Забери меня домой

Борис не сидит сложа руки: он полон решимости выяснить, почему доклады Валерия, написанные в прошлые годы, так и не попали к нему на стол. Каждое советское министерство похоже на пирамиду: второстепенные решения принимаются на самом нижнем ее уровне или на местном, а иногда случается так, что решение останавливается на нескольких уровнях выше, не достигнув вершины пирамиды. Через несколько дней он находит виновника: сотрудника по имени Григорий, который поверхностно прочел рекомендации Валерия, вероятно, понимая одно слово из десяти, и убрал в архив, не подумав как следует. Борис устраивает такую взбучку, что Григорий запомнит ее на всю оставшуюся жизнь, потом увольняет нерадивого сотрудника прямо нам том же месте, а сам отправляется сразу же после в архив за документами. Архив темный и сырой, стены покрыты плесенью, которая кое-где переползла на горы коробок, лежащих там уже давно. — Я умру не от радиации, а от плесневой инфекции, — ворчит Борис, недовольно озираясь. У тех, кто отвечает за архив, по крайней мере, хватило здравого смысла разделить документы по темам, и за пару часов он находит то, что ищет — в ящике, брошенном на пол в углу, лежат три доклада, написанные Валерием. Но потом Борис обнаруживает больше, чем то, что искал: на дне коробки лежит тонкая папка, изъеденная плесенью. На обложке кто-то написал: «Ленинградская атомная станция, 28 ноября 1975 года». Квази-прецедент Чернобыля. Борис листает ее, многого не понимая, но все же замечает, что папка не полная. Впрочем, это все равно важная находка, потому что она поможет Валерию и Хомюк двинуться в правильном направлении. Нужно поблагодарить сложную советскую бюрократию и ее навязчивую идею иметь копии копий всевозможных документов. КГБ засекретил Ленинградскую аварию, его агенты полагают, что единственная копия отчета хранится только в их архивах, но один отчет затерялся, каким-то чудом застряв на полпути к вершине пирамиды. Борис осторожно оглядывается и прячет Ленинградскую папку под пиджак, затем выходит наружу и показывает архивариусу лишь одну папку с записями Валерия. Человек, уже узнавший о выволочке Григорию, ее даже не открывает, вопросов не задает, лишь старательно записывает информацию в регистрационную тетрадь. Борис уже собирается покинуть рабочее место, чтобы отправиться в квартиру Валерия, но его останавливает Таня, которая просит подписать какие-то бумаги. — Помните муравьев, о которых мы говорили, товарищ Щербина? — Да. — Вам необходимо проверить квартиру профессора Легасова, кажется, они уже попали и туда. Чарков зашевелился. И Борису стоит тоже начать. Он пишет короткую шифрованную записку и отдает Тане. Валерий по-прежнему дома один. Ночь усаживается к Борису на колени, как только он садится в кресло, а два других хвостатых наблюдают за ними с верхней полки книжного шкафа. — Хомюк предпочитает работать в своем номере, — поясняет Валерий, все еще воюя с расчетами. — Говорит, что здесь отвлекается. — О, интересно, почему же? — саркастически восклицает Борис, поглаживая лоснящийся мех черного кота: с тех пор, как он последний раз был в этой квартире, хаос вокруг увеличился в геометрической прогрессии. — Хм. Однако я должен сказать вам, Борис, что провел несколько расчетов, и до сих пор ничто не заставило меня думать, что реактор РБМК может взорваться. Но я попробую еще раз, — добавляет Валерий, заметив, что Борис собирается возразить. — Я знаю, что работа этой комиссии для вас важна, и для меня тоже, поверьте. Это может быть самой важной работой в моей жизни. В течение многих лет я говорил о безопасности, но никто меня не слушал. — Спасибо, Валерий. Кстати, я нашел вот это. Борис тянется за портфелем, и раздраженный Ночь спрыгивает с