свечением распространялась все дальше по рядам стаи.       Визг поднялся на такие высоты, что зазвенело в ушах, и звуки стали доноситься будто через вату.       Ближайшие к нам тела дваргов замерли, застыв в искривленных мукой позах и вывалив крупные синюшные языки.       Из глубины тоннеля среди воплей боли послышались рыки ярости. Среди поверженных тел мелькнули набирающие скорость ощетиненные наростами и шипами фигуры огромных ящеров.       Рука, схватившая мою ладонь, дернула меня назад, утаскивая в сторону дальнего края озера.       Когда я обернулся, Ирен уже стоял в полный рост. Искры магии скатывались синими точками с затылка по полотну волос как миниатюрные блуждающие огоньки.       Ирен протянул сначала одну руку вперед и чуть в сторону, затем другую, сжал их в кулаки, будто хватал что-то, и свел вместе.       В коридоре, в самой гуще стаи, возникло странное шевеление. Толпа дваргов будто забурлила, сворачиваясь к центру в одну копошащуюся массу. Отдельные фигуры выскакивали из нее, как брызги масла с раскаленной сковороды, с громким ревом, и вскоре исчезали вновь в единой сумятице.       Замелькали брызги крови и ошметки тел.       Вой боли почти стих, сменившись воинственным рычанием, жутким хрустом и отвратительными чавкающими звуками.       Еще один рывок за руку, и я чуть не налетел на оттаскивающего меня Оррена. Споткнулся, цепляясь судорожно за его ладонь и нелепо перебирая ногами.       Еще один взгляд назад.       Свод тоннеля с грохотом обрушился вниз.       Клубы пыли и осколков камня поглотили застывшие фигуры Ирена и Ранта.       Больше я не оборачивался.       Каменная толща обдала холодом и выбила весь воздух из легких. Вокруг царствовала абсолютная тьма, а звуки затихающего обвала и топота дваргов доносились приглушённо, как со дна реки. Это должно было дезориентировать, но я, в противовес, почувствовал себя на удивление защищенным. Вязкий цемент камня обволакивал тело, укрывая подобно самому мягкому одеялу. Его не хотелось покидать, как и теплую постель морозным зимним утром, несмотря на то, что не хватало дыхания. Тем более что каждый раз, как мы выходили из каменной толщи в очередной коридор или пещеру, когда судорожно хватали ртами затхлый воздух заброшенного подземелья, топот не оставляющей нас в покое толпы дваргов и грохот новых обвалов набрасывался на уши с новой силой, разрывая перепонки и сжимая сердце волнами страха.       Спустя минуты, часы или даже дни бега и скачков из одной стихии в другую, оставленные нами Рант и Ирен нагнали нас в одной из пещер. Вынырнули из стены коридора неподалеку от нас с Орреном. Но я успел лишь заметить их встрепанные волосы и ярко горящие в полумраке глаза, прежде чем мы вновь погрузились в каменную породу.       Топот десятков когтистых лап стал нас настигать, раздаваться словно уже за самой спиной, когда глаза обжег яркий свет, а свежий воздух с запахом травы и цветов ласкающее коснулся носа. Я резко сомкнул веки, прикрыл их для надежности предплечьем и, как подкошенный, сполз по неровной поверхности скалы, чувствуя, как с каждым мгновением груз ужаса и смятения сползает с плеч. Стая гневно ревела где-то позади, во тьме оставленных коридоров, но эти грозные звуки вызывали лишь нервный смешок.       Мы выбрались.