***
— Опять курица… — бормочет Поль, тыча вилкой в куриную грудку и вороша шпинат. — Не смотри на меня так, я сам две недели не ел ничего нормального. В санатории говорят, что это полезно для здоровья, — рычит Борис. Никакого алкоголя и только вареные овощи. Фактически вкус самого ада. — Да, знаю, еда в больнице не особо от этой отличалась. — Как же ты убедил врачей в том, что выздоровел? — О, я соврал, — небрежно отвечает Поль. — Сказал им то, что они хотели услышать, я был весьма убедителен. По правде говоря, мне повезло, что больница закрылась, я бы не смог найти другого такого большого места для работы. — Я все хотел спросить: что ты делаешь со всем этим барахлом? — Я строю другую машину времени, — говорит Поль так, будто это самая очевидная вещь в мире. — Но ты сказал, что у тебя нет шансов вернуться в свою временную шкалу. — Верно, верно, но я могу приблизиться к этому. Это лучше, чем ничего. Лучше, чем остаться здесь навсегда. Борис выпрямляется на стуле. Он совсем не хочет быть заинтересованным, не должен хотеть, но… — Что? Поль снова указывает на мертвое дерево в саду. — Как вы можете видеть, есть ветви, которые ближе к стволу, давайте назовем это моей первоначальной временной шкалой, и есть другие ветви, которые от нее далеки. Эта реальность, по сравнению с моей, очень далека от ствола. — Потому что ты пытался вернуться на слишком много лет назад? — Правильно! Вы быстро учитесь, — смеется Поль. Борис вздыхает: почему все удивляются, когда он говорит что-то умное? — Пока я бы заперт здесь, — продолжает Поль, — я снова проанализировал теорию путешествий во времени, переделал расчеты, исправил ошибки и внес изменения в машину времени. В итоге я пришел к выводу, что, перемещаясь на несколько лет по временным шкалам, на три или четыре года, а не на десятки, как сделал я, вы можете постепенно приблизиться ко временной шкале, которая похожа на вашу, шаг за шагом. Есть лишь некоторые различия между временными шкалами, которые близки друг к другу, это почти как возвращение домой. Борис долго смотрит на него, нахмурив брови, прежде чем решает озвучить свои мысли: — Скажи мне, правильно ли я понял: твой план в том, чтобы продолжать прыгать от одной временной шкалы до другой, создавая каждый раз машину времени, пока ты не найдешь ту, которая подходит тебе? — Время — это единственное, в чем у меня нет недостатка, Борис Евдокимович Щербина. — Ты должен быть благодарен за это, — бормочет Борис так тихо, что Поль не разбирает слов и просит повторить, но он качает головой: фраза была сказана самому себе. Как же жаль, что у Бориса больше нет времени. — Ладно, — говорит Поль. — У меня свои секреты, а у вас свои. — Как скоро ты это провернешь? На днях ты сказал, что уже близок. — Да, да, мне просто нужно сделать несколько тестов и получше откалибровать машину. — Но как это вообще работает? В смысле, ты появляешься из ниоткуда в новой временной линии? А если ты окажешься на дороге? Или посреди океана? — Нет, нет, все не так, — снова смеется Поль. — Как я уже говорил, машина времени основана на квантовой физике. — Для меня это просто непонятные слова, Поль. — Хорошо, давайте я объясню. Внутри машины ваше тело квантово разрушается на субатомном уровне, и ваша сущность, так сказать, вливается в ваше тело в новой временной шкале. Тело становится своего рода вместилищем для вас, но вы сохраняете воспоминания и переживания из временной шкалы, из которой прибыли. Например, моему телу здесь двадцать лет. — Поль кладет руку на грудь. — Когда я ушел, в 2067 году мне было сто. Ну, вообще-то девяносто девять. — Ты был очень стар. — Довольно таки. — Сколько бы ты еще прожил? Три года, четыре? — Примерно. — Несмотря на это, ты все равно захотел путешествовать во времени. — Это стоило того, чтобы попытаться. Несмотря на весь бедлам и полностью катастрофический результат, это все равно того стоило. Да, — говорит Поль с безмятежностью, которая контрастирует с его обычной нервозностью. — Еще раз спасибо за обед, но сейчас мне нужно вернуться к работе. Борис выходит из больницы, собираясь вернуться в санаторий, и среди сухих сорняков сада замечает темное пятно. Он осторожно подходит ближе и опускается на колени: это явно что-то обугленное; он видит тонкие хвосты и сморщившиеся лапы. — Это крысы, — подтверждает его предположение Поль из тени вестибюля больницы. — Как я уже вам объяснял, калибровка машины сложна и требует многих попыток. Я этим не горжусь, но выбора не было. Лучше они, чем я, вам не кажется? Да и крысы всю Корсику заполонили. «Это безумие, ужасное безумие», — про себя думает Борис. Морские волны где-то внизу разбиваются о скалы. Но, в конце-то концов, разве его жизнь не превратилась в безумие с момента аварии?***