его колен. Он вручает папку Валерию, который тут же ее узнает. — Вы читали? — Да, но если быть честным, то я ничего не понял, тут все будто не по-русски написано. — Язык науки технический и сложный, конечно, — почти обиженно фыркает Валерий. — Да, но эти доклады предназначались не для ваших коллег, а для людей, которые едва знают, что такое ядерный реактор, вы об этом не думали? — настаивает Борис, начиная распаляться. — Возможно, будь они написаны на более понятном языке, то попали бы ко мне на стол. Валерий смотрит на пожелтевшую и влажную грязную бумагу. — А где они были вместо вашего стола? — В архиве, в подвале. Он сердито сжимает кулаки. — Так вот как устроена политика? Неужели все основано на произвольном решении, принятом каким-то неосведомленным аппаратчиком? Каким-то партийным карьеристом? Я мпф-ф-ф! Борис забыл, как враждебно Валерий относится к политике, и слова доходят до него не сразу; более того, он ожидал услышать то же самое, что Валерий говорил в другой временной шкале. Именно поэтому Борис растерялся, вскочил и зажал рукой рот Валерия, втиснув его в диван. К счастью, именно этот момент выбрали кошки, чтобы затеять драку, сопровождаемую громким мяуканием, заглушившим голос Валерия. — Кажется, вы немного напряжены, товарищ, — шипит Борис. — Нам нужно прогуляться. Валерий все еще молчит и качает головой, и Борис наклоняется так близко, что задевает его нос. — Сейчас же. Неожиданный контакт мгновенно укрощает Валерия. Он расслабляется и кивает. Идеализм Валерия — вот, что делает его чистым, но иногда его нужно возвращать обратно на землю, чтобы кто-то напомнил ему — они живут не в мире грез, а в реальном, чрезвычайно несовершенном, и рано или поздно длинный язык Валерия заведет его слишком далеко, даже в этой временной шкале. Борис встает, сжимая кулак; там, где ладони касались губ Валерия, кожа горит, будто он трогал радиоактивный графит, но сейчас не время об этом думать. — Ваши кошки — настоящие демоны. Посмотрите, что они устроили. Во время драки кошки сбили лампу и случайно выдрали микрофон, установленный КГБ. — Отличная работа, — шепчет Борис Туману, почесывая его за ухом. Когда они выходят из здания, он быстро говорит: — Видите двух мужчин в черной «Ладе-Риве»? Посмотрите. — Да, вижу. — Валерий пристально таращится в ту сторону, и Борис, закатив глаза, хватает его за руку. — Да не так! — Вы же спросили, вижу ли я их! — Но не так же очевидно. — А что не так с машиной? Валерий такой наивный, что Борис не знает, придушить его или расцеловать. В итоге он ничего не делает, потому что оба варианта вызовут массу проблем; он опускает руку Валерия, но они продолжают идти рядом. Валерий закуривает и через некоторое время нарушает молчание. — Куда мы идем? Борис не отвечает. — Сколько вам лет? — вместо этого спрашивает он. — Пятьдесят, а что? — Я читал ваше досье. В вашем возрасте, с вашими навыками и опытом вы должны быть ректором. — Я первый заместитель ректора. — Вы уже несколько лет на этой должности. Воробьев, Федуленко, Велихов… они все сделали карьеру быстрее вас. Вы когда-нибудь задумывались, почему? Валерий что-то бурчит, поджимает губы и исподлобья смотрит на Бориса, опасаясь, что разозлил его, но с удивлением видит, что Борис улыбается. Это так поражает Валерия, что тот чуть не спотыкается на ровном месте. — Однажды кто-то сказал мне, что наука не может идти на компромиссы, иначе она перестает быть наукой, — говорит Борис, глядя вперед. Валерий не может знать, что в другой временной шкале он произносил эти слова. — И вы именно такой. — Что вам нужно, извинения? — недовольный взгляд хмурого Валерия говорит Борису, что он этого делать не будет. — Нет. Сигарету. — Вы же не курите. Теперь Борис действительно близок к