***
Сначала он бродил по лагерю, чтобы хоть как-то обсохнуть, потом пробрался в корпус, взял укулеле и стал бродить с ним. Подошел к летней сцене, уселся на лавочку и стал дергать струны, параллельно пиная шишки — вымещал на них свою злость на Меркьюри. Не очень-то помогало. «Почему он за мной таскается?» Физик не стал ломать голову, поднялся, пнул напоследок лавочку и пошел к корпусу художников. Чем ломать голову, он просто подойдет и поговорит. Не съедят же его, в конце концов. Небольшая кучка художников сидела на крыльце и слушала Виктора. Тот пел под гитару на каком-то непонятном языке. «Должно быть, на русском, Виктор ведь из России», — подумал Джон, слушая монотонный, но красивый голос, вещавший о какой-то восьмикласснице. Джон подошел ближе, гипнотизируя взглядом гитару Виктора, и застыл. И как прикажете быть дальше? При всех этих неадекватах подойти к Виктору и спросить что-то вроде «О, Виктор, а где Фредди? Я бы хотел поговорить с ним о том, что случилось…»? Джона сковала робость. — Опа, медноволосый! Что ты забыл здесь? К нему пришел? — пустил шпильку рыжий. Все тут же повернулись и давай сверлить Джона взглядами. Неужели он такой интересный внешне, чтобы так пялиться? Ну да, мокрый, злой, длинноволосый и с укулеле. Заслуженный экспонат лагеря. Можно у входа ставить, как гипсовых пионеров (Виктор в столовке как-то рассказывал про российские лагеря, где сохранились еще остатки бывшей державы), пусть все любуются. — Нет, я так, мимо проходил… — заюлил Джон. — Э-э, Виктор, можно тебя на минутку?.. — А как же Фредди? Ты ему сердце разобьешь! — заржал страшный. «Тебе бы разбить. Только не сердце, а рожу. Может, хоть нормальнее выглядеть будешь, а не как плод любви человека и шимпанзе», — подумал Джон. Или не подумал, потому что страшный поднялся с крыльца и двинулся к физику. Тот струхнул. — Гибрид человека и шимпанзе, говоришь? Сейчас посмотрим, кто тут нормальнее выглядеть будет… — Мик, заткнись и сдрисни отсюда. Человек ко мне пришел, а не к тебе. — осадил урода Виктор. — А если ты думаешь, что ты — это я, то могу порекомендовать тебе отличную дурку… — С чего ты взял? — раздувая ноздри, поинтересовался Мик. — А я там три месяца лежал, от армии косил, — со смешком выдал Виктор, положил гитару и подошел к физику. — Что хотел, Джон? — Спросить, где Фредди… Я поговорить хотел… — Вот он я, — раздался голос за спиной Джона, и тут же мокрая рука легла на плечо физика. — Витенька, будь другом, сдрисни отсюда, человек ко мне пришел… — Зараза ты, Фредди, — пробурчал, уходя, Виктор. — Морж недоделанный. Цветок хоть выплюнь, а то составишь Мику компанию в Пряжке. — В таком случае, в твою знаменитую дурку отправимся я, Мик и Джон! — улыбнулся Фредди. — Не ты, — он дернул за волосы покрасневшего парня, — хоть я и не против, а наш Джон, художник, у него песенка есть такая прикольная, «Я — морж» называется… — Фредди, — повернулся Джон и посмотрел ему в глаза, — зачем ты так со мной поступаешь? К чему все эти тычки, фразочки и орешки? И то, что сегодня произошло… — Увы, не произошло, физик ты мой медноволосый… — Да ты задолбал с этим обращением! — взорвался вдруг Джон. — Я нормально поговорить пришел, а ты… сразу… отлынивать! Нечего на это сказать, да? Нравится на меня смотреть, когда я взбешен, да?! — Тише, Джон, не вырывайся, как маленькая птичка, которая теряет в борьбе свои перышки… — Я свободный человек, а не птица, не Катерина и не Джейн Эйр! — выплюнул Джон. Он уже абсолютно забыл о художниках, которые над ним вовсю потешались, о том, что весь отряд, кроме него, должно быть, обедает, и о том, что лежавшая раньше на его плече рука Меркьюри сейчас совершает какие-то махинации с его волосами. — Извини, я вел себя несколько… — Да как баран ты себя вел! — зло отрезал Джон, потихоньку успокаиваясь. — Я тебе говорил, что не хочу это делать, а ты ни в какую. — Но я же тебе уступил потом, — грустно проговорил художник, краснея. Было видно, что слова Джона попали в цель. — В таком случае, ты просто обязан принять эту кувшинку. — Какую еще кувшинку? — удивился Джон. — Фред, ты вообще про что?.. Но Фредди уже бежал к художникам, которые встречали его радостным гоготом и хлопками по спине. Потом кто-то крикнул: «А у меня пиво есть!», и всю компанию как ветром сдуло. Даже Виктора.***
Джон стоял, растерянно вертя головой по сторонам. Он никак не мог понять, какую кувшинку имел ввиду Меркьюри. Парень вздохнул и медленно, очень медленно пошел в корпус, думая о предстоящем праведном гневе от вожатых за разгуливание по территории без присмотра, пропуск обеда и кружков и о прочей фигне… Постепенно фигня заполнила собой все мысли Джона, и он почему-то понял, что очень четко помнит, какой у Фредди овал лица, какие глубокие, темные глаза и как художник реагирует на голос физика — как светятся эти глаза, как изгибаются в улыбке эти губы, как он дрожащей рукой прикрывает свои выпирающие зубы… Интересно, почему они у него такие?***
«Может, и правда его поцеловать?» — последняя тупая мысль Джона, когда вожатый отпустил его в комнату, взяв обещание никогда больше так не делать. В коридоре он столкнулся с Брайаном. — Ну, Джон, как тебе теперь? — хмыкнул тот. Джон напрягся. — Не понимаю, о чем ты… — Глаза разуй. В холле зеркало стоит. — злобно бросил Мэй. Потом оскалился: — А парень-то тебе как, по нутру? А то ты ему — да. Вон красивый какой, мокрый весь. Интересно, что… — Брайан не договорил, потому что Джон бросился в холл, к зеркалу. Повертелся и застыл как вкопанный. И вот как он раньше этого не заметил?! Его волосы были заплетены в небрежную косу. В косу была вплетена мокрая желтая кувшинка.