Следующие дни Борис уже не ходит к Полю в психушку, даже не выбирается в сад, пользуясь усталостью как предлогом, а большую часть времени проводит в постели или на террасе, держа в руках тетрадь со стихами Валерия. В своей жизни Борис принимал много трудных решений, так как пошел в политику. Противоречивые решения, ужасные решения, решения, о которых он сожалел, решения, которыми гордился, которые были бессмысленны, но он никогда не сомневался. Теперь он колеблется. Его раздирают сомнения. Чемодан собран, билет на самолет до Москвы лежит на прикроватной тумбочке: еще пара дней, и он будет дома. Или Борис мог бы вернуться к Полю, рассказать ему о Валерии и о том, как сильно его любит, и попросить использовать машину времени, чтобы вернуться назад, в то проклятое 26 апреля 1986 года, пусть даже в другую временную шкалу. С одной стороны — холодная прагматичная рациональность, сопровождавшая его всю жизнь, кладет руку ему на плечо и говорит: «Борис, сколько тебе лет? Ты когда-нибудь слышал столько глупостей разом? Путешествия во времени невозможны, это сказка. Этот псих, может быть, и построил то, что поджаривает крыс, но уж точно не машину времени. Он не в своем уме, поэтому его и заперли в психушке. Возьми билет, езжай домой, научись справляться со своими старыми печалями, а потом умри. Другого пути нет, мой старый друг. И даже признав, что слова Поля правда, он сам сказал, что изменить свое прошлое ты не можешь». Но есть и другой голос, слабый, неуверенный, будто только что родившийся, но такой же упрямый, как у человека, которому он принадлежит, голос, что нежно берет его за руки и шепчет: «Разве псих может мыслить так ясно? Стал бы он выдумывать такую связную, такую четкую историю? И почему же? Борис, ты смотрел ему в глаза и узнал этот свет в них: этот паренек — ученый. Ты же знаешь, какими бывают ученые: наивные, идеалисты, безнадежные идеалисты, но они всегда говорят правду. Ты не можешь спасти Валерия, которого ты знал и любил, это правда, но разве мысль о том, что есть другой Валерий, в другой временной шкале, оставляет тебя равнодушным? Неужели ты действительно хочешь вернуться в Москву и умереть, как ничтожество, зная, что у тебя есть шанс спасти его и всех остальных? Ты правда можешь вернуться домой?». Он вспоминает слова Поля, который, изучая машину времени целых тридцать лет, в итоге решил путешествовать; взгляд его темных глаз направлен на Бориса, когда он кивает и говорит: «Это того стоило». Борис покидает санаторий в четверг днем, направляясь в больницу, его сопровождает легкий морской бриз. Большая часть него все еще думает, что скоро он вернется и завтра будет в самолете, но другой голос в итоге все равно берет верх. В саду уже целая куча обугленных крыс. Борис вздыхает: непонятно, хороший это знак или нет. — Поль! — кричит он, входя в фойе. Проходит несколько минут, но паренек не появляется. — Поль! — снова зовет Борис. Его слова эхом отдаются от голых стен, но ответа нет. Что с ним случилось? Он… ушел? «Как думаешь, что с ним произошло? Доигрался с электричеством и обуглился, как крысы?», — твердит ему рациональная часть мозга. Как-то раз он видел, как Поль поднимался по лестнице, ведущей в подвал, поэтому идет туда. У подножия лестницы свет тусклый, но на земле валяется фонарик. Борис включает его, освещая сырой коридор, в конце которого находится тяжелая красная дверь. Открыв ее, Борис оказывается в комнате с низким потолком, там кругом разобранные электрические генераторы больницы. Очевидно, Поль и их раскрутил, чтобы построить объект, который Борис освещает фонариком. Это что-то вроде маленькой батисферы без иллюминаторов, в которой с трудом поместится скукожившийся человек. Сфера собрана из самых разных металлических пластин, сваренных вместе; по полу проходят километры кабелей, заканчиваясь чем-то вроде сложной панели управления, а позади батисферы сложено по меньшей мере тридцать автомобильных и грузовых аккумуляторов и каких-то трансформаторов. — Поль! — снова зовет Борис, но у него такое чувство, что паренек больше не ответит никогда. Он с трудом открывает дверь батисферы: слишком долго сомневался, и теперь надежда угасла совсем: неважно, действительно ли возможно путешествие во времени или нет, Борис никогда не узнает, так как эта машина слишком сложна, и он понятия не имеет, как ею пользоваться. Луч фонарика освещает конверт, лежащий на панели внутри. «Для Бориса Евдокимовича Щербины», — написано на нем такими аккуратными буквами, что они кажутся напечатанными на машинке. Борис без колебаний открывает конверт, держа лист подальше от себя, чтобы прочесть, черт бы его побрал: не надо было оставлять очки в комнате. Здравствуйте, Борис Евдокимович Щербина. Если вы читаете это письмо, то будьте счастливы за меня, потому что это означает, что я сделал это, отправился в свое долгое путешествие во времени и пространстве, в надежде однажды обрести покой. Конечно, я знаю, что никогда не вернусь в свой мир, знаю, что то, что я