тому, чтобы задушить его. — Неужели вам так тяжело угодить мне хоть раз? Хотя бы один! Валерий останавливается, достает из пачки сигарету и протягивает ее Борису. Он чуть вздрагивает, когда Борис тянется за зажигалкой к нему — видимо, ждал, что он будет подкуриваться сам. — Смотрите направо, но так, чтобы вас не заметили, — шепчет Борис. Валерий слушается; его зрачки становятся заметно больше. На некотором расстоянии от них стоят двое мужчин, те, что сидели в машине. Один делает вид, что изучает витрину магазина, другой смотрит на часы, будто кого-то ждет. Борис набирает полный рот дыма и продолжает идти. — Перестаньте, а то они заметят. — Кто… кто они? — КГБ: микрофоны стоят в вашей квартире, в гостиничном номере Ульяны и в моем кабинете в Кремле. — Зачем это? — возмущенно выпаливает Валерий. — Потому что оно так и работает. — А как же ваша квартира? Она разве не прослушивается? — Я заместитель председателя Совета министров, — отвечает Борис, выпятив грудь. — Чарков знает, что есть пределы, которые превысить он не может. — Так вот почему вы меня заткнули. Борис тушит сигарету и бросает ее в мусорку. — Я на вашей стороне, Валерий, но вы должны понимать, что у вас не так много союзников. Валерий снова спотыкается, и Борис замедляет шаг, чтобы ему не пришлось бежать. — Похоже, я должен поблагодарить и извиниться, — бормочет Валерий. — Я думал, что вы не извиняетесь за то, что думаете. — Да, это так, но я прошу прощения за то, что назвал вас партийным карьеристом. — Я партийный карьерист. Теперь уже Валерий смотрит на Бориса как на наивного идиота. — Нет, вы совсем не такой, как они. — Тогда какой? — Вы хороший человек. Борис прикрывает глаза, чтобы не показывать Валерию, как сильно на него влияют эти слова. — Хороший человек. То, что Валерий сказал ему на той скамейке. Его единственное утешение после смерти Легасова. — Вы в порядке? — спрашивает озадаченный молчанием Валерий. Борис кивает: он не уверен, что голос не будет дрожать. Пешком они добираются до моста через Москву-реку, и Борис, уже успокоившись, показывает на телефон-автомат. — Позвоните Хомюк, пусть она выйдет к нам. Они прислоняются к балюстраде и смотрят на реку, пока ждут, разговаривают о жизни, а два агента держатся поблизости. Ульяна приезжает на такси; одного взгляда Борису достаточно, чтобы понять — она сердится. — В чем дело? — спрашивает он, как только Хомюк подходит к ним. — Я занималась исследованиями в библиотеке МГУ, но часть документов, которые я прошу, необъяснимым образом всегда оказываются на руках у кого-то другого. Борис поджимает губы: даже если нет необходимости что-то скрывать и преуменьшать, государство все равно делает все, чтобы оставить в тайне свои секреты. Он же сам умрет от этих секретов. — Я позабочусь об этом. У меня есть кое-что для вас. — Тогда можно собраться в моем номере. — Нельзя, — тихо шепчет ей Валерий. — Они следят за нами. — А вы теперь в курсе? Легасов, они следят за нами с самого рождения, — говорит Ульяна, ничуть не удивившись. Они идут вдоль берега, агенты КГБ все еще далеко, тоже идут пешком. — Садитесь в этот зеленый «Трабант», двери открыты, — шипит Борис, ускоряя шаг. Через мгновение они уезжают, оставив агентов позади. — А хуже не будет? — с тревогой спрашивает Валерий. — Нет, они позволяют себя одурачить. Не будут докладывать Чаркову, а вернуться и будут ждать вас у дома. Борис какое-то время колесит по городу, чтобы убедиться в отсутствии слежки, а потом приезжает к Парку Горького. Беседки перед Андреевскими прудами пусты и скрыты деревьями от посторонних глаз, и наконец он может показать Валерию и Ульяне отчет о Ленинградской аварии. Двое ученых сосредотачиваются над папкой, а Борис то и дело озирается по сторонам, но