потерял, потеряно навсегда, но для меня это новое начало, это значит, что в другой временной шкале у меня будут люди, которых я буду защищать, не повторив тех же ошибок. Я хочу воспринимать это именно так, и думаю, что вы решите так же. Но, может, вам интересно, почему я пишу все это. Я уверен, что за эти дни у вас сложилось некоторое представление обо мне и моей истории, о том, что толкает меня продолжать исследования, возможно, вы также сделали предположения, что именно я хотел изменить в своем прошлом, но, видите ли, разговор между двумя людьми всегда двусторонний, поэтому у меня тоже появилось некоторое представление о вас. Я понял, что мы с вами очень похожи (за исключением неврозов, которых у вас нет, и вам очень завидую, знайте это), у нас есть демоны, которые остаются с нами каждую минуту жизни, которые тяготят нам души и не дают спать по ночам. Вы говорили мне, что можете узнать отчаявшегося человека, но знаете что? Я тоже умею их распознавать. И вы, Борис Евдокимович Щербина, отчаялись так же, как я: в вашем прошлом тоже есть то, что вы хотите изменить. С тех пор, как вы в первый раз принесли мне поесть и открыли мне возможность говорить, и говорить правду (Думаете, я не знаю, как безумно звучат мои слова, когда я говорю о путешествиях во времени? Я прекрасно об этом знаю), я решил предложить вам возможность сделать то же самое. Отчаяние ужасно, никто не должен его чувствовать. Но вы должны быть осторожны, потому что если что-то пойдет не так, вы не ученый, как я, вы не сможете построить другую машину времени и переместиться в другую временную шкалу, вы застрянете там навсегда: убедитесь, что выбранная шкала не станет вашим адом. Мой совет: не возвращайтесь более чем на четыре года назад, и, пожалуйста, я прошу вас ему последовать, иначе вы окажетесь в ужасном положении, как и я когда-то. На втором листе вы найдете инструкцию по включению аппарата, я уверен, что аккумуляторов хватит еще на один прыжок. Процесс вас сильно встряхнет, на несколько часов, но это пройдет, так что не паникуйте, сохраняйте спокойствие. Если будете лежать, то скоро придете в себя. А затем… все зависит только от вас. Удачи. Поль. — И тебе удачи, Поль, где бы ты сейчас ни был. Инструкции понятны и, к счастью для Бориса, довольно просты: включить трансформаторы, нажать ряд кнопок, повернуть рычаги в определенном порядке и ждать, когда замигают зеленые огоньки. Борис помнит момент, когда на крыше ожил луноход, помнит напряжение и надежду на лице Валерия, его сжатые под подбородком кулаки, словно у ребенка, который молится, чтобы Дед Мороз принес ему то, о чем он мечтает. И помнит, облегчение, когда луноход тронулся. Застенчивую улыбку Валерия, такую красивую и непосредственную, что Борис не удержался и обнял его. И, может быть, теперь он снова увидит эту улыбку. Наконец Борису остается лишь установить дату — день, в который он хочет вернуться. Поль предупредил его, чтобы он не уходил слишком далеко в прошлое, и хотя Борис сожалеет, что не может встретиться с Валерием в молодости, он решает послушаться и благоразумно следовать ограничениям: он не хочет оказаться в совершенно другой временной шкале, где Валерия может вообще не существовать. Но Борис должен прибыть в прошлое до Чернобыльской аварии и предотвратить ее любой ценой: его временное окно очень узко. Он касается пальцами губ и размышляет, расхаживая взад-вперед: если дефект реакторов типа РБМК будет обнаружен заранее, то директора атомной электростанции можно будет предупредить, и это предотвратить цепь событий, приведших к взрыву. Борис возглавляет министерство строительства газовых и нефтепредприятий, атомные реакторы в его юрисдикции, так что место для маневров есть (см. примечания). Правда Валерию и Хомюк потребовались месяцы, чтобы выяснить причины аварии, но тогда они блуждали в темноте, а теперь Борис знает, почему взорвался реактор, и он сможет подтолкнуть их в нужном направлении. Конечно, ему придется сделать этого, не сказав, что он из будущего, из альтернативной временной шкалы. А то закончит как Поль, а психушки в Советском Союзе, возможно, даже хуже тюрем КГБ. Первое января 1986 года. Это кажется хорошим компромиссом между сроком в четыре года и временем, которое потребуется для изучения и выявления дефекта реактора. Как только дата выбрана, машина начинает низко гудеть. Остается только одно: войти в батисферу, сесть на пол и нажать синюю кнопку перед собой. Если это все бред, то ничего не случится, Борис просто вернется в Москву, где умрет, задохнувшись от собственной крови. Если Поль ошибся, то он обуглится, как те крысы, но, может быть, это лучший конец, чем долгая мучительная болезнь. Но если Поль прав… Мысли Бориса останавливаются, потому что стены батисферы озаряются фиолетовыми вспышками, и кажется, что все клетки его тела отделились и теперь существуют по отдельности…