обстановка спокойная. Ульяна первая замечает нечто необычное. — Вы читали? Тут говорится, что оператор нажал АЗ-5, и на мгновение мощность достигла максимума. Даже Валерий поражен этим фактом. — Этого не должно было произойти! — он смотрит на Бориса. — Кнопка АЗ-5 немедленно опускает стержни с бором, блокируя реакцию. Борис хотел бы сказать: «я знаю, ты мне это объяснил», но вместо этого произносит: — А почему мощность выросла? — надеясь направить Валерия на правильный путь. Валерий листает папку, а потом качает головой. — Пока не знаю. Мой коллега, Волков, расследовал аварию, но отчета здесь я не вижу. — Да, информация неполная, отсутствуют некоторые страницы. А другие из-за плесени не прочесть, — добавляет Ульяна. — А где сейчас Волков? С ним можно связаться? — спрашивает Борис. Вовлекать других не хочется, но если есть необходимость, то придется. — Нет, он умер несколько лет назад. Борис вздыхает, уперев руки в бока. Проклятье. Валерий снимает очки и протирает их галстуком. — Нам нужно восстановить недостающие листы. — Для это мне нужно свериться с документами в библиотеке! — восклицает расстроенная Ульяна. Ей не нравятся возникающие препятствия. — Я посмотрю, что можно сделать, — обещает Борис. — Товарищ Хомюк, вы знаете кого-нибудь в Ленинграде? — спрашивает Валерий. — Я знаю людей везде, даже в Курчатове. — Оу… — Валерий удивленно моргает. — Ну, хорошо. Вы должны поехать в Ленинград и поговорить с операторами, которые работали на станции во время аварии. — Почему я? — Потому что я говорил с вашим ректором, и он сказал, что вы зверски упрямы, на что я и рассчитываю, — отвечает Валерий, снова надевая очки. — Это хорошо, но будьте благоразумны и осмотрительны, — вмешивается Борис. — Если вас арестуют, мне будет нелегко вас вытащить. — Я знаю, как устроен мир, товарищ Щербина. — А…арестуют? — заикается Валерий. — А зачем вас арестовывать? Вы проводите расследование по поручению правительственной комиссии. — По той же причине, по которой мы говорим здесь, а не у вас дома, — вздыхает Ульяна, переводя взгляд на Бориса. Может, они и не особо друг другу нравятся, но явно на одной волне. — Я вернусь в гостиницу, соберу вещи, — говорит Ульяна, вставая и разглаживая юбку. Проходя мимо Бориса, она шепчет: — Присмотрите за ним, ладно? — Нет необходимости об этом напоминать. — Нет, наверное, — с улыбкой добавляет она, и Борис не решает спросить, на что она намекает. Борис отвозит Валерия домой. Как и следовало ожидать, два агента КГБ все еще там — они заметно расслабляются, завидев своих подопечных: разноса, или еще чего похуже, от Чаркова не будет. Подходя к подъезду, Валерий бросает на них тревожный взгляд. — Просто делайте вид, что их не существует, — предлагает Борис. Валерий нервно смеется. — Все не так просто. Может, вы и привыкли к шпионам и секретам, а я — нет. — Не волнуйтесь, я не допущу, чтобы с вами что-нибудь случилось, — говорит Борис со всей важностью, на которую только способен. Валерий фыркает от смеха, а потом смущенно прикусывает нижнюю губу. — Из-за вас я чувствую себя девицей в беде. — Извините, не хотел унизить вашу мужественность. Валерий качает головой, вроде бы не обидевшись. — Нет, нет… это не важно… все дело в том… довольно мило, что вы беспокоитесь обо мне. Обычно люди обо мне не беспокоятся… и это… — Не за что. Спокойной ночи, Валерий, — весьма тактично перебивает его Борис, не желая, чтобы Валерий умер от смущения перед собственным домом. — Спокойной ночи, Борис. Борис уходит, чтобы не видеть, как Валерий поднимается в свою квартиру. Валерий с жалобным вздохом бросается на диван. Огонек забирается рядом и мягкой лапкой трогает его за подбородок, мяукая. Валерий гладит кошку по голове и бормочет: — Твой хозяин — идиот.